Текст книги "Брачные игры"
Автор книги: Кейт Сандерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
Она положила руку на свой плоский живот и закрыла глаза. Впервые она представила себе своего будущего малыша и испытала такую неистовую языческую радость, перед которой померкло все – смерть Настоящего Мужчины, отвратительное, недостойное поведение Тристана и гнев Эдварда. Ребенок был важнее их всех. Маленький теплый комочек, который она будет держать на руках, который будет сосать своим маленьким нежным ротиком ее ноющую от боли грудь. Она почувствует, как его маленькая, покрытая мягким пушком головка коснется ее руки, и забудет о своем горе и о горе, которая она принесла всем остальным. Она стала напевать ему колыбельную песенку, а в голове у нее звучал убаюкивающий голос Настоящего Мужчины, который доносился откуда-то издалека, из давно прошедших, доисторических, времен.
Глава двенадцатая
Руфа слышала, что Эдинбург очень красивый город. Но вид, который открылся на следующее утро из окна гостиницы, показался ей очень унылым и непривлекательным. Замок Касл-Рок возвышался над городом на огромной гранитной скале, а вокруг него теснились крыши и шпили зданий Старого города. Прямо перед ней было ажурное готическое сооружение, похожее на взлетающую ввысь ракету, – памятник сэру Вальтеру Скотту. Знаменитый писатель задумчиво взирал на дворец Холируд. Она видела из окна магазины на одной стороне улицы Принсес-стрит, выходящие фасадами на замерзшие сады, и узкую полоску реки. Осень прибыла сюда уже давным-давно, распаковала вещи и обосновалась надолго.
Люди на улице были одеты в теплые пальто, они шли, наклонив головы, стараясь отвернуться от ветра. Руфа надела свой кремовый кашемировый свитер, мягкий и теплый, как объятия, и спустилась вниз позавтракать.
Она все еще чувствовала усталость, но тошнота прошла. Она съела кашу, бекон, яйца, сосиску и два тоста. Официантка смотрела на нее с удивлением, но Руфа не винила ее за это – она и сама была удивлена. Эти приступы голода до головокружения появились у нее еще до того, как она узнала, что беременна. Спастись от них можно было, только загрузив внутрь огромное количество пищи.
Сейчас, когда ее желудок был полон, она могла рассуждать более разумно. Вчера она вела себя ужасно глупо, разыграв это представление с открыткой, отправленной из Дарэма. По кредитной карточке Эдвард сможет совершенно точно узнать, где она находится. Если она действительно хотела скрыться от всех, ей следовало расплачиваться только наличными и жить на эти деньги до тех пор, пока она не найдет работу. Первым дело необходимо найти квартиру. Руфа никогда раньше не снимала квартиру и не знала, как это делается. Она робко спросила об этом молодую женщину за конторкой портье.
Она видела, что женщина очень удивлена ее вопросом: зачем этой англичанке, одетой в кашемир, срочно понадобилась дешевая квартира? Она протянула ей местную газету, где была страничка с рекламой агентств, сдающих жилье внаем. Руфа выбрала агентство с самой большой рекламой, заказала такси и вернулась в номер. В сверкающей белизной ванной она заплела волосы и сделала легкий макияж. Помада отдавала мылом, и ей пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы подавить приступ тошноты. С этими приступами вполне можно было бороться усилием мысли. Она только однажды потеряла над собой контроль – у Тристана.
Это было похоже на кошмарный сон. Помимо боли она испытывала унижение, вспоминая о том, как она заявилась к нему с чемоданом в руках и радостной улыбкой, абсолютно уверенная, что он встретит ее с распростертыми объятиями. Дверь открыл Тристан. В первое мгновение он был больше потрясен, чем обрадован. В следующую секунду они бросились в объятия друг друга.
Он прошептал:
– Это была такая мука… Я так тосковал по тебе, просто с ума сходил от желания…
На кухне он гордо представил ее девочке, поедавшей кукурузные хлопья.
– Она приехала! Это Руфа!
