Текст книги "Брачные игры"
Автор книги: Кейт Сандерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
Но какая-то часть его «я» не подчинялась кодексу джентльмена. Он всегда полагал, что она находится под надежным контролем. Однако мучительные проявления сексуальной одержимости полностью нарушили привычный ритм его жизни.
Ситуацию еще более усложняли два фактора. Смириться с тем, что Нэнси работает в «Форбс энд Ганнинг», где пьют и сплетничают его коллеги, было довольно трудно. Даже если он откажется от посещения бара, то все равно не сможет избежать общения с Нэнси, так как Адриан и Полли поддерживали близкие отношения с ее сестрой. У загадочного Адриана, насколько понимал Берри, были серьезные намерения в отношении Руфы. И чем серьезнее они становились, тем сильнее было стремление Полли дружить с будущей миссис Мекленберг.
Адриан действовал методично. Через несколько недель ланчи и обеды переросли в концерты и прогулки с выездом за город. По мере развития процесса ухаживания Полли становилась все приветливой с Руфой и более терпимой к Нэнси. Апогей пришелся на один из вечеров, когда Берри вернулся из офиса, наказав себя отказом пойти в «Форбс энд Ганнинг», и увидел златовласых сестер, сидящих на его же софе. Полли пригласила их отужинать.
– Надеюсь, ты не против, – сказала ему Полли, когда они находились наедине в кухне. – Мне было бы неудобно приглашать Руфу одну.
Нэнси ей не нравилась, и она полагала, что Берри того же мнения.
– О, я не против Нэнси, – сказал он равнодушно, стараясь не выдать себя.
Полли взяла из его рук портфель и вручила ему штопор.
– Надеюсь, ты побеседуешь с ней, пока я улажу свои дела с Руфой. Ты же знаешь, как Нэнси любит болтать!
Берри наблюдал за тем, как она готовит побеги спаржи в бальзамовой подливке, и думал, что постоянно жить напоказ очень трудно. Даже когда они были одни, Полли не прекращала воздействовать на невидимую аудиторию. Как будто, размышлял он, она запрограммирована. Она может создать у сестер Хейсти впечатление, что они живут так всегда, а это, черт возьми, так и есть.
– Нэнси мне не нравится, – сказала Полли. Она чистила пармезан у стола, повернувшись к нему спиной. – У нее никогда не будет истинной утонченности, которой обладает Руфа. Ты можешь себе вообразить, чтобы Адриан пригласил такую, как Нэнси, на камерный концерт? Боюсь, что в ней есть что-то провинциальное. Если не сказать вульгарное.
Берри испытал приступ резкой неприязни к Полли. Раньше такого не было, и это заставило его посмотреть в глаза правде.
Похоже, он влюбился в Нэнси. Она была подобна лучу солнца в холодном мраке. Ее обаяние, ее смех и ее неизменно прекрасное настроение заряжали атмосферу. Неожиданные всплески ее искренней доброты почти обескураживали его. Он безумно любил Нэнси, как никогда и никого ранее. Но брак с Полли был неизбежен. Он мог оставить Полли и потом всю жизнь презирать себя. Или же забыть о Нэнси и умереть от душевных мук. В любом случае он был обречен на жалкую жизнь, лишенную радостей секса.
Он пытался подавить свою предательскую плоть. Вместо того чтобы идти обедать с друзьями, он шел в спортивный зал. Полли купила ему годовой абонемент в качестве подарка ко дню рождения. После работы он, как обычно, заходил в бар, где сидел за стаканом минеральной воды, изнывая по вниманию со стороны Нэнси.
Он потерял интерес к пище. По мере того как удлинялись весенние дни, уменьшался объем его живота. Все его костюмы трижды ушивались, а затем выбрасывались за негодностью. Его челюсть отвисла, щеки втянулись. Во время бритья он смотрел на себя в зеркало и, видя свои большие карие глаза на исхудалом, словно детском лице, считал себя мученическим персонажем. Окружающие же, напротив, продолжали говорить ему, что он чудесно выглядит. Даже его сестра, как правило, легко определявшая его душевное состояние, поздравила его с тем, что он решил не превращаться в чопорного Блимпа.
