Текст книги "Лучше умереть!"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

– Значит, лихорадка изводит вас уже десять лет, и вы спасаетесь исключительно этим питьем?

– Да, – по-французски, ибо в Канаде этот язык весьма распространен, ответил канадец, – только благодаря ему я жив до сих пор. Когда лихорадка усиливается, я принимаю пять-шесть капель, и все как рукой снимает… и слабость проходит…

– А что это за жидкость?

– Настойка из наших местных горных растений…

– И как же она называется?

– Ее по-разному называют, иногда даже «Ликер истины».

«Ликер истины»… – повторил молодой врач. – А почему?

– Есть у этой травяной настойки одна интересная особенность. Если выпить ложку такого ликерчика, смешав ее с какой-нибудь жидкостью – вином, пивом или водкой, – смесь перевозбуждает мозг до такой степени, что наступает нечто вроде более или менее продолжительного безумия: иногда оно длится лишь несколько минут, иногда – целый час. И пока человек находится во власти безумия, им овладевает неодолимая потребность рассказать о себе все – и прошлое, и настоящее, поведать самые сокровенные помыслы; как только действие настойки прекращается, человек тут же забывает все, что с ним только что было. Вот почему эту настойку называют «Ликером истины».

– Любопытная штука!…

Овид Соливо, не показывая виду, напряженно вслушивался, не упустив ни слова из беседы и объяснений канадца.

– Черт возьми! – пробормотал он. – Штука действительно любопытная… будь у меня такое зелье, я бы подлил его братцу и сразу бы узнал, и почему у него волосы порыжели, и откуда взялось состояние.

Мужчины продолжили разговор. Овид опять навострил уши. Канадец объяснял:

– «Ликер истины» обладает и другими достоинствами; одно из них весьма примечательно.

– А именно? – спросил врач.

– Если полить им рану, она быстро – почти мгновенно – каутеризируется. Многим случалось наблюдать, как укушенные ядовитой змеей лесорубы или охотники, капнув на рану немного настойки, мгновенно выздоравливали.

– Но это же прямо панацея какая-то! – с изрядной долей скептизма рассмеялся врач.

– Не стоит смеяться! – с важным видом заметил канадец. – Я сказал правду, и в этом вы сами можете убедиться, если попробуете…

– Чтобы попробовать, надо его иметь. Где его можно достать?

– Вы едете в Нью-Йорк?

– Да.

– Хорошо, тогда запишите то, что я вам продиктую.

Молодой человек достал из кармана блокнот и приготовился записывать. Овид, повернувшись к ним спиной, сделал то же самое. Канадец продиктовал:

–  Кучиллино, одиннадцатая авеню, 24.

– Что такое Кучиллино?

– Это человек из моей деревни, переехавший из Канады в Нью-Йорк и открывший там торговлю; ему привозят с гор «ликер истины», и он продает его чуть ли не на вес золота. Он запросит с вас пятнадцать долларов за пузырек, нисколько не больше этого.

– И в самом деле дорого, но я все равно куплю. Очень хочется попробовать…

Овид нацарапал в свою записную книжку имя и адрес.

– А мне-то как хочется! – прошептал он. – Да я и семьдесят пять франков с радостью готов отвалить, лишь бы преподнести ему ложечку зелья… лишь бы разговорить братца и выведать, что у него там в башке таится…

В то время как все это происходило на носовой палубе, Жак Горо, спустившись в салон, нашел наконец повод заговорить с Ноэми Мортимер. На сей раз случай пришел на помощь. Пока Джеймс Мортимер беседовал со своими американскими знакомыми, светловолосая Ноэми села за пианино и принялась наигрывать мелодии из очень модной в ту пору в Париже оперетки.

Жак, чтобы лучше слышать, пересел поближе к девушке.

Ноэми давно уже заметила, что этому пассажиру явно доставляет удовольствие смотреть на нее. Он был одет как джентльмен, путешествовал первым классом – так почему бы ей избегать скромных проявлений восхищения? И она вовсе не избегала их. А может быть, будучи истинной дочерью Евы, даже получала определенное удовольствие – вполне невинного толка. Музыкальный отрывок закончился; последний звук все еще витал в воздухе; Жак наклонился к исполнительнице.

