Текст книги "Брачные игры"
Автор книги: Кейт Сандерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)
Нэнси нравился Макс, когда он не флиртовал и говорил откровенно. Он становился гораздо более привлекательным. Возможно, он понимал это.
– Такой была и моя романтичная карьера, – проговорила она, – пока я не встретила Берри. Хочу тебя предупредить.
Он улыбнулся ей, очевидно, не очень потрясенный ее отторжением.
– Ну и что же дальше?
– Ничего хорошего, дорогой, – сказала Нэнси. – Особенно если учесть, что он вот-вот женится.
– Я бы так не сказал. Он ни на секунду не отводил от тебя глаз. Ты должна послать ему веревочную лестницу в качестве свадебного подарка.
– Надежды нет, – мрачно сказала Нэнси. – Ты не знаешь Полли. Она удерживает его почище любого магнита. Никакая сила не способна ослабить ее хватку.
* * *
Полли теперь точно знала то, о чем порой подозревала. Раньше она никогда не любила по-настоящему. В некоторые моменты во время службы – между Вагнером и Мендельсоном – она погружалась в иной мир. Теперь до нее наконец дошло, почему пишут стихи поэты, а что касается поэм, то она вмиг постигла суть доброй половины мировой литературы.
Его зовут Рандольф Веррол, и у него слишком длинные волосы. Его затмевает мрачная жена, бывшая жена, и маленькая, с блестящими глазками дочка. Все здесь неуместно: этот обворожительный кусочек природы просто нуждается в небольшом обновлении. Полли плавала в черных бархатных глазах Рэна с того момента, как Берри представил их друг другу.
– Осторожно, – сказал Рэн.
Они гуляли вдоль рва вдали от шумного веселья и тяготящего присутствия его мрачной бывшей жены. Бледно-голубые каблуки Полли измазались грязью, но, на удивление, она не обращала на это никакого внимания – и это Полли Привередливая, которая невероятно напрягалась, когда видела «проклятые капели» майонеза на чистом столе. Рэн взял ее за руку, чтобы поддержать. Она почувствовала, как электрический разряд пронзил ей сердце.
– Это самое красивое место, которое я когда-либо видела, – прошептала она.
– А сколько романтики… – сказал Рэн. – Следует принять закон по его охране.
Они остановились, по-прежнему держа друг друга за руку. Мимо проплыли лебеди, извивая свои длинные шеи. Под только что подстриженной плакучей ивой вился беспокойный комариный рой.
– Так вот где выросла Руфа, – сказала Полли. Она была заворожена Руфой. – Марианна на окруженном рвом хуторе.
– Ров еще месяц назад был не больше двух дюймов глубиной, – сказал Рэн. – В жаркую погоду он вонял, как сортир на фестивале в Гластонбери. Приходилось держать все окна закрытыми.
Такое нелепое слово, как «сортир», в обычной ситуации заставило бы Полли содрогнуться. Но сейчас она подумала лишь о том, что у него рот, как у ангела.
– Конечно, – сказала она. – Ты знаешь их всех очень хорошо. Ты был женат на одной из них.
– Как мне было не жениться, – сказал Рэн. – Я жил совсем рядом с ними.
Полли вздрогнула, потому что теплые пальцы Рэна по-прежнему удерживали ее руку.
– Ты, наверное, был влюблен во всех них?
Она подтрунивала, жеманно и насмешливо, и все получалось как-то естественно.
Однако Рэн отнесся к вопросу со всей серьезностью.
– Мне нравились старшие, но это прекратилось, когда я сблизился с Лидией. Женщины меняются, когда женишься на одной из их сестер. Становятся гарпиями. – В его больших глазах появились налеты трагизма. – Ты не поверишь, но Нэнси как-то швырнула в меня мусорным ящиком.
– Почему? – спросила Полли. – Что ты натворил?
– Влюбился.
– Ах…
– Это единственное преступление, на которое я способен.
Затаив дыхание, Полли заявила:
– Любовь не может считаться преступлением.
– Ты так полагаешь? Хорошо бы Лидия была того же мнения. – Рэн тяжело вздохнул. – Все превратилось в привычку. Духовные связи между нами прервались. Связь вечна, а музыки более нет.
