Текст книги "Лучше умереть!"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

Подумав еще некоторое время, художник пробормотал:

– Напрасно я решил, что тут все понятно, мне только показалось, что все ясно как день и не в чем больше сомневаться; ведь я все же сомневаюсь. Ладно, потом видно будет.

По воле случая он остановился в той самой гостинице, где месяц назад Овид Соливо поселился под громким титулом барона де Рэйсса.

После обеда Овид вновь направился той же дорогой, что и утром, когда следил за Жанной Фортье.

Улица Жи-ле-Кер оказалась перекрыта из-за аварии. Прорвало какую-то трубу, и городская водопроводная служба затеяла ремонтные работы. Теперь вдоль проезжей части была прорыта канава, но тротуары уцелели. Овид заметил, что утром Жанна Фортье, разнося хлеб клиентам, двигалась по правой стороне улицы, и поэтому теперь пошел по противоположной.

Пройдя почти половину пути, он остановился, слушая пение маляра, работавшего в люльке, висящей на стене дома напротив. Маляр с двумя товарищами белил фасад. Работали они на уровне третьего этажа. В доме, похоже, никто не жил: окна были распахнуты, и внутри квартир суетились рабочие. На выразительном лице дижонца сразу засветилось глубочайшее удовлетворение. Веревки, на которых висела люлька, проходили через железные крюки, а сверху крепились к решеткам двух окон на шестом этаже, так что если кто-либо по оплошности или с преступной целью вздумал бы вдруг развязать веревки наверху, люлька неизбежно рухнула бы на тротуар.

Маляр вдруг на полутоне прервал свою песнь и посмотрел на часы.

– Четыре, – сказал он. – Эй, честная компания! Пора перекусить!

Строители бросили работу и направились к набережной, в винную лавочку на углу. Соливо еще раз оглядел здание, удовлетворенно кивнул и ушел.

На следующий день Овид встал так же рано, как и накануне, и поспешил на угол Сент-Оноре-дез-Ар и Жи-ле-Кер. Вскоре показалась мамаша Лизон. Он посмотрел на часы: было десять минут седьмого. Овид двинулся по Жи-ле-Кер и дошел до места напротив ремонтируемого дома. Вскоре он опять увидел Жанну – как и накануне, она двинулась по правой стороне улицы. Останавливаясь чуть ли не возле каждого дома, она прошла наконец под люлькой. Злодей опять посмотрел на часы: стрелки показывали половину седьмого.

– Прекрасно! – прошептал он. – Как по заказу! Маляры приходят к семи. К этому времени все уже будет кончено.

Он вернулся домой, а ровно в полдень снова уже был на улице Жи-ле-Кер. Маляры как раз уходили на обед. Уверенный, что у него в распоряжении целый час, Овид достал бумажник и, зажав в руке карандаш, сделал вид, будто сверяется с какими-то записями в своей книжке. Он решительно вошел в дом, где от подвала до чердака шли ремонтные работы. Консьержка, заметив его, вышла из привратницкой.

– Сударь, вы, должно быть, ошиблись, – сказала она, – здесь никто сейчас не живет.

– Прекрасно знаю, – ответил Соливо, – я пришел проследить за ходом работ, только и всего.

– Вы помощник архитектора?

– Я, голубушка, контролер-измеритель.

– Тогда прошу прощения… Только предупреждаю: рабочие ушли обедать.

– Я специально пришел, когда их нет: так мне никто не помешает.

Овид направился к лестнице и поднялся на тот этаж, к окнам которого крепились веревки люльки. Они были пропущены сквозь железные прутья оконной решетки и связаны прочными узлами. Надежность креплений сомнений не вызывала. Однако узлы на веревках, проходящих через блоки, были завязаны явно на скорую руку. Овид улыбнулся.

Затем он осмотрел квартиры. Все ключи торчали в замочных скважинах. На пятом этаже в одной из комнат он обнаружил закрытый альков. Там все малярные работы были закончены, обои наклеены, полы вымыты. Тут рабочим уже нечего было делать. На губах Овида вновь появилась удовлетворенная улыбка.

«Завтра утром мы это и провернем», – решил он, возвращаясь к себе.