Полли была в восторге. Почему она не замечает, удивлялся Берри. Как может она выходить замуж за человека, сгорающего от любви к другой? Он позволил себе небольшую дерзость обидеться на Полли за ее самодовольство, но это не сработало. Он по-прежнему был готов жениться на ней. Пусть на его надгробной плите будет написано, что он был человеком слова.
* * *
В середине марта Нэнси сообщила Руфе, что она добилась значительного прогресса.
– Долго он не продержится. Как только потеплеет, я сниму часть нижнего белья. Он уже на грани того, чтобы назначить мне свидание.
– Это довольно опасная грань, – сказала Руфа. – Он, видимо, не спешит срываться с нее.
Она была очень бледной, с яркими, возбужденными глазами. В этот вечер она собралась обедать с Адрианом. Возможно, после обеда должен был наступить новый этап в ухаживании. Каждая встреча с Адрианом облекалась в небольшой тест, который она всегда успешно сдавала. Ее реакция на искусство, музыку и пищу принималась к сведению.
Теперь он снял еще одну завесу, пригласив на обед свою сестру. Разглашение тайны, что у него есть сестра, носило само по себе сугубо интимный характер. Ее звали Кларисса Уоттс-Уэйнрайт, и, насколько могла понять Руфа, она находилась в центре частного круга Адриана. Она заподозрила, что это заключительная инспекция, перед тем как будет расчищен путь для возможных сексуальных контактов. До сих пор Адриан всего лишь целовал ее в щечку при встречах и расставании – с почти незаметно возрастающей теплотой. Руфе хотелось знать, как она отреагирует на совершенно невероятную ситуацию, если Адриан сделает заход.
Сказать честно, он ей нравился. Ее привлекали холодная чистоплотность и сдержанность Адриана: она не потерпела бы рядом с собой мужчину, распускающего руки. В глубине души – она ни за что на свете не призналась бы в этом Нэнси – она даже ждала секса с ним.
Для обеда в Холланд-парке нужен был вечерний туалет. Ранее Руфа приготовила два званых обеда (для одной очаровательной, но слегка чокнутой знакомой Полли, изобиловавшей титулами) и потратила заработок на длинное, облегающее фигуру голубое платье. Это позволяло ей не испытывать особой вины за исчезающие деньги Эдварда. Мысли об Эдварде вновь бередили старые раны. Она горько сожалела о ссоре.
Рошан, выступавший в роли камеристки, заколол шпилькой ее длинные волосы узлом на затылке.
– Помни, дорогая: если дело будет продвигаться слишком медленно, вынь верхнюю шпильку, и все обрушится, производя потрясающий эффект.
Уэнди издала вздох.
– Ты прекрасна. Жаль, что Настоящий Мужчина не может видеть тебя.
– Он сорвал бы платье с твоей задницы, – проговорила с кислым видом Нэнси. Она не могла видеть, как Руфа украшает себя ради принесения жертвы.
Руфа уже кое-что рассказала Адриану о ситуации в Мелизмейте. Теперь он посылал в Тафнел-парк свою машину, но никогда не приезжал сам. Нэнси возмущалась его снобизмом. Руфа же относилась к этому по-иному и ценила проявленную им тактичность.
Прибыв в огромный дом, она почувствовала, что полностью отрешилась от Тафнел-парка. Адриан – сверкающий, как отполированное лезвие, – вошел в холл, чтобы поцеловать ее в щеку и снять разорительно дорогую пелерину, которую Рошан уговорил ее купить.
– Вы прекрасны, – тихо сказал он.
Она вошла в гостиную, держа его под руку.
Сестра Адриана была женским вариантом своего брата: не столь откровенно красивой, но безукоризненной, с такой же яркой проседью в волосах. Когда Руфу представляли гостям, она заметила, что все они знают друг друга. Она была моложе собравшихся минимум лет на двадцать. Одна из женщин многозначительно подняла брови, когда она подала ей руку. Это понятнее всяких слов навело ее на мысль, что ее представляют как будущую супругу Адриана. Это впечатление усилила сама Кларисса Уоттс-Уэйнрайт, постоянно приобщая Руфу к беседе во время обеда.
Для Нэнси было бы неприемлемо однообразие такой вынужденной утонченности – «сдавливания задницы», как она это называла. Нэнси не подходила для такого сдавливания. Руфа же чувствовала себя в своей тарелке. Она никогда не боялась тяжкого труда.