– Сразу видно, барышня, что вы жили некоторое время во Франции, и не просто во Франции, а в Париже.

Девушка подняла большие голубые глаза и взглянула на человека, нарушавшего все правила и приличия: он посмел заговорить с ней, не будучи представленным. Тем не менее она не возмутилась и, чуть улыбнувшись, спросила нежным голосом:

– И откуда же, скажите, пожалуйста, это видно, сударь?

– Вы никогда бы не смогли исполнить мелодию так живо и зажигательно, если бы не слышали ее в Париже, в том самом театре, где она родилась. Такая музыка может звучать только на моей родине.

– А, значит вы, сударь, француз!

– Да, сударыня.

– Ну что ж! Вы абсолютно правы. Эти мелодии я слышала в Париже… в театре Буфф. Они показались мне просто очаровательными, и я постаралась их запомнить.

– У вас удивительная память.

– На то, что понравится – да. А во Франции мне понравилось многое…

– И сколько же времени вы провели в Париже?

– Всего лишь три месяца… Едва даже успела увидеть все интересное, что может предложить этот великий город. Мне хотелось бы прожить там по меньшей мере год, но у отца не было возможности… Дела призывают его в Нью-Йорк, и я вынуждена вернуться туда тоже, ограничившись таким вот недолгим путешествием.

– Хорошо понимаю вас, хотя сам уехал из Парижа без всяких сожалений. Я тоже направляюсь в Нью-Йорк… По профессии я механик и намерен ознакомиться там с некоторыми предприятиями, внедряющими замечательные изобретения, в частности, с заводами Мортимера.

Ноэми с улыбкой посмотрела на него.

– Вы имеете в виду предприятия Джеймса Мортимера?

– Да, сударыня… Джеймса Мортимера – в Европе он слывет просто гением.

– А знакомы ли вы лично с тем, кого так превозносите?

– Нет, сударыня. Как же я могу быть с ним знаком, если впервые направляюсь в Америку? – с невероятным апломбом ответил бывший мастер.

– И по прибытии в Нью-Йорк вы намерены обратиться к нему?

– Первый же мой визит будет именно к нему. Отрекомендуюсь как очень скромный коллега великого человека…

– Тогда, – заявила девушка, снова засияв улыбкой, – тогда вам, наверное, будет приятно оказаться представленным, introduced, как у нас в Америке говорят, Джеймсу Мортимеру?

– Признаюсь, ничего для меня приятнее и не придумаешь… Если меня представят по всем правилам, я буду избавлен от неизбежного в подобных случаях и вполне понятного момента неловкости.

– Да, я хорошо это понимаю… Но уверяю вас: Джеймс Мортимер просто без ума от французов, и я беру на себя обязательство представить вас.

– Буду вам очень признателен. Вы хорошо его знаете?

– Прекрасно знаю и люблю всей душой. Это мой отец…

Сцену изумления лже-Арман сыграл не хуже первоклассного актера.

– Ваш отец! – воскликнул он. – Ах, сударыня, вот так сюрприз! Ну кто бы мог подумать? Если бы я знал…

– Тогда вы отзывались бы о моем отце иначе? – со смехом спросила Ноэми.

– Нет, конечно! Я ведь говорил именно то, что думаю.

– А значит, представляя вас отцу, я могу быть уверена в вашей глубочайшей симпатии к нему. Как вас зовут?

– Поль Арман.

– Идемте со мной.

Ноэми вскочила из-за пианино и направилась к Джеймсу Мортимеру, все еще поглощенному беседой.

– Простите, господа, – сказала она, – но я на минуту прерву ваш разговор; папа, я хочу вам кое-кого представить.

– Кое-кого? – несколько удивленно спросил отец.

– Да, и этот кое-кто едет из Франции в Нью-Йорк специально для того, чтобы нанести вам визит. По воле случая, этот господин, понятия не имея, кто я такая, объяснил мне цель своего путешествия, и я решила, что его следует тут же и познакомить с человеком, которого – и, надо заметить, абсолютно справедливо – он ценит так высоко. Папа, позвольте представить вам господина Поля Армана; он, как и вы, механик, только французский.