Явившись домой, он достал какой-то сверток, извлек оттуда костюм маляра, напялил его и около пяти вечера вновь пустился на улицу Жи-ле-Кер. Поужинав неподалеку от нее в какой-то молочной, без четверти семь он опять оказался возле ремонтируемого дома и, сделав вид, будто прогуливается, стал дожидаться ухода маляров. Ровно в семь люлька опустела, и рабочие вышли из дома. Овид быстро перешел через дорогу, устремился в дом, так что консьержка даже не заметила его, и поднялся на пятый этаж. Войдя в комнату с закрытым альковом, он забрался туда и подумал:

«Ну вот я и на месте! Ночью мне здесь будет не так уж и плохо!»

Этьен Кастель переночевал в Жуаньи. На следующий день, около одиннадцати, художник отправился в дом мэра; тот сразу же принял его.

– Не имею чести быть лично знаком с вами, сударь, – сказал Этьен, – но все же осмелился побеспокоить вас, ибо мне крайне важно узнать, что за человек получил в мэрии Жуаньи вот этот документ.

И, достав из бумажника заявление кормилицы о помещении Люси Фортье в приют, художник показал его мэру.

– Каким образом он оказался у вас, сударь? – грозно сдвинув брови, воскликнул тот. – Это же подлинник, он всегда должен храниться в мэрии…

– Вот как? – удивился Этьен.

– На руки можно выдавать только копию. Подлинник должен оставаться подколотым к соответствующей странице регистра. Поэтому еще раз спрашиваю: как эта бумага попала к вам?

– Прежде чем попасть ко мне, она проделала довольно сложный путь; я получил ее из третьих рук и, поскольку ею воспользовались для того, чтобы совершить довольно подлый поступок, я хотел бы знать, кто запросил и получил документ в здешней мэрии.

– Поскольку этой бумаге всегда положено лежать в архиве, ее, по всей вероятности, просто выкрали. Я постараюсь сейчас узнать, кто это сделал. Извольте следовать за мной. Я должен тотчас же выяснить, что это: мошенничество или простая оплошность.

Чиновник вместе с Этьеном отправился в мэрию; там он приказал секретарю:

– Срочно найдите в архиве регистр за 1862 год, где хранятся заявления кормилиц, сдавших детей в приют.

Служащий поспешно вышел, сразу же сообразив, что случилось нечто из рада вон выходящее. Минуты через три он вернулся.

– Вот, господин мэр, – сказал он. – В этом регистре хранятся документы за 1859, 1860, 61-й, 62-й, 63-й, 64-й, 65-й и 66-й годы.

– Найдите мне 1862 год.

Секретарь дрожащей рукой принялся листать тощую папку.

– Где заявление, которое должно быть подколото к этой записи? – спросил мэр, ткнув пальцем в один из листов регистра.

– Право, не знаю, – растерянно пробормотал секретарь.

– Как это, не знаете? – вскричал чиновник, впадая в ярость. – Тут не хватает документа, а вы не знаете, где он! Ну так вот он, сударь! – добавил мэр, сунув в нос оторопевшему служащему заявление кормилицы. – Вместо того чтобы сделать копию, на руки отдали оригинал! Покажите мне расписку в получении документа, не могли же его отдать просто так!

– У меня нет расписки, ибо я никому ничего не выдавал. Раз бумага без моего ведома пропала из архива, значит, ее просто украли.

– Это, сударь, очень серьезное обвинение. Ведь вы отвечаете за выдачу копий подобных документов!

– Да, сударь. Запрос может прийти через канцелярию, но все равно он обязательно попадет ко мне.

– Позовите сюда того молодого человека, что сидит теперь на месте Дюшмэна. Он в мэрии и двух недель не работает; может быть, он по незнанию допустил оплошность.

Тут вмешался Этьен Кастель.

– Бумага была выдана гораздо раньше, – сказал он, – примерно месяц назад.

– Тогда еще работал Дюшмэн, – заметил секретарь, – именно тогда он и расплатился вдруг с долгами самым непонятным образом: в гостинице, где обычно обедал, встретился с каким-то приезжим и внезапно разбогател.

– Да, пожалуй, он способен на дурные поступки, – сказал мэр. – Вам известно имя того Приезжего?

– В гостинице он назвался бароном де Рэйссом.

– Пошлите рассыльного за привратником.

