355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ксавье де Монтепен » Лучше умереть! » Текст книги (страница 5)
Лучше умереть!
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 23:47

Текст книги "Лучше умереть!"


Автор книги: Ксавье де Монтепен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

– Я все помню дословно. Вместо того, чтобы, как положено в таких случаях, извиниться, вместо того, чтобы попросить господина Лабру проявить снисходительность, Жанна Фортье повела себя в высшей степени высокомерно, и даже дерзко, и суровым голосом – он до сих пор звучит у меня в ушах – заявила: «Вы гоните меня! А! Слушайте, господин Лабру, берегитесь: это вам счастья не принесет!» Ясно, как день: она вынашивала план мести!

– Вы полагаете, что месть – единственный мотив совершенного преступления?

– Думаю, да, господин следователь.

– А я полагаю, что нет. Господин Лабру уехал на два дня, не правда ли?

– Он нам так сказал, Жаку Гаро И мне.

– Значит, его внезапного возвращения предвидеть не мог никто?

– Несомненно.

– Когда его настигла смерть, он едва успел переступить порог флигеля. Возле трупа был обнаружен чемодан. Тот, кто убил его, находился во флигеле и никак не мог его ждать в этот момент. Что же тогда привело убийцу во флигель?

– Желание поджечь его, – ответил Рику.

Следователь отрицательно покачал головой.

– Поджигать флигель не было ни малейшего смысла, – сказал он, – ведь уже горел столярный цех, набитый всякими деревяшками и стружками, и огонь мгновенно должен был перекинуться на флигель, где находятся хозяйский кабинет и касса.

Рику призадумался. Представитель закона продолжал:

– Вам известно, сколько денег было в сейфе господина Лабру?

– Сто девяносто тысяч двести пятьдесят три франка семьдесят сантимов. А в моей кассе лежало пять тысяч франков, но они целы; зная, что я отвечаю за них, я был настолько осторожен, что взял их домой. Чему теперь страшно рад.

– Та сумма, которую вы назвали, 'хранилась в банковских билетах?

– Да, господин следователь, за исключением трех тысяч франков в золотых монетах.

– Вы один знали, сколько денег лежит в сейфе?

Рику на мгновение задумался.

– Нет, господин следователь, это было известно не только мне. Когда я сдавал деньги, в кабинете присутствовали еще двое.

– Кто именно?

– Старший мастер Жак Гаро и Жанна Фортье.

Лицо следователя просияло. Заявление кассира вызвало у него искреннюю радость. Рику продолжал:

– Да… да… Жанна знала, и Жак, к несчастью, тоже: ведь этот добрый малый погиб лишь потому, что хотел спасти деньги и бумаги господина Лабру…

– А почему Жанна Фортье находилась в кабинете хозяина в тот момент, когда вы сдавали деньги?

– Господин Лабру вызвал ее, чтобы дать перед отъездом необходимые указания.

– Вы уверены, что она слышала названную вами цифру?

– Да, господин следователь, абсолютно уверен.

– У Жанны Фортье был ключ от флигеля?

– Да, сударь, и от кабинета тоже, ведь она убирала у хозяина. Вообще у нее были все ключи: ей ведь нужно было делать обход…

– По ночам она оставалась на заводе одна?

– Совершенно одна, господин следователь.

– А какой, по вашему мнению, характер у этой женщины?

– Не Бог весть какой, сударь! Жанна Фортье высокомерна, честолюбива, заносчива, к тому же она женщина скрытная и злопамятная; а манеры и повадки у нее были из тех, что вовсе не к лицу жене простого рабочего…

– У нее есть дети?

– Двое… мальчик жил с ней, а девочка – у кормилицы.

– Ее муж погиб здесь, на заводе, не так ли?

– Да, господин следователь, но по своей же вине, по собственной неосторожности. Между прочим, господин Лабру именно поэтому и взял Жанну работать привратницей. Даже увольняя ее, он намеревался сделать так, чтобы она не осталась без средств к существованию. Перед тем как уехать в Сен-Жерве, он пообещал ей подыскать для нее другую работу. Более того – собирался вручить ей достаточно большую сумму, которая позволит ей безбедно жить до тех пор, пока не найдется новая работа. Бедный хозяин! Эта презренная женщина отблагодарила его за все ножом в сердце!

