Текст книги "Брачные игры"
Автор книги: Кейт Сандерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
– Ты говорил ей, что я некрасивая?
– Тристан будет поражен моей гибкостью. Он думал, что я уже вышел в тираж.
Руфа перестала смеяться.
– Итак, мы ожидаем еще и ее сына. Я думаю, мне следует приготовить для них постели.
– Как хорошо, что ты не сердишься, – сказал Эдвард.
– Я знаю.
– Я очень тебе благодарен. Я объясню Розе, что это моя вина.
– Не беспокойся, мама все поймет. Они придут в другой раз.
– Наверняка возникнет разговор о деньгах. – Эдвард выпустил ее из своих объятий, еще раз нежно поцеловав. – Но Тристан вряд ли ее поддержит – он хороший мальчик. А Пру слишком хорошо воспитана, чтобы устраивать сцены.
Разгоряченная его объятиями, Руфа промолвила:
– Слава Богу, что хоть кто-то хорошо воспитан. Все остальные, очевидно, только и делали, что устраивали театральные сцены на протяжении последних недель. Почему перемены происходят так сразу?
* * *
Полли вывалила содержимое ящика для столовых приборов на поцарапанную поверхность кухонного стола. Вилки и ножи имели просто отвратительный вид, все были покрыты пятнами и погнуты. Их нужно выбросить в ту же кучу мусора у черного хода. Ей придется избавиться еще от массы вещей, прежде чем она сможет распаковать свои безукоризненно чистые кухонные принадлежности. Сейчас, когда Рэн увез свою дочь, она может, наконец, спокойно разобраться в шкафах.
Все это придется выкинуть. Конечно, на кухне деревенского дома могут быть какие-то старые вещи, но, во всяком случае, они должны быть хорошими. Здесь же все было низкопробным, грязным, погнутым и с вмятинами. Они могли бы пожить некоторое время в гостинице, пока ферма Семпл не будет очищена от всего этого хлама. Полли не настолько была ослеплена любовью, чтобы не заметить небольшую симпатичную гостиницу в ближайшем городке, где проходят базары.
Это было бы хорошо еще и потому, что позволило бы на время убрать ребенка до тех пор, пока Полли не решит, как с ней обращаться. Дети – это такая загадка. Что можно делать с ними целый день, если нет няни? Возможно, им понадобится домработница, если девочка будет часто здесь бывать. Линнет постоянно липнет к Рэну, а на Полли смотрит волком. Она не дает им побыть вдвоем.
Полли пока не говорила на эту тему с Рэном. Для этого просто не было времени. Оставшись наедине, они сразу же кидаются в объятия друг друга. Полли вздохнула и с удовольствием потянулась. Жара делала их страсть еще более бурной. Каждую ночь они лежали обнаженные под тонкой простыней, мокрые и пахнущие потом. Полли, которая всегда считала, что нет ничего более не свойственного джентльмену, чем пот, обожала слизывать блестящие капельки соленой влаги с гладкой кожи Рэна. В темноте комнаты, залитой лунным светом, Рэн раздвигал ее ноги. Пружины старого неровного матраса издавали ужасный скрип, когда он овладевал ею. Они превращались в единое целое в безумном наслаждении, которое, казалось, продолжалось часами.
Свадьба Руфы была в субботу. В понедельник Полли бесстыдно заявила Берри, что едет в Питерсфилд к родителям. Бедный Берри решил, что ее поездка связана с их предстоящей свадьбой, и благодарно поцеловал ее на прощанье.
Полли отправилась прямо на ферму Семпл, совершенно не заботясь о том, что кто-то может ее увидеть. Рэн ждал ее, они договорились о встрече еще у Руфы. Через несколько минут они уже занимались любовью на старом скрипучем диване, пропахшем собаками. Это было ее второе рождение. Тогда Полли едва заметила царившие в доме нищету и убожество. Она была опьянена необычной красотой Рэна. Конечно, она обратила внимание на его ужасную одежду и весьма странные убеждения, но в тот момент это не имело никакого значения. Он был невинным младенцем, ангелом. Одежду можно сменить, а его убеждения достойны обожания. Полли вся светилась от радости, словно ей удалось сбросить старую кожу.