Секретарь передал рассыльному указание начальника, и почти тотчас явился привратник.

– Говорят, у вас хорошая память, Бинэ, – сказал мэр, – вот мы сейчас ее и проверим. Ключ от архива хранится у вас?

– Да, господин мэр.

– А не помните ли вы случайно, не брал ли его Дюшмэн незадолго до своего отъезда?

– Брал. Он попросил его у меня где-то с месяц назад. Дело было утром; он пришел в мэрию на час раньше положенного, и меня это очень удивило: он ведь всегда опаздывал… Мне он сказал, что ему нужно отыскать какие-то бумаги…

– И как скоро он вернул ключ?

– Примерно через полчаса.

– Можете идти, Бинэ. Впредь ключ от архива будете давать только секретарю…

– А что за человек этот Дюшмэн? – поинтересовался Этьен Кастель.

– Молодой служащий, очень умный, но не слишком щепетильный. На его счет возникли весьма серьезные подозрения, так что из мэрии ему пришлось уйти; дней десять назад он уехал в Париж, но по дороге с ним случилось несчастье: он находился в поезде, потерпевшем крушение в Буа-ле-Руа; я прочел об этом в газете, там был опубликован список жертв.

– Он погиб? – воскликнул Этьен.

– Да нет, вроде бы тяжело ранен. Хотя теперь, может быть, уже и умер.

– Как видите, сударь, я ничем больше не могу вам помочь, – произнес мэр, – но могу я узнать, каким образом был использован документ, судя по всему, украденный Дюшмэном из архива?

– С его помощью сделали большую подлость.

– Неудивительно! Теперь мне все ясно. У Дюшмэна появились вдруг деньги именно потому, что он украл эту бумагу. Хотелось бы покончить с грязной историей; я оставлю подлинник у себя, а вам прикажу выдать официально заверенную копию.

Через полчаса Этьен вышел из мэрии, имея на руках должным образом заверенную копию заявления. Вечером он сел в парижский поезд и в половине седьмого прибыл в Буа-ле-Руа, где узнал от начальника вокзала, что Дюшмэн почти уже выздоровел, получил пять тысяч франков и, наверное, все еще живет в гостинице « Привал охотников».

Поблагодарив начальника вокзала, Этьен Кастель направился в гостиницу. Навстречу ему поспешила служанка.

– Чего изволите, сударь? – спросила она.

– Чашку кофе с молоком и кое-какие сведения. Здесь живет господин Дюшмэн, пострадавший в железнодорожной катастрофе?

– Он здесь жил, сударь. А вчера вечером уехал в Париж.

– Вы знаете его адрес в Париже?

– Нет, адреса он не оставил, но можно узнать… Он собирался приехать сюда как-нибудь в воскресенье с госпожой Амандой.

– А что за госпожа Аманда?

– Молодая и очень хорошенькая дама; узнав о том, что он ранен, она зашла его проведать. Должно быть, она его подружка. Она жила тут у нас, в гостиничном флигеле, с одним уже не молодым, но очень приличным господином; наверное, это ее, как теперь говорят, покровитель…

– Значит, госпожа Аманда – кокотка?

– Наверное, сударь; похоже, что так. Но ведет она себя очень прилично; покровителя ее зовут барон де Рэйсс.

Этьен вздрогнул.

– Барон де Рэйсс! – не веря своим ушам, воскликнул он. – И он, конечно же, знаком с господином Дюшмэном?

– О! Вряд ли: госпожа Аманда дождалась, когда барон уехал, и только потом навестила господина Дюшмэна.

– Вы знаете адрес господина де Рэйсса?

– Нет, сударь. Но постойте, хозяйка пришла, она вам гораздо лучше на все вопросы ответит, – сказала служанка, кивнув в сторону только что вошедшей хозяйки гостиницы, – а я вам кофе сейчас сварю.

– Что вам угодно? – спросила владелица « Привала охотников», подойдя к Этьену.

– Представьте себе, я близко знаком с бароном де Рэйссом, – ответил тот. – Мы познакомились с ним в Германии, но барон все время путешествует и живет то тут, то там. Ваша служанка при мне случайно упомянула о нем: я спросил, где он живет сейчас, потому что если он в Париже, то я с радостью повидался бы с ним.