Следователь повернулся к прокурору и начальнику полиции, присутствовавшим при допросе, и сказал:

– Видите, господа, все сомнения отпали! Я оказался прав, предполагая, что месть – не единственный мотив совершенных здесь преступлений – убийства и поджога. Помимо этого, Жанна Фортье замышляла еще и кражу. Приготовив все необходимое для того, чтобы поджог удался на славу, она отправилась во флигель, дабы взломать сейф и украсть деньги, потом устроила пожар. А выходя из кабинета, нанесла удар хозяину. Не кажется ли вам, что все это очевидно и бесспорно?

Оба представителя закона выразили свое полное согласие.

Затем прокурор спросил:

– А что, разве для того, чтобы взломать сейф, большой силы не требовалось? И женщина вполне могла сделать это? Такие вещи необходимо точно знать, ибо в противном случае мы должны будем прийти к выводу, что у Жанны Фортье был сообщник.

Тут подал голос Рику:

– Сейф, хотя и запирался хорошо, был не слишком-то надежен. Обычный ящик устаревшей модели, без всяких современных приспособлений. Господин Лабру не думал, что ему грозит какая-то опасность. Крепкая женщина вроде Жанны Фортье вполне могла справиться с ним и без посторонней помощи.

– Во всяком случае, если кражи не произошло, мы обнаружим кусочки расплавленного металла, ведь три тысячи франков были в золотых монетах.

Прокурор повернулся к сопровождавшему его доктору и спросил:

– Вам, сударь, удалось, осматривая рану, установить, какого рода оружием убит господин Лабру?

– Да, господин прокурор. Это был нож, лезвие которого прошло через сердце. Смерть наступила мгновенно.

– Убийце, должно быть, понадобилось немало сил, чтобы нанести такой удар, – продолжал прокурор, – но одна деталь представляется мне совершенно необъяснимой.

– Что именно? – спросил следователь.

– А вот что: совершая преступление, Жанна Фортье орудовала, не боясь оказаться застигнутой врасплох, ибо знала, что господин Лабру в отъезде, и полагала, что он вернется не раньше чем через два дня. Почему же тогда при ней оказалось оружие?

– Господин прокурор все еще верит в наличие сообщника? – спросил начальник полиции.

– Да. Мне кажется, что с подобной работенкой женщине одной никак не справиться.

Тут вмешался кассир Рику.

– Жанна Фортье – женщина на редкость энергичная, – воскликнул он.

– К тому же, – заметил следователь, – нож вполне мог ей понадобиться для того, чтобы взломать сейф или еще что-либо. Впрочем, бегство лишний раз подтверждает ее виновность.

– Конечно, она виновата, но, возможно, действовала не одна. Известны ли связи Жанны Фортье? Она – вдова. А возлюбленный у нее был?

На этот вопрос большинство опрошенных ответили отрицательно. Вдруг в дверях сарая, где заседали представители закона, появился один из рабочих и заявил, что ему нужно кое-что сообщить; с ним была какая-то женщина. Их впустили.

– Господин следователь, – сказал рабочий, – я хочу засвидетельствовать, что преступление было задумано заранее: Жанна Фортье запасла керосин.

– Откуда вам это известно?

– Моя жена, вот она, разговаривала с матушкой Франсуа, бакалейщицей в Альфорвилле, так та и продала тот керосин…

Следователь приказал отыскать и привести матушку Франсуа. Через полчаса перед ним предстала трясущаяся от страха бакалейщица.

– Вы знакомы с Жанной Фортье, вдовой? – спросил следователь.

– Да, сударь, и очень хорошо: она моя постоянная покупательница.

– А помните ли вы, что она покупала у вас керосин?

– А как же, сударь. Три или четыре дня назад, после полудня, она пришла со своим малышом и с бидоном и попросила четыре литра, я ей налила, но это показалось мне странным.

– Почему?

– Потому что накануне я уже продала ей четыре литра керосина. Я даже сказала ей об этом, а она ответила, что ее мальчишка, играя, опрокинул бидон… я еще ее предупредила: « Он мог все спалить, ваш парень. Нужно быть осторожнее… завод мигом может сгореть».

– А какого вы мнения о Жанне Фортье?

