Текст книги "Сорок монет "

Автор книги: Курбандурды Курбансахатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Лица у представителей старшего поколения были безрадостны. Тойли Мерген хмурился, потому что очень устал за день. Илли Неуклюжий курил, не поднимая головы и явно сожалея о происшедшем. Тётушка Акнабат, чьим намерениям не суждено было осуществиться и чьи старания пошли прахом, выглядела бледнее обычного. Но хуже всех чувствовала себя мать Язбиби. И хотя язык старой Донди бездействовал, ненавидящие взгляды, которые она, то и дело сморкаясь, бросала на дочь и на Ильмурада, были красноречивее всяких слов.

Заведующий фермой Аймурадов явился позже всех и сразу внёс оживление в это необычайное собеседование. Шасолтан хорошо понимала, по какой причине Аймурадов излучает сегодня веселье. Каждая неприятность в колхозе была ему на руку: во-первых, потому что бросала тень на председателя, а во-вторых, давала ему возможность помитинговать всласть. О, если бы сегодня к нему обратились за советом! Уж он бы высказался!

«Чему вы удивляетесь? – вразумлял бы он людей. – Если вы не придумали ничего лучшего, чем поставить во главе артели эту дурочку величиной с кулачок, как будто уже не осталось у нас стоящих мужчин, то скоро наши парни не то что будут хвататься за топор, а станут головорезами!»

Аймурадов никак не мог скрыть своего радостного возбуждения и долго расхаживал по кабинету.

– Вы что, куда-нибудь торопитесь? – с надеждой спросила Шасолтан.

– Я могу и не торопиться, – сразу напустил на себя степенность завфермой. – Только, будь я на твоём месте…

– Что бы вы сделали?

– Я не стал бы держать столько народа в своём душном кабинете, а взял бы да отправил виноватого с милиционером в город.

– А вы знаете, кто виноват?

– Тут и знать нечего! Кто схватился за топор, тот и виноват!

– Как у вас всё просто!

Заведующий фермой деланно расхохотался.

– Напрасно смеётесь, товарищ Аймурадов! Для вас это развлечение, а я места не нахожу, глядя на неё, – кивнула Шасолтан в сторону Язбиби.

– Да, нелегко быть аксакалом в юбке…

– Давайте остроты пока отложим, товарищ Аймурадов! Люди ждут нашего решения.

– Решайте, пожалуйста! Кто тебе мешает?

– Вы посмотрите на себя со стороны, – продолжала Шасолтан. – Мы тут собрались, чтобы объяснить нашим товарищам, до чего они докатились, и помочь им, а вы с ходу предлагаете отправить этого юнца в милицию и на том поставить точку.

– Это вы его называете юнцом? – ткнул Аймурадов пальцем в сторону Ахмеда, сидящего плечом к плечу со своим отцом, и снова захохотал. – Если он юнец, то и я – юноша!

Дурды Кепбана взбесила трепотня Аймурадова, его намеренное обращение к Шасолтан на «ты».

– Оно и заметно, – проворчал он. – Совсем мальчишка!

Присутствующие улыбнулись, а Тойли Мерген даже засмеялся.

– Дурды-ага, прекратите шутки, – нахмурилась Шасолтан. – Давайте говорить по делу.

– Не знаю, как смотрят пожилые, – кивнув в сторону Дурды Кепбана, продолжал своё заведующий фермой, – а для меня в этом деле нет ничего неясного. Раз Ахмед прибег к помощи топора, значит, мы должны прибегнуть к помощи закона.

– Да разве тут дело в топоре и в Ахмеде! – воскликнула Шасолтан. – Тут надо говорить о нас – коммунистах, членах правления. Если бы мы по-настоящему работали с людьми, и Ахмед не схватился бы за топор, и Илли-ага не пришлось бы краснеть. И вообще до ссоры не дошло бы. Вы об этом не думали?

У заведующего фермой и в мыслях не было ломать голову над такими вещами.

– Ну, это уж ты слишком, товарищ председатель! – снова засмеялся он.

Вызывающее поведение заведующего фермой, который всё больше входил в раж и уже ни на кого не обращал внимания, заставило заговорить даже Илли Неуклюжего.

