Текст книги "Лучше умереть!"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

– Недостойна меня! – сжав зубы, проговорил он. – Ах, сударь, не говорите больше таких вещей, иначе я решу, что отцовская любовь лишила вас рассудка.

– К счастью, это не так, и поэтому я еще могу спасти вас… спасти вашу честь…

– Что же угрожает моей чести?

– Тот брак, который вы намерены заключить!

Говорил все это Поль Арман отнюдь не в сердцах… Он специально оттягивал решающий удар, чтобы сделать его воистину сокрушительным.

– О чем это вы? Говорите же, сударь! Говорите же!… – вскричал Люсьен: он был вне себя.

– Я еще могу помешать вам оскорбить память вашего отца, вырвав из вашего сердца эту постыдную, позорную, святотатственную любовь.

И без того бледное лицо Люсьена просто побелело.

– И вы говорите сейчас о моей любви к Люси? – сдавленно произнес он.

– Да, о вашей любви к Люси.

– Объяснитесь же, сударь! И сейчас же! Я хочу знать! И требую ответа! Если вы хоть минуту еще помедлите, я решу, что вы готовы пойти на клевету, лишь бы разлучить меня с моей возлюбленной.

– Известно ли вам, кто она такая, эта Люси, на которой вы собрались жениться?

– Да, сударь: честная девушка.

– Сирота, двадцать один год назад помещенная в парижский приют и вписанная в тамошние списки под номером 9. Вам это известно?

– Да, сударь, и это не имеет для меня ни малейшего значения! Брошенный ребенок ни в чем не виноват, тут родителям стыдиться следует.

– Допустим! – сказал миллионер, улыбнувшись при этом как-то гадко. – Все это очень благородно и великодушно с вашей стороны, но позвольте спросить: вы не пытались сами, ради собственного спокойствия, узнать, кто же ее родители?

– Еще раз повторяю: какое это имеет значение? Даже если ее родители – люди недостойные, разве это может иметь к Люси хоть какое-то отношение?

– И вправду, любовь с ума вас свела! Так знайте же: Люси – дочь Жанны Фортье, убившей вашего отца, а поскольку на слово вы мне не поверите, я сейчас представлю вам бесспорное доказательство этого факта.

Люсьен сдавленно вскрикнул и рухнул на стул, невидяще глядя куда-то в пространство; все тело его конвульсивно подергивалось.

Глава 13

В тот самый момент, когда в кабинете Армана в Курбвуа разыгралась эта сцена, на набережной Бурбонов, 9, возле дома Люси остановилась карета; из нее вышла Мэри, поднялась на седьмой этаж и постучала в дверь мастерицы; дверь открылась. Увидев перед собой Мэри, Люси в удивлении – почти в испуге – отшатнулась: она хорошо помнила, как обидела ее в прошлый раз дочь миллионера.

– Вы, сударыня, здесь!

– Мне нужно поговорить с вами по очень серьезному вопросу.

– По очень серьезному вопросу! – повторила Люси, разволновавшись еще больше.

– Да. Надеюсь, вы разрешите мне присесть?

– О! Простите! От удивления я совсем растерялась.

Дочь миллионера опустилась на стул и, глядя мастерице прямо в глаза, начала разговор с довольно неожиданного вопроса:

– Вы говорили мне, что вы – сирота?

– Да, сударыня.

– Выросли в приюте, никаких родственников у вас нет, а следовательно, нет никакого состояния, и единственным источником денег вам может служить ваш упорный труд?

– Это так, но я вполне довольна своей жизнью.

– Довольна! – почти с иронией воскликнула Мэри. – Что-то не верится!

– Уверяю вас… – начала было Люси.

– И не пытайтесь. Вряд ли вы сможете меня переубедить.

Люси умолкла.

– Так вот! За этим я и пришла. Сама ведь я богата… очень богата… и поэтому хочу обеспечить ваше будущее.

Теперь невеста Люсьена и вовсе ничего уже не понимала.

– Обеспечить мое будущее? – удивленно пролепетала она. – Это как же?

– Самым простым и надежным способом. Я предлагаю вам три тысячи франков.

Теперь пришла очередь Люси посмотреть Мэри прямо в глаза.

«Может быть, она умом повредилась?» – подумала девушка.

– Вы слышали, что я сказала? – спросила госпожа Арман.

