Текст книги "Сорок монет "

Автор книги: Курбандурды Курбансахатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

– Какой портфель? – спохватился Чары и вернулся.

– Вот, – показал Ширли и, достав с заднего сиденья «Волги» пухлый портфель, протянул его товарищу.

– Положи обратно! – неожиданно приказал Чары и снова сел за руль. – Давай ключи!

«Лучше отвезти Ханову домой, – подумал он. – Чтобы уж за мной ничего не числилось».

Ничего не понимающий Ширли не успел опомниться, как «Волга» дала задний ход и пулей выскочила за ворота.

Злость и обида настолько завладели Чары, что он даже не подумал о тех последствиях, которые повлечёт за собой эта история для Ханова.

Было уже далеко за полночь, но Шекер всё ещё не ложилась. Внезапно стукнула калитка, и сразу лай собаки огласил двор. Шекер и сама не заметила, как выскочила из дома и подбежала к воротам.

– Это ты, Каландар? – с надеждой воскликнула она.

– Нет, это я, тётушка Шекер.

– Чары?.. А где же товарищ Ханов?

Ни слова не говоря, парень протянул ей портфель.

– Это что такое? А где он сам?

– Не спрашивайте лучше, тётушка Шекер, – только тут сообразил Чары, что теперь ему придётся рассказать обо всём.

– Почему это не спрашивать у тебя? – ужаснулась женщина и даже схватила его за руку. – Ну, чего ты молчишь? Он хотя бы жив?

– Ай, тётушка Шекер, нет человека здоровее вашего мужа.

– Что ты хочешь этим сказать?.. Разве вы не поехали в пустыню?

– Нет, не поехали.

– Чары! Ну не томи меня, скажи всю правду! – тормошила Шекер смущённого парня. – Где ты его оставил?

– Тётушка Шекер, не заставляйте меня говорить. Если бы я знал, что так получится, не привёз бы вам этого портфеля. Дурак я. Не подумал…

– Да пропади он пропадом! – воскликнула Шекер и швырнула портфель в сторону пса, который всё ещё изредка погавкивал, лёжа на своей подстилке. – Ты скажи, где мой муж?

Не зная, как быть, Чары почесал затылок и уставился в землю. Шекер, повиснув у него на руке, молила:

– Чарыджан, что бы ни было, заклинаю тебя, скажи. Всё равно я теперь не отпущу тебя. Зачем ты меня мучаешь? Да буду я твоей жертвой, Чарыджан, не молчи. Скажи, где мой муж!

И юноша не устоял перед таким натиском.

– Ладно! – решился он. – Я вас отвезу к вашему мужу. Садитесь в машину.

И они поехали.

– Если хотите видеть своего мужа, подойдите вон к тому окошку с красной занавеской, – хмуро произнёс Чары, когда они остановились через десять минут возле злополучного дома.

В это время Ханов, развалившись на ковре, внимательно рассматривал расшитый ворот на новом платье, которое Алтынджемал только накануне принесла из того самого ателье, где так быстро оборвалась городская карьера Тойли Мергена.

Шекер подошла к окну, заглянула внутрь и резко повернула назад. Она не закричала, не заплакала, а вернулась к машине и осторожно села на прежнее место.

– Давай поедем обратно, хан мой!.. – только и сказала она.

За всю дорогу Шекер не пошевелилась и не произнесла ни слова. Она очнулась, лишь оказавшись возле своего дома.

– Спасибо тебе, хан мой… – проговорила она и, не поднимая головы, вошла во двор.

Утро Ханов встретил в дурном настроении и решил поправить его коньяком. Кажется, ему это удалось, и вернулся он домой далеко за полдень.

– Моя Шекер, ты где? – по обыкновению крикнул он, входя в калитку.

Но ему никто не ответил.

– Куда же это она девалась? – благодушно размышлял вслух Ханов. – Может, прилегла и задремала?

Сунув голову в дверь, он сразу заметил на столе листок бумаги, и сердце его пронзило недоброе предчувствие.

На листке было написано: «Я ушла. Не трудись меня искать. Я ушла навсегда. Будь счастлив. Шекер».

Ошеломлённый Ханов машинально схватился за подбородок и присел на край дивана. Он сразу смекнул, что здесь не обошлось без вмешательства Чары и что Шекер всё известно. Но почему же она вместо того, чтобы обрушить на его голову страшные проклятья и всевозможные беды, желает ему счастья? Почему?.. Неужели же он, прожив столько лет с этой маленькой, словно кулачок, женщиной, так и не понял её?