– Музыки? – Полли была загипнотизирована.
– Той музыки, которую слышат двое, когда влюбляются. – Его голос стал тихим. – Слушай!
Несколько секунд они молчали.
– Скрипки, – прошептала Полли.
– Фанфары, – проговорил Рэн, придвинув свои губы к ее губам.
И они встретились.
* * *
Полли достался букет, а Лидия начала лить слезы. Берри, видимо, ничего не заметил, но она увидела, что вокруг ангельских черт ее бывшего мужа собирается гормональная буря. Он вновь влюблялся. Она знала признаки этого.
Розе тоже они были известны. Она вызвала в памяти призрак своего «я», когда, бывало, содрогалась от романтических глупостей Настоящего Мужчины. Со вздохом облегчения она рухнула в стоящее у плиты кресло и стянула с ног новые туфли.
– Выпей чашечку чая, – предложил Роджер, нежно глядя на нее. – Ты совсем валишься с ног.
Они были одни в хаосе мутных бокалов и пустых бутылок. Официанты занимались уборкой в большом холле. Нэнси и Селена втащили Лидию в старую детскую, чтобы дать ей вина, утешить и помочь советом. Линнет кое-как уснула на новой софе в гостиной, крепко сжимая в руках Братьев Рессани.
– Все прошло хорошо, верно? – спросила Роза.
Она ожидала утвердительного ответа, и Роджер оправдал ее ожидания.
– Прекрасно. Эдвард даже благодарил меня. Без сучка, без задоринки.
– И с Руфой все в порядке, да?
– Пожалуй, да. – Он передал Розе кружку с чаем. – А ты как считаешь?
– Не знаю, – сказала Роза. – Клянется, что счастлива. Могу судить только по ее словам. Но я не верю, чтобы она спала с Эдвардом, – она врет, чтобы я отстала. Или это шампанское портит мне настроение?
– Ты ведь думаешь о старике? – нежно проговорил Роджер.
– Посмотри, что этот тип сделал с моими дочерьми. – Раньше Роза никогда не говорила об этом вслух. Она могла сказать такое лишь Роджеру. – Взять Лидию – она без ума от этого сельского идиота, Нэнси – хандрит, как мадам Баттерфляй, Селена…
– Селена – умница, – прервал ее Роджер.
– Она покинула нас. Она вернулась на свадьбу, как на другую планету. Но она беспокоит меня меньше, чем Руфа. Я не могу заставить Ру говорить о будущем безотносительно к этому дому. Такое впечатление – будто она получает приказы с того света.
* * *
– Тебе лучше переодеться, – сказал он, услышав сухость собственного голоса и проклиная себя за это. – Транспорт будет неплохим, но мы должны оставить себе много времени. – Из-за того, что Эдвард назвал «некоторой путаницей на фронте предварительных заказов», они поедут прямо в аэропорт, чтобы успеть на самолет, отправляющийся в Италию. Он подумал, что это даже хорошо. У него взыграла кровь от мысли, что он будет заниматься любовью с Руфой, но, до тех пор пока они оставались в их доме или где-нибудь поблизости от Мелизмейта, им пришлось бы обойти массу нелепых препятствий.
Он выбрал виллу в Тоскане, потому что это был самый романтический фон, который он мог себе представить. Так или иначе, но через несколько часов он должен сбросить с себя имидж верного друга семьи и превратиться в любовника. Женитьбы на Руфе и организации карнавала грандиозной семейной свадьбы было недостаточно. Странность ситуации обескураживала его. Он снова и снова слышал голос Пруденс: «Ясно, что она выходит за тебя из-за денег, – неужели ты всерьез думаешь, что такая девушка будет спать с тобой за просто так?»
Но Пруденс – так болезненно стремящаяся доставлять ему неприятности – не представляет себе, о какого рода девушке говорила. Эдвард знал, что ощущение того, что секс – это то, что она должна своему мужу, ужасно обидело бы Руфу. Он беспокоился о дистанции, которую нужно преодолеть, чтобы достичь нормального уровня интимности. Как ему подступиться к ней?
Он вынул из внутреннего кармана конверт.
– Чуть не позабыл. Нэнси велела мне отдать это тебе.
