Текст книги "Сорок монет "

Автор книги: Курбандурды Курбансахатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

– Ты откуда взялся?

– Тебя повсюду ищу.

– Мы же договорились на завтра.

Вместо ответа Ильмурад огляделся по сторонам и отворил дверцу:

– Садись!

– А вдруг кто-нибудь увидит? Лучше встретимся в кино.

Узнав издали Кособокого Гайли, идущего с мешком за плечами, Ильмурад поторопил девушку:

– Садись быстрее! Ты ещё ни о чём не ведаешь.

Посадив девушку рядом с собой, парень нажал на газ. Кособокий Гайли не успел сделать и пяти шагов, как машина уже свернула в пустынную боковую улицу.

– Ты куда меня везёшь, Ильмурад?

Ильмурад, не на шутку взволнованный встречей с любимой, ответил не сразу.

– Боже мой, как надоело прятаться от людей! – сказал он. – Давай, Язбиби, я повезу тебя в пустыню, где бегают джейраны. Сейчас там до того хорошо! Вот увидишь, сразу поднимется настроение. Правда, поедем! Проведём ночь в пустыне, а завтра, когда солнце поднимется повыше, вернёмся назад.

– Перестань! – с тоской воскликнула Язбиби и схватила Ильмурада за руку. – Какая может быть сейчас пустыня! Меня ждёт мама, она, наверно, думает, что я пошла к подруге. Если я ещё немного задержусь, она всех поднимет на ноги.

– Насчёт поездки в пустыню я пошутил… А ждёт тебя не только мама. Сейчас когда я ехал мимо, возле ваших дверей торчали твои старшие братья. Насколько я понимаю, если ты сейчас вернёшься домой, то тебя уже больше не выпустят.

– Почему ты так думаешь?

– Знаю. Тётушка Акнабат оповестила сегодня всех соседей о том, что женит сына. Она даже заказала моей маме платки, чтобы подарить твоим родителям. Значит, вопрос решён.

– Ну и пусть! Насильно они меня выдать не смогут. Я сейчас была у Шасолтан и всё ей рассказала.

– Ты думаешь, она поможет!

– Обещала поговорить с моими стариками.

– Когда появляются сваты, всякие разговоры, моя дорогая, разом прекращаются. Ты и сама не заметишь, как на голову тебе набросят красный бархат и усадят тебя на палас.

– Как же нам быть, Ильмурад? – с отчаянием проговорила Язбиби, глядя парню в лицо. – Что ты предлагаешь?

Да, нелегко было ответить на этот вопрос. Отъехав на порядочное расстояние от посёлка, Ильмурад остановил машину и долго сидел неподвижно, прежде чем заговорил.

– Теперь всё зависит от тебя, Язбиби! – сказал он наконец.

– От меня?

– Да, только от тебя одной!

Не зная, что сказать, девушка опустила голову.

– Я совсем растерялась, Ильмурад, – призналась она.

– Вот и напрасно, – попробовал вселить в неё бодрость парень. – Ты ведь не одна, я же с тобой.

Язбиби вдруг закрыла лицо руками.

– Не надо плакать, – Ильмурад с нежностью обнял девушку за плечи. – Нам нельзя сейчас проявлять слабость, ведь это значит покориться судьбе.

– Я лучше умру, чем покорюсь…

– Тогда не терзай себя понапрасну, – сказал он и осторожно убрал с её лица рассыпавшиеся волосы. – А ну, выше голову!

Девушка вытерла слёзы и выпрямилась.

Ильмурад включил мотор.

– Куда мы едем, Ильмурад?

– Не знаю.

– Может быть, вернёмся?

– Куда? Ну, куда ты сейчас пойдёшь? Ко мне? К себе?

– Не знаю.

– Если не знаешь, поедем дальше.

– Какой в этом смысл?

– А какой смысл стоять на месте?

– Ладно, поедем дальше.

– Включить радио? – Ильмурад посмотрел на часы. – Сейчас как раз концерт. А вдруг поёт Сахи Джепбаров?

Но Язбиби отрицательно покачала головой.

– Нам бы как-нибудь свою песню сложить… – с грустью промолвила она.

Девушка сидела, опустив руки и бесцельно глядя сквозь ветровое стекло в темноту. Машина неслась неизвестно куда по пустынной в этот час дороге. Давно уже скрылись за холмами огни посёлка.

Вдруг Язбиби словно очнулась от сна.

