Текст книги "Лучше умереть!"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

– Ты уже присмотрел кого-нибудь?

– На данный момент – нет, и найти его будет не так просто, ведь это очень ответственная должность. Но если хорошенько поискать…

– О! Уж ты найдешь.

– Не собираешься ли ты рекомендовать какого-нибудь своего протеже? – рассмеялся миллионер.

– Как знать? – засмеялась в ответ девушка. – Но ты, наверное, смертельно устал… Иди отдыхай, папочка, а поговорим обо всем завтра.

Часть вторая
ПРЕОБРАЖЕНИЕ ОВИДА

Глава 1

На следующий день с утра пораньше Поль Арман принялся разбирать накопившиеся на рабочем столе бумаги и почту. Среди пришедших за время его отсутствия писем одно было с маркой Соединенных Штатов. Он вскрыл его с тревожной поспешностью, ибо узнал почерк Овида Соливо. Письмо было коротким.

« Дорогой братец.

Жестокие разочарования постигли меня после твоего отъезда. Дела предприятий Джеймса Мортимера и Поля Армана, которыми теперь владею я, идут все хуже и хуже. Твой отъезд нанес заводу роковой удар, и, если это будет продолжаться и дальше, будущее мое представляется не слишком веселым.

Я начинаю не на шутку сожалеть, что не поехал с тобой во Францию, не говоря уже о том, что узы родства сильны и жить без тебя мне, честное слово, трудновато… Кто знает? Может быть, мы увидимся куда раньше, чем нам сейчас кажется…

Как всегда твой, дорогой мой Поль, и, поверь, преданный тебе брат

Овид Соливо».

Читая эти строки, Поль Арман побледнел. А дочитав до конца, в гневе смял письмо.

«Значит, шантажом выманив у меня такое предприятие, – думал он, – ничтожный мерзавец довел его до разорения! Ясно, как день: заводу – крышка. Овид Соливо катится к банкротству. Но как такое могло случиться?… Ха! Как! Он – игрок, и этим объясняется все… Идиот играет и проигрывает. Хватается за карты и с их помощью обращает в прах королевское состояние. Скоро он останется ни с чем. Просадит за ломберным столом целый завод, да не какой-нибудь, а Джеймса Мортимера, одно из самых мощных предприятий в Соединенных Штатах. Только я успокоился, решив, что навсегда избавился от негодяя, как он тут как тут: вот-вот опять свалится мне на голову и снова начнет свой бесстыдный шантаж…»

Швырнув в огонь письмо «братца», лже-Арман вновь взялся за бумаги; но лоб его прорезали глубокие морщины – самые мрачные мысли неотвязно терзали его.

Мэри этим утром поднялась почти так же рано. Быстро, но тщательно, привела себя в порядок и позвонила лакею.

– Помните человека, что приходил вчера утром с письмом от господина Дарье?

– Да, сударыня.

– Он придет сегодня в половине десятого, чтобы повидаться с папой. Проведете его ко мне, в маленькую гостиную.

Мэри отправилась в гостиную. Вместо того чтобы сесть поближе к огню, она встала возле одного из окон, откуда были видны двор, ограда и вход с улицы. Ей казалось, что целая вечность отделяет ее от того момента, когда во двор шагнет, наконец, Люсьен Лабру.

Часы пробили половину десятого. Почти в тот же миг звякнул колокольчик, и Люсьен направился к ступенькам лестницы, ведущей в особняк. Кровь прилила к сердцу Мэри, и она схватилась за грудь. Лакей впустил Люсьена. Мэри сделала над собой отчаянное усилие, стараясь подавить охватившее ее волнение и дышать ровно, но, когда она заговорила, голос ее звучал нетвердо:

– Папа приехал, господин Люсьен, так что я могу тотчас же представить вас.

– Вы уже говорили с ним обо мне, сударыня? – спросил он.

– Нет, пока я ему ничего не говорила… Только удостоверилась, что он еще никого не нашел на то место, занять которое вы желаете. Я решила, что лучше действовать в вашем присутствии. Так положитесь во всем на меня и идемте!

Она протянула молодому человеку руку – маленькую и горячую; взявшись за нее, он почувствовал, как она дрогнула. Мэри вышла из гостиной и остановилась в комнате возле библиотеки.