– Слышала, но ничего не поняла.

– Не поняли, почему вдруг я предлагаю вам целое состояние?

– Именно.

– И полагаете, наверное, что я не совсем в своем уме. Ну так вот! Вы ошибаетесь. С ума я вовсе не сошла, и речь идет отнюдь не о благотворительном пожертвовании: я намерена заключить с вами сделку.

– Прошу вас, сударыня, объясните толком, а то вы все загадками говорите… вы предлагаете мне огромную сумму… и какую-то сделку. Что же это за сделка?

– Получив ту самую сумму, которую вы назвали огромной, вы должны сразу же уехать – и не просто из Парижа, а вообще за пределы Франции.

– Уехать из Парижа! И даже из Франции! – воскликнула Люси в крайнем изумлении. – Но зачем?

Мэри, стиснув зубы, нахмурилась.

– Затем, чтобы я вас больше не видела! – прошипела вдруг она.

Люси в ужасе отшатнулась. Теперь уже она была просто уверена в том, что ее гостья не в своем уме. А дочь миллионера продолжала:

– Чтобы я не думала все время о том, что вы здесь, в этом городе… чтобы вы не стояли больше у меня на пути… чтобы я могла спастись от этого медленного угасания, вернуться к жизни… и, наконец, изведать счастье и покой!…

Люси резко вскочила на ноги.

– А! – вскричала она, в ужасе отбежав подальше от госпожи Арман. – Теперь наконец ясно, почему вы так переменились ко мне; теперь мне понятно, почему в вашем взгляде сквозят лишь презрение и ненависть! Вы завидуете мне!

– Да, я вам завидую! – ответила Мэри, тоже поднимаясь со стула; глаза ее сверкали.

– Вы любите Люсьена!

– Люблю.

– И вы считаете, что я должна разбить свое сердце, лишь бы только избавить вас от ревности, лишь бы удовлетворить ваши капризы! Надеетесь, что я вот так вдруг возьму и уеду, поклявшись никогда больше не видеться с Люсьеном! Вы предлагаете мне за три тысячи франков пожертвовать всем!

– Я могу и увеличить сумму, если нужно…

– И вы могли вообразить хоть на миг, что я соглашусь на эту постыдную сделку?

– А почему бы нет?

– Почему? Потому что я люблю Люсьена! Люблю всеми силами души, и эта любовь будет жить во мне до тех пор, пока бьется сердце! А вы вообразили, что я способна свое сердце продать! До какой же степени вы презираете меня?… Ну так вот! Я такого презрения не заслуживаю. И с омерзением отвергаю предложенную вами постыдную сделку. Я люблю Люсьена… Вы тоже его любите! Вот пусть он сам и выбирает!… Мне бояться нечего: я не сомневаюсь в его честности! Так что, сударыня, говорить нам с вами, по-моему, уже не о чем…

Вместо того чтобы уйти, дочь миллионера внезапно разрыдалась. Она рухнула на колени и, умоляюще воздев к Люси руки, забормотала, захлебываясь слезами:

– Я безумно люблю его, я умру, если он меня так и не полюбит. Сжальтесь! Не отбирайте его у меня! Не дайте мне умереть!…

Приступ отчаяния несчастной, обреченной на смерть девушки тронул Люси до глубины души.

– Встаньте, – сказала она, взяв Мэри за руки, – встаньте же, сударыня, умоляю вас!

– Нет! Позвольте мне на коленях вас просить о том, чтобы вы подарили мне жизнь и счастье…

– Мне от всего сердца жаль вас, сударыня, но я ведь уже сказала: я не могу торговать своим сердцем…

Мэри поднялась, схватившись за голову; вид у нее был безумный.

– Я отомщу вам за это, – заявила она вдруг.

И, словно неживая, неверными шагами вышла из комнаты соперницы. Оставшись одна, Люси прошептала, умоляюще сложив руки:

– Господи, что бы она ни говорила, что бы ни замышляла против меня, прости ее… Страдания сводят ее с ума…

В этот момент дверь отворилась, и в мансарду вошла Жанна Фортье. Увидев, что девушка стоит посреди комнаты бледная, страшно взволнованная, с покрасневшими веками и изменившимся лицом, она кинулась к ней с испуганным криком:

– Миленькая моя! Что с вами? У вас слезы на глазах!… Что случилось?

