Текст книги "Брачные игры"
Автор книги: Кейт Сандерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)
Глава пятая
Берри уехал через час после полуночи под влиянием неожиданно нахлынувшего на него чувства вины, робко сунув в руку Рэна бумажку со своим номером телефона, которую тот тут же потерял.
Благодаря корзине Берри Рождество в Мелизмейте было отпраздновано в стиле, неведомом с тех пор, как истощились последние запасы Настоящего Мужчины. Индюшка была настоящей чемпионкой по борьбе сумо среди птиц. Роза целовала ее в пьяном угаре, перед тем как засунуть в печь: «Она в два раза больше Крошки Тима!» Общими усилиями преодолев неверие в то, что произошло, они смогли выкроить несколько свободных от тоски дней для праздника.
Руфа проявила чудеса максимального использования деликатеса. Она изготовила из индюшки пирог, потушила ее, приправив кэрри, и сделала пудинг – ни одного грамма птицы не должно было пропасть. В довершение всего под Новый год она отварила кости, и получился наваристый бульон. Она терпеливо стояла над кипящими кастрюлями, снимая жир. Ее настроение ухудшалось по мере исчезновения птицы. Нищета по-прежнему стучалась в дверь. Настоящего Мужчины больше не было с ними.
Сегодня – последний день худшего года в их жизни, не переставала размышлять она. Она отдала бы все – буквально все, – лишь бы вернуться назад во времени, чтобы просто еще разок увидеть его и услышать знакомый голос. В этот день в прошлом году Настоящий Мужчина нашел чемодан, набитый старой одеждой. Он и Роза разоделись, как во времена своей юности, и демонстрировали танцы 70-х годов, от которых все они покатывались со смеху. Одежду Розы в стиле «кантри» проела моль, и один рукав неожиданно оторвался посередине. Живот Настоящего Мужчины выпирал из-под пояса бархатных фиолетовых штанов. Он и Роджер взяли свои гитары и бренчали шокирующие хиты Крикливого Мотта и Мака Флитвуда. Эдвард, каждый год после возвращения из армии отмечавший Новый год в Мелизмейте, говорил: «Смотрите, как много я потерял, проведя все эти годы далеко отсюда, в Сандхерсте: здесь единственное место на земле, где еще встретишь короткие волосы и узкие брюки». А Настоящий Мужчина говорил: «Тебе надо наверстывать упущенное, Эд, но никогда не поздно выйти из игры». В тот вечер он был в ударе, приветствуя Новый год, подобно двадцатилетнему юноше, у которого впереди вся жизнь.
Руфа прикрыла глаза, чтобы воссоздать портрет Настоящего Мужчины под тусклой кухонной лампой. В его густых каштановых волосах не было ни сединки. Среди ночи он брал Розу на руки, и они в течение какого-то времени любили смотреть друг на друга, как будто для них не существовало иного мира. Их любовь, не разрушенная постоянными изменами, была незыблемой скалой, защищавшей всех их.
Затем – как это было принято – Роза и Настоящий Мужчина вытягивали руки и обнимали сразу всех четырех дочерей. «Мои бесценные принцессы, мои бабочки, мои орхидеи! К чему мне сыновья?» Он никогда не согласился бы с мыслью о том, что ему нужен сын для продолжения освященного веками рода Хейсти. Он тормошил сопротивляющуюся сонную Линнет и давал ей маленький глоток вина – он проделывал это и со своими дочерьми, когда они были маленькими. Он приводил Линнет в восторг, притворясь, что угощает вином Братьев Рессани, а затем штрафовал каждого из них на пенни за то, что они пьяны и нарушают порядок. Он обнимал Роджера и целовал Эдварда, в основном чтобы досадить ему. Наконец, как это уже повелось, он поднимал рюмку и со слезами на красивых глазах произносил: «За тех, кого с нами нет».
Руфа проморгала подступившие к глазам слезы. Настоящий Мужчина имел в виду свою обожаемую мать, умершую, когда он был подростком. А теперь и его не стало. Она все больше погружалась в воспоминания, пытаясь найти ключ к разгадке. Да, позднее набежали тучи, но последнее Рождество было безоблачным. Настоящий Мужчина праздновал небольшую победу против «отвратного д-ра Файбса», известного также под именем Джеральда Бьюта, заядлого охотника. Сам Настоящий Мужчина прекратил охотиться, когда просрочил срок уплаты очередного взноса и слишком растолстел, чтобы влезать в старое отцовское пальто. К тому же он решил, что охота сама по себе – занятие недостойное, и покончил с ней.
