Текст книги "Лучше умереть!"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

– Ах! – сдавленно произнесла она. – Они солгали мне: Люсьен дома… Зачем они это сделали?

Стараясь ступать как можно тверже, Люси перешла через улицу и вновь вошла в дом. Консьерж, собираясь закрыть ворота, вышел в этот момент из привратницкой и узнал девушку.

– Как, это опять вы! – сказал он, преграждая ей путь.

– Да, это я. Вы обманули меня: господин Лабру не уехал.

– Я ответил вам то, что и должен был ответить.

– Но господин Лабру дома!

– Вы, барышня, определенно умом повредились!

Грубый тон, обидные слова возмутили Люси.

– Что вы себе позволяете, сударь, вы даже не знаете, с кем разговариваете! – воскликнула она.

– С кем? – с усмешкой произнес консьерж. – С вами, черт побери! Нам вас достаточно хорошо описали, вот мы и сказали то, что было велено… Ведь именно вас нам и запретили пропускать в дом! И велел нам это господин Лабру. А! Вы, значит, видели свет в окнах. Ну так знайте: да, он дома, но не желает видеть вас.

Люси почувствовала, что у нее подгибаются ноги. Девушку охватила дрожь.

– Так, значит, – едва слышно пролепетала она, – меня описал вам господин Лабру? И велел не пускать к нему?

– Господи, ну конечно же! И я вас туда не пущу…

Люси вышла, пошатываясь, и пошла куда глаза глядят, оторопевшая почти до безумия; она ничего не понимала, ибо в голове у нее вдруг сделалось совсем пусто. Однако постепенно она пришла в себя, к ней вернулась способность размышлять, а вместе с ней – сознание жестокой реальности. Пожалуй, более страшного удара ей нанести было невозможно. Люсьен позаботился о том, чтобы в привратницкой знали, как она выглядит; он запретил пропускать ее в дом. Он ее не только бросил, не только не хотел больше видеть, но еще и устроил так, чтобы ее оскорбляли и гнали какие-то людишки, словно она интриганка или уличная девка. Это невероятно, необъяснимо, чудовищно, но это так.

Жанна Фортье – мамаша Лизон – вернулась домой незадолго до ухода Люси. Долгое отсутствие девушки встревожило ее. И теперь материнское сердце замирало от страха. Вот уже несколько дней на душе у бедной Жанны было тяжело. Ведь горе, обрушившееся на ее ребенка, никак не могло обойти ее стороной. И Жанна с бьющимся сердцем сидела, как на иголках, прислушиваясь к малейшему звуку на лестнице; наконец ступеньки на шестом этаже заскрипели под чьими-то неверными шагами. Клермонская беглянка бросилась на лестничную площадку.

– Это вы, миленькая?

– Да, мамаша Лизон, я…

Мгновение спустя Люси была уже наверху; с рыданиями она бросилась в объятия разносчицы хлеба.

– Господи, детка, Господи, что случилось? – спросила та; хотя она и не знала причину отчаяния девушки, сердце у нее сжалось от страха.

– Что случилось, мамаша Лизон? – повторила Люси и разрыдалась еще безутешнее. – Меня бросили, предали! Он не любит меня больше… И хочет совсем забыть…

– Люси, девочка моя, не стоит так отчаиваться. Господин Лабру рано или поздно даст о себе знать.

– Пару часов назад я и сама так думала, а теперь уже никаких сомнений не осталось. Решила все узнать – и узнала. Я ходила к господину Люсьену.

– К Люсьену? Вы ходили к нему? Вы виделись с ним? И он сказал, почему не желает больше любить вас?

– Если бы я с ним повидалась… выслушала его… это было бы просто счастьем. Все муки ада я предпочла бы тому позору, что мне пришлось вынести по его воле!

– Позору? – ошеломленно переспросила разносчица хлеба.

– Да! Люсьен описал меня консьержу, и тот выгнал меня.

И Люси снова разрыдалась.

– Девочка моя, деточка миленькая, – произнесла Жанна, обнимая Люси и плача вместе с ней, – не надо плакать; нужно быть сильной и отважной в этой жизни…

– Сильной! Отважной! Откуда же взять силы, чтобы быть отважной? Чего вы от меня хотите? Разве любовь не стала моей жизнью? Все мое будущее было в Люсьене! Теперь, когда его нет, мне остается только умереть, и я скоро умру…

– Люси… Люси… – обезумев от горя, вскричала разносчица хлеба, – подобные мысли опасны, они просто губительны. Гоните же их от себя!