XXI

С каждым днём атмосфера вокруг Тойли Мергена становилась всё более деловой. Работа в бригаде постепенно налаживалась, и если бы по примеру других его родственников Кособокий Гайли тоже взялся за ум и вышел на уборку хлопка, сердце бригадира и вовсе бы не знало печали.

Но Гайли не показывался. И это всё больше и больше злило Тойли Мергена, лишало его покоя. Кособокий стал ему сниться.

Особенно мерзким был последний сон. Всю ночь перед глазами Тойли Мергена маячили непомерно выпяченные губы Гайли и его знаменитая шапка. С каким-то лихим посвистом она то парила над базаром, то катилась куда-то по асфальту, то подскакивала к Тойли Мергену и волчком кружилась у самых его ног.

От глупого сна Тойли Мергену стало совсем тошно. Он проснулся ещё до рассвета и, хоть у него гудела от бессонницы голова, стал торопливо одеваться.

Акнабат, которая хваталась за чайник и пиалу, едва только поднимался с постели муж, спросила:

– Куда ты собрался в такую рань?

– Хочу повидать Гайли, пока он не подался на базар.

– Хватит и того, что ты ему уже говорил. Сколько можно?..

– Сколько понадобится, Акнабат. Пока не добьюсь толка.

– От него добьёшься!

– Это уж моя забота, а ты пока лучше присмотри за своим сыном. Кажется, его и сейчас нет в постели. В прошлый раз он тоже с вечера отправился в город, а вернулся только назавтра в полдень.

– А то ты не знаешь, куда его носит? Опять, видно, уехал к своей дуре.

– Акнабат! Зачем ты так. Не зли меня!

– Сговорились отец с сыном!

– Давай оставим этот напрасный спор.

– Это для тебя он напрасный. Для вас напрасный. А для меня…

– Не будем пока говорить о женитьбе Амана.

Уберём урожай, тогда посмотрим. А сейчас и без того суматоха.

– А когда ты не бываешь занят? Мне, Тойли, нет дела до твоей суматохи! Я тебе ещё раз говорю: если та дура…

– Опять дура! Постыдилась бы, Акнабат.

– Да, да! Имей в виду, если та дура войдёт в эти двери, ты меня здесь больше не увидишь. Это – во-первых. А во-вторых, будь она даже ангелом, мне такой невестки не нужно. Я должна сама выбрать.

– А кто тебе мешает? Выбирай! Ходи, смотри, знакомься.

– Зачем мне ходить и смотреть? Вон прошлый раз разбежалась, до сих пор не могу в себя прийти. У меня и без хождений есть на примете девушка – что твой цветок.

Как ни торопился Тойли Мерген, но тут он счёл нужным задержаться.

– Кто такая? – озабоченно спросил он.

– Раз есть Язбиби, я никуда и шагу не сделаю.

– Язбиби? Дочь Неуклюжего Илли?

– Что, разве плохая девушка?

– Может, и неплохая, только на чей взгляд… Для Амана…

– Не будем смотреть на неё глазами Амана. У нас ведь и свои глаза есть.

– А если Аман с тобой не согласится?

– Не пойдёт он против материнской воли. Я уже обо всём договорилась.

– С ним?

– Ты что, простых вещей не понимаешь? С матерью этой девушки. Она согласна.

– И отец согласен?

– Неуклюжий против Донди и пикнуть не посмеет.

– Ну, хорошо, а сама Язбиби согласна?

– Кто это девушек спрашивает!

– А если ты ошибаешься, Акнабат?

– Акнабат в таких делах не ошибается. Это ты в облаках витаешь. Всё уже готово. Осталось только калым вручить. И не такой уж большой. Отнесу нм деньги на «Волгу» да шестьдесят халатов – и всё будет в порядке.

Тойли Мерген засмеялся:

– Аппетит у них, не сглазить бы, отменный.

– Какой бы ни был аппетит, такая теперь цена. Вот я и не стала торговаться.

– Где же ты возьмёшь столько денег?

– Как где? Ты мне дашь!

– От меня ты и копейки не получишь.

Акнабат опешила и умолкла. Но ненадолго.

– Когда не нужно, ты готов тысячи бросить на ветер! – упрекнула она мужа. – А для единственного сына…

– Какие тысячи?

– А сколько стоит дом, который ты подарил городу? Почему ты его не продал?

– Видно, тебе этого не понять, Акнабат.

