Текст книги "Лучше умереть!"
Автор книги: Ксавье де Монтепен
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)
– Полагаю, ты вполне можешь считать, что дело уже улажено; но ни слова никому о нашем разговоре и моем обещании. Положись на меня и предоставь мне действовать. Тебе известно, что ты сегодня ужинаешь с нами?
– Но… – начал было Люсьен.
– О! Никаких отговорок! – перебил Жорж. – Предупреждаю, что не приму ни одной из них, будь то хоть срочная работа.
Жорж позвонил в колокольчик. Явилась служанка.
– Еще один прибор, Мадлен, – сказал ей молодой адвокат. – И подайте на ужин еще что-нибудь, а к столь милому сердцу моего опекуна кортону добавьте пару бутылок шампанского.
Мадлен вышла, и беседа возобновилась.
– Сударь, вы только что упомянули, что ваш отец был изобретателем, – обратился Этьен Кастель к Люсьену. – Не сын ли вы того Жюля Лабру, завод которого был сожжен лет двадцать назад?
– Да, сударь; и во время пожара мой несчастный отец был убит.
– Твой отец был убит! – удивился Жорж. – Ты никогда не рассказывал мне об этой ужасной драме…
– Потому что сам о ней ничего не знал, дорогой мой Жорж. Пока я не вырос, от меня все скрывали, дабы уберечь от эмоционального потрясения. Лишь умирая, тетушка открыла мне страшную правду.
Люсьен спросил Этьена, не был ли он знаком с его отцом.
– Я никогда не видел его, но, как и все тогда, много слышал об альфорвилльской трагедии, и окруженное всеобщим уважением имя Жюля Лабру врезалось мне в память.
А про себя художник подумал: «Что за странный каприз судьбы – сделать сына убийцы лучшим другом сына жертвы!»
– Преступник был наказан? – спросил Жорж.
– Женщина, которую обвинили тогда в убийстве и поджоге, была приговорена к пожизненному заключению, – ответил Люсьен.
– Женщина? – воскликнул Жорж.
– Да… После того как все это случилось в Альфорвилле, она сбежала. И была арестована в какой-то деревушке под Парижем.
Жорж вопросительно глянул на Этьена Кастеля.
– Ты не ошибся, друг мой, – ответил на этот взгляд художник. – Это та самая женщина, о которой я тебе недавно рассказывал, именно она изображена на первом плане картины, которую я намерен тебе подарить.
– Значит, – живо заинтересовался Люсьен, – вы эту женщину видели?
– Видел и говорил с ней.
– Где же?
– В доме священника деревни Шеври, у почтенного аббата Ложье, дядюшки Жоржа.
– И что же это была за женщина?
– Красивое и сильное создание; ее лицо у всех вызывало симпатию… – ответил Этьен. – Похоже, она жестоко страдала.
– И отрицала свою вину, не так ли?
– Причем очень рьяно. Утверждала, что ни в чем не повинна, а стала жертвой невероятного стечения обстоятельств.
– Может быть, она и не лгала.
Жорж и Этьен уставились на Люсьена с интересом.
– Суд признал ее виновной… – сказал Этьен.
– Э, сударь! Разве это что-то доказывает! На каждой странице летописи человеческого правосудия вы найдете массу судебных ошибок.
– Но против нее свидетельствовало буквально все… Улик было множество.
– Улик, вы говорите, было множество? Вы, сударь, присутствовали на заседании суда?
– Да, и был очень внимателен.
– И какое у вас в результате сложилось мнение?
– Что обвиняемая вполне могла быть виновной.
– Вот именно: « могла быть!» – сказал Люсьен, сделав на последних словах ударение. – Стало быть, вы не могли бы со всей уверенностью признать ее виновной, и, будь вы в числе присяжных, вы, наверное, отдали бы свой голос в ее пользу.
– Возможно… – призадумавшись на мгновение, сказал Этьен. – Скорее всего даже, я так бы и сделал.
Люсьен продолжал:
– Я, сударь, внимательно прочел материалы процесса… Тетушка сохранила газеты тех времен, где они были опубликованы полностью. И убежден, что обвиняемая была невиновна. К тому же и тетушка, умирая, заверила меня в том, что никогда не считала Жанну Фортье виновной, хотя все улики свидетельствовали против нее.