Это был год возвращения Эдварда, и, к неудовольствию «отвратного д-ра Файбса», Эдвард поддержал Настоящего Мужчину в борьбе с жестокостью по отношению к лисицам. С тех пор они ежегодно выражали свой бурный протест на встречах в День боксера. Другие протестующие принадлежали, по словам сэра Джеральда, к «закореневшим городским типам». Он считал своих соседей предателями, и особенно Эдварда, бывшего когда-то офицером и джентльменом. Но Эдварда это нисколько не волновало. Он следовал за охотниками в своем «лэндровере», а сбоку сидел Настоящий Мужчина, разбрасывая листовки против кровопролитного спорта и выкрикивая по громкоговорителю грубую брань.
Руфа воодушевила себя воспоминанием о том, как они возвращались с наступлением темноты домой, перепачканные грязью, порой прихватив с собой неблагодарную лисицу. Это были единственные случаи, когда они видели Эдварда пьяным. Они с Настоящим Мужчиной весь день сосали крепкий терновый джин домашнего изготовления, а их пьяные песни сотрясали округу на многие и многие мили. Редкий Новый год обходился без получения злобного письма от сэра Джеральда.
Руфа перестала снимать жир, чтобы протереть глаза. Сэр Джеральд Бьют не написал ни строки, когда Настоящий Мужчина умер, и Эдвард сгоряча обозвал его «дерьмом». На этот раз День боксера был очень тяжел для Эдварда. У каждого были какие-то ситуации и периоды времени, когда отсутствие Настоящего Мужчины становилось невыносимым. Эдвард нашел убежище в Мелизмейте, потому что не мог выносить даже лай собак на дороге около своей фермы.
В кухню легкой походкой вошел Роджер.
– Все готовишь?
– Скоро закончу. – Она отвернулась к плите, чтобы он не заметил ее слез.
Коротким движением он сдавил ей плечо.
– Ты стоишь тут часами. Сделай перерыв.
– Я уже почти закончила.
– Дай-ка мне, – Роджер взял из рук Руфы ложку и осторожно оттолкнул ее от плиты. – Можешь доверить мне. Я известен своим терпением.
Это было правдой, и Руфа почувствовала к нему прилив нежности. Добрый старый Роджер… Его терпение, а также истинная и безграничная преданность не позволили Розе лишиться рассудка, после того как все произошло.
– Спасибо, Родж. Нужно снять еще полдюйма.
– Да, да.
Руфа заварила себе кружку чая и поднялась по шаткой лестнице в старую детскую. Посеревшую сельскую округу сковал сильный холод, по свинцовой крыше колотил проливной дождь. Сквозь дырявый потолок капала вода, время от времени ударяясь то в эмалированное ведро, то в два ночных горшка. На софе лежала Нэнси, поддерживая слабый огонек и читая порванный журнал «Woman's Weekly», который она нашла в куче дров.
– Привет, – сказала Нэнси. – Суп готов?
– Почти.
– Можно мне отведать перед уходом в паб? Я заступаю в шесть.
– Стыдно работать под Новый год, – сказала Руфа.
Не поднимая глаз, Нэнси проговорила:
– Деньги – хорошая штука, и Бог – свидетель: нам они необходимы. – Она устремила взгляд вверх. – Я не хочу оставаться здесь. Воспоминания не дали бы мне покоя.
– Понимаю. Но мне будет тебя не хватать.
– Не нужно, Ру. Извини меня, – Нэнси нахмурилась. – Какой ужасный день… Протекающая сквозь дыры в потолке вода забавна лишь в романах о милых сумасбродных семейках. В реальной жизни это нагоняет тоску.
– Убери свой зад, – сказала Руфа. – Хочу прилечь. Чувствую себя так, как будто съела одна всю 17-фунтовую индейку целиком.
Нэнси села на валик, освободив место для Руфы.
– Здесь опубликована история о том, как секретарша вышла замуж за своего босса. Она старалась выглядеть некрасивой, чтобы он восхищался ее работоспособностью. И вдруг сильный порыв ветра сбил ее очки, пригладил ей волосы, и босс обнаруживает, что она прехорошенькая. Вот такой тупой мужик и должен быть в доме.