– Зато тебе всё понятно, Тойли. Для посторонних ты самый щедрый, а как сына женить – подешевле норовишь. Ведь не зря говорят: «Дешёвое желанным не бывает».

– Эта поговорка давно устарела, Акнабат. Сидишь тут с закрытыми глазами и не видишь, куда жизнь идёт. А ты оглянись по сторонам. Теперь всё по-другому. Ну, покажи мне такую молодуху, которая радовалась бы большому калыму при нелюбимом муже. Вот видишь! Значит, и за дорого счастья не купишь.

– Может, время той поговорки для кого и прошло, а только я всё равно после полудня пойду к Неуклюжему договариваться насчёт свадьбы, – упрямо твердила своё Акнабат. – Мог бы не обижать меня в такой день.

– Я уже и так стараюсь тебя не обидеть, но неужели ты сама не понимаешь, что Аман – советский инженер, а ты калым… Или, может, ты считаешь нас обоих дураками и просто морочишь нам голову?

– Ну, особенно-то умными, конечно, не считаю.

– Довольно нам препираться, Акнабат, – рассердился в конце концов Тойли Мерген. – А не то я сам отправлюсь к Неуклюжему и попрошу его прогнать тебя, когда ты заявишься.

С этими словами Тойли Мерген решительно поднялся. Он вышел из дома и направился к шурину.

Когда Тойли Мерген подошёл к дому Кособокого Гайли, тот уже загрузил свой «Москвич» морковью и луком и теперь наскоро жевал что-то, стоя посреди веранды, перед тем, как отправиться на базар.

Увидев зятя, Гайли обнажил в улыбке свои щербатые зубы.

– Заходи, Тойли, заходи! Есть хочешь? Кашей угощу. Молочная, вкусная…

Не отвечая на приглашение, Тойли Мерген спросил:

– Ну как, сдержишь слово?

– А какое я тебе давал слово? – прикинулся простаком Кособокий Гайли.

– Если ты мужчина, то и сам помнить должен. Ты тогда сказал: начинай, мол, со своего сына. Вот я с него и начал. Аман уже работает на уборке хлопка. Да не только он – и других немало.

– Например?

– Ты и без меня знаешь.

– Откуда мне знать, если я никуда не выхожу, никого не вижу.

– Возьми хотя бы Эсена Сары… Возьми Оразмамеда. Все стараются. Теперь и твоя очередь, Кособокий.

– Ну что ты пристал, Тойли! И без меня как-нибудь соберут твой хлопок. Некогда мне.

– Выходит, мы тогда зря толковали, посреди базара? Или, может, не зря? – с угрозой в голосе произнёс Тойли Мерген.

– Почему же зря?.. – Гайли Кособокий с сожалением облизал ложку и положил её на край миски. Потом лениво потянулся и кивнул в сторону своих огородов. – Если я пойду собирать хлопок, что станет с моими овощами? Перезреют и сгниют на корню.

– Разве у тебя одного овощи? Другие вон сдают их заготовителям по государственной цене и горя не знают. А ты из-за копейки удавиться готов.

– Ты мои копейки не считай! – ступая бочком, двинулся Гайли к машине. – Я сам знаю, кому и куда сдавать овощи. У меня жена на вас работает – вот и достаточно.

– Где же твоя совесть, Кособокий?

– Моя совесть при мне! – отрезал Гайли и отворил дверцу машины.

– А ну, погоди! – сказал Тойли Мерген и поманил его пальцем. – Ты ведь знаешь, если уж я ухватился за пенёк, то, какие бы у него корни ни были, не отступлюсь, пока не выдерну. Как бы потом тебе не пришлось жалеть. Словом, уедешь – останешься без приусадебного!

– Не грози, Тойли! Ты не бай, а я не батрак!

Кособокий решительно надвинул на лоб свою знаменитую шапку, сел в машину и уехал.

Хоть Гайли и поступил по-своему, но даже на базаре не мог отделаться от смутной тревоги. У него в ушах всё ещё звучали слова зятя: «Уедешь – останешься без приусадебного!» Ко всему прочему кругом громоздились горы колхозных овощей. И цена на них была сегодня в два раза ниже, чем вчера у частников. Кособокий сразу почувствовал себя так, будто от него отрезали кусок мяса.