– Подождите меня здесь, – сказала она, – и приготовьте письмо Жоржа Дарье.

Девушка тихонько постучала в дверь библиотеки, потом вошла туда.

– Как, это ты, детка? Ты уже встала?

– Да что ты, папа! Вот было бы мило, если бы я в половине десятого еще валялась в постели!

– Значит, ты пришла позвать меня на завтрак?

– Нет. За стол мы сядем чуть позже. Я пришла поговорить с тобой по делу.

– По делу! Ты с таким серьезным видом об этом объявила!

– Потому что и разговор предстоит серьезный!

– Тогда говори, прелесть моя; слушаю тебя очень внимательно.

И Мэри, усевшись рядом с отцом, начала:

– Представь себе, в голову мне пришла одна затея! Обещай мне согласиться на то, о чем я тебя попрошу.

– Ты прекрасно знаешь, что, если это реально, то все будет сделано. Разве я тебе когда-нибудь в чем-то отказывал?

– Нет, никогда… Так вот, затея моя заключается в следующем: я хочу, чтобы самый первый служащий был принят на твой завод по моей рекомендации.

– Что означает, радость моя, что ты взяла кого-то под свое высокое покровительство и собираешься мне его рекомендовать.

– Совершенно верно! Ты сказал, что в самом ближайшем будущем тебе понадобится главный инженер, чтобы руководить чертежной мастерской, которую ты собираешься открыть уже сейчас. Тебе нужен образованный, умный, практичный человек, на которого ты сможешь положиться как на себя самого… Ты ведь говорил мне это, правда?

– Говорил и еще раз могу повторить. А у тебя что, именно такой уникум для меня заготовлен?

– Да, и ты примешь его на работу; за него готова поручиться не только я, но и твой адвокат господин Жорж Дарье.

– Ах, вот как! Мой адвокат солидарен с тобой в этом вопросе?

– Речь идет о друге Жоржа Дарье… И очень близком… о его товарище по коллежу. Господин Дарье готов поручиться за него как за себя самого. Мне кажется, что, если я внесу свою лепту в создание твоего нового предприятия, это принесет тебе счастье; кроме того, мы сделаем доброе дело. Нашему с господином Дарье протеже, как я поняла из его весьма немногословного пояснения, пришлось пережить большое несчастье, и в настоящее время он занимает положение, не слишком соответствующее его достоинствам, а ты можешь изменить все к лучшему и сделаешь это, правда?

Миллионер обнял дочь и еще раз поцеловал.

– А ты достойная ученица моего адвоката! – с улыбкой сказал он. – С такой убедительностью в речах ты бы все процессы подряд выигрывала.

– А этот выиграла? – живо спросила Мэри.

– Сейчас посмотрим. Тут никак нельзя допустить, чтобы чувства возобладали над разумом! Человек, которому предстоит стать моей правой рукой, моим заместителем, должен обладать довольно специфическими и весьма редкими качествами. Мне очень хочется сделать приятное Дарье, а тебе – особенно, но прежде всего я хочу быть уверен, что тот, о ком идет речь, способен справиться с ответственными задачами, которые ему предстоит выполнять, и что я совершенно спокойно смогу на него положиться, доверив свои полномочия. Поэтому я сейчас же напишу вашему протеже и попрошу его прийти для личной беседы.

– Нет ни малейшего смысла писать, – торжественно сказала Мэри. – Он здесь, в соседней комнате, с рекомендательным письмом господина Дарье в руках.

– Ну, тогда это самый настоящий заговор, – рассмеявшись, сказал миллионер.

– Заговор, папа, заговор; и ты падешь его жертвой, ибо не откажешься встретиться с лучшим другом твоего адвоката.

– Нет, конечно…

Мэри радостно бросилась к дверям и распахнула их.

– Входите, господин Люсьен! – крикнула она. – Папа ждет вас.

Люсьен, с письмом в руке, на дрожащих ногах шагнул вперед.

Поль Арман пристально глянул на него. Похоже, проситель произвел на миллионера благоприятное впечатление: несколько напряженное до этого лицо промышленника прояснилось.

– У вас письмо от господина Дарье, сударь? – доброжелательно спросил он.

– Да… Вот оно.

