Текст книги "Лучше умереть!"
Автор книги: Ксавье де Монтепен
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)
«Времени у меня хватит только на то, чтобы быстренько позавтракать, – размышляла она, – а иначе я рискую вообще остаться без завтрака. После примерки – а она непременно затянется, ведь, судя по всему, на эту клиентку угодить непросто, – нужно забежать в мастерскую за мелочами и показать заодно сметанное платье госпоже Опостин».
Люси разожгла стоявшую в смежном с ее комнатой ка-бинетике плитку и разогрела остатки вчерашнего ужина.
– Ах! – спохватилась она. – У меня же хлеба нет! Разносчица не принесла. Наверное, оставила у консьержки.
Она спустилась вниз с седьмого этажа, открыла дверь привратницкой и спросила:
– Госпожа Доминик, наверное, разносчица у вас оставила мою двухфунтовую булку?
– Нет, госпожа Люси.
– Ну и дела!
– Заходите… холодно ведь. Не принесла она ни вашей булки, ни моей. Совершенно невозможная у нас с вами булочная; никогда нельзя рассчитывать на то, что все будет как положено. Вечно выгоняют разносчиц из-за всякой ерунды.
– Да! Это и в самом деле невыносимо! – согласилась Люси. – Никогда не приносят хлеб вовремя!
В этот момент какая-то светловолосая девица, высокая, тощая и некрасивая, постучала в дверь привратницкой. В руках она держала четыре разные булки.
– Вот и разносчица! – сказала Люси. – И опять новая!
– А! Прекрасно, – воскликнула консьержка, – наконец-то! Из вашей булочной, похоже, вовсе скоро хлеб приносить перестанут. Ну и лавочка у вас! Давно бы мне пора подыскать другую!
– Я, что ли, виновата? – хмуро буркнула девица. – я только заменяю сегодня вашу разносчицу, ее позавчера с работы выгнали, и совсем не знаю, что кому нести… И вообще это не моя работа… Хозяйка ищет уже разносчицу… А у меня совсем другие обязанности.
– Значит, в ближайшие несколько дней хлеб нам, надо полагать, приносить будут после полудня!
Люси быстренько поднялась к себе, позавтракала за каких-нибудь четверть часа и отправилась по адресу, данному ей госпожой Огюстин, – в особняк на улице Мурильо.
Мэри Арман последнее время чувствовала себя гораздо хуже. Раздиравшие грудь приступы кашля участились и с пугающей настойчивостью становились все длиннее. Болезненное состояние сделало и без того капризный характер Мэри совсем неровным. Внезапные нервные вспышки сменялись долгими часами слабости и депрессии. И тогда Мэри впадала в безысходную грусть. Слезы сами лились у нее из глаз. В такие моменты она становилась очень нежной, ее охватывала жалость ко всем обездоленным, и она говорила себе:
«Я богата… И должна творить добро… Много-много добра…»
Именно в таком расположении духа она и пребывала, когда ей сообщили, что пришла девушка от портнихи. Хоть какое-то развлечение. Мэри приказала немедленно ее пригласить и встретила с самым любезным видом.
– Ну что, госпожа Люси, вы, наверное, сотворили просто чудо?
– Я очень старалась, сударыня… Надеюсь, что я правильно поняла все указания госпожи Огюстин. Платье еще только сметано… Нужно, чтобы вы примерили его.
Люси разложила платье на канапе.
– Но это же уже очень красиво! – воскликнула Мэри. – И украшения так оригинально расположены!
– А это я сама придумала… – с простодушной гордостью сказала мастерица.
– Ну что ж! Мне остается только похвалить вас. У вас бездна вкуса.
Мэри повеселела. Лицо у нее почти утратило свою обычную бледность и, хотя сухое покашливание по-прежнему то и дело сотрясало грудь, она, похоже, даже не замечала этого.
«Бедная девушка!… – думала Люси. – Она так больна!»
Люси приступила к ответственной процедуре примерки. Лицо у мастерицы было симпатичным и улыбчивым, Мэри захотелось поболтать, и она спросила:
– Вы давно работаете у госпожи Опостин?
– Уже больше года.
– Она, похоже, очень любит вас.
– Госпожа Опостин и в самом деле очень добра ко мне.
