Текст книги "Лучше умереть!"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

– Ну и как вам мой сюрприз? – спросила Люси; она была так рада, что даже не заметила того весьма странного состояния, в которое повергла ее гостей эта неожиданная встреча.

Мэри опять пошатнулась; сердце ее сдавило горькое предчувствие.

– Вы, господин Лабру! – произнесла она наконец, стараясь овладеть собой. – Вот уж никак не ожидала встретить вас здесь. И что за случай привел вас к этой барышне?

Люсьен начал что-то бормотать в полной растерянности, но тут вмешалась Люси. Улыбаясь, она ответила:

– Это вовсе не случай, барышня. В воскресенье господина Люсьена можно найти только здесь.

Мэри ощутила, что глубокая горечь, сжавшая ей сердце, растет.

– А! – дрожащим голосом сказала она. – Значит, вы давно знакомы с господином Лабру?

– Почти два года, – произнес Люсьен. – Прежде я жил в этом доме – до того, как переехал на улицу Миромесниль…

– Совсем рядом, в соседней квартире… – добавила Люси, – а когда люди живут совсем рядом, да еще на седьмом этаже, они поневоле встречаются, знакомятся, о чем-нибудь болтают, а потом становятся добрыми друзьями.

– Друзьями! – сухо повторила дочь миллионера; она уже все поняла, но лишь из гордости никак не хотела смириться с мыслью, что ее счастливой соперницей оказалось такое существо, как Люси.

– И мы полюбили друг друга той любовью, что связывает обычно честного парня с порядочной девушкой, – продолжала Люси. – Это о нем я вам рассказывала; благодаря щедрости вашего отца, благодаря той работе, которую Люсьен получил на его предприятии, мы сможем наконец осуществить свою мечту и достичь цели, к которой так долго стремились.

– Пожениться, не так ли? – не своим голосом уточнила Мэри.

Люсьен прекрасно понимал, какую боль они причиняют сейчас девушке, и страшно страдал от этого… Но что он мог сделать? Сердцу-то не прикажешь. Он любил Люси, а не Мэри. Тут мастерица заметила, что ее гостья едва держится на ногах.

– Господи, да что с вами, барышня? Вы совсем побледнели… Вам, наверное, плохо… Совсем доконала вас наша лестница… Пожалуйста, присядьте…

И на этот раз Мэри выручила гордость, заставив преодолеть охватившие ее отчаяние и слабость.

– Нет… нет… – сказала она, натянуто улыбнувшись, – не беспокойтесь… Пустяки… Я просто хотела повидаться с вами… А теперь – прощайте… Я поеду домой…

– Как, вы уже уходите? – воскликнула Люси. – Но вы и двух минут с нами не посидели!

– Я поеду домой… – решительно сказала Мэри.

Потом, обращаясь к Люсьену, добавила:

– Госпожа Люси обещала мне сделать сюрприз. Это ей вполне удалось; и в гораздо большей степени, нежели хотелось; для папы, когда я расскажу ему о сегодняшней встречи, это тоже будет большой сюрприз.

Страдание Люсьена возрастало с каждой минутой. Что же касается Люси, то она никак не могла взять в толк, что же случилось с ее гостьей. А Мэри уже направилась к дверям. Дойдя до порога, она остановилась, потом вернулась назад и спросила:

– Значит, вы скоро поженитесь?

– Все, что я мог и должен был сказать по этому поводу, сударыня, я уже сказал вашему отцу.

– Вы говорили об этом с отцом? Когда же?

– Позавчера.

– А! Прекрасно! Желаю вам долгой и счастливой жизни. Надеюсь, Люси, что это не помешает вам шить мне платья. И я всегда буду получать их к положенному сроку. А теперь прощайте!…

– Вы неважно выглядите, барышня. Позвольте, я провожу вас до кареты?

– Нет, нет, не надо ставить меня в неловкое положение. Оставайтесь с господином Люсьеном. Он ведь завтра уезжает. И дорожит каждой минутой, проведенной с вами. Счастливого пути, господин Лабру. До свидания, Люси.

И Мэри быстро вышла, оставив мастерицу в полном недоумении, ломающую голову над этой загадкой. А сын Жюля Лабру ощутил страшную жалость к несчастной девушке, так жестоко страдавшей из-за него.

