Текст книги "Лучше умереть!"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

– Об этом я скажу вам чуть позже. А сейчас мы пойдем ужинать; и не думайте больше об этой истории, иначе она отобьет вам аппетит.

Они отправились в гостиницу «Аист»; там Овид приказал накрыть им в маленькой гостиной, и вскоре они уже сидели за столом. Юноша был очень счастлив, весь мир ему виделся в розовом свете.

– Или я совсем ничего в этой жизни не понимаю, или вы еще кому-то что-то задолжали в Жуаньи… – сказал вдруг Овид. – Сколько именно?

– Почти две тысячи франков.

– Тьфу ты! Ну, вы даете!

– Сударь, это все та злосчастная женщина…

– Разумеется! И как же вы собираетесь расплачиваться?

– Кредиторы обещали подождать.

– Не говорите глупостей. Вы ведь не хуже меня знаете, что в самом ближайшем времени эти люди атакуют вас не менее решительно, чем давешний господин! Ну ладно; я готов освободить вас от них, если вы окажете мне одну небольшую услугу.

– Положитесь на меня! Больше всего на свете я хотел бы вас как-то отблагодарить. Что нужно сделать?

– Сейчас объясню… Двадцать два года назад я был влюблен в одну замужнюю женщину, и она отвечала мне взаимностью. В отсутствие мужа – а он был в отъезде целый год – у нее родился ребенок. Потом приехал обманутый муж, но ни о чем не заподозрил: ребенка отдали кормилице в Жуаньи. Мне же на весьма длительное время пришлось тогда уехать из Франции. А когда я вернулся, моей бывшей любовницы уже не было в живых. Если верить тому, что мне удалось узнать, некая женщина по фамилии Фреми, воспитывавшая ребенка, сдала его в приют. А я между тем хочу отыскать свою дочь, и тут мне нужна ваша помощь…

– Я с величайшей радостью помогу вам! – воскликнул Дюшмэн. – Что нужно сделать?

– Кажется, существует такой порядок: если кормилице больше не платят за ребенка, и она не знает, что стало с родителями доверенного ей младенца, она имеет право отдать его в приют, оставив предварительно местному мэру заявление, где все очень подробно расписано и указано…

– Да, мэр заверяет подпись кормилицы, а все подробности переписывают в специальный регистр, который хранится потом в архиве.

– И помимо даты и фамилии туда вносится перечень и описание одежды ребенка?

– Да, сударь, а еще метки на белье и особые приметы, если таковые имеются.

– Ну так вот: мне нужно, чтобы в благодарность за то, что я сделал для вас сегодня, равно как и за то, что еще намерен для вас сделать, вы сняли для меня копию заявления, а точнее – записи в том самом регистре.

– Делать то, о чем вы просите, не положено, но я слишком обязан вам, чтобы думать об этом! И сделаю, что вы хотите… Мне только нужны кое-какие детали, чтобы легче было отыскать…

– Готов сообщить все, что смогу.

Дюшмэн достал из кармана блокнот, карандаш и приготовился записывать.

– Во-первых, дата помещения ребенка в приют?

– 1861 или 1862 год.

– Имя и фамилия матери?

– Жанна Фортье.

Дюшмэн аж подскочил, карандаш вывалился у него из рук.

– Что это с вами? – спросил Соливо.

–  Жанна Фортье! – произнес юноша. – Но это же имя женщины, которую приговорили к пожизненному заключению за кражу, поджог и убийство!… Той самой женщины, которая сбежала из клермонской тюрьмы: описание ее внешности прислали к нам в мэрию и прокуратуру…

– Это имя невинно осужденной… – произнес Овид проникновенным тоном. – Имя женщины, которую я любил… Имя матери, которая вот уже двадцать с лишним лет молит Бога о том, чтобы он сжалился и позволил ей обнять ребенка прежде, чем она уйдет из жизни! Какая вам разница, была ли она осуждена, сбежала или нет? Да если бы она не сбежала, разве бы я приехал в Жуаньи? И кто бы тогда спас вашу честь, избавив вас от тюрьмы, обеспечив тем самым вашей матери покой на склоне лет? Помогите же и вы такой же любящей матери обрести свое счастье: найти наконец и обнять свою дочь!