– Нет, я не буду их гнать! Я умру. Но прежде чем умереть, хочу удостовериться в том, что человек, утверждавший, будто он меня любит, променял меня на миллионы госпожи Арман, а точнее – продал себя за миллионы; я хочу точно знать, что сама в этом нисколько не повинна, что я вела себя как честная девушка и что ему не в чем меня упрекнуть. Я буду ждать возле его дома, возле завода. Хоть он и решил избегать встреч, я все равно заставлю его мне ответить.

– Нет… нет… Люси, не делайте этого, – сказала Жанна Фортье: она была на грани обморока.

– А почему нет? Я так страдаю! Неужели у меня нет права узнать причину своих страданий?

– Он и так слишком ясно дал понять, что бросил вас. Так зачем же выяснять причину, ведь от этого вам станет еще хуже.

Люси посмотрела на разносчицу хлеба с явным удивлением.

– Еще хуже? – переспросила она. – Вы что-то подозреваете, мамаша Лизон?

– Ничего я не подозреваю, – пробормотала Жанна Фортье, – но в этой жизни разве можно за что-то поручиться?

– Я могу поручиться за себя и свою честь, – сказала девушка. – Ведь Люсьен знал, кто я такая, правда? Сирота, подкидыш, и денег у меня нет – только то, что смогу заработать; но я же всегда шла прямой дорогой и не имела причины прятать глаза от людей. И прежде ему этого было достаточно. Почему же теперь вдруг стало мало? Именно это я хочу узнать, и еще раз говорю: узнаю непременно. Я обязательно встречусь с Люсьеном.

– Нет, Люси! – вскричала Жанна Фортье, задыхаясь от волнения. – Вам не следует так делать. Умоляю вас: не встречайтесь с ним; на коленях вас прошу…

– Так, значит, вы знаете, почему он бросил меня? Вам известно, почему он заставил меня так страдать?

– Не пытайтесь узнать эту страшную тайну!

– Значит, вы все знаете? Откуда?

– Я виделась с Люсьеном…

– Вы виделись с ним и ничего мне не сказали! – дрожа, произнесла Люси.

– Я хотела избавить вас от лишней боли!

– Избавить от лишней боли! Зачем? Разве можно страдать еще больше? Не надо меня жалеть! Я сама виновата в том, что Люсьен не хочет меня больше видеть?

– Нет, дитя мое, вам себя упрекать не в чем. Люсьен оставил вас лишь потому, что ваш брак невозможен.

– Невозможен! Но сделать его невозможным могло лишь одно: мое бесчестье! А я честная. Тогда что все это значит? Или те, что произвели меня на свет, а потом безжалостно подкинули в приют, – преступники? Мой отец был негодяем? И я должна теперь отвечать за его подлость?

– Девочка моя, девочка моя, не говорите так! – простонала Жанна, умоляюще протягивая к Люси руки. – Это кощунство! Разве можно обвинять в чем-то отца?

– А кого же мне тогда обвинять? – яростно воскликнула девушка. – Мамаша Лизон, вы же виделись с Люсьеном… И он поведал вам роковую тайну… Так говорите же, как бы страшна она ни была! Если, обвиняя отца, я кощунствую, значит, мне следует стыдиться матери!

Жанна затряслась. Ей хотелось крикнуть дочери: «Но твоя мать – я! И ты прекрасно знаешь, что я за человек!» И, не зная что ответить, она умолкла, опустив голову. Люси продолжала допытываться:

– Говорите! Ну говорите же! Моя мать совершила какое-то преступление? Почему Люсьен вдруг объявил, что наш брак невозможен?

– Потому что его вынудили сделать это.

– И кто же взял на себя такое право, кто мог вынудить его?

– А вы не догадываетесь? Разве Люсьен когда-нибудь смог бы узнать тайну, из-за которой между вами разверзлась пропасть, если бы кое-кому не было выгодно раскрыть ее? Нашелся человек, который не поленился порыться в прошлом… И этот человек сказал Люсьену: « Если вы не женитесь на моей дочери, то и на Люси я вам жениться не дам. Я запрещаю вам жениться на ней! А если вы это все-таки сделаете, все узнают…»

Тут Жанна умолкла. Продолжать дальше у нее духу не хватило.