– Я думаю, она слишком многого хочет.

– Что заставляет вас предположить это?

Матушка Франсуа почти дословно пересказала следователю их разговор, и, не имея ничего добавить, получила разрешение вернуться домой. Тут же был отдан приказ о розыске и задержании Жанны Фортье.

– Поскольку господин доктор уже написал заключение, – сказал прокурор кассиру Рику, – я могу дать разрешение на погребение тела господина Лабру. По этому поводу вы переговорите с госпожой Бертэн – она, вне всяких сомнений, уже выехала, получив вашу телеграмму. И соблаговолите сообщить мне о ее приезде. Благодарю вас за преданность делу и проявленное рвение.

Кассир выпятил грудь колесом, а представители закона отбыли в Париж, оставив на месте преступления двух полицейских.


Глава 8

В тот самый день, в час пополудни, еще довольно молодой, хорошо сложенный человек в необыкновенной шляпе и очень приличном сером суконном костюме, поверх которого было наброшено демисезонное пальто, вышел из коляски на вокзале Сен-Лазар. Через плечо у него была перекинута дорожная сумка, в руке он нес явно легкий чемодан. Внешностью и манерами он напоминал богатого фабриканта или приезжего коммерсанта. У него были матово-черные, лишенные блеска волосы, лицо гладко выбрито.

– Ведь сейчас должен отправиться скорый на Гавр, сударь? – спросил он у вокзального служащего.

– Да, но билеты, сударь, уже не продают. Поезд вот-вот тронется.

Путешественник, однако, лишь сдвинул брови в знак разочарования.

– Ничего не поделаешь! – только и сказал он. – Будьте добры, а в котором часу следующий поезд?

– В шесть часов тридцать минут.

Путешественник ушел с вокзала и направился к Амстердамской улице.

– Я ведь был уверен, что опоздаю! – пробормотал он. – Конечно, лучше было бы ехать днем. По крайней мере видишь, кто сидит рядом с тобой. Ну ладно, воспользуюсь паузой, чтобы поесть: я зверски голоден.

Тут же, на Амстердамской улице, он зашел к кабачок, расположенный на первом этаже какой-то гостиницы, – как раз напротив входа в вокзал; этот кабачок был особенно популярен у англичан и американцев.

Подошедший к нему официант спросил:

– Прикажете подать обед, сударь?

– Да. Принесите мне меню, расписание поездов, бумагу и ручку. Я хотел бы отправить телеграмму, пока мне будут готовить обед.

– Это несложно. Телеграф совсем рядом. Если желаете, один из служащих гостиницы отнесет туда вашу телеграмму.

– Прекрасно. Сейчас я ее напишу.

Официант ушел, а путешественник, открыв справочник на страницах, посвященных западным железным дорогам, принялся просматривать размещённые там объявления. Его взгляд остановился на перечне гаврских гостиниц.

– Все равно, которая из них, – пробормотал он, – главное – не метаться по городу, как очумелому, который и сам не знает, куда его несет. Впрочем, в Гавре я задержусь ненадолго. Хотя бояться мне решительно нечего – все считают, что я погиб в огне пожара, пытаясь спасти кассу, – и узнать меня совершенно невозможно. Все же будет благоразумнее не засиживаться во Франции.

Взгляд его задержался на первом же прочтенном им названии: «Объединенные гостиницы «Де л'Амироте» и «Де Пари», владелец – Лемель».

– Годится не хуже любой другой… – сказал он. – Даже лучше, чем какая-либо другая: находится она, как я вижу, напротив причала, откуда уходят корабли на Саутгемптон. Воспользуюсь этим, чтобы как можно реже появляться в городе. С первым же кораблем отправлюсь в Англию, а оттуда быстренько умотаю в Нью-Йорк.

Путешественник закрыл справочник, взял лист бумаги, ручку и написал следующее:

« Гавр, гостиница «Де л'Амироте», Лемелю…

Прибываю сегодня вечером из Парижа поездом в одиннадцать ноль пять. Просьба забронировать комфортабельный номер.

Поль Арман

Он подозвал официанта.

– Вот телеграмма, – сказал он, протягивая ему листок бумаги. – А теперь принесите обед.