– Ты, видно, пошёл не в отца, а в мать, – обращаясь к Аймурадову, как всегда, медленно, заговорил он. – Хоть отец твой за всю жизнь ни разу не надел незалатанного халата, он, бедняга, да будет ему земля пухом, слыл человеком рассудительным. Когда на соседей сваливалось такое вот тяжёлое, дело, он не хорохорился, как ты сейчас, а мог или не мог, но по мере сил своих старался помочь людям. И за это его любили. Уважали. Видно было – человек хочет делать добро. Что-то я не замечаю за тобой таких намерений…

Отец Аймурадова умер давно, и молодые не могли его помнить. Но зато весь Мургаб знал его мать, пронырливую сплетницу. Упоминание о ней было сейчас для Аймурадова, как прикосновение раскалённого железа.

– Ты, старик, знай меру! – пригрозил он. – Я не потерплю…

Но Илли Неуклюжий даже не посмотрел в его сторону.

– У меня к тебе просьба, Шасолтан, – сказал он. – Вот тут сидят мои сыновья Ахмед и Юсуп. Ни к чему им слушать то, что я сейчас скажу. Отпусти ты их, чего им здесь томиться. Пусть идут себе домой и отдыхают – им завтра на рассвете в поле. А мы тут без них кое-что обсудим.

Старик явно стеснялся говорить при парнях, и Шасолтан это сразу уловила. Она вопросительно посмотрела на Дурды Кепбана, на Реджепа Нуръягдыева, на Баймурада Аймурадова, на других руководителей колхоза. Все они, кроме Аймурадова, согласно кивнули головой.

– Что ж, молодые люди, идите отдыхайте, – сказала она Ахмеду и Юсупу. – Мы сегодня всё равно не будем ничего решать, а на заседание вас пригласим.

Братьям не пришлось повторять эту неожиданную весть о свободе. В следующее же мгновение их как ветром сдуло. Тогда Илли Неуклюжий заговорил снова:

– Похоже, что Шасолтан права. Разве тут вина детей? Дети, – чему их научишь, то они и делают. Я думаю, что нельзя винить и мать моих детей. Чего можно ожидать от старухи с коротким умом и длинной памятью на прошлое? Если уж кто тут виноват, то, наверно, я сам. Мне бы вовремя вмешаться в это сватовство, и ржавый топор остался бы нетронутым, и дом мой не был бы опозорен…

Сквозь открытое окно было слышно, как к правлению подъехала машина. В сумерках уже нельзя было определить – чья. Хлопнула дверца, донеслись какие-то распоряжения водителю, в вечерней тишине гулко прозвучали шаги.

– Кажется, районное начальство приехало, – прислушиваясь к голосам на улице, догадался Тойли Мерген.

И в самом деле, едва он это сказал, как в кабинет вошли Мухаммед Карлыев и Каландар Ханов.

Гости поздоровались, извинились за непрошенное вторжение и сели на предложенные им места рядом с председателем.

На некоторое время воцарилось молчание.

– Мы ненадолго, заглянули по пути. Не обращайте на нас внимания, – сказал секретарь райкома. – Продолжайте, пожалуйста. – Заметив, что Шасолтан замешкалась, он улыбнулся и добавил: – Кажется, мы угодили на заседание правления. Интересно, по какому поводу?

Шасолтан принялась подробно рассказывать о том, что произошло в семье Илли Неуклюжего.

Карлыев слушал и исподволь рассматривал Язбиби и Ильмурада. И у парня и у девушки были приятные лица, да и всем своим обликом они чем-то неуловимым подходили друг к другу. Что касается Ханова, то он даже краем глаза не повёл в их сторону. Вид у него был такой, будто ему вообще неохота слушать то, о чём здесь говорится.

– Вот что у нас произошло, товарищи, – закончила свой рассказ Шасолтан.

И сразу Ханов оживился. Он с важным видом откашлялся и спросил:

– Всё это понятно, но где же ваши герои с топором?

Аймурадов, которого распирало от желания поработать языком, не упустил подходящего момента.

– Их отправили баиньки! – ехидно усмехнулся он. – А то они не выспятся и Тойли Мерген завтра не выполнит план!

Ханов вопросительно посмотрел на Тойли Мергена, но тот промолчал.

«Этот человек меня игнорирует…» – подумал Ханов и, раздувшись от злости, чётко произнёс:

– Я у вас спрашиваю, товарищ Мергенов! Или вы не слушаете того, что здесь говорят?