Люси бросилась в объятия мамаши Лизон, разрыдалась так же безудержно, как совсем недавно Мэри, и рассказала о той ужасной сцене, что только что разыгралась в ее комнате.

Глава 14

Люсьен Лабру рухнул на стул, сраженный ужасным известием. Прошло всего несколько мгновений, и молодой человек сумел справиться с охватившими его чувствами.

– Это клевета! – вскричал он.

Поль Арман улыбнулся. От этой улыбки у Люсьена кровь в жилах застыла.

– Нет, это чистейшая правда.

– Тогда докажите! Вы тут, помнится, говорили о каких-то доказательствах; я жду.

Жак Гаро достал из кармана бумажник.

– Как я уже говорил, та особа, которую вы так любите, фигурирует в приютских списках под номером 9.

– Да, сударь, и я знал об этом. Люси сама мне все рассказала.

– Прекрасно! Существует официальное заявление о помещении Люси в парижский приют, и там указаны имя и фамилия матери, а также имя и фамилия кормилицы, обратившейся к властям после того, как мать ребенка приговорили к пожизненному заключению, – этому документу вы тоже не поверите?

Поль Арман открыл бумажник, вынул оттуда заявление Матюрины Фреми и показал его молодому человеку; тот схватил бумагу прежде, чем миллионер успел ее протянуть, и принялся лихорадочно читать. По мере того как он читал, на лице его все яснее проступали отчаяние и растерянность. Миллионер не солгал… Ужасная бумага выскользнула из дрожащей руки Люсьена.

– Значит, это правда… – подавленно произнес он. – Люси – дочь Жанны Фортье.

– Той самой Жанны Фортье, что убила вашего отца… – добавил Жак Гаро.

Люсьен, какое-то время казавшийся совсем уничтоженным и раздавленным, поднял голову.

– Прежде всего, это ничем не доказано… – внезапно заявил он.

– Суд признал ее виновной.

– Правосудие нередко ошибается, я же верю в невиновность Жанны Фортье; я ведь уже говорил вам об этом…

– Вы, может быть, в это и верите, но до тех пор, пока она не получит официального оправдания, – а я вовсе не уверен, что когда-нибудь это произойдет, – Жанна Фортье для всех остается преступницей… А Люси – дочерью убийцы вашего отца…

– Боже мой… Боже мой… – в отчаянии пробормотал Люсьен.

– Теперь вы убедились, что я был прав, и прекрасно понимаете, что сын жертвы не может жениться на дочери убийцы!

– О! Ради Бога, сударь, замолчите!

– Мужайтесь! И откажитесь от этого совершенно невозможного брака: ни один человек такого не одобрит. Люси Фортье для вас больше не существует. Вы свободны… и можете спасти мою дочь!…

– Сударь… сударь… – запинаясь, проговорил сраженный горем Люсьен. – Сжальтесь надо мной! Надежда на этот брак – вся моя жизнь, и вдруг все рухнуло… Дайте хоть отдышаться… Я и так страдаю, не мучайте меня!…

И несчастный Люсьен разрыдался, закрыв лицо руками.

– Конечно, мне жаль вас, – сказал Жак Гаро. – Но в то же время мне хочется поддержать в вас мужество… Только что я оказал вам огромную услугу: спас от бесчестья, которое неизбежно постигло бы вас, заключи вы этот недостойный брак. Окажите же и вы мне услугу: спасите мою дочь!… Это же будет счастьем и для вас…

– А если я не могу согласиться?

– А почему бы вам и не смочь?… Отказываясь, вы тем самым убиваете Мэри, а ведь девочка любит вас, любит до безумия! Нет, вы не сделаете этого, – добавил он, умоляюще протягивая к Люсьену руки, – это будет просто преступлением! Только что, разбив все ваши мечты, я, должно быть, поступил жестоко, но я действовал как хирург: причинил вам боль лишь для того, чтобы помочь вам. И вы должны мне быть за это признательны.

– Я признателен вам… Да, мне очень горько, но не испытывать к вам признательности было бы несправедливо. Передо мной разверзлась страшная пропасть… А вы вовремя предостерегли меня… И я благодарен вам…

Молодой человек протянул негодяю руку, тот пожал ее, и торжествующее выражение засияло у него на лице.

