Текст книги "Лучше умереть!"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

– Страховые компании уже знают о случившемся?

– Нынче утром их инспектора, которых я известил письменно, приезжали составить протокол.

– Значит, все потеряно!… – вздохнув, произнесла госпожа Бертэн. – Ребенок моего брата остался ни с чем!

– Земельный участок, на котором стоял завод, останется в его владении.

– Участок без завода являет собой весьма сомнительную ценность, сбыть его будет трудновато. К счастью, Люсьен останется у меня и получит потом хоть то немногое, что у меня есть. Хоть какой-то, да хлеб.

Госпожа Бертэн взяла руки кассира в свои и сжала их.

– Спасибо, – сказала она, – от всего сердца спасибо за вашу преданность и любовь к тому, кого уже нет на этом свете.

В тот же день, после полудня, отовсюду стали съезжаться люди, чтобы проститься с умершим. Друзья, клиенты, поставщики, рабочие, просто местные жители явились почтить память этого благородного человека, которого любили и уважали. Со всеобщей печалью и благоговением гроб с телом перенесли в церковь, а затем – на кладбище.

Потом госпожа Бертэн вместе с кассиром отправилась в Париж; Рику проводил ее во Дворец правосудия к следователю, который принял вдову тотчас же.

– Прежде всего, сударыня, – сказал он, – я хотел бы заверить вас в том, что повергшее вас в траур ужасное преступление будет наказано. Уже сегодня я рассчитываю получить известие о том, что та презренная женщина, вина которой не подлежит сомнению, уже в руках правосудия.

– Увы! – тихо сказала госпожа Бертэн. – Это не вернет мне брата!

– Нет, к сожалению, но по крайней мере он будет отомщен! – ответил следователь и добавил: – Я хотел встретиться с вами, сударыня, для того, чтобы окончательно уточнить все детали, касающиеся момента возвращения господина Лабру на завод. Ваш брат, как мне говорили, ездил к вам, в Сен-Жерве, проведать заболевшего ребенка.

– Да, сударь, я срочно вызвала его телеграммой. Малыш Люсьен, мой племянник, заболел ангиной, и в очень тяжелой форме. Я решила, что присутствие отца в этом случае просто необходимо. Когда брат приехал, ребенку было уже лучше… всякая угроза его жизни миновала. Брат тотчас успокоился и, поскольку неотложные дела требовали его присутствия на заводе, уехал назавтра же вместо того, чтобы остаться на пару дней, как намеревался.

– И как сказал нам, – добавил кассир Рику.

– Каким поездом он уехал от вас?

– Экспрессом в четыре сорок пять вечера.

– Стало быть, к девяти он был в Париже, где по неизвестным причинам задержался довольно долго, и прибыл на завод как раз в тот момент, когда поджигательница затеяла свое черное дело. Захваченная врасплох, она убила его.

– Женщина… – заметила госпожа Бертэн. – Как же это возможно? И вероятно ли?

– На этот счет у нас нет никаких сомнений. Вам известно, что это за женщина?

– Да, Жанна Фортье, вдова погибшего на заводе рабочего, судьба которой очень заботила моего брата.

– Вы, конечно же, не знаете о том, что господин Лабру как раз уволил Жанну Фортье с работы, которую доверил ей ранее, ибо она выполняла ее далеко не самым лучшим образом?

– Да нет, сударь, знаю; но увольнение вовсе не означало, что она попала в немилость, и не принесло бы ей ни малейшего ущерба. Просто эту работу должен выполнять мужчина. Брат не хотел оставлять вдову своего служащего без средств к существованию. В день смерти он попросил меня взять ее к себе вместе с сыном, и мы обо всем договорились.

– Жанне Фортье было об этом известно?

– Не думаю.

– Значит, ничего не зная, она намеревалась отомстить ему.

– Это точно?

– Повторяю вам, сударыня: сомнения здесь исключены. Мы имеем против нее серьезные улики. Одно ее исчезновение чего стоит.

– Бегство ее и в самом деле странно выглядит… – сказала госпожа Бертэн. – Но, может быть, оно вызвано страхом, а не совершенным преступлением?

– Ну, сударыня! Чего, скажите на милость, бояться невиновной Жанне Фортье? Впрочем, тот факт, что она покупала керосин, доказывает не только ее виновность, но и преднамеренность содеянного.