Девочка с прелестным личиком, очевидно, слышала удивительные вещи о Руфе. Она тактично вышла из кухни, прихватив с собой хлопья. Тристан снова поцеловал Руфу, коснувшись рукой ее бедра. Руфа вздохнула и крепко прижалась к нему. Но она заметила, что ее тело не откликнулось на его ласки так, как раньше, возможно, из-за постоянной и вовсе не романтичной тошноты. Тайный язык их близости не включал слово, означающее тошноту.
Потом Тристан спросил:
– А что ты делаешь в Оксфорде? Ты надолго приехала?
Это был первый признак дистанции между ними. Сердце Руфы заныло от дурного предчувствия. Он поставил ее перед тяжелой необходимостью объяснять, что она приехала в Оксфорд, потому что ей больше некуда пойти, и что она пробудет здесь неопределенное время.
Руфа оправила несуществующие складки на безукоризненно сидящем платье. К сожалению, не так-то легко сообщить мужчине, что ты забеременела от него. В старых фильмах мужчина в таких случаях обычно неуклюже старался проявить нежную заботу: начинал очень комично суетиться и предлагал жене сесть. Реакцией Тристана было абсолютное неверие, переросшее в страх.
После этого все вокруг нее стало рушиться с ужасающей скоростью. Мужчина, которого она обожала, на ее глазах превратился в холодного незнакомца, которого она не узнавала. Он что-то говорил о частных клиниках и друзьях, которые пользовались ими. Он немного успокоился, когда услышал, что Эдвард ничего не знает об этом.
– Слава Богу. Если мы все сделаем быстро, он никогда ничего не узнает.
В тот момент, словно в знак протеста, к ее горлу подступила тошнота. Все вокруг поплыло. Она лишь с трудом выдавила из себя, что ее сейчас вырвет, и Тристан грубо втолкнул ее в ужасную уборную, всю в грязных пятнах, как зубы курильщика. Ее обильно вырвало. Она чувствовала, как из нее выходят все ее надежды и мечты, все фантазии и иллюзии.
Его соседка оказалась очень доброй и любезной. Она услышала, что Руфу рвет, и прибежала вниз, чтобы приготовить ей чай с мятой. Ее доброта только подчеркнула черствость и равнодушие Тристана. Он был настороже и готов защищаться, словно Руфа обидела его.
Возможно, это действительно так, подумала Руфа. Он слишком молод, чтобы справиться с этим. Ее необыкновенный, золотой молодой человек превратился в испуганного эгоистичного мальчика. Она слушала его и понимала, что ее великая страсть умерла. Он предлагал ей убить их ребенка.
– Тебе не следует относиться к этому так эмоционально, – сказал он. – Это еще не ребенок, а просто набор клеток.
Руфа пересчитала деньги в кошельке и подумала, что Тристан не совсем уж бессердечный, и это делает ее боль еще сильнее. Как только он понял, что ее любовь к нему умерла, он стал рыдать и умолять ее не отвергать его. Но было слишком поздно. Руфа, сквозь свою боль, поняла, что он никогда не будет ее опорой и спасением. Хотя она не ожидала этого – она бы умерла, если бы могла предвидеть это, – она осталась совсем одна. Это было чертовски справедливое наказание для изобретателя Брачной игры. Приз «отстающего» – того, кто набрал меньше всех очков, – Игра в мать-одиночку.
Зазвонил телефон у кровати. Руфа вскочила и испуганно попятилась к стене. Дрожащими руками она сняла трубку.
– Да?
Это был не Эдвард. Женщина-портье сообщила ей, что такси подано. Руфе стало стыдно, что она испытала такое разочарование. Как глупо чувствовать себя разочарованной, что это звонит не ее разгневанный обманутый муж. Она должна научиться быть независимой; жить сама по себе, не обращаясь каждые пять минут за помощью к Эдварду. Ей будет очень трудно отучиться от этой привычки.