Потом они, держась за руки, отправились по тропинке к тому месту, где она оставила свою машину. Все закончилось тем, что они вновь занялись любовью на траве под огромной желтой луной с синими прожилками. Его громкие стоны сливались с криками лис и филинов. После этого он плакал горькими слезами и умолял ее остаться с ним навсегда. Она была той женщиной, которую он искал всю жизнь. Без нее он не сможет жить. Во время своего второго визита Полли уже точно знала, что никогда не покинет его.
Теперь ей предстояло сообщить Берри, что их свадьба не состоится. Это было ужасно, но она действовала так же рационально, как действовала всегда. Она выбрала для разговора пятницу, чтобы Берри не пришлось идти на работу с разбитым сердцем. До его прихода она позвонила в одну из лучших фирм и заказала грузчиков на утро понедельника. Днем она позавтракала с Джимми Пеллью и отказалась от работы в галерее.
К тому времени, когда Полли услышала свист Берри за дверью, она уже уволила уборщицу, позвонила агенту по продаже недвижимости – ей надо было выставить квартиру на продажу, – а также договорилась с Хэрродами о том, чтобы оставить у них на время громоздкие вещи. Не осознавая этого, Берри лишился своего дома еще до того, как повернул ключ в замке.
Воспоминание об этой сцене было очень болезненным для Полли. Она усадила беднягу Берри на диван и дала ему бокал коньяка. Она объяснила ему – глядя прямо в его потрясенные карие глаза, – что ее второе рождение ни в коем случае не бросает тень на него. Ей очень жаль, но страсть сильнее ее.
Берри был, конечно, расстроен, но (об этом Полли отказывалась говорить), по ее мнению, недостаточно сильно. Он не плакал и не умолял ее остаться. Он усиленно – слишком усиленно? – демонстрировал ей свою готовность помочь. Конечно, это было вполне в его духе, поскольку он добрый и заботливый, но все же… Потом Полли пошла приготовить чай. Берри позвонил своей сестре и спросил ее, не согласится ли она приютить его в своей квартире в Клэпхеме. Он старался держать трубку подальше от уха, потому что из нее доносились такие громкие звуки, что могли бы разбудить и мертвого. Слава Богу, что все это уже позади.
На выходные Полли уехала домой в Питерсфилд, чтобы сообщить новость родителям и дать Берри возможность вывезти свои вещи. Ее мать была потрясена, но всего больше она сожалела о деньгах, потраченных на свадебные приглашения, роскошные цветы и марочное шампанское. Каждый раз, когда она вспоминала о подарках, которые необходимо будет вернуть, она поднималась в спальню и ложилась в постель.
Ее отец, напротив, был обрадован новостью. Он несколько раз упомянул о том, как он рад, что ему не пришлось раскошелиться на кожаную сумку мехом наружу, – необходимый аксессуар костюма шотландского горца – он никогда особо не любил надевать национальную одежду. Эти неприятные моменты тоже теперь в прошлом. С тех пор Полли постоянно находилась на ферме Семпл, все глубже и глубже погружаясь в бездонное море любви.
Страсть не изменила ее характера. Рэн делал вид, что занимается «работой», – например, он отвозил на рынок поздние сливы и беспорядочно копал на участке, где рос лук. Любовь не могла скрыть от Полли тот факт, что он никуда не годный фермер, но он непременно изменится к лучшему. В те часы, когда его не было дома, Полли строила планы на будущее.
Этот дом в георгианском стиле был прелестным. Он станет еще лучше, после того как она родит Рэну детей, и когда сдохнут эти две вонючие собаки.
Это был долгосрочный проект. Полли любила решать сложные задачи. Напевая себе под нос, она с жутким грохотом вывалила стопку его тарелок на мусорную кучу, намереваясь открыть коробку с глиняной посудой. Она не сразу заметила изящную фигурку в дверях. Полли подняла голову и после несколько затянувшейся паузы произнесла:
– О, привет.
Лидия, которая казалась еще более похожей на маленькую девочку, чем всегда, в цветастом хлопчатобумажном платье и сандалетах, стояла в дверях, прикрыв рот дрожащей рукой. Женщины изучающе рассматривали друг друга. Полли решила, что неумение преподнести себя сводит практически на нет волнующую красоту Лидии.
Она аккуратно поставила на стол стопку бульонных чашек.
