Текст книги "Брачные игры"
Автор книги: Кейт Сандерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)
– Я все же не понимаю, почему ты так настроена против Эдварда, – более твердым голосом сказал Берри. – Мне кажется, он потрясающий мужик. В тот вечер, когда он вызволил мои ключи, он рассказал мне, что очень любит всех вас.
– Правда?
– У меня создалось впечатление, что он сотрет в порошок того, кто попытается обидеть вас – любого из вас. Он сказал, что это его долг перед вашим отцом.
Круглые глаза Нэнси налились слезами – слезами, которые она так и не пролила за Настоящего Мужчину, потому что старалась казаться бодрой.
– Хотелось бы, чтобы Эдвард женился на ком-то другом, прибрал к рукам деньги и передал их нам, когда мы будем в них нуждаться.
– Возможно, он не считает, что ваш отец взял бы их.
Она быстро высморкалась.
– Ты, должно быть, шутишь. Настоящий Мужчина, не задумываясь, взял бы деньги у любого.
– Возможно, Эдвард жалеет о случившемся, и женитьба на Руфе – это своего рода способ помириться со всеми вами. Держу пари: он отдал бы все деньги до последнего пенса, чтобы спасти вашего отца. Такой вот он человек. Это же лежит на поверхности.
Воцарилось молчание.
– Наверно, я слишком строга по отношению к нему, – сказала Нэнси.
– Да, мне кажется, он очень любит твою сестру.
Снова молчание.
– Черт возьми, – проговорила Нэнси. – Ты так добр, а я веду себя как настоящая идиотка. Утром я накричала на Руфу. Угрожала изничтожить ее. И она отправилась домой, думая, что я ненавижу ее.
– Вздор! Она не может так думать.
Нэнси высморкалась, полностью успокаиваясь.
– Постараюсь в какой-то мере восстановить отношения.
Глава пятнадцатая
На Мелизмейт опустилась весна, разбросав голубые колокольчики и бледные примулы по лесным просекам и пучки зелени по мокрым коричневым полям. Разросся ракитник, на речных берегах обосновались бледно-желтые нарциссы. Воздух пропах мокрой почвой и молодой травой.
Руфа, теперь официально невеста Эдварда, сидела на переднем сиденье. Изменение погоды – хороший признак, размышляла она, для первого нового этапа в ее жизни. Она хотела, чтобы мир был устроен по-иному, чтобы можно было созерцать счастливый конец собственными глазами. Она все еще немного злилась на Нэнси и стремилась получить новые доказательства своей правоты.
Нэнси заявлялась домой после полуночи, работая в баре, а затем кутила с Рошаном в ночных клубах Сохо. В то утро Руфа сообщила о своей помолвке. Она была совершенно не подготовлена к гневу сестры, уверенная, что новость порадует ее. Возмутительные обвинения Нэнси обозлили Руфу. Более того, от вопиющей неблагодарности у Руфы перехватило дух. Неужели она не понимает, что значит для них Эдвард? Что бы с ними стало без него? Он всегда выручал их из неприятностей, не требуя благодарности и, как правило, не получая ее.
Но она не могла смириться с гневом Нэнси. Правда заключалась в том, что она отчаянно нуждалась в одобрении сестры. Нэнси была ее любимой сестрой, она была для нее жизненно необходимой. Ее отсутствие ослабляло блеск триумфального возвращения домой. Но Нэнси придется изменить мнение, когда она увидит счастье их матери. Руфа была уверена, что Роза будет в восторге. Она старалась сосредоточиться на грандиозном счастливом конце. Нэнси будет вынуждена примкнуть к общему веселью.
Эдвард поглядывал на Руфу сбоку, стараясь понять ее настроение.
