Текст книги "Лучше умереть!"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

И Аманда уже собралась было устроить в доме основательный обыск, как вдруг услышала звук шагов в вестибюле. Она быстро села на стул и притворилась, будто читает книгу. Овид с улыбкой вошел в комнату.

– А я думал, вы в саду, голубушка моя, – сказал он.

– Ветер сегодня довольно холодный, так что я решила вернуться… Вы отправили мое письмо?

– Это было главной задачей моей прогулки.

– Вы не раздумали ехать завтра?

– Нет; если бы я не боялся огорчить вас, то уехал бы даже сегодня вечером, чтобы как можно скорее оказаться опять рядом с вами.

– Ну что ж, в таком случае сегодня и уезжайте. Я тут, правда, буду скучать. Когда вы вернетесь?

– Послезавтра, вне всяких сомнений. Но я не хочу, чтобы вы сидели тут без денег. Вот вам на всякий случай…

Овид положил на стол крупную купюру и сказал:

– А теперь, голубушка моя милая, прощайте; точнее – до свидания. Чтобы успеть на поезд, времени у меня в обрез…

– Ступайте же!

Овид отпер шкаф, достал чемодан, положил в него туалетные принадлежности, поцеловал Аманду в лоб и быстро вышел.

«А! Гадкий негодяй, мошенник и лгун, – думала Аманда, прислушиваясь к звуку удалявшихся шагов. – Решил быстренько уехать, а точнее – сбежать, потому что боится Рене Боска… Он вернется послезавтра!… Обхохочешься! Рассчитывает, что отделался от меня навсегда, но он глубоко ошибается. Мы с вами еще увидимся, господин барон Арнольд де Рэйсс, и очень даже скоро…»

Вечером зашла Мадлен, и Аманда сказала ей, что теперь будет обедать и ужинать за общим столом, а потом поинтересовалась, как чувствует себя пострадавший в катастрофе Дюшмэн, и даже выразила желание посетить его тайком от всех. Мадлен, давно уже привыкшая видеть и слышать все, что угодно, и ничего при этом не говорить, обещала ей устроить свидание с молодым человеком сразу же, как только тот будет в состоянии разговаривать.

Глава 5

Госпожа Опостин, получив письмо Аманды, сразу же написала ответ, разрешая девушке продлить отпуск. Она собиралась уже отправить письмо, когда доложили, что в гостиной ее ожидает госпожа Арман; портниха тотчас отправилась в гостиную. Перемены, произошедшие во внешности клиентки, поразили ее. Мэри выглядела почти совсем здоровой. Щеки ее округлились, глаза не горели больше лихорадочным огнем, а красные пятна на скулах почти совсем исчезли.

– Я пришла, милочка, выбрать ткани и фасон, – сказала она, – меня интересуют наряды для приемов, бальные платья и подвенечное.

– Подвенечное платье… – машинально повторила госпожа Огюстин. – Вы хотите сказать, что мне выпадет честь шить подвенечное платье вам?

– Очень даже может быть. В принципе этот вопрос уже решен, осталось лишь назначить дату; однако мне вовсе не хотелось бы заниматься всякими мелочами накануне свадьбы, и, если вы не против, давайте позаботимся об этом заранее…

– К вашим услугам. Только та мастерица, что обычно на вас работает, не сможет нам помочь. Бедняжка очень больна.

Мэри, сдвинув брови, сухо заметила:

– Ну что ж, у вас есть и другие работницы. Пожалуйста, покажите мне ткани.

Госпожа Огюстин озадаченно посмотрела на Мэри и поинтересовалась:

– Неужели Люси имела несчастье что-то сделать не так или обидеть вас, сударыня? Прежде вы относились к ней с такой симпатией!

– Вы очень меня обяжете, если не будете больше говорить об этой девушке, – отрезала Мэри.

– Не буду и все-таки очень вас прошу: скажите, в чем же провинилась Люси?

– Я ни в чем не обвиняю госпожу Люси, и вполне довольна ее работой. Просто не желаю впредь иметь с ней дела и тем более не хочу, чтобы она появлялась у меня в доме.

– Но почему?

– Потому что я так хочу, и этого, по-моему, вполне достаточно! – высокомерно заявила Мэри.