– Мне очень жаль, что вам не удалось застать Линнет. Рэн отвез ее к Руфе.
– Я пришла, чтобы увидеть вас, – сказала Лидия. Она произнесла это тихим запинающимся голосом.
– Я понимаю, – осторожно проговорила Полли. В этой ситуации разумнее всего быть максимально любезной, подумала она. – Ну, вот она я.
– Зачем, зачем вы разбили желтые тарелки?
Это был странный вопрос, но Полли неприятно было думать, что ее видели весело напевающей и разбивающей тарелки.
– Они все были с зазубринами и щербинками.
– Они достались нам от матери Рэна, – трагическим голосом произнесла Лидия. Все, что она говорила, звучало трагически.
– В самом деле? – спросила Полли. – Но на них была надпись Hotel Dinnerware Ltd.(Обеденная посуда для отелей.) Я не думала, что они представляют собой фамильную ценность.
– Она купила их, когда мы поженились.
– О… – Что, в конце концов, она рассчитывала услышать в ответ? Выражение сочувствия в связи с тем, что не удалось сохранить фамильную ценность?
– Могу я их взять, раз уж вы все равно их выбросили?
– Думаю, да. Конечно, можете. – Полли растерялась. – Я не спрашивала Рэна, но я не намерена оставлять их, – честно говоря, я терпеть не могу такой рисунок. Я найду для вас коробку.
Пока ей было неясно, чего следует ожидать от Лидии, – враждебности или дружелюбного отношения. С этой семьей никогда не знаешь заранее, чего ожидать.
Лидия спросила:
– Вам придется вернуть все подарки назад, раз ваша свадьба не состоялась?
Полли улыбнулась, но этот вопрос привел ее в ярость. Эта женщина была умнее, чем казалась, иначе она бы не задала столь болезненный вопрос.
– Естественно, некоторые подарки я отправлю обратно. – Она вспомнила соусник от члена королевской семьи, ящик для хранения столового серебра от тети и дяди Берри. – Но некоторым я напишу и объясню ситуацию. Возможно, они захотят, чтобы я оставила подарки себе.
Лидия уставилась на нее, пытаясь осмыслить ее слова о «ситуации».
– Это не ваша вина, – произнесла она. – Я не хочу обвинять вас. Вы не могли не влюбиться в Рэна. Но не думайте, что он любит вас так же, как вы его.
Теперь Полли точно знала, как ей следует вести себя. Ее тон был сочувствующим и терпеливым.
– Сядьте, Лидия. Рэн предупреждал меня о том, что может произойти нечто подобное. Он сказал, что вы никак не можете смириться с разводом.
Лидия сжала кулаки.
– Никакого развода не было.
– Это просто глупо с вашей стороны, вам не кажется? Конечно же, развод был.
– Есть только бумажка и больше ничего. От этого я не перестала быть женой Рэна. Я думаю, вам следует вернуться в Лондон, пока он не разбил ваше сердце окончательно.
– Перестаньте! – резко оборвала ее Полли. – Никто не собирается разбивать мое сердце. У вас просто истерика.
– Нет!
– Я очень сожалею, Лидия. Я думаю, это – симптомы скрытой депрессии, вам необходима помощь специалиста. Но факты таковы, что Рэн полюбил меня. Он сказал мне, что не может жить без меня. – Голос Полли звучал очень уверенно. – Он говорит, что умрет без меня.
– Он это всем говорит.
– Чепуха! Вы знаете, что со мной у него все по-другому, иначе вы бы не пришли сюда. Я думаю, мне следует чувствовать себя польщенной.
– Садовая дорожка может быть длинной, но когда-нибудь вы пройдете ее до конца.
Полли была по горло сыта этой сумасшедшей и ее афористическими высказываниями.
– Нет, на этот раз все действительно по-другому, и вам лучше смириться с этим. – Она указала на пластиковый пакет, висевший на дверце шкафа. – Видите это? Здесь мое свадебное платье. Я привезла его с собой, потому что мы с Рэном собираемся пожениться.
Лидия вздрогнула, будто Полли дала ей пощечину.
– Он что, сделал вам предложение?
– Да.
– Вы лжете!