Когда Руфа вышла на улицу, ветер набросился на нее, обжигая глаза. В воздухе стоял запах горелых тостов с привкусом кислой отрыжки. Такси двигалось по мрачным улицам, застроенным серыми каменными зданиями с маленькими окошками. Нигде не было ни одного ростка, ни одного побега зелени. Ни деревьев, ни парков, ни наружных ящиков с цветами. Ни одного пучка травы, цепляющейся за щели в стене, никакого мха, пробивающегося между брусчаткой. Природа была бессильна справиться с камнями. Серый холод города вызвал у нее тоску по родным местам, по зеленым лугам и полям.
Офис агентства находился в унылом ряду однообразных магазинчиков и контор. Озабоченные люди ожидали своей очереди на оранжевых пластмассовых стульях. В помещении была длинная конторка, ряд картотечных шкафов и несколько устаревших компьютеров. Телефоны звонили без умолку. Руфа поняла, что никто не собирается слушать, какая квартира ей нужна. Как только она назвала предельную стоимость, ей дали пачку отпечатанных листов.
Она опустилась на стул, чтобы просмотреть их. Руфа решила, что снимет небольшую квартирку с садом в тихом районе недалеко от центра, когда она вновь начнет брать заказы на приготовление званых обедов, ей нужно лучше жить поближе к центру, особенно когда родится ребенок. Ее настроение резко упало, когда она прочитала описание предлагаемых квартир. Цены были фантастически высокими, а сами квартиры, насколько поняла Руфа, совершенно не знающая Эдинбурга, просто отвратительными.
Она вернула бумаги женщине за конторкой.
– Извините, но это все коммунальные квартиры, а я ищу небольшую отдельную квартирку.
Женщина за конторкой посмотрела на нее (или Руфе это показалось) с презрением.
– Боюсь, что в этом случае вам придется заплатить больше.
– Сколько? Это не имеет значения. Не могли бы вы примерно описать мне квартиру? Мне достаточно одной спальни, но хотелось бы, чтобы там была отдельная кухня и ванная.
Женщина повернулась к ней спиной, прежде чем Руфа успела перечислить все свои пожелания, рывком открыла картотечный ящик и достала оттуда еще пачку бумаг.
Руфа вернулась на свой стул. Увидев цены, она обрадовалась, что успела сесть. О Боже, неужели квартиры в этом мрачном городе-крепости стоят так дорого?! Самая дешевая квартира находилась в районе Северного моста, по-видимому, недалеко от Трона Артура. Руфа видела открытки с изображением Трона Артура, утопающего в зелени, и представила, что этот район похож на пригороды Челтенхэма. Это может быть вполне терпимо. Она понимала, что, с точки зрения большинства людей, у нее слишком большие запросы. Владелице поместья следует умерить свои запросы, что отчасти является платой за позор.
Она сказала, что хотела бы посмотреть квартиру, и женщина за конторкой дала адрес. Ей следовало обратиться к миссис Ритчи, живущей на первом этаже. Руфа взяла такси, которое промчало ее по мрачным каменным улицам и остановилось на самой мрачной улице из всех. Она попросила водителя подождать.
Снаружи дома не было звонков. Руфа толкнула тяжелую дверь и оказалась в темном коммунальном коридоре, окрашенном в бутылочно-зеленый цвет, напомнивший ей унылый цвет старого набора игр в школе Святой Гильдегарды. Она почувствовала смесь запахов еды и дезинфицирующих средств. На стене нижней площадки лестницы висела выцветшая дощечка с надписью: «График дежурств по лестнице». На деревянном гвозде висел диск с цифрой 2.
Руфа позвонила в ближайшую дверь. На звонок вышла миссис Ритчи. Она что-то жевала, а в комнате за ее спиной работало радио. Руфа с трудом поборола муки голода. Миссис Ритчи повела ее наверх по коричневым ступенькам. Обернувшись к ней, она весело пояснила, что означает надпись на дощечке. Англичане, сказала она, иногда удивляются, узнав, что в шотландских квартирах все жильцы должны мыть ступеньки и коридоры раз в шесть недель.