Джеймс Мортимер шагнул к лже-брату Овила Соливо и сказал:

– Вдвойне рад знакомству с вами: и как с гражданином великой страны, которую я так люблю, и как с другом моей дорогой дочери. Мы с вами оба труженики, механики, – так, может быть, пожмем друг другу руки?

– Это большая честь для меня, а оказанный мне теплый прием растрогал меня до глубины души! – воскликнул Жак Гаро, пожимая руку, которую с самой искренней сердечностью протянул ему инженер.

– Ну вот, отныне мы с вами старые знакомые, – сказал Мортимер, – так что по боку все церемонии. Знакомьтесь: Ричард Дэвидсон, один из финансовых королей Америки, мой друг и мой банкир.

– Всегда к вашим услугам, сударь, – сказал банкир, – если смогу когда-либо помочь вам, сделаю это с большим удовольствием.

Бывший мастер выразил свою признательность. Все трое сели. Ноэми вернулась к пианино.

– Если я правильно понял дочь, – сказал Мортимер, – направляясь в Нью-Йорк, вы хотели познакомиться со мной?

– Совершенно верно. Я намерен построить во Франции завод новейшей технологии. Путешествую сейчас с целью изучения различных видов оборудования, и поскольку о ваших предприятиях отзываются как о не имеющих себе равных во всех отношениях, я задался целью упросить вас дать мне разрешение их осмотреть…

– Считайте, что уже получили его. Осматривайте и изучайте в свое удовольствие. Мои цеха – лучшие в мире. Самовлюбленно полагаю, что это так, и склонен даже несколько чрезмерно этим гордиться, но все они – машиностроительные.

– А я машиностроением и занимаюсь, именно ему я обязан тем немногим, что имею… – поспешно сказал Жак.

– Дело действительно прибыльное… Швейные машины нового образца принесли мне весьма кругленькие прибыли.

– Я знаком с вашими швейными машинами, и даже изучил их досконально.

– И нашли какие-нибудь недостатки?

– Вы позволите мне говорить откровенно?…

– Разумеется! Я во всем сторонник откровенности, даже если иногда она и звучит жестко. Кроме того, я вовсе не претендую на роль непогрешимого и полагаю, что даже само совершенство всегда можно усовершенствовать.

– Тут речь пойдет, собственно, не о механизме… он безупречен… Единственный недостаток ваших машин – избыточные вибрация и шум, весьма утомительные и для тех, кто на них работает, и для тех, кто вынужден при этом присутствовать.

– Вы надеетесь создать бесшумныемашины? Вот уже пять лет как я бьюсь над этой проблемой.

– Значит, мало бьетесь.

– А вы что, сумели ее разрешить?

– Может быть.

– Теоретически?

– Да, но я уверен, понимаете – уверен в том, что мою теорию крайне легко осуществить на практике…

– Будет нескромно с моей стороны поинтересоваться, как именно?

– Нисколько.

Лже-Арман достал из кармана блокнот и, открыв его, принялся быстро набрасывать чертеж усовершенствованной Джеймсом Мортимером швейной машины во всех плоскостях. Инженер удивленно наблюдал за ним. Оказалось, что его собеседник на редкость ловко владеет карандашом. Подошедшие к ним банкир и Ноэми так же завороженно наблюдали за искусной работой француза.

– Вот довольно точный чертеж механизма вашей машины, не так ли? – спросил Гаро.

– Да, сударь, на редкость точный.

– Тогда прошу внимательно проследить за ходом моих рассуждений.

И, будучи бесспорно талантливым механиком-практиком, Жак, с невероятной легкостью и ясностью излагая свои мысли, доказал, что достаточно внести несколько небольших изменений, и недостатки, присущие этой машине, будут устранены. Мортимер, страшно заинтересованный, с живейшим вниманием следил за ходом рассуждений француза.

– Дорогой коллега, – воскликнул он, когда Жак закончил объяснения, – да вы же просто выдающийся человек! Ваша теория восхитительна! Вы только что продемонстрировали нам полностью и окончательно усовершенствованную швейную машину, которую вам, по-моему, следует назвать «Тихоня».

– Эту машину следует назвать вашим именем, ибо я разрешаю вам внедрить ее в производство и беру на себя форменное обязательство отныне никогда не претендовать на авторство.

– Ну, на это я согласиться не могу!