Полли действительно солгала. Она просто вынуждена была сделать это. Какое, черт возьми, это имеет значение, предлагал ей Рэн выйти за него замуж или нет? Он видел свадебное платье. Для чего еще она могла привезти его сюда?
– Я изо всех сил старалась быть вежливой с вами, потому что вы мать дочери Рэна. Но сейчас, я думаю, вам лучше уйти. Этот дом больше не ваш.
– Не мой, но и не ваш! – Голубые глаза Лидии наполнились слезами, но ее голос был громким и твердым. – Ни сейчас и никогда! Вы не выйдете замуж за Рэна!
Глава вторая
Руфа закрыла за собой дверь кухни и набрала номер Уэнди. Нэнси ответила почти сразу же – она каким-то шестым чувством определяла, что звонит Руфа.
– Нэнс, привет. Это я.
– Дорогая, я надеялась, что ты позвонишь. Как у тебя дела?
– Прекрасно. На самом деле. Мне просто захотелось поговорить с нормальным человеком, который не станет взвешивать каждое сказанное мною слово.
Нэнси тихо засмеялась.
– С тобой все в порядке?
– Более или менее. Я готовлю ей кофе. – Руфа, прижав трубку к плечу, ловко расставляла старинный бело-золотистый кофейный сервиз прежней миссис Рекалвер. Ее стремление к совершенству с каждым днем все усиливалось. – Умоляю, расскажи мне, что происходит в обычной нерафинированной жизни.
– Со вчерашнего дня основные новости не изменились, – сообщила Нэнси. – Кроме того, что Тигр умоляет Рошана поселиться вместе с ним.
– А он не хочет? Почему? Он ведь обожает этого увальня, разве нет?
– Это проблема выхода в свет, – сказала Нэнси. – Он страшно боится, что информация об этом попадет в газеты. Ты же знаешь, как Тигр любит выставлять свою личность напоказ.
Руфа насыпала кофе в кофейник.
– Попроси Рошана позвонить мне. Желательно рано утром. Конечно, он может позвонить в любое время, но боюсь, я не смогу откровенно отвечать на его вопросы.
Нэнси вздохнула:
– Ему тоже приходится следить за тем, что он говорит, когда Тигр крутится рядом. Этот увалень сразу начинает ревновать и плакать.
– Боже мой… Но мы не можем оба говорить с помощью кода. Передай ему, что я позвоню, когда Пруденс уедет. – Она открыла коробку дорогого шоколадного печенья – главным образом для того, чтобы красиво сервировать стол, потому что Пруденс не ела практически ничего, кроме приготовленного на пару шпината, – и ловко разложила его на фарфоровой тарелке.
– Когда она уезжает? – поинтересовалась Нэнси.
Руфа понизила голос до шепота, хотя от гостиной ее отделяли коридор и две закрытые двери.
– Не раньше вторника.
– Почему ты терпишь ее? Ведь это обязанность Эдварда.
– Он старается изо всех сил, но он так занят. – Руфа не добавила, что из-за царственного присутствия Пруденс он предпочитает часами торчать в своем офисе. Было множество причин, по которым она не могла сказать об этом Нэнси. – Она вовсе не такая плохая, а Тристан – очаровательный мальчик. Но она заставляет меня понять, как много значит простота Уэнди. Передай им всем, что я их люблю.
– У тебя на самом деле все в порядке? – спросила Нэнси.
– Я же сказала тебе, что у меня все хорошо. Как у тебя дела? Ты видела Берри в последнее время? Заметно, что он переживает?
Она услышала тяжелый вздох Нэнси.
– Он уехал во Франкфурт. Ему там предложили место, и он теперь не скоро вернется сюда.
– Тебе следует поехать за ним, – сказала Руфа более твердо, переведя разговор на любимую тему Нэнси. – Найдешь работу в каком-нибудь пивном погребке.
– Не подстрекай меня к идиотским поступкам, – произнесла Нэнси убитым голосом. – Я должна признать, что проиграла. Первый приличный человек встретился на моем пути, и я его отпугнула. Теперь я выбыла из Брачной игры.
– Чепуха, – ободряюще произнесла Руфа. – Жди, и он вернется. О Господи, чайник – мне пора. Поговорим завтра?
– Ру, подожди! В чем дело? Я чувствую, у вас что-то не так.