– Ильмурад! Поверни обратно, – сказала она с неожиданной решимостью в голосе.

Парень от удивления остановился.

– Чего стоишь? Поехали!

– Куда?

– К нам.

– Куда? – с недоверием переспросил он. – Привезёшь меня прямо в родительский дом?

– Конечно.

– А ты хорошо подумала?

– Не беспокойся…

– Ты представляешь себе, как нас встретят?

– Очень хорошо представляю.

– Уж тебя по головке не погладят…

– Знаю, что не погладят. Знаю! И всё-таки нечего нам таиться, Ильмурад. Мы никого не обокрали, чтобы бегать от людей.

– Это-то ты верно говоришь.

– Тогда не будем терять время.

На радостях Ильмурад обнял девушку и крепко поцеловал её.

– Прости, что заставил тебя ждать, Шасолтан, – произнёс на пороге Тойли Мерген и усталой походкой вошёл в столь знакомый ему председательский кабинет.

В это время, отпустив Язбиби, Шасолтан разговаривала по телефону. Не отнимая трубки от уха, она кивком головы поздоровалась с бригадиром и указала ему на место за столом напротив себя.

Из телефонной трубки доносились чьи-то энергичные требования, но Шасолтан не соглашалась с ними. Это продолжалось довольно долго.

– Я готова понести любую кару, но выполнить такое указание не могу, – сказала она, наконец, и положила трубку. – Ну и человек! – обратилась она за сочувствием к Тойли Мергену. – Просто замучил! И ко всему ещё глупые доводы приводит. О Золотой Звезде, видите ли, не думаю! Как будто люди только ради славы и работают.

– Кто это? – придвигаясь поближе, поинтересовался Тойли Мерген. – Похоже, что сам Ханов.

– Кто же ещё, кроме него, может так разговаривать! – махнула рукой Шасолтан. – Каждый день даём план с превышением. Выходим в первый ряд по району. А ему всё мало.

– План-то мы даём с превышением. Только бывает, что и влажный хлопок вывозим.

– А я о чём толкую! Мы здесь людей за это ругаем. А он, как назло, говорит: даже если будет совсем мокрый, отправляйте, не задерживайте. Не знаю, как другие, но я с этим человеком сразу не поладила. Недавно проводил он совещание председателей. Вы ведь меня знаете. Не могу усидеть, когда время тратят на пустые разговоры. Ну, я возьми и скажи ему об этом. С тех пор он совсем рассвирепел.

– Я вообще думаю, что во всём Мургабском оазисе не найдётся человека, который с ним поладил бы, – усмехнулся Тойли Мерген.

– Нет, Карлыев ещё как-то с ним уживается. А у меня, прямо скажу, не хватает терпения.

– О, даже ты, Шасолтан, начинаешь сердиться!

– Как же не сердиться, Тойли-ага! Ведь этот человек только тем и занят, что портит людям кровь. И притом хочет властвовать, распоряжаться всеми.

– Тут я твой единомышленник, Шасолтан. И всё-таки нельзя всё принимать так близко к сердцу…

– Тойли-ага, вы-то хоть не прикидывайтесь равнодушным!

– Я равнодушие ненавижу всей душой.

– Тогда почему же вы со мной спорите? – удивилась девушка. – Ведь Ханов считает, что, кроме него, нет на свете ни одного честного человека. Даже вас днём и ночью выслеживает. А вы…

– Ты, Шасолтан, не поняла меня, – улыбнулся Тойли Мерген. – Я хочу другое сказать. Может быть, мы близоруко судим? Может быть, Карлыев смотрит дальше нас и ещё надеется, рано или поздно, наставить этого человека на путь истинный.

Шасолтан только пожала плечами и перевела разговор.

– Чует моё сердце, – сказала она, – что после нынешнего телефонного разговора Ханов на рассвете нагрянет сюда со своей свитой… В эти дни и отдохнуть толком не удаётся. Вы-то, наверно, здорово устаёте?

– К счастью, об этом некогда подумать, Шасолтан. Сама знаешь, какова у меня работёнка.

– Знаю, Тойли-ага, и даже подумала недавно – не сдают ли у вас иной раз нервы?

– Нервы сдают? Возможно.

– Вы слышали, что Артык-ших…

– Артык-ших? А где он?

– Где – никто не знает. Но зато он весь мир засыпал своими заявлениями, – сообщила Шасолтан. – И на вас и на меня взвалил все грехи, какие только мог придумать.

