Текст книги "Армия генерала Власова 1944-1945"

Автор книги: Кирилл Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

Приказ о формировании 1-й пехотной дивизии ВС КОНР (600.1Т). (п158.), 600-я по немецкой нумерации) был отдан Орготделом Генерального штаба ОКХ 23 ноября 1944 г. Один из непосредственных участников событий подполковник В. П. Артемьев называет более раннюю дату начала формирования – 14 ноября. Для развертывания дивизии немецкий штаб полковника Г. Д. Герре отвел учебный полигон и лагерь Фельдштеттен в Мюнзингене (западнее Ульма) V военного округа земли Вюртемберг. В первых числах марта 1945 г. дивизия закончила формирование и была готова к боевому использованию. Таким образом, на ее создание ушло примерно 3,5 месяца. Власовцы после войны задним числом упрекали немцев в медленных темпах формирования, и определенная доля истины в подобных утверждениях присутствует. Темп развертывания так называемых народно-гренадерских дивизий, по образцу которых создавалась 1 -я пехотная дивизия, в конце 1944 г. был существенно быстрее. Так, из пяти иарод-но-греиадерских дивизий, приказ о формировании которых был отдан 16 сентября 1944 г. (9-й, 79-й, 167-й, 257-й и 320-й), три вводились в строй уже в ноябре, а две – в декабре 1944 г., то есть через 2-3 месяца. Для 1-й власовской дивизии срок формирования намного превысил 4 месяца, а учитывая ценность буквально каждых лишних суток, можно понять нетерпение и раздражение командования ВС КОНР, стремившегося предстать к моменту полного военно-политического краха Германии в наиболее сильном виде перед западными союзниками.

На недолгую и драматическую историю 1-й пехотной дивизии в достаточной степени наложил отпечаток один субъективный фактор – личность и характерные особенности ее командира. Власова никто не стеснял в выборе командира, но первоначальное намерение назначить на эту должность полковника В. И. Боярского оказалось неверным. Боярский был более интеллигентным, более склонным к анализу, наконец, мыслящим более широко, чем это требовалось для командира дивизии, поэтому его назначение заместителем к Трухину оказалось куда полезнее для власовской армии в целом.

Став официально командиром дивизии 10 ноября 1944 г., полковник Сергей Кузьмич Буняченко занял, безусловно, свое место. Из 22 лет службы в РККА Боярский прослужил на строевых должностях чуть более 9. До назначения на должность командира 41-й стрелковой дивизии Приволжского ВО в сентябре 1941 г. последний раз он занимал строевую должность командира полка в 1932-1934 гг. В межвоенный период участие Боярского в региональных конфликтах ограничилось боевыми действиями в Дагестане и Грузии в 1922-1924 гг. Присоединившись к Власовскому движению в 1942 г., Боярский лишь непродолжительное время командовал бригадой в Осинторфе (РННА) в сентябре – октябре 1942 г. Строевой опыт Буняченко представляется богаче – из 24 лет службы в РККА он провел на строевых должностях 12,5 лет, его последняя строевая должность до Великой Отечественной войны – помощник командира 39-й стрелковой дивизии в 1938-1940 гг.

В межвоенный период Буняченко участвовал в борьбе с басмачами в Средней Азии в 1924-1926,1931 гг„ в боях на оз. Хасан в 1938 г. Осенью 3 942 г. он отличился в оборонительных боях на Северном Кавказе при весьма трагических обстоятельствах. 2 сентября Военный трибунал Северной группы войск Закавказского фронта приговорил бывшего командира 389-й стрелковой дивизии полковника Буняченко к расстрелу за выполнение ошибочного приказа штаба 9-й армии о взрыве моста па участке Моздок – Червленное. Однако расстрел был заменен 10 годами исправительно-трудовых лагерей «с отбытием после войны» и отправкой на передовую. 7 октября Буняченко принял

командование 59-й отдельной стрелковой бригадой, вернее ее остатками: потери бригады составляли более 35% от штатной численности, подразделение лишилось двух орудий, не имело танков и транспорта. В ожесточенных боях 13-14 октября численность бригады сократилась еще на треть. Прибывшее в первую неделю пополнение в 300 бойцов из армян и азербайджанцев оказалось совершенно небоеспособным. По ночам происходило дезертирство к противнику целыми группами. На тот момент Буняченко держал фронт протяженностью 12 км. Так и не получив пополнения, без артиллерии, танков и авиации, с остатками личного состава Буняченко прикрывал дорогу на Нальчик на участке Старый Урух – Ерокко с 26 по 30 октября. На пятые сутки ожесточенных боев пехота из 111-й пехотной дивизии Вермахта при поддержке танков уничтожила большую часть личного состава 59-й бригады. К своим вышли единицы, Бунячеико вступил в командование сводной восточной группой и 16 декабря был захвачен в плен разведкой противника близ собственного КП. Рапорт о вступлении в РОА Буняченко подал 7 мая 1943 г. будучи в лагере военнопленных в районе Херсона, где ознакомился с «Открытым письмом» генерала Власова.

Во время службы в Восточных войсках Вермахта в 1943– 1944 гг. Буняченко выгодно показал себя во главе сводного русского полка на побережье Франции в боях с англо-американским десантом, остановив наступление противника на сутки ценой интенсивных атак. Знак отличия Таджикской ССР «За боевые заслуги» (№ 25!) и Железный крест II класса свидетельствовали о его солдатских качествах. Несмотря на оконченную в 1936 г. Военную академию им. М. В. Фрунзе, полковник Буняченко оставался строевиком до мозга костей. Он был типичным образцом командира РККА конца 1930-х гг. из крестьянской бедняцкой семьи. Слыл грубияном и матершииииком, рукоприкладство считал обыденным, имел слабость к алкоголю и женскому полу, но ради выполнения требований службы не давал пощады ни себе, ни подчиненным. Бунячеико не годился на роль харизматического лидера или руководителя организационного центра. Но он воплощал в себе качества идеального исполнителя и сколотил дивизию за три месяца из разиошерс-92

тных осколков. Кого-то из офицеров-белогвардейцев комдив мог шокировать, но солдаты обожали его и готовы были простить все за личное бесстрашие, которое кое-кто из немцев принимал за хамство. Один из очевидцев утверждал, что чины дивизий называли себя не «власовцы», а «бунячеиковцы», но подобное свидетельство мы считаем малореалистичным.

Буняченко не боялся никого. Немцев он презирал и ненавидел, распространяя свое личное отношение к нацистам на немецкий народ в целом. Иногда казалось, что ему доставляет удовольствие хамить офицерам связи из штаба всегда тактичного и предупредительного Герре. По воспоминаниям полковника Архипова, командир 1-й дивизии «немцев ненавидел всеми фибрами своей души. В военном отношении был человеком вполне грамотным, обладал характером и большой силой воли». К недостаткам своего командира Архипов относил грубость с подчиненными, включая офицеров, малое знакомство «с элементарными правила такта и этики» и стремление к дешевой популярности. Власова Буняченко уважал, но считал чересчур покладистым и позволял себе пререкаться с ним по служебным вопросам. В искренности его побуждений сомневаться не приходилось. Коллективизации сын украинского крестьянина забыть не мог. Еще в 1937 г. он был исключен из ВКП (б) за выступление на партсобрании с критикой коллективизации и колхозной системы²⁷.

Вступив в должность, комдив меньше всего задумывался над вопросом, чем завершится эпопея власовской армии. Буняченко ясно видел поставленную задачу, был готов решить ее в кратчайший срок и в служебном рвении преуспел. Производство в генерал-майоры он воспринял как должное, тем более что звание полковника ему было присвоено еще в ноябре 1938 г. Вот как характеризовал Буняченко в одном из своих рапортов старший офицер немецкой группы связи при дивизии майор Вермахта Г. Швенпингер: «Груб, бесцеремонен, целеустремлен, упорный и настойчивый в достижении цели. За внешней неуклюжестью и грубостью скрыта его природная хитрость. Он, насколько я мог узнать, мало открывается даже своим товарищам. Бесцеремонен по отношению к женщинам, но также

беспощаден и по отношению к самому себе. Скрывает свою сильную нервозность при помощи самообладания».

Простота нрава не мешала Буняченко ценить комфорт Прибывший на службу в феврале 1945 г. в разведдивизиои во главе сильно поредевшего в боях на Восточном фронте 756-го разведывательного эскадрона ротмистр Г. Н. Чавчавад-зе, окончивший училище Вермахта в 1940 г., сильно поразился любви командира дивизии к пирогам и расстегаям. Под хлеставший на улице дождь Буняченко к новоприбывшему эскадрону не пошел, а ротмистру Чавчавадзе, который вскоре стал командиром 3-го эскадрона разведдивизиона, примирительно сказал: «Ну, ничего. У нас все по-домашнему. Вот вы побудете здесь – увидите». «И действительно, – вспоминал Чавчавадзе, – у Буняченко во всей дивизии по-домашнему. Он был весьма умный человек. Очень храбрый. Способный принимать решения и не боялся стоять на своем. Но мне, прибывшему после немецкой четырехлетией выучки в “домашнюю” обстановку, расстегаи, пироги казались, по меньшей мере, странными».

Эксцентричность командира дивизии несколько уравновешивалась спокойным, но небезупречным в отношении «союзников» характером начальника штаба подполковника Н. П. Николаева. Первые три недели пребывания Буняченко в должности обязанности начальника штаба исполнял начальник инспекторской группы из центрального штаба подполковник М. К. Ме-лецгкевич, затем по направлению командного отдела прибыл майор Н. П. Николаев, в феврале 1945 г. произведенный в подполковники и награжденный именными часами генералом Власовым за боевую подготовку дивизии.

Коренной москвич, окончивший московскую среднюю школу, Ленинградское военное училище связи и Военную академию им. М. В. Фрунзе, Николай Петрович Николаев стал надежным начальником штаба при столь своеобразном командире дивизии. В плен Николаев попал в августе 1941 г. при выходе из Уманского «котла», будучи в звании майора и в должности старшего помощника начальника I отделения оперативного отдела штаба 12-й армии Юго-Западного фронта. Нго службе в 1-й дивизии предшествовало вступление в Осинторфскую

бригаду (РННА)²⁸ в июне 1942 г. и командование 635-м восточным батальоном в 1943-1944 гг. Николаева майор Швеннингер охарактеризовал следующим обазом: «Человек с чрезвычайно сильной самодисциплиной, очень умный, произвел на меня впечатление образованного. Вполне вежлив, энергичен, чистоплотен и дружелюбен».

Дивизию по замыслу Герре предполагалось создавать по образцу и штатам народно-гренадерских дивизий, против чего Буняченко пытался активно, но безуспешно возражать, не желая, видимо, слепо копировать немецкие образцы. Народно-гренадерские дивизии появились в результате событий 20 июля 1944 г. для того, чтобы «придать развитию сухопутных сил в будущем национал-социалистический дух». Все формировавшиеся новые пехотные и гренадерские дивизии стали называться народно-гренадерскими, особенность их заключалась в насыщенности материальной части соединений противотанковыми средствами.

Неприятным сюрпризом для Буняченко и старших русских офицеров стала организация пехотных полков на основе двух-, а не трехбатальониого состава. Но со временем командование дивизии добилось включения в полки третьих батальонов. Заполнявшие дивизионные штатные вакансии офицеры заслуживали положительной оценки. В массе своей это были кадровые командиры, многие – с достаточным боевым и фронтовым опытом, который сразу же использовался при подготовке и обучении прибывавшего личного состава. Подчиненные полковнику Герре офицеры Вермахта из штаба формирований (майор 3. Кайлинг и др.) отмечали хорошую боевую подготовку русских офицеров дивизии, хвалили командиров рот, батарей, эскадронов. Все командиры полков²⁹ назначались лично генералом Власовым. Избранные сведения о командирах полков 1-й дивизии нами приведены в таблице II.

В биографии каждого из них внимание привлекает специфическая деталь: служба в марковских частях Русской армии и Восточных войсках Вермахта полковника А. Д. Архипова²", пребывание профессионального кавалериста подполковника В. П. Артемьева на должности начальника штаба ВОХР Кар-лага НКВД СССР³¹, служба подполковника Г. П. Александрова старшим унтер-офицером 1 -го полка Русского экспедиционного корпуса во Франции в 1917 г., участие полковника И. К. Сахарова в Гражданской воине в Испании на стороне франкистов.

Одни из резких критиков поступков генерал-лейтенанта А. А. Власова майор Вермахта И. К. Соломоновский возмущался изъятием старых офицеров, служивших в 1942-1944 гг. в Восточных войсках Вермахта и попадавших в Мюнзинген вместе с остатками русских батальонов из группы армий «Запад». По утверждению Соломоновского, их вызывали в штаб дивизии и направляли в офицерский резерв или Дабеидорф-скую школу РОА «для перековки», а заменявшие их власовцы «в Вермахте не служили». Действительно, при заполнении вакансий Бунячеико вполне последовательно отдавал предпочтение выпускникам Дабендорфа.

Проблема, однако, заключалась в другом – многие прибывавшие с батальонами русские офицеры по своим служебным характеристикам не могли занимать прежние должности без соответствующей переподготовки. Сказать, что все офицеры безоговорочно отчислялись в резерв, тоже нельзя – в дивизии остались служить и майор Синишсий (бывший сослуживец Соломоновского по Русскому Восточному запасному полку «Центр» в 1942-1943 гг„ командир 604-го восточного батальона), и капитан П. Н. Кучинский (командир роты в полку «Центр» в 1943 г.), а также еще «ряд офицеров из распущенных полевых батальонов». В феврале в дивизию была направлена часть командиров 1-го выпуска Власове кой офицерской школы, в которой, по некоторым данным, прошли переподготовку до 70% офицерского состава 1-й дивизии. Это в достаточной степени укрепило кадры дивизии, тем более что преподавание в школе осуществлялось на должном уровне.

Остро стоял вопрос о заполнении в дивизии вакантных унтер-офицерских должностей. Столь жизненно важное для любого армейского организма связующее солдат и офицеров звено на практике отсутствовало. Катастрофически не хватало и времени для того, чтобы воспитать и подготовить унтер-офицерский состав естественным образом. Прибывавшие русские 96

батальоны лишились всех немецких унтер-офицеров, убывших в Вермахт, поэтому с декабря 1944 г. ускоренная подготовка унтер-офицеров началась в учебном и запасном батальонах, давшая к февралю некоторые результаты. Для дивизии так и не удалось подготовить полноценные кадры профессиональных унтер-офицеров. Унтер-офицерский состав 1-й дивизии, по отзыву одного из офицеров, в силу собственной скороспелости, «оставлял желать очень и очень многого... только около 10% можно было считать на высоте положения». Вообще, вся кратковременная история власовской армии убедительно свидетельствует о том, какую неоценимую роль в создании и развертывании настоящей русской антисталинской армии из граждан СССР могли бы сыграть высококвалифицированные кадры белой военной эмиграции, сосредоточенные в Русском Корпусе нли в полку «Варяг». Но и зимой 1945 г. их невозможно было использовать должным образом. О солдатской массе, прибывавшей на комплектование дивизии в ноябре – декабре 1944 г., стоит поговорить отдельно.

В конце августа 1944 г. Главное управление СС отказалось от планов создания на базе СС штурмбригады «РОНА»-’² 29-й пехотной дивизии СС (русской № 1), командование которой вместо расстрелянного в Лодзи СС ваффен-бригадефюрера Б. В. Каминского должен был принять СС бригадефюрер К. Днем. Около 6 тыс, бывших чинов бригады «РОНА» в октябре 1944 г. перевезли из под Варшавы на учебный полигон в Нойхаммер. Командовал ими СС ваффен-оберштурмбанфюрер Г. Д. Белай, в прошлом – младший политрук Красной армии.

Не позднее середины октября генерал Трухин был поставлен в известность о планах по использованию бригады. Штур-мбригаду СС «РОНА» немцы планировали целиком включить в вооруженные формирования КОНР. Реакция Трухина, наслышанного о «подвигах» каминцев в августе 1944 г.³³ при подавлении Варшавского восстания, была резко отрицательной, но категорический отказ вообще принимать бригаду мог привести к нежелательным последствиям и отразиться на судьбе развертывания власовских частей. В юнце октября 1944 г. Трухин откомандировал в Верхнюю Силезию для инспекции

и приема списочного состава группу офицеров во главе с бывшим начальником штаба 229-й стрелковой дивизии подполковником М. К. Мелешкевичсм. Один из участников инспекции с изумлением вспоминал: «Мы были поражены полным хаосом, царившим там. Это был настоящий цыганский лагерь, вокруг которого бегали запущенные лошади. Обмундирование людей находилось в крайне неопрятном состоянии, оружие и снаряжение представляли фантастическую смесь немецкого и советского». Невероятным образом каминцы в обстановке полного распада военного организма ухитрялись поддерживать боеспособность 12 танков «Т-34» и 2 «КВ». На рубеже октября – ноября 2944 г. около 6 тыс. каминцев были перевезены немцами в Фельдштеттен.

Не отличавшийся особой сентиментальностью командир дивизии был потрясен. На станцию прибыла разношерстная орда, многие каминцы носили до 5 пар часов на руках, даже рядовые имели золото и украшения крайне сомнительного происхождения. Архипов позднее вспоминал: «Не воинская часть, а орда на 70-80% в штатском одеянии. На походе [от станции к лагерю. – Прим. К. А.] строй не признавался, группа в 5-6 человек имела свою подводу с награбленным у населения имуществом, шла со своей подводой³⁴, тщательно ее. оберегая». Резюме Букяченко было еще более кратким: «Бандиты». Офицеров «РОНА» он отказался принимать наотрез, но, правда, потом согласился взять каждого десятого при условии их переподготовки в офицерской школе. Из солдат в дивизию взяли чуть больше половины (в среднем 3,5 тыс. человек), ими укомплектовали 2-й пехотный полк, танковую роту и один эскадрон отдельного разведывательного батальона (дивизиона), должность командира которого в чине майора занял бывший СС ваффен-штурмбаифюрер из «РОНА» Б. А. Костенко. Дивизион формировался с 18 декабря 1944 г.

Многие выпускники Дабендорфской школы РОА протестовали против приема каминцев, полагая следствием неизбежную компрометацию власовской армии. В дивизионном расположении случались ссоры и конфликты между «чистыми» власовцами и бывшими «русскими эсэсовцами», как называли

за глаза служивших в «РОНА». Остро стоял вопрос об общей распущенности каминцев и связанном с этим состоянием воинской дисциплины. Буняченко тогда сделал любопытный шаг -командиром 2-го полка им был назначен не просто хороший строевой командир, прослуживший в начале своей командирской карьеры шесть лет в элитной 1-й отдельной кавалерийской бригаде им. Сталина. Буняченко небезосновательно полагал, что Артемьев имел опыт общения с «прнблатненными» и подобным им кругом.

Так или иначе, но Артемьев сколотил боеспособный и дисциплинированный полк, добившийся наилучших результатов 13 апреля 1945 г. в атаке советского предмостного укрепления на Одере. Это в общем подтверждает и Архипов, оставивший о каминцах такой отзыв: «Немало пришлось поработать над этими ребятами, чтобы из них сделать образцовых и дисциплинированных воинских чинов». Другой очевидец, служивший в дивизии офицер, считал своим долгом обратить внимание на то, что «солдатский состав “РОНА"’ был чрезвычайно молод. В момент формирования дивизии до 30% солдат получал особый юношеский паек, и эта молодежь находилась в строю уже до двух лет».

5 декабря Буняченко издал приказ по дивизии, способный, по мнению автора, положить конец третированию бывших каминцев. В частности, в нем говорилось: «1-я русская дивизия СС в своем прошлом дралась против сталинского режима в России, и ее состав в настоящем готов продолжать эту борьбу. Это Русские воины, на труде и крови которых, как и всех Русских людей, должна быть и будет построена наша родная мать – Россия. Приказываю: 1. В корне пресечь любые оскорбления по адресу солдат и офицеров бывшей 1-й русской дивизии СС [...]». Оставляя за рамками романтический пафос, согласимся с другим абзацем приказа о мародерстве и грабежах как о случаях, «которые могут иметь место в любой части, если командование частей и весь офицерский состав не будет решительно бороться против указанных безобразий и не будет поддерживать воинскую дисциплину на должной высоте».

Буняченко вообще очень быстро начал «закручивать гайки». 26 ноября приказом № 7 по дивизии он объявил фактический выговор всем офицерам 3-го полка, так как «некоторые офицеры выходят на службу в небритом виде, не умытые, обмундированные в небрежном и растрепанном виде, сапоги грязные [...] не приветствуют старших, не требуют отдачи чести от младших по чипу». Подпоручика П. Морозова комдив разжаловал в рядовые и арестовал на 10 суток.

Уже к новому 1945 г. в целом офицеры дивизии заслуживали тех оценок, которые получали позднее от подчиненных полковника Герре в январе – феврале. Быструю организацию офицерской службы тоже можно поставить в заслугу командиру дивизии и ее Пешков. К сожалению, ни Буняченко, ни Артемьев не смогли изъять драгоценности у каминцев и тем более – полностью пресечь спекуляцию ими. На практике их обладатели в увольнении легко добывали у местных крестьян самогон, посещали симпатичных «остовок» из многочисленных окрестных лагерей восточных рабочих. Один из каминцев предлагал майору Соломоновскому золотую цепочку за килограмм хлеба, доверчиво сообщив, что «этого добра у нас много». В этом смысле, несомненно, в ноябре – декабре с состоянием служебной дисциплины в дивизии были трудности, но они в большинстве разрешились, как только в Мюнзингеи в январе 1945 г. стали прибывать унифицированное оружие, включая тяжелое, боеприпасы, горючее, обмундирование и началась интенсивная боевая подготовка – то есть исчезло безделье.

В соответствии с приказом Гитлера от 22 декабря 1943 г. в Вооруженных Силах Германии вводилось «национал-социалистическое руководство» для «активизации политического воспитания солдат, преданных национал-социализму», этот институт начал действовать в войсках в 1944 г. Командование 1-й власовской дивизии должно было ввести какую-то аналогичную структуру, тем более что институт военного духовенства оставался в зачаточном состоянии. Наконец, над Буняченко довлел опыт политико-воспитательной работы в Красной армии. В декабре 1944 г. Буняченко ввел в дивизии должности «офицеров политической работы». По замыслу они 100

должны были в тесной взаимосвязи с отделом пропаганды центрального штаба и ГУП КОНР заниматься воспитанием подчиненных в духе идей, отраженных в Пражском манифесте. Однако командир дивизии не очень увлекался политработой в частях и подразделениях. Так, например, из 378 часов, отводившихся на подготовку личного состава, на политработу отводился всего 21 час, в то время как на тактику 390 часов, строй – 66 часов и т.д.

В обязанности офицера-политработника вменялось: ведение политических бесед, а также бесед по материально-бытовым и культурно-воспитательным вопросам, получение и распространение литературы, газет, пропагандных материалов, контроль за своевременной отправкой и поступлением корреспонденции, организация сети военных корреспондентов и художественной самодеятельности, отслеживание бытовых проблем в части. Случаи просоветской пропаганды политработник должен был парировать, прибегая к помощи офицера по особым поручениям (контрразведки). К сожалению, материалов о службе политработников во власовских подразделениях мы не обнаружили, но, судя по значительному притоку в дивизию добровольцев в марте – апреле, а также тому, что дивизия сохранялась как цельное и боеспособное соединение вплоть до 12 мая 1945 г., их деятельность нельзя назвать безрезультатн ой.

В этой связи будет уместно коснуться вопроса о деятельности офицеров дивизионной контрразведки, чьи должности официально именовались должностями офицеров по особым поручениям. Работу контрразведки во власовских частях можно рассмотреть на примере несения службы начальника разведывательного отделения и заместителя командира дивизии по контрразведке капитана П. С. Ольховика. Он не был профессиональным разведчиком или сотрудником органов госбезопасности, как Б. А. Гай. Н. Ф. Лапин, К. Ф. Поваров и некоторые другие чины власовских спецслужб. Старшина Военно-морского флота СССР Ольховик попал в плен в 1941 г. и быстро стал сотрудничать с Абвером. С апреля 1943 г. он служил офицером контрразведки при штабе генерала Кеетринга. Составляя штат-. 101

ное расписание, майор Николаев предусматривал разделение должностей офицера по разведке и офицера по контрразведке, но на практике они оказались объединены. В декабре 1944 г. Ольхо- вик представил Николаеву подготовленные им штаты контрразведывательной службы в дивизии: дивизионный отдел контрразведки – офицер, заместитель в офицерском чине, фельдфебель и писарь; в каждом полку – офицер контрразведки, фельдфебель и писарь; в каждом отдельном батальоне – фельдфебель-контрразведчик и писарь. В феврале 1945 г. генерал Трухин утвердил разработанное штатное расписание по организации контрразведывательной службы для каждой будущей дивизии.

П. С. Ольховик неоднократно докладывал начальнику штаба и комдиву, что в дивизии много антинемецки настроенных лиц, которые могут попытаться перейти на сторону Красной армии, а также агентуры «СМЕРШ», против которых и должна быть направлена контрразведывательная служба. Пристального внимания требовали и остатки различных политических групп -в первую очередь попавшие вместе с каминцами члены Народной социалистической партии России «Витязь» и прибывшие из Дабендорфской школы члены НТО. После санкционированного Трухиным увеличения штатов численность чинов разведы-вательно-контрразведывательных органов составила к марту 1945 г. 30-35 человек вместе с писарями. Для дивизии, общее количество военнослужащих в которой к концу апреля 1945 г. достигло почти 20 тыс. человек, это было не так уж и много.

Репрессивные меры применялись совсем к незначительному числу лиц. За период с ноября по март 1945 г. из дивизии по обвинению в просоветской агитации, разговорах и т.п. оказались удалены всего около 40 военнослужащих, в подавляющем большинстве рядовых. С. К. Буняченко уже на следствии в Москве в 1945 г. подтвердил: случаев расстрела лиц, высказывавших симпатии к советской власти, в дивизии не было. Один унтер-офицер за что-то подобное был отправлен на завод, одного солдата осудили к 3 годам тюремного заключения. Учитывая всю сложность и специфичность обстановки, в которой действовала власовская контрразведка, итоги ее деятельности можно признать вполне удовлетворительными.

В 1-й дивизии за всю историю ее существования возникли две организованных группы, стремившиеся к переходу на сторону Красной армии. 29 марта 194$ г. командир 1-го полка полковник А. Д. Архипов выслушал конфиденциальный доклад двух поручиков из артиллерийского полка – Тарасова иШиш-ковского. Краткое резюме сообщения выглядело следующим образом: командир 4-го дивизиона майор В. Погромский создал группу, планировавшую убить несколько офицеров, в том числе Архипова, и уйти через линию фронта. Утром 30 марта контрразведчики арестовали Погромского.

На первом же допросе Ольховик избил майора, и тот назвал фамилии еще десяти человек. Вторую группу с аналогичными замыслами создал нз сослуживцев начальник транспортного отдела дивизии майор Н. М. Есипенко. Связным группы, не превышавшей нескольких человек, стал писарь Н. А. Пикетов. Правда, ввиду пассивности членов группы, Есипенко, в конце концов, оказался арестован один. 9 апреля в дивизию прибыл Власов. Он лично допросил всех арестованных по «делам» Погромского и Есипенко. После боев 13-14 апреля по приказу Главнокомандующего командир дивизии освободил всех арестованных. Украдкой собрав избежавших ареста, Есипенко объявил о полном подчинении командиру дивизии, строгом соблюдении дисциплины, так как «командир сказал, что мы от немцев отрываемся и идем собственным путем». Его единомышленники остались с дивизией до конца. Участники группы Погромского во время боев в Праге перешли на сторону одной из просоветских повстанческих групп.

Судьба обеих групп лишний раз доказывает, что в 1-й вла-совской дивизии доминировали не столько просоветские, сколько антинемецкие настроения. В других подразделениях, созданных в формированиях КОНР в 1945 г., местная контрразведка работала примерно с таким же эффектом. В целом в ее пользу может свидетельствовать отсутствие внутреннего разложения, брожений, бунтов и т. п. во власовских частях не только вплоть до перехода в американскую оккупационную зону, но и в период пребывания в союзнических лагерях военнопленных.

Завершая общий обзор деятельности власовской контрразведки на дивизионном уровне, хотелось бы заметить что было бы неверно в этой области упоминать лишь о власовцах Штаб формирований полковника Герре в тайне от Буняченко проводил собственную акцию. Но если Ольховик ставил себе целью недопущение советской инфильтрации, то Герре должен был установить меру лояльности формирующейся дивизии и степень возможности ее превращения в источник опасностей для германского командования. Командование дивизии и центральный штаб по поводу намерений Герре пребывали в полной неизвестности. Ответственным за оперативно-агентурную деятельность в 1-й дивизии стал участник Белого движения и Георгиевский кавалер майор Вермахта И. К. Соломоновс-кий – бывший начальник отделения 1с (разведка и контрразведка) Русского Восточного запасного полка «Центр» подполковника Н. Г. Яненко в 1942-1943 гг.

В декабре 1944 г. с группой агентов (около 60 человек) Соло-моновский прибыл в Мюнзинген. Его люди формально числились на довольствии при штабе одного из добровольческих восточных подразделений, не имевшего отношения к частям КОНР. Два месяца Соломоновский «сидел в своей комнате и принимал донесения от агентов», анализировал поступавшие сведения и составлял сводку для Герре. В строевой части дивизии – формирования и боевой подготовке личного состава – Соломоновский констатировал порядок, но подчеркивал излишнюю инфильтрацию дивизии выпускниками из Дабендорфской школы РОА, которую белогвардеец рассматривал в качестве источника умеренно-советских настроений. Параллельно он отмечал недоверие к вла-совсшй пропаганде со стороны старых восточных добровольцев и некоторых каминцев, опасавшихся, что их «продадут Сталину». Напротив, Соломоновский, воспитанный в кадетском корпусе, казался им своим: «У него Георгий, это свой, царский». Трудно сказать, в какой степени показания Соломоновского объективны, а в какой субъективны, но оии, во-первых, служат ценным свидетельством и доказательством активной немецкой агентурной разработки власовских частей, а во-вторых, так или иначе, но характеризуют часть демонстрировавшихся настроений людей.