Руфа уже решила для себя, что коричневых ступенек слишком много и ее совершенно не прельщает перспектива мыть их. Квартирка была очень маленькой, невероятно грязной и пропахшей сыростью. Жить здесь – значит просто убить себя. Она даже подумать не могла о том, чтобы ее ребенок появился на свет в таком отвратительном месте.
Подавленная и удрученная, она вернулась в агентство. На этот раз женщина за конторкой посмотрела на нее более внимательно. Если Руфа согласна снять квартиру всего на три месяца, сказала она, то у нее есть еще вариант, возможно, ей подойдет. Плата за аренду была просто немыслимой, но Руфа была согласна на все. Она понимала, что это очень дорого и непрактично, но ей уже было все равно. Если место будет более или менее приличным, она купит себе целых три месяца спокойной жизни и будет избавлена от необходимости взглянуть в лицо своим домашним.
* * *
Квартирка находилась на территории старинной крепости, возраст которой насчитывал около 400 лет, недалеко от улицы Ройял Майл (Королевская Миля), примерно на 50 метров ниже замка. Стены квартиры были почти метровой толщины, и она была такой же холодной, как темница в Бастилии. В квартирке были крошечные кухня, спальня и ванная. В нескольких расположенных поблизости магазинах не продавалось ничего, кроме сувенирных брелков с шотландской символикой и футболок с изображением шотландских монархов. В первые недели Руфа просыпалась по три раза за ночь от выстрелов пушек в крепости.
Ей нравилось жить рядом с замком. Она чувствовала себя в безопасности рядом с прочными каменными стенами. Часовые говорили ей «Добрый вечер», когда она проходила мимо них. Иногда она специально старалась пройти мимо них, чтобы услышать дружеский голос. Руфа чувствовала себя совершенно несчастной. Я должна была знать, думала она, что Эдвард был готов отдать мне только свои деньги, но не самого себя.
В этом смысле он принадлежал Пруденс. Он был настолько крепко связан с ней близкими отношениями, что считал, что не имеет права на интимные отношения со своей законной женой. Теперь она понимала, почему та единственная ночь, когда они были близки, казалась какой-то незаконной, – Эдвард чувствовал, что он изменяет Пруденс. Она ненавидела себя за свою глупость и за то, что Эдварду пришлось жениться на ней, чтобы спасти ее.
Когда холод и тишина в пустой квартире становились невыносимыми, Руфа отправлялась на долгие прогулки по поднимающимся круто вверх улицам прекрасного Старого города.
Иногда ей приходилось пользоваться кредитной карточкой, хотя она и старалась за все расплачиваться наличными, чтобы ее не могли найти. Единственное, в чем она была уверена во всем этом хаосе, так это в том, что не хотела, чтобы ее нашли. И дело было не только в ее гордости. Она настолько остро ощущала боль, которую она причинила Эдварду, словно кинжал вонзили в ее собственное сердце.
Она чувствовала страшную усталость и могла бы проспать целый день. Ей требовались огромные усилия, чтобы просто помыться, постирать и погладить свою одежду. Однако постепенно она стала пытаться выйти из этой депрессии. Диана Карстерс-Макинглис, ее любезная клиентка, для которой она готовила в Лондоне, собиралась посетить свой дом в георгианском стиле в Новом городе только следующей весной, но порекомендовала Руфу своим эдинбургским друзьям. Вскоре одна из ее подруг позвонила Руфе и предложила ей заняться приготовлением еды для большого званого обеда. Она жила в замке примерно в часе езды от города, но обещала прислать за Руфой машину. Она также подсказала Руфе, где купить необходимые продукты, хотя значительную часть меню должны были составлять блюда из мяса, рыбы и дичи из ее поместья.
Работа действительно оказалась лучшим лекарством. Руфа провела безумный день на отделанной под старину кухне замка и спала всю дорогу домой в машине. Но ее работа была настоящим успехом, и она вновь испытала удовольствие от приготовления превосходной пищи. Она смогла оценить отличное качество шотландской говядины и лосося. Ее работодательница держала граусов – шотландских тетеревов (как она гордо сообщила Руфе) подвешенными до тех пор, пока личинки не выели в них все внутренности до самой шеи, и Руфа обнаружила их на полу в кладовой. Ее два раза вырвало, когда она потрошила птиц и вытаскивала из них свинцовые пули, однако в результате приготовленное ею блюдо получилось просто чудесным – нежным и ароматным. Она по-прежнему умела хорошо готовить и по-прежнему умела зарабатывать деньги. Ей нужно было зарабатывать больше. Своим рождением и жизнью она обязана всему остальному миру.