– Если он жалуется на меня, то это ещё куда ни шло, но какое отношение к нему имеешь ты?

– Не знаю, – улыбнулась Шасолтан.

– Ах, плут! – сказал Тойли Мерген и закурил сигарету. – Ему ещё повезло, что он успел унести ноги. По-настоящему его надо было опозорить перед народом и привлечь к ответственности.

– По правде сказать, Артык-ших меня не тревожит. Нет ничего проще, как ответить на его заявления. А вот о Гайли Кособоком разговор будет другой.

– Это почему же? – нахмурился Тойли Мерген. – Из-за того, что я хотел перепахать его огород? Так ведь он не желает работать в колхозе.

– Да, таким, как он, приусадебный участок, вообще говоря, не положен. Но ведь у него жена работает в колхозе и работает исправно…

– Пусть поменьше скандалит! – проворчал Тойли Мерген. – И пусть держит слово!

– Тем не менее, Тойли-ага…

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, Шасолтан, – прервал её Тойли Мерген. – Май поступок, если посмотреть на него со стороны, конечно, нелепый. Но не забывай и другого. Этот Кособокий Гайли из той породы людей, что хотят есть даром и лёжа. Я, откровенно говоря, считаю таких людей ворами. И не вижу никакой разницы между ними и грабителями, которые среди бела дня устраивают налёт на магазин. Колхозу от них никакой пользы, зато сами они пользуются колхозной землёй и водой, а вырученные за урожай денежки кладут себе в карман.

– Это всё верно, Тойли-ага. Но насчёт таких людей мы принимали специальное решение. И то решение надо выполнять.

– Теперь ты готова проявить равнодушие?

Шасолтан засмеялась. Однако бригадиру было совсем не весело.

– Прошу тебя, Шасолтан, – сказал он серьёзно. – Пока не мешай мне. Если бы Гайли был один, я бы сам плюнул на него. Колхоз может вынести такую обузу, как он. И даже не почувствует. Но в том-то и беда, что он не одинок. Таких немало. И все, как назло, мои родственники. Пусть они посмотрят на Кособокого и призадумаются. Это – одно. И ещё – если я груб, Шасолтан, то груб со своими. Уж я-то знаю, как за каждого из них браться.

Кто-кто, а Шасолтан отлично понимала, что Тойли Мерген – человек незлой и справедливый. Но, заботясь о его авторитете, она всё же попросила;

– Хоть и свои, Тойли-ага, а всё-таки будьте сдержаннее. И так уж поползли всякие слухи. Я сначала даже испугалась и отправила Дурды Кепбана выяснить, что же произошло на самом деле. Ну, он меня успокоил, ничего особенного, говорит, не произошло: раздавило трактором несколько арбузов да плуг зацепил грядку моркови. Но ведь, сами знаете, есть у нас и такие, что рады сделать из мухи слона. Тут же, вслед за Дурды Кепбаном, прибежал Баймурад Аймурадов. Кричит, волнуется. «Беззаконие! Преступление!..» Дурды-ага, конечно, сумел ему ответить. Тем не менее, Тойли-ага, такими мерами завоевать авторитет трудно, а лишиться его очень легко. Поверьте!..

– Да знаю я это всё! Но когда вижу несправедливость, не могу утерпеть. Такой уж характер.

– Боюсь, что подобные действия не дадут желаемого результата, – твёрдо сказала Шасолтан. – Самое трудное дело становится посильным, если свести воедино мнение многих людей, а прежде всего – коммунистов.

– Ты хочешь сказать, что я действую в одиночку?

– Да, хочу так сказать.

– Возможно… – Тойли Мерген задумался и задымил сигаретой. – Я, признаться, даже в пустыню накануне поехал, чтобы в тишине подумать обо всём… Да, вот оно и вышло в одиночку…

– Наверно, не мне напоминать вам эту истину… – продолжала Шасолтан.

– Тут греха нет. Поговори мы вот так раньше, возможно, обошлось бы и без скандала.

– Моя ошибка, – признала девушка. – Зато эта история с Гайли будет для нас уроком. Теперь ясно, что мы должны как-то перестроиться…

Тойли Мерген прервал её:

– Есть у меня одно предложение.

Шасолтан вопросительно посмотрела на него.

– Надо создать в бригадах партгруппы, – продолжал Тойли Мерген. – В моей бригаде, к примеру, семь коммунистов. Чем не организация?

