Текст книги "Лучше умереть!"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

– Вот она, – шепнул он, на ощупь отыскивая замочную скважину.

Дверь отворилась.

– Вот тебе ключ, – продолжал он. – Пойдешь сейчас направо. Через пять минут окажешься на дороге в Гаренн-Коломб…

Овид взял ключ, устремился наружу и быстро, как заяц, исчез в темноте. Часы на колокольне Курбвуа пробили восемь.

В эту самую минуту Люси села в поезд на вокзале Сен-Лазар. Вскоре она была уже в Гаренн-Коломб – шла по той самой вчерашней дорожке. Было еще не очень поздно, поэтому девушка не боялась. Лишь оказавшись на пустынной равнине, она встревоженно оглянулась: ее стало охватывать смутное, неопределенное беспокойство. Но до дома клиентки ей удалось добраться без приключений. Горничная поспешила сообщить хозяйке о приходе мастерицы. Жену мэра в этот момент причесывали; она уже целый час буквально рвала и метала оттого, что платья еще нет. И тем не менее еще три четверти часа изводила придирками парикмахера. Наконец настала очередь Люси.

Из коробки было извлечено бальное платье. За столь короткое время Люси умудрилась сшить просто шедевр; платье сидело великолепно, и клиентка не могла не заметить этого сразу же. Тем не менее ей тут же понадобилось чуть подправить корсаж. Несмотря на то, что работала мастерица на удивление быстро и ловко, на это ушло двадцать минут. Теперь оставалось лишь прикрепить гирлянды из живых цветов – работа тоже весьма кропотливая. Тяжело вздохнув, Люси безропотно принялась за дело.

Было девять вечера. Служанка госпожи Лебре ушла в аптеку за лекарством – хозяйке становилось все хуже. Мамаша Лизон сидела в лавке, дожидаясь возвращения служанки и господина Лебре. В десять минут десятого хозяин приехал.

– Как наша хозяйка, мамаша Лизон? – спросил он прямо с порога.

– Очень плоха, господин Лебре. Вот уже два часа она чуть не каждую минуту спрашивает, не вернулись ли вы. Хочет с вами поговорить…

Господин Лебре поднялся к жене, с нетерпением ждавшей его прихода. Когда он подошел к кровати, она протянула ему руку. Лебре ласково сжал ее в своих ладонях. И, хотя по натуре булочник избытком нежности не отличался, сердце его болезненно сжалось: на бледном лице жены он ясно увидел печать смерти.

– Ну что, бедная моя, тебе все так же плохо?… – почти растроганно спросил он.

– Плохо… очень плохо… – едва слышно ответила госпожа Лебре; она была очень слаба. – Все кончено… Я скоро умру.

Слезы выступили на глазах ее мужа.

– Ну что ты! – сказал он. – Что еще за глупости?

– Я умру… – повторила госпожа Лебре. – Да, я это чувствую! Я скоро покину тебя, дружок… навсегда покину… Жестоко это, ведь я так тебя любила. А пока жива, хочу попросить тебя кое о чем…

– О чем? Говори скорее… Я все для тебя сделаю.

– Ну хорошо! Я хотела бы повидаться с матерью.

Лебре аж подскочил.

– С матерью!… – пробормотал он в растерянности.

– О! Я знаю, что она была к тебе очень несправедлива… Но ведь и ты тоже хорош… Вы один другого стоите… Может даже, ты гораздо больше виноват во всем… Да какое это теперь имеет значение? Не допустишь же ты, чтоб я умерла, так и не простившись с матерью… У меня, кроме вас двоих, никого на свете нет; сердце разрывается при мысли, что я уйду из жизни, так и не повидавшись с ней…

– Она ни за что не согласится приехать, – заметил булочник. – Ни за что на свете!… Я ведь хорошо ее знаю.

– Ошибаешься, – еще более слабым голосом произнесла больная. – Согласится, если ты напишешь ей, что сожалеешь о том, что между вами произошло, просишь простить тебя и как можно скорее приехать, если она хочет застать меня в живых.

– Не стану я этого писать, – воспротивился Лебре.

– Значит, ты хочешь, чтобы я умерла безутешной… Нет… нет… не можешь ты поступить так жестоко… – с трудом проговорила несчастная, и слезы покатились у нее по щекам.