– А! – тихо сказал Жорж. – Значит, эту несчастную звали Жанна Фортье?
– Да, – ответил Люсьен.
Затем, обращаясь к Этьену Кастелю, спросил:
– Помните ли вы, сударь, на что она ссылалась, пытаясь защититься?
– Прекрасно помню… якобы некий мерзавец, старший мастер альфорвилльского завода, домогался ее любви и покушался на состояние вашего отца, намереваясь сбежать за пределы Франции с украденными деньгами, прихватив с собой Жанну в качестве любовницы. Этот человек – его звали Жак Гаро – написал ей, как она утверждала, письмо, являвшееся бесспорным доказательством заранее задуманного и совершенного им преступления. Но письма этого она предъявить не могла.
– Это так… – согласился Люсьен, – и тем не менее будьте уверены: письмо существовало. Вор, поджигатель и убийца – не кто иной, как старший мастер Гаро.
– Вы забываете о том, что человек этот погиб из-за своей преданности делу!
– А это ничем не доказано… Лично я не верю в то, что он действительно погиб, да и тетушка в это не верила. И я обещал себе сделать все от меня зависящее, чтобы сорвать маску с лица подлинного убийцы своего отца и добиться оправдания несчастной, невинно пострадавшей женщины.
– Разоблачить убийцу… – произнес художник. – И что вам это даст? С тех пор прошло уже больше двадцати лет. Срок давности истек. И закон тут бессилен.
– А мне что до этого? Если правосудие ничем не может мне помочь, обойдусь без него. Сам свершу правосудие.
– А не знаете ли вы случайно, – спросил Этьен, – жива ли еще Жанна Фортье?
– Нет, но намерен навести справки.
– Если хочешь, этим займусь я… – предложил Жорж. – Мне гораздо легче сделать это, я ведь вхож во Дворец правосудия, лично знаком с представителями закона самого разного уровня.
– Очень меня обяжешь. Но, по-моему, обо мне и моих делах мы уже вволю поговорили. Давай-ка поговорим о тебе. Ты доволен своей жизнью?
– В высшей степени. Мне даже пожелать нечего. Мой опекун стал моим лучшим другом. Клиенты хорошо знают дорогу в мой кабинет. Я работаю… Преуспеваю… Чего еще желать можно?
– Хорошей жены.
Жорж рассмеялся.
– Жены! У меня еще есть время поразмыслить на эту тему. Впрочем, скорее всего я поступлю, как мой опекун… останусь холостяком… До сих пор я был больше склонен к холостой жизни. А ты?
Люсьен покраснел до корней волос.
– А я нет… – ответил он, – но ведь прежде, чем думать о женитьбе, нужно занять определенное положение в обществе.
Жорж заметил, что его друг покраснел. И сказал:
– Что вовсе не мешает тебе думать о ней уже сейчас.
– Согласен; но именно поэтому я и говорю, что, прежде чем жениться, нужно обрести твердую почву под ногами. Люси – та девушка, что будет моей женой, – так же бедна, как и я. Она сирота, выросла в приюте, но у нее чистая душа и золотое сердце. К тому же она трудолюбива, как пчелка.
– И ты любишь ее?
– Всем сердцем, всей душой, безгранично. Без нее я никогда не смогу быть счастлив.
– Ну что ж, будем надеяться, что в самом ближайшем времени дела твои пойдут в гору, и ты будешь совершенно счастлив. Считай, что я уже пригласил себя на твою свадьбу!
Ужин был веселым и долгим. С товарищем по коллежу и художником Этьеном Кастелем, за вечер ставшим другом и ему, Люсьен расстался лишь в одиннадцать.
– Положись на нас и работай, – сказал Жорж, пожимая ему на прощание руку.
И молодой человек, окрыленный надеждой, отправился к себе. Если Люсьен пребывал в радостном настроении, то Люси была очень грустна. Весь вечер дочь Жанны Фортье с нетерпением – а потом и со все возраставшей тревогой – ждала возвращения жениха. Наконец в половине двенадцатого она услышала, как внизу хлопнула тяжелая входная дверь. На лестнице раздались шаги. Взволнованная девушка приоткрыла дверь.
– Это вы, господин Люсьен? – тихонько спросила она.