– Правильно! При такой партгруппе вам уже не придётся самому хватать людей за ворот. Хозяйчики, вроде Гайли Кособокого, сразу это поймут. Я посоветуюсь с товарищем Карлыевым. Да, кстати, он недавно звонил. Спрашивал, правда ли, что бригадир перепахал чей-то приусадебный участок? Видите, слух и до него дошёл. Ну, я ему рассказала всё, как было.

– Как он отнёсся? – хмуро поинтересовался. Тойли Мерген.

– Он сказал, что история, конечно, некрасивая, даже возмутительная, и просил вас помириться с Кособоким, пока тот, чего доброго, не подал в суд. Вы об этом подумайте, Тойли-ага.

– Ладно, подумаю, – ответил Тойли Мерген и собрался идти.

– Ещё минутку, – задержала его Шасолтан. – Сейчас заходила Язбиби…

– Язбиби? – сразу понял, в чём дело, Тойли Мерген. – Значит, и она на меня жалуется?

– Не совсем на вас…

– Это всё Акнабат намутила! – тяжело вздохнул он и сел на прежнее место. – Прямо не знаю, что с ней делать. Ни меня, ни сына не слушает. Чуть что скажешь – на глазах сразу слёзы. Видно, придётся просить Амана, чтобы поскорее привёз свою Сульгун, и поженим их. Как с хлопком немного управимся, так сыграем свадьбу.

– Да, тут надо торопиться, и так уж всё запуталось.

– Что ж, пойду наводить порядок в своём семействе, – снова вздохнул Тойли Мерген и попрощался.

А в это время в доме Илли Неуклюжего горячо обсуждалось исчезновение Язбиби.

– Это ты отпустил свою дочь! – пилила неугомонная Донди мужа, испортив ему всё удовольствие от послеобеденного наса. – Если бы послушался меня, ничего бы не было. Я ведь не от хорошей жизни суету развела. Я говорю потому, что знаю – она сбежала. А сбежала девушка – ушли из рук деньги на машину для наших сыновей. Ведь это же надо! Из рук упустили. И во всём ты виноват, ты!

В этот момент около дома остановился «Москвич» Ильмурада.

Словно дожидаясь его появления, на топчане возле веранды, подложив под локоть подушки, дымили папиросами такие же крупные, как и их отец, два старших брата Язбиби – Юсуп и Ахмед.

Сначала из машины вышла Язбиби, следом за ней – Ильмурад. Братьев будто подбросило. Они и сами не заметили, как оказались на ногах.

Ильмурад вежливо поздоровался. Но на своё приветствие ответа не получил. Увидев, что у братьев сердитые лица, Язбиби приостановилась и сказала:

– А ну-ка, погоди, Ильмурад.

Юсуп кивнул Ахмеду. Тот ногой пнул входную дверь.

– Мама! – крикнул он. – Дочь-то твоя явилась!

Если глаза у старой Донди напоминали щёлочки, то уж зато уши были как миски. Ей ничего не приходилось повторять. Услышав голос младшего сына, она мигом вскочила и, даже не заметив, что с головы у неё слетел платок, босиком выбежала ка улицу.

– Вай! А кто там с ней? – застонала она, заметив Ильмурада.

Язбиби, конечно, не рассчитывала услышать доброе слово от матери, но всё же надеялась, что та, увидев её избранника, несколько смягчится.

– Это тот парень, про которого я тебе говорила, мама, – сказала она смиренно. – Мы пришли просить твоего согласия.

Если бы Донди встретила их добрыми словами, вроде: «Заходите, дети мои!..», молодые от радости почувствовали бы себя на седьмом небе. Но жадная Донди оказалась неспособной на такую мудрость.

– Лучше бы ты легла в чёрную землю! – воскликнула она и дала дочери пощёчину.

У девушки из глаз посыпались искры, и она только потёрла щеку и мягко сказала:

– Что ты делаешь, мама?

– Я знаю, что делаю, негодница, – раскричалась Донди. – А ну, заходи в дом, я тебе покажу!

– Если так, то я уйду совсем.

– Теперь уж не уйдёшь! – И в подтверждение угрозы Донди схватила дочь за косы. – Теперь я тебя нарочно выдам за вдовца, который семь жён загнал в могилу!

– Мама, отпусти, больно!

– Не отпущу! Я ещё тебе все волосы повыдёргиваю, и будешь ты у меня как гриф с голой головой.