– И одновременно вас весьма настоятельно рекомендует моя дочь. Поэтому мне очень хочется пойти навстречу вашим желаниям, но дело есть дело, вы это не хуже меня знаете, и я ничего не могу решить, не побеседовав с вами самым серьезным образом.

– Совершенно справедливо с вашей стороны, сударь.

– Папа, – сказала Мэри, – я оставлю вас наедине и с нетерпением буду ждать результатов вашей беседы.

– Ступай, милая.

Девушка вышла, ободряюще глянув на Люсьена; тот поклонился. Поль Арман жестом предложил ему сесть, и молодой человек, волнение которого возрастало по мере приближения решающего разговора, опустился на стул напротив него.

– Как я понял, вы претендуете на должность главного инженера на моем предприятии?

– Да, сударь; и я, поверьте, нисколько не заблуждаюсь относительно той высокой ответственности, которая возлагается на занимающего этот пост, равно как и относительно тех качеств, которыми надлежит обладать… Но прежде чем мы продолжим нашу беседу, ознакомьтесь, пожалуйста, с письмом, которое я имел честь вручить вам. Оно написано человеком, знающим меня хорошо, и он взялся за меня поручиться.

Жак Гаро вскрыл письмо, прочел лишь начало и, не дочитав до конца, положил перед собой.

– Жорж Дарье, – сказал он, – пишет о вас очень убедительно, как человек, совершенно уверенный в ваших достоинствах. Его письмо нисколько не похоже на банальную рекомендацию. Вы ведь учились в Школе искусств и ремесел?

– Да, сударь, и специализировался на железнодорожном машиностроении, то есть именно на том аспекте механики, который, судя по газетным статьям, интересует вас в данный момент. Я не ограничивал себя лишь теорией, знаком и с практической стороной дела. Вполне могу встать за тиски, орудовать напильником или даже взяться за молот, чтобы показать рабочим, как выковать и подогнать ту или иную деталь.

– Браво, это и в самом деле доказывает, что вы на редкость умны. О том, знакомы ли вы с чертежным делом, наверное, и спрашивать не стоит?

– Если бы я не был с ним знаком, вряд ли бы осмелился явиться сюда. Поскольку у меня не было работы, я согласился брать заказы на чертежи от предприятия «Симоне и К°» в Сент-Уане, чем, собственно, сейчас и занимаюсь.

– О! – произнес лже-Арман, снова посмотрев на молодого человека очень внимательно. – Значит, вы делаете чертежи для предприятия «Симоне и К°»? Сколько вам лет?

– Двадцать семь.

– Вы парижанин?

– Не совсем, но почти: я родился в Альфорвилле.

Услышав слово «Альфорвилль», лже-Арман почувствовал себя так, словно его ледяной водой окатили. Он вздрогнул; затем, еще пристальнее вглядевшись в Люсьена, спросил:

– Ваш отец жив?

– Нет, сударь.

– Но мать хотя бы жива?

– Нет, сударь… оба умерли… Мать – когда я родился… Отец – когда я был совсем ребенком…

Тревога возросла настолько, что стала почти заметной.

– Вот как! Значит, вы – сирота… А чем, позвольте спросить, занимался ваш отец?

– Он был весьма известным в свое время инженером и имел довольно большой завод в Арфорвилле.

Лже-Арман побледнел, как привидение.

– Как вас зовут? – нетвердым голосом спросил он.

– Люсьен Лабру.

– Люсьен Лабру… – повторил миллионер, чувствуя, что у него волосы на голове зашевелились.

– Да, сударь, – произнес Люсьен, удивленный столь явным ошеломлением, охватившим промышленника. – Вы были знакомы с отцом?

Почему-то именно этот вопрос, способный, казалось бы, окончательно выбить Жака Гаро из седла, помог ему обрести хладнокровие.

– Да, – решительно сказал он, – я знал вашего отца… Знал по работе, и мы были дружны… если, конечно, его звали Жюль Лабру.

– Именно так, сударь.

– Тогда вам вполне понятно, почему меня охватило волнение, когда я внезапно услышал о человеке, которого очень любил; о его трагической гибели я с болью узнал в Соединенных Штатах.

– А! Значит, вам известно, как погиб мой несчастный отец?