– Я сделаю это, сударь. Еще раз повторяю: думать тут не о чем. Когда вам нужна копия записи?

– Чем раньше, тем лучше.

– Завтра вы получите ее! Когда я смогу встретиться с вами?

– Я буду ждать вас завтра здесь же, в одиннадцать; мы вместе пообедаем, а в обмен на копию записи вы получите ту сумму, что задолжали кредиторам. Надеюсь, в дальнейшем вы воздержитесь от столь безумных страстей… Она хотя бы хорошенькая, эта ваша любовница?

– Очень хорошенькая, сударь, и такая плутовка! Она брюнетка, глаза – черные-черные, на щеке – маленькая родинка, а фигура просто несравненная! Аманда – парижанка, здесь она работала у одной модистки…

– Аманда? – переспросил Соливо, в котором это описание живо пробудило кое-какие воспоминания.

– Да, сударь… Аманда Регами…

Тут уж настал черед Овида подскакивать.

– Ах! Ну надо же! Любопытная штука! – воскликнул он.

– Вы знакомы с Амандой?

– Да, мой юный друг, теперь я вас хорошо понимаю! Но ведь она больше не живет в Жуаньи?

– Уехала; несколько месяцев назад вернулась в Париж, оставив в дураках не только меня. Из магазина, в котором работала, она стащила два рулона кружев по пятьсот франков каждый…

– Ах ты, Господи!… И ее не посадили в тюрьму?

– Нет, сударь. Она так просила и умоляла хозяйку не делать этого, что та пожалела ее. И ограничилась тем, что взяла с нее письменное признание в краже и обязательство в течение года возместить нанесенный ущерб. Хозяйка твердо решила обратиться в полицию в том случае, если она не сделает этого… Я подделал подпись дядюшки только потому, что хотел помочь ей расплатиться.

– И что же?

– Как только деньги оказались у нее в руках, она сразу же их истратила.

– Но потом все-таки расплатилась с хозяйкой?

– Понятия не имею; наверное, нет.

– Как зовут модистку, у которой она работала?

– Госпожа Дельон; живет она в доме 74 по улице Гранд.

Ужин подошел к концу. Овид посмотрел на часы.

– Ну что ж, господин Дюшмэн, на сегодня хватит, – произнес он, прекратив наконец свои расспросы. – Я устал и отправляюсь спать. До завтра, как договорились.

– Да, сударь; и примите еще раз уверения в моей безграничной благодарности.

– Забудем об этом, – сказал Овид.

Дижонец поднялся к себе в номер, улегся в постель и тут же заснул безмятежным сном. Он был доволен прошедшим днем.

Возвращаясь в мансарду, которую он снимал в доме по соседству с мэрией, молодой человек никак не мог поверить, что все произошедшее – не сон. Нет у него больше долгов и неприятностей, нет больше у кредиторов компрометирующих его документов. Одно лишь показалось ему странным и вызвало некоторое беспокойство: почему незнакомец, имени которого он так и не узнал, не отдал ему векселя?

На следующий день Дюшмэн ранним утром пробрался в архив и отыскал регистр за 1861 год. Не найдя там нужной записи, взялся за следующий.

– Или я совсем ничего не понимаю, или именно это мне и нужно, – произнес он, разглядывая подколотый к одной из страниц регистра листок. И пробормотал, читая его:

– Фреми… Жанна Фортье… Люси… Да, это то, что нужно. И искать-то толком не пришлось. И зачем тратить время попусту, переписывая? Отдам оригинал.

Даже не дочитав до конца, он отколол листок, сложил его и сунул в карман. Потом убрал на место регистр, отнес ключ от архива в привратницкую и вернулся в свой кабинет.

Пока Дюшмэн таким образом делал то, что, по его же словам, «не положено», Овид Соливо вышел из гостиницы и неспешно двинулся по улице Гранд, внимательно читая вывески только что открывшихся лавок. Пройдя сотню шагов, он оказался перед магазином модистки. В дверях стояла девушка.

– Барышня, – спросил он, – здесь живет госпожа Дельон?

– Да, сударь, это моя мама.

– Могу я сейчас поговорить с ней?