Перед Рождеством будет много званых обедов. Руфа не могла спокойно думать о празднике. Тоска по Мелизмейту становилась сильнее с каждым днем. Бродя по улицам города или по паркетным полам Национальной галереи Шотландии, она мысленно представляла себе, что скажет, когда позвонит Нэнси. Но так и не звонила ей. Нэнси заставит ее вернуться домой, и тогда ей придется встретиться с ними и осознать весь ужас того, что она сделала. Она не представляла себе, как сможет вернуться прежней Руфой. Им всем гораздо лучше без нее, Эдварду уж точно лучше, хотя иногда ей было даже немного стыдно оттого, что она очень сильно скучает по нему. Ребенок, который постепенно рос внутри нее, придавал ей мужество. Бывали дни, когда она чувствовала себя настолько сильной, что могла бы сразиться с целым миром ради своего ребенка. Она стала обещать себе, что вернется домой, когда ребенок родится. Это станет как бы паспортом, который поможет ей вновь обрести их расположение, думала она. Им придется простить меня, когда у меня будет ребенок.
Во время одной из прогулок она оказалась на узенькой улочке с множеством магазинов подержанных вещей, претендующих на художественность, и модных лавок. Там было кафе, куда она иногда заходила выпить чашку чая, – шумное место, где часами просиживали студенты университета. Руфа наблюдала за ними, поражаясь их молодости. Неужели Тристан был таким же молодым, когда она влюбилась в него?
«Я делала вид, что я так же молода, как он, – подумала она, – может быть, я старалась обрести юность, которой у меня не было».
На запотевшем окне кафе появилось объявление о том, что требуется повар. Руфа не могла упустить возможность получить постоянную работу. Она подала заявление о приеме на работу, сославшись на рекомендации Дианы Карстерс-Макинглис. После утомительной испытательной вечерней смены ее приняли. Ей приходилось готовить для студентов целые горы стовиз – очень вкусного блюда, представляющего собой мелко порубленную баранину, тушенную с нарезанным ломтиками картофелем и нарезанным кольцами луком. Работа была очень тяжелой, на кухне было страшно жарко, и у нее сильно отекали ноги. Днем, когда она была свободна, она могла только лежать на коротком диване в своей квартирке и читать потрепанные романы, купленные в букинистическом магазине на Старом рынке. Однако работа притупляла чувства и словно ускоряла течение времени. Дни теперь приобрели смысл и форму. Она подружилась с Эми, энергичной женщиной средних лет, владелицей кафе. Теперь вокруг нее были люди. Она стала немного меньше ненавидеть себя…
Руфа вдруг почувствовала острую режущую боль в животе, словно кто-то вонзил в нее несколько ножей. Она ощутила боль раньше, чем проснулась. Еще плохо соображая со сна, она подумала, что никогда прежде не испытывала таких жутких болей во время месячных. Но этого не может быть…
Она нащупала выключатель. Вся простыня под ней была залита кровью. Она смотрела на нее целую вечность, отказываясь поверить в то, что видела. Боль стала еще более сильной, словно кто-то повернул ножи внутри. Руфа издала дикий стон отчаяния.
Она еще не исправилась. Ее все еще наказывали. Она висела на самом краю мира, и больше не было абсолютно никакого оправдания ее существованию.
Глава тринадцатая
– Я думала о том, чтобы убрать стену между кухней и буфетной, – сказала Полли. – Чтобы сделать одну большую, теплую комнату, похожую на кухню в Мелизмейте, но почище и поаккуратнее. Я хотела бы воссоздать прежний дух этого дома.