Госпожа Огюстин питала к Люси особую – почти материнскую – привязанность. Агрессивность Мэри очень огорчила ее. И она почтительно, но достаточно твердо сказала:

– К сожалению, сударыня, подобный ответ меня никоим образом не удовлетворяет. Вы вынуждаете меня усомниться в девочке, которой я полностью доверяла, вдобавок она была опасно ранена из-за того, что выполняла порученную мной работу! Вы явно недовольны ею. И я имею полное право знать причину вашего недовольства, более того – я просто обязана ее знать. И если Люси недостойна дружеского отношения, отныне я буду обращаться с ней совсем иначе.

– Мне нечего вам сказать.

В этот момент шторка на дверях гостиной раздвинулась, и на пороге появилась Люси – страшно бледная, она едва держалась на ногах.

– Когда беретесь делать подлость, сударыня, – сдавленным от волнения голосом произнесла она, – имейте хотя бы храбрость довести ее до конца.

Мэри затряслась от гнева.

– Люси… Люси… – воскликнула госпожа Опостин.

– О! Простите меня, сударыня, – сказала мастерица, – я ведь была тут, за шторкой… Ждала, пока вы освободитесь, чтобы не мешать. Я случайно услышала то, что говорила барышня, и не могла совладать с собой от возмущения. Она оскорбляла меня… говорила в таких выражениях, что вы Бог знает что могли обо мне подумать… а я так дорожу вашим доверием и добрым отношением… Была затронута моя честь! Так разве я могла смолчать?… Теперь я тут! Попросите же госпожу Арман в моем присутствии объяснить, почему она не хочет, чтобы впредь я когда-либо появилась в ее доме. Посмотрим, посмеет ли она при мне подобным же образом оскорблять меня и дальше!

– Сударыня, – сказала Мэри, обращаясь к портнихе, – вы позволяете оскорблять меня в вашем доме!…

– Я требую, чтобы вы объяснились! – перебила ее Люси. – Разве это оскорбление? Полноте, сударыня; или вы уже запамятовали, как всего лишь неделю назад соизволили приехать на набережную Бурбонов и самолично не поленились подняться на седьмой этаж, дабы попросить кое о чем бедную мастерицу?

– Довольно! – крикнула Мэри.

– Нет, вы меня выслушайте. Я не хочу, чтобы меня чернили за глаза, слышите – не хочу!

– Я не желаю больше этого слушать, – произнесла Мэри и кинулась к дверям.

Невеста Люсьена Лабру преградила ей путь.

– Люси… Люси… – в испуге повторяла госпожа Огюстин.

– Я не хочу, чтобы меня чернили, сударыня! – заявила девушка. – И вправе оправдать себя. А потом уж сами решайте. Госпожа Арман, похоже, уже не помнит, как неделю назад стояла передо мной на коленях, умоляя меня принести себя в жертву, и предлагала деньги – огромную сумму, три тысячи франков, лишь бы я уехала из Парижа. И знаете, почему? Потому что я – ее соперница! Она влюбилась в человека, который любит меня и которого я тоже люблю! И это – единственная причина ее ненависти ко мне! Спросите у нее самой, так ли это! Ну же, сударыня, разоблачите меня, если я лгу! Вы любите Люсьена Лабру. Завоевать его вы не смогли, и поэтому решили купить… а меня вы ненавидите потому, что прекрасно знаете: если вам и удалось купить себе его фамилию, сердце его вы не купите ни за какие деньги, ибо оно всегда будет моим!

– Смотрите, я ведь тоже кое-что могу рассказать! – произнесла Мэри; губы у нее совсем побелели, а глаза зловеще сверкали.

– Я не боюсь этого, я презираю вас, и с гордо поднятой головой готова выслушать из ваших уст очередную подлость.

– Вы еще не знаете, что мне известно, как вас зовут… – сказал Мэри.

– Меня зовут Люси… Вы намекаете на фамилию моей матери. Так это еще одна подлость с вашей стороны! Да, честь моей матери запятнана приговором суда. А вам-то что до этого? Разве вы вправе оскорблять ее саму и ее ни в чем не повинную дочь? Меня зовут Люси Фортье… Ну и что? Я в чем-то виновата? Вот мы с вами стоим сейчас друг перед другом; вы – богаты, я – бедна. Ваше имя ничем не запятнано, а мое запятнано. Ну так вот: как бы ни ничтожна была моя роль в этой жизни, я ни за что не променяла бы ее на вашу, ибо она просто отвратительна!