– А что могло толкнуть эту несчастную на преступление?

– Во-первых, месть, а во-вторых – алчность.

– Она и в самом деле украла деньги?

– Если это и не доказано, то, по крайней мере, более чем вероятно. Господин Лабру убит в коридоре, ведущем в его кабинет. Труп обнаружили именно там. Зачем бы убийце находиться в таком месте, если не для того, чтобы украсть весьма значительную сумму, о наличии в сейфе которой ей было известно?

– Короче говоря, все подозрения падают на Жанну Фортье?

Следователь устремил на госпожу Бертэн взгляд, в котором читалось живейшее любопытство.

– Ни о ком другом мы даже не слышали, – наконец сказал он. – У вас, сударыня, есть какие-либо подозрения?

– Сударь, я должна рассказать вам все, что знаю, и даже то, о чем думаю. В тот день, когда брат приехал в Сен-Жерве проведать заболевшего сына, мы с ним довольно долго разговаривали. Как вам известно, брат мой – изобретатель. Совсем недавно он изобрел гильошировальную машину, способную работать на выпуклых поверхностях; в скором времени она, как он полагал, должна была принести ему огромное состояние; все чертежи он уже сделал и хранил в строжайшей тайне. И как раз намеревался приступить к изготовлению образца.

– И что же, сударыня?

– Я только что сказала, что он хранил чертежи в строжайшей тайне. Это не совсем так.

– Значит, господин Лабру с кем-то поделился своими планами?

– Да, с человеком, которому вполне могла прийти в голову мысль завладеть изобретением, использовать чертежи в своих интересах и обогатиться в ущерб настоящему изобретателю. Если это допустить, то тогда все: кража, поджог завода, убийство хозяина становится понятным, ибо я не думаю, чтобы женщина могла натворить такое, какова бы ни была ее физическая сила.

– И кому же господин Лабру доверил свой секрет?

– Старшему мастеру завода, Жаку Гаро.

Кассир Рику аж подскочил. На лице следователя отразилось чуть ли не насмешливое сострадание.

– Заблуждаетесь, сударыня… – сказал он затем. – Если и есть в данной ситуации человек вне всяких подозрений, так это именно тот, кого вы назвали.

– Почему?

– Потому что он мертв.

– Мертв! – воскликнула госпожа Бертэн.

– Да, сударыня, пал жертвой собственной преданности: бросился в огонь, чтобы спасти бумаги и деньги господина Лабру!

– Я лично могу подтвердить это. Собственными глазами видел, как на него рухнула крыша флигеля, повергнув его в такое пекло, что мы даже трупа найти не можем! Жак Гаро принял на себя муку, выполняя свой долг!

– Мертв! – воскликнула госпожа Бертэн. – Вы правы, сударь, и простите меня за дурацкое обвинение. Мне ничего не сказали о трагической смерти этого славного человека.

– Прощать вас, госпожа Бертэн, мне решительно не за что. Вы, как и мы, хотите, чтобы убийца вашего брата был наказан, вот и пытаетесь его найти, это вполне естественно. Но поверьте: единственный и самый настоящий виновник – то отвратительное существо, на которое указывают все улики, которое разоблачают все обстоятельства: Жанна Фортье. Имеете ли вы еще что-либо сообщить, сударыня?

– Нет, сударь.

– Тогда вы свободны. Если вы опять мне понадобитесь, буду иметь честь сообщить вам об этом письменно.

– Всегда к вашим услугам.

Глава 10

Жанна с сыном получили в доме кюре Ложье столь необходимую для них первую помощь. Пара чашек бульона и немножко старого бордо придали сил этим несчастным, совсем измученным и умирающим от голода созданиям.

– Чуть позже вы как следует пообедаете, – сказала сестра священника, дабы положить конец излияниям благодарности со стороны Жанны. – Потом отдохнете, в чем, похоже, очень нуждаетесь. Вам пришлось долго идти пешком?

– О! Да, сударыня… долго… очень долго… – воскликнул Жорж. Он по-прежнему сидел в обнимку со своей лошадкой. – И я очень устал… хотя мамочка почти все время несла меня на руках.