Хозяйка гостиницы достала из запертого на ключ шкафа регистрационную книгу, полистала ее и сказала:

– Господин барон де Рэйсс живет в Париже, улица Вэнтимиль, 19.

Поблагодарив ее, художник записал адрес. Теперь ему как можно скорее следовало вернуться в Париж. Прямо с вокзала он поехал на улицу Вэнтимиль. В доме 19 никто никогда и не слышал о бароне де Рэйссе; то же самое и в домах 17 и 21, куда художник обратился на всякий случай.

Чем больше Этьен Кастель пытался прояснить эту историю, тем темнее она становилась. Что за человек, воспользовавшийся выдуманным именем и расплатившийся в Жуаньи с долгами Дюшмэна? Ведь именно для него – в этом Этьен Кастель был абсолютно уверен – Дюшмэн украл документы из архива мэрии. А лже-барону бумага, бесспорно, нужна была лишь для того, чтобы отдать или продать ее Полю Арману.

Но где же найти ключик к загадке? Три человека могли помочь: Дюшмэн, госпожа Аманда и барон де Рэйсс. И никого из них невозможно отыскать. Художник отправился к себе, на улицу Асса.

– Прекрасно прокатился! – прошептал он, входя в квартиру. – Как был ни с чем, так и остался.

Как только начало светать, Овид выбрался из алькова, ступая на цыпочках, подошел к окну и вгляделся в дом напротив. Все окна там были наглухо закрыты ставнями. На улице царила тишина, ни души не видно.

Устроившись возле окна, к решетке которого крепилась люлька, он наполовину прикрыл жалюзи. Теперь он мог наблюдать за улицей в просветы между их планками и спокойно, не боясь, что его кто-то увидит, вершить свое черное дело. Веревки, проходящие через блоки, были просто привязаны к железным прутьям оконной решетки; нужно было сделать так, чтобы обе веревки можно было отпустить одновременно. Тогда люлька рухнет на тротуар всей своей поверхностью. Значит, обе веревки, на которых держится люлька, нужно соединить, связав их третьей, которую легко будет отвязать, обеспечив тем самым успех операции: люлька рухнет плашмя и со страшной силой. Овид принялся за дело. Закончив, он достал из кармана нож и открыл его.

С ножом в руке он опустился на корточки возле окна и сквозь полуприкрытые жалюзи глянул на улицу: с минуты на минуту должна была появиться разносчица хлеба. Соливо увидел лишь консьержку. Одетая по-домашнему, она с молочным бидоном в руке перешла через проложенные над канавой пешеходные мостики на другую сторону улицы, затем быстро двинулась по направлению к набережной.

– Беги отсюда, старушка! – прошептал злодей. – И поверь: тебе стоит задержаться там подольше. Здесь скоро станет совсем невесело…

Он снова глянул на угол улицы Сент-Андре-дез-Ар и поневоле ощутил нервную дрожь: из-за угла показалась Жанна. Толкая перед собой нагруженную хлебом тележку, она шла туда, где ее поджидала смерть.

– Вот она, – пробормотал Овид; его по-прежнему била нервная дрожь, – теперь главное – не промахнуться…

Не спуская с Жанны глаз, он наблюдал, как она постепенно приближается. Останавливаясь у каждого дома, чтобы отнести хлеб, она продвигалась вперед медленно. На улице появились редкие пешеходы: это были рабочие.

«Черт побери! – с некоторым страхом подумал Соливо. – Ведь может случиться так, что под люлькой окажется не только она… А! Ладно! Ну и пусть! Не разбивши яиц, яичницу не сделаешь! Это же несчастный случай! И отвечать за него будет тот подрядчик, что командует малярами. Он и возместит убытки кому следует.

Жанна постепенно приближалась. Ей оставалось пройти каких-нибудь десять шагов; она остановилась и минуты на две исчезла из виду. Потом снова взялась за тележку и двинулась вперед. Паренек лет четырнадцати – настоящий парижский мальчик, – насвистывая, шел впереди нее. Заметив его, Овид крякнул от досады.