– Сударыня, – вскричала Мэри, обращаясь к госпоже Опостин, – или вы сейчас же прогоните эту особу, или я сочту, что вы меня тоже решили оскорбить. Ее мать приговорили к пожизненному заключению за кражу, поджог и убийство. Порода всегда скажется!

– Госпожа Люси, – сухо сказала госпожа Опостин, – зайдите в кассу и возьмите расчет. Больше вы у меня не работаете.

Люси смертельно побледнела.

– Вы прогоняете меня? – запинаясь, сдавленно спросила она.

– Я больше не нуждаюсь в ваших услугах.

Мэри торжествующе улыбнулась. Дочь Жанны Фортье увидела эту улыбку…

– А! Теперь вы довольны, правда? – сказала она, пристально глядя на соперницу. – Мало вам того, что отняли у меня моего любимого, мало того, что сердце мне разбили, так теперь я и работы по вашей милости лишилась! Вы лишили меня счастья и покоя, а теперь и кусок хлеба отбираете! Ведь куда бы я ни попыталась теперь устроиться, у меня непременно спросят, где я работала прежде… Я скажу, что у госпожи Опостин… И они поинтересуются, стоит ли брать меня, а она ответит: « Не связывайтесь с этой девушкой: ее мать приговорили к пожизненному заключению за кражу, поджог и убийство!…»

– Люси! – взволнованно прошептала знаменитая портниха.

– Ах! Сударыня, – разрыдалась Люси, – вы поступили со мной незаслуженно жестоко. Но я прощаю вас… От души прощаю… А что до вас, – добавила она, повернувшись к Мэри, – так Бог еще вас накажет!

Сказав это, она вышла.

В тот самый час Жорж Дарье вышел из дома и быстро зашагал по улице Бонапарта с набитым документами портфелем в руке. Вид у адвоката был очень озабоченный. Выйдя на набережную, он направился к стоянке извозчиков. Спеша по своим делам, Жорж не заметил, как из портфеля выпал на тротуар толстый конверт.

В этот момент со стороны улицы Сены появилась разносчица хлеба Жанна Фортье и, выходя на набережную, увидела потерянный молодым адвокатом пакет; она наклонилась и подняла его. На конверте было написано: Господин Жорж Дарье, адвокат.

«Жорж Дарье, – подумала она, – а ведь именно так зовут друга господина Люсьена Лабру. Конечно же, он и потерял этот пакет…»

Конверт не был запечатан. Жанна на ходу заглянула туда. Там лежали какие-то документы на гербовой бумаге и копия судебного решения.

– Похоже, тут какие-то важные документы, – пробормотала клермонская беглянка, – надо будет вернуть ему.

Жанна сунула конверт за нагрудник фартука и вскоре была уже на набережной Бурбонов. Люси вернулась только к одиннадцати. Там, в мастерской, она от возмущения не сумела справиться со своими чувствами и не отдавала себе отчета в том, что творит. Но едва она успела отойти на сотню шагов от заведения госпожи Огюстин, как пришла в себя, успокоилась и обрела способность здраво рассуждать. Только что госпожа Огюстин выгнала ее; теперь она осталась без работы, а следовательно, и без средств к существованию; и все это опять по милости особы, которая отняла у нее жениха; той самой особы, отец которой потрудился порыться в ее прошлом, дабы извлечь на свет позорное пятно, что лежит на имени ее матери. Острая боль пронзила сердце девушки. Душу ее охватило глубокое отчаяние. Все рушилось, и все словно сговорились мучить ее.

Когда Люси добралась до набережной Бурбонов, сил у нее уже почти не было. Она не плакала; глаза ее были сухи и как-то странно блестели; в крови у девушки разгоралась страшная лихорадка. Жанна Фортье, услышав, что Люси вернулась, поспешила к ней. Увидев изменившееся лицо, на котором застыло выражение полного отчаяния, разносчица хлеба поняла, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

– Господи! Детка, что случилось? – спросила она, охваченная внезапной дрожью. – У вас такой взволнованный вид!…

– Ах! Мне нанесли последний удар, мамаша Лизон! – пробормотала Люси. – Последний! Тот, которому полагается быть смертельным! Меня выгнали, как какую-нибудь… подлую негодяйку! И я осталась без работы… Столько страданий и мук, а теперь я еще и без куска хлеба. Право же, мамаша Лизон, мне остается лишь умереть…

В голове у Жанны все смешалось.