Несколько минут спустя наш герой приступил к трапезе, да с таким удовольствием, что на всех окружающих произвел бы впечатление человека с отменным аппетитом и абсолютно чистой совестью. В шесть часов тридцать минут он сел в поезд, после Манта остался в купе один, чему явно очень обрадовался, и тут же, пользуясь отсутствием посторонних, открыл чемодан, достал какие-то бумаги и принялся их рассматривать чрезвычайно внимательно. Это был Жак Гаро, старший мастер альфорвилльского завода; Жак Гаро – поджигатель, Жак Гаро – убийца своего хозяина.

Проникнув в объятый огнем флигель, Жак крикнул: «Спасите! Помогите! Умираю!», дабы в глазах всех присутствующих выглядеть человеком, попытавшимся в силу своей преданности спасти деньги и бумаги господина Лабру. Старший мастер был мошенником – ловким и смелым, способным поставить на карту все, и, дабы обеспечить себе спокойное будущее, не колеблясь, рискнуть собственной жизнью. Нужно было подстроить все так, чтобы ни одна душа не могла усомниться в его смерти, так, что если Жанна Фортье и попробует что-то доказать, ее никто и слушать не станет.

Флигель Жак давно уже изучил вдоль и поперек. И знал, что одно из окон на лестнице, ведущей в квартиру господина Лабру, выходит в поле за заводом. Бросаясь сквозь дым и огонь, он уже имел в голове вполне определенный план.

Под ногами у него все трещало. Все вот-вот готово было рухнуть на голову. Вместо того чтобы броситься в кабинет, он в три прыжка взлетел по раскаленным ступеням лестницы, добрался до окна, из которого уже от невозможной жары вылетали стекла, позвал на помощь, испустил отчаянный вопль, посеяв ужас и смертельную тревогу в сердцах всех собравшихся перед флигелем, и – полуослепший, едва не задохнувшийся, – бросился в оконный проем.

Немного погодя раздался чудовищный треск: крыша флигеля и его второй этаж рухнули вниз.

Старший мастер – цел и невредим – оказался в чистом поле, и в то время, как все представляли себе, как он корчится, обугливаясь, под обломками, бежал по бороздам в поисках надежной дороги. Час спустя он рухнул от усталости в одном из уголков Венсеннского леса.

«Ну, – сказал он себе, – вот я и спасся».

Он отдышался и, уверенный в том, что никто не станет его преследовать, дождался утра. Как только начало светать, он полез под рубаху и вытащил оттуда пачки денег и бумаги, украденные из сейфа, которые все это время носил на груди. Тщательно сложив свою преступную добычу, он завернул ее в носовой платок, встал и пошел в направлении Парижа. Усталости он уже не ощущал.

В тот момент, когда Жак входил в столицу через заставу Трона, часы пробили семь утра.

Он остановился возле чистильщика обуви, велел вычистить и натереть себе башмаки; затем, вновь приняв облик аккуратно одетого рабочего, направился к магазину готового платья, откуда вышел час спустя, преобразившись полностью. Лишь лицо его по-прежнему можно было узнать; оно даже обращало на себя особое внимание: волосы и борода были рыжие, причем на редкость необычного и яркого оттенка.

Жак вошел в парикмахерскую и велел побрить себя и подстричь волосы.

– А не найдется ли у вас какой-нибудь краски для волос? – спросил он, посмеиваясь. – Рыжий цвет совсем не в моде, и это вечно подводит меня в отношениях с дамами.

– Конечно, найдется, сударь, – ответил парикмахер.

– И долго она держится?

– По меньшей мере неделю. Нужно будет лишь время от времени подкрашивать корни.

Полчаса спустя волосы старшего мастера были уже самого что ни на есть черного цвета, и, взглянув на свое отражение в зеркале, он себя не узнал.

Довольный достигнутым результатом, Жак Гаро приобрел великое множество флаконов краски, сел в коляску и направился на вокзал Сен-Лазар, где пообедал и отправил в Гавр телеграмму, подписанную Поль Арман. Имя это отнюдь не было выдуманным. Поль Арманв самом деле существовал в свое время. Он был механиком, Жак работал с ним в одном цехе и был его другом в Женеве, где тот и умер. Он оставил ему свое удостоверение, и Жак сохранил его.