– Что же это такое, друг мой? – разволновалась Люси. – Почему, увидев нас вместе, госпожа Арман вдруг так переменилась? Обычно она со мной бывает очень доброжелательна, ласкова, а тут заговорила вдруг так сухо и жестко – такой я ее еще не видела. И почему, наконец, заглянув ко мне посидеть и поболтать, она сразу же ушла, да еще со слезами в разгневанных глазах?

– По правде говоря, понятия не имею, дорогая Люси… – ответил молодой человек, не желая омрачать невесте душу рассказом о предложении господина Армана. – Вы же знаете: госпожа Мэри не совсем здорова. Из-за подъема по лестнице ей вполне могло стать хуже – какой-нибудь внезапный приступ. Этим и только этим можно объяснить ее поведение; мне и самому оно показалось довольно необычным.

– Все это очень и очень странно! – опустив голову, сказала Люси.

– Согласен, дорогая, но какое нам в конце-то концов дело до причуд несчастной девушки, страдающей неврозом, от которого ее никакие миллионы не в силах спасти? Неужели ее визит непременно должен нам испортить воскресенье? Не хотите ли немножко прогуляться?

– С удовольствием, но при одном условии: мы обязательно должны вернуться к пяти, потому что между пятью и шестью сюда забежит мамаша Лизон…

– Мы непременно будем здесь вовремя, радость моя. Совсем немножко прогуляемся и вернемся.

Овид Соливо, крайне удивленный внезапным появлением своей «племянницы» и тем, что она тоже разыскивает швею Люси, поспешил к нанятой им карете.

«Больше мне здесь делать нечего, – думал он. – Все, что нужно, я уже узнал. Остальное следует обговорить с моим бывшим хозяином. По-моему, что-то тут не то: Мэри является вдруг к этой мастерице. Люсьен Лабру отказался жениться на Мэри, а она идет к его любовнице, когда он там сидит собственной персоной. И что все это значит? Не по уму мне такая хитрая загадка, не разгадать мне ее; но, может, дорогой братец и способен внести ясность во всю эту путаницу».

Мэри, с силой захлопнув за собой дверь квартиры Люси, остановилась на лестничной площадке и обеими руками схватилась за горло, словно стараясь удержать душившие ее рыдания. Затем отерла выступившие на лбу капельки пота и, с трудом преодолевая слабость, спустилась по лестнице, села в коляску и приказала кучеру:

– Домой…

Вернувшись на улицу Мурильо, она прямиком направилась в отцовский кабинет. Поль Арман, сидя за столом, занят был какими-то вычислениями: перед ним лежали большие листы бумаги, испещренные цифрами. Он поднял голову. Лицо дочери – бледное, искаженное, с покрасневшими от слез глазами – страшно встревожило его. Он тут же встал и взволнованно направился к ней.

– Детка моя… Детка моя дорогая…

Но Мэри не дала ему договорить.

– Ты обманул меня! – хриплым, неузнаваемым голосом сказала она. – Ты мне солгал! Люсьен не любит меня… Он любит другую… и женится на другой…

Миллионера с головы до пят затрясло так, словно он схватился за оголенный электрический провод.

– Мэри, милая, – воскликнул он, – но откуда тебе это известно? Если я скрыл его так называемую «любовь», то лишь потому, что решил пустить в ход все средства, во что бы то ни стало убрать ее с дороги, и так оно и будет. Ты не должна была ничего знать, кто открыл тебе эту тайну?

– Кто открыл? Его любимая! Она так гордится его нежным отношением, что готова трубить о своем счастье на всех перекрестках, а он все слышал и нисколько не возражал. Ну что, неплохо меня обо всем проинформировали? Или ты надеешься опять меня как-нибудь обмануть?

– Значит, ты виделась с ним?

– Да, он был с ней… со своей невестой… и оба они очень счастливы… а мне показалось, что их счастье вот-вот убьет меня. Они обожают друг друга… и скоро поженятся.

– Нет, детка, я так не думаю. Не может он любить эту женщину по-настоящему и никогда не женится на ней.

Девушка разрыдалась.

– Ну зачем ты мне солгал? – с трудом проговорила она. – Зачем лжешь опять? Твоя ложь и так уже причинила мне много горя. Посеяла в моем сердце надежду, а оказалось, что это лишь иллюзия. Сегодня я столкнулась с жестокой неумолимой действительностью, и эта действительность меня убьет.