– Но почему хозяйка выгнала вас? – спросила она.

– Почему? – повторила Люси, вдруг страшно разрыдавшись. – Да потому, что я – дочь Жанны Фортье.

У Жанны перехватило дыхание. Она схватилась руками за горло, да так, что ногти впились в кожу.

– Кто же сказал ей об этом? – сдавленно спросила она.

– Кто? А вы не догадываетесь? Моя соперница… дочь того человека, что рылся в прошлом моей матери, стремясь разлучить меня с любимым… дочь миллионера Поля Армана!…

Слабым, едва слышным голосом Люси рассказала, что произошло в мастерской госпожи Опостин. Жанна, судорожно сжав кулаки, слушала; ноздри ее трепетали.

– Неужели же эти люди не понесут никакой кары? – произнесла она, когда дочь закончила свой рассказ. – Эти мерзавцы разве вправе разбивать чужую жизнь, клеветать на невинную девушку, обрекая ее на нищету и отчаяние? Нет! Нет! Такого допустить нельзя! Клевета – это преступление, и за нее карают по законам. Нам нужно обратиться в суд.

– Но как это сделать?

– Нужно найти адвоката… посоветоваться с ним… поручить ему вести дело… нельзя поддаваться отчаянию… Адвокат… – вдруг оживилась Жанна, вспомнив о найденном на набережной конверте. – Ведь друга господина Люсьена Лабру зовут Жорж Дарье?

– Да, милая моя Лизон.

– А вы знаете его адрес?

– Конечно. Он живет на улице Бонапарта, 87.

– Отлично! Вот к нему я и схожу.

– Не делайте этого, мамаша Лизон! Не надо к нему обращаться; он ведь друг Люсьена Лабру, он откажет вам…

– Кто знает, может быть, наоборот, возьмет да и поможет своему другу детства опомниться?

– Он адвокат господина Армана.

– Ну и что? Значит, господин Дарье может заставить своего клиента прекратить делать подлости, объяснит ему, что клевета – это преступление, наказуемое законом, и потребовать с него возмещения нанесенного вам ущерба… Нет… Нет… Я раздумывать не буду, сейчас же пойду к господину Дарье.

И, не дожидаясь, что скажет на это Люси, Жанна быстро вышла. Она так спешила, что и двадцати минут не прошло, а она была уже возле двери Жоржа.

Открыла ей старая служанка.

– Могу я видеть господина Дарье, адвоката? – спросила Жанна.

– Господина нет, – ответила служанка. – Он уехал в Тур, на процесс. И вернется только на следующей неделе в среду.

– Целую неделю придется ждать! Целую неделю! Но я все равно приду… – в отчаянии прошептала Жанна.

И вернулась на набережную Бурбонов.

У Люси началась лихорадка, и она вынуждена была лечь в постель. Увидев, что девушка больна, разносчица хлеба буквально заледенела от ужаса. Она бросилась за врачом. Врач, осмотрев девушку, покачал головой, поджал губы и нахмурился. В любой момент могло начаться воспаление мозга.

Рауль Дюшмэн, служащий мэрии Жуаньи, оказался в потерпевшем крушение поезде потому, что кредитор, обладавший поддельными векселями, хоть и получил сполна все, тем не менее рассказывал направо и налево историю о том, как самым неожиданным образом некий загадочный покровитель расплатился с долгами несчастного служащего. В Жуаньи быстро распространился слух, будто у Рауля Дюшмэна, влачившего до сих пор весьма жалкое существование, денег теперь куры не клюют, что, естественно, заставило всех призадуматься, каким же образом юноша оказался вдруг в состоянии расплатиться со своими долгами.

Люди видели, как Дюшмэн беседовал с каким-то незнакомцем, обедал и ужинал с ним. И всем это показалось подозрительным. День за днем, час за часом слухи расползались по городу и в конце концов достигли ушей мэра. Тот потребовал объяснений, а юноша не знал, что ему и сказать. Тогда мэр объявил свое решение:

– Ваше дальнейшее пребывание в составе городской администрации абсолютно недопустимо. Подавайте в отставку, иначе я вынужден буду снять вас с занимаемой должности.