Мальчишке и разносчице хлеба оставался лишь шаг до того места, над которым висела люлька. Овид взмахнул рукой и рассек ударом ножа узел из шнура, на котором держались веревки. Послышался страшный грохот. Веревки со свистом проскользнули сквозь блоки, люлька, царапая о стену дома, полетела вниз. Раздался крик, потом – чудовищный треск. Овид, вскочив на ноги, бросился вон из квартиры и бегом спустился вниз.

Рухнув на тротуар, люлька раздавила шедшего впереди Жанны парнишку. А сама она лежала чуть поодаль – без сознания, с окровавленным лицом, но живая. Ее спасла нагруженная хлебом тележка, которую она толкала перед собой. Люлька, рухнув на тележку, лишь наполовину раздавила ее, так что между ее дном и тротуаром остался зазор. Жанна, услышав свист веревки, подняла голову и, вовремя заметив грозящую ей опасность, бросилась навзничь.

Рана у нее на голове была от угодившей в лоб щепки, так что сознания она лишилась исключительно от испуга.

Несмотря на ранний час, на место происшествия мгновенно сбежались какие-то люди. Выход из дома оказался просто закупорен плотной толпой. Овид, извиваясь как змея, протиснулся в самую ее середину, а затем быстро ушел; никто не обратил на него ни малейшего внимания. Он видел раздавленного мальчишку и лежащую Жанну – ее бледное лицо было в крови. Этого ему показалось достаточно. И он, тяжело дыша, чуть ли не бегом бросился домой. Он был уверен, что благодаря его стараниям Полю Арману отныне ничто не угрожает.

Появились полицейские; один из них сразу же бросился за комиссаром полиции. Жанна пришла в сознание – ведь рана ее была страшной лишь с виду. На вопросы комиссара она ответила, что ничего не знает и уцелела просто чудом. Жанна была на волоске от смерти, но ей бы и в голову никогда не пришло, что кто-то мог покушаться на ее жизнь. Едва успев прийти в себя, несчастная с перевязанным лбом взяла другую тележку и принялась доделывать свою работу. Нетрудно догадаться, что на набережной Бурбонов она появилась с большим опозданием.

Наконец она вошла к Люси. Увидев мамашу Лизон в таком состоянии, бедная девушка побелела, как полотно, а лицо ее исказила тревога. И только тогда Жанна Фортье впервые подумала о том, что могла умереть и никогда больше не увидеть свою дочь; она разрыдалась, протянув руки к Люси. Девушка упала в ее объятия.

– Господи! – проговорила она с трудом. – Что случилось?

– Ах! Детка моя миленькая, я едва не умерла…

И разносчица хлеба рассказала о том, что с ней случилось.

– Бедная мамаша Лизон! – сказал Люси, вновь обнимая ее. – И что бы стало тогда со мной? Одна-одинешенька, ни единой живой души рядом, некому меня любить, некому утешить – разве я смогла бы жить?

Жанна в ответ поцеловала дочь…

Потом им пришлось расстаться: мамаше Лизон нужно было отнести деньги в булочную.

Глава 10

Вернувшись домой, Этьен Кастель узнал, что Жорж Дарье каждый день заходил к нему. Молодой адвокат прекрасно понял, что художник на самом деле уехал, а от него что-то скрывают. И Этьен, догадавшись, что друг его, должно быть, сильно обеспокоен, после обеда сразу же отправился к нему.

– А! Опекун мой дорогой! – воскликнул Жорж. – Ну наконец-то! Я так беспокоился! Ваш лакей, разговаривая со мной, становился похож на сфинкса. Определенно вам следовало разрешить ему сказать мне, что вы в отъезде.

– Да, я и в самом деле был в отъезде, но поездка была сугубо делового свойства, и вернулся я, как видишь, весьма удрученный, ибо ездил не по своим личным делам, а по делам других. Речь идет о Люсьене Лабру, Жанне Фортье, Люси Фортье и Поле Армане.

– О Жанне Фортье! – удивленно воскликнул Жорж. – А я ведь тут каждый день к вам заходил именно для того, чтобы поговорить о ней.

– Ты узнал о ней что-то новое?

– Я виделся с ней…

– Где? – изумился художник.

Жорж рассказал, как разносчица хлеба принесла ему потерянные бумаги и попросила совета по поводу нападок Поля Армана и Мэри на бедную Люси. Как она выдала себя и как Поль Арман узнал ее…

– А Жанна Фортье его узнала? – спросил Этьен, внимательно его выслушав.