На крики Донди стали собираться соседи. И каждый пытался её усовестить:

– Тётушка Донди, нельзя же так!

– Успокойтесь, тётушка Донди!

– Вы же её изувечите! Что вы делаете! Разве можно!

– Надо вызвать Шасолтан! Не то эта сумасшедшая старуха изуродует девушку.

Ильмурад готов был уже вступиться за любимую, но Язбиби энергичным жестом запретила ему приближаться к ним. В этот же миг соседка-молодуха бросилась между матерью и дочерью и, ухватив старую за руки, зашептала ей на ухо:

– Возьмите себя в рука, мать! Побойтесь бога! Вспомните про судный день!..

– Убирайся, рабыня!

Донди ловко извернулась и ногой пнула молодую женщину в бок.

Та схватилась за живот и отпрянула.

– Тётушка, – попробовал всё-таки урезонить разбушевавшуюся старуху Ильмурад. – Опомнитесь! Ведь Язбиби ваша дочь. Как же можно так истязать своё дитя?

– А! Ты ещё здесь, самозванец! – И, выпустив из рук косы дочери, Донди бросилась на Ильмурада. – Прочь отсюда!

Но этот коренастый, симпатичный парень в модном сером костюме даже не пошевелился. Он лишь с тоской в глазах смотрел на Язбиби. И, как ни странно, спокойствие молодого учителя подействовало на старуху. Внезапно она круто повернулась и обрушила удары, предназначенные Ильмураду, на своего Юсупа.

– Ну, чего стоишь, разинув рот? – завизжала она. – Дай ему по морде!

Юсуп кивнул брату. Ахмед подошёл вплотную к Ильмураду и заорал, выпучив глаза:

– Ты что, глухой? Не слышишь, что было сказано?

– Не слышу! – решительно ответил Ильмурад.

– Ахмед! – растрёпанная, простоволосая Язбиби мгновенно оказалась между ними. – Ахмед, не бери на себя лишнего!

– Отойди, бессовестная!

– Не отойду!

Грубо оттолкнув сестру далеко в сторону, Ахмед прыгнул на веранду и схватил лежавший там ржавый топор. С криком: «Вай! вай!..» – женщины и ребятишки бросились врассыпную.

Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы в то же мгновение из темноты не прозвучал гневный голос Шасолтан:

– Ахмед! Брось топор! Немедленно брось!

Шум возле дома затих не сразу, но Илли Неуклюжий так и не показался.

XXIII

Только непомерное самодовольство помешало Ханову вовремя заметить, что вокруг него внезапно образовалась зловещая пустота.

Шекер так и исчезла. Впрочем, беспокоиться за неё не было оснований – скорее всего, она отправилась к матери в Ашхабад. Куда же ещё она могла деться?

Здесь Ханов не ошибся. В ту злополучную ночь оскорблённая до глубины души женщина думала только о том, как бы поскорее уехать из опостылевшего ей дома. Наскоро собрав кое-какие пожитки, она, не дожидаясь утреннего самолёта, отправилась на вокзал и села на какой-то транзитный поезд, идущий в сторону Ашхабада.

Конечно, на первых порах несчастной Шекер пришлось в Ашхабаде не сладко. Родня встретила её неласково и сразу осудила за безрассудство. И больная мать, и старший брат, многодетный инженер, в один голос стали твердить ей: «Вернись»! Однако Шекер была полна решимости постоять за свою честь и выдержала этот натиск. Больше того, она, не откладывая, отправилась на фабрику, где работала в девичестве, и вскоре снова взялась за дарак, быстро восстановив свою репутацию отличной ковровщицы.

Но всего этого Ханов пока не знал, как не знал он и дальнейшей судьбы своего водителя.

Наутро после злополучного объяснения из-за шампанского Чары молча подал ответственному секретарю исполкома клочок бумаги с наскоро нацарапанным заявлением об уходе. Чары просил срочно освободить его от работы по семейным обстоятельствам.

Ответственный секретарь, человек рослый, усатый, весёлый, но крайне медлительный, за что и был прозван начальством Мямлей, на этот раз проявил должную оперативность. Уж он-то понимал, что такое дело откладывать нельзя. Через пять минут заявление Чары лежало у Ханова на столе. Председатель райисполкома, прочитав его, слегка поморщился, но, поскольку в заявлении ничего не говорилось о факте рукоприкладства, почёл за благо удовлетворить просьбу своего шофёра и тут же наложил резолюцию: «Согласен. Произвести расчёт. Ханов».