Дюшмэн, сраженный столь безапелляционным приговором, подал в отставку и оказался без работы, да еще и у всех на подозрении. Юный любитель удовольствий решил податься в Париж, где он хотя бы затеряется в толпе, а может быть, даже найдет работу. У него оставалось еще несколько золотых, на которые можно было спокойно прожить недели две-три, и он сел в поезд.

Аманда с нетерпением ждала того момента, когда ей можно будет повидаться с раненым. Тому, что лже-барон де Рэйсс так и не вернулся в Буа-ле-Руа, она нисколько не удивлялась.

Девушка догадалась, что за его внезапным отъездом кроется разрыв, но навязчивая идея отомстить не оставляла ее, и она решила, что Рауль Дюшмэн сможет стать неоценимым помощником и верным соратником в этом деле.

Наконец наступил день, когда Мадлен сообщила, что можно втайне от всех навестить выздоравливающего.

Дважды тихонько стукнув, Аманда вошла в комнату раненого и прикрыла за собой дверь. Визит девушки был настолько неожиданным, что молодой человек в первый момент ее даже не узнал. Плавно ступая, Аманда буквально проскользнула к кровати, и Дюшмэн, узнав ее наконец, ахнул от удивления, но, похоже, нисколько не рассердился.

– Аманда! – воскликнул он. – Это ты!…

– Да, мой верный пес, – ответила девушка; она взяла руку раненого и поднесла ее к губам. – Нет ничего удивительного в том, что я здесь. Мне довелось стать свидетелем той катастрофы, в которой ты пострадал. Я узнала тебя. Мне было известно, что тебя отнесли сюда; каждый день я спрашивала о твоем здоровье и с нетерпением ждала, когда мы наконец сможем увидеться…

Слушая эти речи, молодой человек вдруг вспомнил и о печальной стороне их романа.

– Что тебе от меня нужно? – спросил он, выдернув у нее свою руку. – Ты прекрасно знаешь, что между нами все кончено! Я пострадал в катастрофе, я чуть не умер, и все из-за тебя!

– Из-за меня? – ошеломленно спросила девушка.

– Да, из-за тебя: я потерял работу, а вместе с ней и средства к существованию, мне пришлось сбежать из Жуаньи – и все из-за этих несчастных векселей, которые я подделал, чтобы отдать деньги тебе; я едва на каторгу не угодил! Из-за тебя теперь мое имя запятнанно! Будущее – разбито, и все из-за тебя! Ах! И почему я только не погиб в катастрофе?

– Согласна, дорогой Рауль: я вполне заслужила эти упреки, – сказала Аманда; голос ее, похоже, дрожал от волнения. – Сама того не желая, я причинила тебе много зла… Я сожалею об этом, и прошу простить меня… Однако сейчас я пришла по очень серьезному делу. Может быть, нам удастся развеять все твои опасения по поводу будущего. Согласен ты меня выслушать и ответить на все мои вопросы?

– Придется, раз уж ты здесь!

– Прежде всего я хотела бы предупредить тебя о грозящей опасности. Ты знаком с бароном де Рэйссом?

Молодой человек, никак не ожидавший услышать это имя, почувствовал себя так, словно его кирпичом по голове огрели.

– С бароном де Рэйссом! – пробормотал он, пристально глядя в глаза девушки и силясь прочесть в них, что ей известно об этой печальной истории.

– Да, с тем самым человеком, что где-то месяц назад был в Жуаньи и выкупил твои векселя…

И без того бледное лицо Дюшмэна буквально побелело. Он сдавленно произнес:

– Откуда ты его знаешь? Откуда тебе известно, что векселя теперь у него?

– Оттуда же, откуда знаю, что он выкупил у госпожи Дельон и теперь свято хранит некое весьма компрометирующее меня признание, мною же собственноручно и написанное. Разумеется, этот якобы барон неспроста коллекционирует такого рода документы. Естественно, я знаю, зачем ему моя бумага, но совершенно не представляю, зачем ему понадобился ты, а мне непременно нужно это знать.