– Да, дорогая моя Люси, – ответил молодой человек.
– Знаете, я так беспокоилась! Мне было так страшно! Все казалось, что с вами, наверное, случилось какое-то несчастье…
– Дорогая малютка Люси, вы же видите, что предчувствие обмануло вас. Сегодня мне сопутствовало только счастье. Не позволите ли войти и рассказать об этом?
– Позволю. Заходите; пока вы будете рассказывать, я закончу свою работу.
Люсьен взял стул и сел возле девушки.
– Виделись вы со своим старым другом, господином Жоржем Дарье? – спросила она.
– Да.
– И как он вас принял?
– Как и положено человеку, сердце которого живо. Я вновь обрел своего доброго старого друга.
– Он пригласил вас на ужин?
– Да, я только что от него.
– И обещал помочь найти работу?
– Через месяц я буду главным инженером у одного невероятно богатого промышленника, который сейчас возводит в окрестностях Парижа большой завод; он ни в чем не может отказать моему другу Жоржу Дарье.
Люси захлопала в ладоши.
– Ах! – воскликнула она. – Я так счастлива! А теперь нам обоим нужно отдохнуть, к тому же не стоит давать соседям повод для сплетен. Ступайте к себе!
Жорж Дарье был очень отзывчивым молодым человеком. И принял близко к сердцу то положение, в котором оказался Люсьен, – ведь к нему он питал искреннюю привязанность. Поэтому на следующий же день он с утра пораньше отправился на улицу Мурильо, чтобы ходатайствовать за него перед Полем Арманом. Поднявшись по лестнице, ведущей в жилище миллионера, он спросил у стоявшего там камердинера:
– Может ли господин Арман принять меня?
– Сожалею, господин Дарье, но господин Арман в отъезде… – ответил слуга.
– И надолго? – огорченно спросил Жорж.
– Я не знаю, но госпожа Мэри, должно быть, в курсе. Она, конечно же, примет вас, господин Дарье, и сможет ответить на все интересующие вас вопросы. Прикажете доложить?
Жорж был частым гостем в особняке, и от него не укрылся тот факт, что девушка имеет большое влияние на отца. Поэтому поспешил ответить:
– Если вы полагаете, что это не побеспокоит госпожу Арман, будьте любезны, передайте ей мою визитную карточку.
– Пройдемте в гостиную, сударь, а потом я извещу госпожу.
Мэри, давно уже полностью одетая и причесанная, прочитав имя на карточке, сразу же спустилась вниз.
– Здравствуйте, господин адвокат, – сказала она с самым любезным видом, протягивая Жоржу Дарье руку, – направлялись вы, конечно же, не ко мне, в этом я совершенно уверена, но все же признательна за то, что вы решили меня проведать. Садитесь, поболтаем немножко.
– Как вы себя чувствуете, сударыня?
– Чудесно; лучше, чем когда-либо раньше.
Внезапно сильный приступ кашля заставил ее умолкнуть.
– Проклятый кашель! – едва слышно проговорила она, когда приступ утих. – Никак меня не оставляет и страшно мне надоел!
И она отерла выступивший на лбу пот.
– Вы как-нибудь пытаетесь его вылечить? – спросил Жорж, прекрасно зная, что девушка больна неизлечимо.
– Только этим и занимаюсь! – ответила Мэри. – Врачи совсем замучили меня всякими лекарствами. Небольшое раздражение горла – это, однако, должно легко вылечиться. А! Пустяки! Вы хотели повидаться с отцом?
– Да, сударыня.
– Он уехал на три недели, и в Париж вернется только в начале следующего месяца. Я осталась совсем одна и, признаюсь, временами одиночество тяготит меня. Ну а о чем вы хотели поговорить с отцом? Мы с ним переписываемся, и, если речь идет о чем-то срочном, я могу сообщить ему о вашем визите и изложить суть дела.
– Я сам поговорю с ним по возвращении, но очень рад, что мне довелось сегодня увидеться с вами. И попрошу вас оказать мне посильную поддержку…
– С удовольствием… О чем идет речь?
– О приеме на работу к господину Арману одного молодого человека, выпускника Школы искусств и ремесел, чертежника и талантливого инженера-механика.
– Этот молодой человек ваш друг?