Но даже не столько неудачная торговля, сколько боязнь за свой огород заставила Кособокого быстро покинуть базар. Когда же он, усталый и подавленный, вернулся домой, перед его взором предстала страшная картина: колхозный трактор запахивал его приусадебный участок. Пока ещё он двигался по самому краю, но следующий гон уже пришёлся бы на грядки моркови.

Увидев такое дело, потрясённый Гайли пулей выскочил из машины.

– Стой, злодей! – закричал он не своим голосом и, размахивая руками, бросился наперерез трактору. – Стой! Если не остановишься, вспорю тебе живот! – пригрозил он трактористу, который сразу затормозил и вопросительно глянул направо.

Там, на поросшей чаиром меже между двумя участками сидел на корточках Тойли Мерген.

– Не обращай внимания! – спокойно приказал бригадир. – Валяй дальше. Ты пашешь не его землю, а колхозную. У лодырей не должно быть приусадебных участков.

Только теперь разглядев зятя, Кособокий метнулся к нему. При этом он дважды упал, зацепившись за арбузные плети.

– Тойли, брат, не делай этого! – взмолился Гайли.

– Теперь поздно, – покачал головой Тойли Мерген. – Я ведь тебя предупреждал как человека, а ты не послушался.

Если один глаз Гайли был устремлён на зятя, то другим он косился на трактор, который двинулся дальше, таща за собой трехлемешный плуг, ровными пластами взрезающий землю на тридцать сантиметров в глубину. Ещё немного, и погибнет весь урожай, выращенный с таким трудом, с такой любовью и с такой выгодой. От волнения у Гайли Кособокого перехватило дыхание. А Тойли Мерген по-прежнему сидел себе на корточках и покуривал, греясь на солнышке.

– У тебя каменное сердце, – закричал Гайли, не найдя других слов.

– У меня каменное? – засмеялся Тойли Мерген и устроился поудобнее. – Тут ты ошибаешься, Гайли-бек! Это у тебя оно каменное. Иначе бы ты позаботился о колхозном добре, а не только о своём. Сам посуди, что будет, если выращенный народом хлопок останется в поле и попадёт под дождь? Подумал ты об этом? То-то и дело, что нет. А ведь это не чужой хлопок, а твой и мой.

– Тойли! Не делай этого! – склонив голову, молил Кособокий. – О хлопке поговорим потом. Сначала останови свой трактор.

– О хлопке есть смысл говорить либо сейчас, либо уже на будущий год, – сказал рассудительно Тойли Мерген и, опершись на локоть, прилёг.

Трактор тем временем неумолимо приближался к арбузам.

Кособокого прошиб пот от ужаса. Он уже был не в силах смотреть в ту сторону и на мгновение даже зажмурился.

– Я буду жаловаться! – пронзительно закричал он вдруг и подпрыгнул, будто к нему прикоснулись раскалённым железом. – Ты ещё за это ответишь… Глядите, люди, что он со мной делает!

С этими словами Гайли угрожающе схватился за ржавый кетмень, валявшийся у межи.

– А ну, положи кетмень на место! – поднялся в полный рост Тойли Мерген и приблизился вплотную к Кособокому. – Перестань попусту кричать. Всё равно никого кругом нет – весь народ в поле.

Кособокий вяло отшвырнул кетмень, хлопнул шапку оземь и рухнул перед зятем на колени, бессильно бормоча:

– Тойли! Я был неправ… Обещаю тебе исправиться.

Увидев, что трактор остановился, Тойли Мерген крикнул в ту сторону:

– Ты чего стал? Валяй дальше… Из его обещаний обеда не сваришь. Завтра он скажет, что сам хозяин своему слову, и наплюёт на нас… Поторапливайся!

– Не говори так, Тойли! Я во гневе на всё способен…

– Ты только и способен, что пожрать на дармовщину, – отмахнулся Тойли Мерген. – Пока не увижу тебя на хлопковом поле с фартуком на шее, ни одному твоему слову не поверю.

Кособокий опять вскочил и, схватив зятя за руку, стал с силой трясти её.

– Останови трактор! Прошу тебя, останови трактор! – приговаривал он.

– Отстань! – сказал Тойли Мерген и снова прилёг на траву.

– Значит, всё перепашешь?

– Обязательно.

– Через мой труп! – в отчаянии крикнул Кособокий Гайли и, высоко подкидывая свои длинные ноги, кинулся наперерез трактору.

Мотор сразу умолк.

Несколько раз затянувшись сигаретой, Тойли Мерген отбросил её и встал.

– Ты почему остановился? – обратился он к трактористу. – Продолжай.