Так или иначе, до прибытия в Мелизмейт им придется выступить в роли любовников. Эдвард не мог себе представить, как у них это получится. Руфа и не догадывалась – он был не в состоянии сказать ей об этом, – как страстно он любил ее. Собственное чувство вызывало у Эдварда удивление. После их ссоры, когда он не спал всю ночь, доискиваясь до причин внезапного гнева, это стало для него большим откровением. На протяжении шести лет после возвращения на ферму он жил в условиях личной драмы, заключавшейся в любви к Руфе. Подобно подземному потоку, эта любовь определяла все его отношения с семьей.
В его представлении она была ребенком, пока он не встретил ее вновь – высокую, хмурую и невероятно красивую. Она была идолом отцовского сердца. Эдвард вспоминал пьяные заявления Настоящего Мужчины о том, что он боится «сдать» Руфу какому бы то ни было мужчине.
Настоящий Мужчина доверял Эдварду, потому что не видел в нем соперника. Эдвард не считал себя таковым. Любое чувство в отношении Руфы, любая душевная боль, вызванная созерцанием ее красоты, немедленно подавлялись и предавались забвению. Вопрос о признании в любви к ней даже не стоял. Он исходил из того, что она никогда и не помыслит влюбиться в него. Эдвард еще глубже зарыл свои чувства, когда она влюбилась в этого ужасного писаку, сдававшего свой коттедж.
Женитьба на Руфе означала бы воскрешение всех похороненных желаний. Он был искренен до последнего слова, когда сказал ей, что секс не является частью сделки. Но, разумеется, Эдвард желал секса с ней. Он желал его неистово, и сама мысль об этом стала сводить его с ума. Они попали в странную ситуацию, размышлял он. Они были помолвлены, но, для того чтобы в один прекрасный день стать любовниками, ему придется завоевать ее расположение. Однако одному Богу известно, как он сделает это, раз он так боится создать впечатление, что принуждает ее.
Секс принадлежал к той стороне его жизни, о которой Руфа ничего не знала. Он не думал, что сможет когда-либо объяснить ей, почему часть жизни он проводил за пределами Мелизмейта. Слава Богу, он сможет все это урегулировать, и Руфа ничего не узнает. Эдвард бросал взгляды на Руфу и не знал, как пробиться сквозь улыбчивое молчание, окружавшее ее.
«Я закостенел от одиночества, – думал он, – оно превратило меня в истукана. Я не знаю, как показать этой девушке, что готов умереть за нее».
Он откашлялся.
– Как ты чувствуешь себя?
Руфа, продолжая улыбаться, повернулась к нему.
– Прекрасно. – Когда они говорили, восстанавливалась нормальная обстановка.
– Я так не думаю, – сказал он. – И хотелось бы знать, что можно с этим поделать. Это из-за меня?
– Нет, конечно, нет.
– Из-за Нэнси?
Молчание подсказало ему, что он не ошибся.
– Я был уверен, – сказал он, – что Нэнси поедет с нами. Она отсутствует именно из-за меня?
Руфа бросила на него задумчивый, обращенный внутрь взгляд, который он расценил как гнев.
– На нее опять нашло. Мы крепко поругались.
– Думаю, по поводу меня. О женитьбе на великовозрастном прощелыге.
– Вообще-то да. Но она успокоится, – Руфа произнесла это убежденно, веря в правоту своих слов. – Так в конце концов обычно и бывает.
Эдвард крепче ухватился за руль, подавляя сильное раздражение. Нэнси унаследовала все недостатки Настоящего Мужчины, решил он, и на редкость мало его достоинств. Но главным объектом его внимания все же оставались чувства Руфы. Он был встревожен глубокой болью, проявившейся вчера, когда делал предложение. Она не столь хладнокровна, как думают люди. Мысль об этом утешила его. Он поступает правильно: не пользуется преимуществом. Она нуждается в нем.
– Я не думаю, – сказал он, – что твой Мекленберг был слишком взволнован происшедшим.
Руфа вздохнула. Она еще не сказала ему о том, что говорила с Адрианом.