– Но вы должны понимать: рана моя слишком глубока, мигом не зарубцуется. Попросите же госпожу Мэри простить меня, если на какое-то время мне придется отказаться от ужинов у вас, несмотря на ее столь любезное приглашение. К чему ей лицезреть мою мрачную физиономию, вряд ли это сколько-нибудь порадует ее… Нужно подождать…

– Но как раз ожидание и убивает мою дочь, ибо душа ее рвется на части, раздираемая надеждой и отчаянием! – пробормотал миллионер.

Люсьен поднял с пола выпавший у него из рук документ и протянул его Полю Арману.

– Покажите ей это. Госпожа Мэри поймет, что я не могу жениться на дочери убийцы моего отца.

Разумеется, Люсьен имел в виду дочь Жанны Фортье, но для подлинного убийцы сказанное им вдруг приобрело совсем иной смысл – страшный, ужасающий, – и он поневоле опустил голову.

– Значит, – произнес он через некоторое время дрожащим голосом, – никакие доводы, никакие мольбы не в силах заставить вас изменить свое решение и ускорить наступление того момента, когда дочь моя будет наконец счастлива?

– Очень вас прошу: не настаивайте. Умоляю: дайте мне хоть несколько дней, чтобы успокоиться и все обдумать…

– Несколько дней! – произнес миллионер. – Ну что ж, пожалуйста! Только это вам следовало бы сказать Мэри, а не мне. Она ведь мне не поверит.

– Хорошо, сударь! Сегодня же вечером я сам скажу ей об этом, – с внезапной решимостью объявил Люсьен.

–Спасибо, мальчик мой, теперь вся моя надежда – только на вас.

– Не позволите ли вы мне взять этот документ, через день я верну его.

– Пожалуйста. Можете сколько угодно держать его у себя.

Люсьен вышел из кабинета, на сердце у него было тяжело. Размышляя о том, что случилось, он с головой ушел в свои мысли.

«Факт остается фактом! Люси действительно дочь Жанны Фортье… Я не уверен, что Жанна Фортье и в самом деле виновна, но Поль Арман прав: сотни улик свидетельствуют против нее, и нет ни единого доказательства ее невиновности!… Брак, о котором я так мечтал, невозможен и теперь не состоится. Ах! Бедная Люси, ведь это разобьет и ее сердце! Прощайте, все мои прекрасные надежды! Прощай, любовь! Прощай, будущее! Больше у меня ничего не будет в этой жизни!»

И, уронив голову на грудь, Люсьен полностью отдался во власть постигшего его горя.

Глава 15

Вернувшись в Париж, молодой человек нанял извозчика и велел ехать на набережную Бурбонов. Люси дома не оказалось – она ушла в мастерскую. Тогда он приказал отвезти его к булочной на улицу Дофина. Когда Люсьен появился там, разносчицу хлеба охватило вдруг дурное предчувствие. Ее внезапно забила дрожь: быстрыми шагами она пошла к нему навстречу; заговорить ей стоило немалого труда:

– Вы, господин Люсьен! Вы пришли ко мне?

– Да, мамаша Лизон. Только что я был на набережной Бурбонов… Люси я не застал…

– Вы хотели ей о чем-то сообщить?

– Да… А теперь скажу все вам. Вы можете отлучиться на час?

– Разумеется, господин Люсьен, – ответила Жанна, окончательно встревожившись, – я сейчас свободна. Но что это с вами? Вы, похоже, страшно взволнованы…

– Я вам все объясню. Пойдемте в карету…

Карета тронулась. Жанна хотела что-то спросить, но он перебил ее:

– Не здесь, мамаша Лизон. То, о чем мне нужно вам сказать, очень серьезно. Потерпите, пока не приедем ко мне.

Тревога, охватившая Жанну, перешла в ужас; она замолчала и погрузилась в размышления. Зная о том, что произошло между мастерицей и Мэри, она понимала, что речь сейчас наверняка пойдет о Люси, но о чем именно?

Вскоре они наконец оказались одни – в очень скромной квартире. Молодой человек, до сих пор державшийся из последних сил, рухнул на стул и тут же разрыдался. Жанну этот внезапный взрыв отчаяния страшно перепугал.

– Господин Люсьен, – воскликнула она, – ваши слезы – красноречивее всех слов. Ведь речь пойдет о Люси, да? Вы хотели поговорить со мной о ней?

– Да… – ответил Люсьен так тихо, что Жанна поняла это лишь по его кивку.