– Да, товарищ по коллежу; его постиг жестокий удар: отца его ограбили и убили, а воспитавшая его тетушка, которую он нежно любил, умерла; у нее не было возможности оставить ему какое-нибудь состояние. Так что ему непременно нужно работать, чтобы добыть себе средства к существованию.
– То, о чем вы просите, господин Дарье, благое дело, и я с удовольствием возьмусь оказать содействие. Ваш друг может рассчитывать на мою поддержку. Я почти что гарантирую вам успех. Отец должен вернуться в начале следующего месяца, второго числа. Пусть ваш – а теперь уже и мой – протеже приходит третьего, и мы постараемся уладить дело.
– Вы очень добры, сударыня, от души благодарен вам.
Жорж поднялся. Мэри сердечно пожала ему руку и проводила до лестницы. Молодой адвокат вернулся на улицу Бонапарта и написал Люсьену записку, сообщая о результатах своего визита. Сыну Жюля Лабру оставалось лишь ждать.
Глава 17
Охранник, уверенный в том, что выпустил сестру Филомену, закрыл за Жанной массивные тюремные замки. Жанна сделала несколько шагов по направлению к городу, потом пошла быстрее и вскоре исчезла в лабиринте узких темных улочек, все лавки на которых, за редким исключением, в этот ранний час были еще закрыты.
Жанна давно уже решила, что ей следует делать, если удастся сбежать. Примерно с четверть часа она шла быстро, потом замедлила шаги и огляделась. Ее внимание привлекла только что открывшаяся лавка в середине улицы. Там продавали белье, галантерею и готовое платье. Внутри горели два газовых рожка. Жанна вошла. Хозяйка, женщина средних лет, раскидывала на полках ткани.
– Что вам угодно, сестра? – спросила она.
– Мне бы хотелось купить какую-нибудь очень теплую одежду для одной бедной женщины, которую я собираюсь навестить. Она примерно моего роста.
– Сейчас покажу, сестра, кое-что, на мой взгляд, вполне подходящее. Вот: темно-серая юбка из плотного мольтона. Ничего теплее и не придумаешь.
– И цвет подходящий; я возьму ее.
– И еще нужно что-нибудь вроде кофты, да, сестра? Вот из похожей ткани.
– Заверните вместе с юбкой. А теперь еще чепчик.
Несколько мгновений спустя дело было сделано. Жанна взяла еще большой шерстяной платок, попросила завернуть все купленное в кусок саржи и расплатилась.
– Похоже, вы очень торопитесь, сестра, – сказала торговка, отсчитывая сдачу. – Наверное, спешите на парижский поезд. Он пойдет только в семь сорок три.
Затем, заглянув в окошечко над кассой, добавила:
– У вас еще четверть часа в запасе.
Жанна подумала, что из соображений элементарной осторожности нужно ее обмануть.
– Я действительно тороплюсь, но только потому, что боюсь опоздать на службу; из города я никуда не уезжаю.
И, забрав пакет и сдачу, вышла. Вдруг на глаза ей попалась распахнутая дверь, ведущая в какой-то коридор. Она бегом бросилась туда. В глубине коридора была лестница. В верхней части здания царила тишина.
В мгновение ока беглянка надела на себя только что купленные юбку и кофту; надевая чепчик, не забыла убрать под него волосы. Обвязав шею шерстяным платком, свернула платье монахини, завернула его в кусок зеленой саржи, и, взяв под мышку, вышла на улицу и направилась к вокзалу. В своем теперешнем наряде она стала похожа на деревенскую работницу. Дойдя до вокзала, Жанна услышала удар колокола и бегом бросилась в зал ожидания.
– Мне нужен билет до Парижа! – задыхаясь, обратилась она к вокзальному служащему; тот ответил, указав на одно из окошечек:
– Вон там… И поторопитесь… Поезд сейчас отойдет.
Жанна подскочила к окошечку и едва успела потом сесть в поезд: двери уже закрывали; она оказалась в купе третьего класса, где уже сидели две женщины: какая-то девушка и ее мать. Паровоз свистнул. Поезд тронулся.