– Почему же?

– Потому что, отдавая эту идею, вы вместе с ней отдаете мне ту огромную сумму, которую она принесет.

– Так уж и огромную!… – с улыбкой возразил Жак. – Я полагаю, вы преувеличиваете; но даже если допустить, что это так, я все равно настоятельно прошу вас согласиться на мое предложение.

«Надо же, до чего обходительный, сильный и уверенный в себе человек! – подумал Мортимер. – Какой компаньон из него бы получился! Если бы мы вместе управляли моими предприятиями, они всегда были бы вне всякой конкуренции».

Лже-Арман украдкой наблюдал за американцем и сумел прочесть на его лице кое-что из того, о чем тот думал. Потом Джеймс Мортимер заявил:

– Не стоит настаивать, дорогой коллега. На ваше предложение я могу согласиться лишь в одном случае.

– А именно?

– Если мы вместе пустим в производство мою швейную машину с вашими усовершенствованиями.

Бывший мастер отрицательно покачал головой.

– Я благодарен вам за это предложение, но стоит ли брать меня в компаньоны из-за такой ерунды? К тому же я еще не знаю, останусь ли в Америке.

– Как, вы уже передумали, сударь? – вмешалась вдруг Ноэми. – Вы же каких-то пять минут назад в разговоре со мной утверждали совсем обратное: что намерены задержаться там надолго!

– Я действительно так и планировал; но осуществление моих планов зависит от некоторых вещей, неподвластных моим желаниям. Я намерен проделать большую работу, которая должна дать колоссальные результаты. Лишь когда я закончу изучать американские достижения в области машиностроения, будет видно, следует ли мне остаться в Нью-Йорке или лучше вернуться во Францию.

– Но в принципе вы допускаете мысль, что можно обосноваться и в Америке? – с живейшим интересом спросил Джеймс Мортимер, боявшийся приобрести опасного конкурента в лице этого, судя по всему, достойнейшего коллеги.

– Почему бы нет, если случай представится?…

– И тогда речь пойдет о внедрении в производство какого-то нового изобретения?

– Да. Но к швейным машинам оно не имеет отношения. Это гильошировальная машина.

Проинформированный Овидом Соливо, Жак нанес решающий удар. Джеймс Мортимер аж подскочил. Жак надеялся, что инженер ударится в откровения, но ничего подобного не произошло. Тот повел себя очень сдержанно.

– Я тоже, – заметил он с деланным безразличием, – работал над этой проблемой. Но лучше, чем уже сделали швейцарцы, ничего и не придумаешь. Их машины великолепны.

– Да, конечно, но только при работе на плоских поверхностях, – произнес Жак, – а этого уже мало… тут, как и везде, необходим прогресс…

Американец ощутил, как на висках у него выступил холодный пот.

«Неужели ему в голову пришла та же идея, что и мне?» – подумал он, а вслух сказал:

– Вы полагаете, что можно создать машину, способную гильошировать обратные выступы и кривые?

– Я уверен в этом!

Мортимер побледнел.

– И вы нашли способ?…

– Да, я его нашел, – четко, неспешно и сухо произнес Жак. – Чертежи закончены, все эпюры сделаны и, как я уже имел честь сообщить вам только что, остается лишь решить, буду я внедрять в производство это и другие свои изобретения, которые пока вынашиваю в голове, в Нью-Йорке или во Франции.

И без того побледневший Мортимер стал вдруг мертвенно-бледным.

«Вот уж действительно конкурент, – подумал он, – опасней соперника и вообразить себе невозможно!… Нужно, не теряя ни минуты, парировать удар и свой крах превратить в триумф».

И вкрадчивым голосом произнес:

– Позволите ли вы мне, дорогой коллега, быть с вами совершенно откровенным?

– Пожалуйста…

– Если вы не заблуждаетесь – а я склонен думать, что нет, ибо вы только что доказали всю глубину ваших познаний, – вы изобрели нечто такое, что в самое короткое время принесет вам колоссальные деньги. Но вы едете в Нью-Йорк, где ни одной живой души не знаете. Вам придется привыкать к нашим нравам, порядкам, обычаям и рабочим. Вам нужно построить завод, оборудовать цеха; это отнимет много времени и обойдется в безумные деньги.