Руфа взяла у него конверт. На нем было написано: «Миссис Руфе Рекалвер. Дома не вскрывать».
Внутри была фотография голых задниц. Нэнси, Лидия и Селена в наспех связанных вокруг пояса лучших свадебных нарядах делают низкие японские поклоны, отвернувшись от фотокамеры. Внизу было написано: «Сегодня вечером – полнолуние!»
Руфа смеялась до слез. А затем расплакалась. Она спрятала лицо на плече Эдварда, неожиданно начав сотрясаться от рыданий. Он обнял ее и, почувствовав любовь, которую она питает по отношению к нему, пытался преодолеть барьер, который ставила на его пути заключенная между ними сделка. Он чувствовал себя сильным и на удивление умиротворенным. Пока он держал ее в объятиях, тени вокруг них становились темнее.
– Все хорошо, – прошептал он.
– Извини меня. Извини меня за все.
– Тебе не за что извиняться.
– Дело в том, что я очень люблю тебя, – сказала Руфа. – Я по-настоящему не говорила тебе об этом.
– А тебе и не нужно говорить об этом.
– Я люблю, – настаивала она, пытаясь смахнуть слезы тыльной стороной своих рук. На ее лице появились две темные полоски потекшей туши. – Эдвард, мне так стыдно…
– Стыдно?
– Я, должно быть, сошла с ума. Я была безумна.
– Успокойся. – Он полез в карман, достал платок и вложил его в ее мокрую руку.
Она уныло засмеялась.
– Ты всегда выручаешь меня носовыми платками.
– У меня их столько, сколько тебе понадобится.
Она вытерла глаза.
– Ты должен знать. Это случилось не из-за денег.
– Мы, случайно, говорим не о твоей печально знаменитой Брачной игре? – Эдвард улыбался несколько хмуро.
– О ней…
– М-да. Согласно общему мнению, ты играла совершенно наугад.
– Не смейся, пожалуйста. Пока ты не спросил меня, я действительно не признавала, насколько она нелепа. В душе я признавала это, но тогда не было другого выхода. А теперь я не знаю… Я не могу найти путь… – Руфа с трудом отыскивала нужные слова. – Я, видимо, вышла бы за Адриана, но чувствовала, что это сделает меня несчастной. А затем появился ты и спас меня.
Эдварду не нравился образ себя как добродушного – прямо в духе Рождественского Деда – спасителя семьи, но он был тронут ее верой в него. Она все еще уверена, что спасена. Он обнял ее за талию, мужественно приказав эрекции ослабнуть, пока они не будут на расстоянии нескольких сот миль от Глостершира, и подвел Руфу к окну. Ночь была ясной. Небо усеяно звездами. Лунный свет заливал газон.
– Возможно, ты тоже спасла меня, – нежно произнес он. – Если бы ты не придумала Брачную игру, я остался бы в западне своей прежней жизни, быстро превращаясь в седобородого, выжившего из ума старика. Я не хочу, чтобы у тебя сложилось впечатление, что все лавры принадлежат мне.
– Ты мог бы жениться на ком-то другом.
– Но я же не сделал этого, правда? Потому что был влюблен в тебя.
– Ты был… ты любил меня до того, как мы тогда поссорились?
Он понимал, что этот вопрос чрезвычайно важен для нее, и постарался быть осторожным. Одно лишнее слово – и он потеряет ее. В уме он тасовал колоду правдивых карт, чтобы изыскать сочетание, которое не обидит ее.
– Все это не так просто. Моя жизнь остановилась, когда я ушел из армии. Лишившись поддержки армии, я к тому же обнаружил, что тоскую по Элис. Я был не в состоянии влюбиться в кого-то. Твоя Брачная игра заставила меня предпринять действия, когда мне уже казалось, что такой силы не существует. Без нее я никогда не женился бы на тебе – или на ком-то другом.
Она перестала плакать.
– Честно?
– Честно, так что, ради Бога, перестань благодарить. Нельзя строить брак на благодарности. Хотя я мог и не признаваться самому себе, я понял, что люблю тебя много лет.
– А почему ты не признавался мне в любви?
– А ты взглянула бы в мою сторону?
– Это нечестный вопрос – ты сам не хотел, чтобы смотрели в твою сторону.
Его голос был таким нежным, каким только мог быть.