Жанна размышляла. Она думала о том, как ей быть дальше, ибо прекрасно понимала, что в самом ближайшем времени о ее побеге узнают все. И не ошибалась. В центральной тюрьме санитарки очень удивились, что она не пришла, как обычно, на утреннюю уборку, и решили, что она проспала. Одна из них пошла к ней в комнату. Когда же выяснилось, что ее там нет, все подумали, что ей зачем-нибудь срочно понадобилось в контору, и стали ждать. Вернулась игуменья с монахинями; она была очень удивлена отсутствием сестры Филомены на мессе и приказала выяснить причину такого странного явления. И тогда все поняли, что произошло. Сестра Филомена по-прежнему спала чуть ли не летаргическим сном, и разбудить ее не удалось. Вместо ее одежды в комнате нашли вещи Жанны. Когда принялись расспрашивать охранника, он сказал, что выпустил из тюрьмы лишь сестру Филомену.
Стало ясно, что совершен побег. Через час весь Клермон уже знал, что приговоренная к пожизненному заключению женщина, переодевшись монахиней, гуляет теперь на свободе. Продавшая Жанне одежду торговка узнала об этом одной из первых и в порыве благородного рвения побежала докладывать кому следует. Таким образом выяснилось, что Жанна, снова переодевшись, уехала на поезде. Впрочем, за то время, что прошло с момента побега, с вокзала отправлялся лишь один поезд. Значит, беглянка уехала в Париж. Туда послали телеграмму с требованием подвергнуть тщательной проверки всех, у кого на руках билет, выданный в Клермоне. Инспектор полиции со всей поспешностью отправился на Северный вокзал. Когда полицейские показались на перроне, поезд из Клермона еще только прибывал. Но Жанна сумела ускользнуть. Все сошедшие с поезда женщины с легкостью смогли подтвердить свою личность и дружно уверяли, что не видели на клермонском вокзале какой-либо женщины, похожей на беглянку.
А произошло вот что.
На станции Крей обе ехавшие с Жанной женщины сошли, и беглянка осталась в купе одна. Минут через пять поезд вошел в туннель. Воспользовавшись темнотой, Жанна выбросила в дверь узел с одеждой сестры Филомены. Потом, услышав, что объявляют остановку в Сен-Дени, открыла дверь и быстро вышла. Служащий, стоявший на выходе с перрона, не глядя, взял у Жанны билет, и женщина спокойно прошла мимо него.
Она пустилась в дорогу пешком и меньше чем через час уже была в Париже. Заваленный снегом большой город выглядел на редкость хмуро и печально, хотя было воскресенье. Жанна, полной грудью вдыхая воздух свободы, не ощущала холода, да он нисколько и не заботил ее, а вот есть хотелось очень. Она зашла в первый попавшийся дешевенький ресторанчик и там, взяв себе еду, попыталась привести в порядок мысли, ибо с момента побега ее не оставляло своего рода опьянение. Но со всей ясностью вырисовывалась лишь одна мысль, и она решила: «Нельзя мне отдыхать, пока не узнаю, что с моими детьми. Сегодня же отправлюсь в Шеври».
Завершив свою скромную трапезу, Жанна села в омнибус и доехала до Венсенна, откуда на первом же поезде отправилась в Шеври.
«Лишь бы только меня не узнали!» – со страхом думала она.
Несчастная женщина боялась этого совершенно напрасно.
За двадцать один год она очень изменилась. Ей столько пришлось выстрадать! Она пролила столько слез! Девять лет она была сумасшедшей, к тому же ей шел уже сорок восьмой год. Для того чтобы измениться до неузнаваемости, хватило бы и половины.
Однако была все же одна вещь, которой следовало опасаться. Чтобы получить необходимые сведения, ей поневоле придется задавать вопросы, а они могут возбудить определенные подозрения. Поэтому, размышляя о своих предстоящих действиях, она решила вести себя крайне осторожно.
Поезд прибыл в Шеври.
По мере того как клермонская беглянка приближалась к дому священника, волнение ее возрастало, а сердце в груди, которой не хватало воздуха, билось все сильнее. Деревня неумолимо напоминала ей о прошлом; перед глазами со всей ясностью возник ее ненаглядный ребенок, оставленный в доме гостеприимного священника. Жанна еще издали узнала садовую решетку. И вспомнила тот день, когда, до смерти усталая и голодная, прижимая к себе Жоржа, позвонила и почти без чувств свалилась в придорожную пыль. Она перешла через дорогу и, как двадцать с лишним лет назад, позвонила в колокольчик. Закутанная до самых глаз старая служанка, дрожа от холода, открыла калитку.