– Она не могла его узнать. Ведь она видела его впервые…

Художник обхватил голову руками.

– Определенно, все мои подозрения были ошибочны… – прошептал он.

– Вы подозревали Поля Армана? Я так и думал. На эту мысль меня навели ваши загадочные речи. И что же вы подозревали?

– Что Поль Арман – Жак Гаро, убийца Жюля Лабру.

– Он – и вдруг Жак Гаро! Убийца Жюля Лабру! – удивился Жорж. – И что же заставило вас предположить такое?

– Все и ничего. Мне казалось, что личность изобретателя Поля Армана окружена какой-то тайной. Его поездка в Нью-Йорк, женитьба, состояние, приобретенное столь стремительно, – причем благодаря изобретениям, абсолютно аналогичным тем, на которых Жюль Лабру незадолго до смерти надеялся в самом ближайшем будущем разбогатеть, некоторые подробности его жизни, столь жестокое и одновременно какое-то трусливое поведение по отношению к Люси, то упорство, с которым он стремится непременно женить Люсьена на своей дочери, извлечение на свет Божий этого документа – все эти детали казались мне доказательством того, что Поль Арман – человек, достойный презрения, а теперь все словно растаяло, мои доказательства развеялись, как дым! Я навел справки и выяснил, что Поль Арман – его подлинное имя, и остается лишь признать, что все это он делал исключительно ради дочери…

– Но кто же добыл для него документ, который он использовал против Люси? – спросил Жорж Дарье.

– Мальчик мой, ты с ходу попал в «десятку». Ибо как раз этот неясный момент опять вносит невероятную путаницу во всю историю.

И Этьен Кастель рассказал о своей поездке в Жуаньи и в Буа-ле-Руа.

– Но в конце-то концов, очень вас прошу: скажите, вам-то с какой стати так мучиться, пытаясь прояснить темную историю, которая, по большому счету, вовсе вас не касается? – спросил Жорж, выслушав его рассказ.

Этьен как-то странно посмотрел на своего воспитанника, помолчал некоторое время и, ничего не ответив, вдруг сказал:

– Забудем… Мне казалось, что в моих руках ниточка, ведущая к преступнику; она ускользнула от меня, так что поставим на этом точку.

– Вы отказываетесь от начатого дела?

– Так нужно.

Ответив подобным образом, Этьен скрыл от Жоржа правду, но у него были причины не раскрывать свои планы. Когда он вышел от Жоржа, лишь одна мысль, ставшая чем-то вроде навязчивой идеи, сверлила его мозг: нужно отыскать барона де Рэйсса.

Рауль Дюшмэн, полностью выздоровев и получив пять тысяч франков в возмещение нанесенного ему ущерба, поспешил завершить прерванную катастрофой поездку. В Париже он отправился в Батиньоль, на улицу Дам, где жила его Аманда.

Ни Дюшмэн, ни девушка вовсе не забыли о своем решении отомстить лже-барону. Дюшмэн – хотя и с некоторым опозданием – понял, до какой степени компрометирует его кража документа из архива мэрии. И теперь мечтал отобрать у «барона» заявление кормилицы и оба векселя с подделанной им подписью. Аманда же не менее горячо желала заполучить дурацкое признание, написанное ею в Жуаньи по требованию модистки.

К тому же мстительности ей было не занимать. Овид едва не отравил ее, хуже того: он имел возможность в любой момент погубить ее, а таких вещей не прощают.

Поэтому в тот вечер, когда Дюшмэн явился в Париж, она сразу же приступила к обсуждению интересующего ее вопроса.

– Ты готов сражаться против нашего общего врага, беспрекословно повинуясь мне во всем?

Рауль подтвердил еще раз свое согласие.