– Конечно, заходите.

Овид шагнул в лавку. Дверь в задней части помещения отворилась, и появилась госпожа Дельон – приличного вида женщина лет пятидесяти.

– Это вы спрашивали меня? – спросила она.

– Да. Я хотел бы поговорить с вами наедине.

Мать кивнула дочери, и та тут же ушла. Овид без всяких околичностей приступил к делу.

– У вас тут в свое время работала продавщицей некая Аманда Регами.

– Да, сударь; к сожалению, эта девушка оказалась приятной только на вид.

– Увы, внешность нередко бывает обманчива! Аманда Регами обворовала вас, не так ли?

– Украла на тысячу франков кружев.

– И взяла на себя обязательство вернуть вам эти деньги?

– Да, но до сих пор не вернула. Однако я в отличие от нее умею держать свое слово. Я обещала подождать год. Когда назначенный мною срок истечет, а этот день уже не за горами, я подам жалобу прокурору республики, и ее арестуют. Мне известно, что она сейчас в Париже, работает у известной портнихи. Эта девушка хитра и опасна. Она тут еще погубила одного славного парня – из-за нее он принялся подделывать подписи на векселях.

– Вы, наверное, имеете в виду господина Дюшмэна?

– Да, сударь.

– Тогда позвольте заметить: вас ввели в заблуждение. Господин Дюшмэн никаких подписей не подделывал. Это всего лишь лживые слухи, и распускал их один недовольный кредитор; в настоящий момент ему уже не на что жаловаться. Но речь сейчас не о господине Дюшмэне, а об Аманде Регами. Она ведь письменно созналась в совершенной краже?

– Да, сударь, в противном случае я бы сразу же обратилась в полицию. А благодаря документу она у меня в руках. Но почему вас все это интересует?

– Для меня это очень важно. Я намерен выкупить у вас документ.

– Вы пришли заплатить мне ту тысячу франков, что задолжала Аманда?

– Совершенно верно. Причем с процентами, что набежали за год! Проценты составят пятьдесят франков. Значит, я должен отдать вам тысячу пятьдесят.

Овид достал из бумажника тысячу франков одной купюрой, добавил к ним две монеты достоинством в луидор и одну десятифранковую и, выложил все это на прилавок, произнес:

– Будьте любезны, напишите расписочку и отдайте мне письменное признание госпожи Аманды.

– Сейчас, сударь.

Госпожа Дельон написала расписку, пошла в свою комнату и из платяного шкафа достала признание своей бывшей продавщицы; выглядело оно следующим образом:

« Я признаюсь в том, что украла у госпожи Дельон, вдовы, два рулона кружев стоимостью по пятьсот франков каждый, продала их, а деньги истратила; обязуюсь в течение года выплатить сумму в размере тысячи франков и соответствующие проценты, в противном случае понесу наказание в положенном по закону порядке; я очень признательна госпоже Дельон за то, что она тотчас же не сдала меня в руки правосудия, хотя имела на это право».

Далее следовали дата и подпись. Овид вложил документ в бумажник, где уже хранились векселя Дюшмэна, попрощался с госпожой Дельон, вернулся в гостиницу «Аист» и приказал ровно в одиннадцать подать хороший обед на две персоны.

Часы как раз принялись отбивать одиннадцать, когда к Овиду в маленькой гостиной, где они накануне обедали, присоединился служащий мэрии.

– Ну что? – спросил дижонец.

– Я принес то, что вы просили. Вот оригинал заявления, написанного госпожой Фреми, ее подпись заверил мой дядюшка, будучи в те времена мэром, и скрепил печатью.

Овид с интересом быстро взял у него из рук бумагу.

« Я, Матюрина Фреми, кормилица из Жуаньи, округ Иона, подтверждаю, что отданный мне на воспитание 12 апреля 1861 года ребенок женского пола оказался затем полностью у меня на содержании, ибо его мать, Жанна Фортье, была арестована и приговорена к пожизненному заключению за совершенные ею преступления, о чем я заявила мэру Жуаньи, господину Раулю Дюшмэну, и с его разрешения 6 апреля 1862 года поместила указанную девочку в парижский приют, в связи с чем привожу далее подробный перечень находившихся при ребенке вещей, могущих впоследствии оказаться полезными для установления личности ребенка в том случае, если мать или какое-нибудь иное лицо обратится к властям с требованием вернуть младенца; аналогичный перечень внесен в соответствующий регистр в приюте.