Все не так. Косые взгляды, намеки, с трудом скрываемое раздражение… Руфа не могла объяснить этого Нэнси.
– У нас все хорошо, – ответила она, – пока. – И повесила трубку.
Она посмотрела в окно на цветущие изгороди. Снаружи все было таким прелестным, но здесь, в доме, стояла гнетущая тишина. Руфа не могла выразить свое беспокойство словами. Оно было скрыто глубоко под толстым слоем приличий.
Эдвард ушел в себя, как он делал всегда, когда его что-то тревожило. Он не мог спать. Он лежал неподвижно рядом с Руфой, и она чувствовала, что он весь напряжен, словно наэлектризован. Прошлой ночью она почувствовала, что он встает с постели. Она ждала его двадцать минут. Потом ей вдруг захотелось узнать, где он. Она встала и нашла его на кухне. Эдвард слушал Всемирную службу новостей. Он раздраженно обернулся, когда услышал, что она вошла, потом извинился и сказал, что просто очень обеспокоен.
Но Руфу не удовлетворил его ответ. Когда Эдвард говорил, что он обеспокоен, подразумевалось, что это связано с военными преступлениями. Но сейчас она была уверена, что дело совсем в другом. Она чувствовала, что это связано с его отношениями с Пруденс, но не могла понять, в чем там дело, будто смотрела фильм с середины.
Она подошла с подносом к гостиной и с раздражением поймала себя на мысли о том, следует ли ей постучать в дверь. Это был ее собственный дом – почему же она вела себя как прислуга?
«Возможно, потому, – вдруг подумала она, – что ко мне так относятся».
Пруденс, в белой полотняной сорочке и серых брюках, лежала на диване, листая журнал «Вог». На ее лице был скромный, но безупречный макияж, она, судя по всему, чувствовала себя легко и непринужденно. С обложки журнала смотрело лицо Селены. Она выглядела очень эффектно на темном фоне. Матовая розовато-лиловая помада на ее губах придала ее изящным чертам завершенную красоту. Глаза Селены, наполовину скрытые бедром Пруденс, усиливали ощущение реальности, висящей на волоске.
По какой-то причине Пруденс была раздражена тем, что фотография сестры Руфы была на обложке. Журнал лежал в гостиной уже два дня, и каждый раз, когда о нем упоминали, Пруденс говорила колкости. Несколько раз, когда атмосфера становилась невыносимой, Руфа специально упоминала о нем. Она не знала, почему между ними шла война и почему она была вовлечена в нее, но инстинктивно пыталась найти оружие.
Пруденс было далеко за сорок, но она не выглядела на свой возраст. Она была очень красива, и эта красота искусно поддерживалась на протяжении последних тридцати лет. Она была подтянутой и загорелой, ее глаза блестели, и она вполне допускала определенную дерзость в общении с мужчинами. Недавно она развелась со своим четвертым мужем.
Эдвард рассказывал, что Пру и Элис воспитывались по-разному. Отец Элис соблазнил экономку. Разумеется, он не женился на ней, но уделял много внимания побочной дочери, Пруденс. Возможно, он и хотел разделить единокровных сестер, но ему не удалось этого достичь. Элис и Пруденс прижались друг к другу, чтобы согреться. Они защищали друг друга во время частых любовных приключений отца, объединив силы для того, чтобы никто из них не чувствовал себя брошенным и несчастным. Они делились друг с другом деньгами. Они проводили вместе каникулы. Это была странная ситуация, и Эдварду до сих пор было неприятно говорить об этом. Он просто обрисовал ее Руфе в общих чертах, чтобы ей было понятно, почему Пруденс и Элис все-таки получились разными.
Элис была тихой и застенчивой. Она любила Эдварда просто так, как действительно близкого ей человека. Пруденс, которая совершенно не стеснялась тратить деньги своего отца, выбрала для себя экстравагантный стиль жизни.
Руфа не понимала, почему эта женщина должна жить у них, пока приводят в порядок ее лондонскую квартиру после небольшого, насколько она поняла, пожара, когда у нее есть прекрасные квартиры в Париже и Нью-Йорке.
– Как мило! – воскликнула наконец Пруденс. – Ты очень любезна. Представляю, какие неудобства я вам создаю.