– Я обоими ушами слушаю, – насмешливо ответил Тойли Мерген.

– Что же получается? – продолжал взвинчивать себя Ханов. – Сначала товарищ Мергенов пытается задавить трактором заслуженного человека, давнего члена вашего коллектива, а теперь норовит спрятать и выгородить преступника, покушавшегося на жизнь советского учителя!

Когда улёгся шум, вызванный этими словами, и смолкли протестующие голоса, снова напомнил о себе Илли Неуклюжий.

– Вы, дорогой товарищ, не торопитесь, – бросил он взгляд на восседавшего за столом председателя райисполкома. – Мы тут так не думаем, будто, кто-то кого-то хочет спрятать, а кто-то и сам норовит спрятаться. Если вам нужен преступник, то вот он, – ткнул Илли пальцем себя в грудь, – сидит перед вами.

– Кому я должен верить! – опешил Ханов. – Вам или председателю колхоза?

– У каждого зла есть свой очаг, дорогой товарищ.

– Вы хотите сказать, что вы и есть этот очаг?

– Я говорил так до вашего приезда и сейчас опять повторяю. Или же непонятно, люди?

Аймурадов, обрадованный тем, что нашёл единомышленника в лице такого влиятельного человека, как Ханов, не дожидаясь, пока ему дадут слова, вскочил с такой стремительностью, словно под ним распрямилась пружина.

– Непонятно! Совершенно непонятно! – закричал он. – По-моему, очаг зла совсем в другом месте. Если бы к этому делу не пристала, словно глазная порча, семья Тойли Мергена, до такого позора не дошло бы. Хоть Тойли Мерген и молчит, будто ему рот платком завязали, но ведь он-то сам это понимает лучше нас всех. Вот почему, будь моя воля, я бы прежде всего спросил отчёт с него.

«Ещё совсем недавно для Аймурадова не было на свете человека более умного, более справедливого и более рассудительного, чем я, – горько размышлял, слушая его, Тойли Мерген. – А теперь ты только посмотри, куда клонит этот двурушник! Будто люди не знают его! Ещё вчера он готов был прислуживать псу у моих дверей. А сегодня отчёт с меня спрашивает…»

Аман, увидав, что отец поднял голову и собирается что-то сказать, встал сам.

– Ты, отец, пока подожди! – положил он руку ему на плечо. – Какой вам отчёт требуется от Тойли Мергена, товарищ Аймурадов?

– К тебе не обращались, Сиди и не суйся, куда не надо!

– Было бы не надо, я бы не встал. А вы, раз уж начали, договаривайте до конца.

Видимо, завфермой не ожидал от парня такого отпора.

– Товарищ Мергенов! – растерянно обратился он к Тойли. – Придержите-ка его! А не то…

Но Тойли Мерген в ответ только усмехнулся и сокрушённо покачал головой.

Многим стало неловко из-за того, что Аймурадов сцепился с парнем, который годится ему в сыновья. Карлыев почувствовал это и решил ослабить ненужную напряжённость.

– Такой парень, как ты, Аман, мог бы вести себя посдержаннее! – заметил он.

К чести Амана, он не обиделся на эту реплику, потому что сразу понял, чем она продиктована, но всё же заметно помрачнел. В свою очередь Аймурадов смекнул, что теперь и ему самый раз утихомириться. Увидев, что он сел и закурил, Карлыев опять обратился к Аману, который всё ещё стоял, не зная, как вести себя дальше.

– Скажи, пожалуйста, – напрямик спросил его секретарь райкома, – не может ли показаться странным, если такой человек, как ты, то есть молодой инженер, не проявит самостоятельности, а спрячется за мать и предоставит ей искать для себя невесту?

– Да, это должно со стороны казаться нелепым, – согласился Аман. – Конечно, мама напрасно меня сватала вопреки желанию Язбиби, вопреки моему желанию. Но ведь она хотела как лучше, и я не вправе её за это осуждать. У меня мать добрая и хорошая женщина.

– Несмотря ни на что, сегодня ты мне понравился, Аман! – по-дружески сказал Карлыев. – Признаться, когда ты отпустил себе волосы на аршин и все вечера мотался в городе по улицам, я думал, что ты окончательно стал шалопаем. Кажется, работа в колхозе пошла тебе на пользу.