При ребенке находились: 1. Рубашка с меткой «Л.Ф.». 2. Распашонка, метка та же. 3. Пара чулок, метка та же. 4. Чепчик, метка та же. 5. Шерстяная косынка. 6. Хлопчатобумажное одеяло. 7. Шерстяное одеяло. 8. Две пеленки с меткой «Ж.Ф.»

Особые приметы: отсутствуют. Имя и фамилия матери: Жанна Фортье. Имя ребенка: Люси. Имя и фамилия кормилицы: Матюрина Фреми».

Наличие подписи Матюрины Фреми, заверенной мэром и скрепленной печатью, исключало возможность каких-либо сомнений в подлинности документа. Соливо, с виду очень спокойный – радость его выдавали лишь торжествующе заблестевшие глаза, – сложил бумагу и сунул в карман.

– Благодарю вас, мой юный друг.

Когда официант подал кофе, ликеры и сигары, Овид достал бумажник, положил его на стол и открыл.

– Насколько я помню, за вами еще числятся долги на сумму в две тысячи франков? – спросил он. – Ну что ж, вот вам деньги. Теперь мы в расчете.

С этими словами Овид протянул юноше две купюры.

– Сударь, – с глубочайшей признательностью воскликнул тот, – назовите же мне имя моего великодушного спасителя.

– Барон Арнольд де Рэйсс, – с улыбкой ответил Овид.

– Я на всю жизнь запомню это имя.

Прошло несколько секунд. Служащий мэрии так и сидел, глядя на зажатые в руке деньги; он явно чем-то был смущен.

– Похоже, вы чем-то озабочены? – произнес Соливо. – Хотите попросить меня о чем-то?

– Ну что ж! Да. Я хотел попросить вас отдать мне те векселя, что вы отобрали у господина Птижана.

– Я сжег их, – ответил Соливо. – Вы должны понимать, что такого рода документы хранить довольно опасно!

Часы на стене пробили два. Овид поднялся.

– Вам пора на работу, – сказал он. – Я же возвращаюсь в Париж. Так что нам теперь придется расстаться. Я вытащил вас из весьма скверной истории. Остерегайтесь впредь попадать в подобные ситуации. Я не буду говорить вам: «Прощайте!» Может быть, в один прекрасный день мы еще встретимся…

– Я был бы просто счастлив!

– Я так же; поэтому говорю: до свидания!

В пять вечера Овид был уже в Париже: слишком поздно, чтобы ехать к Полю Арману в Курбвуа, а появляться в особняке на улице Мурильо у дижонца не было ни малейшего желания. Поэтому визит к «братцу» он отложил на завтра и приказал извозчику ехать на улицу Клиши; там он переоделся, приняв облик барона Арнольда де Рэй-сса.

«Излишние предосторожности никогда не помешают, – размышлял он, – ведь вряд ли можно все предусмотреть. Сейчас у меня нет ни малейших оснований опасаться Аманды: ей ничего неизвестно, а несчастный случай с Люси считается делом рук какого-нибудь вора; но откуда мне знать, как все обернется дальше. Совсем невредно, я думаю, заранее защититься от людей, которые в один прекрасный день могут стать опасны, и запастись грозным оружием против них; если человек заведомо вас боится, навредить он бессилен. Так что поужинаю-ка я сегодня с Амандой».

И Овид отправился на улицу Сент-Оноре, прибыв туда чуть раньше обычного. Поскольку платонический воздыхатель не подавал о себе больше никаких вестей, Аманда полагала, что он решил порвать с ней; поэтому, увидев, что он идет навстречу, она вскрикнула от радости.

– Это вы, друг мой! Наконец-то! – воскликнула она, взяв его под руку и делая вид, будто с трудом удерживается от того, чтобы не броситься ему на шею.

– Вы что же, голубушка, думали, что не увидите меня больше?

– Ваш внезапный отъезд, признаться, выглядел довольно подозрительно, а отсутствие вестей – тем более.