– Несомненно; но разве есть другой способ решить задачу?

– Есть.

– Даже не представляю, о чем речь.

– Сейчас объясню. Я вот что предлагаю: становитесь моим компаньоном; возьмите на себя руководство цехами; у меня вы сможете сразу же взяться за дело и без всяких проволочек внедрить в производство и « Тихоню» и гильошировальную машину. По приезде в Нью-Йорк мы с вами подпишем контракт, согласно которому половина прибыли от моих предприятий будет ваша; кроме того, я сразу же в качестве премии выпишу вам чек на пятьдесят тысяч долларов, который мой банкир – вот он, Ричард Дэвидсон, – вам и оплатит.

– Но, дорогой коллега… – начал было возражать Жак Гаро; хоть он и был опьянен радостью, ему вовсе не хотелось произвести впечатление человека, уступившего слишком легко.

– О! Прошу вас, не отказывайтесь! – почти умоляющим голосом вмешалась в разговор Ноэми, обратив на Жака взгляд, перед которым невозможно было устоять. – Вы не можете не согласиться на папино предложение. Вы не должны отказываться стать нашим другом.

– Видите, и дочь моя вас уговаривает! – со смехом воскликнул Мортимер. – И не скрывает при этом своей к вам симпатии. Вот так мы в Америке дочерей воспитываем, и жалеть нам не приходится! Если бы вы не покорили сердце Ноэми, она ни за что бы вас мне не представила. Не так ли, девочка?

– Так, папа.

– Ну, коллега, соглашайтесь.

– Симпатия барышни для меня куда важнее всех денежных соображений, – ответил Жак. – Я согласен.

– Тогда скрепим договор рукопожатием. Итак, мы теперь компаньоны. Кстати, вы женаты?

Услышав это, Ноэми покраснела до корней волос.

– Холост, – с улыбкой ответил бывший мастер.

– Тогда я могу предложить вам комнаты в моем доме. Вы, надеюсь, не откажетесь…

– Нет, конечно, я даже не знаю, как выразить вам мою признательность, – сказал Жак, добавив про себя: «И трех месяцев не пройдет, как я стану зятем Джеймса Мортимера».

Время до вечера пробежало быстро. Ужин прошел весело и был обильно орошен шампанским. Когда они расстались, время было уже позднее. Оказавшись наконец в своей каюте и растянувшись на узкой койке, бывший мастер уснуть не смог. Ведь этот низкий человек только что с невероятной ловкостью сумел воспользоваться представившимся ему случаем. Судьба была благосклонна к нему. В самом ближайшем времени он получит весьма кругленькую сумму, а потом – половину доходов от предприятий Мортимера. Более того, в самый короткий срок он надеялся стать зятем инженера. Все это просто великолепно. Лишь одна тень омрачала лучезарную картину: Овид Соливо.

«Именно благодаря ему нынче вечером я так удачно сыграл свою роль, – размышлял Жак, – но он представляет собой постоянную угрозу. Если у него в голове зародились какие-то сомнения, они могут окрепнуть. В любом случае, он все время будет лезть ко мне со своими родственными чувствами, что и неудобно и смешно. Нужно как-то поставить его в зависимое положение. Ладно, там видно будет…»

Глава 12

В одиннадцать утра Джеймс Мортимер, его дочь и лже-Арман встретились в салоне перед обедом. Почти весь день мужчины посвятили составлению договора о сотрудничестве; предварительное соглашение было подписано, и американец вручил французу чек, оплачиваемый по предъявлении банкиру Ричарду Дэвидсону.

Незадолго до захода солнца они отправились на палубу подышать воздухом. Там уже было много пассажиров – они толпились, глядя на корабль, плывший в противоположном направлении, из Америки в Европу, который должен был пройти в нескольких кабельтовых от « Лорд-Мэра». Жак отошел от вглядывавшихся в горизонт Мортимера и Ноэми и направился на бак. Он надеялся встретить своего «братца» и за несколько луидоров обеспечить себе благосклонное отношение. Пробежав взглядом по собравшейся вдоль правого борта толпе, он заметил Овида Соливо.