Ее слова причиняли мучения Жаку Гаро; ему казалось, что голова у него сейчас разлетится на кусочки. Он почувствовал, что буквально сходит с ума.

– Мэри, – воскликнул он, – Мэри, любимая, радость моя единственная, умоляю тебя: успокойся, не доводи меня до отчаяния. Послушай! Я тебе солгал только потому, что не мог больше видеть, как ты страдаешь и плачешь…

– Вы знали, что он любит другую?

– Он сказал мне, а я дал ему понять, что ты питаешь к нему сердечную склонность. И предоставил тем самым возможность подумать и сравнить тебя и ту девчонку, на которой он намерен жениться. И представить себе такое прекрасное и блестящее будущее, о каком он прежде и мечтать бы никогда не посмел. Я убеждал его, что ему нужно серьезно подумать, надеялся объяснить, что не следует так опрометчиво губить свою жизнь, да и до сих пор надеюсь – я сумею все-таки сделать так, что он падет к твоим ногам, станет любить тебя и ты будешь счастлива.

– Счастлива! – с горечью произнесла девушка. – Никогда я не буду счастлива.

– Ты поверишь мне, если я памятью твоей матери поклянусь, что ты станешь женой Люсьена?

– Нет… Ты однажды уже обманул меня… Я не могу тебе больше верить.

– Но подобная клятва священна. И ложь в таком случае была бы просто преступлением. Не надо больше сомневаться в моих словах! Уверяю тебя: Люсьен женится на тебе и будет тебя любить!

Мэри бросилась в объятия отца.

– О! Сделай так, чтобы это случилось! – пролепетала она. – Ты ведь спасешь меня! Душа моя в отчаянии, если и дальше так будет, я умру. Но как же ты сможешь?… Ведь любит-то он ЕЕ.

– А кто она такая?

– Люси… Подрабатывает швеей у моей портнихи, госпожи Огюстин; совсем ничтожное существо, подкидыш…

– Подкидыш?… Значит, у нее нет ни отца, ни матери?

– Ни отца, ни матери; у нее нет даже фамилии! – в гневе ответила охваченная вдруг презрением Мэри. – Номер у нее вместо фамилии. В приютских списках, она фигурирует под номером 9! И ради этого существа он готов отказаться от меня! Он любит ее!

– Нет, детка, не любит… не может он ее любить. Просто Люсьен, как и все молодые люди, имеет любовницу. Такого рода связи прочными не бывают.

– Ах! – воскликнула Мэри; лицо ее внезапно исказилось, глаза засверкали. – Ах! До чего же я ненавижу эту приютскую девчонку!… Она лишила меня всего – радости, счастья, надежды! Она все у меня отняла!

Внезапный гнев мгновенно вызвал обострение болезни, лицо Мэри стало почти неузнаваемым. Вены на лбу вздулись, губы приобрели фиолетовый оттенок. Столь резкое ухудшение могло обернуться катастрофой.

– Детка, дорогая, на коленях тебя прошу! Я дал тебе клятву и сдержу слово… Ты будешь женой Люсьена Лабру!

– А как же эта девица?

– Он бросит ее.

– А если не бросит?

– Найдем какой-нибудь способ отвадить ее.

– Да, в самом деле, се нужно как-то отвадить… – лихорадочно сказала Мэри. – Отвадить… Может быть, тогда он будет мой… Но как это сделать?

– Какое это имеет значение, главное – результат. Главное, чтобы мне удалось вернуть тебе покой, вселив в твое сердце надежду, правда? Люсьена какое-то время в Париже не будет. Кто знает, может, к моменту возвращения он уже и думать забудет про свое мимолетное увлечение.

– Как же, мимолетное! – горько сказала девушка. – Два года – это разве мимолетное?

– Ты так ничего и не поняла! – воскликнул Поль Арман, пристально посмотрев на Мэри, и в глазах его промелькнуло нечто очень страшное. – Я памятью твоей матери поклялся, что сделаю его твоим. И сдержу свое слово. Я сказал, что девицу отвадят и он о ней забудет. Значит – отвадят и он все забудет.