– Да, сударь… он был убит на собственном, объятом пламенем заводе! – тихо сказал Жак: его била дрожь.

– Убит злодейски… – заметил Люсьен, – на подожженном убийцей заводе.

– Если память не изменяет мне, – совершенно спокойно произнес Жак, – убийцей оказалась женщина… заводская привратница.

– Судьи сочли этот факт вполне доказанным, коль скоро вынесли приговор Жанне Фортье… Но я не верю.

Поль Арман опять вздрогнул.

– Вы полагаете, женщина, имя которой вы назвали, невиновна?

– Да, сударь.

– Но, насколько я помню, против нее было столько улик, что не оставалось ни малейшего сомнения в ее виновности.

– Родственница, воспитавшая меня, кое-что мне рассказала, умирая; из ее слов следует, что некто другой был куда более заинтересован в смерти отца, нежели приговоренная женщина.

– Некто другой? – переспросил Жак, изо всех сил стараясь не поддаваться охватившему его ужасу. – И кто же?

– Так, один проходимец, старший мастер завода… Отец, полностью доверяя этому человеку, открыл ему секрет своего последнего изобретения, и наверняка ради того, чтобы присвоить его, тот и пошел на преступление.

– А как звали старшего мастера?

– Жак Гаро… Да… Я хорошо запомнил это имя.

– Но ведь этот человек погиб в огне, пав жертвой своей преданности хозяину, – так, по крайней мере, говорили.

– Не верю я ни в его преданность, ни в его смерть; негодяй самым подлым образом разыграл комедию.

– И вы можете доказать это?… – в ужасе вскричал промышленник.

– К несчастью, нет, сударь; но ведь Жак Гаро написал письмо Жанне Фортье, в которую был влюблен, и в нем признался, а точнее – объявил о том, что готовит преступление.

– А почему же Жанна Фортье не предъявила письмо суду?

– Его уже не было… пожар уничтожил его.

Лже-Арман помотал головой.

– Все это весьма сомнительно, ибо основано лишь на предположениях.

– Может быть. Но существуют еще предчувствия, и вряд ли предчувствие такого рода может обмануть сына убитого. Рано или поздно на эту тайну прольется свет… И наступит день возмездия. Я должен отомстить за своего убитого отца!

Холодный пот выступил на висках убийцы. Тем не менее он решил взять дерзостью.

– Ну! – возразил он. – Что вы можете сделать? Со времен альфорвилльской трагедии двадцать два года минуло… Если даже предположить, что Жак Гаро жив и в самом деле является убийцей, он защищен теперь сроком давности.

– Какое мне дело до срока давности? Если Жак Гаро жив и если он попадется мне, я обойдусь и без помощи правосудия… Преступным путем получив состояние, этот подлец наверняка сменил фамилию, обзавелся семьей и процветает. Поднимется страшный скандал и неизбежно повлечет за собой презрение и ненависть со стороны всех родственников и знакомых – такого рода месть вполне удовлетворит меня.

Не в силах справиться с волнением, миллионер вскочил. Некоторое время он нервно ходил по комнате. Потом вдруг остановился и совсем уже другим тоном произнес:

– Вполне понимаю ваше намерение отомстить за отца, но не думаю, что оно осуществимо. Вернемся же к нашему разговору… Вы хотите получить на моем предприятии работу, которая надежно обеспечит вас не только в настоящем, но и в будущем? Ну что ж, вы получите ее.

– Ах! Сударь!

И в порыве благодарности Люсьен сжал руки Жака Гаро в своих. Руки были ледяными. Миллионер постарался поскорее их убрать – как бы ненароком – и продолжил:

– Вы – человек способный и образованный; к тому же работали на «Симоне и К°». Я беру вас. Вы станете моим вторым «я». Должность главного инженера даст вам полное право как угодно распоряжаться в цехах. Вы сами будете выбирать чертежников, старших мастеров и рабочих. Не стоит терять ни минуты. Я хочу, чтобы чертежная мастерская, которую я намерен временно оборудовать прямо здесь, начала работать не позже чем через три дня. Из своей поездки я привез заказы на работу, которую нужно выполнить в самые короткие сроки. И вы мне можете понадобиться в любой момент. Значит, вам нужно поселиться где-то рядом. Для начала я назначу вам жалованье в двенадцать тысяч франков в год. Этого достаточно?