Жак уже было двинулся к нему, но внезапно остановился. Овид только что шагнул в сторону и встал за спиной какого-то пожилого человека, облокотившегося на леер. В его правой руке поблескивало стальное лезвие, которое он явно старался держать так, чтобы оно не было заметно окружающим. Такое поведение показалось Жаку крайне подозрительным; он принялся внимательно следить за «братцем». И увидел, как левой рукой Овид потянулся к пальто стоящего впереди пассажира и тихонько приподнял его полы. Тогда Жак заметил кожаную сумочку, висевшую на перекинутом через плечо ремешке.

– Ах, вот оно что! – прошептал он. – Мой «братец», похоже, на все руки мастер… Не только механик, но еще и карманник! Парень, оказывается, работает и по совместительству. А в данный момент покушается на сумку бедняги, который…

Жак не закончил своей мысли. В голову ему пришла одна идея.

«Попался, голубчик! – подумал он. – Благодаря случаю я нашел тот способ, о котором думал всю ночь. Теперь этот тип мой с потрохами».

Он наконец двинулся вперед и вскоре оказался в паре шагов от ничего не подозревавшего Овида Соливо. Как раз в тот момент встречный пароход проходил мимо

«Лорд-Мэра». На одной из мачт развевался трехцветный флаг.

– Это французское судно! Счастливого пути! Счастливого плавания!

Все головы разом обнажились, все руки взметнулись в воздух, размахивая шляпами. Старик, обладавший столь вожделенной для Овида Соливо сумочкой, оказался одним из самых восторженных пассажиров. Шляпой он размахивал просто неистово.

Дижонец, напряженно выжидавший подходящего момента, естественно, не упустил случая. Пока пассажир орал во все горло, размахивая шляпой, Овид запустил под пальто левую руку, затем – правую. Лезвие бритвы легко перерезало ремешок; секунды не прошло, как сумочка сменила владельца и исчезла под курткой Овида.

Далее сей «мастер на все руки» резко развернулся на каблуках и оказался нос к носу со своим «братцем». Глянув мрачно и сурово, лже-Арман тяжело опустил руку на плечо механика. И тихо прошептал ему прямо в лицо:

– Что ты натворил, вор!

Овид растерялся, сильно побледнел и пролепетал:

– А?… Что?… Ты это о чем, братец?

Жак схватил его за руку и оттащил в сторонку.

– О том, – сквозь зубы прорычал он, – о том, что я все видел, о том, что ты – ничтожество, и о том, что ты сейчас же отдашь мне кожаную сумочку, украденную тобой у человека, за спиной которого ты стоял! Только что ты совершил преступление, которому нет и не может быть никакого оправдания!… Памятуя о том, что ты еще и мой родственник и позоришь семью, я вообще не могу взять в толк, что меня удерживает от того, чтобы отвести тебя к капитану и рассказать ему о твоем постыдном поведении.

У Овида ноги подкосились.

– Нет… нет… нет… – взмолился он, – ты не сделаешь этого… Сжалься над несчастным заблудшим!… Прости мою слабость!

– Судя по проявленному тобой хладнокровию и той ловкости, с которой ты орудовал, такого рода слабости тебе, похоже, не в новинку.

– Это со мной впервые… уверяю тебя!… Клянусь!

– Замолчи и давай сюда сумку!

Овид протянул кошель Жаку.

– Тебе известно, что внутри?

– Почти шестьдесят тысяч франков.

– Ладно… Жди меня здесь!

– Что ты собираешься делать?

– Вернуть состояние его законному владельцу.

– Но…

– Ни слова больше!

И бывший мастер направился к седоголовому пассажиру.

– Простите, сударь, – сказал он, подходя к нему и показывая сумочку, – это, случайно, не ваше?

Рука пассажира метнулась к левому боку.

– Украли! – в ужасе воскликнул он.

– О чем горевать, если вот оно, ваше добро!… – улыбаясь, успокоил его Жак. – Вот ваш пропавший кошель. Проверьте, все ли цело.

Ни секунды не теряя, старик достал из кармана крошечный ключик, поспешно открыл принесенную Жаком сумочку и осмотрел содержимое.

– Нет… нет… все на месте… – сказал он наконец с радостью. – Все в порядке… Тут все мое состояние, сударь… Семьдесят тысяч франков, с трудом скопленные за тридцать лет службы; я вез их дочери… Но как мой кошелек попал к вам?