Обдумывая все детали и собираясь уехать из Франции вместе с Жанной – тогда он еще надеялся, что она решится последовать за ним, – он заранее приготовил это удостоверение, ибо такой бумаги было достаточно, чтобы избежать возможных неприятностей. Внешние данные Поля Армана были почти те же, что у Жака Гаро, за исключением цвета волос и бороды. Приказав себя побрить и выкрасить волосы, старший мастер усилил это сходство.

Отныне, уверенный в своей безнаказанности, он мог смело шагать по пути удачи.

Вернемся, однако, к Жанне Фортье. Несчастная, вконец измученная мать проспала около двух часов. Когда она проснулась, солнце стояло высоко над горизонтом. Жорж все еще дремал, обеими руками прижимая к себе картонную лошадку.

Жанна пристально всмотрелась в него, и из ее глаз побежали слезы. В этот момент Жорж чуть пошевелился. Жанна склонилась над ним.

– Мамочка, я есть хочу… – произнес ребенок, открывая глаза.

– Держи, мой милый…

И вдова протянула сыну часть купленных ею продуктов. Жорж их взял, с аппетитом принялся за хлеб и шоколад и спросил:

– Ты сама не ешь? Почему?

– Я не голодна.

Хотя дело обстояло совсем наоборот: пустой желудок мучил Жанну все сильнее и настойчивее. Но могла ли она притронуться к скудной еде, купленной для ребенка? Когда эта несчастная еда кончится, как сможет она купить другую, если у нее нет работы? И бедная женщина попыталась не думать…

День показался ей долгим, очень долгим, почти бесконечным. Она боялась появляться средь бела дня на оживленной дороге под самым Парижем; кроме того, ей хотелось, чтобы Жорж хорошенько отдохнул. Наконец наступила ночь.

Госпожа Фортье дала сыну еще немного хлеба и шоколада и наугад пустилась в путь, шагая, куда глаза глядят. Но силы свои она переоценила: натруженные ноги едва держали ее; за ночь удалось пройти совсем немного, и частенько приходилось останавливаться от голода и усталости.

Ночь прошла. Наступил день. Вдова, прижимая к себе уснувшего Жоржа, все еще шла вперед. Потом увидела дома какой-то деревушки. Навстречу ей попалась крестьянка. Остановив ее, Жанна спросила:

– Не скажете ли, сударыня, что это за деревня?

– Это Шеври, под Бри-Конт-Робером… – ответила крестьянка и пошла своей дорогой.

Госпожа Фортье уже просто изнемогала. Ноги решительно отказывались идти. Она вынуждена была сесть на обочину дороги. Девочка лет десяти, гнавшая корову на пастбище, остановилась возле нее. Жанна спросила:

– Скажи, детка, а где в деревне Шеври дом кюре?

– Дом господина кюре вон тот, первый, видите, с белой башенкой, заостренной крышей, под большими деревьями.

– Спасибо, детка.

Жанна встала, взяла Жоржа на руки и деревянной походкой сомнамбулы, пребывающей в гипнотическом сне, двинулась в путь.

Кюре деревни Шеври жил в очень простом, уже довольно старом, но на редкость веселом домике. Перед ним простиралась заросшая травой лужайка, усеянная цветочными клумбами. За домом был большой огород с множеством фруктовых деревьев. Вот уже более двадцати лет в этом приходе, численность которого не превышала четырех сотен душ, служил один и тот же священник.

У аббата Феликса Ложье, человека пятидесяти восьми лет, было открытое, улыбчивое лицо, мягкий чистосердечный взгляд. Все прихожане любили его, относились к нему с большим почтением и уважением. Жил он в Шеври вместе с сестрой, шестидесятилетней женщиной, и служанкой.

Его сестра, госпожа Кларисса Дарье, овдовевшая семь лет назад, приехала сюда после смерти мужа, оставившего ей совсем неплохое состояние, но не оставившего детей. К брату она относилась с нежностью и почтением; любовь прихожан распространялась также и на нее, ибо большую часть своих доходов она употребляла на благотворительность.

Утром того дня, когда после грозовой ночи над дымящимися руинами сожженного завода вставало солнце, а Жанна Фортье с сыном спали в лесу, часы в приходе Шеври показывали половину девятого. Молодой человек двадцати трех лет сошел с поезда. Нагруженный оснащением художника-пейзажиста – мольбертом, складным стулом, зонтиком, муштабелем, ящиком с красками, – он быстрым шагом, весело зашагал по дороге в тени больших деревьев по направлению к Шеври.