Когда подали кофе, все потянулись в гостиную. С пелериной в руках появился Адриан. Он набросил ее на плечи Руфы и вывел ее из помещения под предлогом знакомства с садом.
Держа его за руку и слегка дрожа от весенней свежести, Руфа всматривалась в холмистые газоны и кустарник, окаймленные рядами горящих золотистых окон.
– Вы замерзли, – заметил Адриан. Он обнял Руфу. – Мне не следовало бы подвергать вас воздействию стихии. Вы лучше чувствуете себя в помещении.
Она не намеревалась дискутировать с ним, но не могла не подумать, как смеялась бы Нэнси, услышав такое.
– Вы потрясли меня, – сказал Адриан, – когда сказали, что ни разу не были в Париже. Это существенный пробел в вашем образовании.
– Боюсь, что таких пробелов полным-полно.
– Не оправдывайтесь, милая Руфа. Мне это даже нравится. Это означает, что вы не избалованы. Благодаря оригинальному воспитанию у вас редкая форма невинности. Мне не хотелось бы, чтобы вы познакомились с Парижем без меня.
Его голос в безлюдном саду звучал совсем тихо. Он говорил ей прямо в ухо. Руфе показалось, что она затаила дыхание.
– У вас есть какие-то планы на уик-энд на следующей неделе?
Уик-энд означает секс. Неожиданно Руфа испугалась. Если она не выйдет из положения, то окажется в ловушке.
– Вы же знаете, что я никогда не строю планов.
Во тьме она услышала улыбку в его голосе.
– Я думал, вы заняты подготовкой к банкету. – Его забавляла ее элегантная работа.
– У меня еще ничего не расписано, – сказала Руфа. – Кроме обеда для Берри и Полли, на котором будете и вы.
– Да, и признаюсь, сгораю от любопытства. Я не часто встречал женщин, умеющих готовить. Однако мой уик-энд в Париже не связан с вашей деятельностью. Поедете?
– Я… с удовольствием.
– Прекрасно. Хотя парижанки по сравнению с вами – так, ничего особенного. Я не говорю подобное слишком часто. Не люблю констатировать очевидное.
Он придвинулся к ней. Время замедлило свой бег. Близко перед собой она различала резкие очертания его лица.
Его губы оказались холодными. Руфа была неподвижна, желая расслабиться. После начального шока она почувствовала, что может легко вынести испытание. Это было вполне терпимо.
В какой-то безумный момент ей захотелось смеяться. Помимо полового акта, который, как теперь стало ясно, вряд ли будет неприятным, существовало огромное облегчение, связанное со спасением Мелизмейта.
* * *
– Не делай этого, дорогая, прошу тебя, не делай! Он запрет тебя в клетку, и ты не увидишь больше дневного света!
Обернув себя розовым полотенцем и распустив мокрые рыжие волосы, Нэнси кинулась на кровать Руфы.
– Слезь с моего платья, – отпарировала Руфа. – Что на тебя нашло? Этот уик-энд в Париже – все, к чему мы стремимся. Я уверена, что Адриан собирается сделать мне предложение.
– Но ты же не любишь его!
– Нэнси, я не хочу возобновлять этот разговор. Мне он нравится, и этого достаточно. Ты же не любишь Берри.
– Берри совсем другой, – сказала Нэнси. – И я тоже. Прошу тебя, Ру, послушай меня: образумься, пока не поздно! Ты не сможешь контролировать ситуацию.
Руфа вытянула подол своего шифонового платья из-под Нэнси.
– Я знаю, что делаю. Возможно, я не люблю Адриана. Но я и не пригодна для необузданных страстей.
Нэнси тяжело вздохнула:
– Очень даже пригодна. В тот момент, когда ты встретишь того, кто тебе действительно понравится, ты лишишься рассудка.
– Я слишком благоразумна, чтобы сделать нечто подобное, – сказала Руфа. – У каждого из нас есть своя мера контроля над эмоциями. Я понимаю, что потеряла ее с Джонатаном, но это произошло много лет назад, и было не чем иным, как издержками молодости. Адриан понимает меня. У нас одинаковые вкусы. Он может придать мне определенную уверенность в себе, к чему я всегда стремилась, и уже намекнул, что понимает, что я иду в одной связке с Мелизмейтом. Он превратит его в великолепнейший в мире дом. Это отнюдь не будет жертвой.