– Зачем?

– Ну это же элементарно! Опасность с его стороны угрожает и тебе, и мне. Значит, нам нужно объединиться и сообща сразить врага.

Дюшмэна била дрожь. Он попытался обмануть свою бывшую любовницу.

– Но мне-то опасаться решительно нечего, – сказал он.

Аманда пожала плечами.

– Не надо сказок! – заявила она. – Ты прекрасно знаешь, что я отнюдь не дура. Каким образом барон де Рэйсс завладел векселями, на которых красуется подделанная тобой подпись?

– Он выкупил их.

– И давно ты знаешь этого человека? Он что – твой друг?

– В тот день я увидел его впервые…

– И он сразу же вызвался тебе помочь? Как это произошло?

Дюшмэну стало страшно. Он рассказал Аманде о том, как неожиданно барон де Рэйсс предложил ему свою помощь.

– И тебе это не показалось странным? Даже более чем странным? – воскликнула девушка.

– Конечно, показалось очень странным, но…

– И ты все-таки согласился.

– С чего бы мне вдруг отказываться, если так вовремя подвернулась возможность выпутаться из беды?…

– И ты надеешься убедить меня, что от тебя этот человек так ничего и не потребовал?

– А что, по-твоему, он мог потребовать?

– Хватит, Рауль, рассказывай! Выкладывай все как есть: мне нужно знать правду! Еще раз говорю: нам обоим грозит опасность и, чтобы вырваться из когтей мерзавца – он, между прочим, такой же барон, как и мы с тобой, – нам нужно объединиться!

– А как его на самом деле зовут?

– Овид Соливо. Он вор и убийца; всего несколько дней назад он едва не отравил меня…

– Он пытался тебя отравить! Почему?

– Почувствовал, что я обо всем догадалась. Он прекрасно понял, что ему не удалось меня одурачить, изобразив барона. Этот человек совершил уже много преступлений, и я, по-моему, догадываюсь об одном из них – оно сорвалось, но по независящим от него причинам.

– А что за преступление? – живо заинтересовался Дюшмэн.

– Месяц назад лже-барон, которого на самом деле зовут Овид Соливо, пытался отправить на тот свет одну девушку; она сирота и выросла в приюте. И ему почти удалось это сделать. Он ударил ее ножом, она долго и тяжело болела, но не умерла.

– И ты уверена, что это сделал именно он?

– У меня масса причин для подозрений, но, чтобы окончательно удостовериться, не хватает одной маленькой детальки. Как только мне удастся ее отыскать, у меня появится оружие против него, и я уже буду в силах отомстить…

Когда Рауль Дюшмэн услышал про сироту и приют, в мозгу его словно что-то вспыхнуло, и страх охватил его с новой силой.

– А тебе известно имя сироты? – с трудом проговорил он.

– Люси.

– Люси! – вскричал Рауль. – Ах! Ведь именно это имя фигурировало в заявлении о помещении в приют, которое он с меня потребовал.

– В заявлении о помещении в приют? – дрожа от надежды и волнения, переспросила Аманда.

– Да. В обмен на ту услугу, которую он мне оказал, тот человек уговорил меня найти и отдать ему заявление кормилицы, которое она оставила в мэрии Жуаньи, прежде чем сдать в приют воспитывавшуюся у нее девочку, потому что за нее перестали платить. Он мне сказал, что это его дочь…

– Вот подлец! Теперь у меня никаких сомнений не осталось! Это он напал на Люси, а бумагу потребовал от тебя наверняка для того, чтобы сотворить еще какое-то преступление! Но ведь ты, наверное, не имел права отдавать ему этот документ?

– Не имел. Бумага должна была оставаться в архиве мэрии.

– И что же будет, если узнают, что ты отдал ее?

Рауль содрогнулся. На висках у него выступил холодный пот.

– Тогда я пропал, окончательно и бесповоротно.

– И ты не хочешь отомстить выродку, сделавшему вид, будто спасает тебя от погибели, а на самом деле навлекшему на твою голову еще худшую беду? И не попытаешься отнять у него бумагу, отсутствие которой в архиве тебя погубит, и поддельные векселя, с помощью которых он принуждает тебя молчать?

– Отомстить! Отобрать у него все эти бумаги! О! Конечно, хотел бы! Но как?