– Да, это так, хотя он и не дал мне возможности все объяснить. Он лишь окинул меня своим страшным взглядом, который превратил меня в ледышку.
– Довольно неуклюже, мне кажется.
– Я заслужила это, – сказала Руфа. – Это самое малое из того, что я заслуживаю. Для Адриана главное – пристойное поведение. Перед другими он был очень мил. Он заставил всех поднять за меня тост и сказал, что ты – счастливый человек. Я чувствовала себя полным ничтожеством.
– Да, и это сказывается сейчас.
– Возможно. – Она снова замолчала.
– Ты не против того, чтобы остановиться по пути на ферме? – спросил Эдвард.
– С удовольствием.
Он окинул строгим взглядом дорогу.
– Подумай-ка, что можно там сделать. Снаружи все в порядке, но внутри никаких работ не ведется уже лет двадцать, – и затем добавил: – Фактически с тех пор, как Элис вошла в дом.
– Не заставляй меня осуществлять перемены, – сказала Руфа. – Не могу взять на себя такую ответственность.
– Это же не святыня, – Эдвард был тверд. – Это будет твой дом. Наш дом. – Он подбросил эту мысль с осторожностью. Ранее они не говорили, что ради спасения Мелизмейта Руфе придется жить в ссылке. Но ведь они должны жить под одной крышей, иначе зачем жениться? Он почувствовал, что поступил жестоко, сказав об этом, и уже приготовился к ее протесту.
Она продолжала улыбаться.
– О'кей, но мне нравится ферма в нынешнем виде. Она напоминает мне о твоей матери.
– Это было бы ей исключительно приятно, – сказал Эдвард, тронутый тем, что Руфа взывает к ее благословенному, зримому присутствию.
– Только если я сделаю тебя счастливым.
– Ты сделаешь.
– Надеюсь на это. Но мне бы не хотелось, чтобы брак со мной стал для тебя очередным добрым делом.
Это была для него возможность заверить ее, что брак для него – все, потому что он обожает ее. Но он лишь сказал:
– Я не женюсь направо и налево, как укрепляют дренажные системы.
Машина свернула на узкую проселочную дорогу, ведущую к ферме. Они остановились перед простым, квадратным домом, который не изменился с детских лет Руфы. Дом был невероятно чистым и фактически пустым. Огромные окна в георгианском стиле отливали холодным блеском в лучах солнца.
Руфа вышла из машины. Эдвард был удивлен тем, какой счастливой она казалась: полной энергии и решимости получить физическое наслаждение – он не имел в виду только секс. Солнечный свет, игравший на ее волосах, потряс его неожиданным осознанием красоты девушки. Ему захотелось заполнить ее руки огромными охапками весенних цветов.
Эдвард отпер входную дверь. На половике валялась груда почты. Он нагнулся, чтобы поднять ее, и прошел через широкий, выложенный плиткой холл в гостиную. Руфа покорно, подобно гостье, проследовала за ним.
В период его службы за границей дом сдавался в аренду разным людям, До сих пор здесь не было заметно выраженного отпечатка хозяев. Признаков пребывания Элис тоже не было, за исключением двух фотографий в серебряных рамках над камином. На одной прищурившаяся от солнца Элис рядом с их домом в Германии. На другой она со своим маленьким племянником, сыном сводной сестры. Руфа посмотрела на фотографии и отвела взгляд. Испытывая острое желание дотронуться до нее, Эдвард обнял ее.
На какую-то долю секунды у Руфы сработал защитный рефлекс. Но она тут же расслабилась, прижавшись к нему по-дружески, но и этого было достаточно. Он нежно освободил ее из своих объятий. Руфа была не готова. Его пугало то, что она может подумать о сексе с ним как о долге. Слишком много призраков. Ему представилась Элис, постепенно теряющая свои очертания, уходящая и закрывающая за собой дверь. Он стер из памяти тревожащее воспоминание о том, как стоял перед купелью в сельской церкви с грудным ребенком на руках. Нет, слишком рано. Им понадобится больше времени.