– Конечно, о такой сумме я и мечтать не смел!…

– Короче, вы согласны?

– И очень вам признателен.

– Хорошо! Договорились… С завтрашнего дня явитесь руководить устройством мастерской в большой комнате рядом с этой, там вполне поместится с дюжину чертежников. Я сегодня еду на строительство в Курбвуа, и вы поедете со мной – хочу, чтобы вы собственными глазами увидели, какого масштаба завод.

– Я быстро позавтракаю и вернусь, – сказал Люсьен.

– Завтракать вы будете с нами…

– Сударь, вы слишком добры… Благодаря вам столь мрачно представлявшееся мне прежде будущее становится просто лучезарным. Как мне благодарить вас за то, что вы для меня делаете?

– Благодарить следует не меня, а мою дочь, вашего друга Жоржа Дарье и, наконец, самого себя и свои достоинства. Стало быть, друг мой, договорились… Дорога в гостиную вам уже знакома; идите туда и вместе с Мэри подождите меня немного… Скажите ей, что я буду минут через пять и что вы завтракаете с нами.

Люсьен вышел и направился в гостиную; он был опьянен радостью, едва мог поверить в свое счастье.

Жак Гаро, удрученный и совсем разбитый, рухнул в кресло.

– Люсьен Лабру! – сдавленным голосом произнес он. – Сын убитого мною человека! И рекомендует мне его моя родная дочь!… Он является ко мне, заручившись ее покровительством! Люсьен Лабру – в моем доме! И Люсьен Лабру верит в невиновность Жанны Фортье… И в то, что преступление совершил Жак Гаро… И двадцать один год спустя намеревается учинить страшный скандал, дабы отомстить за отца… А этот скандал обесчестит не только меня, но и мою дочь! Нет… Этого произойти не должно!… И не произойдет.

Сей молодой человек теперь всегда будет при мне. Нужно, чтобы он жил здесь, под боком, чтобы я всегда мог знать, чем он занят, какие у него в голове бродят мысли, и при необходимости – если он вдруг заподозрит, что богатый промышленник Поль Арман не кто иной, как поджигатель и убийца Жак Гаро, – мог устранить его, как убрал в свое время его отца.

Мэри с тревогой ждала результатов подготовленной ею встречи. Увидев, что молодой человек входит в гостиную с сияющим лицом, она шагнула ему навстречу.

– Говорите же скорее! Ну что?

– Все прекрасно.

– Папа вас берет?

– Да, сударыня. С сегодняшнего дня я работаю на его новом заводе в качестве главного инженера.

Мэри не смогла скрыть охватившее ее волнение и, едва держась на ногах, ухватилась за стул. Люсьен бросился, чтобы поддержать ее.

– Вам плохо, сударыня? – запинаясь, проговорил он.

– Нет… О! Это от радости… Мне так хотелось, чтобы отец согласился взять вас… Простите мне эту слабость… Она уже прошла… все в порядке.

Девушка и в самом деле успокоилась – по крайней мере внешне.

– Мне остается лишь выразить вам свою признательность за то, что вы столь великодушно оказали мне поддержку. Я никогда об этом не забуду и всю свою жизнь буду вам признателен.

Мэри протянула ему руки.

– Посмотрим, вспомните ли вы об этом завтра! – с улыбкой сказала она.

Люсьен взял хорошенькую ручку и почтительно коснулся ее губами. Больная девушка почувствовала, как сердце у нее в груди затрепетало.

«Ах! – подумала она. – Я ведь люблю его! Точно – люблю!»

Затем, овладев собой, спросила:

– Значит, в самое ближайшее время вы приступаете к работе?

– С завтрашнего дня… А сегодня еду с господином Арманом в Курбвуа.

– Значит, вы с нами завтракаете?

– Да! Ваш отец просил меня предупредить вас.

– Чудесно!… Бегу отдавать необходимые распоряжения. Простите, но вынуждена вас на минутку покинуть.

Мэри вышла из гостиной, приказала лакею поставить на стол еще один прибор и отправилась в библиотеку за отцом. Тот встал, увидев дочь.

– Ну, радость моя, поговорила со своим протеже? Ты довольна?