– Чем могу служить? – спросила она.
– Мне нужен господин кюре, – ответила Жанна.
– Господин кюре служит вечерню. Так что, если он вам нужен, ступайте в церковь.
Жанна направилась к церкви, заостренный купол которой вырисовывался на фоне серого неба. Вечерня заканчивалась. Прихожане один за другим выходили из церкви. Последним пошел к выходу кюре. Жанна вскочила со стула и двинулась к нему.
– Простите, господин кюре… – запинаясь, проговорила она дрожащим от волнения голосом.
– Что вам угодно, дочь моя?
– Я хотела бы поговорить с вами… Ради этого я приехала из Парижа. Сначала пошла к вам домой, но меня послали сюда.
– Ну что ж, я готов вас выслушать. Идемте в ризницу…
Жанна последовала за ним и, чуть погодя, пояснила:
– Одно лицо поручило мне разузнать у вас кое-что.
– Разузнать кое-что! – произнес священник. – И о чем пойдет речь?
– О вашем предшественнике, господине кюре, который служил в этом приходе в 1861 году.
– Вы хотите поговорить о почтеннейшем аббате Ложье, дитя мое? Он работал здесь до меня. И умер во время войны, а я тут с 1871 года.
– У него ведь была сестра?
– Да. Она умерла незадолго до его смерти…
– И у нее был на воспитании ребенок, да?
– Да… Ее сын, как мне говорили.
«Мой! – задрожав, подумала Жанна. – Это был мой сын!»
А вслух сказала, изо всех сил стараясь скрыть тревогу:
– А вы не знаете, что стало с ребенком? Я спрашиваю потому, что меня послали в Шеври узнать именно это.
Кюре отрицательно покачал головой.
– Ничего определенного я вам сказать не могу… Когда я сюда приехал, говорили, будто племянник аббата Ложье присутствовал на его похоронах, а потом какой-то друг покойного увез его в Париж. Больше я ничего не знаю.
– Может быть, вы припомните, как звали друга вашего предшественника?
– Я никогда не знал этого.
– Может быть, тогдашний мэр деревни знает?
– Он давно уже умер. С тех пор на этом посту двое уже сменились.
– А служанка господина Ложье?
– Она умерла еще раньше священника с сестрой.
– А сестра его была вдовой, не так ли?
– Да.
– Она умерла в Шеври?
– Думаю, да.
– Значит, ее фамилия есть в церковном регистре, в регистре мэрии и на могиле.
– Так оно, разумеется, и было, но во время войны все разрушили. Здесь не раз бывали сражения… мэрия и три четверти домов в деревне сожжены, церковный регистр утрачен, а могильные камни разбиты снарядами.
– Значит, – в отчаянии прошептала Жанна, – я ничего не смогу узнать!
Вопросы беглянки сначала удивили кюре, а затем стали казаться несколько подозрительными. Жанна очень волновалась, и с каждой минутой это становилось все заметнее.
– А почему вы так явно – я имею в виду вы лично– заинтересованы в этом деле? – спросил священник, сделав особое ударение на слове «лично».
Жанна содрогнулась. Она была достаточно умна, чтобы понять: поведение ее начинает казаться подозрительным.
«Я и так уже говорила слишком много…» – подумала она.
И пояснила священнику:
– Как я уже говорила, господин аббат, меня просили съездить сюда. Одна моя подруга просто умоляла меня расспросить поподробнее, чтобы выяснить хоть что-то по поводу этого ребенка… Я хотела узнать фамилию сестры кюре Ложье для того, чтобы знать фамилию ее сына.
– Значит, кто-то очень хочет его отыскать? А ради чего?
Интонация, с которой прозвучали эти слова, ясно свидетельствовали о том, что недоверие собеседника к Жанне возрастало.
– Не знаю, – в растерянности ответила она, – мне дали поручение, я его выполнила, вот и все.
– Ну а я знаю лишь то, что уже сказал вам. Поспрашивайте в деревне… Может быть, кто-то и сможет рассказать больше, чем я.