– Настоящий Мужчина рассказывал, что мужчины часто внушают себе черт-те что. Помнишь, как говорил: «Если некрасивая женщина с точеными ножками носит подвязки, то мужчине в среднем понадобится несколько часов, чтобы определить, что она некрасива». – Они рассмеялись. Повторение шуточек Настоящего Мужчины на мгновение приближало его к ним, но потом еще более отдаляло.
– Хотелось бы знать почему, – вздохнула Руфа. – Что заставило его решиться на это, Нэнс?
– Этого мы никогда не узнаем, – печально проговорила Нэнси. – Так что не будем спрашивать об этом и оставим его в покое.
Руфа отрицательно покачала головой. Она не хотела и слышать, чтобы оставить Настоящего Мужчину в покое.
– Должна была остаться хотя бы записка. Ты же знаешь, он никогда ничего не делал без того, чтобы не раструбить об этом повсюду. Почему он не оставил нам хотя бы записку?
Нэнси перегнулась через коврик, чтобы подбросить в огонь покрытое паутиной полено.
– Для нас любой информации было бы мало. Мы всегда хотели бы большего.
– Достаточно было сказать «прощайте», – проговорила Руфа. – «Прощайте и я люблю вас».
– Перестань изводить себя. – Лицо Нэнси оставалось спокойным, но голос был жестким. – Наступил Новый год, и пора прекратить представлять дело так, как будто это произошло вчера, – в этом Эдвард, несомненно, прав. Нужно думать о будущем.
– Я не отступлю, Нэнс.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не сдамся без борьбы. – Стиснув от возбуждения руки, Руфа рассказала Нэнси о броши Эдварда. – Он пообещал, что поможет мне получить за нее приличную цену, если я с пользой использую деньги.
– Например, увеличишь себе груди? – предположила Нэнси.
– Ха-ха! Я серьезно.
Нэнси наклонилась к ней:
– Почему Эдвард не мог просто дать тебе денег, вместо того чтобы затевать всю эту мороку?
Руфа отреагировала спокойно. Она тоже думала об этом и заранее приготовила ответ:
– Ты же знаешь, как он странно ведет себя, когда дело касается наличных денег. И тем не менее его никак нельзя обвинить в нечестности.
– Разумеется нет, но он обожает все контролировать. Он не даст тебе ни пенни, если ты не выполнишь его приказ.
– Он доверяет мне, – напомнила Руфа. – Если я скажу, что использую вырученные за брошь деньги, чтобы оплатить учебу или открыть свое дело, он мне поверит.
Нэнси упустила значение ее тона.
– Конечно, поверит: он знает, что ты не солжешь даже ради спасения собственной жизни.
– Я уже нарушила одно данное ему обещание. Я сказала, что никому из вас не расскажу о броши.
– Старый маразматик! Он, видимо, думает, что мы обдерем тебя как липку. – Нэнси понимала Эдварда далеко не всегда. Настоящий Мужчина говорил, что они с Эдвардом абсолютные противоположности: пылкость – холодность, щедрость – скаредность, болтливость – собранность. – Кстати, а почему ты все же рассказала мне об этом?
– Я хотела спросить тебя кое о чем.
Нэнси опустила журнал и придвинулась к Руфе поближе.
– Дорогая, скажи, что ты не имеешь в виду эту дурацкую Брачную игру!
– Я не могу выбросить ее из головы, – честно призналась Руфа.
– О Боже, так я и знала! Ты прямо зациклилась на ней.
– Понимаешь, теперь, когда у нас есть деньги, это теоретически возможно, – упорствовала Руфа. – Мы можем вложить деньги в хорошую одежду, посещать хорошие места…
– А что, если мы потерпим неудачу? Я не хочу, чтобы Эдвард обвинил меня в том, что я сбила тебя с пути.
Руфа не думала об этом и вынуждена была признать, что Эдвард именно так и поступит.
– Если мы потерпим неудачу, я признаюсь и возьму всю вину на себя.
– Ну, не знаю, – сказала Нэнси. Она молчала, задумчиво глядя на Руфу и взвешивая шансы. – Как ты поступишь, если я скажу «нет»?