– Да, да, папочка! Очень довольна! Ты даже не представляешь, как я довольна! И очень тебя люблю…

Миллионер смотрел на дочь – по хорошенькому личику текли слезы радости. Он нахмурился – внезапно в голове у него мелькнула одна странная мысль, смутный страх закрался в душу.

Ему страшно было самому себе признаться, что он понял причину слез больной дочери, и он воспротивился этой мысли.

– Идем завтракать, милая, – сказал он.

Пока они сидели за столом, Поль Арман завел со своим служащим сугубо деловой разговор. Люсьен отвечал на его вопросы так, что сразу становилось ясно: он далеко пойдет, в его лице отец Мэри приобрел действительно ценного помощника. Мэри сияла.

Вечером, в восторге оттого, что наконец освободился, молодой человек отправился докладывать о результатах своего визита Жоржу Дарье, а потом – невесте, которая наверняка уже удивлялась и беспокоилась, что его нет так долго.

Девушка была не одна, что, впрочем, нисколько не мешало ей прислушиваться к малейшему звуку на лестнице. У нее сидела Жанна Фортье, разносчица хлеба. Клермонская беглянка, постоянно влекомая к Люси неким таинственным и непреодолимым инстинктом, час назад постучала в дверь мастерицы. Под мышкой у нее был какой-то сверток.

– Ой, это вы, мамаша Лизон! – воскликнула Люси, увидев в дверях славную женщину. – Надеюсь, вы пришли нынче вечером не для того, чтобы вручить мне завтрашний хлеб?

– Нет, милая барышня… – ответила Жанна, входя и закрывая за собой дверь. – Я хочу вас попросить об одной услуге.

– С радостью сделаю все, что в моих силах.

– Сил тут много не потребуется.

– Ну что ж! Садитесь напротив меня и, пока я вожусь с этим платьем, которое должно быть готово к завтрашнему вечеру, расскажите мне, о чем речь.

Жанна взяла стул и устроилась напротив девушки, с нежностью и восторгом глядя на нее.

– Дело вот в чем, госпожа Люси… Сегодня днем я проходила мимо магазина модных товаров. На витрине там были выставлены вещи по очень невысоким ценам. Я поддалась искушению и чуть ли не даром купила кусок ткани.

– Значит, вы хотите заказать мне платье?

– Да, если вы будете так добры и окажете мне эту услугу.

– Да я же сама вам предлагала! Материю принесли?

– Вот она.

– Прекрасно, положите ее вон туда. Сейчас закончу эту штуку сметывать и сниму с вас мерку. Вы сможете немножко подождать?…

– О! Конечно! Вторую разноску я уже закончила и теперь свободна до самого утра. Так что не торопитесь…

– Я люблю работать быстро…

Люси лихорадочно работала иглой, время от времени поглядывая на дверь. Жанна видела, что девушка чем-то очень озабочена, но не могла понять причины.

– А давно вы шитьем занимаетесь? – спросила она: ей вдруг захотелось узнать что-нибудь о прошлом девушки.

– Почти шесть лет, мамаша Лизон…

– А учились вы этому в Париже?

– По-настоящему – да… Но вообще шить начала еще в приюте, где выросла…

Жанна вздрогнула.

– Вы выросли в приюте? – живо спросила она.

– Да, мамаша Лизон, – грустно ответила мастерица. – Я никогда не знала ни отца, ни матери. Меня совсем маленькой оставили в приюте для подкидышей.

С головой уйдя в работу, Люси не могла заметить того глубокого волнения, что отразилось на лице Жанны.

– И давно это было?

– Двадцать один год назад…

– Двадцать один год! – повторила Жанна, мысленно переносясь в те страшные годы. – А сколько же вам лет?

– Судя по тому, что мне говорили, должно быть где-то года двадцать два.

– А вы не знаете, вас туда отдали сами родители или чужие люди, которым родители доверили ваше воспитание?

– Не знаю!

– Но в приюте-то должны были знать?

– Детям эту тайну они раскрывать не имеют права. Нужно, чтобы тот, кто оставил ребенка, явился за ним сам, либо прислал доверенное лицо, и указал дату, время помещения младенца в приют, описал те вещи, что оставил при нем в свое время, чтобы легче было ребенка отыскать.

– Значит, вы даже не знаете, были ли такие вещи при вас?