– Пока мы с вами не виделись, я постоянно был в разъездах.

– Если человек по-настоящему любит, это нисколько не мешает ему писать письма.

– Сердце тут вовсе ни при чем. Я был очень занят, к тому же все время мне казалось, что вот-вот удастся вернуться.

– И вот теперь вы здесь. Я прощаю вас, и готова уже все забыть! Поужинаем вместе?

– Надеюсь, да.

Глава 10

Комиссар полиции Буа-Коломб подобрал возле тела Люси кусок лезвия того ножа, которым Овид ударил девушку. Тогда комиссар, казалось бы, не придал своей находке ни малейшего значения, но, будучи человеком незаурядного ума, на самом деле он сразу же оценил по достоинству ее важность. Располагая двумя уликами – номером украденных часов и обломком ножа, – он рассчитывал благодаря хотя бы одной из них выйти на след преступника. Но для того, чтобы нож стал настоящей уликой, необходимо было отыскать вторую его половину, ибо именно на рукоятке могло стоять фабричное клеймо. Место преступления и его окрестности осмотрели еще раз, но никаких результатов это не дало.

Но потом в один прекрасный день, когда жандарм Ларшо вместе с бригадиром обходили окрестности, один из путевых рабочих отдал им рукоятку от ножа, найденную среди груды камней, которые он дробил. Увидев ее, бригадир радостно вскрикнул и вместе с Ларшо поспешил обратно в Буа-Коломб. Жандармы торопились к комиссару полиции.

– Что привело вас ко мне, господа? – спросил тот, когда они появились в его кабинете.

– Мы принесли вам нечто очень важное, господин комиссар. Смотрите!

И бригадир протянул ему ручку ножа с обломком лезвия. Осмотрев находку, комиссар достал кусок лезвия, найденный возле Люси. Обломки с абсолютной точностью подходили друг к другу.

– Да, – сказал он, – рукоятка именно от этого ножа.

– Теперь мы сможем узнать, где он куплен, – заметил бригадир, – а может быть даже, и кем. Адрес изготовителя выбит на рукоятке; хоть она и покрылась уже ржавчиной, но прочесть все же можно.

Комиссар прочитал:

– « Ножовщик Ронсар, набережная Бурбонов, 9».

И вздрогнул от удивления.

– Набережная Бурбонов, 9, – произнес он. – Это же адрес госпожи Люси. Случайный убийца купил нож в том самом доме, где живет жертва? Странная штука!

– Господин комиссар, – заметил бригадир, – судя по найденному вами куску лезвия, нож был совсем новый. Значит, его купили недавно.

– Логично! Сегодня же утром еду в Париж. Встречусь с начальником полиции.

Начальник полиции принял комиссара из Буа-Коломб сразу же; тот вкратце объяснил цель своего визита и продемонстрировал сложенные вместе половинки ножа.

– Может быть, это и в самом деле серьезная зацепка, – сказал начальник полиции, – прежде всего нужно доложить о вашей находке следователю.

Когда они обо всем рассказали следователю, тот счел, что ножом нужно заняться немедленно. Ему тоже показался весьма странным факт, что орудие убийства было куплено в том самом доме, где живет жертва. Убийство вполне могло оказаться преднамеренным. И они отправились в скобяную лавку на набережной Бурбонов. Ножовщика на месте не оказалось. Посетителей приняла его жена. Следователь представился.

– Не пугайтесь, сударыня. Нам всего лишь нужно получить у вас кое-какие сведения.

Начальник полиции показал ей сломанный нож и спросил:

– Этот нож изготовлен в вашей мастерской, не так ли?

– Вне всяких сомнений, – ответила лавочница. – Здесь наша фамилия, адрес и клеймо.

– Хотя он и успел покрыться ржавчиной, нож, похоже, совсем новый. Не помните ли вы случайно, кому его продали?

– Покупателей у нас много, и работаем мы втроем, так что, когда муж торгует, когда я, а когда и наш подмастерье. Точно я вам ничего не скажу, но все покупки мы записываем в конторскую книгу, там и даты проставлены. Я сама продала один такой нож; сейчас посмотрю, продавали ли их после этого муж или подмастерье.