Через несколько дней Чары уже работал бульдозеристом на месте будущего огромного водохранилища и благословлял судьбу, которая не только избавила его от грубых выходок начальника-самодура, но и послала ему высокие заработки, не говоря уже о гордом звании строителя великого канала.

Разумеется, для бегства Шекер и ухода Чары были некоторые основания, даже на взгляд самого Ханова. Но почему вдруг взъерепенилась его всегда покорная секретарша, он так и не понял. Как могла она покинуть председателя райисполкома, и притом без всякой на то причины!

Между тем причина была. Когда у Караджи Агаева случился тяжёлый сердечный приступ, а товарищ Ханов даже не счёл нужным остановиться возле потерявшего сознание и бессильно распростёртого на полу человека, в этой старательной, безропотной женщине внезапно что-то надломилось. Никакая сила уже не могла бы заставить её работать с таким безжалостным начальником. На следующий день она, с неожиданной для неё самой смелостью, положила перед Хаковым заявление.

– Ничего не понимаю! – искренне изумился он и второй раз пробежал по бумаге глазами. – С чего это ты вдруг надумала уйти?

– По состоянию здоровья, – краснея и бледнея, произнесла секретарша заранее заготовленные слова. – Тут всегда очень шумно, беспокойно, у меня нервы не выдерживают… Освободите меня, пожалуйста, я хочу вернуться на работу по специальности.

– А какая у тебя специальность?

– Я думала, вы знаете, – с грустной улыбкой ответила растерявшаяся женщина. – Ведь мы с вами уже почти год работаем.

Ханову пришлись не по вкусу и её ответ, и её непривычная улыбка.

– Некогда мне изучать биографии моих секретарш! – осадил он её. – Есть дела и поважнее!

– Я – корректор, – смиренно напомнила она.

– А хоть бы и редактор, мне всё равно! – разъярился Ханов. – Я людей против воли не держу. – Он наложил резолюцию и зло добавил: – Валяй! Хоть с сегодняшнего дня. И без тебя обойдусь!

Однако председатель райисполкома сразу почувствовал её отсутствие, потому что телефон звонил непрестанно. В отличие от Карлыева, который старался поговорить с каждым, кто обращался к нему, Ханов не любил брать трубку и поручал своей секретарше, самый строгий отбор телефонных собеседников. И, надо отдать ей должное, она ни разу Ханова не подвела, соединяя его только с теми, с кем нужно было соединить.

Как же быть теперь?

Ханов подумал, подумал и вызвал Мямлю.

– Ты знаешь, что эта баба ушла? – начал он.

– Знаю, Каландар-ага.

– Раз так, то найди мне немедленно вместо неё красивую молодую женщину. Грамотную, конечно, И чтобы понимала меня с полуслова. Ясно?

– Не так-то это просто, Каландар-ага, Молодые женщины теперь всё больше на поля стремятся. Чем сидеть в душной приёмной и глотать табачный дым, они трудятся на воле. Чистый воздух, хороший заработок…

– Ишь ты, какой красноречивый стал! Тебе бы агитатором работать. Хочешь, я тебя к Карлыеву откомандирую?

– Я только пытаюсь обрисовать обстановку, Каландар-ага…

– Объяснять мне ничего не надо. Раз не можешь найти, будешь теперь у меня сам вместо технического секретаря. Садись в приёмкой у телефона. И по пустякам не тревожь…

Мямля приуныл, но ослушаться не посмел. На его счастье, Ханов в последнее время почти не бывал у себя в кабинете, потому что целые дни носился по району.

Его наконец-то отремонтированный «газик» с Лысым Ширли за баранкой метался между хлопковыми полями и пустыней, Больше всего Ханов занимался подготовкой к севу в новом году и освоением целинных земель вдоль канала. Однако хоть забот у него было выше головы, не забывал он и про охоту. Стоило ему заметить в пустыне зайца или дрофу, не говоря уже о джейранах, как он пускался в погоню и без устали палил из новой двустволки.

Вот и сегодня, едва рассвело, Ханов отправился в пустыню и целый день колесил по бескрайним просторам, объезжая колхозные отары. И всюду распоряжался, отдавал приказания, учинял разносы.

Возвращались в город они раньше обычного, ещё засветло. Лысого Ширли радовало это обстоятельство.