– Вовсе нет. – Руфа поставила поднос на низенький столик и наклонилась, чтобы разлить кофе. Она не хотела садиться на диван рядом с Пруденс.
– Кофейный сервиз Сильвии. Я не видела его уже много лет. Это сливки? Да, пожалуйста, налей мне немного.
Сильвия – это старая миссис Рекалвер. Руфа подала Пруденс чашку кофе. Пруденс отметила:
– Ммм, ты все делаешь безукоризненно. Ты просто образцовая жена. Неудивительно, что Эдвард безумно влюбился в тебя. Путь к сердцу мужчины… сама понимаешь.
Руфа улыбнулась:
– Он ест все, что перед ним поставят. Я думаю, что его совершенно не волнуют кулинарные изыски.
– О, это волнует всех мужчин. Я вижу, что жизнь с тобой его вполне устраивает, – я говорила тебе, что он выглядит великолепно?
– Да.
Пруденс говорила об этом не реже, чем дважды в день. Она продолжила:
– Ты заслуживаешь медали за то, что заставила его сбрить эту ужасную бороду.
– Я здесь совершенно ни при чем.
– Ну конечно! Все дело именно в тебе. Он хотел произвести впечатление на молодую красивую женщину. В его возрасте мужчины начинают паниковать из-за утраченной молодости.
– Эдвард совсем не старый. – Руфа терялась, когда речь заходила о разнице в восемнадцать лет, которую Пруденс всегда старалась представить как зияющую пропасть.
– О Боже мой, конечно, нет, – сказала Пруденс с коротким смешком. – Если он старый, то что, черт возьми, говорить обо мне? Но такой красивый мужчина должен стремиться наверстать упущенное время.
Руфа предложила:
– Бери печенье.
– Нет, спасибо. Мне пришлось почти отказаться от пищи девятнадцать лет назад. Я даже не хочу вспоминать, какой толстой я была, когда родила Трисса. Кстати, ты его видела сегодня утром?
– Я думаю, он отправился на прогулку, – ответила Руфа.
Пруденс улыбнулась.
– Хорошо. Он вновь открывает для себя активную жизнь после того, как несколько лет провел в затемненной комнате. Кстати, не напомнить ли мне Эдварду о том, что мы собирались с ним позавтракать вместе?
– Нет, он не забыл.
Эдвард жаловался Руфе сегодня утром, что Пруденс уже достала его с этими завтраками наедине. Он сказал, что, если она еще раз намекнет о деньгах, он свернет ей шею. Руфе очень понравилась эта мысль.
– Он выглядит расстроенным… – задумчиво проговорила Пруденс. – Совсем не так, как, на мой взгляд, должен выглядеть мужчина, только что вернувшийся из свадебного путешествия. Надеюсь, у него все в порядке?
– У него все прекрасно, – запинаясь, пробормотала Руфа.
– Ты знаешь, – на лице Пруденс появилась кошачья улыбка, – я могу поговорить с ним откровенно. Мне всегда удавалось вызвать его на откровенный разговор.
Руфа постаралась вежливо заверить ее в том, что Эдвард и с ней не бывает скрытным.
– Он обычно замыкается, когда в доме посторонние.
Пруденс и не подумала принять это на свой счет.
– Да, ему, наверное, трудно привыкнуть к твоему присутствию, ведь он так долго жил один. Бедняга не любит показывать свои чувства. Все это очень напоминает мне, каким он был после смерти Элис, но ты, вероятно, этого не помнишь.
– Думаю, что нет.
Прищурившись, она внимательно посмотрела на Руфу.
– Ну да, ты ведь тогда была еще ребенком.
– Мне было одиннадцать лет.
– Тебе, наверное, нелегко жить в тени твоей предшественницы. Особенно когда все знают, каким счастливым был их брак.
– Эдвард редко говорит о ней.
– Беда этого брака в том, – сказала Пруденс, – что он навсегда испортил Эдварда.
– Что ты имеешь в виду? – Руфа не ожидала этого.
– Я думаю, Элис забрала все лучшее, что было в нем, с собой. Он утратил способность любить. Что-то перегорело в нем. Тебе не кажется, что иногда он бывает слишком холодным и бесчувственным?
Руфа наклонила голову, сделав вид, что передвигает приборы на подносе.
Пруденс приняла ее молчание за согласие.