Полистав книгу, лавочница сказала:

– Не продавали.

– А вы когда такой нож продали?

Женщина назвала точную дату.

– Как раз накануне преступления! – воскликнул начальник полиции.

– А вы не помните, кому продали? – спросил следователь.

– Как же, помню: его купил у меня один господин.

– Господин! – разом воскликнули оба представителя закона.

– Да, ей-богу: самый настоящий господин, и одет был очень прилично. Он зашел сюда где-то между восемью и девятью вечера и попросил кухонный нож вроде тех, которыми мясники мясо разделывают – он именно так и сказал, ему нужен был достаточно прочный нож.

– Вы сможете точно описать этого человека?

– О! Вряд ли. У нас столько народу бывает, разве всех упомнишь?

– Он молод?

– Думаю, ему где-то около пятидесяти. Волосы с проседью и, как я уже говорила, на редкость прилично одет. Я еще заметила, что перчатки у него просто щегольские. И говорил он очень правильно.

Представители закона озадаченно переглянулись. По всей вероятности, описанный лавочницей покупатель вряд ли мог быть тем самым человеком, что покушался на Люси. Таково, во всяком случае, было мнение следователя, и он не преминул высказать его.

– Как знать? – помолчав некоторое время, произнес начальник полиции. – Иногда довольно странные вещи случаются…

Следователь замер в раздумье, но не возразил; потом поблагодарил лавочницу, и оба вышли. Оказавшись на набережной, он остановился возле входа в дом номер 9 и спросил у начальника полиции:

– Госпожа Люси живет здесь?

– Да, сударь.

– Ну что же, раз уж мы здесь, поднимемся к ней.

Когда явились неожиданные гости, мастерица работала; чувствовала она себя еще очень слабой. Узнав следователя, она поднялась с места, собираясь пойти навстречу гостям.

– Сидите, сидите, девочка моя, – сказал тот, – я не буду вас очень утомлять, мне нужно только задать вам несколько вопросов.

– Вы нашли того человека? – спросила Люси.

– Увы, пока нет! Но надеемся, что уже напали на его след. Удалось найти вторую половину ножа: а отсюда следует, что теперь нам известно, где он был куплен. А куплен он был в той самой лавке, что находится на первом этаже вашего дома, между восемью и девятью вечера накануне того дня, когда было совершено преступление.

– Как странно! – воскликнула девушка. – И кто же его купил?

– Некий весьма приличного вида хорошо одетый господин… уже в годах.

– Тогда это вовсе не тот, кто на меня напал. Хотя было очень темно и я страшно перепугалась, я все же успела разглядеть, что одет он был очень бедно.

– Убийца мог переодеться специально..

– И правда, сударь…

– А из этого следует, что напали на вас вовсе не потому, что хотели ограбить… Может быть, у вас есть враги?

Люси улыбнулась.

– Ну откуда же им взяться? Я сирота, выросла в приюте и живу почти в полной изоляции. Единственный знакомый со мной мужчина – мой жених – сейчас в отъезде.

– Вы кому-нибудь говорили о том, что собираетесь в Буа-Коломб?

– Никому. И никто не мог знать, в котором часу я буду возвращаться, при каких обстоятельствах и какой дорогой. Я ведь могла нанять извозчика, и непременно бы так и сделала, если бы это не было для меня слишком дорого.

– Что ж, логично, – заметил начальник полиции.

– Стало быть, нам следует придерживаться первой версии, – сказал следователь, – хотя этот нож вызывает у меня все-таки массу сомнений.

– Еще раз повторяю, – вновь заговорила Люси, – нет у меня никаких знакомых мужчин. Я целыми днями сижу здесь одна и работаю, а заходят ко мне только мой жених – мы с ним скоро поженимся – да та славная женщина, которой я теперь обязана жизнью, – мамаша Лизон. Так кто же может ненавидеть меня и за что мне можно мстить? И душа и разум говорят мне, что никакого личного мотива это нападение иметь никак не могло.

– И все же, мне непременно нужно было услышать это из ваших уст, – сказал следователь.