– Ну что ж! Тогда ты, милый, поспи немножко перед обедом… – сказала госпожа Дарье, обнимая ребенка. – И вы тоже, бедняжка, – добавила она, обращаясь к Жанне. – Брижитт приготовила вам постель, на которой вы сможете отдохнуть как следует.

Молодая вдова разрыдалась. Глубокая признательность переполняла ей душу.

– О! Спасибо! – пролепетала она.

– Сударыня, – спросил Жорж, – а можно мне взять с собой лошадку?

– Конечно, милый, возьми ее с собой.

Жанна взяла сына за руку. И оба они отправились вслед за госпожой Дарье в приготовленную для них комнату.

– Спите спокойно, – сказала сестра священника. – К обеду вас разбудят.

– Еще раз спасибо, сударыня… и благослови вас Господь!

– О! Да, сударыня… – добавил Жорж, взяв руку Клариссы Дарье и прижав ее к своим губам.

И та почувствовала, как по щекам у нее скатились две слезинки. Она еще раз обняла ребенка и вышла, дабы скрыть охватившее ее волнение. Когда она вернулась в сад, Этьен и аббат Ложье разговаривали, строя догадки о том, что за стечение обстоятельств привело несчастную к дверям дома священника в столь измученном и голодном состоянии.

– « Трагедия нищеты!», как пишут в газетах, – сказал кюре.

– Обманутых девушек, брошенных мужьями женщин немало, и всем им приходится в одиночку сражаться с превратностями судьбы, – заметил Этьен. – Наверное, и эта несчастная к ним принадлежит.

– Она не из местных, – сказала Кларисса. – По тому, как она устала, видно, что пришла издалека. А по лицу заметно, что ей довелось немало пережить: на нем лежит печать глубоких страданий.

– Очень выразительное у нее лицо, и я непременно его нарисую, – воскликнул художник.

– Чем ты собираешься ей помочь, братец? – спросила госпожа Дарье.

– Тем же, чем остальным, приходящим сюда. Когда как следует отдохнет, дадим ей денег и отпустим с миром.

И господин Ложье вновь открыл свой требник. Этьен взялся за кисти, потом положил их на место, схватил карандаш и принялся по памяти набрасывать в блокноте черты явившейся к ним незнакомки. Снова раздался звон колокольчика у ворот – в сад вошел деревенский почтальон, изо дня в день в один и тот же час приносивший парижскую газету.

Господин Ложье вскрыл бандероль, развернул газету и неспешно, не упуская ни строчки, принялся читать. Вскоре он дошел до второй страницы, где была напечатана пространная статья под следующим заголовком: « Тройное преступление».

Аббат принялся ее читать. По мере того как он углублялся в нее, брови его сдвигались все больше, и вдруг он удивленно охнул, заставив Этьена вздрогнуть и оторваться от работы. Художник поднял глаза.

– Что-нибудь интересное, дорогой аббат? – спросил он.

– Да, в высшей степени интересное для меня, да и вас может заинтересовать. Вещь ужасная и совершенно непонятная…

– Что еще такое? – воскликнула госпожа Дарье, как раз в этот момент вышедшая из дома.

– Идите сюда оба, – сказал кюре, понизив голос, – садитесь и слушайте…

Этьен и Кларисса, страшно заинтригованные, уселись возле него. Все таким же тихим голосом аббат Ложье начал читать:

« В предыдущую ночь в Альфорвилле было совершено тройное преступление – заранее обдуманное и исполненное с ужасающим хладнокровием. Мощного предприятия, принадлежавшего инженеру Жюлю Лабру и расположенного в некотором удалении от населенных мест, больше не существует. Огонь, разведенный преступной рукой, превратил его в руины, а сам инженер, неожиданно среди ночи вернувшийся из поездки, был убит поджигательницей, которую застал на месте преступления в тот момент, когда она совершала кражу.

Инженер Лабру – не единственная жертва. В огне погиб старший мастер завода Жак Гаро, попытавшийся – исключительно из преданности – спасти сейф с деньгами.

По ночам завод охраняла женщина, некая Жанна Фортье.

Все факты указывают на то, что именно она – дабы отомстить господину Лабру за принятое им за два дня до того решение о ее увольнении – совершила это тройное преступление. Подлая особа, предоставив разведенному ею с помощью керосина огню довершить свое черное дело, скрылась бегством, забрав с собой ребенка.