– Я полагаю, он рассказывал тебе о наших с ним отношениях? Конечно, ведь правда для него превыше всего. Я всегда знала: чтобы добиться от него хоть какой-то реакции, нужно растоптать его чувства. Со мной у него ничего не вышло, потому что мне нужно было больше тепла. Если хочешь, больше страсти. Я полагаю, что он был страстным с Элис. Хотя она никогда не поверяла мне свои тайны – она была такой же замкнутой, как он. – Улыбнувшись, она скрестила свои длинные ноги и решила сменить тему. – При этом, заметь, они оба были значительно менее сдержанными с Тристаном. Он обожал бывать здесь, когда был маленьким, и до сих пор боготворит Эдварда. Когда меня не было в стране, я обычно просила Эдварда навестить Тристана в пансионе, – честно говоря, я терпеть не могу эти вещи, а Эдвард принадлежит к тому типу людей, которые свободно могут общаться и с воспитателями, и с директором пансиона. Я никогда этого не умела.
Она сделала паузу, чтобы Руфа усвоила: Эдвард фактически заменил отца ее сыну, стал главой ее семьи. Руфа уже слышала это. Она подумала: какой же надо быть коровой, чтобы посылать кого-то навестить единственного сына в пансионе!
– Так забавно видеть внезапную любовь Тристана к сельской местности. Я отправила его в школу в самой глуши, и он постоянно жаловался на это. А сейчас он просит меня разрешить ему остаться здесь до начала занятий. Как ты думаешь, Эдвард не будет возражать?
– Нет, конечно, нет. Он будет только рад. – Руфа могла сказать это с абсолютной уверенностью. Эдвард очень любил Тристана. Сейчас ему было уже девятнадцать лет, и он учился в Оксфорде. – Но разве ты не будешь скучать по нему?
– Нет, если он опять будет хандрить.
– Вот уж не поверю, что такой жизнерадостный мальчик может хандрить!
Пруденс промолвила:
– Придется поверить. – Она пригубила кофе и сделала паузу, чтобы Руфа могла подумать о возможном значении ее слов. – Все свои вспышки раздражения он оставляет для меня. Ты поймешь, о чем я говорю, когда у тебя самой будет ребенок.
Руфа ощущала себя совершенно раздавленной. Ей казалось, что Пруденс знает, что они с Эдвардом занимались любовью всего один раз.
– Полагаю, что это произойдет достаточно скоро, – продолжила Пруденс. – Очевидно, именно поэтому Эдвард так спешил жениться. Советую тебе поторопиться с этим.
– Почему ты не рожала больше? – Руфа спросила это без всякого умысла, но тут же поняла, что попала в цель, напомнив Пруденс о разнице в возрасте.
Пруденс натянуто рассмеялась.
– Спасибо, мне вполне хватило Тристана. Когда у тебя найдется пара свободных часов, я тебе расскажу об ужасных отношениях с его отцом. – Она взяла печенье, посмотрела на него и положила обратно на тарелку. – Первый развод самый ужасный. Я бы не пережила его без Эдварда.
У нее были голубые глаза миндалевидной формы. Слишком маленькие, по мнению Руфы. Возможно, поэтому ее взгляд был таким жестким. Мысленно она умоляла Пруденс перестать откровенничать с ней.
Но от нее не так-то просто было отделаться. Она совершала ловкие маневры, готовясь к тому, чтобы вести огонь под флагом откровенности.
– Он был для меня опорой, надежной опорой на протяжении всей моей жизни. Должна признать, я всегда воспринимала его как нечто само собой разумеющееся. Я полагала, что он всегда будет в нашем распоряжении. Мне следовало прибрать его к рукам, пока у меня был шанс.
Щеки Руфы покраснели. Ее охватила паника.
– Когда он просил тебя об этом?
– Он меня не просил, – ответила Пруденс. – Мне самой следовало предложить ему. Но ты понимаешь, Руфа, я не думала, что это необходимо. – Она продолжала улыбаться, но Руфа ясно видела, что она просто в ярости. – Он тебе рассказывал о том, что произошло в Париже?
– Да, он сказал, что вы поссорились. Из-за меня.
– Не персонально из-за тебя, – возразила Пруденс. – Я думаю, что мы поссорились из-за того, что Эдвард считал, что он холостяк, и, следовательно, может жениться на ком захочет.