– Узнают о чем? – порывисто спросила Люси. – Вы совсем измучили меня, мамаша Лизон… Мне нечем дышать, я просто с ума схожу… Говорю же вам: я должна знать все! Если вы не скажете, Люсьен скажет, я заставлю его сделать это! А если не он, то госпожа Арман. А если и она вздумает молчать, то я пойду к ее отцу и спрошу у него…

– Нет, Люси, никуда вы не пойдете… я сама все скажу… клянусь!

– И мне все станет ясно, и я смогу простить Люсьена?

– Люсьен и вправду не может на вас жениться… Да вы и сами отказались бы выйти за него замуж до тех пор, пока не будет доказана невиновность вашей матери.

Девушка сильно побледнела.

– Невиновность моей матери! – воскликнула она. – Значит, ее в чем-то обвинили?

– Ее приговорили к пожизненному заключению за убийство отца Люсьена Лабру…

Люси дико вскрикнула и закрыла лицо руками. На какое-то время в воздухе повисла зловещая тишина. Первой ее нарушила Люси, она пробормотала:

– Так, значит, меня родила та самая женщина, что убила отца Люсьена и подожгла завод… Ах! Это ужасно!…

– Она ни в чем не виновата, Люси! – воскликнула Жанна.

– Но суд признал ее виновной…

– Суд совершил чудовищную ошибку! Разве вы не слышали, как Люсьен Лабру сам утверждал, что верит в невиновность этой несчастной?

– Если бы он действительно верил, разве бы он бросил меня?

– Он сомневается, и сомнения вынуждают его поступить именно так. К тому же, как он может пренебречь мнением людей?

– Господи! – простонала Люси, в отчаянии ломая руки. – И зачем только меня мать на свет родила?

Слезы потоком хлынули из глаз Жанны Фортье.

– Не надо проклинать родную мать, девочка… – надломленным голосом произнесла она. – Если бы вы знали бедную Жанну, как знала ее когда-то я, вы не стали бы говорить о ней так плохо…

Люси ошеломленно уставилась на Жанну Фортье.

– Вы были знакомы с моей матерью, мамаша Лизон? – спросила она.

– Да, миленькая. И клянусь вам: она была славным человеком, не способным ни на какое зло. Она страстно любила своих детей, их у нее было двое… мальчик и девочка…

– Значит, – воскликнула Люси, – у меня есть брат…

– Был.

– Он умер?

– Не знаю. Он исчез из ее жизни так же, как исчезли вы. Несчастная Жанна безумно любила вас обоих; ей и в голову прийти не могло, что злая судьба разлучит ее с детьми. Да, я знала ее; она была доброй, нежной, любящей; и надо же так случиться, что одному подлецу вздумалось сломать ей жизнь, совершив преступление и с дьявольской хитростью все подстроив так, чтобы обвинения пали на нее… Поверьте мне, Люси, и никогда не проклинайте свою мать…

– О! Я вовсе не проклинаю ее, но ведь она стала причиной моего горя… я так несчастна! Вынесенный матери несправедливый приговор опозорил ее, а теперь этот незаслуженный позор обрушился на меня, и мне приходится тоже нести наказание! Теперь все с отвращением отвернутся от меня, как сделал уже Люсьен! Разве это не ужасно, мамаша Лизон?

– Не теряйте надежды! Кто знает, может быть, в один прекрасный день придет конец выпавшим на вашу долю испытаниям? А вдруг вашей матери удастся отыскать подлинного виновника?

– Она сбежала из тюрьмы. Люсьен говорил мне как-то об этом…

– Да, она сбежала… – горячо сказала Жанна, – и я думаю, для того, чтобы отыскать настоящего преступника… Не отчаивайтесь, девочка моя, не отчаивайтесь, миленькая! Мамаша Лизон вас не бросит. Она вас любит, и будет вас утешать.

И Жанна прижала девушку к бешено бьющемуся сердцу. Через некоторое время разносчица хлеба нежно уговорила Люси выпить несколько глотков бульона, а потом ушла, чтобы та, уснув, смогла хоть немного забыться. Как только Жанна Фортье оказалась в своей комнате, она рухнула на колени.