Священник вышел из ризницы, потом – из церкви, оставив Жанну в полной растерянности. Несчастная женщина бросилась на колени перед алтарем.
– Господи!… Господи!… – умоляюще сложив руки и воздев их к церковным сводам, запинаясь, проговорила она. – Напрасно я ищу их, ничего мне не узнать!… Кажется, все в этой жизни отвергает меня!… И священник отнесся ко мне с недоверием. Если я пойду расспрашивать остальных, у них тоже возникнут подозрения. Что же мне делать?
«Какой-то человек увез в Париж ребенка, которого все считали племянником аббата Ложье. Должно быть, это мой сын. Сестра кюре обещала мне присмотреть за ним, заменить ему мать. Она, наверное, сдержала обещание… Но как отыскать его в Париже?
Искать людей, которые смогут ответить на все мои вопросы, означало бы сдать себя жандармам… Как и двадцать с лишним лет назад, меня преследуют, ищут! Полиция охотится за мной, чтобы снова запихать в тюрьму! Ах! Как все это ужасно! Уж лучше бы я так и осталась сумасшедшей!»
Сжав руками пылающий лоб, Жанна разрыдалась.
– Ну нет, – вдруг сказала она через некоторое время, поднимая голову, – я так просто не сдамся! Пусть судьба погружает меня во мрак сколько угодно, все равно буду искать, не зная ни отдыха, ни покоя. Мой сын, наверное, в Париже. Вот в Париже-то и буду искать, только сначала попытаюсь выяснить, что с моей дочерью!…
Она вышла из церкви и в девять вечера была уже в Париже. Чтобы с утра быстрее попасть на поезд в Жуаньи, куда ее дочь была некогда отдана кормилице на воспитание, Жанна осталась в районе Бастилии.
Рано утром она отправилась в Жуаньи; прибыв на место, прямиком пошла к дому вдовы Фреми, которой двадцать два года назад доверила свою дочь. Она прекрасно знала, что этой женщины там уже нет, но надеялась получить хоть какие-нибудь сведения.
Глубокое отчаяние, охватившее потом ее душу, легко понять: домика кормилицы больше не существовало. На его месте, захватив и прилегающие территории, высился огромный доходный дом. Тем не менее Жанна вошла туда и, обращаясь к консьержке, спросила:
– Извините, сударыня, я хотела бы кое-что узнать. Как давно построили этот дом?
– Шесть лет назад.
– А вы сами из Жуаньи?
– Живу здесь уже двенадцать с лишним лет.
– А не знали ли вы вдову Фреми, она еще детишек брала на воспитание?
– Вдову Фреми… Как же, помню… Этот дом построили как раз на месте ее холупы. А сама она давным-давно скончалась. Еще во время войны.
– У нее, кажется, был сын?
– Да… здоровый такой балбес.
– Он все еще в Жуаньи?
– Да… на кладбище.
– Он умер? – вскричала Жанна.
– Ах! Ну конечно умер… о нем и не жалел никто… А вы что – родственница?
– Нет, сударыня, но я надеялась узнать у него, что стало с девочкой, которую родители отдали его матери на воспитание и не смогли потом забрать, потому что уехали из Франции.
– Давно это было?
– Двадцать один год назад.
– В то время я еще не жила в Жуаньи, – сказала консьержка. – Но когда я познакомилась с вдовой Фреми, она давно уже не брала детишек на воспитание, с ней жил только ее сынок-шалопай; но если родители действительно не явились за младенцем, вам несложно узнать, что с ним стало.
– А как? – порывисто воскликнула Жанна.
– Матушка Фреми, не получая больше денег и желая отделаться от ребенка, обратилась к властям, а те распорядились отправить его куда-нибудь. Обратитесь в мэрию или в супрефектуру… Там вам все и скажут…
«Мэрия! Супрефектура! Власти! – в отчаянии думала несчастная мать. – Здесь, как и в Шеври, ничего не узнаешь, не выдав себя, меня же спросят, с какой стати мне понадобился этот ребенок!»
Консьержка смотрела на Жанну с любопытством.
– Вы как будто не поняли… – сказала она.
– Простите, сударыня; я вам очень признательна и тотчас же последую вашему совету. Спасибо, вы были очень любезны, и простите за беспокойство.