– Ахинея! – отрезала Нэнси. – Ты стремишься убедить себя в этом. Ты полна решимости воспользоваться такой благоприятной ситуацией.
Руфа вынула булавку из волос. Как и говорил Рошан, тяжелый пучок темно-рыжих волос рассыпался по ее жемчужным плечам.
– Я отнюдь не насилую его чувств, если ты это имеешь в виду.
– Мне плевать на его чувства, – раздраженно фыркнула Нэнси.
– Да тебе на всех плевать. Когда я выйду за Адриана, то перестанешь мешать жить бедняге Берри.
– Он должен быть мне благодарен. Ты проявляешь щепетильность, потому что решила подружиться с этой сучкой Полли.
– Кстати, она не сучка.
– Для тебя нет. Она смотрит на меня так, как будто считает, что я и в подметки ей не гожусь.
Руфа не собиралась втягиваться в спор из-за Полли.
– Послушай, что же получается? Игра почти закончена, думаю, ты рада этому.
– Адриан – старик и к тому же неисправимый эгоист. Ты прекрасно понимаешь, что будешь с ним несчастна.
– Я в состоянии сама позаботиться о себе.
Руфа уселась перед плохо освещенным зеркалом и стала с помощью ваты стирать тушь с ресниц.
Нэнси спрыгнула с кровати.
– Ру, послушай меня. Забудь о своем обычном аргументе, что Берри – человек чести. Предположим, я получу от него предложение, а он согласится позаботиться о Мелизмейте и всем, связанным с ним. Ты все равно пойдешь за Адриана? Будет это иметь значение?
– Очевидно. Но Берри никогда не сделает предложения, так о чем же спорить?
– Это я и хотела узнать.
Глава тринадцатая
– Я слышал, вы немного повздорили вчера вечером, – сказал Макс. – Неужели знаменитая Брачная игра столкнулась с трудностями?
Он прислонился к полкам в кухне Уэнди, держа в руках кружку чая и с неприкрытым восхищением глядел на оголившиеся ноги Нэнси, которая нагнулась к стиральной машине.
Она захлопнула дверцу и распрямилась, откинув назад свои длинные волосы.
– Единственная трудность заключается в том, что все идет слишком хорошо. Если я не сумею подсуетиться, Руфа пойдет на заключение ужасного брака.
– Не нужно пытаться остановить ее, – сказал Макс. – Пусть ошибается сама. Она всегда сможет развестись с ним, когда растратит все его деньги.
Нэнси улыбнулась.
– Так бы поступил ты, верно?
– Разумеется.
– Я не думаю, дорогой, что развод – радостное событие. Только представь себе, как тяжело Руфа перенесет это.
– Действительно. Избави нас Бог от серьезных типов. – Веселые, темные шаловливые глаза Макса медленно осматривали ее с головы до ног. – Как получилось, что вы такие разные?
Он мог говорить Нэнси что угодно, но это означало одно и то же. Каждая реплика, какой бы безобидной она ни была, являлась приглашением войти в распахнутую дверь. Нэнси чувствовала исходящие от него волны сексуальности и удивлялась своей стойкости. Он очень нравился ей. Иногда, лежа ночью на своей односпальной кровати, она злилась на Руфу и злосчастную Брачную игру. Но до сих пор ей все-таки удавалось уклоняться от ухаживаний Макса, не отпугивая его раз и навсегда.
Она улыбнулась, потупив взор.
– У нас больше общего, чем это кажется.
Это должно было означать: я тоже чту нравы, хотя на первый взгляд выгляжу легкомысленной, и меня не так-то просто заманить в ловушку.
Вот уж потеря так потеря, с сожалением думала Нэнси, тайком поглядывая на Макса. Впервые в жизни ей приходилось сдерживаться от любовных утех, да еще когда она их так ожидала!
На какое-то мгновение ей пришла в голову мысль последовать за Максом в его комнату и сказать, что она без ума от него. Совсем не обязательно, что и он без ума от нее. Согласно моральному кодексу Нэнси, истинная любовь к мужчине – это возвышенная страсть, а не просто траханье. Нэнси не одобряла простого траханья. Секс должен проистекать от любви, секс без любви аморален!