Парижская прокуратура и префектура полиции приняли все необходимые меры для того, чтобы Жанна Фортье не сумела избежать заслуженной кары. Приметы преступницы: возраст – двадцать шесть лет, рост – чуть выше среднего, очень хорошо сложена. Густые рыжеватые волосы, черты лица правильные, большие синие глаза; лицо матовое, бледное; походка решительная. С Жанной Фортье находится ребенок трех с половиной лет».

На этом описание примет заканчивалось.

Кларисса и Этьен Кастель слушали со все возраставшей тревогой. Когда аббат закончил читать, госпожа Дарье воскликнула:

– Но это же – точь-в-точь портрет той женщины, которую мы приютили! Ребенок трех с половиной лет… Эта усталость… Упадок сил… Несчастная бежала от содеянных преступлений!

– Тише, сестра, – поспешно прервал ее кюре. – Эта женщина сейчас в моем доме… не стоит спешить с обвинениями; если она виновата, мы узнаем об этом.

– И тогда ты ее сдашь…

– Я не стану выдавать ее. Пусть полиция сама делает свое дело.

Брижитт явилась сообщить, что обед готов и можно садиться за стол.

– А как женщина?… И ребенок? – спросил священник.

– Я разбудила их, господин кюре, и накрыла им, как и себе, – на кухне…

– Правильно сделали. Позаботьтесь о них. Когда пообедаю, мне нужно будет повидаться с ними.

За обедом аббат Ложье избегал разговора о Жанне. Встав из-за стола, он сказал Брижитт:

– Кофе подадите в сад. Принесите лишнюю чашку – для нашей гостьи, а потом пригласите ее саму.

– Хорошо, господин кюре.

Двухчасового сна и плотного обеда оказалось достаточно, чтобы восстановить силы несчастной беглянки и вернуть ей жизненную энергию. Пока они обедали, Брижитт не упустила возможности порасспросить Жанну, однако ответы получила весьма уклончивые. Одно было ясно: эта женщина хочет найти в здешних краях какую-нибудь работу.

– Вы сейчас пойдете в сад пить кофе с господином кюре, – сказала старая служанка, – вот и расскажите ему о том, что вам нужно.

Прозвенел звонок, извещая Брижитт о том, что пора подавать кофе. Аббат Ложье, Этьен и госпожа Дарье направились в сад. Художник вытащил из кармана блокнот, в котором утром по памяти начал набрасывать портрет незнакомки. Брижитт привела вдову Пьера Фортье; следом за матерью шел маленький Жорж – он вновь обрел свойственную ему веселость и радостно тащил за собой на веревочке картонную лошадку. Священник коротко и изучающе глянул Жанне в лицо, а Кларисса тем временем с непроизвольным отвращением отодвинула свой стул подальше от стола.

– Идите сюда, сударыня, садитесь, – сказал аббат, указывая на свободный стул. – Немножко кофе вам только на пользу пойдет.

Жанна, смущенная и очень взволнованная, робко подошла.

– Садитесь, – повторил Ложье.

Женщина села. Маленький Жорж подошел к священнику.

– Господин кюре, – спросил он, – вы позволите мне поиграть в саду? Я цветы трогать не буду.

– Да, да, детка, ступай.

– Спасибо, господин кюре.

Малыш поцеловал мать и отправился в сад, лошадка покатилась за ним по мягкому песку садовой дорожки. Брижитт наливала кофе. Этьен, вооружившись карандашом, подправлял набросок, для которого Жанна, сама того не ведая, служила моделью.

– Вам уже лучше, не так ли, сударыня? – спросил священник.

– О да, сударь, мне гораздо лучше… благодаря вам! Силы вернулись ко мне.

– В достаточной ли мере для того, чтобы отправиться дальше?

Жанна покраснела и умолкла в нерешительности. Заметив ее смущение и замешательство, аббат продолжил:

– Я полагаю, что вы отнюдь не в Шеври направлялись. Или вы хотите остаться в деревне?

– Я хотела бы остаться здесь… – дрожа и запинаясь, проговорила Жанна, – и найти здесь то, ради чего шла так долго…

– То есть? – спросил аббат.