– Настоящий Мужчина дал бы мне понять, что я путаюсь с его девочкой, – он так и не мог смириться с фактом, что ты взрослая. И я не смог, когда вернулся домой после армии, – мне всегда казалось, что я совсем недавно водил вас всех на пантомиму. Но даже я не мог не понимать, что ты превратилась в женщину. Невероятно красивую. – О Боже… – Эдвард тихо засмеялся. – Я не верю этому. Я никогда тебе это не говорил. – Он прикрыл ладонями ее лицо. – Руфа, ты самая красивая женщина из тех, кого я видел. Даже если по твоему лицу стекает макияж. – Улыбаясь, он стер своим большим пальцем грязные пятна у нее под глазами. – Когда ты была счастлива, опечалена или сердилась – ты в любом состоянии всегда была красива. Твоя душа отражается на лице. И оно тоже прекрасно.
Он был глубоко тронут, когда увидел, с каким удовлетворением Руфа реагирует на его похвалы.
Она сказала:
– Тогда мне не нужно думать, что ты жалеешь, что женился на мне.
– Нисколечко не жалею. – Жалеть? Он молил Бога, чтобы у него хватило слов, чтобы сказать ей, что его счастье слишком велико, чтобы осознать его. – Я хотел бы знать, Ру, как сделать так, чтобы ты не была такой озабоченной? Чего ты боишься?
– Сама не знаю. – Она молча смотрела на него с минуту, выискивая ответ. – Что я недостаточно хороша для тебя. Я по-прежнему думаю, что ты заслуживаешь чего-то лучшего.
Он улыбнулся ей.
– Тогда мы сами должны создать что-то лучшее. Настоящая Брачная игра только еще начинается.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
– Ее зовут Полли, – сказала Линнет. – Но я зову ее Смелли.
Руфа высыпала крупные зерна риса на кухонные весы, изо всех сил стараясь сдержаться, чтобы не фыркнуть от смеха.
– Не такая уж она плохая.
– Плохая. От нее воняет, как от старпера. Она вечно шепчется с папой.
Линнет никогда не нравились подружки Рэна, но она и не воспринимала их всерьез, поскольку те менялись слишком часто. Руфа была рада, что Линнет пока еще не поняла, что на этот раз, по-видимому, все намного серьезнее. Она наклонилась и погладила ее темные волосы. Прикосновение к Линнет всегда помогало ей прийти в себя, если она вдруг теряла самообладание.
– Постарайся смотреть на это оптимистически, – сказала она. – Полли может уговорить папу купить телевизор.
Рэн считал телевидение опиумом для народа, используемым правительством для промывания мозгов; но Руфа не могла представить, как Полли сможет вынести ребенка в доме без телевизора. Телевидение, безусловно, было опиумом для Линнет.
– Думаешь, она сможет? – Линнет сидела, задумавшись, с непроницаемым видом. Вдруг она оживилась. – Можно я немного посмотрю телевизор?
– Можно, если только ты не поднимешь шум, когда пора будет идти домой.
– Обещаю. – Линнет вскочила и бросилась в гостиную, чувствуя себя у Эдварда как дома, потому что здесь жила Руфа. Руфа завидовала этой ее способности так легко приспосабливаться к переменам. У нее самой просто голова кружилась в необычной обстановке.
Рэн высадил дочь у фермы, высунул голову из окна машины и крикнул:
– Привет, Ру! Надеюсь, вы хорошо провели медовый месяц? Не смогу зайти… Полагаю, ты уже слышала о Полли?
Руфа слышала. Вчера в одиннадцать вечера они вернулись с Эдвардом из Италии. В дверях торчала записка от Розы: «Угадай, какие у меня новости!!! Позвони, мама».
– Очень похоже на нее, – заметил Эдвард. – Ни слова о тебе и твоем медовом месяце. Только сплетни.