– Ах! С самого утра, после визита госпожи Арман, я все время чувствовала, что произойдет какое-то несчастье.

Люсьен изумленно посмотрел на Жанну.

– Вы не знаете о том, что госпожа Арман любит вас?

– К сожалению, мне это известно. И уже довольно давно. Но зачем она приходила к Люси?

– Она просто с ума сходит от ревности. И пришла предложить Люси три тысячи франков – а если та захочет, то и больше – за то, чтобы та согласилась уехать, причем не просто из Парижа, а вообще из Франции, и навсегда забыть вас.

– Как она могла! – ошеломленно прошептал Люсьен. – Как она посмела предложить Люси подобную сделку!…

– Посмела. Просила, умоляла. На колени встала, упрашивая спасти ей жизнь: заявила, что, если вы не согласитесь ее полюбить, ей останется только умереть. А Люси возмутилась… Тогда госпожа Арман повела себя совсем иначе и, уходя, заявила, что отомстит ей… А что вы об этом думаете?

– Думаю, что ревность – плохая советчица и что стоит простить того, кто обезумел от любви.

Эта фраза Жанну совсем озадачила.

– Значит, вы нисколько не порицаете госпожу Арман?

– Порицаю, но считаю, что она вполне заслуживает жалости.

– А Люси разве жалости не заслуживает? Или госпожа Арман не ранила ее в самое сердце, не вселила ей в душу ревность и печаль? Если бы вы только видели, в каком она была состоянии – вся в слезах, растерянная, – вы бы поняли, какие муки она испытывает!

– Мне от души жаль ее, мамаша Лизон.

– И только-то?… Господин Люсьен, ваша холодность пугает меня… Боюсь, как бы через пару минут вы не объявили, что больше не любите Люси, что…

– А если так оно и будет? – вдруг перебил ее Люсьен, голос его дрожал.

Разносчица хлеба страшно побледнела.

– Значит, вам приходило такое в голову?

– А если я не должен больше никогда видеться с Люси?

– Ах! Вы, должно быть, шутите! Не видеться с Люси! Это было бы ужасно! Только подумайте о том, Как безумно девочка любит вас! Да она просто умрет! Нет, нет! Вы такого не сделаете!

– А если честь вынуждает меня поступить именно так? Если между нами сейчас стоит непреодолимая преграда?

– Но это же просто невозможно! Вчера не вынуждала, а сегодня уже вынуждает! Или всему виной богатство господина Армана – это из-за него вы голову потеряли?

– Мне открыли глаза на кое-какие факты, и теперь я вынужден поступить так, как велит мне долг.

– Неужели вы собираетесь оскорбить Люси, в чем-то подозревая ее?

– Боже упаси! В чем ее можно подозревать?

– А тогда что же вам о ней сказали? Что выдумали Поль Арман с дочерью? Неужели вы посмеете повторить мне эту постыдную ложь?

– Они вовсе не лгали и ничего не выдумывали. Клянусь вам: преграда, разделяющая теперь нас, непреодолима. Нас с Люси разделяет пролитая кровь!

– Кровь! – повторила Жанна, окаменев от изумления.

– Да… Люси я все так же люблю; может быть, даже больше, чем прежде. Расставаясь с ней, я повинуюсь лишь голосу чести. Увы, честь не позволяет мне жениться на Люси!

– Но почему же, почему вдруг!

– Потому что я не могу жениться на дочери убийцы моего отца!

Жанна вскрикнула и обеими руками схватилась за сердце, словно опасаясь, что оно вот-вот разорвется. Потом пошатнулась.

– Что вы такое сказали? – спросила она вдруг очень отчетливо. – Наверное, я плохо поняла. Вы утверждаете, что Люси – дочь той женщины, которую суд приговорил за убийство вашего отца?

– Да… Она – дочь Жанны Фортье…

– Дочь Жанны Фортье! Ее дочь! Люси – ее дочь!

Жанна буквально рассудка лишилась. И едва не выдала свою тайну. Она уже готова была сказать: «Люси – моя дочь!» Однако довольно быстро опомнилась: вряд ли стоило доверять подобную тайну сыну Жюля Лабру.

– Право, мамаша Лизон, что с вами? – спросил Люсьен; хотя он и знал, как хорошо славная женщина относится к Люси, столь бурная реакция несколько озадачила его.