Мэри попыталась улыбнуться, потом, опустив голову, ушла; лицо ее было мрачно.

Жэк отправился в домик на улице Клиши. Овид с нетерпением ждал его.

– А, черт возьми, дружище, как же я тебя ждал! Мне много нужно рассказать… Я проследил за юношей и теперь знаю имя девицы, в которую он втрескался.

– По этому поводу я знаю не меньше твоего, – холодно заметил Жак.

– Не может быть!… Или тебе дочь рассказала?

– Да.

– А как так вышло, что она знакома с этой особой?

– Люси работает швеей у ее портнихи.

– Так вот, значит, чем объясняется ее появление на набережной Бурбонов!

– Вы встретились с ней?

– Столкнулись нос к носу возле привратницкой.

– И она узнала тебя?

– Еще чего! Не ценишь ты меня, братец! Я нацепил робу каменщика, да так искусно, что любой настоящий каменщик рядом со мной выглядел бы просто ряженым. Да, племянница моя любимая, должно быть, не слишком обрадовалась, застав предмет своего обожания у этой швеи.

– Мэри в страшном отчаянии, я боюсь за нее.

– Еще бы, раз она так в него влюблена! Пусть успокоится. Через неделю, я уверен, ей уже незачем будет бояться. Кстати, у какой портнихи работает наша мамзель?

– У госпожи Огюстин, это очень известная портниха, ее мастерская находится на углу улиц Сент-Оноре и Кастигльон.

– Очень ценные сведения. Теперь перейдем к делу: когда эта особа исчезнет с лица земли, ее семья ужасно всполошится.

– У Люси нет семьи, она – подкидыш.

– Браво! Отлично! Полицию некому будет погонять, и она не станет слишком усердствовать.

– Что ты собираешься делать?

– Что собираюсь делать? Черт возьми, сам не знаю! Для начала разузнаю, когда и куда эта пташка ходит. А потом что-нибудь придумаю. Не бойся, не такой уж я дурак. Только вот…

– Только, что?

– Обойдется это, по-моему, совсем недешево.

– Ну и что? – сказал миллионер, беззаботно махнув рукой. – Я уже предлагал тебе деньги… Ты отказался.

– Теперь обстоятельства несколько изменились.

– Сколько? Дать тебе двадцать тысяч франков?

– Идет! Может быть, этого окажется даже много… а может быть, и мало.

– Еще раз говорю: я пойду на любые расходы, лишь бы Люсьен достался Мэри и она была счастлива…

– Давай пока двадцать тысяч. Если вдруг мало окажется, я знаю, где тебя искать.

Поль Арман полез в бумажник. Вытащил оттуда несколько пачек денег и протянул их Соливо.

– Спасибо! – сказал дижонец, засовывая их в карман. – Это на военные расходы. Отлично… Ну а мне самому сколько-нибудь причитается?

– Сколько захочешь. Назови любую цифру.

Овид уставился на «братца»; вид у него был совсем растроганный.

– На данный момент ничего не нужно, – сказал он. – Ты очень славный парень, и я тебе доверяю. Когда все будет сделано, тогда и вернемся к этому вопросу.

– Как угодно! Когда ты приступишь к делу?

– Завтра же.

– Ты знаешь, что Люсьен Лабру уезжает не больше чем на три недели?

– Все кончится гораздо раньше.

Поговорив еще с четверть часа, они расстались. Поль вернулся в свой особняк. На сердце у него было легко, на душе – спокойно. И думал он лишь об одном: его дочь будет счастлива. А разве что-то еще могло иметь значение?

Прогулявшись по Ботаническому саду, Люсьен и Люси вернулись на набережную Бурбонов. Похоже, они совсем забыли о той сцене, что разыгралась недавно в квартире Люси. Весело щебеча, девушка принялась готовить ужин. Пробило половину седьмого, и Люси, рассмеявшись, тут же объявила:

– Господин жених, кушать подано. Прошу к столу!

– Похоже, мамаша Лизон так и не придет… – заметил Люсьен.

– Да… и меня это несколько удивляет. Боюсь, ее хозяйке хуже стало…

Едва Люси это сказала, как в дверь кто-то тихонько стукнул.

– Войдите! – крикнула Люси.