Это был красивый парень с тонкими, правильными чертами умного, улыбчивого лица. В синих глазах светились решимость и интеллект. Звали его Этьен Кастель. Он никогда не знал своей матери. Отец его, оптовый торговец в квартале Монмартр, умер четыре года назад, оставив Этьену небольшое состояние, позволившее юноше выбрать жизненный путь себе по вкусу и попытаться сделать артистическую карьеру, в которой он надеялся преуспеть благодаря упорному труду; он мечтал занять в искусстве достойное место.

Когда Этьен вошел в Шеври, попадавшиеся навстречу крестьяне приветствовали его как хорошего знакомого. Художник, поздоровавшись с ними, пошел дальше – к дому кюре, возле которого остановился, подергал за звонок, потом повернул ручку, открыл калитку, которую никогда не запирали, и вошел в сад. Аббат Ложье, вооружившись лопатой, возился в огороде. Заметив Этьена, он радостно вскрикнул, воткнул лопату в грядку и пошел навстречу.

– Добро пожаловать, сынок! – воскликнул славный кюре, сжимая руки художника. – Какой приятный сюрприз!

Затем, раскрыв объятия, прижал Этьена к груди и горячо поцеловал его.

– Значит, – улыбаясь, сказал молодой человек, – вы прощаете мне мою бестактную выходку: свалился, как снег на голову?

– Я прощу тебе этот нелепый вопрос, если ты обещаешь погостить у нас подольше.

– Я пробуду у вас неделю.

– Всего лишь неделю! Это слишком мало!

– Большим временем я просто не располагаю.

– Ну и ладно! Пусть у нас будет неделя – неделя славных прогулок… добрых бесед… Но ты, наверное, устал?

– Не без того.

– Ступай, избавься от своего снаряжения и поздоровайся с моей дорогой сестрицей: она тебе страшно обрадуется.

– Надеюсь, она, как и вы, пребывает в добром здравии.

Аббат Ложье проводил Этьена в комнатку на первом этаже и позвал:

– Кларисса! Кларисса!

– Что, друг мой? – спросила вдова, стоя на верху лестницы.

– Спускайся скорее! У нас гость… Гость, которому ты будешь рада. Наш художник приехал.

– Этьен! – воскликнула госпожа Дарье, живо спускаясь по лестнице. – Прелестный сюрприз, но, если бы он предупредил нас заранее, мы хотя бы его комнату подготовили.

– А я как раз собирался устроить вам сюрприз, сударыня, – ответил художник, расцеловав сестру кюре в обе щеки. – Вот и приехал на неделю.

– Как мало – на неделю; ну ничего, отведать всех сортов моего варенья времени у тебя хватит. Может, поешь чего-нибудь?

– Нет, пообедаем, как обычно, – в одиннадцать.

– Где твоя комната, ты знаешь… иди устраивайся… А я пойду дам нужные распоряжения Брижитт. У тебя по-прежнему хороший аппетит?

– Как всегда… волчий.

И госпожа Дарье отправилась вносить дополнения в обеденное меню. Художник затащил свое снаряжение в комнату, которую обычно занимал, приезжая сюда, затем пошел в сад к аббату.

– Сколько всего ты должен рассказать мне, сынок; мы не виделись целых полгода. Как твоя работа?

– Работал я много… с большим рвением, а стало быть, и с радостью.

– И каковы результаты?

– С материальной точки зрения, вполне удовлетворительные. Мои картины начинают покупать довольно активно. Но деньги – еще не все.

– Ты мечтаешь о славе?

– Если не о славе, что было бы слишком претенциозно в моем возрасте, то хотя бы об известности.

– Но ведь ты уже известен как художник?

– Недостаточно… Мне хотелось бы одним махом стать не имеющим себе равных.

– А что для этого нужно?

– Найти отличный сюжет картины и мастерски исполнить ее. Две, как видите, очень простые вещи, – смеясь, ответил Этьен.

– Может быть, ты найдешь свой сюжет здесь, сын мой.