– Не знаю, – Руфа молчала несколько секунд, затем быстро проговорила:
– Буду действовать одна.
Нэнси неожиданно рассмеялась.
– Я боялась, что ты ответишь именно так. Ты знаешь, я ни за что не отпустила бы тебя в Лондон одну.
– Почему? Я еще в своем уме, – Руфа была уязвлена. – Я в состоянии постоять за себя.
– Тебе это не грозит. Я тоже еду.
– Ты хочешь сказать, ты принимаешь в ней участие? В Брачной игре?
Нэнси вздохнула, задумчиво разглядывая огонь.
– Думаю, да. Фактически это пришлось на очень удобный момент. Что касается Тима… ну, он не тот человек, за которого я его принимала. Его мать то и дело намекает, что, если я уйду со сцены, он вернется в колледж. Мне необходимо расширять свой кругозор.
Брачная игра глубоко укоренилась в сознании Руфы. Она провела Рождество, строя эшафоты, лелея надежды.
– Эти мужчины – наши потенциальные мужья – должны быть очень, очень богатыми, – сказала она. – Не такими, о которых говорила старая миссис Рекалвер, называя их «зажиточными». У нас гибнущий дом и целая куча долгов. Для экстренной помощи нам нужны только финансовые магнаты. Рок-стар-миллиардеры – вот на кого следует нацелиться.
– Прекрасно, – сказала Нэнси, – где бы только найти парочку таких, но не в образе старых толстяков-троллей.
Руфа проявила строгость.
– Ну и пусть будут толстяки-тролли. Мы идем на это не ради удовольствия. Наша задача – найти очень богатых людей и заставить их полюбить нас. Их внешний вид – дело второе.
Нэнси застонала.
– Не нужно, ты пугаешь меня. Ведь должны же быть богатые люди, которым не нужно показываться на людях с мешками фирмы «Гуччи» на голове.
– Нэнс, прошу тебя, будь серьезна!
– Извини. – Настрой Нэнси изменился, когда она увидела, как много значит теперь для Руфы Брачная игра. – Просто я не привыкла, чтобы ты так кипятилась, ты ведь всегда такая разумная. Я хочу сказать, что эта затея не имеет реальных шансов на успех.
– Есть совсем мизерный шанс, и этого достаточно. Вопрос в том, готова ли на это ты.
– Думаю, да, – ответила Нэнси. – С удовольствием побываю в Лондоне. Мне кажется, здесь я не полностью использую свой потенциал. Я изголодалась по любви.
Руфа нежно улыбнулась.
– Ты понравилась Берри.
– Правда? Я не думаю, что он мой тип. Это пузо, волосы как щетина. – Она сделала резкое движение и поднялась. – Так когда же мы покинем Вишневый сад и отправимся в Москву?
– Как только я получу деньги за брошь и наговорю Эдварду горы лжи, я позвоню Уэнди. Но, Нэнс… – Обычно беспристрастное лицо Руфы обрело явно умоляющее выражение. – Отнесись к этому со всей серьезностью, прошу тебя. Я по-прежнему называю это игрой, но это – не игра. Я очень не хочу, чтобы ты воспринимала это как шутку.
Нэнси улыбнулась и нежно пнула любимую сестру ногой.
– Не беспокойся. Я не разрушу замысел. Я буду потрясающе серьезной. И держу пари: я преуспею первой.
– О, я и не сомневаюсь в этом, – сказала Руфа. – Но держу пари: я первая получу предложение, которое не будет непристойным.
* * *
Уэнди Уизерс только что повздорила со своим привередливым квартирантом, когда раздался телефонный звонок от Руфы. Он прогремел январским утром, подобно удару грома. После него Уэнди пришла в такое волнение, что вскрыла коробку с миндальными дольками м-ра Киплинга. К черту калории, в Лондон приезжают Руфа и Нэнси, и нужно отметить это событие!
Уэнди была полная женщина, переставшая обращать внимание на возраст как только ей исполнилось пятьдесят. После отъезда из Мелизмейта ее жизнь состояла из борьбы с нуждой и неумолимой поступью возраста. Она облекала свое дряблое, грузное тело в легкую хлопчатобумажную индийскую ткань, модную в семидесятые годы, которые она считала лучшей порой своей жизни. Ее выкрашенные хной волосы были длинными, потому что Настоящий Мужчина как-то сказал, что это лучшее, что она имеет. Ее жирные щеки были постоянно намазаны румянами, даже когда она весь день занималась в подвале со своими клиентами рефлексологией: альтернативные терапии были, по ее мнению, большим благом для таких женщин, как она, – без семьи, квалификации и таланта. Мелизмейт и его обитатели были романтикой ее жизни.