– Господи! – заливаясь слезами, проговорила она. – Когда же придет конец страданиям – моим и моей дочери? Ведь я вижу, как ей разбивают сердце, и ничем не могу помочь! Неужели мне не дано отыскать человека, погубившего мою жизнь? Неужели я никогда не увижу сына? Уж ему-то я могла бы все рассказать! Ведь он теперь взрослый мужчина – если, конечно, жив… и он смог бы что-то сделать, чтобы спасти меня, защитить…

Глава 3

Поль Арман получил большой заказ от расположенной на левом берегу Сены полиграфической литейной мастерской. Выполнение работ по заказу требовало постоянного и умелого контроля. И миллионер попросил Люсьена Лабру взять на себя эту задачу. Поэтому теперь сын Жюля Лабру появлялся в Курбвуа лишь по утрам, а большую часть дня проводил в Париже. Одиночество тяготило его; хотелось кому-то излить душу.

Однажды, имея несколько часов свободного времени, он отправился к Жоржу Дарье и, к счастью, это оказался один из тех редких дней, когда молодой адвокат не был занят во Дворце правосудия. Жорж сидел у себя в кабинете в компании Этьена Кастеля, вместе с которым они только что пообедали. Едва увидев Люсьена, он невольно ахнул и сильно встревожился, так изменилось лицо друга: на нем лежала печать глубоких страданий.

– Вот так штука! Что это с тобой? – спросил он, пожимая гостю руку. – Ты что, болен был?

– Да нет, дорогой Жорж.

– Тогда почему ты так бледен? И лицо совсем осунулось… Или ты потерял работу у Поля Армана?

Люсьен опять отрицательно помотал головой.

– Ты никогда не задал бы такого вопроса, – сказал Этьен Кастель своему бывшему подопечному, – если бы несколько дней назад стал свидетелем моей беседы с госпожой Арман, заходившей ко мне в мастерскую. Она в самых лестных выражениях отзывалась о господине Лабру и даже намекнула, что ему в самом ближайшем времени предстоит занять на заводе еще более блестящее положение. Похоже, речь шла о роли компаньона…

– Господин Арман действительно предложил мне стать его компаньоном, – сказал Люсьен.

– Но это же великолепно! – воскликнул Жорж.

– И вдобавок речь шла о женитьбе… – самым спокойным образом закончил свою фразу бывший опекун.

Люсьен вздрогнул.

– Право, – сказал адвокат, – меня это нисколько бы не удивило. Госпожа Арман, помнится, отзывалась о тебе так, что подобное предположение само собой напрашивалось. Ну же, Люсьен, разве господин Арман не говорил с тобой на эту тему?

– Говорил…

– Браво, дорогой! Счастлив слышать такую приятную новость! Теперь тебя ждет успех, и я приветствую в твоем лице будущего миллионера! Когда же состоится помолвка? Я думаю, нет смысла спрашивать, согласился ли ты?

– Я отказался от предложения господина Армана.

– Отказался! – воскликнул Жорж. – Да ты с ума сошел! Ах, и вправду: совсем забыл, что ты любишь другую…

– Я люблю ее всеми силами души, но долг приказывает мне забыть о ней! Ты тут, помнится, спрашивал, не был ли я болен… Ну так вот! Я болен так, как и врагу не пожелаешь, и страдаю из-за этой самой любви, что была единственной моей радостью, всем моим счастьем…

– Не понимаю, – удивился Жорж, – если ты и в самом деле ее любишь, то никакие денежные мотивы и соображения карьеры не могут тебя с ней разлучить. Ведь счастье превыше всего.

– Еще раз говорю: я должен забыть о Люси, – горько прошептал молодой человек.

– Но почему?

– Судьбе так было угодно. Меня с Люси разделяет теперь непреодолимая преграда: преступление… пролитая кровь… кровь моего отца…

Этьен Кастель удивленно встрепенулся. Жорж провел рукой по лбу.

– Что ты хочешь этим сказать? – воскликнул он. – Неужели Люси?…

– Люси – дочь Жанны Фортье…

Жорж молчал, оглушенный такой новостью. Художник вскочил с места.

– Та девушка, которую вы любите, – дочь Жанны Фортье? – воскликнул он. – Вы уверены?

– Увы, сомнений тут быть не может! Я получил вполне убедительное доказательство! И оно все еще у меня…

– И от кого же вы его получили?

– От господина Армана.

По лицу Этьена Кастеля пробежала какая-то тень.

– От господина Армана! – повторил художник. – А откуда оно у него?