Эти слова изменили все вокруг, и Руфа уже не могла ничего понять. Неужели Пруденс считала себя его законной женой? Но это совершенно невозможно.
Что-то в ее реакции смягчило Пруденс. С ее лица исчезла вызывающая любезность. Она выглядела уставшей.
– Это одно из основных различий между мужчинами и женщинами, – заметила она. – Когда женщина говорит, что не замужем, то она имеет в виду именно это. Когда мужчина говорит, что он холостяк, он имеет в виду только то, что женщина, с которой он спит, недостаточно хороша.
– Эдвард не такой, – заявила Руфа. Она не собиралась всерьез принимать слова Пруденс.
– О, я знаю, он – воплощенное благородство, он никогда не позволит вам забыть об этом. – В словах Пруденс чувствовалась обида. – Именно поэтому он бросился чинить крышу Мелизмейта и спасать вашу семью. Все это было связано с его нелепой привязанностью к Настоящему Мужчине.
Руфа опустила голову. Ее собственная глупость, а также нищета ее семьи, по существу, вынудили Эдварда совершить благородный поступок и жениться на ней. Пруденс хотела внушить ей мысль, что Эдвард совершил этот романтический поступок, не считаясь с чувствами женщины, которая любила его. И он не хотел заниматься любовью с Руфой потому, что все еще чувствовал себя связанным с той, другой, женщиной. Жестокость ситуации, описанная Пруденс, заставляла Руфу поверить в то, что это должно быть правдой.
– Пру? – донесся голос Эдварда из коридора.
– Мы здесь! – Услышав мужской голос, Пруденс оживилась, в ней словно зажегся какой-то внутренний свет.
Эдвард вошел в комнату.
– О, вот вы где. – Он посмотрел на них обеих.
Пруденс улыбнулась ему.
– Привет. Где ты скрывался все утро?
– Извини, мне нужно было поработать.
– Руфа прекрасно заботится обо мне.
Эдвард нахмурился. Он часто хмурился в присутствии Пруденс.
– Хорошо. Я думаю, что нам пора идти, если мы собираемся позавтракать. Только, пожалуйста, не заставляй меня надевать галстук.
– В такую жару? Я не садистка. – Пруденс вскочила и поцеловала Эдварда в щеку. Ее пальцы смахнули воображаемую пылинку с его плеча. – В любом случае ты выглядишь великолепно в этой рубашке.
Глядя на них, Руфа впервые поняла, почему ей было так неприятно видеть их вместе. Между Эдвардом и Пруденс явно существовала физическая близость. На языке, понятном только женщинам, Пруденс рассказала ей о том, что произошло в Париже. Она и Эдвард, несомненно, все еще были любовниками, и, что касается Пруденс, она вовсе не собиралась прекращать отношения.
* * *
После этого все изменилось. Пруденс не смогла бы продемонстрировать ей это более явно, даже если бы она прокричала в мегафон, – между ней и Эдвардом существовали гораздо более длительные и более близкие отношения, чем было представлено Руфе, и Пруденс просто хотела, чтобы Руфа знала, что положение молодой красивой жены вовсе не было таким уж неуязвимым, как казалось.
Было ли это предупреждением о том, что она все еще опасна? Руфа помахала им рукой, когда они удалились, совершенно удрученная необычностью ситуации. Пруденс вовсе не была бы опасной, если бы Эдвард не лежал рядом с ней, Руфой, не прикасаясь к ее телу, разве что случайно. Их разделяли не дюймы, а мили. Догадывалась ли об этом Пруденс? Было ли это так явно?
На какое-то мгновение Руфу, которая так и стояла в пустой гостиной, вцепившись в поднос, охватила тревога. На нее вдруг вновь нахлынул страх темноты, мучивший ее со дня смерти отца. Под темнотой она подразумевала невозможность достучаться до окружающих, полное, беспросветное одиночество. Эдвард спал с этой женщиной, когда ездил в Париж, чтобы прекратить их отношения. У Пруденс была сила, которой не было у нее. Если бы Пруденс захотела разрушить ту хрупкую оболочку, которую Руфа только начала создавать для защиты от темноты, ей бы вполне это удалось.