– Мы настаиваем на том, чтобы заплатить тебе, – сказала Руфа. – А то вообще не приедем. Я кое-что продала, и мы не так стеснены в средствах, как обычно.
– Ладно, тогда согласна на символическую оплату, – уступила Уэнди. Про себя она поздравила Руфу за то, что та нашла, что продать. В период ее пребывания в Мелизмейте происходил постоянный отток всего, что плохо лежало.
– Мы не претендуем на полезную площадь, – сказала Руфа. – Посели нас на чердаке или где-нибудь еще.
Уэнди и в голову такое не пришло бы. Бог свидетель – в этом старом, грязном доме много места. Имеется пять спален и кроме нее самой два постоянных жильца – Макс и Рошан. Они жили на верхнем этаже. Ее любимые девочки могут поселиться в большой комнате на втором этаже.
Вооружившись очередной миндальной долькой, Уэнди поднялась наверх, чтобы осмотреть комнату. Какие у нее плюсы? Она скудно меблирована, и некоторые сочтут ее мрачной. Но она расположена рядом с ванной комнатой, а из окна открывается замечательный вид на Тафнел-парк.
В комнате стояли две односпальные тахты, туалетный столик с выдвижными ящиками и гардероб. Каждый шаг вблизи шкафа выдавал адский звон находящихся внутри него металлических вешалок. Уэнди решила украсить комнату плакатом Гэндальфа в рамке, который до сих пор висел в подвале.
Девочки будут жить рядом с ней, они будут болтать и сплетничать на кухне, а в случае плохого настроения подкрепляться греховной пищей. Она часто баловала себя ею для поднятия духа. Иногда Макс и Рошан удостаивали ее чести разделить с ними заказанную на дом трапезу. Конечно, это доставляло ей удовольствие, но ничто не может сравниться с приездом ее девочек. «Дорогих девочек» – как она сказала бы еще несколько лет тому назад.
Двоюродная бабушка оставила Уэнди этот дом в Тафнел-парке. Он был заполнен большими коврами с витиеватыми узорами и печальными мебельными атрибутами шестидесятых годов из жаростойкого пластика. Уэнди благодарила судьбу за то, что у нее прочная крыша над головой, но дом наводил на нее тоску и уныние. Она совершенно не занималась его обстановкой и не имела возможности проявить себя в новом окружении. У нее постоянно не хватало денег, и единственное, что она могла сделать, – это постелить на пол несколько индийских половичков. Все вокруг напоминало о тетушке Барбаре. Узкой, поднимающейся на четыре этажа полукруглой лестнице дома требовались молодость и энергия девушек Хейсти.
* * *
Руфа и Нэнси прибыли на следующий день. До станции их доставил Роджер, а Нэнси все еще ругала Руфу за то, что она оставила свой «вольво» в Мелизмейте.
– Маме машина нужна, что бы она ни говорила, – сказала Руфа. – Что же касается нас, то попасться на глаза в вышедшей из моды развалюхе еще хуже, чем вообще не иметь автомобиля.
Она хотела сэкономить, проехав на метро, но Нэнси настояла на такси.
Уэнди встретила их у самого дома, утопая в слезах. Она не видела «своих девочек» с похорон Настоящего Мужчины и не могла не разрыдаться.
Добрая, терпеливая Руфа взяла инициативу в свои руки и заварила чай в тесной кухне позади приемной. Нэнси сидела за столом и приканчивала миндальные дольки, а бедная Уэнди сотрясалась от рыданий. На похоронах она была одной из дюжины безутешных женщин. Руфа сочла, что было бы правильно дать ей выплакаться без соперниц.
Две чашки чая и пакет печенья «Мэриленд» привели Уэнди в чувство: она высморкала свой распухший красный нос и повела девушек наверх. Обе пришли в восторг от своей комнаты.
– Какая чистая! – вздохнула Руфа.