В этом состояла суть ее неприятия Адриана. Когда она дала согласие на Брачную игру, то исходила из того, что любовь возникнет сама собой, как только для этого будут заложены основы. Возможно, она была наивна, но ее всерьез беспокоило полное отсутствие любви между Адрианом и сестрой. И ее пугала мысль о том, что Руфа находится в руках этого бесчувственного человека.
«Ру – такая упрямая, – размышляла Нэнси, – она утверждает, что может жить без любви, хотя на самом деле изнывает от желания быть любимой».
Раздался звонок в дверь. Нэнси пошла открывать. У входа стоял смутно знакомый мужчина, высокий и худощавый, лет сорока с небольшим, с густыми темно-серыми волосами и гладким, выбритым лицом. Его костюм был слишком элегантен для Тафнел-парка в будничный день. И он был ослепительно красив.
– Привет, Нэнси, – сказал он.
Шок, подобно пощечине, привел ее в чувство. Она поймала холодный взгляд и, изумленная, проговорила:
– О Боже мой!
Это был Эдвард Рекалвер.
Эдвард без бороды в модной одежде!
Он выглядел помолодевшим лет на десять. Нэнси пришло на ум сравнение с деревом, с которого соскоблили старую кору.
Это потрясало.
Нэнси была настолько поражена и ошарашена, что сочла его сексуальным – и это Эдварда, надо же…
– Да, это в самом деле я, – сказал он и улыбнулся своей обычной кривой улыбкой. Он носил бороду с тех пор, как вышел в отставку. До этого у него были густые усы. Впервые в жизни Нэнси видела его с незаросшим лицом.
Она замерла:
– Что с тобой произошло?
– Я обрел разум и побрился, – сказал он. – Так-то вот. Ты одобряешь?
– Несомненно, – сказала Нэнси, нежно глядя на него. – Ты выглядишь на тысячу лет моложе. Как будто сделал европейский ремонт.
Эдвард рассмеялся, услышав ее высказывание.
– Проказница, сказал бы твой отец. Руфа дома?
Нэнси вспомнила, что должна была злиться на него, но проявление злости получилось неубедительным.
– Если ты пришел, чтобы снова наехать на нее, тебе не повезло.
Он содрогнулся от обиды, но голос был мягким:
– Нэнси, я очень сожалею о том случае. Поэтому и пришел.
– Ты шутишь, – сказала Нэнси. – Ты никогда не извиняешься.
– Видимо, я изменился, – отрезал он и тяжело вздохнул. – То, что наговорила Руфа, просто невероятно. Но то, что сказал я, непростительно. – Он окинул Нэнси проницательным взглядом. – Я понятно выражаюсь?
– Абсолютно понятно, – сказала Нэнси, подумав о том, что, когда Эдвард выражается спокойно, в нем есть что-то приятное. Она привыкла, что после смерти Настоящего Мужчины по отношению к ним он всегда проявлял свой назидательный талант. Но это могло быть признаком скорби, как и зацикленность Руфы на спасении Мелизмейта, как и ее стремление к любовным интрижкам, как тоска Лидии по Рэну и как страсть Селены к чтению. Эдвард реагировал на горе, подобно любой из них. Это было невероятно. Нэнси подумала, что все они разучились вести себя нормально.
– Не опасайся по поводу того, что я дам тебе очередную затрещину, – заверила она его. – Я солгала бы, если бы сказала, что Ру не была удручена. Но это лишь потому, что ты попал в цель.
Он был тронут.
– Я, наверное, сошел с ума, что проявляю к ней такую заботу?
– Не сошел. Со мной то же самое. – Нэнси шире распахнула дверь. Она не могла позволить ему уйти. – Входи. Выпьешь чаю?
– Спасибо. С удовольствием. – Казалось, он освободился от тяжести груза.
«Какого же приема ожидал он?» – подумала Нэнси.
Вслед за ней он направился в кухню. Нэнси заметила, что он с интересом осматривается, видит общее обветшание, но искренне старается не судить строго. Невероятно! И как он нашел в себе силы выслушать Руфу? В детали Нэнси не была посвящена.
– Присаживайся, – сказала она. – Не желаешь перекусить?