Дверь отворилась, и в комнату вошла мамаша Лизон. Люси бросилась к ней, обняла и поцеловала.

– Ведь вы поужинаете с нами, правда? – спросила она.

– Нет, миленькая моя, и хотелось бы, да не могу. Хозяйке моей все хуже становится. Поэтому мне нужно вернуться в лавку. Я зашла взять кофту – по ночам холодно, но никак не могла пройти мимо вашей двери и не повидать вас обоих: я же знаю, что господин Люсьен должен быть здесь.

– И он бросает меня одну на целых три недели, – грустно сказала Люси.

– Бросает одну? – обеспокоенно переспросила Жанна. – Это правда?

– Да, мамаша Лизон, в провинции нужно проследить за выполнением важных работ, и хозяин посылает туда меня.

– И вас не будет здесь три недели?

– Около того.

– А это целая вечность! – сказала девушка. – И даже вас, мамаша Лизон, не будет рядом.

– Это очень огорчает меня, миленькая… Очень-очень огорчает, вы знаете, но я никак не могу бросить несчастную женщину, она ведь хочет, чтобы только я за ней и ухаживала, а она всегда была ко мне так добра. И все равно будьте уверены: как только сумею выкроить хоть минутку, непременно забегу, чтобы вас обнять и поцеловать.

– Это вы хорошо придумали, мамаша Лизон… – сказал Люсьен.

– Ну ладно, я побежала; наверняка госпожа Лебре уже беспокоится. Счастливо съездить, господин Люсьен. И будьте спокойны: тут вас никто не забудет. Я сделаю все возможное, чтобы сберечь ваше сокровище.

Она расцеловала Люси и убежала. Около десяти вечера ушел и Люсьен, еще раз пообещав ежедневно писать. На следующий день он встретился на вокзале с механиком и рабочими, направлявшимися тоже в Бельгард, и вскоре поезд мчал их в даль от Парижа.

Глава 6

Овид без малейшего угрызения совести, без тени сомнения согласился сыграть ту чудовищную роль, что предложил ему Жак Гаро. Ведь в результате тот опять целиком и полностью оказывался в его власти; сложившуюся ситуацию Овид надеялся использовать с максимальной выгодой для себя. Кроме того, он любил острые ощущения – какой бы природы они ни были.

Предварительные переговоры по поводу планируемого преступления весьма забавляли и увлекали его, а когда человек чем-то увлечен, он без особого труда находит средства для осуществления своих планов. В данном случае их несложно было отыскать, изучив привычки той особы, которую Жак Гаро решил уничтожить. Овид подумал, что, для того чтобы сбить с толку следствие, которое неизбежно будет возбуждено после устранения Люси, ему теперь следует частенько переодеваться, чтобы всякий раз его принимали за новое лицо.

Поэтому на следующий день, поднявшись пораньше, он напялил на себя самую старую одежду, взял пустой чемодан и праздной походкой отправился в Тампль, в район, где торгуют всяким старьем. Истратив совсем немного денег, он накупил целую кучу самых разнообразных костюмов. К каждому из них подобрал массу необходимых дополнений, так что даже самый опытный наблюдатель не смог бы заметить в его облике чего-нибудь странного.

Прежде всего нужно было узнать, работает ли невеста Люсьена Лабру у госпожи Огюстин каждый день, в котором часу она выходит из дома и когда возвращается. Без знания этих деталей никакого определенного плана составить никак невозможно.

Во вторник утром Овид, нарядившись порученцем и для пущей важности нацепив на себя медаль, вышел из дома и на площади Клиши сел в омнибус, дабы с пересадкой добраться в район острова Сен-Луи. Узнать дижонца было невозможно: он был тщательно загримирован и с головы до пят выглядел так, как и положено настоящему порученцу. Подходя к дому, где жила Люси, Овид достал из кармана листок бумаги с адресом девушки, затем свернул под арку, прошел через двор, направился к привратницкой, прикидываясь, будто читает имя, написанное на клочке бумаги, и произнес:

– Простите, сударыня, как мне найти госпожу Люси?

– Седьмой этаж, правая дверь.

– Она сейчас дома?

– Да, наверняка.

– Премного благодарен.

Овид пошел к лестнице и стал подниматься по ступенькам. На третьем этаже он остановился.