– И божественно теплая! – воскликнула Нэнси. Она сбросила рюкзак на одну из кроватей и кивнула на плакат Гэндальфа. – Твой пожилой родственник?
Уэнди восторженно хихикнула. Так ее дразнил Настоящий Мужчина.
– Ванная на лестничной клетке, а внизу есть другой туалет. Боюсь, вам придется пользоваться им вместе с моими жильцами.
– А сколько их? – спросила Нэнси.
– Всего двое.
– Секс?
– Не в коридоре, – торжественно проговорила Уэнди. – Слишком много шума.
Нэнси рассмеялась.
– Я имею в виду, кто они – мужчины или женщины?
– Оба – мужчины. – Жильцы Уэнди были ее головной болью, но во взгляде Нэнси она не прочла ни капли интереса. – Рошан занимает половину верхнего этажа. Он – индус из Лестера, журналист. Он – гей.
– О! – Интерес Нэнси пропал. – Полагаю, другой – его партнер?
Уэнди напустила на себя важность.
– Я вовсе не возражаю, что Рошан – гей. Единственное, что мне не нравится, так это когда люди захватывают места общего пользования – он постоянно натирает в ванной мазью свою грудь. А когда вода становится горячей, котел вновь начинает работать с самого начала.
– Может быть, нам установить расписание?
– Да я пыталась. Но он не обращает на это никакого внимания. И Макс тоже. Кстати, он не его партнер.
Нэнси, глаза которой вновь засверкали, спросила:
– А он что, тоже гей?
– Совсем наоборот. Мне пришлось ввести правило – «секс запрещен», когда я то и дело встречала на кухне разных девушек. Он работает в Би-Би-Си и, как утверждает, пишет роман.
Нэнси подняла брови, глядя на Руфу.
– Возможно, это скорее твой тип.
– Он бывает очень милым, – невинно протараторила Уэнди, – правда, когда бреется – а делает он это нечасто, – то оставляет в умывальнике целую кучу мелких черных пятен. И кроме того, Макс – единственный, кто может проследить, если вы оставили что-нибудь в холодильнике, и не надейтесь, даже если отметите, что продукт принадлежит вам, что это его остановит. Рошан, напротив, за километр не подойдет к моей кухне. Да что там… У него даже свой холодильник и микроволновая печь.
Руфа не очень следила за этим потоком накопившихся претензий. Она жестко противостояла Нэнси.
– Не вздумай влюбляться в кого-либо из них. Я запрещаю.
– Где тонко, там и рвется, говаривал Настоящий Мужчина. Я постараюсь, но сердцу не прикажешь.
– Тогда держи свое сердце под контролем, или у нас ничего не получится.
Нэнси вздохнула и закатила глаза.
– Тяжелый ты человек. Сначала оставляешь автомобиль, потом заставляешь меня надевать панталоны, а теперь говоришь, чтобы я не влюблялась.
Руфа открыла рот, чтобы продолжить спор, но заметила удивление на лице Уэнди.
– Я умираю с голоду, – быстро проговорила она. – Не заказать ли нам к ужину пиццу?
Она отнюдь не умирала с голоду, но надеялась, что пицца отвлечет Нэнси от стремления завязать не сулящий никаких дивидендов роман. И это сработало: еда была – после любви – любимым развлечением Нэнси. Она поглощала куски ветчины и ананасовую пиццу с радостным причмокиванием, в то время как Руфа рассказывала Уэнди о Брачной игре.
– Не слишком ли опрометчиво приезжать в Лондон, чтобы выйти замуж за мужчин, которые еще даже не сделали предложения? – спросила Уэнди.
– В том-то и дело, – ответила Нэнси с деловым видом. – Мы даже не знакомы со своими мужьями. Не знаем даже, кто они.
– По… нимаю… – произнесла с запинкой Уэнди.
– Добиться цели нам будет трудно, – сказала Руфа. – Прежде всего нам понадобится проникнуть туда, где они подвизаются. Непреодолимых препятствий этому нет. Разумеется, нам нужны новые платья. Настоящий Мужчина говорил, что можно проникнуть куда угодно, делая вид, что вы там свой человек.