Эти слова живо напомнили парню его ссору с отцом в городской квартире, его нежелание вернуться домой, его проклятия по адресу всех и вся. Хоть с тех пор прошло уже немало времени, ни тот, ни другой ни разу не возвращались к тому памятному объяснению.

Словно раскаиваясь в своих грехах, Аман виновато и в то же время благодарно посмотрел на отца, после чего сразу перевёл взгляд на секретаря райкома.

– Я теперь вроде начинаю отличать чёрное от белого, товарищ Карлыев.

«Наконец-то, сукин сын, признался!» – с удовольствием подумал Тойли Мерген.

– Пожалуй, тебе пора закругляться, – посоветовал он.

– Ещё два слова, папа, и всё, – сказал Аман, но почему-то замялся и умолк.

– Ты чего смотришь на мать? – подбодрил его Тойли Мерген. – Говори, не стесняйся!

Но парень по-прежнему мялся и смешно чесал затылок.

Тем не менее Акнабат это было приятно. Она от души гордилась своим сыном, который не побоялся дать отпор такому влиятельному в колхозе человеку, как Аймурадов, поддержав отца, защитил честь семьи. Поэтому она приспустила со рта платок и, улыбнувшись, сказала:

– Меня ты не обидишь, сынок!

После того, как было получено разрешение и от матери, Аман уже не заставил себя ждать.

– Люди! – волнуясь, провозгласил он. – На днях семья Тойли Мергена будет справлять той! Так вот, я всех вас приглашаю. Язбиби, и тебя приглашаю. Ильмурад, и тебя…

От слова «той» у тётушки Акнабат закружилась голова и потемнело в глазах. Она беззвучно шевелила губами, силясь спросить у сына, что он имел в виду. Но в кабинете было так шумно, что ей это не удавалось. Наконец, воспользовавшись паузой, она ухватила Амана за локоть.

– О каком тое ты говоришь, сынок? Почему той? В честь праздника урожая? – тормошила она его.

– Идём, мама! По дороге я тебе расскажу, в честь чего будет той, – сказал Аман и, взяв мать под руку, поспешил увести её.

Но остальным Шасолтан дала знак не расходиться.

– Пожалуйста, подождите меня немного, Тойли-ага, – попросил Карлыев и подсел к Илли Неуклюжему. – А может, есть смысл устроить сразу два тоя? – сказал он, улыбнувшись. – Как вы относитесь к такому совету, старина?

Илли глубоко вздохнул и покосился на жену.

– Вообще-то неплохо, только… – И не закончил.

– В чём сомнение? Хотите посоветоваться с женой?

– Да что мне с ней советоваться! И своих мозгов хватает. Правда, меня ростом бог не обидел. А у туркменов есть пословица: «К длинному ум приходит поздно». Но уж теперь-то, кажется, пришёл.

– Значит, вы согласны?

– Что ж поделаешь, – развёл руками Илли.

– Вот и хорошо, – сказал Карлыев и отошёл.

– Как бы вы там ни сговаривались, а дочь свою я бесплатно не отдам, – прошипела старая Донди.

– А ну, прекрати! – цыкнул на жену Илли Неуклюжий.

– Итак, когда думаете справить свадьбу? – подойдя к молодой паре, спросил секретарь райкома.

Ильмурад покраснел и посмотрел на Язбиби. Та тоже смутилась и опустила глаза.

– Это уж по обстановке… – стесняясь родителей девушки, выдавил из себя Ильмурад. – Наверно, поближе к новому году…

– Что ж, и новый год недалёк. Только не забудьте меня пригласить. А теперь ступайте, да будет светлой ваша дорога!

Увидев, что Язбиби пошла с Ильмурадом, вскочила с места и старая Донди.

– Ты куда это! – закричала она. – Бросаешь свою мать!

– Тебе какое дело, куда? Теперь-то хоть убери руки от дочери! – снова цыкнул на жену Илли Неуклюжий и поднялся, растирая непривычные к сидению на стуле ноги. Он поклонился всем и громко произнёс: – Счастливо вам оставаться, люди! Бог даст, увидимся во здравии.

– На свадьбе увидимся! – бросил ему вслед Дурды Кепбан.

– Ну что ж, будем считать, что для серьёзного беспокойства за молодых теперь нет оснований, – заключил секретарь райкома, обрадованный мирным исходом конфликта, и сел на своё прежнее место.