– Как же можно, Тойли-ага?

Паренёк вытянул шею из кабины и округлившимися глазами смотрел на Гайли Кособокого, лежавшего на земле поперёк борозды.

– Да, ну и дела! – покачал головой Тойли Мерген. – Что же, на сегодня, пожалуй, хватит.

XXII

При свете вечерней зари сборщики группами возвращались с хлопковых полей. Вот от стайки девушек отделилась Язбиби и направилась к дому, очень довольная тем, что и сегодня ей удалось обогнать Амана. К этому времени Акнабат уже обменялась новостями с её матерью и теперь ждала для окончательного разговора её отца.

Язбиби вприпрыжку вбежала в дом. Ей не терпелось рассказать о своих сегодняшних успехах, но, увидав вспотевшую тётушку Акнабат, которая сидела посреди комнаты и сливала из чайника в пиалу остатки чая, девушка промолчала. Она лишь почтительно поздоровалась из уважения к седым волосам гостьи, но слушать её обычные приветствия, вроде: «Как поживаешь, дочка!.. Не сглазить бы, говорят, работаешь как следует?..» – не стала и, извинившись, прошла к себе в комнату.

Тётушка Акнабат прочла на лице девушки явное недовольство и не стада задерживаться.

– Что-то я сегодня засиделась у тебя, Донди, – мигом перестроилась она. – Я когда прихожу к тебе, мне вообще не хочется вставать. Но теперь, пожалуй, пора. Раз пришла Язбибиджан, то и мои, видно, вот-вот, явятся. Я, по правде сказать, сегодня и обеда-то не готовила. Пойду похлопочу на скорую руку… Так что ты, Донди, советуйся с кем хочешь, но всё же поторапливайся.

– За мной дело не станет. Вот только скажу её отцу. Не думаю, что он будет против. Давай назначай день, Акнабат.

Проводив гостью, Донди стала убирать посуду. В это время из своей комнаты вышла Язбиби.

– Мама, ты о чём хочешь говорить с папой? – гневно спросила она.

– Разве ты не знаешь, дочка? – изобразила удивление Донди.

– Нет, из твоих уст я пока ничего не слышала, хоть и догадываюсь обо всём.

– Ну-ка садись, если не слышала.

– Считай, что я сижу, мама.

– Если правду говорить, дочка, то я думаю стать тётушке Акнабат сватьей.

– Думаешь пли уже решила?

– Если согласится твой отец…

– Почему – отец? Разве не следует раньше меня спросить, мама?

– А разве ты маленькая? Ведь тётушка Акнабат то и дело к нам ходит, что же ты не понимаешь – зачем.

– Напрасно, мама.

– Вот так раз! Я-то думала, ты обрадуешься… Такого зятя, как Аман, да таких сватьев, как Тойли Мерген и тётушка Акнабат, поискать…

– Это всё так, мама. И тётушка Акнабат славная женщина. И Тойли-ага уважаемый человек. И сын их Аман…

– Что же тебе ещё нужно? – Старая Донди подошла к дочери и удивлённо заглянула ей в лицо. – Смотри, так всю жизнь и проходишь в девушках, весь век будешь караулить материнские стены.

– Ничего, как-нибудь выйду замуж…

– Вот и выходи! – стала нажимать Донди на дочь.

– У каждого свои желания и свои мечты, мама, – вздохнула Язбиби.

– Ты мне это брось, – повысила голос Донди. – Я догадываюсь, что ты хочешь сказать.

– Не кричи, мама.

– Ещё как закричу! Я ведь не глупее тебя. Ну, если бы мне не нравился их парень – и разговора бы не было. Я сама бы их на порог не пустила!

– Мало ли кто тебе нравится, мама, – попыталась объяснить Язбиби. – Чтобы соединить свою жизнь с человеком, нужно его полюбить.

– Ну и люби на здоровье. Кто тебе запрещает.

– Эх, мама!.. Да разве это делается по заказу?

– Уж если: поженитесь, то и полюбите друг друга. Я ведь тоже не сбежала из родительского дома с твоим отцом. Выдали меня. И вот уже, слава богу, сорок лет живём. Теперь по мне нет человека лучше, чем он.

– Теперь другое время, мама, и по-другому жизнь строится. А потому эти ваши бесконечные разговоры с тётушкой Акнабат…

– Ты хочешь сказать, бесполезны?

Старая Донди в изнеможении села на кошму.