Попрощавшись, представители закона ушли. Люси осталась одна; она нисколько не сомневалась в том, что след, на который напала полиция, ложный. Поскольку ей нужно было съездить к госпоже Опостин, она наняла извозчика. В мастерской уже знали о совершенном на Люси нападении – она сама рассказала об этом хозяйке. И теперь Аманда постоянно твердила:

– Как же мне повезло, что меня с ней не было, когда она отвозила платье этой мэрской супруге! Ведь я могла при этом схлопотать удар ножом в самое сердце!

Как только Люси появилась в мастерской, госпожа Опостин подошла к девушке и обняла ее.

– Ну что, девочка моя, отыскали уже вашего убийцу?

– Нет, сударыня; и я уверена, что они не смогут его найти.

– Почему?

– Минут за пять до того, как я вышла из дома, от меня ушли начальник полиции и следователь… Они, между прочим, уже не уверены в том, что кража была единственным мотивом преступления, и думают, что убить меня пытались из мести или ненависти.

– С чего же они так решили?

– Выяснилось одно довольно странное обстоятельство: накануне преступления, где-то в половине девятого вечера, тот самый нож, которым меня ударили, был куплен неким превосходно одетым господином уже солидного возраста в скобяной лавке на первом этаже того дома, где я живу.

Аманда слушала с обостренным вниманием.

– И в самом деле очень странно! – удивилась госпожа Огюстин. – Лично мне кажется, что представители закона нисколько не ошибаются: все это очень даже смахивает на личную месть.

– Но кто бы мог вдруг так возненавидеть меня? Я ведь никому не мешаю. И за что мне мстить? Разве я кому-то причинила зло?

Тут Аманда вдруг вспомнила, что как-то в мастерскую заходил некий порученец, чтобы навести справки о Люси, и заявила во всеуслышание:

– Это вполне мог сделать какой-нибудь отвергнутый воздыхатель.

Люси, улыбнувшись, заметила:

– Мне никогда не приходилось отвергать кого бы то ни было, ибо единственный, кто объяснился мне в любви, – мой жених.

– Совершенно непонятная история! – прошептала госпожа Огюстин. – Однако самые запутанные клубки рано или поздно все-таки разматываются.

Глава 11

Овид Соливо в образе барона Арнольда де Рэйсса направился с госпожой Амандой к ресторану « Бребан», где их ждал все тот же отдельный кабинет. По пути они вели беседу.

– Чем вы занимались в мое отсутствие, голубушка моя? – поинтересовался Овид.

– Злилась из-за вашего отъезда и скучала по вас. После работы ужинала в одиночестве без всякого аппетита и сразу же отправлялась спать.

– Похвальное поведение! А как дела в мастерской госпожи Огюстин?

– Хозяйка просто завалила нас работой! Везет же ей! Через год сколотит кругленькое состояние и, продав мастерскую, позабудет про все заботы… Кстати, вы же еще не знаете: Люси…

– Что за Люси?

– Та самая мастерица, к которой мы с вами дважды ездили на набережную Бурбонов, 9, хотя вы и оставались каждый раз в карете… ну, она еще потом исчезла. Так вот: ее едва не убили…

Соливо изобразил на лице изумление и тревогу.

– Ах ты, Боже мой, бедная девочка! – воскликнул он. – Едва не убили!

– Да, со страшной силой ударили ножом в грудь. Только благодаря одной из корсетных планок она и выжила!

– И в самом деле просто чудом уцелела. Убийцу поймали?

– Нет.

– Ну что ж, остается лишь поздравить с этим префекта полиции! – издевательски заметил дижонец. – Хорошо же его работнички стараются!

– Но его все равно поймают, – сказала Аманда.

– Вы так думаете?

– Да, и у меня на то есть все основания. Раньше считали, что на Люси напал какой-то местный бродяга-грабитель.

– А оказалось, что это не так?

– Похоже, да. Теперь представители закона придерживаются иного мнения.

Овид содрогнулся.

– Надо же! – живо воскликнул он. – И почему?

– Теперь они считают, что покушались на Люси вовсе не из-за денег.

– А зачем же тогда?

– Чтобы отомстить… из ненависти…

– Вот это да! Но на чем же основано это предположение?

– Они нашли одну улику.

– Улику? – оторопело спросил Соливо.