– Как я поняла, ей бы очень хотелось, чтобы вы и жили при мастерской.
– Я знаю, но мне больше нравится работать дома.
– Живете вы, конечно, с родителями?
– Нет у меня родителей… – грустно ответила Люси.
– Вы сирота?
– Не знаю… Мне был всего год, когда я оказалась в приюте.
– Значит, мать с отцом бросили вас? Но это же ужасно!
– Да, жестоко! Почему-то мне кажется, что я очень бы любила свою маму. Мне и в голову никогда не приходило ее осуждать, хотя я ее совсем не знаю; думаю, что она, конечно же, ни в чем не виновата, наверное, нужда и голод вынудили ее сделать это; а отец, наверное, умер.
– Пожалуй, действительно так, – тихо сказала Мэри. – А вам никогда в приюте не рассказывали, каким образом вы туда попали? Может быть, при вас была какая-нибудь вещь, ну хоть что-нибудь, что позволило бы узнать вас потом или помочь самой отыскать родителей?
– Я спрашивала, когда подросла и стала осознавать, в какое положение попаду из-за того, что я – подкидыш. Мне ответили, что вещь, по которой меня можно узнать, и в самом деле существует, но действующими в приюте правилами мне запрещено ее показывать.
– Но это невероятно! Просто чудовищно!
– Я и сама им так сказала, но все равно мне ничего не удалось узнать.
– А для чего же тогда вместе с ребенком оставляют подобные вещи?
– Это позволяет родителям когда-нибудь прийти и забрать ребенка. День и час помещения малыша в приют записывают в специальный регистр. А еще – описание подкидыша, меток на белье, если они были, и каких-нибудь привязанных к пеленкам предметов, по которым впоследствии его можно было бы узнать. Ребенка туда вписывают под номером – у меня был номер девять, – а потом дают ему имя. Таким образом подкидыши получают хоть какой-то социальный статус.
– Это все так странно, что мороз по коже продирает. Сколько вам лет, Люси? Вы ведь позволите мне называть вас просто Люси, правда?
– О! Конечно, сударыня!… Я вам так признательна за дружеское отношение… Мне двадцать два года.
– И, будучи такой мастерицей, вы до сих пор не открыли своего собственного заведения?
– Чтобы открыть заведение, мне не хватает двух вещей: во-первых, собственной клиентуры, а во-вторых – денег.
– По-моему, вы, имея неплохую профессию, вполне могли бы найти себе мужа если и небогатого, то хотя бы с деньгами. На его средства вы обставили бы квартиру и оборудовали мастерские, а клиентура сама по себе появится.
Услышав слово «муж», Люси сильно покраснела. Заметив это, Мэри с улыбкой сказала:
– Или я очень ошибаюсь, или вы собираетесь замуж.
– Не ошибаетесь, сударыня. Да, я собираюсь замуж… тот, кого я люблю, тоже любит меня, но он небогат; у него вообще денег нет, и он хочет, прежде чем жениться, подыскать хорошую работу, которая позволит ему содержать нас обоих. Как только я выйду за него замуж, я брошу работу или буду работать совсем мало, ведь ему захочется, чтобы я занималась только хозяйством.
– Может быть, это будет ошибкой с вашей стороны… Но, впрочем, я слышала, что существует якобы даже статья закона, согласно которой жена обязана повиноваться мужу. В день вашей свадьбы, Люси, я буду счастлива подарить вам маленькое приданое, но при условии, что муж позволит вам шить мне платья – только мне одной.
– Я спрошу его, когда буду рассказывать о том, как вы были ко мне добры, и совершенно уверена: он мне в этом не откажет… А когда вам понадобится это платье, сударыня?
– В следующий четверг… Мне нужно будет пойти на танцевальный вечер, который устраивает жена одного из папиных друзей.
– В четверг вы его получите; и прошу разрешить мне самой прийти вас одеть. Тогда, если что-то понадобится чуть-чуть подправить, я тут же это и сделаю.
– Спасибо. К тому же у госпожи Огюстин я намерена заказать еще кучу нарядов и непременно скажу ей, что шить мне будете теперь только вы.
– Я просто счастлива работать на вас…
– Где вы живете, милочка?
– Набережная Бурбонов, 9.
– Знаменательный номер! Ну, до свидания, Люси!
– До свидания, сударыня… и еще раз спасибо.
После ухода мастерицы Мэри опять охватила тоска. Она свернулась клубочком в кресле у камина, поближе к огню, думая о Люси.
– Подкидыш, – прошептала она. – Ни отца… ни матери… Жалкое существование!… А она счастлива… И не мучается, как я… И никогда не унывает… Работает… Верит в будущее и любит!… Она любит! И любима!… А я, такая богатая, узнаю ли я когда-нибудь, что такое любовь?
От внезапного приступа кашля щеки девушки стали пунцовыми. Она поднесла платок к губам. Когда приступ кончился, платок оказался в пятнах крови. Мэри сильно побледнела.
– Кровь!… – с трудом проговорила она. – С чего вдруг? И в груди все горит!… Как будто у меня внутри угли горячие…
Две слезинки скатились по щекам бедняжки. Она встала, пошла принять лекарства, потом вернулась в кресло у камина.
– Как бы я хотела тоже любить!… – вздохнув, сказала она.
И снова погрузилась в мечтательную меланхолию.
Название винной лавочки, в которую вошла Жанна, чтобы поесть, прежде чем отправиться спать, – « Привал булочников», – было, как выяснилось, вполне оправданным. Там собирались местные рабочие и подмастерья хлебопекарен, подручные булочников и разносчицы хлеба. В каждом квартале есть одно-два таких заведения. Обычно в них бывает очень оживленно: все друг друга знают, каждый рассказывает соседу о своих делах.
Жанна попала в большой зал, заполненный пока еще только наполовину. При виде такого количества посетителей, явно знакомых друг с другом, беглянка на мгновение заколебалась и в нерешительности замерла на пороге.
Официантка, проходя мимо, сказала:
– О! Проходите, проходите, сударыня… места еще есть.
– Да… да… есть… – сказал сидевший неподалеку приказчик лет двадцати пяти. – Как раз рядом со мной есть место… Мы тут все булочники, но даже если вы к булкам и не имеете отношения, все равно садитесь. Вам и так здесь будут рады.
Жанна улыбнулась и села рядом с подмастерьем, который подвинулся, освобождая для нее побольше места. Вдова Пьера Фортье заказала ужин. Вдруг сидевший с ней рядом парень окликнул другого, расположившегося за несколько столиков от них.
– Слушай, Туранжо, – крикнул он, – не сможешь ли ты вылечить мою хозяйку от нервных припадков, а заодно и хозяина от ворчливости, а то я уже не знаю, на какой козе к ним и подъехать-то?
– А что с ними такое?… – спросил в ответ молодой человек. – Что нужно-то, чтобы их вылечить?
– Нужна всего лишь хорошая разносчица хлеба!
– Только и всего!… – рассмеялся Туранжо. – Нет уж, увольте! Не взыщите! Хорошую разносчицу теперь днем с огнем не сыщешь. Моя хозяйка за пару недель четырех сменила.
– Лебре, мой хозяин, ее переплюнул… у нас уже пятая за два дня. Клиенты плачут, грозятся уйти на сторону, вот хозяин с хозяйкой и взбесились. Если кто сейчас сунется на это место, совершенно определенно получит верных три франка и два фунта хлеба в день. Если кого знаешь, Туранжо, так пошли к нам…
Жанна, естественно, вслушивалась в этот разговор с большим вниманием. Ела она очень медленно, а когда съела все, осталась сидеть. Подмастерье булочника рядом с ней пил холодный черный кофе и читал газету. Когда он встал, собираясь уйти, Жанна коснулась его руки:
– Простите, сударь, я задержу вас на минутку.
– Чем могу служить, мамаша? – спросил молодой человек, вновь опускаясь на стул.
– Вы только что говорили, что вашему хозяину нужна разносчица хлеба…
– Конечно, нужна… А вы что, хотите наняться?…
– Да.
– Вы когда-нибудь уже работали в булочных?
– Нет, но, мне кажется, что это, должно быть, не так уж и трудно, и, раз уж нужно как-то зарабатывать на жизнь, я постараюсь побыстрее запомнить адреса клиентов, не глупее же я других. Я уверена: тому, кто меня наймет, не придется об этом жалеть…
– Черт побери! Что вы не дура – сразу видно… Но должен предупредить: ремесло хоть и несложное, но очень утомительное.
– А я сильная… И выносливая…
– Париж хорошо знаете?
– Не очень, но, наверное, ваши клиенты живут в этом же квартале?
– У хозяина есть клиенты и в других.
– А где он живет?
– На улице Дофина, но постоянные клиенты у нас есть и в Ситэ… и в Марэ.
– За день-два сумею как-нибудь разобраться, уж я ног своих не пожалею… Как вы думаете, меня возьмут?
– О! Уж это-то я вам могу гарантировать! Мы три дня пытаемся найти разносчицу. Если хотите, я сегодня же вечером скажу хозяину, что утром вы придете переговорить с госпожой Лебре – она у нас этим занимается.
– Вот и хорошо! Окажите мне услугу! Очень вас прошу: вы сделаете доброе дело.
Тон, которым были сказаны эти слова, тронул за сердце подмастерье булочника.
– Не сомневайтесь, не забуду и сделаю с большим удовольствием, потому что вы, мамаша, по-моему, очень славная женщина… Завтра утром придете в лавку и скажете, что я вас прислал… Лионец… Меня так тут все называют… К хозяйке подойдите. Кстати, а вас как зовут?
– Лиз Перрен.
– Вот и прекрасно!…
И Лионец вышел из лавочки, направляясь, как и всегда по ночам, на работу. Жанна расплатилась и вернулась в свое новое жилище.
«Разносчица хлеба… – размышляла она, поднимаясь по лестнице на верхний этаж, – я буду работать по пять часов в день… Получать по три франка и большую булку… А все остальное время останется свободным. И я употреблю его на розыски сына!»
На следующее утро, ровно в половине восьмого, она отправилась в булочную на улице Дофина. Госпожа Лебре стояла за прилавком. Приказчик не забыл о своем вчерашнем обещании, и когда Жанна сказала, что ее прислал Лионец, хозяйка, расплывшись в улыбке, спросила:
– А! Так это о вас Лионец рассказывал нам с мужем?
– Да, сударыня.
– Вы хотите работать разносчицей?
– Да, сударыня, и буду очень рада, если вы возьмете меня.
– А вы никогда прежде такую работу не выполняли?
– Нет, но я надеюсь, что желание работать позволит мне быстро освоиться, и сделаю все от меня зависящее, чтобы вы были мною довольны.
– Я тоже надеюсь.
– Значит, вы возьмете меня?
– Разумеется… по крайней мере, попробуем… Где вы живете?
– Улица Сены, 24… Я недавно приехала с родины, где прожила три года.
– Вы замужем?
– Вдова.
– Этого достаточно… Ваше славное лицо говорит о вас лучше всяких бумажек. Как вас зовут?
– Лиз Перрен.
– Ну что ж, Лиз, считайте, что мы обо всем договорились. Вы мне подходите! Работать начнете завтра утром. А сегодня обойдете клиентов с моей служанкой, адреса я вам дам.
– В котором часу нужно быть в булочной?
– К шести – на утреннюю разноску. И хотя у нас есть клиенты, которые живут довольно далеко, к девяти вы уже сможете сюда вернуться, чтобы сдать деньги. Потом нужно прийти в пять часов, потому что для некоторых ресторанов и домов мы печем во второй половине дня, но это займет у вас немного времени… Часа полтора-два.
– Хорошо, сударыня.
– Получать будете три франка и два фунта хлеба в день… Я только это могу вам предложить.
– Я согласна, сударыня.
– Тогда зайдите к полудню… А это вам для начала, – сказала булочница, взяв из кассы десятифранковую монету и протягивая ее Жане, – держите.
Беглянка покраснела до корней волос, поблагодарила, пообещала прийти вовремя и ушла, очень довольная. В полдень она вернулась в булочную, где ее ждала хозяйская служанка. Они вместе обошли всех клиентов, и через два часа Жанна уже хорошо помнила, куда нужно относить хлеб завтра утром.
Обедать дома Жанна не собиралась. Работа и розыски детей неизбежно отнимут у нее все время, так что готовить будет некогда. И она решила, что, раз в «Привале булочников» кормят совсем недорого, она, как и остальные, вполне может питаться там. Подумав об этом, она туда и отправилась; там, как и накануне, она встретила Лионца и поспешила поблагодарить его.
– Да что вы, мамаша Лизон… – удивился он. – Я рад, что смог помочь вам.
И с этого дня все булочники дружно признали ее своим человеком и стали называть «мамаша Лизон». На следующее утро она в положенное время явилась на работу. Накануне вечером она по списку адресов клиентов составила себе самый удобный маршрут, позволявший тратить как можно меньше времени.
Поскольку идти на набережную Бурбонов было дальше всего, она решила, что отправится туда в последнюю очередь. В дом на набережной она вошла в половине девятого.
– Опять новенькая!… – воскликнула при виде ее консьержка.
– Да, сударыня… – с улыбкой сказала Жанна. – Но надеюсь, что других вы теперь долго не увидите.
– Ну что ж! Это было бы совсем неплохо, особенно если вы всегда будете приносить хлеб вовремя.
Жанна отправилась разносить хлеб жильцам. На седьмом этаже было две двери, одна напротив другой, и никаких табличек с фамилиями жильцов; Жанна остановилась было в нерешительности, не зная, в какую из них постучать, как вдруг одна из них отворилась, и на пороге появилась Люси.
– Ой, сударыня, вы мне хлеб принесли?…
– Да, барышня, – ответила Жанна, восхитившись красотой мастерицы. – Двухфунтовая булка, так?…
– Да, именно… Заходите… Я сейчас заплачу.
Клермонская беглянка вошла в комнату, сразу же поразившую ее идеальным порядком и удивительной чистотой. Она остановилась, пытаясь отдышаться после долгого подъема по лестнице.
– Вы, похоже, очень устали, голубушка… – сказала Люси, протягивая деньги.
– Да, барышня, есть немножко. Адресов много, а работаю я первый день.
– Может, присядете на минутку?
– О! Нет, спасибо… утреннюю работу я уже закончила. Сейчас отнесу деньги в лавку и пойду отдохну.
Жанна все же не сдвинулась с места. Она никак не могла оторвать взгляда от лица Люси. Ее охватила внезапная и непреодолимая симпатия к девушке.
– Вы раньше никогда разносчицей не работали? – спросила мастерица.
– Нет, барышня… но я быстро освоюсь… Сил у меня хватит… да и духу тоже… Ну, до свидания!…
– До свидания, голубушка.
Но Жанна продолжала стоять: ноги у нее словно к полу приросли. Она с любопытством оглядывала комнату. Ее внимание привлекли разложенные ткани и швейная машина.
– А вы портниха? – спросила она.
– Да, и с удовольствием вам что-нибудь сошью.
– Ну что вы! Нет у меня денег заказывать себе такие вот роскошные наряды. Вы ведь на богатых шьете?
– Конечно. Зато, когда выдается свободное время, я могу шить на бедных и почти что бесплатно.
– Ах, барышня, как это мило с вашей стороны!
– Это вполне естественно.
Потом Люси, желая сменить тему разговора, спросила:
– Значит, хлеб теперь всегда будете приносить вы?
– Пока буду работать разносчицей у госпожи Лебре… и надеюсь, что это продлится достаточно долго.
– Если вам трудно подниматься так высоко, оставляйте мою булку у консьержки, она с вами расплатится. А я сама за ней спущусь. Только скажите ей, что это для госпожи Люси.
Услышав имя, Жанна побледнела, сердце бешено заколотилось.
– А! – с трудом произнесла она. – Значит, вас зовут Люси?
– Да.
– Очень красивое имя… мне оно всегда нравилось…
Жанна отступила назад, в последний раз внимательно посмотрела на девушку и направилась к двери, сказав:
– До завтра, барышня…
Возвращаясь в булочную на улице Дофина, разносчица размышляла:
«Люси! Ее зовут Люси, как и мою доченьку! Это имя пробудило во мне страшные воспоминания. И такое необычное чувство охватило меня, когда я ее увидела. Ведь моя дочь сейчас должна быть примерно того же возраста. И такая же высокая… и хорошенькая… и я, наверное, никогда ее не увижу! Где она теперь, моя Люси?… Жива ли хотя бы?… Какое мучение! Но мне хочется еще раз увидеть ее… буду каждый день приносить хлеб прямо к ней. Ведь она напоминает мне моего ребенка».
Назавтра вдова Пьера Фортье, явившись в дом на набережной Бурбонов, не стала оставлять хлеб у консьержки, а проворно поднялась на седьмой этаж, чтобы самой вручить его Люси; и так она стала делать всегда. Девушка проникалась все большей симпатией к славной женщине, так стойко выполнявшей свою тяжелую работу. В дом на набережной Жанна Фортье заходила в последнюю очередь и всегда спешила, стараясь выкроить несколько минут, чтобы чуть-чуть задержаться в мансарде. Ненасытным взглядом она смотрела, как Люси работает, и уходила от нее с радостью на сердце.
Она не осмеливалась расспрашивать девушку о ее прошлом. Да и к чему? Что это ей может дать? Да, ее дочь тоже звали Люси; но ведь девушек с таким именем много. Время от времени Жанна заставала Люси в обществе жениха. Клермонской беглянке и в голову не могло прийти, что красивый молодой человек, фамилию которого она не знала, – сын Жюля Лабру, в убийстве которого ее признали виновной.
Приближался день возвращения лже-Армана из поездки. В Париже его ждали второго.
Мэри сказала Жоржу Дарье:
– Пришлите вашего протеже к папе третьего.
Первого числа Люсьен получил от своего друга письмо. Молодой адвокат приглашал его пообедать вместе на следующий день. Люсьен пришел к нему в назначенное время и первым делом спросил:
– Есть новости?
– Да. Вчера я виделся с Мэри Арман. Тебе нужно завтра к десяти утра прийти в особняк на улице Мурильо, сослаться на меня и сказать, что тебе нужно поговорить с госпожой Мэри. Она представит тебя отцу.
– От всей души тебе благодарен, дорогой Жорж. Ты – мой добрый гений.
– Все у нас получится… Я верю и на это рассчитываю… Нынче утром я написал господину Арману письмо… Вот оно.
Люсьен взял письмо и вслух прочел:
« Дорогой господин Арман.
Вы не раз говорили, что были бы рады оказать мне ответную услугу. Сегодня наконец представился случай сделать это: я обращаюсь к вам с просьбой. Письмо вручит вам один из моих друзей по коллежу, выпускник Школы искусств и ремесел, весьма искусный механик и чертежник; но, поскольку в этом мире подобные достоинства не всегда ценят по заслугам, в данный момент мой друг, вследствие постигшего его семью несчастья, если и не сидит без работы, то находится в положении, мало соответствующем его талантам и образованию.
Так что я ходатайствую перед вами о назначении моего друга Люсьена Лабру на должность главного инженера вашего предприятия. Когда вы увидите, как он работает, вы, я уверен, будете очень благодарны мне за сей подарок. А пока, дорогой господин Арман, заранее примите выражения глубокой благодарности.
С неизменным почтением, ваш адвокат
Жорж Дарье».
Люсьен горячо сжал руки друга.
– Спасибо! – взволнованно произнес он.
– Благодарить будешь потом. Положи письмо в конверт, а конверт – в бумажник и завтра в десять утра смело звони в дверь особняка на улице Мурильо.
На следующий день Люсьен одевался с особой тщательностью. Ему хотелось в самом выгодном свете предстать перед дочерью миллионера – вовсе не из соображений кокетства, но желая обрести в ее лице надежного помощника: он знал, что женщины придают внешности огромное значение. Прежде чем уйти, он заглянул к Люси.
– Вы уходите, друг мой? – спросила она.
– Да, дорогая Люси!… Я иду с визитом к владельцу миллионов, промышленнику, имевшему в Америке всемирно известные предприятия, а теперь решившему создать такие же во Франции.
– И что же это за промышленник?
– Я обещал своему другу Жоржу не открывать этого секрета до успешного завершения моего визита, но от вас у меня секретов нет. Моего будущего покровителя зовут Поль Арман.
– Он живет на улице Мурильо?
– Да. Вы знаете его?
– Его самого – нет, а с его дочерью, госпожой Мэри Арман, знакома. Это для нее я сшила недавно то самое вечернее платье, которым вы так восхищались.
И, сразу повеселев, Люси заявила:
– О! Теперь я больше не боюсь, что ваше дело может провалиться. Госпожа Мэри очаровательна, добра, нежна, приветлива и сердечна… Она обладает всеми возможными достоинствами, и отец такой девушки может быть только превосходным человеком! Я больше ничего не боюсь! Ступайте же скорее, друг мой!
Люсьен поцеловал невесту в лоб и отправился в район парка Монсо, где обитала знать. Мэри приняла его сразу же. В эту ночь девушка неплохо спала, и лицо ее выглядело более свежим и здоровым, чем обычно. Богатый оборками пеньюар удачно скрывал ее болезненную худобу. Она была просто восхитительна.
Когда Люсьен вошел, она встала и шагнула навстречу, тот самым почтительным образом ее приветствовал. Окинув его взглядом, девушка констатировала, что он достаточно элегантен, хорошо держится, а лицо у него умное и привлекательное. Он понравился ей с первого взгляда, и она сразу поняла, что ей не доводилось еще встречать столь интересного молодого человека.
– Господин Жорж Дарье, – с улыбкой сказала она, – к которому папа питает особое уважение, рекомендовал вас очень горячо.
– Жорж Дарье – мой лучший друг…
– Я ждала вас.
– Глубоко тронут, вы оказываете мне честь, принимая меня. Жорж сказал, что вы изъявили желание оказать мне неоценимую услугу, представив вашему отцу, к которому у меня рекомендательное письмо.
Говорил Люсьен почтительно, но без малейшего заискивания или пошлого раболепства: эта была речь человека, знающего себе цену и пришедшего просить то, чего он вполне заслуживает. Мэри, чуть прикрыв глаза, наслаждалась мягким и звучным голосом гостя.
– Садитесь, – предложила она, указывая на кресло, – поговорим немного… Господин Дарье сказал, что вы – человек очень мужественный, что до сих пор у вас не было возможности использовать на практике приобретенные вами знания и что вам очень хотелось бы занять достойное вас положение на папином предприятии, которое вскоре откроется.
– Если мне удастся получить эту работу, будущее мое обеспечено, – заметил Люсьен.
Мэри продолжала:
– Я ответила господину Дарье, что претендентов на место главного инженера у нас много, ибо должность – весьма завидная, но в то же время я обещала сделать все от меня зависящее, чтобы выбор пал на вас, а не на кого-либо из них. Чтобы затея наша оказалась успешной, необходимо их опередить и раньше всех встретиться с моим отцом. Обычно я не вмешиваюсь в решение деловых вопросов и намеревалась и впредь не делать этого; но ради вас, учитывая, что вы – друг господина Дарье да и сами по себе этого вполне заслуживаете, я нарушу обычай и воспользуюсь своим влиянием на отца… если, конечно, таковое имеет место быть, – с улыбкой добавила девушка, – я представлю вас папе и поддержу вашу просьбу.
– От всей души благодарен вам… – взволнованно ответил Люсьен. – Я ведь уже совсем почти отчаялся… А благодаря вам мои надежды возродятся.
Мэри, сама не понимая, отчего это происходит, слушала молодого человека с глубоким волнением, однако волнение казалось ей приятным. И все время хотелось смотреть в его открытое, честное лицо.
– Я сделаю все от меня зависящее, – вновь заговорила Мэри, – мне бы очень хотелось, чтобы вы ушли отсюда не просто с надеждой, а в полной уверенности… но, к сожалению, это невозможно. Папа еще не вернулся. В тот самый момент, когда я ожидала его возвращения, мне принесли телеграмму, где сообщалось, что он вынужден еще на день задержаться в Бельгии и приедет лишь вечером.
Люсьен сначала испугался, потом с облегчением вздохнул.
– Ничего страшного, всего лишь маленькая задержка… Сегодняшний день все равно оказался очень счастливым, ибо я имел удовольствие встретиться с вами и поговорить о своих проблемах.
– И этот разговор не пройдет даром, сударь… – заметила Мэри, вдруг почему-то покраснев. – В моем лице вы приобрели своего горячего сторонника, и я надеюсь, что мы с господином Дарье не менее успешно сумеем убедить папу. А вам придется еще раз прийти завтра.
Люсьен поклонился.
– Тогда до завтра, сударыня.
Мэри быстро встала.
– До завтра… Но мне кажется, что я так и не узнала вашего имени.
– Люсьен Лабру.
– Люсьен Лабру, – повторила Мэри. – Я не забуду вашего имени. Можете считать, господин Лабру, что вы у нас уже почти свой человек.
Люсьен поклонился и вышел из маленькой гостиной; сердце у него буквально прыгало от радости. Дочь Поля Армана пожелала проводить его до дверей, потом, стоя на верхней ступеньке лестницы, она смотрела, как он идет через двор. Перед тем как выйти на улицу, он обернулся и поклонился еще раз. Их взгляды встретились. Госпожа Арман помахала ему рукой и, когда он исчез из виду, вернулась в гостиную.
– Люсьен… Люсьен… – вполголоса повторяла она, – этот протеже делает честь господину Дарье. Лицо у него такое открытое, честное. Я видела его впервые, а такое ощущение, будто он – мой старый друг. Нужно, чтобы он непременно понравился папе… и чтобы папа принял его главным инженером. Я этого хочу, а значит, так и будет!
Поль Арман приехал вечером. Миллионера сразу поразило, до какой степени изменилась дочь за время его отсутствия, и сердце его пронзила щемящая боль. Впервые он остро осознал нависшую над ней опасность, которой до сих пор старался не замечать. И им овладела страшная тревога.
После объятий и приветствий он спросил у Мэри, что нового произошло с тех пор, как он в Бельгии получил от нее последнее письмо. Девушка рассказала обо всех событиях, умолчав лишь о Люсьене Лабру. И это было составной частью намеченного ею плана.
– Меня интересуешь прежде всего ты сама, детка, – сказал Поль Арман, сжимая дочь в объятиях. – Мне кажется, ты чувствуешь себя несколько хуже, чем до моего отъезда.
– Это тебе только кажется, папа… – жизнерадостным тоном ответила Мэри. – Конечно же, время без тебя тянулось очень долго, но никакого фатального воздействия на здоровье моя тоска и скука не произвели. Ничего у меня не болит, на душе весело, и чувствую я себя прекрасно.
К несчастью, именно в этот момент на Мэри, опровергая ее слова, опять напало то самое противное сухое покашливание, и отцовская тревога Жака вспыхнула с новой силой.
Ландо, в котором они ехали с вокзала, доставило их на улицу Мурильо как раз к ужину. Мэри пребывала в прекрасном настроении. Ее веселая болтливость и милая нежность заставили отца в конце концов заулыбаться.
– Ты виделась с Жоржем Дарье? – спросил он.
– Да, он приходил один раз. А о цели его визита я расскажу тебе завтра.
– Почему не сейчас?
– Потому что я так рада тебя видеть, что не хочу сегодня говорить ни о каких делах. Ты завтра рано уходишь?
– Конечно! Меня не было здесь целые три недели, и мне очень нужно посмотреть, как идут дела на стройке. Завтракай без меня… и…
– Неужели ты бросишь меня завтракать в тоске и одиночестве на следующий же день после своего приезда? Нет, лучше мы позавтракаем в десять, а потом ты сразу же уедешь. Ладно, папочка?
– Ну как я могу тебя ослушаться, сокровище мое! – ответил Жак, прикасаясь губами к подставленному для поцелуя лбу дочери. – Но почему тебе этого так хочется?
– Секрет… Поговорим о чем-нибудь другом. Ты доволен своей поездкой?
– Более чем. У меня теперь много работы для мастеров кузнечного дела. А еще нужно как можно скорее подыскать искусных чертежников. Пока строительные работы не закончены, я оборудую прямо здесь, в большой комнате на первом этаже, рядом с библиотекой, временную чертежную мастерскую. Так что служащие всегда будут у меня под рукой.
– Но не можешь же ты одновременно контролировать работу и каменщиков в Курбвуа, и чертежников в Париже…
– Разумеется: не разорваться же мне пополам, – рассмеялся миллионер. – Но, помимо старших мастеров, я найду себе серьезного, умного и образованного парня, способного руководить всем этим и меня заменять.