Но как только они внесли в дом чемоданы, он сам напомнил ей немедленно позвонить Розе. Ему тоже хотелось узнать последние новости. А утром Руфа обнаружила, что все вокруг только и обсуждают новость, сообщенную Розой. Как говорит Эдвард, в деревне все на виду и от чужих глаз невозможно укрыться. Здесь не существует такого понятия, как «частная жизнь». В магазине, покупая мешки для мусора, Руфа услышала все еще раз от Сандры Поултер, муж которой служил управляющим на ферме Эдварда. Потом об этом же упомянул владелец «Герба Хейсти», он даже специально вышел из паба, чтобы рассказать новость Руфе, хотя и сделал вид, что хотел спросить ее о Нэнси. Это была сенсация.
У Рэна появилась новая подруга: шикарная блондинка, которая достаточно глупо вела себя в магазине, попросив бальзамический уксус. Эта блондинка сбежала от своего жениха прямо у алтаря, бросила престижную работу и свезла кучу вещей на ферму Семпл.
Если бы Руфа не поговорила сначала с Розой, она бы не поверила этому. Она видела Рэна и Полли вместе на своей свадьбе, но и подумать не могла о том, что пылкие взгляды, которыми они обменивались, перерастут в нечто более серьезное уже через три с половиной недели. Менее всего она могла ожидать этого от Полли Мюир, которая всегда была такой разумной и аккуратной. Она могла не спать ночами, беспокоясь о столовых приборах, а ферма Семпл была просто дырой. Эдвард, который считал Рэна кем угодно, но только не завидным женихом, каждый раз смеялся, представляя Полли среди разложенных на полу подушек и благовонных палочек.
Сейчас, когда Линнет благополучно поглощена просмотром телесериала «Сабрина – юная ведьма», Руфа имела возможность вновь проанализировать свои чувства. Ее беспокойство о Лидии и Линнет лишь усугубляло ощущение, что все ускользает от нее, становится непонятным и неконтролируемым. Как выяснилось, даже Полли Мюир ценит страсть выше здравого смысла. Она выиграла великолепный приз в Брачной игре и отказалась от него в момент триумфа. Она предпочла страсть благополучному и безбедному существованию.
Руфе хотелось бы заново постичь тайны страсти. С Джонатаном, единственным ее любовником, страсть была инстинктивной, к тому же у нее не было необходимости предварительно завоевывать его.
Медовый месяц в Тоскане был раем, который она наблюдала через стекло.
Она была очарована голубым небом, но еще больше – жаркими ночами, наполненными звенящим стрекотом сверчков. Они приехали в Тоскану на следующий день после свадьбы, в приподнятом настроении из-за волнующего ощущения, что наконец-то остались одни. В поездке Эдвард стал более раскованным, более внимательным и вообще более веселым, чем раньше. Когда они сидели на веранде виллы, он был очень нежным с ней, ласковым и любящим. Руфе показалось вполне естественным первой подняться в спальню с закрытыми ставнями. У нее пересохло в горле от предвкушения первой брачной ночи. Она скинула одежду и натянула на себя льняную простыню, приятно пахнущую лавандой.
Но Эдвард не пришел. Она заснула, и за этот короткий час все изменилось. Эдвард был молчаливым и погруженным в свои мысли. На его рубашке проступили пятна от пота. Он сказал, что выходил на прогулку, будто все еще жил на своей ферме в Глостершире. Его отношение к ней было по-прежнему внимательным и обходительным, но он явно был чем-то расстроен.
Позже – но без каких-либо подробностей – он объяснил ей причину этого. Ему позвонила Пруденс, разговор был непростым, но они в общем-то помирились. Что это значило? Если новость была хорошей, почему Эдвард был огорчен? И как Пруденс узнала, где они находятся? Эдвард запретил Руфе говорить Розе и сестрам, где они проведут медовый месяц, объяснив это тем, что хочет отдохнуть от вечных просьб ее родственников, но сообщил о Тоскане Пруденс. Руфа не хотела думать о том, почему эта женщина считала, что имеет право вмешиваться. Она побоялась спросить об этом Эдварда.
Итак, их первая брачная ночь позорно провалилась. Не зная, что предпринять, Руфа опять поднялась в спальню и опять легла обнаженной в постель, накрывшись тонкой простыней и с нетерпением ожидая мужа. На этот раз Эдвард совершенно сбил ее с толку, заявив, что не сможет заниматься с ней любовью до тех пор, пока не избавится от ощущения, что купил Руфу, как покупают новую красивую вещь.