Булочник, опустив голову, погрузился в раздумья. Человек он был неуживчивый, мстительный и упрямый, как бретонец; тем не менее он подумал: «Она права. Было бы жестоко перед смертью не дать ей увидеться с матерью. Совесть потом замучает. До конца дней простить себя не смогу…»

И внезапно заявил:

– Я напишу ей…

– О! Спасибо, спасибо тебе, дружок… – воскликнула больная и умоляюще сложила руки. – Ты так добр. Только напиши сейчас же! Может ведь оказаться так, что завтра будет уже поздно. Я чувствую, что силы покидают меня и близится конец.

– Но как же письмо дойдет ночью?

– Мамаша Лизон отвезет его в Гаренн-Коломб и вернется сюда вместе с матерью, так что я уже этой ночью смогу повидаться с ней.

– Напишу, раз ты просишь.

Булочник спустился вниз. Через четверть часа он передал письмо мамаше Лизон.

– Езжайте скорее, – сказал он, – вот вам деньги. Возьмете извозчика до вокзала и обратно…

С этими словами он вложил в руку Жанны четыре монетки по сто су, и она поспешно вышла. В десять девятнадцать Жанна была уже на станции Буа-Коломб, откуда бегом бросилась в Гаренн по уже знакомой ей тропинке. Вскоре она добралась до Парижской дороги. Перед домом госпожи Лебель она остановилась и изо всех сил принялась дергать за цепочку колокольчика. Минуты две она не отпускала ее, так что звон стоял неописуемый. Наконец откуда-то из глубины сады донесся голос служанки:

– Кто там? Кто так звонит?

– У меня письмо от господина Лебре, его жена при смерти… – ответила Жанна.

– Подождите…

Жанна ждала. Служанка открыла ей и, узнав, сказала:

– Так это опять вы! Значит, дочке моей госпожи хуже?

– Бедняжке считанные часы остались…

Госпожа Лебель, поспешно натянув нижнюю юбку и ночную кофту, спустилась вниз и со свечой в руке ждала их в дверях на первом этаже.

– Вам письмо, сударыня… – быстро сказала Жанна. – От вашего зятя, господина Лебре, очень срочное…

Госпожа Лебель с величественным видом взяла письмо и, вскрыв конверт, прочитала – лицо ее оставалось совершенно бесстрастным.

– Ну хорошо… – холодно произнесла она. – Господин зять изволили сдаться… именно этого я и добивалась… Жюстин, быстро подайте мне платье, накидку и сами тоже оденьтесь. Поедем в Париж последним поездом. Я не хочу, чтобы моя дочь умерла, так и не простившись со мной.

И добавила, обращаясь к разносчице хлеба:

– Ждите нас здесь. Мы быстро…

А на вилле господина мэра Люси закончила прикалывать гирлянды из живых цветов на платье его жены – ей это удалось сделать даже быстрее, чем она думала. Время было уже позднее, а девушка ни за что на свете не хотела бы пропустить отходящий в полночь поезд. Теперь она наконец могла уйти. В запасе оставалось сорок минут. Чтобы добраться до станции, времени более чем достаточно. Тем не менее она очень спешила, желая как можно скорее выбраться из пустынных мест: в столь поздний час они выглядели жутковато.

Овид Соливо, укрывшись в рощице, издали услышал легкие быстрые шаги. Он вытащил из кармана нож, снял колпачок с лезвия и приготовился броситься на девушку, словно ягуар на свою жертву. Люси приближалась. Несмотря на то, что было темно, Соливо узнал ее. Как и в прошлый раз, она несла в руке коробку. Прошло секунды две-три. Девушка дошла до места, возле которого затаился злодей. Зажав нож в поднятой руке, Овид одним прыжком оказался на дороге, и Люси, не успев даже толком сообразить, что произошло, громко вскрикнув, упала, сраженная негодяем. Убийца склонился над телом и, вновь взмахнув рукой, нанес второй удар – прямо в грудь. Но на этот раз лезвие сломалось, так и не войдя в плоть, – оно наткнулось на что-то металлическое.

– Пустяки… – прошептал бандит, – все равно она свое уже получила…

Затем он заметил, что у девушки на поясе висят часы на цепочке, и снял их; потом порылся в карманах платья и вытащил кошелек.