Жанна вышла. Ни в мэрию, ни в супрефектуру она, естественно, идти и не думала, а собиралась порасспрашивать соседей, полагая, что кому-то из них что-то может быть известно. Поэтому она пошла по соседним домам, всем подряд задавая интересующие ее вопросы. Ответы повсюду были одинаковы: не помнят… не знают, о ком речь.
Отчаявшись и потеряв надежду, она решила, что все кончено. Где же дочь, как ей отыскать ее? Про Жоржа было хотя бы известно, что он в Париже; по крайней мере, у нее были все основания так думать; значит, нужно буквально прочесать весь город. Она села в ночной поезд, проходящий через Жуаньи, и еще до рассвета прибыла в Париж – разбитая, подавленная, но готовая вновь взяться за поиски, не обращая внимания ни на какие препятствия. В пути, основательно поразмыслив, она наметила линию поведения.
«Что же я буду делать, оказавшись в Париже? В меблированных комнатах я поселиться не могу – там документы потребуют. Поездки в Шеври и Жуаньи обошлись недорого. Оставшихся денег хватит, чтобы снять где-нибудь под самой крышей мансарду и купить железную кровать и стул. Назову домовладельцу какое угодно имя и буду искать работу».
В Париже, в поисках жилья, никак не находя ничего достаточно дешевого, она дошла до улицы Сены. Там в глаза ей бросилась табличка: «Сдается маленькая комната с кабинетом». Окинув взглядом весьма непритязательное здание, Жанна подумала, что жилье в нем не может стоить дорого. Подойдя к помещению консьержки, она спросила:
– Сударыня, у вас сдается комната?
– Да, комната и кабинет, на седьмом этаже… Сто сорок франков.
– Можно посмотреть?
– Конечно. Помещение свободно. Сейчас я вас провожу.
– Меня это устраивает, – сказала беглянка, осмотрев комнату. – Я из деревни, хочу остаться в Париже, поэтому нет смысла тратить деньги на гостиницу. Я хотела бы въехать сегодня же. С мебелью я быстро управлюсь.
– Как вам угодно. Только предупреждаю: у нас платят вперед.
– А я сейчас и заплачу.
– Вот и хорошо. Хозяин разрешил мне подписывать бумаги вместо него. Так что я вам сразу же и квитанцию выдам.
Жанна отсчитала тридцать пять франков и получила квитанцию, выписанную на имя Лиз Перрен – так она назвалась. Сверх того, в качестве чаевых, она выложила пятифранковую монету, что тотчас же обеспечило ей расположение консьержки.
– Бегите покупайте все, что вам нужно… – сказала та, – я помогу вам устроиться.
– А где здесь можно купить подержанную мебель?
– Совсем рядом, на улице Жако, слева.
Беглянка отправилась в указанном направлении и по очень скромной цене приобрела самое необходимое. Возвращаясь в свое новое жилище, она зашла в дешевый магазинчик, где продавалось все подряд, и почти за бесценок купила немного белья и кое-какую одежду. К четырем часам жалкая мебель уже была расставлена по местам, а в угольной печке пылал огонь. Решив подсчитать, на. какие средства ей теперь придется существовать, Жанна высыпала содержимое кошелька и убедилась, что жить ей почти не на что.
«Если я не хочу в самое ближайшее время умереть от голода, – подумала она, – нужно быстро найти работу».
Она вышла, намереваясь где-нибудь поесть, и, сразу же вернувшись, улечься спать. Шагах в пятидесяти от дома она увидела винную лавочку, над которой красовалась вывеска: «Привал булочников».
Жанна вошла.
Глава 18
Усердно работая, Люсьен Лабру дожидался дня, когда наконец по рекомендации Жоржа лично предстанет перед миллионером-промышленником, который ни в чем не может отказать своему адвокату. Следуя совету товарища, он никому ни слова не говорил о своих планах – за исключением Люси, да и той не назвал имени человека, на работу к которому рассчитывал попасть.
Впрочем, Люси это имя и не интересовало. Главным для нее было то, что работу он нашел, а значит, и свадьба уже не за горами. Видя, что жених перестал грустить, девушка повеселела и стала еще энергичнее работать. В тот самый момент, когда Люси закончила первую половину той весьма тонкой работы, которую доверила ей госпожа Опостин, было девять часов утра.