Руфа, оцепеневшая от унижения, провела ночь на краю постели, стараясь заглушить рыдания, а Эдвард, облаченный в пижаму, спокойно спал рядом.
На следующее утро он извинился. Они провели чудесный день. За завтраком в увитом виноградом кафе Эдвард удостоил ее своим доверием. Он объяснил, что его мысли были заняты не только Пруденс. Он состоял в длительной переписке с Международным трибуналом по расследованию военных преступлений в Гааге. Это касалось участия в боевых действиях в Боснии. Впервые она узнала, что он был разочарован в военной службе, и это разочарование заставило его уйти из армии.
– Что же касается Пруденс… – сказал он, – она по-прежнему способна причинять мне боль, хотя бы потому, что она единственный член моей семьи, а ты слишком хорошо знаешь, как утомительны семейные узы, поэтому тебе не стоит беспокоиться.
Он был обворожительным. Руфа безраздельно владела его вниманием, чего практически невозможно было добиться дома.
А в конце этого великолепного дня они вместе отправились в постель, но на этот раз Руфа, все еще испытывая стыд из-за своего провалившегося «спектакля», прикрыла свою наготу футболкой. Тон их медовому месяцу был задан.
Ложиться вечером в постель и не заниматься любовью стало обычной практикой. Ночь за ночью Руфа лежала без сна рядом с мужем и слушала его ровное дыхание. Невероятно, но он спал. Он привык засыпать в местах, гораздо более неудобных, чем двуспальная кровать с женой, жаждущей его любви. И если бы не один-единственный раз, Руфа всерьез стала бы беспокоиться о том, что с ним или с ней не все в порядке.
От одного только воспоминания о ТОЙ ночи у нее перехватило дыхание. Она с одержимостью, хотя и не без некоторой доли смущения, воскрешала ее в памяти. Впрочем, это была и не ночь даже, а знойный, грозивший окончиться дождем день.
* * *
– Мне сказали, это что-то вроде местного бренди. – Эдвард наполнил бледно-золотистой жидкостью бокалы и протянул один Руфе. Аромат напитка, впитавшего в себя аромат спелого винограда, смешивался с запахом лаванды, сосен и розмарина, посаженного под верандой. Сильвия, пожилая прислуга, чьи услуги входили в стоимость аренды, убирала остатки их неторопливого обеда.
Руфа знала, что ей нельзя много пить, и обычно ограничивала себя бокалом красного вина. Но бренди подействовал на нее совсем по-другому. С каждым глотком по ее телу разливалось спокойствие.
Они сидели в тени большого зеленого зонта на толстых подушках из набивного ситца, пахнувших запекшейся пылью. В побеленных кадках алела герань. Стены виллы были увиты пурпурными цветами бугенвиллей.
– Это просто рай, – промолвила Руфа. – Абсолютный рай. Я не хочу его покидать.
– Выпей еще, – сказал Эдвард и вновь наполнил бокалы.
Они говорили, как обычно, о ремонте, который все еще продолжался в Мелизмейте. Руфа смеялась над рассказами Эдварда о безумных предложениях Розы по перестройке дома. Он вспоминал о Хейсти с любовью, и это давало ей ощущение полной безопасности.
Бренди наполнил ее тело сладкой истомой. Она вновь протянула бокал.
Эдвард, раскованный и нежный, засмеялся, глядя на нее.
– Не глупи – ты и так абсолютно пьяна.
– Почему? Я никогда не пьянею. Я даже не предполагала, что это так здорово. Я только сейчас открыла для себя алкоголь, до сих пор я никак не могла понять, почему все столько о нем говорят.
– Бренди пошел тебе на пользу. Наконец-то ты перестала обдумывать, что делать дальше.
– Я бы хотела, чтобы мама видела меня сейчас. Она бы поняла, насколько хорошо ты мне подходишь.
Руфа отпила еще немного бренди. Откинувшись на подушки, она смотрела вдаль на коричневато-желтые поля и чувствовала, что все ее тревоги чудесным образом прошли. Она ощущала полный покой, однако, когда она попыталась повернуть голову, все вокруг закружилось. Ей хотелось закрыть глаза. Ее тело жаждало любви и ласки. Каждая клеточка ощущала себя живой. Она почувствовала, как набухли ее соски под шелковым платьем, между ног разлилось приятное тепло.