«Раз малышка до сих пор дома, – решил он, – значит, она на дому и работает. А в мастерскую ходит лишь изредка, чтобы отнести выполненный заказ. Это нужно проверить».

Он выждал минут пять, потом вернулся вниз. С набережной Бурбонов он отправился на улицу Сент-Оноре, где без труда нашел мастерскую госпожи Огюстин. Во всю длину балкона на втором этаже красовалось написанное золотыми буквами имя знаменитой портнихи.

Он уверенно поднялся в мастерскую и позвонил у дверей. Ему открыл вышколенный слуга в ливрее, который провел его затем к одной из девушек, работавших в примерочной, – очень хорошенькой, одетой по последней моде, явно служившей живым манекеном для демонстрации восхитительных туалетов, изобретаемых портнихой. Овид счел нелишним придать своему облику вполне определенный местный колорит, поэтому заговорил так, как это свойственно лишь уроженцам Оверни.

– Пжалста, где гашпажа Луши?

– Что еще за « гашпажа Луши»? – расхохоталась примерщица.

– Да маштерица ваша, шорт возьми!

– А! Люси… Она здесь не работает. Она шьет на дому.

– На набережной Бурбонов, да?

– Да. А у вас что, письмо для нее?

– Нет… Поручение одного гашпадина.

– Прелестно! Так я и думала. Ага! У этой святоши какие-то там господа знакомые водятся! Ну что ж! Вам, гашпадин, придется сходить к ней домой! Люси у нас гордячка, выпендриваетсяна все лады и сюда заглядывает лишь для того, чтобы отдать свою работу да взять нужные пуговицы и нитки.

– Благодарю, шударыня.

– А что за господин вас послал?

– Ошень богатый гашпадин, шударыня.

Овид направился к выходу. «Везет же этой дурехе Люси», – с досадой подумала девушка и вернулась в примерочную.

Дижонец, спускаясь по лестнице, размышлял:

«Она завистлива и ненавидит свою подругу. Не исключено, что это может сыграть нам на руку. В моем деле все средства хороши».

Выйдя на улицу, он остановился.

– Люси приходит сюда лишь в тех случаях, когда нужно отнести выполненный заказ, – пробормотал он. – Значит, средь бела дня ничего с ней не сделаешь. Чтобы успешно провернуть дельце, нужно получить более подробные сведения. Вопрос – от кого? Черт возьми, все от той же барышни! Сам же себе только что говорил, что все средства хороши. Она-то мне и поможет сообразить, как с этой задачей справиться.

И, вместо того чтобы уйти, Овид, желая немедленно приступить к осуществлению только что пришедшего ему в голову замысла, вернулся обратно и направился к привратницкой. Привратника не было на месте; его жена готовила обед.

– Простите, сударыня, – обратился он к ней, – я хотел бы кое-что у вас узнать.

– Что вас интересует, голубчик?

– Вы не подскажете случайно, в котором часу кончают работать мастерицы госпожи Огюстин?

Консьержка улыбнулась с понимающим видом – женщина явно знакома была с изнанкой парижской жизни и прекрасно знала, что кроется за подобным вопросом.

– Сами интересуетесь или кто послал?

Овид рассмеялся.

– А вы на редкость понятливая! – заметил он, вкладывая в руку собеседницы луидор. – Нет, конечно же, не сам.

Консьержка взглянула на монету, и улыбка ее стала еще более приветливой.

– А меня хлебом не корми, дай только поболтать, – сказала она. – У госпожи Огюстин разные девушки работают: швеи, продавщицы, примерщицы.

– Именно примерщицы меня и интересуют.

– Ну что ж! Они кончают работу в восемь вечера. Их трое: госпожа Ирма, госпожа Рэн и госпожа Аманда – довольно хорошенькая и кокетливая девушка… она из них самая молоденькая.

– У нее еще на правой щеке родинка внизу?

– Точно.

– А днем они куда-нибудь отлучаются?

– Начиная с одиннадцати, по очереди ходят обедать в ресторанчик неподалеку.

– Спасибо, голубушка.

Узнав все, что нужно, Овид ушел. Мгновение спустя появилась Аманда и, заглянув в привратницкую, спросила:

– Госпожа Барде, у вас ничего для меня нет?

Госпожа Барде с таинственным видом поджала губы.