– Очень хотелось бы, я даже почти надеюсь на это, ведь ваша дружба всегда приносила мне удачу.

Лучшего кюре, чем аббат Ложье, и вообразить трудно. Умный и прямодушный, он был священником по призванию, а не по обязанности. Будучи в свое время товарищем по учебе и очень близким другом отца Этьена Кастеля, после его смерти он перенес к сыну, выросшему у него на глазах, ту привязанность, что долгие годы питал к отцу, тем более что понимал: Этьен – одна из тех редких натур, которые ни при каких обстоятельствах не сворачивают с пути истинного. И следует отметить, что художник к священнику относился точно так же.

Ровно в одиннадцать три вышеописанных персонажа собрались в столовой. Госпожа Кларисса Дарье была дамой почти богатой; поэтому благодаря ей стол ее брата был если и не роскошным, то вполне приличным: вряд ли кому-либо приходилось вставать из-за него голодным. Этьен поел с большим аппетитом и, поскольку работать в этот день он не собирался, вышел прогуляться.

На следующий день он встал очень рано, приготовил палитру, спустился вниз и, устроившись в саду, принялся быстро набрасывать этюд, изображавший едва начавшую просыпаться деревню в прозрачной утренней дымке. Около половины восьмого вернулся с мессы священник. Он застал Этьена за работой.

– Удачи тебе, сынок! – сказал он. – Я, конечно, не слишком разбираюсь в живописи, но, наверное, не ошибусь, если скажу, что этот этюд очень хорош. У тебя, похоже, верный глаз, и ты умеешь перенести на холст то, что видишь.

– Никакая другая похвала не могла бы польстить мне в большей степени.

– Она, по крайней мере, искренняя, работай, сынок.

И аббат устроился под каштанами. В доме госпожа Дарье хлопотала по хозяйству. Брижитт – служанка – кормила кроликов и птицу на заднем дворе рядом с садом: их разделяла лишь живая изгородь из бирючины. Прошло минут десять. Звякнул колокольчик у входа в сад. Служанка бросила кормить кроликов и цыплят, поставила к стене метлу и побежала к калитке. У садовой ограды какая-то совсем выбившаяся из сил женщина рухнула на колени, прижимая к груди ребенка. Брижитт поспешила к ней.

– Ради Бога, – с трудом проговорила Жанна, – ради Бога, помогите мне и моему ребенку…

Брижитт, страшно растроганная и взволнованная, обняла вдову, пытаясь помочь ей подняться. Жанна сделала над собой усилие, но поднялась лишь наполовину: сил больше не было, и она едва не упала навзничь.

– Господин кюре, – закричала Брижитт, – пожалуйста, подойдите скорей сюда!

Аббат Ложье и Этьен вскочили и бросились к калитке.

– Что случилось, Брижитт? – спросил священник.

– Здесь какая-то женщина, ей нужно помочь, она того и гляди сознание потеряет.

– Мамочка, что у тебя болит? – закричал Жорж, целуя бледные щеки матери.

– Эта несчастная женщина просто умирает от усталости, да и ребенок тоже… – сказал Этьен, поддерживая Жанну.

– А может быть, и от голода… – добавил кюре.

Шум, поднявшийся у калитки, привлек внимание госпожи Дарье, и она тоже прибежала.

– Кларисса, дорогая, две чашки бульона для этих страдальцев, и прошу тебя, поскорее, а еще – бутылку бордо. И мать, и малыш уже с ног валятся от истощения. Брижитт покормит их на свежем воздухе, под каштанами.

Усадив ребенка на скамью, Брижитт последовала за госпожой Дарье. Этьен и аббат помогли Жанне кое-как добраться до сына; она рухнула на скамью рядом с ним и, похоже, окончательно лишилась сил. Этьен сбегал за холодной водой и стал приводить женщину в чувство, смачивая ей виски. Госпожа Фортье приоткрыла глаза и огляделась вокруг в поисках сына. Увидев его, протянула к нему руки.

– Не беспокойтесь, сударыня, – сказал священник, – мы позаботимся о нем как следует.

– О! Спасибо… спасибо… – запинаясь, проговорила Жанна; лицо ее внезапно расслабилось, и из глаз хлынули слезы. – Он, кроха моя дорогая, так голоден!