– Когда, падая с ног от усталости, полуживая, прижимая к груди ребенка, я позвонила в дверь вашего дома, я шла сюда на коленях просить вас о том, чтобы вы помогли мне найти здесь, в деревне, какую-нибудь работу – любую, какой бы скромной она ни была, лишь бы позволила мне выжить и вырастить обоих детей.

– Значит, у вас их двое?

– Да, сударь, у меня еще девочка одиннадцати месяцев; она у кормилицы… А Жоржу три с половиной года.

– А что с отцом ваших детей?

Жанна вытерла бежавшие по щекам крупные слезы и едва слышно ответила:

– Он умер.

– Вот как! Вы, стало быть, вдова?

– Да, сударь.

– Но для того, чтобы подыскать вам работу и кому-либо вас рекомендовать, я должен знать, кто вы. У вас есть документ, удостоверяющий вашу личность?

Женщина задрожала всем телом.

– Документ? – пролепетала она.

– Да. Вы, наверное, сами понимаете, что для того, чтобы человека, совершенно чужого в этих краях, пустили работать в какой-нибудь дом, нужна рекомендация. Без нее никто вас взять не согласится.

Жанна смертельно побледнела. Растерянность несчастной вдовы не ускользнула от священника.

– Как вас зовут?… – продолжал он расспрашивать.

– Жанна… – ответила женщина.

– Это имя. Раз вы были замужем, значит, носите фамилию мужа. Ну так? Ваша фамилия?

Ни лгать, ни даже молчать в нерешительности смысла не имело. Нужно было облегчить себе душу.

– Жанна Фортье… – с трудом выдавила из себя беглянка.

– Жанна Фортье! – повторил господин Ложье. – И вы из Альфорвилля…

Жертва Жака Гаро, насмерть перепуганная, вскочила на ноги.

– А! – вскричала она. – Вам все известно!

– Да, несчастное заблудшее создание, я все знаю, – сказал священник, взяв ее за руку. – Знаю, что вас разыскивает полиция…

– Меня! Полиция! В чем же меня обвиняют?

– В поджоге завода и убийстве господина Лабру.

– Но это неправда! Неправда! – содрогнувшись от ужаса, дрожащим голосом воскликнула Жанна. – Перед Господом Богом, головой моего сына, которого люблю больше всех в этом мире, клянусь, что я ни в чем не виновата!

Священник, его сестра и Этьен, пораженные тем тоном, которым женщина произнесла эти слова, и выражением ее лица, переглянулись.

– Но зачем же было бежать, если вы ни в чем не виноваты? Зачем скрываться? – спросил священник.

– Почему я сбежала? Почему скрываюсь? Да, вы правы, именно это и делает все обвинения правдоподобными, а приговор – неизбежным. Я сбежала потому, что знаю: мне не спастись… хотя было у меня доказательство моей невиновности, неопровержимое доказательство…

– И что же с ним случилось?…

– Огонь сожрал его, как и все остальное! Ах! Я расскажу вам все, господин кюре; вы сумеете придать мне сил, дабы я могла принять на себя грядущие муки, ибо отныне все мое существование превратится в сплошную пытку. Несчастья преследуют меня… все на меня обрушилось… а я ни в чем не виновата…

– Но как же поверить вам?

– Ах! Я сама знаю, что это трудно. Но все же выслушайте меня… Выслушайте и сами рассудите…

И лихорадочно, торопливо, задыхаясь от волнения, то и дело захлебываясь в рыданиях, Жанна рассказала о смерти мужа, погибшего при взрыве на заводе господина Лабру, о том, как ее взяли на работу, о дикой страсти, охватившей старшего мастера Жака Гаро, и его домогательствах; рассказала о письме, которым он пытался склонить ее уехать с ним, о том, как она это письмо истолковала; она вспомнила точные выражения и целые фразы; и, наконец, поведала о том ужасе, который охватил ее, когда начался пожар, и описала, как вошла во флигель и обнаружила Жака возле трупа инженера. Повторила слова и угрозы в ее адрес, сказанные этим подлецом в тот момент, когда он силой пытался вынудить ее бежать вместе с ним.