– Идемте со мной, я вам все объясню.

И лже-Арман направился к Овиду – тот, смертельно побледнев, внимательно следил за всеми его действиями. Старик шел следом. Жак остановился возле Овида – от страха тот уже еле держался на ногах.

– Этот человек обокрал вас, – сказал бывший мастер.

И, поскольку пассажир явно намеревался что-то сказать, поспешно продолжил:

– Я знаю этого субъекта, и мне не хотелось бы, чтобы его арестовали, чего он, впрочем, вполне заслуживает; однако я требую, чтобы он во всем покаялся и попросил вас сжалиться над ним…

Раздумывать было не о чем. Овид приглушенным голосом поспешно забормотал:

– Сознаюсь… сударь… сознаюсь… во всем… и умоляю вас простить…

– Уж коли этот господин так просит, я вас прощаю, – с презрением заявил пассажир. – Убирайтесь с глаз моих долой. А лицо ваше я запомню. Я тоже еду в Нью-Йорк и с Джеймсом Мортимером, у которого вы собираетесь работать, знаком. Вы сами только что рассказали мне о ваших планах. Я вас доверчиво слушал, наивно полагая, что имею дело с честным и хорошим рабочим. А вы оказались на редкость хорошим прохвостом; стоит мне слово сказать вашему хозяину, и вам не поздоровится.

Овид проблеял нечто умоляющее.

– Мне следовало бы именно так и поступить… – продолжал пассажир.

Тут вмешался Жак.

– Это ему и так будет неплохим уроком, – сказал он, – я, по крайней мере, надеюсь. И прошу вас умолчать о прискорбном случае. Как я уже говорил, я знаю его… знаю его семью… Одна из самых почтенных… Его арест запятнал бы ее позором.

– Ради его семьи и ради вас, сударь, – вы ведь вернули мне украденное состояние – я никому ничего не скажу… Но я хочу знать его имя… Если он откажется назвать его, я посмотрю в списке пассажиров…

– Его зовут Овид Соливо.

«Мастер на все руки» позеленел от ужаса.

– Овид Соливо… – повторил пассажир. – Знакомое имя. А! Вспомнил… Тот самый тип – уроженец Кот д'Ор, на которого я в Париже получил в свое время ордер на задержание за кражу со взломом.

Жак Гаро пристально посмотрел на совсем уже изнемогшего Овида, который явно и не думал ничего отрицать.

– Я не знал о его преступном прошлом, – сказал Жак, – но из уважения к семье по-прежнему склонен о нем перед вами ходатайствовать. Вы обещали молчать о происшедшем…

– И сдержу свое обещание, сударь, ибо вы снискали мою признательность. Я ничего никому не скажу ни о его прошлых преступлениях, ни о теперешнем; но помнить об этом буду крепко и, если только он еще раз окажется передо мной из-за какого-нибудь проступка, я буду беспощаден.

Потом, протягивая Жаку руку, пожилой пассажир добавил:

– Вы сделали доброе дело. Если я когда-нибудь смогу оказаться вам полезен, смело на меня рассчитывайте. Я француз, зовут меня Рене Боск, я бывший полицейский – только что вышел в отставку и буду теперь жить в Нью-Йорке, в доме номер 56 по Одиннадцатой авеню.

–  Рене Боск. Одиннадцатая авеню, 56…– повторил Гаро. – Я не забуду ни вашего имени, ни адреса; вполне возможно, что в один прекрасный день мне понадобится ваша помощь: я ведь и сам намерен обосноваться в Нью-Йорке. А теперь позвольте мне остаться с этим человеком наедине.

Экс-полицейский пожал руку лже-Арману и, презрительно глянув на Овида Соливо, удалился. Овид, опустив голову, стоял перед Жаком.

– Так, значит, – начал тот тихим голосом, – по воле случая встретившись с тобой на корабле, я должен был узнать, что ты, человек, узами родства связанный с семьей Арманов, репутация которой всегда оставалась безупречной, человек, встрече с которым я так радовался, – жалкий плут, негодяй, которого разыскивает полиция, профессиональный вор!

К концу фразы Жак несколько повысил голос.