– Из мэрии Жуаньи; кормилица, прежде чем сдать Люси в приют, оставила там официальное заявление.

– Но что же заставило его предположить, что Люси может оказаться дочерью Жанны Фортье? Ведь для того, чтобы искать эти бумаги именно в Жуаньи, нужно знать, что Люси воспитывалась у кормилицы именно там. Откуда ему это известно?

– Не знаю, – ответил Люсьен, обеими руками схватившись за голову, – я точно с ума сошел! И знаю только одно: я очень ее люблю, а теперь мне любить нельзя…

– Но вы, помнится, говорили, что убеждены в невиновности Жанны Фортье.

– Это убеждение не имеет под собой никаких реальных оснований. Суд признал Жанну Фортье виновной. Как же я могу после этого жениться на ее дочери?

– Разумеется, не можешь! – заявил Жорж. – Тебе в такой ситуации даже колебаться недопустимо. Забудь о Люси… Что же еще остается делать?

– Я хотел бы доказать невиновность Жанны Фортье и добиться ее официального оправдания.

– Прекрасно! Но как? Ты можешь представить какие-нибудь документы или привести доселе неизвестные факты, наличие которых может служить основанием для пересмотра дела?

– Увы, ничего подобного у меня нет! Но если бы я мог встретиться с Жанной Фортье, наверное, она подсказала бы мне что-то!

– Она сбежала; но допустим, что ее поймали, вновь водворили в тюрьму, и ты с ней встретился. На протяжении двадцати с лишним лет она так и не смогла привести ни единого доказательства своей невиновности… А теперь вдруг сможет? Ну же, будь мужчиной, не раскисай! Довольно терзать себя и тешить пустыми надеждами. Следует смириться с фактами. Между тобой и Люси стоит непреодолимая преграда; забудь о Люси и женись на дочери Армана. Ведь вы, дорогой опекун, сказали бы ему то же самое, правда?

– Нет… – решительно возразил Этьен Кастель. – Случай свел дочь Жанны Фортье и сына Жюля Лабру; с таким же успехом по воле случая в один прекрасный день невиновность Жанны Фортье может стать очевидной для всех.

– А если этого не произойдет, Люсьен погубит свою жизнь.

– Но если когда-нибудь выяснится, что Жанна Фортье была невиновна, он до конца дней своих будет сожалеть, что поступил подобным образом.

– Ужасное положение! – прошептал Люсьен. – Что же мне делать?

– Выиграть время, постаравшись убедить Поля Армана в том, что когда-нибудь вы женитесь на его дочери, и попытаться отыскать Жака Гаро – может быть, теперь это не так уж и сложно сделать.

– У вас есть какие-то соображения? – горячо спросил Люсьен.

– Пока нет, но я намерен предпринять кое-какие шаги, и очень рассчитываю на то, что они дадут результат. У меня есть друзья, занимающие весьма высокое положение, и я прибегну к их помощи. Короче, настоятельно рекомендую вам сделать именно то, о чем я только что говорил: выиграть время! А пока хочу задать вам один вопрос: известно ли вам, над каким именно изобретением работал ваш отец непосредственно перед тем, как его убили?

– Тетушка много раз говорила, что отец надеялся тогда заработать огромное состояние на внедрении гильошировальной машины нового образца.

Когда Этьен услышал это, лицо его нисколько не изменилось. Лишь легкая морщинка, возникшая вдруг меж чуть сдвинутых бровей, свидетельствовала о том, что ответ Люсьена вызвал в нем немалый интерес. На этом друзья и расстались.

Люсьен Лабру вернулся к себе. Этьен Кастель, явившись домой, заперся в небольшой комнате, служившей ему библиотекой и рабочим кабинетом. Он открыл сейф и достал оттуда пачку бумаг в конверте, на котором было написано: «ЖОРЖ ФОРТЬЕ (1861)».

Художник углубился в чтение. В одних беспрестанно фигурировало имя Жак Гаро. В других – Поль Арман. Почему же бывший опекун Жоржа собирал досье на этих двух совершенно вроде бы непохожих людей?

Глава 4

Когда госпожа Аманда очнулась от забытья, последовавшего за тем ужасным состоянием, в которое ее повергло канадское зелье, она принялась расспрашивать, что с ней было и почему она чувствует себя совсем разбитой. Снаружи послышался звон колокольчика.

– Это, конечно же, доктор, – сказал Овид, – пойду открою.

И вышел.