В последние дни, где бы он ни находился, все его мысли были прикованы к дому. Овадан захворала, и ему хотелось быть возле жены.

Но разве заранее угадаешь, что может прийти в голову такому человеку, как Ханов? Когда до города оставалось уже недалеко, он внезапно ткнул Лысого локтем в бок:

– Ну-ка, сверни к «Хлопкоробу»! Раз уж мы близко, узнаем, как дела у Тойли Мергена.

Лысый Ширли понимал, что отговаривать начальника в таких случаях бессмысленно, но всё же вежливо ввернул:

– Целый день ездили, неужто не устали, Каландар-ага?

– Тебя не касается, устал я или нет.

– Конечно, не касается… Только я ещё и за Овадан беспокоюсь.

– А что с ней такое? Скандалит всё?

– Теперь Овадан не до скандалов. Хворает, бедняга. Животом мучается…

– Животом! – засмеялся Ханов. – Думаешь, от твоего приезда ей сразу легче станет?

Пожалев о сказанном, Ширли спросил:

– Куда ехать? К Тойли Мергену домой?

– Давай к нему на полевой стан!

Рабочий день подходил к концу, и на полевом стане третьей бригады было полно сборщиков. Особенно много народа скопилось возле весов. Каждый стремился побыстрее взвесить хлопок, собранный после полудня, и отправиться домой. Аман и Язбиби тоже подъезжали сюда каждый со своей стороны, чтобы в последний раз опустошить бункеры.

Заметив «газик» Ханова, Тойли Мерген, который, сидел с ведомостью под навесом, неторопливо поднялся. Его вовсе не порадовало внезапное появление председателя исполкома, да ещё в такой неурочный час, но всё же он встретил Ханова как положено.

– Заходите! Если желаете, есть заваренный чай.

– Я приехал к вам не чаи распивать, – не сходя с машины, хмуро проговорил Ханов и кивнул на кучи хлопка. – Когда собран?

– Есть сегодняшний, есть вчерашний.

– Вы что, намерены держать его здесь до снега?

– Влажный. Пусть немного обветрится.

– По дороге обветрится. Срочно отправляйте. Хоть всю ночь грузите, но чтобы к утру не осталось ни грамма.

– Я влажный хлопок не отправлю, товарищ Ханов.

– Если я велю, вам придётся отправить!

– Всё равно не отправлю!

– Смотрю я, вас былые грехи не тяготят. Что ж, придётся поговорить с вами в другом месте и другими словами, товарищ Мергенов.

– Я готов разговаривать где угодно, товарищ Ханов.

– Как бы вам от этих разговоров не остаться без партбилета! – пригрозил председатель райисполкома и умчался на своём «газике».

Аман, наблюдавший эту сцену издали, подошёл к отцу:

– Зачем ты пререкаешься с ним, папа? Раз приказывает – отправь, и дело с концом!

– Не говори глупостей! – прикрикнул на сына Тойли Мерген. – Лучше побыстрее опрокинь свой бункер и уступи место Язбиби!

Как ни торопился Лысый Ширли к своей Овадан, Ханов ещё долго не отпускал его в тот вечер. После стычки с Тойли Мергеном он велел везти его не домой, а в исполком, да ещё приказал ждать.

Рабочий день в учреждениях уже давным-давно кончился, но верный Мямля сидел в приёмной Ханова возле телефона, как пригвождённый.

– Ждёшь меня? – с удовлетворением отметил тот старание подчинённого.

– Жду, Каландар-ага.

– Ну, докладывай, какие новости.

– Из Пакистана приехали два туриста. Завтра они вроде бы собираются посмотреть канал.

– У туристов есть свои хозяева! Ещё что?

Ответственный секретарь понимал, что в такой поздний час Ханову не до мелочей. Поэтому он сообщил главное:

– В конце дня звонил Карлыев. Я сказал, что вы уехали в пустыню.

– Зачем я ему?

– Не знаю, Каландар-ага. Он ничего не просил передать.

– Сведения по хлопку в Ашхабад сообщил?

– Конечно! Только база поздно дала сегодня сводку.

– Почему поздно?

– Не знаю.

– Эх ты! Распушил свои усы, а не выяснил. Ты ведь специально сидишь тут для этого. В следующий раз спрашивай.

– Хорошо, Каландар-ага. Только директор базы не особенно-то охотно с нами разговаривает.