– Мы тут, товарищ Карлыев, вконец замотались, – призналась Шасолтан. – Если бы я сразу отправилась к Язбиби домой, когда она пришла ко мне со слезами на глазах, если бы поговорила с её стариками, то, возможно, всё обошлось бы без шума. Вот сидит Тойли-ага, человек, который много лет руководил колхозом. Пусть он скажет, если я не права. Мы, руководители, в подобных случаях слишком уж деликатничаем и смотрим на калым сквозь пальцы. Стараемся не обидеть родителей девушки, а о её судьбе не думаем. Правильно я говорю, Тойли-ага?

– Верно, – подтверди Тойли Мерген.

– Мы иногда устраиваем комсомольские свадьбы, – продолжала Шасолтан, – и в газетах про них пишем. Посмотришь со стороны – благодать! Но ведь если люди не знают, то уж мы-то знаем, что частенько такие свадьбы лишь для отвода глаз именуются комсомольскими. И когда в одной комнате идёт разговор о том, что любовь – священное чувство, в соседней, за закрытой дверью, пересчитывают пачки денег. Что, не верно, Тойли-ага?

– К сожалению, верно, – снова подтвердил Тойли Мерген.

– Если уж говорить всю правду, – сурово продолжала девушка, – то у нас в колхозе размером калыма многие меряют достоинство семьи. И что самое обидное – чем лучше становится жизнь, тем крупнее назначают калым…

– На надо так обобщать, – прервал её Ханов. – Теперь ведь в калыме нет необходимости. И времена изменились, и понятия.

– Да, народ в массе не одобряет этого обычая, – ответила Шасолтан. – А молодёжь так просто его ненавидит. И всё-таки он продолжает властвовать. Лично я думаю, что тут во многом виноваты мы сами. Когда в правление приходит кто-нибудь из колхозников и говорит, что ему нужны деньги сыну на свадьбу, мы, хоть и знаем, что он просит на калым, но широко открываем перед ним артельную кассу, даём ему аванс. Не хотим прослыть жадными, хотим быть добренькими. Вот и потворствуем предрассудкам, продлеваем век пережиткам.

– Что же вы предлагаете? – высокомерно поинтересовался Ханов.

– По моему мнению, за каждый такой случай надо спрашивать с партийной и комсомольской организаций и, конечно, с председателя колхоза.

– Верные твои слова! – кивнул головой Тойли Мерген.

Заметив, что Карлыев погружён в раздумье, председатель исполкома снова задал вопрос:

– Может быть, раз уж на то пошло, вы скажете, сколько за последние два года у вас сыграли свадеб с уплатой калыма?

Не успела Шасолтан ответить, как Дурды Кепбан, чтобы позлить Ханова, ввернул от себя:

– Поскольку это нечто бесплановое, мы как-то не выводили такой показатель. Разве что пришлёте ревизора, он установит.

Ханов сделал вид, что не слышал реплики главного бухгалтера, и снова обратился к Шасолтан:

– Значит, вас с Тойли Мергеном и надо брать за шиворот?

– Да, если хотите… – ответила Шасолтан. – Нам никуда не деться от правды.

– Как бы там ни было, а вы, товарищ Назарова, оказывается, очень хитрый человек, – проговорил Ханов и, словно готовясь к бою, встал и поправил ремень. – Очень хитрый человек!

– С чего вы пришли к такому выводу? Потому, что я сказала правду?

– Не знаю, какого мнения придерживается на этот счёт товарищ Карлыев, но лично я сегодня, наконец, понял политику, которую вы проводите, – продолжал Ханов. – Выказывая себя правдивым и справедливым человеком, вы стараетесь скрыть вину – и собственную, и своих сообщников. Я говорю не только о сегодняшнем дне. Хоть вы и новый председатель, но бывший секретарь. А секретарь партийной организации отвечает за колхоз наравне с его председателем. Вы меня слушаете?

– Конечно.