– Пока нет, но, наверное, будет.

– Что? О! О чем это вы?… Госпожа Барде, миленькая, ну скажите же.

– Сейчас у меня ничего нет, но мне известно, что, по всей вероятности, скоро вы будете получать записочки, ибо кое-кто проявляет к вам интерес.

– Значит, кто-то с вами обо мне говорил?

– Меня расспрашивали по вашему поводу.

– Ой, а кто? Какой-нибудь шикарный господин?

– Речь идет не о том, кто меня расспрашивал; а тот, кто его послал, выглядит, надо думать, вполне шикарно.

– И что же его интересовало?

– В котором часу вы ходите обедать… когда кончаете работать…

– А что вы ответили?

– Ответила, все как есть, а потом принялась вас расхваливать на все лады.

– Госпожа Барде, если мне вдруг повезет, я уж не забуду отблагодарить вас должным образом… Подарю вам золотые часы на цепочке.

– Считайте, что они уже мои.

– Ладно, побегу на обед… я и так уже задержалась.

Аманде Регами было двадцать два года. Она отличалась весьма приятной внешностью и восхитительным умением преподнести себя в красивом платье. Именно поэтому ее и взяли к госпоже Опостин. И роскошно одевали, дабы все могли оценить по достоинству творения модной портнихи, – и выглядела она в них на редкость элегантно; так что ее сначала взяли на работу, а потом уже обучили ремеслу примерщицы.

Будучи напрочь лишена каких-либо моральных устоев, Аманда мечтала лишь о праздности, роскоши и прочих радостях исключительного характера. Идеалом ей служили те женщины, ремесло которых заключалось в том, чтобы быть хорошенькими; в Париже они всегда в центре внимания, и Аманда старалась во всем походить на них. Она знала, что хороша собой, и в радужных мечтах о будущем ей грезились особняк где-нибудь неподалеку от улицы Прони, слуги, карета и открытая коляска, литерная ложа на премьерах и бордоские раки в отдельных кабинетах.

Прежде чем попасть к госпоже Опостин, она год прожила в Жуаньи у модистки, откуда вынуждена была уехать вследствие некоей весьма досадной истории.

В тот вторник, о котором идет речь, примерка платьев пошла у нее вкривь и вкось; скалывая детали, она втыкала булавки прямо в клиенток. Минуты тянулись, как часы. Казалось, никогда эта работа не кончится. Наконец без четверти восемь Аманда прошла в туалетную комнату, сняла роскошное платье госпожи Опостин и надела свой собственный костюм – он был попроще; из мастерской она ушла последней.

На сей раз она не стала задерживаться, чтобы поболтать с консьержкой, а сразу же вышла на улицу, остановилась и огляделась по сторонам. На тротуаре стоял какой-то мужчина лет пятидесяти – в волосах у него уже пробивалась седина; одет он был хорошо и выглядел вполне респектабельно.

– Ну не этот же… – прошептала она.

И неспешно двинулась в ту сторону, где стоял седоголовый господин. В тот момент, когда она проходила мимо, он с улыбкой поклонился. «Вот те на!… Похоже, это он и есть… – подумала Аманда, не слишком, впрочем, удивившись. – Выглядит и в самом деле богатеньким… и весьма приличным господином».

Никак не отреагировав ни на поклон, ни на улыбку, она двинулась дальше, но шла теперь еще медленнее, прибегнув к тем явно рассчитанным на эффект уловкам, которые, как ей казалось, лишний раз подчеркивали элегантность ее походки. Овид спокойно наблюдал за ее маневрами.

«Давай, давай! – думал он, вышагивая вслед за ней. – Ломайся сколько душе угодно, рыбка моя! У консьержки язык длинный… И ты у меня на крючке».

Так, друг за дружкой, они прошли по улице Де Ля Пэ, потом – по бульварам, потом – по Фобур-Монмартр добрались до улицы Мартир. Там примерщица остановилась возле витрины магазина дамского белья. Овид подошел и встал рядом с ней.

– Я не ошибся, мне и в самом деле выпал счастливый случай встретиться с госпожой Амандой? – вкрадчиво спросил он.

Девушка, взглянув на него, изобразила на лице крайнее изумление.

– Да, сударь, – ответила она. – Но что-то не припомню, чтобы мы с вами были знакомы.