– Не так громко, братец, умоляю тебя: потише! – запинаясь, проговорил Овид; во рту у него пересохло, горло сдавило. – Ну, нашло на меня что-то вдруг, понимаешь! Чего ты хочешь, я ведь небогат! Черт возьми, такого рода слабости вполне понять можно. Как увидел я это золото и деньги, так и вскружили они мне голову…

Потом – плаксиво и лицемерно – добавил:

– Ах, братец! Само Провидение в твоем лице уберегло меня от дурного поступка.

– И тебе не жаль так и не доставшихся тебе денег?

Овид ответил не сразу.

– Ты ведь жаждешь разбогатеть любой ценой, – продолжал Жак, – твое молчание это доказывает.

– Черт… богатство – это все.

– В сумке отставного полицейского было семьдесят тысяч франков – отнюдь не богатство, а если станешь меня слушаться, я сделаю тебя действительно богатым.

– Правда?

– Слово Поля Армана.

– Отныне я твой душой и телом!

– Искренне? Без задних мыслей?

– Черт побери! Разве с этой минуты я не завишу от тебя целиком и полностью? Или, по-твоему, Рене Боск, которого ты склонил к молчанию, не заговорит, если ты его об этом попросишь? Разве сам ты не можешь сдать меня полиции, если тебе вдруг такая фантазия в голову придет?

– Да, но такого рода фантазии мне обычно в голову не приходят.

– Лишь бы только старик оказался человеком слова!… Если он расскажет хозяину про мою глупость…

– Тогда ты пропал… Сначала Джеймс Мортимер выгонит тебя с работы, а потом устроит так, что тебя вышлют из Соединенных Штатов. Впрочем, не стоит бояться… Я отвечаю за молчание Рене Боска и гарантирую благосклонность со стороны Джеймса Мортимера. Все это я беру на себя…

– Ты! – воскликнул Овид, ошеломленно уставившись на «братца».

– Слушай! – склонившись к нему, тихо сказал Жак. – Я раскусил тебя только что… и знаю тебя так, словно мы всю жизнь жили бок о бок. Поскольку Рене Боск имел ордер на твой арест, становится ясно, что кража кошелька была отнюдь не дебютом.

– Братец!…

– И не вздумай отрицать! Я не из тех, кого водят за нос. Я абсолютно уверен: если порыться в архивах дижонского исправительного суда, твое имечко там не раз на глаза попадется. Я не прав?

– О! Такие мелкие грешки… – прошептал дижонец.

– Такие мелкие грешки… приводят обычно на каторгу; и будь уверен: Рене Боск, будучи отставным полицейским, если только его кто-нибудь об этом попросит, без всякого труда подберет на тебя весьма пухленькое дельце. Я лично никому ничего не скажу, да и Рене Боску говорить не позволю, но ты отныне будешь делать только то, что прикажу тебе я.

– С радостью! А что нужно?

– Во-первых, на людях и вообще в чьем-либо присутствии ты будешь вести себя так, словно мы не знакомы… Не хочу, чтобы люди говорили, будто я с ворами в родстве… Понять меня и так нетрудно, но ты усвоишь это еще лучше, если узнаешь, что со вчерашнего дня я – компаньон твоего хозяина, Джеймса Мортимера.

– Ты – компаньон Мортимера! – молвил вконец пораженный Овид. – Ты!…

– Добавлю еще, – продолжал бывший мастер, – что, будучи его компаньоном, я намерен устроить так, что через два-три месяца стану его зятем… а может и раньше.

– Мои поздравления, братец!… Ах! Ты вполне можешь похвастаться своим умением вести дела!

– То положение, которое я займу в семействе Мортимеров, даст мне неограниченные возможности либо помочь тебе, либо погубить – в зависимости от того, как ты себя поведешь. Слушайся меня беспрекословно, веди себя безупречно, и тогда я смогу предложить тебе следующее: ровно через месяц ты станешь одним из главных мастеров завода, и я удвою то жалованье, которое назначил тебе Джеймс Мортимер; но ты будешь моим человеком, станешь просто моей вещью, и желания тебя будут интересовать только мои. Ты честолюбив – действительность превзойдет все твои надежды. Ты любишь деньги – я сделаю тебя богатым. Ну как, согласен?…