– Когда был освобождён Тойли Мерген, я не поддержал вашей кандидатуры. Мне казалось, что вы склонны к панибратству. Я тогда предлагал Аймура-дова, но он не прошёл. Тем не менее, когда вы стали председателем, я не жалел. Я надеялся, что вы со всей энергией, свойственной молодости, возьмётесь за работу и возродите то, что развалил Тойли Мерген. Но моя надежда не оправдалась. Вы даже усугубили ошибку Тойли Мергена. Если он просто разогнал людей, то вы их ещё и перессорили… Кто-то у вас тут исчез. Кто-то чуть не погиб под гусеницами трактора. Кто-то едва избежал удара топором по голове. К тому же, как выяснилось, вы преступно разбазаривали колхозные деньги в виде авансов на калым! Я уже не говорю о том, что если где-нибудь назревал хоть малейший конфликт, то там неизменно оказывался Тойли Мерген…

Ханов явно нервничал, потому что он вдруг, ни с того ни с сего, обернулся к Карлыеву и спросил:

– У вас какое-то замечание?

– Нет, я просто сижу и слушаю вас, – отрицательно покачал головой Карлыев.

– Вы закончили? – осведомилась Шасолтан. – А-то я бы хотела уточнить некоторые вещи.

– Какие, к примеру?

– Одну минуточку, Шасолтан! Я несколько облегчу вашу задачу, – проговорил Дурды Кепбан и, быстро выскочив из кабинета, так же быстро вернулся. Он бросил на стол две большие фотографии размером с ученическую тетрадь. – Пожалуйста, полюбуйтесь тем исчезнувшим человеком. Кстати, он не был членом нашей артели.

Снимки переходили из рук в руки.

На одном из них в тени полуразрушенного, древнего сооружения с красивым, покрытым глазурью куполом, рядом с огромным подносом, на котором среди монет валялись смятые рублёвки и трёшки, сидел, поджав под себя ноги и перебирая чётки, человек с клочковатой бородой, в белой чалме и в полосатом халате.

На втором снимке можно было узнать того же человека. С голой головой и босыми ногами он спал в какой-то пустой келье, а рядом с ним стояла недопитая бутылка водки.

– Где же это снято? – поинтересовался секретарь райкома.

– Это святое место, товарищ Карлыев, называется Дуебоюн, – охотно пояснил Дурды Кепбан. – А это – тамошний новый смотритель, тот самый Артык-ших, который почёл за благо скрыться.

– Откуда же снимки? – спросил Карлыев.

– У меня есть племянник-археолог, который давно уже ворошит прах старого Мары, – ответил Дурды-ага. – Он и снимал. Парень не промах, сами видите. Ведь Артык-ших и лису может поучить хитрым увёрткам. Его не так-то просто поймать за хвост, – добавил Дурды Кепбан и снова засмеялся.

– Не понимаю, над чем вы смеётесь, товарищ Кепбанов! – продолжал наступать председатель райисполкома. – Если бы я был на вашем месте, то не смеялся бы, а плакал! В том, что этот Артык-ших так низко пал, виноваты вы. От хорошей жизни человек не бросит дом и хозяйство, чтобы ютиться в каких-то развалинах, где полно змей и скорпионов. Вы, видимо, не смогли подойти к нему, обидели его чем-то. Насколько я понимаю, в заявлении Гайли Кособокого указывается, что отсюда его изгнал не кто иной, как Тойли Мерген. Кстати, когда вы будете рассматривать заявление этого Гайли?

– Исключать его надо из колхоза, – устало заметила Шасолтан.

– Может быть, вы ещё объявите Тойли Мергену благодарность? – съехидничал Ханов.

– А что вы думаете? Следовало бы! – разозлилась Шасолтан.

– Та-ак! – хлопнул себя по колену Ханов. – Вот теперь вы сказали правду! Вот теперь вы, наконец, раскрыли свой облик! За критику исключить, а за самоуправство наградить! Интересно, как вы отнесётесь к такому ответу, товарищ Карлыев? – обратился он к секретарю райкома. – Смотрю я, они тут совсем распустились. По-моему, и старому председателю, и новому председателю следует немедленно влепить по строгачу. Если сейчас же не принять решительные меры, мы никогда не избавимся от скандалов в этом колхозе!

– Как у вас всё просто получается! – покачал головой секретарь райкома. – Выговоры – не цветы, чтобы их собирать и преподносить букетами. Так дела не наладишь.

– Но они же тут ничего не поняли!

– Ещё как поняли! – ответил Карлыев. – Если бы не поняли, не раскрыли бы нам своих секретов, не признали бы своих недостатков…

– Мне ваша тактика ясна!.. – замахал рукой Ханов. – Скажите прямо, что хотите всё сгладить – и точка!