– Нет, спасибо! – Он осторожно опустился на стул.
– В таком случае извини меня, я займусь тостами с сыром, – сказала Нэнси. – Через минуту мне идти на работу.
– Ты работаешь?
– Разве мама тебе не говорила?
– По правде говоря, – сказал Эдвард, – я не показывался в Мелизмейте с тех пор, как мы с Руфой… с тех пор, как я был здесь в последний раз.
– А… – Нэнси терла сыр, не зная, что сказать. Эдвард был неотъемлемой частью Мелизмейта. Роза жаловалась на его вмешательство, но ни в коем случае не хотела, чтобы его не было. Она слишком во многом полагалась на него. Как и все они. – Ру, правда, возникла против тебя?
– Я, конечно, пришел сюда не для того, чтобы обвинять ее, – сказал он, начиная злиться. – Если она и «возникла против меня», как ты говоришь, я это заслужил.
Нэнси знала, что сказал бы Настоящий Мужчина, и решилась сделать это сама.
– Послушай, Эдвард, не заходи слишком далеко. У меня нет времени разбираться в той куче обвинений, которые ты тут собираешься нагромоздить. Иначе я не успею выпить чай.
Она заметила его минутное замешательство, после чего он расслабился и рассмеялся.
– О'кей. Расскажи мне о своей работе.
– Ну, как я уже говорила, для опытной барменши всегда найдется хорошая вакансия.
Заметив, что Эдвард искренне заинтересовался, Нэнси рассказала ему о баре «Форбс энд Ганнинг». Она не могла не приукрасить историю, как это сделал бы Настоящий Мужчина, и с блеском изобразила своего босса. Эдвард наградил ее смехом – он всегда с удовольствием слушал рассказы Настоящего Мужчины. Нэнси знала, что он нуждается в умении Настоящего Мужчины превращать жизнь в «мыльную оперу» так же, как Линнет, да и Руфа, нуждались в саге о Братьях Рессани. Она тяжело воспринимала отсутствие Настоящего Мужчины, и пустота, оставленная им после себя, кровоточила, как открытая рана.
Когда Нэнси наконец уселась, поставив на стол чашку чая и тарелку тостов с сыром, от которой шел пар, Эдвард, сделав над собой усилие, спросил:
– Я сильно расстроил Ру, да?
– Она была опустошена. Когда я пришла, она рыдала. Ты же знаешь, она всегда хотела, чтобы взрослые одобряли ее поступки.
– Да… Думаешь, она позволит мне увидеться с ней, чтобы я смог высказать сожаление по поводу случившегося?
– Конечно, позволит, – сказала Нэнси. – Ей не впервые прощать тебя.
– А она скоро вернется? Я хочу сказать, я не помешаю, если подожду ее?
Нэнси сочла, что его неожиданная чувствительность заслуживает вознаграждения, и к тому же ей до смерти хотелось услышать реакцию Руфы на его перевоплощение.
– Она у Берри. Его девушка собирается устроить обед, а Ру готовит. Пембертон Виллас, 8б, рядом с Фулем-роуд.
– А она не будет против моего появления?
Нэнси понимала, что будет. На обед к Полли был приглашен Адриан, а на следующий уик-энд запланирована краткосрочная поездка в Париж. Руфа не хотела бы, чтобы на этом решающем этапе вдруг появился Эдвард. Да хрен с ним, подумала вдруг она: это могло стать спасением для ее серьезной, легко ранимой сестры.
– Ну и пусть будет против. Может, тебе удастся расстроить ее брак с Адрианом.
Так впервые Эдвард услышал имя «жениха» Руфы. Он подозрительно сощурился.
– С кем?
«Пришло время, – решила Нэнси, – рассказать ему всю правду без малейшего налета хитрости, характерной для семейства Хейсти».
– Его зовут Адриан Мекленберг. Он до неприличия богат, стар и холоден, как сосулька. Она не должна выходить за него, Эдвард. Она не испытывает к нему никаких чувств, хотя и пытается внушить себе, что испытывает. Ты же знаешь ее. Знаешь о ее способностях делать себя несчастной.
Он задумчиво кивнул.
– Да, полагаю, что это так. А ты уверена, что она не… что ей безразличен этот человек?
Только впоследствии Нэнси поняла, что вопрос был задан неспроста.