– А ты от моего имени!

– Ладно, Каланда-ага.

– Ашхабад ничего не просил передать?

– А у них всегда одна и та же музыка. Только и знают – ускорьте сбор.

– Директор базы у себя?

– Вообще-то должен быть.

– Ну-ка соедини меня с ним, – распорядился Ханов и вошёл к себе в кабинет.

– Возьмите трубку, – просунув в дверь усы, сказал ответственный секретарь.

– Ну, как дела? – привычно развалившись в своём мягком кресле, обратился Ханов к директору базы. – Как у тебя, харман растёт?

– Растёт, товарищ Ханов, только медленно. Хорошо бы, если вы ещё поднажали на председателей.

– Ты ведь влажный принимаешь?

– Как вы сказали, так и делаем. Назад ничего не отправляем.

– Молодец! Если будешь меня слушаться, не прогадаешь.

– Уж мы и так стараемся… – заверил директор базы.

– Слушай! – прервал его Ханов. – Вот какое дело. Некоторые упрямцы, вроде Тойли Мергена, не отправляют вовремя хлопок. Ссылаются, понимаешь ли, на влажность. Ленятся просто… Так вот, надо бы направить твоих людей к таким, пусть составят акты. Будет не во вред делу, если и ты иной раз тоже вылезешь из своего кабинета.

Хотя Ханов и говорил об «упрямцах» во множественном числе, директор базы отлично понимал, о ком идёт речь.

– Если уж вы не можете наставить его на путь истинный, то мне Тойли Мерген и вовсе не по зубам, – взмолился директор. – Тут как-то послал я к нему человека: дескать, следите получше за сортностью хлопка, так он его опозорил и прогнал.

– Ничего, сегодня я уже побывал у него и вроде бы сделал пригодным для твоих зубов. Ты скажи своим людям, пусть не гнутся перед каждым, пусть требуют покруче! – заключил председатель исполкома и положил трубку.

Часы пробили девять. Кругом царила тишина. Не хотелось вставать из кресла.

«Как выехал на рассвете, так ни минутки не отдыхал, – подумал Ханов. – Куда теперь – заскочить домой или прямо к Алтынджемал?»

Он набрал её номер, но никто не ответил.

– С чего это она не берёт трубку? – пробормотал Ханов. – Странно. Позже пяти она из больницы никогда не приходит.

Ханов набрал снова. Однако и на этот раз ответа не было.

«Может, у неё не работает телефон», – подумал он. Но проверочная тут же рассеяла это подозрение.

Конечно, Алтынджемал могла отправиться в кино или к подруге, наконец в библиотеку, но почему-то на этот раз Ханов разволновался не на шутку. У него было такое чувство, словно она ускользала у него из рук. Он вышел из кабинета, отпустил вконец отчаявшегося Мямлю, быстро прошагал мимо него и прямо с крыльца нырнул в машину.

– Поехали, Ширли-хан!

– Куда, Каландар-ага?

– Туда, откуда ты меня утром увёз.

Из знакомого окна, задёрнутого, краской занавеской, на улицу падал свет.

«Значит, Алтын дома, – ещё больше встревожился Ханов. – Почему же она не берёт трубку? Или тоже от меня отворачивается?»

Алтынджемал молча впустила его и, шурша своим шёлковым халатом, поспешно прошла в комнату, Он сделал вид, что не заметил её холодности, и положил ей руку на плечо.

– Ты почему не берёшь трубку, моя Алтын?

– У меня плохое настроение, Каландар.

– С чего бы?

– Я и сама не знаю.

– Наверно, знаешь! – ласково сказал Ханов и поцеловал её в щеку. – Может, жалеешь, что Шекер меня бросила?

Чуть приподняв голову, Алтынджемал посмотрела ему в глаза:

– Сказать откровенно?

– Мы всегда с тобой разговариваем без утаек, моя Алтын! Я жду от тебя чистой правды.

Некоторое время подумав, она ответила:

– Признаться, я действительно жалею о том, что Шекер уехала.

– Ты шутишь, моя Алтын, – засмеялся Ханов.

– Шекер была хорошей женой.

– Как ты можешь судить об этом?

– Ты сам её хвалил.

Ханов снял руку с плеча Алтынджемал и закурил сигарету.

– Хорошая жена никогда не бросит мужа, – сказал он.

– А если муж ей изменяет?

– Разве в измене виноват только я?

– Этого я не могу утверждать.