– Только тогда, – продолжала Жанна, – до меня стало доходить, о чем шла речь в письме. Состоянием, которое он предлагал мне, были деньги господина Лабру, и он намеревался их украсть! Я побежала было за этим письмом – бесценным доказательством моей невиновности, единственным шансом на спасение, но было уже слишком поздно! Мое жилище вовсю трещало, охваченное огнем, а люди уже кричали о том, что это я подожгла завод. Тогда я совсем потеряла голову и бросилась бежать, как безумная, прижимая к себе сына. Вот вам, сударь, правда, вся до конца. Я ни в чем не виновата. Спасением души моей, жизнью сына еще раз клянусь вам.

Тон, которым говорила Жанна, посеял доверие в душах присутствующих.

– Когда мать клянется головой ребенка, она не может лгать, – сказал кюре. – Я верю вам. Но объясните: как получилось, что Жак Гаро погиб на пожаре, пав, как утверждают, жертвой собственной преданности хозяину?

– Погиб! – вскричала Жанна. – Пал жертвой собственной преданности! Да Бог с вами!

– Статья в газете вполне однозначно это утверждает.

– Тогда и тени надежды не осталось! – прошептала женщина. – Если Жак Гаро мертв, то добиться моего оправдания уже не в силах человеческих. На одно я могла надеяться: что этот негодяй не посмеет лгать, глядя мне в глаза. Последняя надежда рухнула. Теперь все кончено.

– Успокойтесь, мое бедное дитя, прошу вас! – сказал священник. – Конечно, вы виноваты в том, что сбежали с завода, охрану которого вам доверили. Вы должны были оставаться на месте происшествия, ответить на все вопросы, опровергнуть все обвинения. Ваш побег – серьезная ошибка, но отнюдь не преступление. Чудовищное стечение обстоятельств, нагромождение ложных улик, которые свидетельствуют против вас, лишь усугубляя вашу вину, выглядят вполне правдоподобно, но ваш голос, ваш взгляд опровергают их.

– А станут ли судьи вслушиваться в мой голос? Заглянут ли они мне в глаза? – безутешно проговорила Жанна.

– Нужно опередить все обвинения, самой предстать перед судьями и крикнуть им: « Я невиновна, клянусь вам!» Может быть, ваша клятва произведет на них то же впечатление, что и на меня? И в душе у них созреет то же доверие, что и в моей? Я не могу этого утверждать, не знаю, но надеюсь и хочу верить. Единственное, в чем я абсолютно уверен, так в том, что вы сильны духом и не должны бояться опасности, какой бы большой она ни была.

Слова священника повергли Жанну в явное смятение.

– Но если я сама к ним явлюсь, – воскликнула она, – меня же посадят в тюрьму! Разлучат с сыном!

– Это, к несчастью, неизбежно, но винить стоит лишь себя: вы же сами убежали… Не стоит колебаться… Подумайте о том, что они, может быть, вот-вот явятся за вами сюда.

– Сюда! – повторила Жанна. – В ваш дом…

– Мой дом не располагает, увы, правом неприкосновенности перед мирским правосудием!

– А как же моя девочка у кормилицы… – рыдая, воскликнула молодая вдова, – а как же мой сын, Жорж…

Жорж услышал, что мать произнесла его имя. И поспешил к ней.

– Ты плачешь, мамочка. Почему ты плачешь? – сказал он, протягивая к ней руки.

Она подхватила его и горячо прижала к груди, осыпая поцелуями и заливаясь слезами.

Внезапно у калитки кто-то резко ударил в колокольчик. И тут же послышался отдаленный гул голосов. Жанну охватила нервная дрожь.

– Это за мной пришли… – в невыразимом ужасе проговорила она, запинаясь и еще крепче прижимая сына к груди.

Брижитт открыла ворота. В мгновение ока в саду оказалось человек двадцать во главе с мэром деревни, бригадиром жандармерии и четырьмя жандармами. Мэр с чрезвычайно важным видом выступил вперед, почтительно приветствовал священника и заговорил:

– Прошу прощения, господин кюре, за то, что вопреки собственной воле вынужден вломиться к вам вот так. Я действую, исполняя свой долг. Действую от имени закона…

Жанна с сыном, напуганные появлением жандармов, отшатнулись. Ребенок прижимался к матери, одной рукой схватившись за ее юбку, в другой он зажал веревочку своей картонной лошадки. В саду священника разыгрывалась захватывающая сцена. Пораженный нечаянно сложившейся композицией картины, Этьен Кастель подскочил к мольберту, схватил чистый холст и принялся решительно и быстро наносить на него то, что видел. Кюре поднялся со стула и направился к представителю местных властей.