– Вот так – и все решат, что это дело рук каких-нибудь грабителей, – пробормотал он, распрямляясь во весь рост.

И бросился бежать по тропинке, огибавшей рощицу, – именно по ней не так давно спешила разносчица хлеба. Внезапно он замедлил шаги, остановился и прислушался. Совсем рядом послышались голоса – во мраке ночи виднелись три фигуры. Овид отпрыгнул в сторону и кинулся в поле, бросив в борозду остатки ножа, который все еще держал в руке.

Спугнувшие его три фигуры оказались Жанной Фортье, госпожой Лебель и служанкой.

– Уверяю вас, сударыня, – говорила Жанна, – я отчетливо слышала крик со стороны железной дороги… откуда-то спереди… это был крик ужаса… крик умирающего.

– Вам, наверное, послышалось, – ответила старая дама; она была несколько туга на ухо.

– А я уверена, что нет.

Именно в этот момент Овид, спасаясь от свидетелей, бросился бежать по полю. Жанна увидела удиравшего негодяя.

– Смотрите, смотрите, сударыня, – быстро сказала она, указывая на еще вполне различимый силуэт. – Какой-то человек… он заметил нас и теперь убегает… Где-то здесь произошло преступление… Значит, я слышала крик умирающего…

И разносчица хлеба бросилась вперед по дорожке. Госпожа Лебель со служанкой и шагу не прибавили. Жанна бежала, прислушиваясь. Вскоре она оказалась возле рощицы, на том самом месте, где разыгралась драма, и застыла, дрожа всем телом: прямо под ногами она увидела распростертую на земле, жуткую в своей неподвижности фигуру.

Жанна поспешно наклонилась, руки ее наткнулись в темноте на картонку из-под платья. Она вспомнила, что накануне, на этой самой дороге, Люси сказала ей, что именно сегодня, и очень поздно, ей придется нести платье клиентке в Гаренн-Коломб… Разносчица хлеба чуть рассудок не потеряла от ужаса, сердце ее словно тиски сжали; опустившись на колени, она низко склонилась над неподвижно лежащим телом и, стараясь рассмотреть, приподняла голову лежащей. Сама того не замечая, Жанна при этом глухо застонала, а потом вдруг вскрикнула от ужаса: она узнала Люси.

– Что тут такое? – спросила подошедшая госпожа Лебель, они со служанкой как раз добрались до рощицы.

– Преступление… здесь произошло преступление. Я же говорила… – сдавленно произнесла Жанна. – Она мертва, тот негодяй убил ее!… Люси!… Люси, дорогая!… Несчастное дитя!…

И, захлебываясь в рыданиях, вдова Пьера Фортье принялась целовать руки безжизненно лежащей девушки. Госпожа Лебель со служанкой стояли возле нее; от ужаса у них тряслись коленки.

– Выходит, вы знакомы с этой бедняжкой? – спросила старая дама.

Жанна словно оглохла от горя. Приподняв неподвижно лежащее на земле тело, она прижала его к груди. Внезапно женщина почувствовала, что по пальцам у нее течет что-то теплое.

– Кровь течет… – пробормотала Жанна, нащупывая на груди девушки то место, где находится сердце. – Сердце бьется! Она еще жива!…

И, обращаясь к госпоже Лебель, добавила:

– Вас же дочь ждет… вам никак нельзя опоздать на парижский поезд. Ступайте скорее!… Но очень вас прошу, скажите на станции, пусть пришлют сюда кого-нибудь, чтобы помочь мне спасти это несчастное дитя. Я теперь никуда не поеду, останусь с ней…

– Идемте, сударыня, идемте скорее, – поторопила служанка, – если мы сейчас задержимся, то опоздаем на поезд.

Обе женщины – запыхавшиеся, всполошенные – добрались до станции за несколько минут до отхода поезда. Как раз в этот момент в здании вокзала оказались два дежурных жандарма.

– Господа… господа… – обратилась к ним старая дама, с трудом переводя дыхание, – только что было совершено преступление…

– Преступление? – спросил бригадир. – Где же?

– На дороге… на той тропинке, что идет вдоль Сен-Жерменской железной дороги… Там девушку пытались убить… Мы оставили с ней женщину, которая шла с нами, она знает ее…

– Опишите место поподробнее.