– Были; об этом мне сказали.

– А ваше имя – Люси? – дрожа, спросила Жанна.

– В приют я попала в день святой Люси. Наверное, поэтому меня так и назвали!

«Значит, она получила это имя совершенно случайно… – подумала Жанна, и сердце у нее сжалось: – А я-то уже вообразила… сама не знаю, с чего… Ну вот и конец всем моим мечтаниям…»

В этот момент на лестнице послышались шаги. Люси бросилась к двери, приоткрыла ее и, высунувшись на площадку, прислушалась. Шаги стихли где-то на третьем этаже.

– Это не он! – прошептала девушка, возвращаясь назад; лицо у нее омрачилось.

Жанна заметила внезапную грусть.

– Вы кого-то ждете, госпожа Люси?

– Да, мамаша Лизон… и вы его знаете… Я жду господина Люсьена.

– А! Того молодого человека, что живет напротив вас…

– Да… Он мой жених, и вы легко поймете мое беспокойство, если узнаете, что сегодня утром он пошел узнать насчет работы, от которой зависит все наше будущее. Если его возьмут, через год мы поженимся… он мне так обещал.

На лестнице снова послышался гул шагов.

– Ах! На этот раз я не ошибаюсь! – побледнев от волнения, воскликнула девушка. – Он!

Едва Люси успела сказать это, как дверь распахнулась. Сын Жюля Лабру вихрем влетел в комнату; лицо его сияло.

– Победа, дорогая Люси!… – вскричал он. – Победа!…

– У вас все получилось? – пролепетала девушка; на глазах у нее выступили слезинки.

– Получилось, и лучше некуда… Я тотчас же был назначен на ту должность, о которой мечтал. После завтрака мы вместе ездили на стройку в Курбвуа. Вернувшись в Париж, я сразу же побежал к Жоржу Дарье доложить, какое счастье мне принесло его рекомендательное письмо, и теперь я наконец здесь, дорогая Люси; я очень счастлив и хочу поделиться своим счастьем с вами, ибо очень скоро у нас все будет общее.

Люсьен взял руки невесты, поочередно поднес их к губам и, улыбаясь, продолжил:

– Я получил должность главного инженера с годовым окладом в двенадцать тысяч франков.

– Двенадцать тысяч франков! – не веря своим ушам, повторила Люси. – Но это же целое состояние!

– Если и не состояние, то совсем неплохое начало для того, чтобы со временем его заработать. С завтрашнего дня я приступаю к исполнению своих обязанностей. Через год моя маленькая Люси станет моей женой, а через пять-шесть лет, если мы будем жить достаточно экономно, у нас накопится тысяч тридцать, и можно будет встать на собственные ноги и заново отстроить часть отцовских цехов на землях в Альфорвилле, которые мне удалось сберечь.

Услышав эти слова, Жанна вздрогнула точно так же, как лже-Арман утром.

– Ваш отец жил в Альфорвилле? – изменившимся голосом спросила она.

– Да, мамаша Лизон.

– А как его звали?

– Жюль Лабру; двадцать один год назад его убили, а принадлежавший ему завод сожгли.

Жанна почувствовала, что у нее подгибаются ноги. Душу ее охватил леденящий ужас. Она – невиновная, но всеми признанная виновной в поджоге, краже и убийстве, она, сбежавшая из клермонской тюрьмы, стояла перед сыном Жюля Лабру, который, по мнению правосудия, был сыном ее жертвы.

– Смерть моего отца в свое время наделала много шума, – продолжал Люсьен, обращаясь к Жанне. – Вы, наверное, тоже что-то слышали?

– Да… – ответила разносчица хлеба.

– Тогда во всем виновной признали одну женщину… Вы помните?

– Помню…

– Суд присяжных вынес ей приговор, но в самом ли деле эта несчастная была преступницей? Или стала жертвой рокового стечения обстоятельств и ужасной судебной ошибки? Хотел бы я это знать!

– Вы верите в невиновность приговоренной? – жадно спросила Жанна.

– Не то чтобы верю… я сомневаюсь в том, что она была виновна… и буду сомневаться до тех пор, пока не встречу человека, который якобы пал жертвой своей преданности: по-моему, он самым подлым образом разыграл комедию, чтобы незаметно сбежать и спокойно воспользоваться украденным состоянием.