Уэнди смотрела на девушек. На обеих были джинсы и свитера из джерси, и тем не менее они сильно отличались друг от друга. Отливающие золотом волосы Нэнси падали ей на плечи. Несмотря на январские холода, ее облегающий черный свитер имел глубокий вырез. Волосы Руфы были тщательно заплетены в косу. Ее джинсы были хорошо наглажены, а свитер имел морской покрой. Девушки были восхитительны, но очень трудно было вообразить их на каком-либо из великосветских вечеров, фотографии с которых Уэнди видела в газетах.
– Не будет ли это слишком дорого?
При упоминании о деньгах Руфа почувствовала себя неловко. Она раздраженно сказала:
– У нас не такая большая сумма, и нам придется удовлетворяться самым необходимым.
– Нижнее белье, – объявила во всеуслышание Нэнси, – не является необходимостью.
– Является. Попытайся уяснить эту сложную концепцию: ты должна выглядеть как леди. И вести себя соответственно.
– Послушайте ее, – проговорила Нэнси, – опуская нитки моццареллы. – Она уверена, что я пользуюсь за обедом не той вилкой и почесываю задницу, еще до того как провозгласят тост за королеву. Смягчись, дорогая.
Тем не менее Руфа была настроена на то, чтобы заставить Нэнси играть по строгим правилам. Когда они остались одни, она сказала:
– Я имела в виду любовь к квартиранту.
– Прекрасно. Успокойся. Если он пишет роман, то, видимо, во многом похож на этого жалкого Джонатана.
– Ты должна поклясться.
– Да ради Бога!
– Повторяй за мной: Я, Нэнси Вероника Хейсти…
– Клянусь, о'кей? – Нэнси принялась блестяще имитировать Уэнди. – Я даже не взгляну на него, чтоб мне сгнить.
Руфа ухмыльнулась.
– Сучка! Ты скрестила пальцы.
* * *
Рошан Лал был хрупким и учтивым молодым человеком с кожей цвета крепкого чая. Уэнди считала его желчным и вечно недовольным и полагала, что он хочет слишком многого за свою плату. Но он был надежный квартирант, и она надеялась, что вторжение сестер Хейсти не принесет ему неприятностей.
Ей нечего было опасаться. Когда Рошан вошел на следующее утро в незапертую ванную, он увидел Нэнси, лежащую в ванне с сигаретой и читающей журнал «Private Еуе».
– Привет, – сказала она. – Ты, должно быть, голубой. Подай, пожалуйста, полотенчико.
Через несколько минут он уже сидел на стульчике, сотрясаясь от хохота и обещая сводить Нэнси во все пабы геев в Кэмден-тауне. Когда же он встретился с Руфой, стройной и неприступной, то впал в полнейшее обожание.
Прежде чем Руфа смогла остановить ее, Нэнси рассказала Рошану о Брачной игре. Он был увлечен интригой и тотчас вызвался стать членом комитета.
– Я именно тот человек, который вам нужен. Я читаю все журналы мира и могу сказать вам, кто настоящий гей. Вы не поверите.
Почтительно глядя на Руфу, он пригласил сестер позавтракать в свою спальню на верхнем этаже. Комната была изысканно опрятной, если не сказать роскошной для мужчины подобной ориентации. На безукоризненно чистом столе стояло идеально протертое зеркало. Выкрашенные в белый цвет стены радовали глаз. У Рошана была микроволновая печь, утюг с паром и кофемолка последней модели.
Нэнси, завернутая в потрясающий розовый купальный халат, который не гармонировал с ее волосами, разлеглась на двуспальной кровати.
Рошан налил кофе в тонкие кружки и поставил в микроволновую печь шоколадные круассаны.
– Чудесно познакомиться с вами наяву, – сказал он. – Уэнди постоянно рассказывает о вас. Ее спальня завешана фотографиями вашего отца.
– Не могу представить себе, как вы уживаетесь, – сказала Нэнси. – Как вам удалось найти друг друга?
– Мы познакомились на занятиях йогой в Хайгейте. Однажды мы разговорились, и она упомянула, что сдает комнату. Если бы вы видели, как она выглядит в трико! Бедная старушка! Думаю, жизнь с нами – это напоминание ей о возрасте. Ведь мы с Максом моложе ее на тридцать лет. Мы не считаем, что «Трубные колокола» – действительно низкие, и нас еще не было на свете, когда Дилан стал играть на электрогитаре.
– Она застыла во времени, когда влюбилась в нашего отца, – разъяснила Нэнси. – Своего рода мисс Хэвишем семидесятых годов.