– Это возле тропинки, что ведет через поля… Рядом с рощицей…

– Достаточно! Теперь понял… Мы немедленно отправляемся туда.

– Нужны носилки, чтобы положить на них ту бедняжку… – добавила госпожа Лебель.

– Ларшо, быстро к комиссару, разбудите его… В жандармерии возьмете с собой двух человек с носилками… А я сейчас же иду туда.

Жандарм бросился выполнять приказ, а бригадир поспешил на место преступления. Вскоре он увидел Жанну – она сидела на земле, положив голову девушки себе на колени. Люси была жива, но лежала без чувств, так и не придя в сознание. Когда показался бригадир, Жанна Фортье радостно вскрикнула.

– Ах! Сударь, – сказала она, – помогите скорее. Бедняжка умирает.

– Вы уверены, что она тяжело ранена?

– У нее рана на груди… Я не знаю, насколько она глубокая, но кровь все время течет, не останавливаясь… Нужно бы унести ее отсюда…

Тут откуда-то из темноты донесся голос:

– Бригадир! Бригадир, где вы?

– Здесь… Идите вдоль забора у железной дороги.

Вскоре в темноте замелькали огни. Послышались торопливые шаги. Запыхавшийся Ларшо, весь в поту, почти бегом бросился к командиру; за ним шли еще какие-то люди.

– Там господин комиссар, – прерывающимся голосом доложил он, – когда я отыскал его, он был с доктором, господином Дювалем, они как раз заканчивали партию в безик. А с ними мои товарищи, они носилки несут.

Чуть погодя все перечисленные лица были уже на месте преступления. Впереди вышагивали комиссар с доктором, за ними – четыре жандарма, двое из них несли носилки. Двое других держали в руках фонари. Они быстро подошли к собравшимся, и на тропинке стало светло. Люси – с закрытыми глазами, мертвенно-бледная, не подавала никаких признаков жизни.

– Что это за женщина? – спросил комиссар, заметив Жанну Фортье; вся в крови, она была чуть ли не бледнее раненой.

Бригадир объяснил ситуацию, сообщив то, о чем услышал от госпожи Лебель.

– Значит, вы знаете эту девушку? – спросил Жанну комиссар.

– Да, сударь. Она девочка порядочная и трудолюбивая, живет в Париже; мы с ней соседки.

– Как и почему она вдруг оказалась среди ночи в этой деревне, да еще одна?

– Она портнихой работает, и нынче вечером отвозила бальное платье жене здешнего мэра. Видите, тут картонка пустая лежит.

– А вы что здесь делаете в такое позднее время?

Жанна объяснила, в силу каких причин оказалась тут. Комиссар счел ее рассказ вполне убедительным, тем более что он нисколько не противоречил тому, что сообщила госпожа Лебель.

– Судя по всему, тут действовал грабитель, – сказал комиссар. – Несомненно, тот человек, что на ваших глазах скрылся, и есть убийца. Пытаться преследовать его в такой тьме нет смысла. Так что поиски мы начнем завтра.

Доктор тем временем опустился на колени возле девушки и в свете фонарей, которые держали жандармы, внимательно осмотрел рану.

– Ну что, доктор? – спросил комиссар.

– Ранение тяжелое, но, полагаю, есть надежда, что не смертельное. Косточки корсета помешали убийце. Легкие, я думаю, не задеты…

– А это что такое? – произнес комиссар, заметив, что на земле в свете фонарей блестит что-то металлическое; затем он наклонился и поднял заинтересовавший его предмет.

– Кусок лезвия того ножа, которым орудовал убийца… Когда он пытался нанести удар вторично, лезвие наткнулось на металлическую пластинку корсета и, как видите, сломалось – вот здесь.

Доктор продемонстрировал след ножа на корсетной планке в том месте, где был нанесен второй удар.

– Начать расследование сию минуту никак невозможно. Что будем делать, доктор?

– Необходимо со всей возможной осторожностью перенести эту девочку в более подходящее место…

– Ее отнесут ко мне домой, – заявил комиссар. – У меня есть свободная комната, а эта славная женщина будет ухаживать за ней.

– Конечно же, я ни на шаг от нее не отойду! – воскликнула Жанна.