– Ты доверяешь мне?

Рауль Дюшмэн явно пришел в замешательство. И тем не менее через пару секунд решился произнести:

– Да…

– Ты согласен предоставить мне возможность действовать и слушаться меня во всем?

– Да. А что нужно делать?

– Следить за лже-бароном де Рэйссом.

– Для этого потребуются деньги, а у меня их нет.

– Я дам тебе денег… Теперь я должна рассказать тебе всю правду о себе; оба мы, сами о том не подозревая, стали сообщниками этого человека, а это до добра не доведет. Значит, нам нужно вырваться из его когтей.

И Аманда рассказала молодому человеку все. Рауль выслушал ее очень внимательно.

– Ясно как день, – сказал он, – что мерзавец очень ловко использовал тебя для осуществления своих планов. И теперь, понятное дело, вынужден будет залечь на дно. Где же его искать? И как?

– В Париже Овид Соливо знаком с одним очень известным промышленником; тот владеет заводом в Курбвуа. Мне случайно довелось услышать кое-что, из чего можно заключить, что между промышленником и нашим разбойником существуют некие особые и весьма близкие отношения. Они наверняка часто видятся, и если мы начнем следить за домом Поля Армана и его заводом, то в самом ближайшем будущем увидим, как туда входит лже-барон. Вот так и будем действовать.

– Но как же мне действовать, если я еще не выздоровел?

– Подождем, пока подлечишься. Главное, что мы уже обо всем договорились.

– Мы сможем увидеться завтра?

– Да. Я зайду попрощаться с тобой.

– Деньги тебе нужны? Сегодня утром железнодорожная компания предложила мне пять тысяч франков в качестве мировой.

– И ты согласился?

– Конечно! И через несколько дней мне их выдадут. Может быть, по суду я получил бы и больше, но не хочу, чтобы мое имя лишний раз где-то фигурировало.

Ушла от него Аманда очень довольная: визит к бывшему любовнику увенчался полным успехом. Союз, заключенный между нею и Раулем Дюшмэном, обрек на гибель Овида Соливо – по крайней мере она была в этом совершенно уверена.

На следующий день, ранним утром, Аманда зашла к Дюшмэну; она дала ему адрес своей мастерской и, заставив его еще раз поклясться в том, что они заключили наступательно-оборонительный союз, уехала в Париж. Ей не терпелось узнать, что нового произошло у госпожи Опостин.

О том, что случилось между Люси Фортье и Мэри Арман, было известно уже всем. И Аманда, разумеется, сразу же узнала, что Люси, дочь приговоренной к пожизненному заключению женщины, уволили, а госпожа Арман, ее соперница, восторжествовала над ней и теперь выходит замуж за человека, в которого они обе влюблены. Вполне понятно, что эта история живо заинтересовала мастерицу. Из нее она сделала следующие, в высшей степени логичные выводы: «Овид Соливо действовал в интересах Поля Армана. Сначала они решили убить Люси. Поскольку им это не удалось, они стали искать способ погубить ее, и Дюшмэн собственными руками преподнес Соливо смертельное оружие против девушки».

Все это госпоже Аманде представлялось вполне ясным, но она догадывалась, что тут кроется еще какая-то страшная тайна, некогда связывавшая – и до сих пор связывающая – лже-барона со страшно богатым промышленником; и ей хотелось пролить свет и на эту тайну. В воскресенье рано утром она села в поезд и поехала в Буа-ле-Руа. За те несколько дней, что они с Дюшмэном не виделись, здоровье молодого человека заметно пошло на поправку: свою бывшую любовницу он встретил уже на ногах. Аманда в подробностях рассказала ему все, что ей удалось узнать относительно Люси Фортье, и юноша понял, какую непоправимую ошибку совершил, украв по требованию барона де Рэйсса документ из архива мэрии Жуаньи; потом Аманда сообщила Дюшмэну, что по приезде в Париж ему вовсе незачем искать жилье. Он вполне может поселиться в ее квартире на улице Дам, в Батиньоле. Дюшмэн согласился, и Аманда уехала в Париж, потирая руки от удовольствия.

«Ну, скоро мы все провернем!» – думала она.