– Вторую половину ножа, который сломался, наткнувшись на корсетную планку, а на ней, возле ручки, выбит адрес изготовителя; таким образом выяснилось, что нож был куплен накануне преступления, вечером, каким-то благообразным и очень хорошо одетым господином.

Лже-барон смертельно побледнел.

– С сединой в волосах… лет пятидесяти… Но что это с вами? У вас рука дрожит… Вам плохо?

– Нет… нет… ничего страшного… чувствую я себя просто великолепно… – пробормотал Овид, изо всех сил стараясь успокоиться. – Просто ваш рассказ звучит уж очень захватывающе. Так, значит, они считают, что этот благообразный господин собирался убить мастерицу?… И зачем же?

– Еще неизвестно, но скоро все выяснится. Вы только представьте: это чудовище купило нож в той самой лавке, что находится на первом этаже дома, где живет Люси. И может быть, в тот момент, когда я поднималась к ней наверх, а вы сидели в карете. А ведь вы же могли видеть того человека!

– Может быть, и видел; я тогда как раз в сторону скобяной лавки смотрел, – нахально соврал Овид, – но откуда мне было знать, что его следует запомнить?

Аманда, заметив, что голос ее воздыхателя звучит как-то странно, с любопытством посмотрела на него и тут наконец обратила внимание на то, как он сильно побледнел, но не стала его расспрашивать, ибо они уже входили в ресторан. Они устроились за столиком в отдельном кабинете и, как только было покончено с супом из раков, Овид вновь заговорил, возобновив беседу с того самого места, где она оборвалась:

– Значит, теперь они ищут хорошо одетого господина?

– Да.

– А с чего вдруг человеку, явно не принадлежащему к тому отребью, что шастает ночью по дорогам, вздумалось нападать на девушку?

– Ну говорю же я вам: из мести или ненависти.

– Тогда госпожа Люси должна быть знакома с ним.

– Она утверждает, что понятия не имеет, кто он. Но она ведь воображала и вечно строит из себя недотрогу, а я прекрасно помню один случай, когда некий мужчина ее разыскивал, и очень даже настойчиво.

– Что за случай, голубушка моя?

– Однажды к нам в мастерскую явился порученец.

Овид ощутил, как по коже у него пробежал холодок.

– Вот как! Порученец! – пробормотал он для приличия.

– Да… И искал он Люси… Чтобы передать ей письмо…

– Ну а что же в этом особенного? Порученец просто принес письмо и хотел его отдать…

– Поскольку Люси в мастерской не было, он спросил ее адрес.

– Вполне естественно… должен же он был выполнить свое поручение! Какая тут может быть связь с преступлением?

– А такая, что этой ломаке писал письма какой-то мужчина; значит, он был с ней знаком, а она теперь твердит, что знать никого не знает.

– Весьма логичное умозаключение. Но что же вы не едите, голубушка? Все говорите и говорите… а про тарелку свою совсем забыли.

– Я думала, вам это интересно, – сказала девушка, пристально глядя ему прямо в глаза.

Овид нисколько не дрогнул под ее взглядом.

– Интересно, конечно же, но стоит ли уделять столько внимания этому случаю? В жизни мне не раз доводилось сталкиваться с вещами куда более странными.

– Ну и не будем больше об этом, – сказала Аманда, – поговорим лучше о вас. Чем вы занимались в разъездах?

– Собирал всякие бумажки, – со смешком ответил Овид, – и они стоили мне немалых денег… Автографы, знаете ли!

– Каких-нибудь умерших знаменитостей?

– Да нет, вполне живых людей.

– Но знаменитых?

– Нисколько, самых что ни на есть заурядных.

– И где же вы предавались столь необычному занятию?

– В Жуаньи.

Овид, в свою очередь, пристально посмотрел на Аманду и заметил, как она вздрогнула. Ее румяное лицо побледнело. Однако девушка довольно быстро сумела напустить на себя безразличный вид.

– А! Значит, вы ездили в Жуаньи? Красивые там места?

– Очень, – ответил Овид, улыбнувшись. – Город уступами спускается к прозрачным водам Ионы. Один из самых живописных в стране городков, но ходить по нему тяжеловато. Там мне довелось встретиться с разными людьми.