Она подошла к столу, держа в руках белый будничный кофейник марки Уэджвуд, и налила ароматного черного кофе в его большую чашку с горячим молоком. Он что-то рассеянно пробормотал и с такой силой перевернул страницу «Гардиан», что смахнул на пол кусочек тоста, даже не заметив этого. Рэн не мог одновременно делать несколько вещей, а чтение «Гардиан» поглотило все его внимание.
Полли наклонилась поднять тост. Рим – в очередной раз напомнила она себе – был построен не за один день. Рэн не обращал внимания на то, что было вокруг него, и процесс великого обновления шел мучительно долго, но изменения уже были заметны. Она позволила себе смотреть на все это с оптимизмом. Его убогая кухня была теперь по крайней мере чистой. Стол был оттерт, появились новые стулья, фарфоровая посуда и кастрюли. Полли одержала безоговорочную победу над прежней хозяйкой, и сейчас, в этот холодный ноябрьский день, у них на кухне было тепло и уютно. Нужно будет не забыть разжечь заранее камин. В деревне они привыкли мерзнуть и видеть пар от своего дыхания за обедом. В отличие от Лондона здесь это вовсе не было признаком бедности.
Она продолжила намеренно веселым уверенным тоном, которым она старалась говорить каждый раз, когда ей необходимо было уговорить Рэна.
– И раз уж мы об этом заговорили, нам действительно следует убрать стену между общей комнатой и тем, что ты так мило называешь гостиной.
Рэн, сосредоточенно уткнувшийся в газету, машинально допил кофе и стал ковырять концом серебряной чайной ложки в ухе.
– Когда-то это, наверное, была настоящая гостиная, – сказала Полли. – Это будет большая гостиная. Я думаю, в ней должно быть много света, что характерно для таких домов в раннем георгианском стиле, как наш. – Она вздохнула. – Если бы у меня была волшебная палочка, я бы сделала так, чтобы все было готово уже к сегодняшнему вечеру. Я сделала все, что смогла, но это все еще кошмар для хозяйки дома. Туалет внизу просто в ужасном состоянии. Это еще одно, чем необходимо заняться до наступления зимы. – Она села за стол напротив него, выжидающе сложив руки на столе.
Рэн взглянул на нее.
– Хм-м?..
– Я говорю о туалете внизу.
– Он что, опять засорился?
Полли снова вздохнула.
– Нужны новая раковина, новый унитаз, новая дверь и эта великолепная темно-зеленая краска, которую делает Джон Оливер. И мне еще нужно решить, подойдут ли туда гравюры, изображающие сцены охоты восемнадцатого века; я пока сомневаюсь, не могу понять: классический стиль – не слишком ли это банально и избито?
Рассеянно-непонимающее выражение исчезло с лица Рэна.
– Послушай, Полл, это будет стоить чертовски дорого.
Она улыбнулась, отпив кофе и наслаждаясь созданной ею безмятежной картиной.
– Я понимаю, это огромный проект, но его можно осуществлять поэтапно. Я могла бы воспользоваться услугами фирмы Бикерстафф. Их услуги очень дороги, но они стоят того – так сказала мне бедняжка Руфа всего за несколько дней до того, как сбежала от мужа.
Рэн не был готов к тому, чтобы перейти к разговору о Руфе.
– Это будет стоить огромных денег, – повторил он. – В его лучистых глазах появился упрямый блеск.
Полли проговорила ласковым голосом:
– О, дорогой, тебе не стоит беспокоиться об этом. Я не Кристина Онассис, но достаточно обеспечена, чтобы позволить себе немного перестроить этот дом. Я рассматриваю это как вложение в будущее.
– Но это твои деньги, – сказал Рэн. – Я не могу позволить тебе тратить свои деньги на мой дом.
Полли прошептала:
– Это нашиденьги. И наш дом.
Его безупречные брови угрожающе сошлись вместе.
– Если хочешь знать правду, я не хочу больше никаких изменений. Мне нравится все как есть.
– Ты говоришь глупости, – начала сердиться Полли. Ей уже трудно было сохранять спокойный и беззаботный тон. – Не может же тебе нравиться весь этот беспорядок.