– Я знаю, что привело вас сюда, господин мэр, – сказал он. – Вы ищете женщину по имени Жанна Фортье.

– Да, господин кюре, нам нужна Жанна Фортье, обвиняемая в тройном преступлении: поджоге, краже и убийстве.

Беглянка – Жорж по-прежнему прижимался к ней – шагнула вперед и закричала:

– Неправда, сударь! Я ни в чем не виновата!

– Виновны вы или нет, – сказал мэр, – решать не мне. Вы – Жанна Фортье?

– Да, я Жанна Фортье.

– Привратница завода инженера Жюля Лабру в Альфорвилле, департамент Сена?

– Да, сударь.

Мэр повернулся к бригадиру жандармов. Тот выступил вперед и объявил:

– Именем закона, я должен арестовать вас согласно полученному мною ордеру.

– Ну что ж! Арестовывайте! – в гневном отчаянии воскликнула Жанна. – Ведите в тюрьму! Судите! Приговаривайте! Можете на гильотину отправить. Но от этого я не стану виновной!

– Мама… мама… мама… – повторял до смерти перепуганный маленький Жорж.

Бригадир повернулся к жандармам.

– Наденьте ей наручники… – приказал он.

Жанна почувствовала, как по телу у нее пробежала дрожь.

– Наручники… – сдавленным голосом повторила она, отступая назад. – О! Нет! Нет! Я не хочу!

– Дитя мое, прошу вас, не противьтесь… – сказал кюре. – Смиритесь… И повинуйтесь закону.

Несчастная женщина, опустив голову, протянула руки.

– Готово… Теперь вперед! – скомандовал бригадир. Жорж повис на руках пленницы.

– Мамочка, не уходи… – кричал он. – Не уходи, мамочка, мне страшно…

– Не плачь, мой мальчик, – сказала Жанна. – Идем!

– Ваш ребенок не может следовать за вами… – вмешался бригадир.

– Вы разлучаете меня с сыном!… – едва смогла проговорить остолбеневшая от ужаса Жанна.

– Это мой долг… Согласно ордеру я должен арестовать только вас, Жанну Фортье. Там речи нет ни о каком ребенке. Стало быть, женщину следует отправить в тюрьму, ребенка – в приют до получения дальнейших распоряжений свыше.

Жанна смертельно побледнела.

– Моего ребенка – в приют!… – едва слышно проговорила она. – Нет… нет… вы не сделаете этого… я не хочу разлучаться с сыном…

И продолжила, умоляюще протягивая к священнику соединенные железной цепью руки:

– Господин кюре, будьте милостивы, сжальтесь, вступитесь за меня!… Скажите им, что это невозможно… что нельзя меня с сыном разлучать…

– Повинуйтесь закону, бедняжка моя, – повторил аббат Ложье, – а за ребенка не беспокойтесь… В приют он не попадет… Я оставлю его здесь… Если, как я надеюсь, вы сможете доказать свою невиновность, то сами придете сюда за ним… Если же, напротив, вам не удастся развеять мрак, покрывающий альфорвилльское преступление, если вас осудят, клянусь, что не брошу маленького Жоржа на произвол судьбы!

Госпожа Дарье выступила вперед и, простерев руки, сказала:

– Не бойтесь и не плачьте! Ваш ребенок не останется без матери… Клянусь вам, он будет мне как сын… У меня ведь тоже был вот такой же сынишка… Господь словно вернул его мне…

Жанна проговорила, рыдая:

– Я больше не увижу его! Не увижу! Ах! Это выше моих сил!

– Мамочка… мамочка… не уходи!…

Госпожа Дарье взяла ребенка на руки и сказала:

– Миленький мой, мамочка должна уйти, но она скоро вернется. А пока ее нет, хочешь остаться со мной?

– С вами и господином кюре? – спросил Жорж.

– Да, с нами.

– Ладно, хорошо… я обязательно останусь с вами, раз мамочка обещает, что скоро вернется…

Жанна задыхалась от горя.