– Тогда у нас все получится. Я уверена, что Овид Соливо как-то связан с отцом Мэри Арман. Доказательством этому служит тот факт, что добытый тобой документ он передал миллионеру. А значит, именно в Курбвуа, у завода, или в Париже, возле особняка на улице Мурильо, и следует устроить засаду. Рано или поздно Овид Соливо непременно отправится к сообщнику. Нужно быть наготове и сразу же воспользоваться случаем. А значит, тебе следует днями напролет караулить его. Как только Соливо выйдет от Армана – а ты ведь сразу же узнаешь его, – тебе останется лишь проследить за ним; я уже пыталась сделать это, но ничего не вышло. А если допустить, что Поль Арман никогда не принимает его у себя, то он наверняка пойдет к нему сам. А значит, тебе нужно последить и за миллионером, изучить его привычки, разузнать, куда он ходит…

– Завтра же я займусь этим.

Аманда, выдвинув ящик стола, продолжила:

– Здесь лежат все мои сбережения. Эти деньги мне удалось скопить лишь благодаря барону де Рэйссу. Я разрешаю тебе брать их, когда нужно.

– Ну хорошо! Тогда у нас будет общая касса. Все, что у меня есть, тоже перекочует сюда.

И Дюшмэн положил пять тысяч франков, тем самым доказав свое бескорыстие и доверие, что произвело на Аманду очень большое впечатление.

Наутро, сбрив усы и бакенбарды, чтобы Соливо не смог с ходу узнать его, если они вдруг столкнутся где-нибудь нос к носу, Рауль Дюшмэн нанял извозчика и отправился в Курбвуа. Первый же попавшийся ему навстречу человек объяснил, как проехать к заводу. Отыскав здание, Рауль внимательно оглядел фасад и обе двери.

«Невозможно туда войти или выйти оттуда так, чтобы я не заметил, – подумал он. – Остается лишь глаз не сводить с этих дверей. Правда, дежурство мое, судя по всему, может сильно затянуться…»

Он вернулся в карету, ждавшую его чуть поодаль.

– Я жду одного человека, – сказал он кучеру, – так что и вам придется подождать. Можете пока пообедать, только будьте готовы ехать тотчас же, по первому моему требованию.

Кучер был человек бывалый, он не один уже кнут износил, разъезжая по парижским улицам.

– Что, хозяин, следить за кем-то будем? – спросил он, подмигнув молодому человеку. – Говорите, не бойтесь; дело знакомое, я в слежке здорово поднаторел…

– Ну что ж! Именно так…

– Тогда я свою колымагу подгоню к тому кабаку возле завода и забегу проглотить бифштекс или сосиску. Там вы меня и найдете.

Прождав весь день, Рауль Дюшмэн вечером вернулся на улицу Дам; Овид так и не появился. Это было накануне того дня, когда Соливо попытался убить Жанну Фортье.

Пока разворачивались все эти события, каждый жил своей собственной жизнью.

Лже-Арман был полон веры в себя, что, впрочем, нисколько не мешало ему с нетерпением ждать известия о некоем «несчастном случае», которое окончательно бы развеяло все возможные опасения.

Срок, назначенный для подписания брачного контракта между госпожой Арман и Люсьеном Лабру, оставался без изменений. Сияющая Мэри намеревалась в день подписания контракта устроить грандиозный праздник; ей хотелось, чтобы свидетелей ее счастья было как можно больше.

Люсьен был очень занят на заводе, ему даже некогда было повидаться с Этьеном и Жоржем. Без всякого энтузиазма он, преодолевая себя, продолжал играть навязанную ему художником роль.

А Этьен хотел во что бы то ни стало напасть на след Рауля Дюшмэна и госпожи Аманды. Памятуя о том, что сказала ему служанка в гостинице « Привал охотников», он решил, что будет ездить теперь в Буа-ле-Руа каждое воскресенье.

Вечером того дня, когда Жанна едва не погибла, Поль Арман задержался на заводе дольше обычного. Дюшмэн с дьявольским терпением ежедневно дежурил на своем посту. Вдруг напротив заводских дверей остановилась карета. Из нее вышел какой-то человек, и Рауль шагнул вперед, чтобы разглядеть лицо позднего гостя. Увидев его, он чуть не вскричал от неожиданности. Это был Овид Соливо – «барон де Рэйсс».

Это и в самом деле был Овид Соливо, приехавший доложить Полю новость. Днем он послал ему телеграмму, извещая, что будет на заводе вечером, в половине восьмого. Слушая рассказ о том, как было совершено преступление, Поль содрогался от ужаса. Тот факт, что вместе с Жанной раздавило еще и какого-то паренька, показался ему особенно чудовищным, и он сказал об этом «братцу».