– Да, именно так хочу сказать, мама, – не смущаясь, ответила девушка. – Передай тётушке Акнабат, пусть понапрасну к нам не ходит.

– Нет, она будет ходить.

– Так мне придётся уйти из дома. Ты этого хочешь, мама?

– Что-то ты больно смелая стала. Не иначе, с кем-нибудь уже сама сговорилась?

– Если сговариваетесь вы, почему не могу сговориться я?

– Ах ты, распутница! Ну, отец – ладно, а что скажут твои старшие братья?

– После того, как дело дошло до калыма, мне уж нечего стесняться, мама! – мужественно ответила Язбиби. – Что касается твоих сыновей – то они, бессовестные, ради «Волги» на все горазды. Даже сестру свою готовы продать. Тоже мне – братья!

Услышав шаги на веранде, старая Донди торопливо поднялась.

– А ну, хватит! Отец идёт… Очень уж ты шустрая стала, как бы без головы не остаться…

– Во всяком случае продать себя не позволю!

– Прекрати, говорю тебе! – Для убедительности старая Донди даже ущипнула дочь за руку.

В это время в комнату, тяжело ступая, вошёл Илли Неуклюжий. Был он действительно большой и до смешного нескладный, несмотря на окладистую бороду. При его появлении тётушка Донди как-то виновато подалась назад, но Язбиби даже не пошевелилась.

Вероятно, Илли ещё во дворе услышал их пререкания. Не глядя ни на жену, ни на дочь, он молча прилёг на цветастую кошму, подложив под локоть принесённую женой подушку. Его густые брови были нахмурены, и он ещё долго соображал, что к чему, прежде чем заговорил, как всегда неторопливо и внушительно:

– Огульдонди! О чём ты споришь со своей дочерью, когда усталые люди приходят с работы?

– Скандал! Большой скандал, Илли!

– Раз большой, надо и нам услышать.

Зло сверкнув глазами, старая Донди толкнула дочь в плечо:

– А ну, убирайся отсюда!

– Зачем ты её гонишь? Так споры не решаются… И не мельтеши перед глазами, а сядь где-нибудь.

Тётушка Донди села на ковёр, прислонилась спиною к стеке, и краем головного платка вытерла со лба пот. Почувствовав, что старая не торопится, Илли полез в карман, достал табакерку, сделанную из маленькой тыковки, и искоса глянул на жену.

– Говори же!

– Дай хоть отдышаться. Не торопи.

– Ты что тут землю копала, что ли?

– Такое время настало, что лучше копать землю всю жизнь, чем иметь дочь.

– Ты времени не касайся, ты расскажи, о чём спор.

– Да будет тебе известно, Илли, – торжественно начала старая Донди, – что с самой весны ходит к нам Акнабат – хочет с нами породниться. Ну вот… Я ей говорю, погоди, пока урожай соберут, а она ни в какую. Очень уж торопит. Ну, я и решила, что другого такого случая не представится…

– Что за Акнабат? – прервал жену Илли Неуклюжий. – Это не мать ли нового учителя? Её-то я не знаю, но сын вроде бы парень неплохой и вежливый.

Тут Донди заговорила громко и с нескрываемым презрением:

– О чём ты толкуешь, Неуклюжий? Будто я отдам свою дочь за первого встречного! Да они нам не ровня! Говорят, бабка бабки этого парня во времена Гоувшут-хана была рабыней. Говорят, её из Ирана привезли и продали на Ахалском базаре за полмешка самана…

– Если уж говорить о происхождении, то не думай, что ты далеко от них ушла, – захохотал Илли.

– Перестань, Неуклюжий. Я – самая чистокровная туркменка – иг. У меня в роду рабов не было.

– Возможно, это и так, – снова засмеялся Илли. – Но вот о себе я не могу точно сказать – гул я или иг. Так что…

– Ладно! – прервала мужа старая Донди. – Говорят, тот парень к тому же ветреный…

– Мама! – Язбиби сама не заметила, как заговорила. – Ну, откуда тебе знать, какой он?

– А ты молчи!

Увидев, что жена рванулась к дочери, Илли остановил её жестом.

– Дочка верно говорит, ни ты, ни я того парня не знаем, – рассудил он.

– Зато сына Тойли и ты знаешь, и я знаю! – вымолвила Донди и с торжеством посмотрела на мужа – вот, мол, какого жениха я подыскала для нашей Язбиби.

– Ну и на чём порешили? – мысленно взвесив новость, невозмутимо спросил Илли и, переложив табакерку из одной руки в другую, присел.