– Да, уверена. Она не в состоянии обмануть меня; она внушила себе, что никогда больше не будет счастлива. Мелизмейт для нее – это все.
– Ты ведь тоже о ней беспокоишься, правда?
– А что же я, по-твоему, здесь делаю? – спросила Нэнси. – Я ведь не могла отпустить ее одну в Лондон. Такие, как она, способны умереть от душевных ран. Иногда мне кажется, что это вскоре действительно произойдет. Я не могу видеть, как она постепенно убивает себя. – Нэнси выдала это как на исповеди и почувствовала огромное облегчение. – Но ведь кто-то должен помешать ей загубить свою жизнь, а тебя она может послушать. Если ты в состоянии заставить ее признать, что эта Брачная игра – дерьмо, то сослужишь нам большую службу.
– Постараюсь, – сказал Эдвард.
* * *
Руфа считала вполне естественным, что кухня Полли была похожа на камбуз: она явно эксплуатировала своих работников, как галерных рабов. Уборщица-колумбийка и официантка-испанка носились взад и вперед, подчиняясь пронзительным командам хозяйки. Учитывая, что Руфа – будущая миссис Мекленберг, Полли маскировала обращенные к ней приказы под слащавые просьбы. Не могла бы Руфа потоньше нарезать копченого гуся? Не могла ли она промыть ночную фиалку не водой из-под крана, а минеральной водой? Не слишком ли малы пучки зелени? Не могла бы Руфа стереть отпечатки пальцев с холодильника из нержавеющей стали?
Руфа и раньше встречала истеричных хозяек, но была поражена, что Полли устраивала такую свистопляску по поводу званого обеда. Она хотела проникнуться симпатией к Полли, потому что ей нравился Берри, но это была трудная задача.
Она выполняла все требования Полли напряженно и топорно, поддаваясь волнению. С каждым днем волнение проявлялось все сильнее. Она не могла заставить Нэнси понять, в каком отчаянном положении был Мелизмейт. Ночные разговоры с Розой свидетельствовали о полном крахе. Они уже получили последние предупреждения от телефонных и прочих компаний. Потолок совсем прохудился… Брак с Адрианом – и как можно скорее – был единственной надеждой Руфы, да и всех остальных.
Ее семья распадалась одновременно с распадом дома. Селена бросила учиться. Она отказалась сдавать экзамены и целыми днями перечитывала «Аркадию» Сидни. Руфа была в отчаянии. Почему она не может читать эти толстые книги, обучаясь в университете? И почему Роза не может силой заставить Селену вернуться в Сент-Хильдегард? Руфа, Нэнси и Лидия когда-то учились в этой замечательной школе, пользуясь остатками семейного кредита, лишить их которого Настоящий Мужчина так и не смог. Но когда кредит закончился, Селена внезапно получила стипендию. Была бы Руфа в Мелизмейте, она не дала бы своей сестрице ни минуты покоя. Она возила бы ее в школу на автомобиле, связанную и с кляпом во рту, если бы в этом возникла необходимость, и втаскивала бы ее в класс за волосы.
Роза была всецело занята Лидией, дочерью, которая больше всего походила на нее внешне и стоила ей многих душевных мук. Рэн по-прежнему жил один на своей ферме, и его бывшая возлюбленная лелеяла несбыточные надежды. Руфа и Роза опасались, что Рэн не устоит перед ее большими, полными чувства глазами. И как им быть дальше, если он опять спутается с кем-нибудь еще?
«Лидия, видимо, рехнулась, – говорила Роза. – Даже Линнет понимает, что он переспал со всеми женщинами на много миль вокруг».
Руфа мечтала оказаться дома, чтобы довести до ума свою свихнувшуюся сестрицу. Лидия нуждалась в нежном обращении, а Роза была слишком нетерпима по отношению к ней. С другой стороны, если выслать им часть денег, которые она заработала, где гарантия, что Роза использует их на оплату счетов, а не растранжирит на джин? Раньше она могла полагаться на Эдварда: она не уехала бы в Лондон, если бы не была уверена, что он всегда готов предотвратить катастрофу. Однако после их последней встречи Эдвард не появлялся в Мелизмейте. Его никто не видел и никто не знал, где он. Руфа не могла с этим примириться. Ей очень не хватало его присутствия, и она корила себя за то, что отпугнула от себя эту семейную палочку-выручалочку. Роза наотрез отказалась обращаться за помощью к Эдварду: «Я скорее съем кусок дерьма на тосте». Теперь все зависело от Брачной игры. Если Адриан не женится на ней, то что станет с ними со всеми?