– Хочешь чаю? – спросил он.
Она поблагодарила, и это было ужасно.
– Я сейчас поставлю.
– Спасибо. В кладовой есть упаковка консервированного молока.
Руфа пошла на кухню. Эдвард слышал, как она открыла двери, что-то тихонько напевая. Он опустился на софу, решив вскрыть полученные письма.
Она принесла приборы на зазубренном жестяном подносе, украшенном потускневшим изображением шотландской овчарки, о которой она мечтала в детстве. Чашки были чистые и небитые, но с разными рисунками. Чайник для заварки был толстым, коричневым, с резиновой крышкой над треснутым носиком.
– Нам понадобится новый чайник для заварки, – сказала она. – Никто уже не пользуется этими презервативами.
Эдвард рассмеялся, почувствовав вдруг прилив веселья. Ему очень нравилось, когда она отдавала ему приказы.
– Неужели?
– Да. Они плохо смотрятся – какие-то причудливые.
– Но их довольно сложно купить, если уж на то пошло. Презервативы – гораздо легче.
Руфа поставила поднос на маленький столик перед камином и, подобно гейше, опустилась на колени, чтобы разлить чай. Она отыскала даже кувшин для молока.
– Ничего. Я втащу тебя в новое столетие. – Она передала ему чай и удобно расположилась у его ног – неожиданный физический контакт сильно подействовал на него, увеличив дистанцию между ними.
– Чудесно, правда? – спросила она. – Такое впечатление, будто мы женаты давным-давно.
* * *
– Итак, предлагаю тост за русскую пьесу, – сказала Роза, поднося к мутному свету четвертый бокал шампанского. – Ту, где молодая красивая девушка выходит замуж за пожилого соседа, чтобы спасти фруктовый сад.
– Он не пожилой, но ты можешь говорить все, что угодно, – спокойно ответила Руфа. Она суетилась между плитой и кухонным столом, собирая скудный ужин. Она велела Эдварду сделать по дороге крюк к супермаркету в Сиренчестере, зная, что в Мелизмейте ничего нет. – Мне все равно, лишь бы вы вежливо вели себя по отношению к нему, когда он здесь.
– Разве я не само воплощение вежливости? Да и все мы?
– Ты понимаешь, что я имею в виду, – сказала Руфа.
Впервые после своего триумфального возвращения она была наедине с матерью. Эдвард благоразумно разрядил обстановку ящиком шампанского из супермаркета. Даже с учетом этого Руфа понимала, что мать и сестры не протестуют лишь потому, что еще не отошли от изумления. Она прекрасно могла объяснить беспокойство и скептицизм Розы. Облегчение наступало только тогда, когда Эдвард уходил домой, оставляя ее здесь. А сегодня они могли поговорить о нем открыто и как следует повздорить в случае необходимости.
Развалившись в кресле у самой плиты, Роза пристально следила за Руфой.
– Дочери – удивительные создания, – уныло размышляла она. – Но как ты можешь действительно быть счастливой?
– Ма, прошу тебя в последний раз, верь мне. – Руфа повернулась к ней лицом, чтобы Роза видела, что она не шутит. – Сейчас я гораздо счастливее, чем когда-либо раньше. У меня такое ощущение, что с плеч свалился тяжелый груз.
– Дорогая, ты вообще не предназначена для переноски грузов.
Губы Руфы дернулись. Она находила возражения против Эдварда весьма комичными. Роза, Лидия и Селена хотели казаться недовольными, но не могли противостоять бесплатному спиртному. Дикари Мелизмейта продавали друг друга за каплю «огненной воды».
– Тебе не следует пить шампанское, – сказала она. – Оно нагоняет на тебя тоску.
Роза взвизгнула от смеха. Этого она не ждала от своей серьезной, воспитанной в викторианском духе дочери.
– Да? Неужели?