– Знаете что, раз очередь дошла до меня, давайте этот разговор приурочим к более подходящему случаю, – сказал секретарь райкома и поднялся. – Что ж, товарищи, – обратился он ко всем, – из сказанного тут сегодня урок один – никогда не поступайтесь ни человечностью, ни интересами коллектива. Будьте здоровы.

Когда Карлыев и Ханов вышли из правления «Хлопкороба», был уж поздний вечер.

Провожая гостей до машины, Шасолтан спохватилась:

– Чуть не забыла, товарищ Карлыев. Всё хочу спросить у вас об одном деле. Вот вы говорили, ни в коем случае не поднимать целину, не прокопав дренажного коллектора. Ни гектара!

– Это не я говорю. Таково постановление правительства.

– В том-то и дело! Но когда товарищ Ханов ездил в пустыню, он отдал нашим механизаторам несколько иной приказ.

– Какой же?

– Он сказал: плюньте на коллектор и поднимайте побольше целины. Чьё распоряжение мы должны выполнять?

– Разумеется, правительства! – Карлыев протянул руку девушке. – Всего вам доброго!

Когда машина выехала из посёлка и помчалась по шоссе в город, Карлыев, сидевший рядом с шофёром, обернулся и спросил:

– Как это получилось, товарищ Ханов? Насчёт коллекторов.

– Я так распорядился не удовольствия ради. Колхозники не успевают, вот я и…

– Напрасно вы это сделали. Мелиорация – вопрос государственной важности. Прежде чем отдавать такой приказ, надо было хотя бы посоветоваться.

– С кем? С вами?

– Неплохо бы и со мной. А кроме меня есть бюро райкома. Поймите же, что земли, засеянные без дренажа, в лучшем случае будут пригодны год, от силы два, а на третий вместо хлопчатника покроются солью. Вы рассуждаете по принципу: пусть день, да мой! А нам приказано заботиться о многолетних и стабильных урожаях.

– А как быть, если сочетать и то и другое не удаётся?

На другой день в кабинете секретаря райкома спор этот разгорелся с новой силой. Но теперь уже не с глазу на глаз, а в присутствии Сергеева.

– Мы и без того потеряли немало посевных площадей, – продолжал втолковывать Ханову необходимость дренажа Карлыев. – И только по вине проходимцев, ничуть не заботившихся о земле я воде, а гнавшихся за личной славой!.. Вы знаете, с какими расходами связано оздоровление этих площадей?

– Уж не хотите ли вы сказать, что я тоже проходимец и гонюсь за славой!

– Я хочу сказать, что земля – народное богатство и если мы как следует не задумаемся над судьбою этого богатства, не позаботимся о его будущем, то, хотим мы того или не хотим, и вы и я, – все мы попадём в число таких проходимцев. И народ никогда не простит нам этого. Вот почему, товарищ Ханов, вам придётся поехать и самому отменить приказ, который вы дали.

– Я так и знал, что вы захотите меня унизить, – зло произнёс Ханов.

Сергеев, который с самого начала следил за спором молча, наконец, не выдержал:

– Товарищ Ханов! – спокойно произнёс он. – Почему вы обо всём говорите применительно к себе? «Я», «меня»…

– Законный вопрос! – поддержал Сергеева секретарь райкома и продолжал: – Ваша основная ошибка, товарищ Ханов, по-моему, в этом и заключается. А ведь времена безответственного своеволия давно миновали. И хозяйство теперь развивается на научной основе. Вот вы уже больше двух лет работаете председателем исполкома, так что пора бы вам осознать эту простую истину. Честно говоря, у меня иногда создаётся такое впечатление, будто вы слишком поглощены совершенно недостойной проблемой: кто должен занимать в районе первое место – Ханов или Карлыев? Я вовсе не хочу вас обидеть, но мне порой кажется, что ваша фамилия начинает оказывать воздействие на ваш характер. И ваше поведение на людях, и ваша манера разговаривать с подчинёнными, даже ваша привычка сидеть развалясь – всё это напоминает не столько советского работника и коммуниста, сколько грозного хана, высокомерного бека. Как ни смешно это звучит в наши дни, но вам хочется утвердить себя в качестве «хозяина района». Но ведь подлинный хозяин района – не вы, и не я, а народ. А руководят районом партийная организация и советская власть. Если вы не поймёте этого, вам всё труднее будет находить с людьми общий язык. Вот и наш вчерашний визит в «Хлопкороб» получился из-за этого не особенно удачным.