– Мне нужна гостиная для медитации.
– Ты сможешь медитировать в новой гостиной.
– Почему ты хочешь снести все мои стены? – жалобно спросил Рэн. – Это мой дом!
Свадебное платье Полли все еще висело в синем защитном мешке для перевозки трупов на дверце шкафа. Она не думала, что должна напоминать ему о таком очевидном факте – о том, что это и ее дом тоже. Она улыбнулась, глядя в его божественные глаза. – Милый, честно говоря, я не собираюсь разрушать твой дом. Я знаю, что без конца твержу о новом оформлении интерьера. Я просто очень волнуюсь насчет сегодняшнего вечера.
– Сегодняшнего вечера? – с невинным видом переспросил Рэн.
Она снисходительно рассмеялась.
– Ты забыл, не так ли? Сегодня я устраиваю обед для Хьюго, Джастин и родителей Хьюго.
– О, хорошо…
– Признаюсь, что я всегда очень нервничаю, когда готовлюсь к приему гостей. Мне так давно не приходилось готовить праздничный обед, я бы с удовольствием снова пригласила бедняжку Руфу, если бы только она не вышла замуж за деньги, а потом не сбежала со своим любовником и не бросила это занятие. Я не знаю больше никого, кому бы я могла доверить этих фазанов.
Рэн сложил газету. С видом человека, приготовившегося к расстрелу, он проговорил:
– Дело в том, что, мне действительно очень жаль, меня здесь не будет.
В воздухе повисла тишина. Губы Полли побелели и сжались от ярости. Этот званый обед был необходим ей для того, чтобы познакомиться с местным обществом. Жизнь в деревне обязывает поддерживать отношения с нужными соседями; к сожалению, покойный отец Рэна об этом не побеспокоился. Родители Хьюго были крупными землевладельцами и весьма заметными фигурами в этом районе Глостершира. Как смеет Рэн вести себя так, словно он впервые слышит о сегодняшнем званом обеде, когда она уже несколько недель мучается над составлением меню.
– Конечно же, ты будешь здесь, – сказала она. – Где еще ты можешь быть?
Он смотрел на нее с несчастным видом.
– Дело в том, что сегодня пятое ноября.
– И…
– Извини, что я забыл сказать тебе, но Нэнси пригласила нескольких человек на праздник с фейерверками.
«Проклятая Нэнси, – раздраженно подумала Полли, – почему она не может уехать обратно в Лондон?»
– Ну, я думаю, она поймет, если ты скажешь, что не можешь прийти.
– Я должен быть там, – проговорил Рэн. – Я обещал Линнет.
– Но ты был там только два дня назад, на ее дне рождения. Я думаю, что для разнообразия ты бы мог уделить немного внимания и мне. – Полли замолчала; она знала, что не стоит ныть и жаловаться. – В конце концов, я проделала весь этот путь в Лондон за этим розовым велосипедом.
– Нет, я не могу подвести их, – торжественно произнес Рэн. – Нэнси организовала этот праздник специально для того, чтобы развеселить Линнет.
– Она показалась мне достаточно веселой.
– Она скучает по Руфе.
– Ради Бога! – резко оборвала его Полли. – Ты вечно несешься в Мелизмейт. Ты практически живешь там. Я бы хотела, чтобы ты, наконец, понял, что ты больше не принадлежишь к семейству Хейсти. Ты выглядишь ужасно глупо, продолжая крутиться возле них.
– Я лучше буду крутиться возле них, чем возле этого болвана Хьюго, – с жаром выпалил Рэн.
– О, я прекрасно понимаю, в чем тут дело: ты снова одержим Лидией.
– Я не одержим. – Это было его больное место.
– Только потому, что она стала петь в хоре и у нее появилась собственная жизнь…
– Дело вовсе не в Лидии.