Эдвард обнял ее. Его голос был мягким и дразнящим, когда он прошептал ей на ухо:
– Посмотри на себя – ты мертвецки пьяна. Тебе лучше лечь.
Она вздохнула:
– Я не могу пошевелиться.
– Тебе и не придется.
Он поднял ее и понес через веранду. Они оба смеялись. Руфа не знала, что ее развеселило, но жизнь стала вдруг прекрасной. Она ощущала близость тела Эдварда. Она теснее прижалась к Эдварду.
Потом она ощутила под собой мягкий матрас их огромной двуспальной кровати. Эдвард стягивал с нее сандалеты.
– Ты хочешь, чтобы я снял с тебя платье? – пробормотал он.
– Ммм… Да. – Она не смогла бы сделать это сама, даже при желании.
Она почувствовала, как его теплые крепкие пальцы расстегивают пуговицы. Он стащил с нее шелковое платье, обнажив тело. Она почувствовала, как он приник губами к ее груди. Откуда-то издалека донесся ее собственный громкий вздох, полный страсти.
В следующее мгновение Эдвард вдруг оказался на ней, практически полностью одетый, и она ощутила, как что-то движется внутри нее. Он сделал еще одно быстрое движение, и ее ноги обхватили его талию. В эту минуту для нее не существовало ничего, кроме острого желания слиться с ним в одно целое. Огромная кровать раскачивалась в такт их бешеной пляске.
Потом Руфа лежала и смотрела, как Эдвард в полумраке комнаты с закрытыми ставнями окнами молча срывает с себя одежду. Она чувствовала себя так, будто он разбил ее на мелкие кусочки и теперь собирает заново. Где-то в глубине ее затуманенного сознания мелькнула мысль: как могла та, старая Руфа, считать беднягу Джонатана хорошим любовником? Эдвард был абсолютно другим. Его тело было крепким и стройным, с четкими треугольниками волос на груди и в паху. Она зачарованно наблюдала за его членом, удивляясь, как такая огромная штука могла поместиться внутри нее, и безумно желая вновь ощутить ее внутри себя.
На этот раз он действовал очень медленно, наблюдая за ее лицом и сдерживая себя до тех пор, пока они оба не достигли оргазма. Эдвард издал протяжный стон, полный блаженства. Все вокруг перестало существовать для Руфы. Она лежала, прижавшись к его груди и постепенно погружаясь в сладкий, безумно счастливый сон.
* * *
Вздохнув, она попыталась отогнать воспоминания прочь, но слишком поздно – перед глазами встал следующий день. Она проснулась рано утром с дикой головной болью, потом ее рвало, и она поклялась, что больше никогда не притронется к спиртному. Эдвард был необыкновенно внимательным. Вечером, при свете луны, когда она уже настолько пришла в себя, что смогла выпить стакан ромашки, он тихо извинился. Когда она стала заверять его, что ему нет необходимости извиняться, он сделал вид, что не слышал ее. Едва ли она могла винить его за это – из зеркала на нее смотрело бледное одутловатое лицо с темными кругами вокруг красных глаз. Она была похожа на ожившего мертвеца. Несколько раз она ловила взгляд Эдварда, который смотрел на нее с беспокойством, словно ужасаясь тому, что он по ошибке убил человека. Больше они не занимались любовью.
Руфа страстно мечтала, чтобы он вновь обладал ею, и несколько раз, испытывая стыд оттого, что ей приходится так унижаться, она деликатно намекала ему на свое желание, но он игнорировал все ее намеки. С таким же успехом она могла говорить об этом кирпичной стене. Она не хотела спрашивать его прямо, боясь получить отказ. Ее очень пугали приступы депрессии Эдварда, когда он окружал себя неприступной стеной. Иногда она даже боялась его. Хотя его дурное настроение никогда не было направлено на нее, в такие моменты он становился совершенно чужим.
Сейчас, когда они вернулись домой, он стал больше похож на себя. Прошлой ночью они опять не занимались любовью, но вовсю веселились лежа в постели. Руфа просто покатывалась со смеху над язвительными замечаниями Эдварда в адрес Рэна. Настроение Руфы улучшилось и стало примерно таким, каким было до свадьбы. В конце концов, окружающий ее мир остался прежним, и замужество не вызвало в нем существенных изменений.