– Вы кончили? – гневно сверкнув глазами, спросил Ханов.

– Ещё минуту терпения!.. В последнее время я много думаю о вас. Вы человек энергичный и беспокойный. Вам словно неведома усталость. Вы способны за один день объехать весь район. Откровенно говоря, тут мне за вами не угнаться. Я и дня не выдержал бы в таком напряжении. Но при этом вы ни к кому не прислушиваетесь, никому не доверяете и стараетесь всё делать сами. Словом, товарищ Ханов, пора нам спокойно посидеть и по-товарищески, как коммунист с коммунистом, обменяться мнениями, чтобы понять друг друга. Иначе работать нам вместе с каждым днём будет всё труднее и мы только нанесём ущерб делу. Вот что я хотел вам сказать.

– Я понимаю ваши намерения… – побледнев, заговорил Ханов. – Вы хотите меня выжить отсюда, а роль исполкома в жизни района свести к нулю. Сравнивая меня с ханом и с беком, вы мечтаете превратить меня в послушного мальчика на побегушках. Но это вам не удастся.

– И снова вы ошибаетесь, товарищ Ханов. Речь идёт не об ограничении деятельности исполкома, а напротив – об усилении…

– Всё ясно, товарищ Карлыев. Хоть я и не кончал академию, но скрытая суть ваших домогательств мне понятна. И давайте оставим этот мнимо товарищеский тон. Всё равно теперь мы уже не договоримся. Этот вопрос придётся решать в более высоких инстанциях. Надеюсь, Центральный Комитет разберётся, кто здесь хан, а кто работник.

XXVI

Стоял погожий, ясный день. Таким же хорошим было и настроение в колхозе «Хлопкороб». Сегодня справлял свадьбу своего сына Тойли Мерген. Всем хотелось побывать на этом торжестве, всем хотелось разделить радость с уважаемым человеком.

Поскольку к свадьбе заранее не готовились – некогда, было, – каждый гость предлагал свои услуги. Разряженные девушки во главе с Шасолтан наводили чистоту в большой комнате, чтобы достойно встретить невесту, которую привезёт из города Аман. Парни были озабочены обедом. Разгладив усы, Акы копал большую яму для очага. А его мать, старая Боссан, мыла казан, чтобы поставить плов. Зятья Тойли Мергена, засучив рукава, свежевали одну овцу за другой. Счетовод Аннагельды проворно насыпал заварку в разноцветные чайники и вертелся вокруг огромного бухарского самовара, а братья Юсуп и Ахмед, отирая пот, рубили саксаул.

И у женщин хватало работы. Жена Гайли Кособокого, тётушка Дурнабат, увела пятерых старух в виноградную беседку и заставила всех месить тесто для пресных чуреков. Ещё четыре старухи поддерживали огонь в четырёх тамдырах.

Нашлось дело и для таких слабосильных, как Оразмамед. Хоть и пришлось ему уступить место в кассе своей жене, а самому собирать хлопок, он обиды на Тойли Мергена не держал и со всем усердием крошил лук. А заместитель бригадира, проворный Нобат, носился на своём мотоцикле с коляской между домом и магазином. Выгрузив в очередной раз покупки, он развёл руками и засмеялся:

– Тойли-ага, если ещё не расщедритесь, то все – карман пуст.

– Выкладывай, Тойли, выкладывай! Если не сегодня, когда же тебе быть щедрым! – хохотал распорядитель свадьбы Эсен Сары.

– Ты за Тойли Мергена не хлопочи, лучше скажи, как твой живот? Втягивается понемножку? – решил подшутить над Эсеном Дурды Кепбан.

– Сам видишь, какой я лёгкий стал, того гляди, на воздух взлечу.

– Ну раз так, хорошо бы тебе слетать за бахши. Сегодня без песни не обойтись.

– Молодец, что напомнил. А транспорт найдётся?

– Вон машина Аннагельды. Садись и жми!

– Кого и куда ты посылаешь, Дурды-хан? – вырос из-под земли подвыпивший Гайли Кособокий.