Жанна едва не выдала себя. Имя Жака Гаро так и вертелось у нее на языке, но она все же сдержалась и промолчала. Разумнее было бы хранить тайну, ибо мало объявить себя невиновной – нужно как-то это доказать. А доказательств, как и во время суда, у нее не было. Тем не менее она испытала огромную неожиданную радость, ведь на такое она и надеяться не смела: сын якобы ею убитого человека не верит, что преступление совершено ею.

Минуты две все молчали, потом Жанна спросила:

– Значит, вы полагаете, что этот человек жив. А что вы сделаете, когда отыщите его?

– Удостоверюсь, что он действительно убийца моего отца, а потом отплачу ему злом за зло и потребую оправдания несчастной женщины, на долю которой выпали такие страдания.

– Может быть, ее уже нет в живых… – прошептала Жанна.

– Может быть и так, но это я скоро выясню… Один из моих друзей – адвокат, фигура во Дворце правосудия весьма уважаемая; он намерен навести справки, в какой тюрьме содержат Жанну Фортье. Если она жива, я обязательно встречусь с нею… Она не солжет… Я пообещаю ей сделать все возможное и невозможное для того, чтобы добиться ее освобождения, и сдержу свое слово, ибо какое-то предчувствие подсказывает мне, что рано или поздно я найду убийцу отца.

Жанна опять едва не выдала себя. Губы у нее дрогнули, она чуть не крикнула Люсьену: «Та, которую вы хотите отыскать, жива… И стоит сейчас перед вами… Это я!…»

Но с губ не сорвалось ни звука. Ведь одно лишнее слово, и ее арестуют, вновь отправят в тюрьму, и – прощай все надежды: она никогда не увидит детей. И все-таки, пристально глядя на молодого человека, Жанна отважилась спросить:

– А ведь у той несчастной женщины были дети. Что с ними стало?

– Не знаю.

Больше вдова Пьера Фортье не могла говорить на эту тему. Она умолкла, опустив голову. Люсьен, обращаясь к невесте, сказал:

– Значит, малютка Люси, теперь вы счастливы?

– Да! Очень, очень счастлива!

– Только отныне, – добавил Люсьен, – нам придется реже видеться.

– Почему же?

– Господин Арман хочет, чтобы я всегда был у него под рукой, значит, мне придется переехать куда-нибудь поближе к нему.

– Понимаю, друг мой… – смиренно сказала Люси. – Ваше постоянное присутствие там и в самом деле необходимо. Меня это немножко огорчает, но ведь речь идет об исполнении возложенных на вас обязанностей, и мне придется смириться. Конечно, поначалу одиночество будет меня жестоко терзать, но ведь вы сможете время от времени заглядывать сюда хоть на пару минут, к тому же все воскресенья – наши…

– Конечно, я буду проводить их только с вами, и с превеликой радостью! – воскликнул Люсьен. – Ненаглядная моя, я очень счастлив, что вы так благоразумны. Надежда выручит нас в трудные минуты, недели побегут быстро… А переехать я должен завтра же.

– Как бы быстро время ни бежало, – вздохнув, прошептала девушка, – все равно мне будет очень одиноко!

– Господин Люсьен, – шагнула вперед Жанна Фортье, – а сколько вы платите за квартиру?

– Сто пятьдесят франков… и заплатил вперед. Теперь, если консьержка не найдет сразу же нового жильца, пропали мои деньги, а это больше чем три четверти от внесенной мной платы.

– Мне очень хотелось бы поселиться здесь вместо вас.

– Правда, мамаша Лизон? – воскликнула Люси.

– Да, Милая барышня! Я с удовольствием поселюсь рядом с вами. Вы и представить себе не можете, как я вас люблю, и господина Люсьена тоже. Для меня будет большой радостью сидеть с вами и говорить о нем.

– Вот и хорошо, мамаша Лизон, значит, мы оба с вами переезжаем, вы поселитесь здесь вместо меня, и я буду рад, что моя невеста не одна. Будете с ней болтать о том, кто ее так любит, что и жизни без нее себе не мыслит… А засим вынужден признаться, что голоден, как волк. И если моя малютка Люси проявит милость, она предложит нам поужинать.