Она залила кипятком сушеные белые грибы, вдохнув с наслаждением мшистый лесной запах. Так приятно готовить обед для своей семьи, не думая о стоимости продуктов. Она отбросила мысль о том, что тратит деньги Эдварда, и полностью отдалась приготовлению обеда. В магазине деликатесов она купила большой кусок сыра пармезан, твердого и белого как мел, пакет свежего пурпурного инжира, тончайшие кусочки пармской ветчины и говядину воздушной сушки. Из Италии она привезла несколько бутылок «Марсалы», спелые черные маслины в масле и красивую керамическую посуду для торжественных обедов. На огороде Эдварда она набрала полную миску ярко-красных помидоров, не забыв сорвать ароматные веточки орегано и розмарина. Она находилась в тихой залитой солнцем кухне у новой плиты. Если это не было счастьем, то очень было на него похоже.
Они пригласили на обед Розу и Роджера. Руфа решила сделать крем-мусс из яичных желтков, сахара и «Марсалы» – для пудинга. Она лишь однажды готовила его для званого обеда в Лондоне, поэтому старалась точно следовать рецепту, чтобы ничего не перепутать. Она собьет его в новой медной кастрюльке, которую купила во Флоренции.
Все вокруг было пропитано жарой, как золотистым сиропом, от нее даже пчелы засыпали на лету. Совершенно ошалевшее насекомое случайно влетело в открытое окно кухни, и Руфа спокойно взяла его, чтобы выпустить обратно на улицу. Эта жара, которая переносилась тяжелее, чем в Италии, заставляла ее ощущать свое тело. Она нагрузит себя работой, чтобы отвлечься от мучительного желания заняться любовью с собственным мужем. Последний раз она чувствовала себя такой энергичной, когда ее роман с Джонатаном был в самом разгаре. У нее было такое ощущение, что в ее онемевшие конечности возвращается жизнь.
Она услышала звук хлопнувшей двери из коридора, и на пороге появился Эдвард, потирая глаза. Когда они вернулись из Италии, дома его ждала огромная кипа писем, в том числе насчет Боснии, и он потратил почти весь день, чтобы ответить на все послания. Руфа подумала, что именно поэтому он выглядит таким уставшим.
– Дорогая, – сказал он. Он не был любителем ласковых слов и произносил их только в особых случаях. Руфа сразу же насторожилась.
– Что случилось?
– Дорогая, мне очень жаль, но тебе придется отменить ужин с Розой и Роджером.
– О… – Она была огорчена, но решила не делать из этого трагедии. – Ну что ж. Это еще не конец света.
– Мне страшно не хочется тебя огорчать, но уже ничего невозможно изменить. Боюсь, что Пруденс скоро свалится нам на голову.
– Что? – Руфа была в полном смятении и не могла скрыть этого.
Он вздохнул:
– Она собирается погостить у нас и будет здесь примерно через час. Я понимаю, что о таких вещах надо предупреждать заранее. Она позвонила уже с дороги. Я думаю, она знала, что я скажу «нет».
– А почему ты не сделал этого?
– Как я понял, в ее лондонской квартире произошел пожар.
– А что с ее парижской квартирой? – резко оборвала его Руфа. Ее удивила собственная язвительность.
– Она пустила туда кого-то пожить. Но я обещаю тебе, что она пробудет здесь всего пару дней. – Выражение досады исчезло с его лица. Он насмешливо улыбнулся Руфе. – Считай, что это первое серьезное испытание в нашей семейной жизни – тебе придется вытерпеть Пруденс и скандал, который она может устроить.
– Она едет сюда для того, чтобы устроить скандал?
– Возможно. – Руфа почувствовала, что он зол.
– Но ты сказал, что она простила тебя за женитьбу на мне.
– Не совсем. Я сказал, что она сказала,что простила меня. О Боже… Какое скверное возвращение домой. – Он обнял Руфу и поцеловал ее в шею. – Мне действительно очень жаль. – Руфа, вздохнув, прижалась к его груди. Эдвард погладил ее волосы. – Она будет доведена до белого каления, когда увидит, как ты красива.