– Я думаю, что должна пойти на компромисс, – ледяным тоном проговорила Полли. – Моя мама всегда говорит, что это основа семейного счастья. Раз уж ты обещал, то покажись там ненадолго, я думаю, праздник начнется рано из-за Линнет. Но тебе придется уйти не позднее семи часов. И пожалуйста, не надевай туда свой новый костюм, ты наденешь его, когда вернешься домой.
– Я не собираюсь возвращаться домой, – Рэн был непреклонен, как никогда. – Я останусь там до конца. Я уже купил бенгальские огни.
– Ты будешь дома в семь часов! – рассвирепела Полли. – Я пригласила д'Аламберов в гости к нам как к семейной паре. Я сказала им, пока неофициально, что скоро у нас будет свадьба. Если тебя не будет здесь, это будет выглядеть просто ужасно.
– Какая, к черту, свадьба! – заорал Рэн. – Тебе следовало бы сначала сказать об этом мне, прежде чем всем вокруг. Разве я согласился?
Она встала – ее просто трясло от ярости.
– Каждый раз, когда я делаю то, что тебе не нравится, ты пытаешься разрушить все, делая вид, что мы не собираемся пожениться. Ты ведешь себя как ребенок, который пытается вызвать к себе жалость. Зачем бы я стала тратить столько денег?
– Я уже говорил тебе: мне не нужны твои деньги!
– Какие мы гордые и благородные! Я жду тебя здесь к семи часам. Если ты опоздаешь хоть на минуту, будешь спать на диване. – Полли собиралась величественно удалиться, сильно хлопнув дверью, но Рэн разрушил все ее планы, вскочив со стула и раскидав во все стороны кусочки тоста.
– Я вернусь домой когда захочу! Этот вечер принадлежит Линнет – ты вечно пытаешься встать между нами!
Он первым вылетел из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что свадебное платье Полли подпрыгнуло в своем пластиковом саване.
* * *
Нэнси принесла тарелки с пирожками с мясом на двор у конюшни, где Роджер развел костер. От трехметровой стены оранжевого пламени во все стороны летели искры, как пули снайпера. На столе были выставлены напитки и легкие закуски. Все, казалось, шло отлично, но у Нэнси еще были какие-то сомнения. Дело было не только в том, что все вокруг знали о том, какая история произошла с Руфой, – это был первый вечер, который она организовала сама.
Она остановилась на мгновение, скованная приступом острой тоски по Руфе. С тех пор как Эдвард привез новость из Оксфорда, Нэнси пролила целые реки слез. Где, в самом деле, может скрываться эта дурочка? Роза утверждала, что Руфа никуда не денется и через несколько дней вернется домой, но Нэнси гораздо лучше знала свою сестру. Она могла быть ужасно упрямой. Она в большей степени, чем все остальные в семье, могла испытывать чувство стыда – Руфа ни за что не посмотрит им в глаза, пока не сможет посмотреть в глаза самой себе. Она скорее умрет, чем вернется домой.
Нэнси прорыдала всю ночь на плече Рошана, представляя себе сестру в полном одиночестве. Она примчалась в Мелизмейт и настояла на том, чтобы обратиться в полицию. Однако Руфа была взрослым человеком, и полиция в данном случае ничего не могла сделать. Их единственной надеждой был Эдвард. Примерно через неделю после того, как пришла открытка из Дарема, Эдвард обнаружил, что Руфа снимала деньги с кредитной карточки в Эдинбурге. Сейчас он ищет ее, и, как только найдет, немедленно сообщит им. Нэнси любила его за то, что он любит Руфу. Она просто не представляла, как она могла бы справиться со своим беспокойством, если бы не знала, что Эдвард занимается поиском Руфы.
Этот вечер был попыткой прогнать страх. Они все были очень напуганы. Настоящий Мужчина всегда именно так реагировал на любую беду – устраивал праздник, и сейчас они пытались вызвать его дух. Нэнси была потрясена тем количеством работы, которую ей нужно было проделать, – всех обзвонить, все купить, все нарезать и приготовить. Обычно все это делала Руфа, умудряясь при этом выглядеть так, словно это доставляло ей удовольствие. Она была просто волшебницей!
Но я, подумала Нэнси, должна все организовать по-своему.