* * *
В половине пятого Полли влетела в кухню, как раз в тот момент, когда Руфа уселась на табуретку с чашкой чая в руках.
– Какой-то мужчина хочет тебя видеть, и, честно говоря, я пожалела, что он не ко мне: он такой интересный. Говорит, что он твой крестный.
– Эдвард? – Руфа от неожиданности резким движением расплескала чай. – Ой, извини… – Она быстро наклонилась и вытерла тряпкой пол. – Ты не возражаешь, если я?..
В ее памяти не запечатлелись слова, что Эдвард «интересный». Ее сразу же осенила мысль, что он решил примириться, так как в Мелизмейте произошло что-то ужасное. Она пронеслась мимо Полли в гостиную.
– Привет, – сказал Эдвард. Он подошел к ней и поцеловал ее в лоб. – О Боже, как ты побледнела! Но у меня нет плохих новостей.
Руфа, потерявшая дар речи, неожиданно застеснялась. Она с трудом узнала красивого мужчину в темном костюме. Она вряд ли могла вступить с ним в дискуссию в присутствии Полли, но не считала возможным относиться к этому человеку, как обычно относилась к Эдварду. Так как же обращаться с ним? Она неловко взглянула на Полли, которая была удивительно спокойна и улыбалась.
Эдвард положил руку на плечо Руфы.
– Полли, не мог бы я забрать ее на полчасика? Нам нужно поговорить.
– Но мне ведь еще нужно… – начала Руфа.
Полли продолжала улыбаться.
– Да что ты… Спешить некуда.
– Мы будем в кафе напротив, – сказал Эдвард. – Если я задержу ее слишком долго, приходите и ругайте меня.
– Ерунда, я ничего не сделаю подобного. Вернетесь, когда придет Берри: он будет очень рад видеть тебя. – Хихикнув, Полли забрала из рук Руфы тряпку. – Руфа, сними же свой фартук, соседи подумают, что я – эксплуататорша!
Руфа не признавалась самой себе – насколько одинокой чувствовала себя без Эдварда. Радость от встречи с ним почти отбросила на задний план ее удивление по поводу его ошеломляющего внешнего вида. Ей было так приятно и спокойно на душе, когда Эдвард вел ее через дорогу в кафе. Длинная стойка у окна была занята, но Эдвард сумел отыскать в уголке небольшой столик с мраморной поверхностью. Они молча уселись, с грустью глядя друг на друга.
Неожиданно Эдвард засмеялся.
– Ну, давай же, скажи, что думаешь.
– Ты потрясающе выглядишь без бороды, – сказала, улыбаясь, Руфа. – Я с трудом тебя узнала.
– А это хорошо или плохо?
– Я сказала «с трудом». Тебе не так-то легко скрыть свою внешность. – Она продолжала смотреть на свежевыбритое лицо Эдварда, делавшее его моложе своих лет. Ему еще нет сорока пяти, решила она. Признаки старения практически не бросались в глаза. Вечно молодой Настоящий Мужчина был на несколько лет старше своего друга. – Скучаешь по бороде? Лицо, наверное, кажется голым?
– Без нее как-то холодно, – признался он. – Но пора было покончить с ней. Я и отрастил-то бороду лишь для того, чтобы узнать, как все это смотрится.
К столику подошла официантка. Эдвард заказал две большие чашки чая и оладьи с черникой.
– Извини, – сказал он. – Мне нужно было бы сначала спросить тебя. Но я знаю, что ты голодна, хотя сама этого не чувствуешь. Ты выглядишь измотанной. Чем, скажи на милость, ты занимаешься?
Он был прав. Руфа была измотана. Весь день крутясь на кухне, она не ела с самого утра.
– Это мой третий званый обед за четыре дня, – сказала она. – Полли проявила участие и порекомендовала меня своим друзьям. У нее тысяча знакомых, и, кажется, они только тем и занимаются, что дают званые обеды.