– Что со мной? – произнесла Жанна, явно пребывая в нерешительности. – Со мной ничего… Просто то, что вы сказали, было так неожиданно, что мне показалось, будто я с ума сошла… Мне и сейчас трудно поверить в это… Люси – дочь Жанны Фортье!… Возможно ли? Откуда вы знаете? У вас есть какое-то доказательство?

– Да, и совершенно бесспорное. Вот оно.

Люсьен протянул Жанне отданное ему Полем Арманом заявление. Жанна, буквально выхватив его из рук молодого человека, жадно принялась читать. Ее бледное лицо при этом постепенно приобретало какое-то совершенно непостижимое выражение.

– Она моя дочь, она действительно моя дочь, – пробормотала Жанна неслышно. – А ведь я чувствовала это. Вот почему я так полюбила ее, что и жизни бы ради нее не пожалела. И я не смогу об этом сказать… И ничего не смогу сделать…

– Да, это и в самом деле так, – с трудом проговорила она, ибо радость и боль одновременно сдавили ей грудь. – Люси действительно дочь Жанны Фортье; но даже если ее мать и вправду совершила преступление, разве девушка сколько-нибудь виновата? Как можно ее карать за чужие грехи? Неужели она непременно должна унаследовать позор, которого вовсе не заслуживает? Было бы благородно и великодушно с вашей стороны протянуть ей руку помощи… И очень жестоко – бросить…

– Протянуть руку помощи!… Бог свидетель: мне бы очень хотелось так сделать, но я не могу. Ее мать убила моего отца!

– Да, ужасно, если это и в самом деле так… а если не так? Вы же сами не раз говорили, что считаете ее невиновной!

– Да, я так и думал. И до сих пор думаю… Но думать – еще не означает быть уверенным, и моя вера в ее невиновность – еще не доказательство. Если бы мне удалось встретиться с Жанной Фортье, я сказал бы ей: «Правосудие не безгрешно. Докажите мне свою невиновность, станьте моим проводником во мраке прошлого, и тогда я сам займусь этим делом и посвящу ему хоть всю свою жизнь, но добьюсь вашего оправдания… И не только ради вас самой, но и ради вашей дочери: я ведь люблю ее!» Во время суда Жанна Фортье утверждала, что старший мастер Жак Гаро написал ей письмо, которое доказывает, что все совершенные тогда в Альфорвилле преступления – его рук дело… И это письмо нужно во что бы то ни стало отыскать… Жанна могла бы как-то навести меня на мысль о том, как это сделать, как выйти на след Жака Гаро – он наверняка не погиб, живет где-нибудь богато и счастливо под другим именем. Мне бы только найти его, а там уж я сумею заставить его доказать невиновность Жанны; но до тех пор, пока этого не произошло, я все же буду сомневаться в ее непричастности к убийству, и в силу этих сомнений никак не могу жениться на ее дочери…

Несчастной матери страшно хотелось крикнуть сейчас же: «Но Жанна Фортье – я»! Однако, подумав, она опять сдержалась. Разве это что-нибудь изменит? Она считала, что письмо погибло в огне. Жак Гаро, если он даже и выбрался из пылающего флигеля целым и невредимым, то где он теперь? Где его искать? И как? Прошло уже больше двадцати лет, он ведь и умереть мог… Так что в отношении доказательств она окажется в том же положении, что и на суде.

– Значит, бедняжка Люси обречена, – произнесла женщина; в голосе ее звучали слезы. – Материнский позор навсегда лишит ее счастья… Сегодня вы ее бросаете, а завтра и вовсе забудете… Жестоко и несправедливо, но я нисколько не упрекаю вас, ибо прекрасно понимаю, что вы никак не можете соединить свое незапятнанное имя с ее – опозоренным.

– Люди мне этого никогда бы не простили, они сочли бы меня выродком!

– А откуда им знать об этом?

– Быстро нашлись бы желающие просветить их.

– Миллионер Арман с дочерью, да? Они, наверное, угрожали вам, обещая так и сделать?

– Да, миллионер мне и в самом деле пригрозил.

– И непременно так и сделал бы. Этот человек хочет, чтобы вы спасли жизнь его ребенку. А, следовательно, принесли в жертву ребенка Жанны Фортье. Его дочь – важнее всех! Но зачем вы привезли меня сюда? Хотите поручить мне сообщить Люси, что отныне ей следует проклинать собственную мать?