– О! Возьмите его!… Возьмите!… – в отчаянии проговорила она. – Любите его… И рассказывайте ему о матери… Да, милый, оставайся с господином кюре и этой доброй дамой… Оставайся с ними… Они всегда подтвердят тебе, что твоя мать невиновна и что она обожала тебя… слышишь… обожала… не забывай об этом… никогда не забывай!…

Старая Брижитт, растроганная до глубины души, стояла чуть поодаль и горько плакала, приговаривая:

– Бедная женщина!… Бедный малыш!…

Осыпая сына поцелуями, вдова Пьера Фортье продолжала:

– Поцелуй меня… Еще… еще… Ну, сударыня, – добавила она, обращаясь к сестре священника, – забирайте его… унесите… чтобы я его больше не видела!…

Затем повернулась к жандармам:

– Уводите меня!… Я готова.

И устремилась к воротам. Ребенок жалобно кричал. Госпожа Дарье унесла его в дом, Брижитт последовала за ними. Кюре проводил до ворот мэра Шеври и Жанну Фортье. Выходя за ворота, Жанна повернулась к священнику:

– Благословите, отец мой, – сказала она и преклонила перед ним колени. Растроганный до слез, аббат Ложье возложил руки на голову смиренной мученицы и запинаясь, ибо от волнения у него сдавливало горло, произнес:

– Во имя Господа нашего, во имя справедливости и добра, благословляю вас, дитя мое. Да прозреет правосудие мирское; обстоятельства обернулись против вас, но я свято верю в вашу невиновность.

Все присутствующие сняли шляпы и склонили головы. Жанна поднялась. Аббат Ложье протянул к ней руки. Плача, она упала в его объятия.

– Ступайте, дитя мое, – сказал затем священник. – И будьте сильной.

На следующий день Жанну в сопровождении двух жандармов на поезде отвезли в Париж и поместили в тюрьму предварительного заключения, а Этьен Кастель ликовал:

– Я нашел свой сюжет! На следующей же выставке обо мне заговорят!

Назвавшись Полем Арманом, Жак Гаро сел в Гавре на пароход и добрался до Саутгемптона. Оттуда он отправился в Лондон, чтобы первым же рейсом отплыть в Америку. Статья о пожаре на альфорвилльском заводе, повествующая о его героической смерти, попалась ему на глаза. Его очень порадовало то, каким образом развивались события: все шло как по маслу.

Как только господин Делонэ – тот самый следователь, что вел дело, – узнал о том, что Жанну арестовали и доставили в парижскую тюрьму предварительного заключения, он приказал тотчас же доставить ее к нему в кабинет. Несчастная женщина была ко всему готова. Вместо слабости, упадка сил и отчаяния она испытывала отвагу, решимость и прилив сил. Поэтому, входя в кабинет представителя закона, от которого зависела ее судьба, она была спокойна и хладнокровна. Господин Делонэ удостоверился, что секретарь готов вести протокол, и, не теряя ни секунды, приступил к допросу.

– Ваше имя? – спросил он.

– Жанна Фортье.

– Возраст?

– Двадцать шесть лет; я родилась в Париже 15 октября 1835 года.

– Вы замужем?

– Вдова; мой муж, Пьер Фортье, бывший механиком, трагически погиб на заводе господина Лабру, инженера; теперь меня обвиняют в поджоге этого завода и убийстве хозяина с целью грабежа.

Эта фраза, произнесенная ровным и твердым голосом, заставила следователя поднять голову. Он пристально вгляделся в лицо Жанны, затем, немного помолчав, сказал:

– Вы знаете, в чем вас обвиняют… И что вы на это скажете?

– Лишь два слова: я невиновна!

– Если вы невиновны, то почему бросили завод и, вместо того чтобы позвать на помощь, когда начался пожар, сбежали, прихватив с собой ребенка?

Жанна, похоже, задумалась.

– Отвечайте! – нетерпеливо потребовал следователь.

– Зачем? Вы все равно не поверите.

– Значит, вы намерены солгать?

– Нет, просто правда слишком уж неправдоподобно звучит… Все, как нарочно, складывается против меня… Как вам принять на веру рассказ, не подтвержденный ни единым доказательством? Конечно же, вы считаете меня виновной, а я, однако, не виновата ни в чем…