– Полагаясь на твоё согласие, я просила Акнабат назначить день.

– Так бы сразу и сказала. А то морочишь голову чьей-то бабкой.

Увидев, что муж погрузился в раздумье, шустрая Донди придвинулась поближе.

– Что, не годится? – притворно осведомилась она.

– Почему не годится?! – ответил через некоторое время Илли Неуклюжий. – Только я всё-таки не понимаю, из-за чего вы тут шумели?

– Всё дело в ней! – опять сверкнула глазами в сторону дочери Донди.

– А чего она хочет?

– Твоя дочь. Ты и спрашивай!

– А ты не можешь сказать?

– Да у меня язык не повернётся произнести то, что говорит эта негодница. Если не постесняется, пусть сама скажет.

– Хоть меня и не было, а я знаю, из-за чего вы тут спорите, – пришёл к выводу Илли Неуклюжий. Он поднёс табакерку ко рту, но не насыпал нас под язык, а обратился к Язбиби: – Дочка! Мать ведь тоже не желает тебе зла. Почему ты противишься?

– Я и сама знаю, что она не желает мне зла. Но, папа… – Язбиби покраснела и говорила с трудом. – Мама сейчас предложила: «если не постесняется, пусть сама скажет…». А чего я должна стесняться? Открыть тебе своё сердце?..

– Говори, говори, бессовестная! – воскликнула Донди и обоими кулаками ударила по полу.

– Скажу, мама! – взволнованно продолжала девушка. – Того, что не скрыла от тебя, не скрою и от папы…

– Лучше убирайся отсюда, негодная! – опять вскочила Донди.

– А ну, помолчи! – приказал Неуклюжий и хмуро посмотрел на жену.

– Ты надеешься, что с уст этой дуры слетит что-нибудь толковое? Зря! Ей остаётся только назвать парня, которого она любит.

– Вот и хорошо, если назовёт. Кто он?

Язбиби промолчала.

– Я у тебя спрашиваю!

– Придёт время, ты узнаешь, папа.

– Я должен знать сейчас.

Девушка снова промолчала.

– Чей он сын? – Илли Неуклюжий отбросил в сторону табакерку и уставился на дочь.

– Если вы будете меня допрашивать, папа, я вам ничего не скажу. Ни от мамы, ни от вас я такого не ожидала.

Как ни странно, Илли отнёсся к словам дочери без гнева.

– Чьим бы сыном он ни был, а уж, наверно, не лучше сына Тойли Мергена! – заметил он. – Поэтому придётся тебе поступить так, как советует мать!

Старая Донди, найдя поддержку у мужа, вскочила с места:

– Ты слышала, что говорит твой отец? Ах, негодница!.. Ты у меня теперь как шёлковая будешь!

Ни слова не говоря, Язбиби направилась к двери.

– Куда ты? – замахала руками Донди и преградила дочери дорогу.

– Пусти её, – распорядился глава семьи.

– А ты уверен, что она вернётся, если сейчас уйдёт? – заметалась по комнате старая Донди. – Она ведь стала совсем непокорная, как с цепи сорвалась…

– Ну-ка, принеси чаю, – приказал Илли Неуклюжий и опять прилёг, подложив под бок подушку.

В эти дни, как только садилось солнце, к правлению колхоза «Хлопкороб» отовсюду тянулся народ. Люди подъезжали на машинах, на мотоциклах, на велосипедах и даже приходили пешком. И уж, конечно, дверь председательского кабинета не закрывалась до самой ночи. Особенно желанными посетителями в эту пору здесь были бригадиры и их заместители, которые рапортовали о собранном за день хлопке и высказывали свои просьбы и предложения на завтра.

Когда Язбиби заглянула к Шасолтан, в кабинете у неё находился инженер-механик.

– Сегодня две хлопкоуборочные машины работали с перебоями, – выговаривала ему Шасолтан. – Почему вы не объезжаете регулярно поля, как вам положено? Может, вы надеетесь, что, как и в прошлом году, на сбор хлопка выведут школьников? Запомните, пока я председатель, такого позора не допущу. Школьники должны учиться.

– У меня и в мыслях такого не было, товарищ Назарова, – оправдывался инженер.

– Тогда почему у вас так плохо поставлена профилактика?.. Смотрите, чтобы впредь такое не повторялось.

– Не повторится, товарищ Назарова…

Когда инженер выходил, Шасолтан заметила в коридоре Язбиби. Она стояла там с опущенной головой.