– Чтобы просить вас объяснить ей, что между нами теперь пролегла пропасть…

– И вы надеетесь, – вдруг резко сказала Жанна, – что я вот так возьму да и растолкую Люси, чья кровь течет в ее жилах? Мало ей горя от разлуки с вами, так я еще должна к нему позор и бесчестье добавить? Ах! Не рассчитывайте на меня, господин Люсьен, никогда у меня язык не повернется сказать ей такое…

– Мамаша Лизон, никак нельзя допустить, чтобы в душе Люси осталась хоть какая-то надежда: она ведь потом еще хуже будет страдать.

Разносчица хлеба почувствовала, как к горлу подступают рыдания. Ни слова не говоря, она направилась к двери.

– Мамаша Лизон… – окликнул ее молодой человек; он устремился за ней, взял ее за руку.

Жанна вырвала свою руку.

– Прощайте, господин Лабру, – сказала она. – Прощайте!

И вышла – быстро и решительно, так что Люсьену не удалось ее удержать. Довольно долго он сидел, задумавшись, целиком уйдя в свои страдания, не ощущая даже, что по щекам у него бегут слезы. Затем вдруг поднялся, взял со стола заявление, брошенное разносчицей хлеба, вышел из дома, нанял извозчика и велел ехать к дому миллионера.

Выйдя из квартиры Люсьена, Жанна бегом спустилась вниз и быстро, но неуверенно, словно слепая, зашагала по улице, не переставая повторять:

– Моя дочь… Люси – моя дочь… Я нашла свою дочь…

Постепенно свежий воздух привел ее в чувство; лихорадочно стучавшая в висках кровь успокоилась, и женщина ускорила шаги. Поднявшись на седьмой этаж, несчастная увидела ключ, торчавший в замочной скважине, и замерла в страшном волнении. Там, за дверью, была ее дочь… Сейчас она увидит ее, обнимет, но так и останется для нее мамашей Лизон, разносчицей хлеба… Жанна толкнула дверь и вошла.

– Это вы, мамаша Лизон! – с улыбкой сказала Люси.

– Да, миленькая. Это я, детка. Я, детка моя дорогая…

Разносчица хлеба горячо обняла девушку, потом спросила:

– Вы куда-нибудь выходили сегодня?

– Да. Относила работу госпоже Опостин, и теперь очень жалею об этом: пока меня не было, заходил Люсьен… А вы случайно не виделись с ним?

Жанна, собрав все силы, твердо сказала:

– Нет, я не видела его сегодня.

– Консьержка заметила, что вид у него был очень грустный.

– Наверное, ей просто показалось.

– Может быть. А если нет? Я боюсь, мамаша Лизон… С самого утра, после сцены с госпожой Арман, меня одолевают дурные предчувствия.

– Забудьте о них, миленькая. Люди нередко принимаются терзать себя без всякой причины. Вам нужно как-нибудь развлечься. Хотите, поужинаем сегодня вместе?

– Прекрасная мысль!

– Я схожу за продуктами и все приготовлю.

– Хорошо. А я тем временем закончу свою работу.

Жанна еще раз обняла свою дочь и вышла, думая: «Бедняжка! Как же она будет мучиться, когда узнает!»

Прибыв на улицу Мурильо, Люсьен велел лакею сообщить о его приходе дочери миллионера; когда он вошел в маленькую гостиную, Мэри ждала его, прислонившись спиной к камину. По его изменившемуся лицу она сразу поняла, что гость страшно взволнован, но сумела скрыть охватившее ее беспокойство.

– Папы еще нет, господин Люсьен, – сказала она. – Как мило вы сделали, что приехали пораньше… Но вы так бледны! Что случилось? Вам плохо?

– Да, сударыня, – тихо произнес Люсьен надломленным голосом. – Мне было очень плохо и плохо до сих пор.

– Но почему? У вас что, был с папой какой-то разговор?… Неприятный разговор?