Люси – она все еще лежала без чувств – с предельной осторожностью положили на носилки и понесли в Буа-Коломб. Мрачная процессия довольно скоро оказалась возле симпатичного особняка, стоящего в глубине большого сада, – в этом доме девушке был предоставлен временный приют. Жена комиссара и ее служанка поспешно приготовили постель. Как только Люси уложили, доктор прозондировал рану, убедился, что нисколько не ошибся, полагая, что она не смертельна, и приступил к перевязке. Комиссар с бригадиром тем временем осмотрели одежду.

– Действительно, девочку пытался убить какой-то грабитель, – сказал бригадир, – карманы платья вывернуты наизнанку, да и на поясе что-то оторвано; вероятно, там висела какая-то ценная вещь.

– Часы, сударь… – подсказала разносчица хлеба. – Она всегда вешала их на пояс, когда выходила из дома.

Представители закона приступили к составлению подробного протокола, потом – около трех часов ночи – разошлись, оставив мамашу Лизон возле так и не пришедшей в сознание девушки.

Овид Соливо добежал до Парижской дороги и со всех ног бросился в Курбвуа. Он без труда нашел ту маленькую дверку, через которую ушел с завода. Инженер – он был так взволнован, что весь дрожал, – быстро впустил Овида и едва слышно спросил:

– Ну что?

– Порядок… Нам осталось лишь вернуться в Париж. Люсьен Лабру теперь – соломенный вдовец. И другого выхода, кроме как жениться на твоей дочери, у него нет…

Заперев дверку, они направились в кабинет инженера. Там Соливо поспешил переодеться. Сняв с себя крестьянскую одежду, он запер ее в чемодан, а украденные у Люси часы и кошелек сунул в карман.

– Я готов, – произнес он, взяв чемодан.

Жак Гаро погасил в кабинете свет и направился к выходу; дижонец последовал за ним. Карета действительно ждала на набережной. Мужчины сели в нее.

– Куда тебя отвезти? – спросил инженер «братца».

– На бульвар Батиньоль. Оттуда мне рукой подать.

Лошадь – большой ирландский рысак – рванула с места в карьер и пулей пролетела до бульвара Батиньоль, где злодеи расстались. Жак Гаро вернулся в особняк.

«Мэри спасена, – думал он. – Нет у нее теперь соперницы. Пройдет совсем немного времени, и Люсьен Лабру падет к ее ногам».

На рассвете комиссар полиции Буа-Коломб с секретарем и жандармами был уже возле рощицы, на том самом месте, где Овид Соливо напал на Люси. Тщательный осмотр места преступления показал, что убийца, поджидая жертву, залег в рощице – след его тела был ясно виден. Потом следственная группа вернулась в Буа-Коломб.

В изголовье больной сидел доктор: после долгих часов забытья девушка вот-вот должна была очнуться. Открыв глаза, Люси невидяще огляделась, затем в ее взоре промелькнуло беспокойство. Но тут она заметила мамашу Лизон и чуть было не вскрикнула от радости – боль, причиняемая раной, помешала ей сделать это. Жанна склонилась к ней.

– Узнаете меня, миленькая? – спросила она.

– Да, – слабым голосом ответила Люси. – Где я?

– В Буа-Коломб, в доме комиссара полиции…

Услышав это, Люси сразу же вспомнила о том, что произошло накануне вечером. Настал черед комиссара; подойдя поближе, он сказал:

– Вы были ранены, барышня, и я счел своим долгом дать вам приют в моем доме.

– Да… да… помню… – прошептала Люси. – Я отнесла в Гаренн бальное платье… И возвращалась вдоль железной дороги в Буа-Коломб, чтобы сесть там на парижский поезд. Вдруг посреди дороги возник какой-то человек и ударил меня… Дальше – сплошной мрак, и вот теперь я оказалась здесь.

– Вы видели лицо человека, напавшего на вас? – спросил комиссар.

– Нет, сударь… было слишком темно.

– У вас были с собой часы, так? Золотые, с цепочкой.

– Да, сударь… были.

– И кошелек?

– Да.

– А что в нем?

– Франков тридцать и обратный билет в Париж.

– По всей вероятности, убить вас пытался какой-то грабитель. На часах обычно бывает номер. Вы знаете номер своих часов?

– Нет, сударь.

– Где вы их купили?

– Мне их подарили, но я знаю, где они были куплены: в часовом магазине на углу улицы Сент-Антуан и тупика Гемене.

Комиссар записал адрес.

– Будет ли нескромно с моей стороны спросить имя того лица, кто купил часы?

– Нисколько, сударь. Их купил мне мой будущий муж, господин Люсьен Лабру.

– Преступник, конечно же, попытается продать украденные часы. Узнав их номер, мы наверняка выйдем на его след.

– Я, наверное, ранена тяжело, – сказала Люси, – потому что чувствую себя очень плохо.

– Да, дитя, – произнес врач, – вряд ли вы можете чувствовать себя хорошо. Рана довольно глубокая, но уверяю вас: никакой опасности для жизни она не представляет; более того, вылечим мы ее очень быстро. Вам повезло: эта славная женщина, ваша соседка, шла по той самой дороге, где на вас напал убийца. Если бы не она, вы бы уже были мертвы; не от раны – от потери крови.

– Лизон, хорошая моя… – сказала Люси, протягивая руки к разносчице хлеба.

Жанна горячо прижала девушку к своей груди.

– И давно я здесь?

– С прошлой ночи.

– И мне никак нельзя вернуться домой?

Комиссар вопросительно посмотрел на доктора.

– После того как я сделаю вам более основательную перевязку, вы, полагаю, совершенно спокойно сможете сделать это; но никак не раньше сегодняшнего вечера.

– Мамаша Лизон, вы ведь останетесь со мной, правда? – спросила Люси.

– Да, миленькая… Я только хотела бы съездить на улицу Дофина, чтобы предупредить хозяина и посмотреть, как там дела. Я постараюсь не задерживаться.

– И правда, мамаша Лизон, нужно ведь предупредить… Езжайте… И скорее возвращайтесь.

– Ни о чем не беспокойтесь, дитя мое, – сказал комиссар. – В одиночестве мы вас не бросим. Пока этой госпожи не будет, с вами посидит моя жена.

– Спасибо, сударь, вы очень добры.

Разносчица хлеба еще раз поцеловала Люси и поспешила на станцию. Оказалось, что на улице Дофина ее ждал жестокий удар. Ставни лавки были закрыты, а на прикрепленном к витрине листке написано: закрыто в связи с кончиной владелицы.

Глубокая печаль охватила Жанну; она прошла в помещение за лавкой и застала там госпожу Лебель, ее зятя и служанку. Все трое плакали.

– Все кончено, мамаша Лизон, – прерывающимся голосом сказал Лебре, – моя бедная жена умерла…

Со слезами на глазах разносчица хлеба прошептала:

– Простите меня, сударь, что не вернулась вчера вовремя…

– Теща объяснила, почему вас с ней не было, так что никто на вас не в обиде; моя несчастная жена перед смертью спрашивала о вас. Проститься, наверное, хотела. Она очень любила вас. И я не собираюсь с вами расставаться; вы будете и дальше работать здесь, как это было при жизни покойницы…

Жанна разрыдалась. Некоторое время спустя, немного успокоившись, она с трудом сказал:

– Господин Лебре, я хотела попросить у вас разрешения вернуться сегодня в Буа-Коломб, к той несчастной девушке, которую ранили…

– Езжайте, мамаша Лизон.

– Завтра утром я приду, как обычно. Когда повезут на кладбище тело моей дорогой хозяйки, я должна быть рядом с вами, ведь она так хорошо ко мне относилась.

Жанна отправилась обратно в Буа-Коломб; тем временем в мастерской госпожи Огюстин все были крайне озадачены: Люси не явилась отчитаться за отнесенное вчера вечером платье. Госпожа Огюстин послала одну из работниц на набережную Бурбонов. Вернувшись, та сообщила, что госпожа Люси уехала накануне в Буа-Коломб и с тех пор больше не появлялась.

Все это показалось знаменитой портнихе очень странным, и она, охваченная беспокойством, послала слугу в Гаренн-Коломб. Слуга вернулся с известием, что вчера, где-то между четвертью двенадцатого и половиной двенадцатого мастерица вышла из дома мэра и отправилась на станцию, чтобы вернуться в Париж. Беспокойство в душе госпожи Огюстин сменилось страхом. Было около половины восьмого, когда она сказала Аманде:

– Девочка моя, после работы наймите извозчика – расходы я вам возмещу – и поезжайте на набережную Бурбонов узнать, не появилась ли Люси, а Потом вернетесь и расскажете мне, как там дела…

Аманда быстро переоделась и в восемь вышла из мастерской – на улице ее ждал Овид.

– Мне опять работенку подкинули! – подходя к нему, воскликнула девушка.

– Что такое?

– Теперь эта дуреха Люси куда-то исчезла…

– Исчезла? – произнес Соливо, мастерски изобразив на лице удивление. – Как это?

– В половине двенадцатого ночи вышла из дома в Гаренн-Коломб, и с тех пор ее никто больше не видел…

– Может быть, она стала жертвой преступления или несчастного случая?

– Хозяйка как раз этого и боится, вот и послала меня узнать, нет ли каких новостей…

– Мне очень хочется поехать с вами.

– А я как раз хотела попросить вас проводить меня.

Овид нашел извозчика и велел отвезти их на набережную Бурбонов… Негодяю подвернулась прекрасная возможность узнать, удалось ли уже опознать труп и достиг ли набережной Бурбонов слух о трагической гибели девушки. Пока Аманда расспрашивала консьержку, он ждал ее в карете, сгорая от любопытства и нетерпения.

– Ну что? – спросил лже-Арнольд де Рэйсс наконец вернувшуюся девушку.

– Никто ничего о ней не слышал… Поехали на улицу Сент-Оноре, я скажу об этом госпоже, а потом пойдем ужинать…

Будь Овид сейчас один, он бы потирал руки от удовольствия. Теперь он окончательно удостоверился, что все получилось как надо.

Глава 8

Когда Жанна Фортье вернулась из Парижа в Буа-Коломб, Люси спала; возле нее сидела жена комиссара. Сначала все было нормально, но постепенно сон девушки становился все более беспокойным. Когда она проснулась, стало ясно, что ее сильно лихорадит.

Доктор был очень встревожен неожиданной лихорадкой и заявил, что категорически запрещает везти ее в таком состоянии в Париж.

– Единственное, что можно сделать, так это перенести ее в какой-нибудь другой дом здесь же, если присутствие больной сколько-нибудь стесняет господина комиссара…

Жена комиссара запротестовала.

– Девушка останется здесь, доктор, – сказала она, – и мы будем ухаживать за ней, как если бы она была нам родной дочерью…

Люси слабым голосом поблагодарила эту замечательную женщину, принявшую ее с таким нежным участием, и вопросительно посмотрела на Жанну Фортье.

– Я тоже вас не брошу, миленькая моя, – заверила та. – Только завтра мне нужно съездить в Париж на похороны бедной хозяйки…

– Значит, госпожа Лебре умерла! – с трудом произнесла Люси.

– Этой ночью… но все же успела повидаться с матерью…

– Лизон, – вновь заговорила больная девушка, – возвращайтесь в Париж к господину Лебре… только, прошу вас, заглядывайте сюда каждый день хоть на минутку и привозите мне письма – наверное, они уже лежат у консьержки.

– Обязательно, миленькая вы моя… – ответила Жанна.

И пояснила, обращаясь к жене комиссара:

– Речь идет о письмах от ее жениха, сударыня. Он сейчас в отъезде.

В комнату вошел вернувшийся из Парижа комиссар. Он подтвердил слова жены, что Люси останется в их доме и с бесконечной любезностью заверил, что отныне и сам готов исполнять любые распоряжения девушки. Было около девяти вечера, когда мамаша Лизон собралась уезжать.

– А еще сообщите моей хозяйке о том, что случилось, – попросила Люси.

– Да, – произнес комиссар, – только попытку убийства держите в тайне. Мы не хотим, чтобы кто-либо знал об этом: поползут слухи, поднимется газетная шумиха… Пусть говорит, что с барышней произошел несчастный случай.

Пообещав выполнить указание комиссара в точности, Жанна уехала. Вдова Пьера Фортье думала все это время лишь о спасении Люси; до сих пор у нее и мысли не мелькнуло о том, что из-за произошедшего с девушкой несчастья ей в качестве свидетеля придется предстать перед полицией и органами правосудия. Лишь на обратном пути в Париж, сидя в поезде, она вдруг вспомнила об этом и погрузилась в мрачные раздумья.

Жанна вспомнила былые несчастья, ясно представила себе грядущие, и ее охватил ужас. Но ведь комиссар полиции Буа-Коломб явно не питал на ее счет ни малейших подозрений. И потом: кому может прийти в голову, что всем известная разносчица хлеба мамаша Лизон и Жанна Фортье – одно и то же лицо… Постепенно все страхи рассеялись, и, подъезжая к Парижу, она думала уже только о Люси.

До смерти усталая, она, вернувшись в город, прямиком отправилась домой. Консьержка вскрикнула от радости, увидев ее:

– Ах! Мамаша Лизон, – сказала она, – может быть, вы что-то знаете о вашей соседке, госпоже Люси? Она вчера вечером повезла платье в Гаренн-Коломб, и с тех пор никто ее не видел. Может, вам что известно?

– Да… Люси заболела. Возвращаясь на станцию Буа-Коломб, она оступилась, упала и поранила себе бок.

– Ох! Какое несчастье! И сильно поранилась?

– К счастью, нет. Наверняка быстро поправится. И вернется через несколько дней уже здоровая.

– Ах! Вот и хорошо! Вы меня очень успокоили!

– Нужно только предупредить об этом госпожу Опостин, ее хозяйку. Завтра схожу к ней. Кстати, Люси просила узнать, нет ли писем.

– Есть одно.

– Хорошо, завтра я заберу его, чтобы отвезти ей…

На следующий день Жанна, как обычно, разнесла с утра хлеб клиентам, а потом вернулась домой, чтобы переодеться для похорон госпожи Лебре. У консьержки уже лежало два письма для Люси.

Жанна забрала их, затем отправилась к госпоже Опостин и, следуя указаниям комиссара, изложила ей ту же историю, что и консьержке, положив тем самым конец ее треволнениям.

По окончании похорон Жанна направилась в Буа-Коломб, где девушка с нетерпением ждала ее. Лихорадило Люси уже гораздо меньше; причиняемая раной боль понемногу утихала, состояние было вполне удовлетворительным и внушало надежду на скорое выздоровление.

Люси погрузилась в письма. Оба они были от Люсьена Лабру. Во втором письме молодой человек упрекал невесту за то, что так и не получил ответа на первое; это обидело и в равной степени обеспокоило его. Как лучшей подруге, девушка рассказала мамаше Лизон, о чем ей пишет жених.

– Давайте я сейчас же напишу ему, – предложила Жанна, – уже завтра утром он получит от вас весточку.

– Но если письмо будет написано вашей рукой, – возразила девушка, – он еще больше забеспокоится… И что бы вы ему ни написали, вообразит, что я в очень тяжелом состоянии. Поэтому я сейчас сама ему напишу. А доктору мы ничего не скажем.

И Люси чуть дрожащей рукой начертала следующие строки:

« Мой дорогой и любимый Люсьен!

Я напишу вам сейчас всю правду о том, что со мной случилось, но не пугайтесь, ибо клянусь: я ничего от вас не скрываю; поэтому не выдумывайте никаких страхов. Я ранена и лежу сейчас в постели – но, как видите, рана моя не так уж серьезна, коль скоро пишу я это письмо сама».

Дальше девушка рассказала о всех последних событиях и закончила следующими словами:

« Я очень надеюсь, что через два-три дня смогу вернуться в Париж, войти в свою комнатку, где каждый предмет напоминает мне о вас, и снова приняться за работу. Я терпеливо сношу ту боль, что причиняет мне мое теперешнее состояние, да и с чего бы мне хныкать, если я могу сказать вам о том, что сегодня я люблю вас немножко больше, чем вчера, а завтра буду любить еще больше, чем сегодня.

Ваша невеста, а в самом ближайшем времени – жена.

Ведь правда уже в ближайшем?

Люси».

Девушка приложила письмо к губам, посылая вместе с ним Люсьену поцелуй, и положила листок в конверт.

А госпожа Аманда пребывала в отвратительнейшем настроении. Она намеревалась, как обычно, пообедать с «бароном де Рэйссом», а тот не только не пришел, но даже не потрудился предупредить ее. Днем примерщице госпожи Огюстин принесли письмо, пришедшее по почте; оно было от ее непритязательного воздыхателя. В конверте она обнаружила тысячефранковый билет и известие о том, что Арнольд неожиданно вынужден уехать, и довольно надолго.