Рошан вынул круассаны и поставил на стол. Он клевал свою порцию, подобно птице.
– Я рассчитываю на вас в решении одного спора. Нам с Максом хотелось узнать: спал ваш отец, крупный специалист в области секса, с Уэнди или нет. Макс поставил 10 фунтов, что не спал. Я же уверен, что спал.
Нэнси захихикала, но по-доброму.
– Ты выиграл. Он, точно, спал.
– Она очень нравилась ему, – сочла необходимым отметить Руфа.
– Да, конечно, – поддержала ее Нэнси. – Настоящий Мужчина мог спать лишь с теми, кого любил.
Большие светло-карие глаза Рошана сделались тоскливыми.
– О Господи, он просто настоящее божество!
– Да, он был им, – сказала Нэнси. – Хотя влюбляться в него было не слишком умно.
– Нэнс! – Руфа была потрясена. Это походило на кощунство.
– Он был самым замечательным в мире человеком, – спокойно продолжала Нэнси. – Но никогда он не отпускал от себя. Непосвященному он мог казаться негодяем.
Руфа никогда не позволяла себе оценивать Настоящего Мужчину под таким углом зрения и отказывалась делать это сейчас. Она молча допила кофе. Душа ее отца была столь же прекрасна, как и его лицо. И что бы он ни делал – это не могло испортить ее.
Рошан и Нэнси набросились на кипу ярких журналов. Они выискивали подходящих мужей, но, по словам Рошана, все они, кроме архиепископа Кентерберийского, были скрытыми геями. Руфа оставила их на этом и спустилась вниз, чтобы вынуть белье из стиральной машины.
Выжимая комплект узеньких маечек Нэнси и свои симпатичные панталоны, Руфа встретилась с другим квартирантом. Макс Зенгуил просочился в кухню, швырнул на стол связку ключей и открыл холодильник. Схватив молоко, он бросил на Руфу оценивающий взгляд и сразу понял, что она, видимо, не относится к категории низкопробных клиенток Уэнди.
Руфа почувствовала тяжесть в душе. Теперь она никогда не отвадит от него Нэнси. Он был великолепен – высокий и мускулистый, с озорными миндалевидными глазами и густыми черными волосами. Его рваные джинсы и выцветшая клетчатая рубашка выдавали в нем обедневшего красавчика того образца, о котором Руфа была прекрасно осведомлена.
Макс заварил Руфе чашку чая и заложил под гриль четыре сдобные булочки Уэнди.
– Я проголодался, – сказал он. – Сидел за рулем всю дорогу от Севенокса. Ты, надеюсь, знаешь правила Уэнди: «Никакого секса в здании»?
Руфа нехотя засмеялась.
– Она говорит, что в этом твоя вина.
– Она любит представлять меня как пошлую свинью из-за того, что я – единственный в этом доме человек с нормальными сексуальными наклонностями.
Сверху они услышали громкий крик Нэнси, перешедший во взрыв смеха. Макс с удивлением возвел глаза к потолку.
– Ру! – Раздался звук босых ног, громыхающих вниз по лестнице. В кухню влетела Нэнси, держа в руках яркий журнал. – Ру… ох, извините… – Она подтянула полу халата, который Макс словно сдирал своим восхищенным взглядом.
– Это Макс, – отрешенно сказала Руфа. В Лондоне много некрасивых мужчин, так почему же Уэнди не выбрала одного из них себе в квартиранты? Нэнси умела выглядеть в неглиже просто блестяще.
– Привет. – Она улыбнулась, глядя в его смелые темные глаза. – Я – Нэнси, сестра Ру.
– Да, я уловил сходство. Я – Макс, правильный квартирант, и я всегда возбуждаюсь при виде красивых, не совсем одетых молодых леди. Я весьма обеспокоен относительно своего кровяного давления, когда вы рядом.
Рошан вошел в переполненную кухню как раз вовремя, чтобы услышать это.
– Привет, Макс. Вижу, ты уже начал.
– Что начал? – спросил Макс, не отрывая глаз от Нэнси.
– Должен исполнить хоровую песню «предупреждения о цыганах», – сказал Рошан. – Не обращайте на него внимания, девочки. У него докторская степень по части наставления рогов и соблазнения молодых девушек.