– Да, это так: у нас с вашим отцом состоялся весьма неприятный разговор, и поэтому мне теперь очень плохо…

– Не понимаю…

– Выслушайте меня и вы все поймете. Теперь настал решающий момент. И нам нужно выяснить отношения. А для этого придется говорить искренне… даже если эта искренность прозвучит жестоко…

Мэри смертельно побледнела. Горло у нее сдавило от страха, так что в ответ она не смогла сказать ни слова и лишь кивнула в знак согласия…

– По воле случая, а точнее говоря – в силу необходимости найти себе работу, – в один прекрасный день я оказался в вашем доме. В тот день вы приняли меня очень любезно, тепло, по-дружески, и я нисколько не кривил душой, поклявшись потом в своей вечной признательности. Ведь вы, всячески поддерживая ходатайство моего друга Жоржа Дарье, повлияли на решение отца и тем самым обеспечили мое будущее, ибо я получил на заводе ту должность, о которой и мечтать не смел… Мне выпала неслыханная честь: вы обратили на меня особое внимание и питаете ко мне благосклонность, которой я, безусловно, ничем не заслужил, да и не пытался снискать…

– А! – вскричала Мэри. – Теперь я понимаю, почему вы пришли пораньше, почему вы здесь и, нагоняя на меня страх, говорите со мной так холодно, что кровь стынет в жилах! Вы пришли сказать мне о том, что не любите меня и никогда не полюбите…

Люсьен как ни в чем не бывало продолжал:

– Вы питаете ко мне то чувство, которое я питал к другой. Я любил ее…

– Да, вы любили ее, – горько сказала Мэри, – и до сих пор любите, а моя надежда на то, что когда-нибудь наши с вами жизни соединятся, оказались пустой мечтой.

– Вы и ваш отец, сударыня, – продолжал Люсьен, – сделали все от вас зависящее, чтобы уничтожить эту любовь, переполнявшую мое сердце… Я не упрекаю вас: я просто констатирую факт. Я принял то единственно верное и честное решение, что возможно в подобной ситуации. По мере возможности я стал избегать встречаться с вами, стараясь держаться как можно дальше. Знаю, я причинил вам немало страданий и очень сожалею об этом, но было бы несправедливо с моей стороны упрекать себя: ведь я любил.

– А теперь явились сообщить мне о том, что я должна оставить свои надежды, да? А разве я виновата, что полюбила вас? Разве я могла догадаться, что вы любите другую и она отвечает вам взаимностью? Чувство, которое вы внушили мне, стало моей жизнью – понимаете: жизнью! Теперь уже я и моя любовь неразделимы! Я уже не смогу избавиться от нее. Простите меня, Люсьен, если это – страшное преступление! Отныне я не стану больше покушаться на вашу любовь, но кто знает, что произойдет в будущем? Позвольте мне надеяться, позвольте мне жить… Прошу вас… на коленях прошу!

И Мэри, задыхаясь и дрожа, опустилась на колени перед Люсьеном, умоляя и заклиная его:

– Я слишком еще молода, чтобы умереть… Я хочу жить… и буду жить, если вы скажете, что, может быть, когда-нибудь придете ко мне и хоть чуть-чуть меня полюбите… Это невероятно, я понимаю, но, может быть, все-таки возможно… Кто знает, вдруг в один прекрасный день вы полюбите меня даже сильнее, чем ту, что царит в вашем сердцем сегодня…

– Начиная с сегодняшнего дня, я уже не могу, я просто не вправе ее любить… – тяжело вздохнув, прошептал Люсьен.

Мэри мгновенно вскочила на ноги. Ее бледное лицо осветило какое-то дикое, откровенно торжествующее выражение.

– Что вы сказали? Вы не можете, вы просто не вправе ее любить?

– Да, – хрипло ответил Люсьен.

– Что же случилось? Моя злосчастная соперница оказалась недостойна вас? Да?

– Да.

– И в чем же дело? Что она такого натворила, эта мерзкая девица, из-за которой я так страдала, столько ночей проплакала?

– Ах! Не нужно оскорблять ее. Люси – честная девушка, она чиста, как ангел…

– Вы утверждаете, что не любите ее больше, и при этом так горячо защищаете! – взволнованно воскликнула Мэри.

– Я должен вырвать из своего сердца переполнявшую его любовь… Я не вправе любить дочь убийцы своего отца.

– Что! Люси?

– Люси – дочь Жанны Фортье.

– Не может быть! – почти испуганно произнесла госпожа Арман. – Наверное, вы выдумали эту сказку специально, чтобы вселить в мою душу надежду.

– Если вам нужны доказательства, сударыня, то вот одно из них… и совершенно бесспорное…