В этот момент вернулись госпожа Дарье и Брижитт – они принесли все необходимое для того, чтобы восстановить силы матери и ребенка.


Глава 9

Новость, содержавшаяся в отправленной кассиром Рику телеграмме, адресованной сестре господина Лабру, для госпожи Бертэн была словно гром среди ясного неба. Хотя текст телеграммы был весьма лаконичен, слова ее ясно говорили сами за себя. Госпожа Бертэн предпочла не строить иллюзий и сразу осознала всю глубину постигшего ее несчастья; однако по натуре она была женщиной сильной, и сломить ее было не так-то легко.

Лишь в первый момент поддавшись горю, она быстро взяла себя в руки и решила действовать, не теряя ни минуты, как того и требовала телеграмма; в полном ужасе от той картины, которую ей предстояло увидеть в Альфорвилле, вдова собралась в дорогу.

А картина и впрямь была душераздирающей.

Увидев руины сгоревшего завода и труп своего брата, с которым едва успела расстаться – лишь накануне он был как никогда жизнерадостен и полон сил и веры в будущее, – несчастная женщина едва не лишилась чувств.

Рику буквально поселился на пожарище. Желая проявить рвение и придать важность собственной персоне, он провел ночь подле покойника, где его и застала госпожа Бертэн. Кассир осыпал сестру своего бывшего хозяина банальными соболезнованиями, а затем заявил, что им нужно переговорить по делу, ибо речь идет о том, чтобы, насколько это возможно, соблюсти интересы осиротевшего ребенка. Он рассказал, при каких обстоятельствах был обнаружен труп инженера, и сообщил, какое ужасное, но, по-видимому, бесспорное обвинение нависло над Жанной Фортье.

– Так что же, – в крайнем изумлении вскричала госпожа Бертэн, – значит, та самая женщина, та несчастная, которую брат просил меня взять к себе, чтобы обеспечить ей и ребенку счастливое существование, вынашивала планы убийства своего благодетеля? Да разве такое возможно? Не ошибаетесь ли вы, господин Рику? Иногда ведь и судебное ведомство может заблуждаться. Да и как хватило бы у нее сил? Слыханное ли дело – столько преступлений сразу, по-моему, тут мужская рука поработала.

– Против Жанны Фортье, сударыня, есть масса улик, и очень тяжких, – менторским тоном произнес в ответ кассир. – Никаких сомнений быть не может. Вам это и господин следователь скажет, который дело ведет.

Госпожа Бертэн спорить не стала, но сомнения ее, похоже, не оставили. Кассир продолжал:

– Следователь просил вас как можно скорее прийти к нему в кабинет. Он поручил мне сообщить вам об этом.

– Хорошо.

– А теперь поговорим о состоянии дел моего дорогого усопшего хозяина. Все бухгалтерские книги сгорели дотла, сударыня, но я делаю все возможное для того, чтобы восстановить их. Я ведь помню все счета.

– В тот момент, когда случился пожар, у брата в сейфе были какие-то деньги?

– Очень значительная сумма… увы, даже слишком!

– И все пропало?

– Все.

– Значит, нам предстоит оплачивать долги?

– Около двухсот тысяч франков.

– Двести тысяч! – с ужасом повторила госпожа Бертэн. – Откуда же их взять? Это невозможно, у меня самой состояния нет, и, значит, светлая память моего несчастного брата будет запятнана?

– Это вам вовсе не грозит, сударыня, – ответил кассир. – Кто посмеет бросить тень на светлую память моего дорогого хозяина? Не могут люди оказаться несправедливы до такой степени! Всем известно, что господин Лабру был само воплощение чести, сама порядочность! Гнусное преступление оборвало его жизнь, исполненную преданности делу! Никто не обвиняет вашего несчастного брата, сударыня, все скорбят о нем. И сочувствуют его сыну, ребенку, у которого теперь не осталось никого, кроме вас! Впрочем, вам и беспокоиться не о чем, госпожа Бертэн. Те деньги, что господин Лабру остался должен, полностью будут уплачены компаниями, в которых покойный хозяин застраховал завод и его оборудование. Это надежные компании; они выплатят суммы, по меньшей мере равные долгу. Так что еще раз повторяю: все будет уплачено, и никто ни одного су не потеряет по вине вашего брата.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю