Текст книги "Армия генерала Власова 1944-1945"

Автор книги: Кирилл Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

в кровопролитных боях ие удалось ликвидировать плацдарм, он даже немного расширился, но зато удалось достаточно плотно его блокировать. После этого на плацдарме сложилась патовая ситуация. 9 апреля из штаба Буссе возвратился Власов и подтвердил боевую задачу в разговоре с Буняченко, наступательная операция стала неизбежной. Не позднее 11 апреля Главнокомандующий покинул дивизию, обсудив предварительно с её командиром некоторые подробности предстоящего боя, и возвратился в Карлсбад для проведения эвакуации в Фюссен служащих, гражданских учреждений и управлений КОНР.

По ряду отзывов и свидетельств, никакого волнения в полках перед наступлением не отмечалось, даже мысль о неизбежном вооруженном столкновении со своими не вызывала никаких эмоций. Писарь транспортного отдела штаба дивизии рядовой Н. А. Пикетов через 50 лет в беседе с автором подтвердил: «Настроение у всех было какое-то... невеселое и немрачное, равнодушное, одним словом. Приказ так приказ, надо выполнять. Ну, убьют, получишь пулю, и все тут. О чем тут еще говорить? [...] Просто вся эта война людям за четыре года надоела до смерти. А так, чтобы каких-то там разговоров, дескать, вот будем воевать со своими, или еще чего-то такого – ничего этого не было. Шли как на работу». Немцы покоя оборонявшемуся плацдарму не давали. «Эрленгоф» был связан с восточным берегом лодочной переправой, но всякое движение днем оборонявшимся категорически запрещалось. Используя господствующие высоты в районе Цильтендорф – Фюрстенберг – Нейцелле, артиллерия и минометы V горнопехотного корпуса СС держали пути подхода и подвоза под обстрелом.

Всю первую половину апреля оживленно действовали разведгруппы численностью от 10 до 40 человек из состава 391-й охранной дивизии. Всего на участке 119-го укрепрайо-на за первую декаду апреля отмечалось более 10 разведвы-лазок. С 6 апреля в них стали принимать участие и аласовцы. Смешанные группы отправлялись в разведпоиск, как к передовой плацдарма, так и на восточный берег Одера. В 2.30 ночи 6 апреля группа из пяти разведчиков 391-й и 1-й дивизий, це-289

реправившнсь на восточный берег, ворвалась в беспечно неохраняемую землянку. Из трех спящих красноармейцев один был убит, двое захвачены в плен. При конвоировании сержант Чупраков убил, из спрятанного и не найденного при поверхностном обыске пистолета, одного из власовских разведчиков после чего, воспользовавшись суматохой, скрылся. Второй пленный, красноармеец Шевнин, тут же был заколот ножом на месте, а разведгруппа под обстрелом возвратилась на свой берег. В 5.30 9 апреля группа из десяти власовских разведчиков напала на КП 4-й роты 415-го батальона и попыталась забросать его гранатами, но оказалась засечена охранением еще при подходе и с боем была принуждена отойти. Потери 4-й роты составили одного убитого, семь раненых. Власовцы потеряли «панцерфауст» и 8 ручных гранат.

В воспоминаниях подполковника Артемьева есть упоминание об одном захваченном с передовой пленном, взятом смешанной разведгруппой. Пленный был допрошен Буняченко и Артемьевым, а затем отправлен в обоз 2-го полка, где и служил вплоть до роспуска дивизии 12 мая. Разговор с пленным в изложении Артемьева, объяснения власовского подполковника причин, побудивших сформировать на стороне врага целую армию, спокойные возражения пленного, честно отказавшегося воевать со своими («Если бы большевиков [...] А то ведь своего брата убивать надо [...] Нет, не буду!») – производят впечатление вполне достоверных. Уже после отступления власовцев из Праги бывший «язык» честно явился к Артемьеву и попрощался, пояснив, что возвращается к своим: «Простите, господин подполковник, хочу, чтобы по-хорошему. [...] Другой дороги нет, пойду обратно. [...] Авось не допытаются, что был у вас. [...] Войне конец – пойду. Ведь там у меня жена, дети дома остались. [...] Жаль только, что рассказывать нельзя будет никому, чего у вас насмотрелся – непременно посадят».

Действительно, советские документы подтверждают: ночью 10 апреля разведгруппа противника на восточном берегу Одера в расположении 1-й роты 415-го батальона взяла «языка», сержанта И. В. Бровкина, и доставила его через Одер к своим. Необходимо отметить, что за период с 1 марта по 15 апреля ‘о,

во всей группе армий «Висла» в разведпоисках были захвачены всего несколько пленных, большая часть из которых пришлась на власовцев из 1-й дивизии и 1604-го отдельного русского полка полковника Сахарова. Кстати, несмотря на близкий конец войны, в марте 1945 г. в полосе группы армий «Висла» на сторону противника все же перебежали 18 красноармейцев, не исключено, что в результате действий полка Сахарова. В этих фронтовых разведэпизодах марта – апреля в наиболее трагичной степени срабатывал неумолимый закон войны: «Если я не убыо – меня убьют». По крайней мере, посланный в один из апрельских дней наблюдателем за противником рядовой власовского разведдивизиона С. А. Дичбалис «чувствовал душой и телом – эти люди не будут смотреть на нас как на братьев по несчастью, а уничтожат при первой возможности, попадись мы к ним в руки».

Буняченко понимал: атака «Эрленгофа» практически не имеет шансов. Единственным утешением для него стало в эти апрельские дни еще одно, значительное подкрепление. Действовавший с конца февраля в составе боевой группы «Клоссек»

3-й танковой армии Вермахта 1604-й отдельный русский полк полковника Сахарова вливался в дивизию. 10 марта Сахаров вывел полк на участок Восточного фронта по обеим сторонам Гартца (около 30 км по Одеру южнее Штеттина). Одновременно на учебном полигоне Креков под Штеттином началось формирование 3-го батальона 1604-го полка, так как в свое время старый 3-й батальон передали во 2-ю пехотную дивизию. От плацдарма место дислокации 1604-го полка отделяло на юг более 120 км.

По решению командующего 9-й армией генерала пехоты Т. Буссе 9 апреля полк Сахарова с полным вооружением был передан в дивизию Буняченко. Полк в составе двух батальонов присоединился к дивизии под Франкфуртом-на-Одере 16 апреля, став 4-м пехотным полком. Численность дивизии, таким образом, возросла до 19 тыс. чинов. 3-й батальон, прибывавший из под Штеттина, опоздал на сутки и прямо на железнодорожной станции Либерозе его накрыла волна наступления 1-го Белорусского фронта. Из всего батальона спасся лишь поручик

Шаповалов.

Охровый и придирчивый командир полка «Потсдам», подполковник Ф. В. фон Нотц, характеризовал Буыяченко как сильного командира, способного лидера для своих подчиненных. Поэтому он зря удивился, узнав, что Буняченко потребовал от командования 9-й армии перед атакой провести артподготовку и выпустить по плацдарму «Эрленгоф» не менее 28 тыс. снарядов и мин. Штурмовые батальоны начали выдвигаться на исходные позиции атаки вечером 12 апреля, при этом на направленна главного удара 2-го полка с севера 2-й батальон капитана Дмитриева был усилен 2-й ротой 1-го батальона 3-го пехотного полка подполковника Г. П. Рябцева (Александрова).

Ночь с 12 на 13 апреля прошла спокойно с обеих сторон. Очевидцы, Ф. В. фон Нотц, Г. Швеннингер, историк И. Хоффманн, уверяют, что Буссе выполнил данные Буняченко обещания: на огневые позиции был заранее завезен потребованный боезапас, а в «образцовой» артподготовке и обеспечении огневого вала сопровождения атакующей пехоты принимали участие не только дивизионный 1600-й артиллерийский полк подполковника В. Т. Жуковского (не менее И артиллерийских батареи), но и мортирная батарея, батарея дальнобойных орудий, 3-й' дивизион 32-го артиллерийского полка СС и два тяжелых зенитных дивизиона (всего не менее 8 батарей). Возможно, если бы требуемое Буняченко артиллерийское обеспечение на самом деле имело место, то конечные результаты атаки оказались бы иными. Но в действительности огонь по плацдарму вели не более 10 батарей (вероятнее всего – артиллерийского полка 1-й дивизии)². Весь огневой налет, включая вал сопровождения пехоты, продолжался 1 час 15 минут: с 5.45 до 7.00 (по московскому времени). В совокупности по плацдарму, по советским оценкам, были выпущено не более 6 тыс. снарядов и мин⁵ – в 4,5 раза меньше обещанного немцами.

Атаку власовской пехоты поддерживали 6 самолетов: четыре прикрывали атакующих и бомбили плацдарм в глубине, два атаковали КП 415-го батальона на восточном берегу Одера и бомбили огневые позиции артиллерии 119-го укрепрайона. Авиационный налет совершался машинами 8-й эскадрильи ночных бомбардировщиков Героя Советского Союза икапи-

^тана Б. Р. Антилевского из состава 1-го авиационного полка ^ВВС КОНР, летная часть которого базировалась на аэродромах в Эгере и в местечке Немецкий Брод. Сообщение И. Хоффманна о поддержке власовцев 26 (!) бомбардировщиками 4-й авиационной дивизии ЦМ никоим образом не подтверждается ни власовцами, ни советскими документами⁴. В небе над плацдармом единовременно находились не более 6 самолетов, Участие которых в боевых действиях ограничилось утренними часами 13 апреля. Несмотря на неожиданность активных боевых действий, защитники плацдарма технически были готовы к их отражению, на вечер 12 апреля средняя обеспеченность выстрелами и гранатами на плацдарме составляла 1,5 боекомплекта. Но о специфическом характере атакующего противника оборонявшиеся не знали: разведка 33-й армии упустила переброску из тыла к фронту власовской дивизии и ее направление на участок 119-го укрепрайона.

Одна из последних частных наступательных операций на Восточном фронте «Апрельский ветер», продолжилась атакой власовской пехоты с севера со стороны Франкфурта-на-Одере в 6.55 по московскому времени (в 5.55 по берлинскому) за пять минут до конца артналета. План Буняченко сводился к проведению отвлекающей н основной атаки: двумя ударами с южного и северного фланга по сходящимся операционным линиям власовцы были должны прорваться к лодочной переправе и тем самым уничтожить плацдарм. Следствием выполнения боевой задачи устранялась непосредственная угроза фюрстенбергу.

Атака проводилась силами первых батальонов 3-го н 2-го пехотных полков. 1-й полк Архипова оставался в резерве командира дивизии в 3 км южнее дивизионного КП в Рюзене, а запасной полк находился в дивизионном тылу. Артиллерийский полк занимал огневые позиции в 3-5 км севернее дивизионного КП, Дивизионный КП находился по прямой от переднего края советского плацдарма в 4 км, полковые КП на расстоянии в 1 5—2 км. Свой командный пункт командир 3-го подполковник Г. П, Рябцев (Александров) развернул непосредственно в гылу в километре от атакующих рок Арюмьсв пс мо1 ною сделать;

с севера наступление велось вдоль Одера и КП полка неизбежно бы попал под огонь с восточного берега. КП 2-го полка отделялся от атакующего усиленного 1-го батальона затопленной излучиной. Так как в обход излучины от КП до боевых порядков батальона было более 3 км, это обстоятельство, вероятно несколько затрудняло управление боем.

На южном вспомогательном Фюрстенбергском направлении правый фланг 4-й роты капитана В. А. Стеколыдикова 415-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона атаковали до двух рот 1-го батальона капитана Ю. Б. Будерацкого из 3-го пехотного полка. В атакующих ротах среди стрелков находились гранатометчики, пулеметчики, огнеметчики. Выдерживая сильный огонь противника, до взвода власовцев преодолели частично разрушенную линию проволочных заграждений и ворвались в первую траншею. Вспыхнула рукопашная. Однако после усиления пулеметного огня штурмовой взвод был принужден оставить окоп, две поредевшие роты залегли перед проволочными заграждениями. В резерве Александрова под деревенькой Фогельзанг находился свежий 2-й батальон, но вводить его в бой не имело смысла. Мало того, что роты толпились одна в затылок другой и упирались в лежавшие перед проволокой две роты, с восточного берега они подвергались во фланг систематическому обстрелу с позиций 16-го отдельного артиллерийско-пулеметного батальона. Примерно до 10.00 утра по московскому времени власовцы 3-го полка еще вели активную перестрелку с 4-й ротой 415-го батальона. Затем командир полка принял решение оттянуть подчиненных на исходные позиции.

На северном участке 2-го полка к 9.00 по московскому времени власовцы вели активный огневой бой, но атаку пока не предпринимали. К тому времени на восточный берег Одера с плацдарма ушло тревожное донесение: «Мы его [противника. -Прим. К. А.] держим [...] много раненых и убитых, связь постоянно рвется, нет боеприпасов и снарядов». Через полчаса положение защитников плацдарма еще более обострилось. В 9.30 по московскому времени с севера, со стороны Франкфурта, левый фланг 2-й роты капитана М. В. Беднякова был атакован силами до двух рот 1-го батальона капитана М. П. Золотавина⁵ 2-го власовского полка. Атаку поддерживали полковая артиллерия и минометы. В журнале боевых действий 33-й армии есть запись о применении здесь 12 танков и нескольких САУ. Такое использование бронетехники на участке длиной всего 2 км и шириной от 260 до 500 метров без возможности маневра, под фланговым огнем с восточного берега Одера представляется просто невероятным. В соответствии с планом операции логично допустить, что атаку 2-го полка могла поддерживать лишь танковая рота разведдивизиона майора Костенко (2-3 танка «Т-34»). Еще одна танковая рота в то время находилась на охране мостов в дивизионном тылу.

Боевые и политические донесения штаба 119-го укре-прайона в штаб 33-й армии, подробно описывая бой, силы и средства противника, ничего не сообщают о танках или самоходных орудиях. Если их участие и имело место, то явно незначительное. Единственным документальным подтверждением бронетанкового сопровождения может служить итоговое донесение штаба 119-го укрепрайона№ 068 на 16.00 14 апреля 1945 г., где упоминается «повреждение» одного танка. Откуда же взялись «12-15 танков и САУ»? Во-первых, необходимо было как-то оправдать частичный успех власовской атаки. Во-вторых, по воспоминаниям, на этом участке было несколько старых подбитых немецких танков, которые вполне могли быть «засчитаны» за бронетехнику сопровождения атакующих. Но главным аргументом, опровергающим использование бронетехники, остается полное умолчание о применении танков и САУ в свидетельствах таких разных офицеров, как А. Д. Архипов, В. П. Артемьев, Ф. В. фон Нотц и Г. В. Лихов.

На франфуртском направлении к 10 утра по московскому времени были серьезно повреждены проволочные заграждения, уничтожены три пушки 45-мм, несколько пулеметов. Огонь власовцев вывел из строя почти полностью три взвода защитников «Эрленгофа». Два взвода бывших камшщев ворвались в первую траншею, вклинившись на 300 метров вглубь плацдарма, выбили взвод 2-й роты капитана Беднякова и заняли ее. Не исключено, что и вторая траншея оказалась бы ш-хваченной, но тут наступающим решительное сопротивление оказали командир пулеметного взвода 415-го батальона, выпускник Омского пехотного училища 1942 г., старший лейтенант И. Ю. Закон и семь пулеметчиков. Кинжальным огнем они прижали власовцев к земле и сорвали атаку на траншею.

В короткий мигпередышки власовцы попытались распропагандировать пулеметчиков, быстро прокричав им что-то из политической программы КОНР. Однако член ВКП (б) с декабря 1944 г. Исаак Юдкович Закон безапелляционно ответил: «У нас предателей родины нет», согласно политдонесению в штаб ук-репрайона, «бойцы его дружно поддержали и вновь открыли огонь по предателям родины». Тем не менее, положение для рот 415-го батальона продолжало сохраняться напряженным. В 9.40 на восточный берег вновь ушло донесение о больших потерях и отправке в траншеи ординарцев командиров. По утверждению Ф. В. фон Нотца, в эфире постоянно раздавались с плацдарма призывы о немедленной помощи, обращенные к восточному берегу. К 10.00 по московскому времени положение в целом стабилизировалось: на юге атака захлебнулась, на севере власовцы вклинились в глубь обороны противника на 300 метров и удерживали примерно стометровый отрезок первой линии траншей, периодически обстреливая переправу.

По утверждению западных исследователей, а также единственного участника атаки из власовских офицеров В. П. Артемьева, на этом операция на плацдарме «Эрленгоф» и завершилась; якобы, не желая бесплодных боевых действий, Буняченко приказал выводить батальоны из боя. Такая точка зрения разделялась впоследствии многими историками, включая автора этих строк. Обнаруженные нами недавно документы опровергают столь упрощенное видение операции «Апрельский ветер». Бой на плацдарме длился не 4 часа, а 13, причем, по свидетельству штаба 119-го укрепрайона, все атаки «носили яростный характер».

Во второй половине дня 13 апреля роты 2-го и приданная рота 3-го полков провели еще четыре атаки на франкфуртском направлении против 2-й роты 415-го батальона, пытаясь прорваться ко второй линии траншей с севера. Все атаки оказались

отражены защитниками плацдарма. Всего в атаках на северном направлении Артемьев использовал пять пехотных и одну саперную роту. Утром и днем 13 апреля командующий 119-м ук-репрайоном генерал-майор Г. В. Лихов перебросил на плацдарм с помощью лодочной переправы: по одной роте из 16-го и 356-го отдельных артиллерийско-пулеметных батальонов, а также взвод разведроты 119-го укрепрайоиа. Артиллерийское прикрытие плацдарма с восточного берега Одера осуществляли дивизионы 415-го, 356-го и 16-го батальонов, не считая артиллерии, непосредственно подчинявшейся штабу укрепрайоиа.

Захваченный отрезок траншей утро, день, вечер 13-го и ночь 14 апреля удерживали рота 1-го батальона капитана Золотови-на из 2-го полка и приданная ей рота 1-го батальона капитана Ю. Б. Будерацкого из 3-го полка. Только в 6.30 утра по московскому времени 14 апреля после короткого артиллерийского налета пополненная и усиленная 2-я рота 415-го батальона контратакой заставила власовцев оставить захваченную первую линию и вернуться на исходные позиции. Контратаку с плацдарма возглавляли старший Лейтенант И. Ю. Закон и командир батареи 76-мм орудий 415-го батальона капитан Г. А. Бабенко. За весь бой 13-14 апреля к защитникам плацдарма со стороны власовцев не было ни одного перебежчика, лишь в плен при контратаке на рассвете 14 апреля попали двое рядовых из 2-й роты 3-го полка, которые были ранены и не успели отступить при неожиданной контратаке.

Итоги многочасового боя 13-14 апреля на плацдарме «Эрлен-гоф» выглядели следующим образом. Защитники плацдарма по официальным, почти наверняка преуменьшенным данным, потеряли убитыми 13 человек, ранеными 46, в том числе ^тяжелораненых пришлось эвакуировать в тыл, 13 – направить на излечение в санчасть, 14 человек остались встрою. Входе боя власовцы уничтожили три орудия 45-мм и одно орудие 76-мм, В станковых и 4 ручных пулемета, защитники «Эрленгофа» утратили 22 винтовки. К наградам среди них были представлены 168 бойцов и командиров, из которых 92 человека являлись беспартийными. Герой сражения старший лейтенант И. Ю. Закон приказом штаба 33-й армии № 098/н от 12 мая 1945 г. был награжден орденом Отечественной войны I ст.

Точных сведений о потерях 2-го и 3-го пехотных полков 1-й власовской дивизии не сохранилось. Офицер связи Вермахта, майор Г. Швеннингер, подтверждает, что они «были значительными».

Московские историки С. В. Нрмаченков и А. Н. Почтарёв в одной из своих публикаций определили потери власовцев в двух полках до 30 % – то есть до тысячи убитыми, ранеными и пропавшими без вести, что нам представляется совершенно нереальным. Опираясь на показания захваченного в плен рядового 2-й роты 1-го батальона 3-го пехотного полка о потерях в наступавших ротах в 35^40 %, приблизительно общие потери 3-го полка на южном участке, где атаковали две роты, можно определить в пределах 90 человек. Потери 2-го полка и приданной ему роты 3-го оказались самыми большими. Здесь активно действовали 6 рот, и общие потери могли составить до 250 человек. Примерную общую цифру потерь 1-й пехотной дивизии за 13-часовой бой мы определяем в 340-350 чинов убитыми, ранеными и пропавшими без вести, включая двух пленных. Это практически полностью совпадает с донесением штаба 119-го укрепленного района, оценившим общие потери власовцев в 350 человек.

Кроме того, к числу власовских потерь можно отнести поврежденный танк (?) и до 20 пулеметов. Трофеи защитников плацдарма оказались крайне скудны: на южном участке трофеев вообще не было, а на северном после контратаки бойцы и командиры 2-й роты 415-го батальона захватили по два пулемета и фаустпатрона, 18 противогазов идо 4 тыс. винтовочных патронов. Правда, наблюдавший атаку подполковник Ф. В. фон Нотц вместе с одним из командиров батальонов полковником Вермахта Харбрехтом и 12 венгерскими добровольцами подобрал на поле боя несколько десятков единиц ручного огнестрельного оружия.

Поступок командира полка «Потсдам» нельзя назвать красивым. Вместе со своими людьми он подбирал оружие на поле сражения, вскоре после того как роты 2-го власовского полка захватили первую линию траншей после упорной и кровопролитной атаки. Оружие и амуниция, подобранная и присвоен-

ная Нотцем, принадлежала раненым и убитым власовцам 2-го и 3-го полков. Его желание понаблюдать в непосредственной близости, «как русские будут сражаться с русскими», диктовалось не любопытством, а более прагматичными соображениями. В пользу этого говорит и тот факт, что практически никакими серьезными трофеями защитники плацдарма не овладели, невзирая па внезапность контратаки 14 апреля. В принципе, понять командира «плохо вооруженного» полка «Потсдам» можно: дивизия «каких-то русских» вооружена и оснащена гораздо лучше его юнкеров. С точки зрения офицера Вермахта – унизительно и неприятно. Но вряд ли поступок Нотца поняли в тех обстоятельствах Артемьев, Александров и Вунячен-ко. Власовцы видели, чем занимаются их «союзники», но тут в момент операции командиры полков предпочли посмотреть на подобное зрелище сквозь пальцы: отношения с Вермахтом и так не сулили радужных перспектив.

Нотц остался недоволен операцией власовцев, будучи убежденным, что «сбросить врага в Одер и окончательно занять плацдарм» между 8 и 10 утра по берлинскому времени казалось вполне реальным. Нотц не понимал, почему Буняченко и командиры полков не бросают в бой роту за ротой, раз у них такое хорошее вооружение и, вообще, «соотношение с противником составляет 8:1 в пользу власовцев». Своп эмоции Нотц выразил кратко: «...в конце уже проигранной войны войска Власова не особенно серьезно рвались в атаку». Отношение Нотца было очень распространенным среди многих офицеров Вермахта, сталкивавшихся в 1941-1945 гг. с любыми восточными добровольческими формированиями. Для Нотца и многих других власовцы были лишь пушечным мясом, необходимым им для достижения какой-то промежуточной цели.

В действительности соотношение сил на плацдарме в начале атаки было чуть больше, чем 2:1 в пользу власовцев, и практически равным – к середине дня. Учитывая еще и превосходство противника в артиллерии, а также очень невыгодную географию местности, претензии Нотца можно назвать совершенно безосновательными. Соотношение потерь власовцев и защитников «Эрленгофа» представляется в среднем как 5:1,

что для столь сложного наступательного боя нам кажется оправданным. Если же официальные советские оперативные сводки как мы предполагаем, традиционно в несколько раз занизили потери, учитывая панический тон изученных нами политдоне-сений во время боя, итоговое соотношение потерь станет еще меньшим. В техническом отношении потери защитников плацдарма оказались значительнее. Если же мы учтем, что на артиллерийскую подготовку операции «Апрельский ветер» было затрачено в 4,5 раза меньше снарядов и мин, чем планировалось командиром дивизии, то усилия атаковавших власовских батальонов трудно не признать адекватными.

При общем взгляде на ситуацию можно сделать вывод в пользу 1-й пехотной дивизии: дивизия показала хорошие боевые качества, добившись за две недели частного успеха там, где его не могла добиться 391-я охранная дивизия Вермахта на протяжении двух предыдущих месяцев. Менее чем за месяц до окончания войны дивизия из граждан Советского Союза доказала свои потенциальные возможности в наступательной операции против Красной армии. Наконец, за три недели пребывания дивизии на Восточном фронте мы можем назвать на основании оперативных документов лишь единственный случай (!) перехода на сторону Красной армии одного рядового из власовской дивизии, перебежавшего в полосе 119-го укрепленного района в 11.30 11 апреля. (Как мы уже писали, в марте 1945 г. в полосе группы армий «Висла» были задержаны 18 перебежчиков.) Обращаясь к одному из старших офицеров Вермахта в разгар операций на плацдарме «Эрленгоф» 13 апреля, Буняченко произнес: «Мои люди готовы умирать, и они умирают. Чего же еще вы от них хотите?»

Наиболее объективно итог единственной боевой операции на Восточном фронте 1-й пехотной дивизии подвела сухая запись от 14 апреля 1945 г. В дневнике боевых действий штаба ОКВ, резюмировавшая: хотя атаки «примененных на нашей стороне русских сил» не достигли поставленной цели, они продемонстрировали «готовность этих сил к наступлению». С этой оценкой практически солидаризируется независимый отзыв одного из младших офицеров: «Хотя и неудачный пер-

вый бой подтвердил полную боеспособность дивизии, несмотря на уже выяснившуюся полную безнадежность борьбы». Генерал Кестринг тоже сделал вывод о том, что дивизия «хорошо дралась в наступательном бою». Ежедневный доклад штаба 9-й армии констатировал эффективность действии артиллерийского полка.

Ключом к пониманию причин слишком поспешного отступления власовцев 14 апреля с захваченного рубежа на плацдарме «Эрленгоф» может послужить следующее объяснение. Как профессионал, Буняченко чувствовал сосредоточение противника на плацдарме и, тем не менее, за ночь с 13 на 14 апреля никак не подкрепил оборонявшихся, Тот факт, что контратаковавшая на рассвете усиленная 2-я рота 415-го батальона практически не захватила трофеев, свидетельствует лишь об одном: власовцы не собирались удерживать занятую линию траншей любой ценой. В лучшем случае – передали бы рубеж немецким подразделениям из 391-й дивизии. Есть масса свидетельств, подтверждающих, что решение выводить батальоны из боя командир дивизии принял еще между 9 и 10 часами утра 13 апреля. Последующие бесплодные четыре атаки на франкфуртском направлении лишь убедили его в обоснованности собственных действий.

Командир дивизии был прав даже чисто с формальной точки зрения. Рассматривая дивизию как некоторое экстерриториальное политическое соединение, существующее строго в рамках разворачивающейся армии, он совсем не желал ее физического истребления в бессмысленной операции. Иными словами, Буняченко смотрел на ситуацию так: сохранение дивизии и сдача ее англо-американским союзникам могут иметь несравненно большее значение, чем полное истощение обескровленных полков даже на захваченном ими плацдарме. Для исхода войны на Восточном фронте судьба плацдарма «Эрленгоф» вообще не имела никакого смысла, а вот судьба 1-й дивизии для всего Власовского движения могла оказаться определяющей.

Не позднее 11 часов утра по берлинскому времени 13 апреля командир 1-й пехотной дивизии генерал Буняченко принял одно из важнейших решении в кратковременной истории войск КОНР, «де-факто» отказавшись подчиняться приказам коман-

лованпя Вермахта. Интуитивно он чувствовал: в случае любых осложнений немцы не рискнут разоружать более 17 тыс. человек. вооруженных вплоть до танков и артиллерии. Поэтому те отношения, которые обозначились между власовской дивизией и Вермахтом еще до формального завершения операции «Апрельский ветер» и сохранялись вплоть до начала мая 1945 г. будет уместно назвать вооруженным нейтралитетом.

Буняченко обманули. Ему обещали переброску всех вла-совских соединений на отдельный участок фронта, тактичное понимание специфического назначения дивизии, 28 тыс. снарядов и мин перед атакой «Эрленгофа» и т. д. Кроме этого, как и почти каждый старый власовец, Буняченко считал себя обманутым более крупно: «Немцы обещали освобождение от большевизма и колхозов, а вели, оказывается, колониальную войну». И поставить ему в упрек соответствующий обман Вермахта трудно. Ведь недаром аббревиатура «РОА» расшифровывалась самими власовцами как «Русские Обманут Адольфа», а в ответ на приветствие немецких офицеров связи в Мюнзин-гене «Хайль Гитлер!» отдельные шутники из первой дивизии, весьма рискуя, бодро отвечали: «Драй литр!»⁶.

У командующего 9-й армией, опытного генерала пехоты Т. Буссе и в мыслях не было разоружать власовскую дивизию, тем более по обвинению «в трусости и провале наступления», как пишут об этом С. В. Ермаченков и А. Н. Почтарёв, не приводя никаких аргументов в пользу высказанной версии. Судьба 1-й пехотной дивизии была формально предрешена еще до завершения операции «Апрельский ветер» утром 14 апреля, а следовательно, никаких репрессивных планов командующий 9-й армией и не мог строить. Честный служака Буссе, слепо веривший в правоту параграфа приказа, испытал что-то вроде шока, узнав о самовольном отводе 3-го полка с южного участка плацдарма. В канун масштабного наступления Его Белорусского фронта Буссе не только не хотел каких-либо конфликтов близ передовой, но и вообще желал бы видеть дивизию в другой группе армий.

В 21.30 13 апреля ОКХ отдало приказ о передислокации

1-й пехотной дивизии из группы армии «Висла» в группу армий «Центр» генерал-фельдмаршала Ф. Шернера. В 2.0014 апреля Буняченко получил приказ уже из штаба группы армии «Центр» о передаче дивизии в подчинение 275-й пехотной дивизии Вермахта V армейского корпуса 4-й танковой армии генерал-лейтенанта танковых войск Ф. Глезера. Власовцам предлагалось заняться сооружением оборонительной полосы в тылу 275-й дивизии в районе Коттбуса.

Верный привычке, Буняченко созвал утром «совет в Филях» и в присутствии старшего офицера связи майора Г. Швеннин-гера образно выразил свое отношение к полученному приказу, недвусмысленно дав понять, что выполнять его не собирается. В отличие от Кутузова, Буняченко не спрашивал мнение у своих офицеров, а проверял реакцию. Несмотря на всю свою зверообразную грубость, Буняченко интуитивно был неплохим психологом, конечно, в узкопрофессиональном смысле. Почти всех власовских офицеров из числа кадровых командиров Красной армии по разным причинам, но в одинаково тяжелой степени угнетало ощущение подчиненности немцам. Фактически отказавшись выполнять их приказы, Буняченко устранил тягостные переживания многих своих офицеров, да еще и намекнул, что теперь дивизия будет немцам ставить условия. Вскоре так и произошло. Попытку немецкого командования, видимо генерала Буссе, забрать у русских отличившийся артиллерийский полк и придать его дивизии Вермахта, Буняченко, по воспоминаниям одного из немецких офицеров, назвал «откровенным свинством» и полк не отдал.