– Доктор! – повторила она, силясь хоть что-то вспомнить. – И ведь наверняка ко мне. Что же случилось? Голова такая тяжелая. И в груди все горит. Что же со мной произошло этой ночью?

Вернулся Овид, с ним – доктор Ришар. Аманда сразу же узнала его: это был тот самый врач, что осматривал лежащего без чувств Дюшмэна.

– Ну, сударыня, – спросил доктор, – как вы чувствуете себя нынче утром?

– Значит, я была больна?

– С вами случился сильный нервный припадок. По счастью, мне удалось остановить его, и я рад констатировать, что теперь вы пребываете во вполне удовлетворительном состоянии.

– Доктор, я чувствую страшную усталость. Такое ощущение, будто все мускулы и нервы совершенно расслаблены. Отчего это?

– Вполне естественные последствия припадка. Не стоит тревожиться. Полный покой и диета сегодня, и завтра все будет в полном порядке.

– Но как и почему со мной случился этот припадок? Я ведь ничего не помню!

– Вряд ли я смогу вам ответить лучше вот этого господина, – ответил врач, указывая на Овида.

– После ужина, – сказал Соливо, – с вами без всякой видимой причины случилось нечто вроде нервного припадка. Похоже, вам было очень плохо: вы все время стонали и сильно кричали.

– Довольно странно! – прошептала девушка. – Ничего подобного со мной в жизни не было.

Тут снова заговорил врач:

– Не стоит мучить себя, пытаясь вспомнить и понять, что с вами произошло. Повторяю: никакой опасности больше нет, теперь все в порядке, и я могу спокойно уйти. Честь имею, сударыня.

Овид проводил доктора до садовой калитки; прежде чем уйти, врач сказал:

– Остерегайтесь, сударь, еще раз подливать ей канадской настойки; вчера вы превысили дозу. И теперь она просто убьет ее!

– Я никогда больше не буду так делать, – заверил его Овид.

Доктор Ришар, отказавшись принять какое-либо вознаграждение, ушел.

«Мне здорово повезло, что она не умерла, – подумал дижонец. – Этот человек не стал бы со мной церемониться…»

Он вернулся в комнату Аманды.

– Слушайте, барон, – сказала девушка, – теперь мы одни, и вы можете говорить откровенно. Что же произошло вчера между нами?

– Голубушка моя, я и сам ничего не знаю. Насколько я понимаю, ничто не могло служить причиной вашего внезапного приступа. Я очень испугался и тут же бросился на улицу, чтобы бежать за врачом, и привел того доктора, который только что был. Сейчас я пришлю к вам Мадлен, а сам пойду обедать.

Овид вышел. Девушка, нахмурившись, проводила его взглядом.

– Нет! Нет! – прошептала она. – Как-то это странно. Чем больше думаю, тем более подозрительным мне все кажется. И я ничего не помню! А! Кое-что все-таки помню: я выпила кофе и две рюмки шартреза. Потом вдруг будто ослепла и оглохла… А что если этот прохвост хотел меня отравить?

Как только эта мысль мелькнула у нее в голове, Аманда, начисто позабыв о своей слабости, вскочила с постели, бросилась к не убранному со вчерашнего вечера столу, схватила бутылку из-под шартреза и внимательно осмотрела ее: бутылка была пуста.

– А я, между прочим, выпила не все! – чуть ли не крикнула девушка. – Прекрасно помню, что в бутылке еще оставалось немного ликера – рюмки две-три. Должно быть, негодяй подсыпал яда в шартрез, а потом вылил все, что осталось, чтобы уничтожить следы преступления. Ах! Как же я была права, когда не доверяла ему! Теперь мне следует вести себя осторожнее, чем когда бы то ни было. Кто же он такой, что запросто готов убить хоть Люси, хоть меня? Нужно во что бы то ни стало узнать это; и я узнаю…

Аманда вернулась в кровать. Чуть спустя пришла Мадлен, служанка, с большим кувшином лимонада; налив стакан и подав его больной, она спросила:

– Ну что, милочка, вам уже лучше?

– Да, мне уже гораздо лучше. А завтра я уже буду совсем здорова; я же не так пострадала, как те несчастные, что попали в катастрофу… Расскажите, как они там – те раненые, которых принесли в гостиницу… Кажется, там еще был молодой человек…

– Да, сударыня. Этой ночью он пришел в сознание, а утром уже смог поговорить с доктором, но рана у него на голове очень глубокая.