– Досадно, согласен, – ответил Соливо. – Но нужно же было довести дело до конца…

– А ты хотя бы уверен в том, что Жанна и в самом деле умерла?

– Как она может быть жива, если на голову ей свалилась люлька весом в пятьсот или шестьсот килограммов? Я видел ее так же, как и тебя сейчас: она лежала на земле мертвая, с расколотым черепом. Ну же, приятель, не волнуйся ни о чем; теперь ты можешь спать спокойно, она не вернется с того света, как Люси… Что сделано, то сделано. Назад не поворотишь. И не будем больше об этом, поговорим лучше о деле…

– О каком еще деле?

– Но, черт возьми! О нашем, о моем – все едино. Я до сих пор вел себя как друг, как настоящий друг, нисколько не заботясь о себе; но после того, что я сделал нынче утром, пожалуй, пора завязывать. Все кончено! И с меня хватит! Хочу уехать из Парижа.

– Ты боишься?

– Не так чтобы уж очень: я ведь был предельно осторожен. Но никогда нельзя знать наверняка, что может случиться.

– Чего же ты опасаешься?

– Друг мой, нельзя быть таким наивным.

– По-моему, тебе абсолютно ничего не грозит, если на Жи-ле-Кер все было именно так, как ты мне только что рассказал.

– Ну, у меня такое сейчас настроение. Чего ты хочешь: я старею. Меня потянуло на тихую жизнь, а спокойно спать я теперь смогу лишь в какой-нибудь другой стране.

– И куда же ты собрался?

– Вернусь в Америку. Мне очень нравятся тамошние края. Я намерен отправиться в Буэнос-Айрес; мне очень расхвалили этот город.

– Ну хорошо! Ты и там будешь получать свою ренту.

Соливо скривился.

– Ну уж нет! – заявил он. – Во-первых, она несколько маловата! Аппетиты у меня куда больше. К тому же еще неизвестно, кто кого переживет! Предположим, ты сыграешь в ящик. И кто же в этом случае будет выплачивать мне ренту?

– Если в твоих руках окажется крупная сумма, ты растранжиришь ее за несколько месяцев, если не за несколько дней…

Овид издевательски поклонился и произнес:

– Премного благодарен за вашу заботу! Ей-богу, очень растроган! Может, еще опекуна мне назначишь, а, братец? И тем не менее я предпочитаю иметь капитал, а не ренту.

– Какую сумму ты требуешь?

– Сейчас я тебе скажу, и учти: это окончательное решение. Торговаться бесполезно. Я хочу пятьсот тысяч франков.

– Ты получишь эти деньги.

– Отлично! Ну что ж! Через неделю, в следующую субботу, я сяду на корабль в Гавре. А в четверг у нас будет прощальный ужин, и ты вручишь мне деньги.

– Тогда до четверга; заедешь за мной сюда.

Вдвоем они вышли с завода. Овид заметил проезжавший неподалеку фиакр. Он остановил его и велел отвезти их в Пале-Руайаль.

Дюшмэн, увидев, что Соливо останавливает фиакр, насторожился. Он легонько стукнул пару раз в стекло, отделявшее его от кучера; тот только того и ждал – карета тут же тронулась с места. Овид, садившийся в этот момент в фиакр, услышал цокот копыт и обернулся, но совершенно машинально – у него не возникло ни малейших подозрений.

Однако когда карета проехала метров пятьдесят, он опять обернулся и посмотрел в заднее окошечко.

Внезапно ему стало не по себе. Тот самый фиакр ехал за ними следом. Овид нахмурился. Потом, опустив переднее стекло, сказал кучеру:

– Сверните. Поезжайте налево, через Терн.

– Почему ты решил вдруг изменить маршрут? – спросил миллионер.

– Чуть погодя объясню.

Кучер послушно свернул на боковую улочку, и карета покатилась в направлении Терн. Овид Соливо приник к заднему стеклу. Фиакр с красными фонарями по-прежнему ехал следом, шагах в двадцати, строго соблюдая дистанцию.

– Ах, мерзавка! – сквозь зубы сказал Соливо.

– Но что случилось в конце-то концов? – прошептал Поль Арман; им овладело беспокойство.