– Заходи, Язбиби, заходи! – поднялась Шасолтан ей навстречу. – Поздравляю тебя, – продолжала она, усаживаясь вместе с девушкой на диван. – Сейчас приходил помощник Тойли-ага Нобат и сказал, что ты, не сглазить бы, сегодня обогнала парней. Я ещё подумала, как у тебя всё ладно получается.

– Парней я действительно обставила, Шасолтан, только жизнь у меня неладная.

Девушка не смогла продолжать и всхлипнула.

– Что случилось, Язбиби? Тебе вроде бы не идут слёзы.

– Ничего не могу с собой поделать.

– То-то я смотрю, ты пришла так поздно… Что, поругалась с кем-нибудь?

– Меня хотят продать, Шасолтан.

– Это ты брось, милая. Что скажут люди, если Илли-ага продаст свою дочь?

– Что скажут – не знаю, только они уже обо всём договорились и вот-вот назначат день свадьбы. Я потому и пришла к тебе.

– За кого тебя хотят выдать?

– За Амана.

– За какого Амана? За сына Тойли-ага?

– Да.

– Этого не может быть, Язбиби.

– Почему не может быть? Ты не веришь мне?

– Верить-то верю… Но что это с Аманом? Ведь у него есть в городе девушка, которую он любит…

– Есть девушка?..

– Да, и такая же красивая, как ты. Я её ещё по Ашхабаду помню. И у нас в городе иногда вижу. Её зовут Сульгун. Она врач, хирург… Неужели Аман поссорился с ней?

– Я ничего не знаю, Шасолтан. Но когда бы я ни пришла с работы, у нас всегда сидит его мать.

– Интересно, а Тойли-ага в это посвящён?

– И этого не знаю, Шасолтан.

– Послушай, а что, если тебе поговорить с самим Аманом?

– Очень нужно мне с ним разговаривать! Я и так его маменькиным сынком зову.

– А может, он и не подозревает о том, что затеяла его мать? Как ни странно, но у нас иногда случается и такое.

– Не стану я выяснять – знает Аман или нет. Одно мне ясно: лучше умру, но не выйду ни за кого, как за парня, которого люблю.

– А кто этот парень? Уж не Ильмурад ли?

Язбиби внезапно улыбнулась и вытерла слёзы.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю! – сказала Шасолтан и обняла девушку за плечи. – То-то я смотрю, когда ни придёшь в кино, этот Ильмурад крутится возле тебя. Видный парень! И директор школы им доволен. Умный, говорит, педагог. – И чтоб приободрить Язбиби, Шасолтан добавила: – Если бы мне такой встретился, я бы сама охотно за него пошла.

– Ай, тебе легко говорить, Шасолтан. Тебя отец ни в чём не обидит.

– Не думай, что мне уж так легко, Язбиби, – внезапно открылась перед девушкой Шасолтан. – С отцом у меня, правда, мир, а вот с парнями не ладится. Если я люблю, он не любит. Он любит, я не люблю. А годы уходят. И должность у меня такая, что иной и подойти не решится, а сторонкой обойдёт. Словом, худо мне. Ты ещё по сравнению со мной, можно сказать, счастливая.

– Да уж – счастливая! Того гляди, разразится скандал. Я, признаться, подумываю даже, не сбежать ли нам?

– Если убежите, свадьбы лишитесь, – не одобрила Шасолтан. – Нет, надо всё-таки договориться с родителями, объяснить им…

– А если не поймут, что делать?

– Ладно, я подумаю, как тут быть, – пообещала Шасолтан. – Ты пока иди домой. А я попозже постараюсь зайти к вам. Посмотрим, что скажут мне твои старики. Кроме того, сейчас сюда должен прийти Тойли-ага. Выслушаю и его мнение…

Попрощавшись с председателем, Язбиби направилась домой. Погружённая в свои невесёлые думы, она, конечно, не заметила, что в крайнем «Москвиче» на стоянке машин возле правления сидел, низко надвинув кепку на глаза, не кто иной, как Ильмурад. Он проводил её взглядом и, когда она отошла уже довольно далеко, тронулся за ней вдогонку.

Внезапно раздавшийся рядом резкий визг тормозов заставил девушку вздрогнуть.

– Ой! разве так можно! – с испугом и радостью сказала она, узнав в водителе Ильмурада. – У меня чуть сердце не оборвалось.

– Прости меня, Язбиби! Другого выхода не было.