Глава 6

Мэри не стала рассказывать отцу, что произошло между нею и Люси в мастерской госпожи Опостин. Она подсознательно чувствовала, что вряд ли ему это понравится. Но зато ей удалось нанести сопернице сокрушительный удар, а остальное не так уж и важно. Отчаяние Люси свидетельствовало, что Люсьена она считает навсегда для себя потерянным. Мэри просто упивалась одержанной победой и с нетерпением ждала дня своей свадьбы.

Хотя душа дочери Жака Гаро была полна радости и надежды, неизлечимая болезнь, поразившая ее тело, причина которой крылась вовсе не в сердечных переживаниях, продолжала подтачивать ее здоровье. Чахотка, пожиравшая ее хрупкую грудь, неумолимо влекла в могилу исхудавшее тело. Люсьен, которому время от времени случалось мельком с ней видеться, думал о том, что и речи быть не может ни о каком браке с умирающей. Он избегал по возможности ее общества. По его просьбе ему предоставили время на то, чтобы он смог забыть свою боль, но отец с дочерью всячески выказывали свое нетерпение. А боль никак не забывалась.

Лже-Арман, никоим образом не предчувствуя грозящей ему гибели, без малейшей тревоги думал о будущем, твердо верил, что Люсьен, как положено, станет его зятем, и без передышки работал. Правда, болезнь Мэри страшно тревожила его, но он строил иллюзии по поводу того, что брак полностью ее излечит, и старался не задумываться, насколько серьезна ее болезнь.

В то воскресное утро, когда Аманда Регами поехала в Буа-ле-Руа, Люсьен Лабру отправился на улицу Асса. Накануне он получил записку от Этьена Кастеля – тот приглашал его провести день у него вместе с вернувшимся с судебного процесса в Туре Жоржем Дарье. Люсьен пришел первым; пожав ему руку, художник сказал:

– Спасибо, что приняли мое приглашение. Давайте-ка, ожидая Жоржа, поговорим немного о вас. По вашей просьбе я навел справки относительно Жанны Фортье; по сведениям, полученным из вполне надежного источника, ее так и не нашли. Как в воду канула!

– Значит, – прошептал Люсьен, – у меня нет ни малейшей надежды, что удастся поговорить с этой женщиной…

– Похоже, что так; но вы же знаете, что в жизни возможно все – даже невозможное! А как у вас дела с господином Полем Арманом?

– Все так же…

– Вы не последовали моему совету, не стали почаще общаться с госпожой Мэри?

– Сил нет. Да и к чему?

– Не исключено, что общение с ней может принести вам куда большую пользу, чем вы думаете, – очень серьезно заметил Этьен Кастель.

Люсьен с некоторым удивлением посмотрел на художника. Однако Этьен, не имея намерения развивать эту мысль, сказал:

– Я полагаю, что вам сейчас было бы лучше не возбуждать у господина Армана ни малейших сомнений в том, что вы готовы жениться на его дочери, а главное – дать уверенность госпоже Мэри, что ваше сердце отныне свободно и когда-нибудь будет принадлежать только ей.

– Но несчастная девочка умирает прямо на глазах! Ее дни уже сочтены…

– Тем более стоит позволить ей умереть, питая иллюзию счастья; ведь собственно счастья вы ей дать не можете. Бывают в жизни обстоятельства, когда нужно и солгать…

– Но почему, сударь, это нужно делать в данном случае? – спросил Люсьен: советы художника ему казались довольно странными. – Похоже, вы знаете что-то, чего не знаю я. И у вас, наверное, есть веские причины, чтобы предлагать мне разыгрывать перед господином Арманом и его дочерью комедию, которая мне глубоко противна.

Этьен Кастель провел рукой по лбу; вид у него был задумчивый.

– Господин Люсьен, – сказал он вдруг, – вы ошибаетесь, полагая, будто мне известно нечто, чего не знаете вы. Честное слово: я ничего не знаю и ничего не могу вам сказать; просто есть в жизни такая штука, как предчувствие, от которого невозможно избавиться. Именно оно подсказывает мне, что очень скоро мы узнаем, кто же все-таки убил вашего отца, и именно господин Поль Арман поможет нам пролить свет на эту тайну. А еще у меня есть предчувствие, что Люси Фортье в один прекрасный день станет вашей женой. Каким образом? Сам не знаю… но поверьте мне и ждите.