– Вы не знаете случайно его фамилию?

– Дюшмэн.

«Значит, я не ошиблась: это действительно он», – подумала Аманда, а вслух сказал:

– Бедный юноша!

Овид Соливо, подкрепившись весьма основательно, вернулся во флигель и весь день провел возле Аманды, всячески подчеркивая свою заботу о ней. Примерщица госпожи Опостин, в свою очередь, тщательно скрывала возникшие у нее подозрения. Немного поразмыслив, она сказала, повернувшись к лже-барону:

– Я собираюсь написать госпоже Опостин и попросить у нее разрешения немного продлить свой отпуск и подольше побыть в Буа-ле-Руа. Вас это устраивает?

– Вполне. Только должен предупредить: мне придется оставить вас здесь одну на несколько дней.

– Одну! Почему вдруг?

– Дома я сказал, что уезжаю из Парижа на неделю, так что если я вовремя не вернусь, все забеспокоятся; а прислать письмо из Буа-ле-Руа было бы неслыханной глупостью: все считают, что я в Марселе. Так что лучше уж вам пару дней провести в одиночестве.

– Вы правы.

Девушка накинула пеньюар, написала пару строк, потом положила письмо в конверт и протянула его Овиду.

– Будьте любезны, бросьте его в почтовый ящик.

Овид вышел; Аманда с книжкой в руках отправилась в сад и устроилась в беседке, примыкавшей к садовой стене, за которой находились владения сестры Ришара. Читать она вовсе не собиралась: даже не открыв книгу, положила ее на колени и погрузилась в мечтания.

«Ну уж нет, – думала она, – теперь он от меня не ускользнет. А если и попытается, я сумею его отыскать. И как только окончательно удостоверюсь в том, что он действительно пытался меня отравить и что именно он напал на Люси, отомщу ему, даже если эта месть повлечет за собой мою гибель!»

Овид, выйдя из флигеля, направился по набережной Сены к вокзалу. Немного впереди он заметил доктора Ришара в компании того самого старца, с которым видел его в лесу Фонтенбло в день своего приезда в Буа-ле-Руа. С ним опять были женщина и две девушки. Проходя мимо них, Овид поклонился доктору Ришару; тот кивнул в ответ довольно холодно.

Едва Овид успел отойти на несколько шагов, как услышал сзади какое-то восклицание. Обернувшись, он увидел, что по земле катится сорванная ветром соломенная шляпа; он подхватил ее и, вернувшись, протянул старику:

– Это ваша шляпа, сударь?

– Вы очень любезны, – произнес Рене Боск, пристально вглядываясь в лицо дижонца, – и я вам…

И вдруг умолк. Лицо его внезапно исказилось от гнева.

– А! Вы тоже здесь! – воскликнул он, отступив на шаг. – Значит, вы уехали из Америки?

– Ваше лицо мне кажется знакомым, – заметил Соливо, – но никак не могу припомнить…

– Мы виделись с вами в 1861 году на борту « Лорд-Мэра», – резко оборвал его Рене Боск.

Овид вздрогнул.

– И если вы не помните меня, – продолжал отставной полицейский, – то я вас помню прекрасно. Меня зовут Рене Боск.

И, не сказав больше ни слова, повернулся спиной к лже-барону, тот сильно побледнел и поспешил уйти.

– Значит, вы знакомы с этим человеком? – спросил врач: разыгравшаяся сцена очень заинтересовала его.

– Да. Я вам потом расскажу.

Овид, быстро шагая к вокзалу, думал: «Мало того, что этот бывший полицейский здесь, так он еще знаком с доктором Ришаром. Вот уж что точно ускорит мой отъезд… Что-то мне здесь не очень нравится!»

На вокзале он опустил в ящик письмо Аманды и отправил телеграмму следующего содержания:

« Полю Арману, промышленнику, Курбвуа (округ Сена). Завтра буду в Париже.

Барон де Рэйсс».

Рене Боск, его родственницы и врач вернулись с прогулки в дом сестры доктора. Сестра доктора сидела в саду под сенью больших деревьев возле садовой стены. Доктор заметил ее издалека и подвел к ней всю компанию.

– Садитесь рядом со мной, господин Боск, – предложила она старику, – здесь совсем не дует, а ветер сегодня противный.

Все уселись.