– У вас столько поклонников, что вряд ли вы можете быть знакомы с каждым, кто вами восхищен, – галантно заметил Овид.

Услышав такой комплимент, Аманда покраснела от гордости. И подумала: «Конечно, этот человек уже не очень молод, но он чертовски шикарен, да и сохранился совсем неплохо»!

И она снова двинулась в путь. Но теперь уже Овид шел не сзади, а рядом с ней.

– Улица Мартир довольно длинная и крутая, а стало быть, идти по ней несколько утомительно. Не позволите ли, сударыня, предложить вам опереться на мою руку?

Аманда сочла своим долгом пролепетать в ответ:

– С какой стати, сударь? Еще раз говорю: я вас совсем не знаю.

– Конечно; но я-то вас знаю и уже давно мечтаю познакомиться поближе, хотя очень застенчив и до сегодняшнего вечера просто не смел подойти к вам.

– Не понимаю, с чего вдруг вам это понадобилось.

– Всего лишь три слова, но они объяснят вам все: я вас люблю!…

– Вы меня любите! – рассмеялась девушка. – Ах, сударь! Мужчины способны говорить такое первой попавшейся женщине.

– Другие – может быть, но не я.

– Ну и каковы же ваши намерения, коль скоро вы меня любите?

– Не сомневайтесь, намерения у меня самые честные; но посреди улицы довольно трудно, практически невозможно вести серьезный и долгий разговор. Кстати, вы наверняка еще не ужинали.

– Нет, сударь.

– И я тоже. Так вот, позвольте предложить вам на ужин устриц, молодую куропатку и раков. За столом и поговорим.

Аманда рассмеялась.

– Свидание с глазу на глаз! Так вот сразу! – возмутилась она. – Это может скомпрометировать меня.

– Свидание с человеком моего возраста, имеющим вполне честные намерения, никоим образом вас не скомпрометирует. Поверьте мне, и хватит раздумывать.

– Ну ладно! Вы вызываете во мне доверие… Согласна.

– Вот и слава Богу… Тогда идемте вон туда… в «Фазан». Там не так уж и плохо.

Пять минут спустя Овид Соливо и примерщица госпожи Опостин сидели друг против друга за столом в отдельном кабинете. Приличного вида седеющий господин вел себя совсем по-отечески. Аманда решила, что он просто очарователен и стоит отнестись к нему всерьез. Когда они поужинали, Овид приказал нанять извозчика.

– Я отвезу вас домой, – сказал он. – А потом поеду к себе, храня в душе ваш образ. Где вы живете?

– В квартале Батиньоль, улица Дам, 29.

Фиакр тронулся, и через четверть часа остановился по указанному адресу.

– Когда мы встретимся снова? – спросила девушка, выходя из него.

– Завтра утром, в одиннадцать, в том ресторанчике, где вы обычно обедаете.

– Вам и это известно?

– Мне известно о вас все. Приду туда заранее, закажу обед, который вам очень понравится, и буду вас ждать.

– Вы – очаровательный человек… До завтра!

Аманда вернулась домой, а Овид приказал извозчику ехать на площадь Клиши. Сидя в фиакре, он размышлял, потирая руки: «Дней через пять-шесть я буду знать все, что происходит у госпожи Опостин, и все о госпоже Люси…»

На следующий день, без четверти одиннадцать, Овид пришел в ресторан и заказал весьма изысканные блюда; девушка появилась спустя полчаса, и они вместе пообедали. Прежде чем расстаться, Соливо с Амандой договорились поужинать вечером, и было решено, что они будут делать так каждый день. Через день девушка, в одиннадцать присоединившись в ресторане к своему пожилому воздыхателю, сказала:

– Сегодня нам придется поторопиться. Хозяйка дала мне поручение: отнести ткань и фурнитуру для бального платья одной швее-надомнице. Работа очень срочная.

– Это далеко?

– На другом конце Парижа… набережная Бурбонов, 9.

«Значит, к Люси…» – подумал Овид. А в слух произнес:

– Может быть, я провожу вас? Мы хотя бы сможем побыть вместе чуть подольше…

– Великолепно! Возьмите извозчика и ждите где-нибудь неподалеку от мастерской.

Девушка поспешно расправилась с едой и ушла.