– Действительно, сударыня, весьма неприятный ветер, – сказал старец. – Несколько минут назад я из-за него едва шляпы не лишился, а потом оказался нос к носу с одним отъявленным негодяем.

Аманда сидела с книгой в беседке возле садовой стены. Голос Рене Боска привлек ее внимание. Она прислушалась – было ясно слышно каждое слово.

– Так он, оказывается, отъявленный негодяй! – воскликнул доктор. – Может быть, вы расскажете, что же натворил тот человек, который поднял вашу шляпу?

– Непременно!

– Итак, речь пойдет о бароне де Рэйссе?

Аманда аж подскочила от удивления.

Рэне Боск с усмешкой посмотрел на врача.

– Что за имя вы сейчас назвали?

– Барон де Рэйсс.

– И вы считаете, что человек, с которым, как вы слышали, я встречался в 1861 году на борту « Лорд-Мэра», носит именно это имя?

– Разумеется.

– Как вы познакомились с ним?

– Прошлой ночью меня вызвали к девушке, которая живет вместе с ним в гостиничном флигеле…

Чтобы лучше слышать, Аманда встала и взобралась на стул. Теперь ее голова почти доставала до верхней части стены.

Рене Боск продолжал:

– Этот человек, дорогой доктор, такой же барон, как мы с вами; он выдумал себе и это имя, и титул. На самом деле его зовут Овид Соливо.

– Овид Соливо… – прошептала Аманда. – Уж я не забуду это имя. Надо же так случиться: теперь я, конечно же, узнаю все, что хотела узнать.

– Этот жалкий субъект, механик по специальности, двадцать один год назад был объявлен в розыск. Он отправился в Америку, где должен был поступить на работу на предприятие Джеймса Мортимера в Нью-Йорке, и плыл вместе со мной на « Лорд-Мэре». Короче, это тот самый подлец, что украл у меня все состояние.

– И вы оставили преступление безнаказанным!

– Как я уже говорил вам, один из пассажиров, некий Поль Арман, вернул мои деньги в целости и сохранности и упросил меня сжалиться над ним.

– Я совсем ничего о нем не знал, – заметил доктор, – но его физиономия не понравилась мне сразу же. К тому же, в гостиничном флигеле этой ночью случилось нечто весьма необычное. Помните, я как-то на днях рассказывал вам о канадской настойке, обладающей совершенно уникальными свойствами?

– Да, прекрасно помню; ее еще называют в Америке «ликером болтливости» или «ликером истины».

– Ну так вот: человек, именующий себя бароном де Рэйссом, воспользовался нынче ночью этим зельем, дабы узнать, что на уме у его подруги, вогнав ее таким образом в состояние временного психоза. Под действием настойки женщина, безусловно, рассказала ему все, о чем она думает, но потом с ней случился припадок – ужасный и очень тяжелый. Короче, я подоспел как раз вовремя! Ее жизни угрожала серьезная опасность.

– Почему же?

– Доза оказалась слишком большой. Если бы не успокоительное, которое я ей дал, несчастная скончалась бы от кровоизлияния в мозг.

– Но это же очень опасные соседи! – возмутилась сестра доктора. – Может быть, стоит поставить в известность хозяйку « Привала охотников»?…

– Зачем? Эти люди приехали сюда лишь на несколько дней, завтра их уже и след простынет. Пусть себе катятся на все четыре стороны!

И разговор дальше пошел уже на другую тему. Аманда слезла с соломенного стула и, бледная, дрожащая, вернулась во флигель.

– Надо же, – прошептала она, – как я была права! Прежде он был вором, а теперь стал убийцей! В Америке ему покровительствовал Поль Арман, отец госпожи Мэри, на которую шила платья Люси. Так что все сходится. Ему нужно было получить информацию, в качестве ее источника он выбрал меня, и я самым глупым образом стала его сообщницей. Он едва не убил меня, подлив в шартрез канадского зелья, чтобы узнать все мои мысли, и, разумеется, я ему все рассказала. Теперь мое мнение о нем не представляет для него секрета, но он не знает, что мне об этом известно. Теперь между нами начнется борьба, и посмотрим, кто окажется сильнее! Овид Соливо может спокойно уезжать куда угодно. Он знаком с Полем Арманом, и через Поля Армана я его всегда найду. Эта настойка, которой он воспользовался, должна быть где-то здесь. Ах! Если бы я могла!…