– Я очень люблю Эдварда и по-настоящему счастлива.
Это, несомненно, должно было быть правдой, и потому было. Руфа действительно любила Эдварда, но в том смысле, что зависела от него, стремилась ему угодить. На ферме, видя Эдварда в знакомом окружении, она подумала о том, как легко было бы влюбиться в него, если бы они только что встретились. Она жалела, что была не готова, когда он обнял ее. Эдвард пошел на попятную слишком быстро, подумала она. Довольно сложное положение, когда оба считают, что партнер лишь разыгрывает сцену влюбленности.
А если бы он проигнорировал ее неготовность и овладел ею, получила бы она удовольствие? Или же стала презирать его за то, что он ведет себя так, как будто купил ее? Любой подход к Эдварду мог измеряться в неприятных категориях купли и продажи. Эти сложные проблемы только начинали формироваться в голове Руфы. Она не хотела, чтобы Роза облекала их в грубую форму. Роль ее матери во всем этом должна состоять лишь в чрезмерной радости, и ни в чем ином.
– Почему ты не можешь принять все как есть и с оптимизмом смотреть в будущее?
– Я уже потеряла такую способность, – печально сказала Роза. – Будущее всегда казалось мне бесперспективным.
– Оно будет божественным. Я так волнуюсь… – Руфа выдавливала лимон на тарелку с копченым лососем. – Эдвард сказал, что привезет своего приятеля – он инженер-строитель, пусть посмотрит, какие необходимы работы: фундамент, крыша, западная стена.
Роза тяжело вздохнула и наклонилась, чтобы вылить себе в бокал остатки шампанского.
– Избавь меня от этого.
– Жаль, что это так тяготит тебя, – сказала Руфа, отложив наконец лимон. – Но он же не просит тебя делать что-то. Единственное, что от тебя требуется, так это ужиться с рабочими и не пытаться совращать их с пути истинного.
Роза выдавила из себя кислую улыбку.
– Ты даже говоришь его словами.
– Мы с ним заодно.
– Я имею в виду не строительные планы, – сказала Роза. – Настоящий Мужчина был бы потрясен.
Руфа посыпала лосось черным перцем.
– Я все думаю о нем. Жаль, что мы не смогли спасти дом, когда он был жив. Это изменило бы все. – Она пыталась придать голосу обычное звучание, но он сломался.
– Я не имела в виду дом, – сказала Роза.
– Тогда все, что он собою знаменует.
– Нет, здесь нечто большее. – Розе было легко говорить о Настоящем Мужчине отвлеченно, если не беспристрастно. – Утраченный внешний вид, потерянные годы… Пятидесятилетний юбилей пугал его. Он не мог вернуть назад время.
– И все же я хочу, чтобы время вернулось назад. – Голос Руфы вновь дрогнул.
Роза подавила приступ гнева по отношению к Настоящему Мужчине. Даже не признаваясь самой себе, она объясняла его самоубийство эгоизмом и презирала его за это. Неужели он не понимал, как это повлияет на девочек? Особенно на Руфу, которую он любил больше всех. Он должен был знать, что Руфа первой найдет его тело. Это ранило ее на всю жизнь. И было очень трудно поверить, что он вообще хоть сколько-нибудь заботился о них.
Она поднялась с кресла.
– Ты права, шампанское действительно нагоняет на меня тоску – вот и празднуй после этого чертову помолвку. Если ты и вправду счастлива, я тоже счастлива. Верно? – Она наполнила обветшалый чайник водой из крана над грязной раковиной и с шумом поставила его на горячую плиту. – Я беспокоюсь лишь о тебе, дорогая. Если Эдвард в самом деле тот мужчина, который тебе нужен, я приму старого зануду с распростертыми объятиями.
Лицо Руфы прояснилось.
– Тебе не кажется, что без бороды он красивый?
– Да, конечно, с этим не поспоришь. Должна сказать, что вы замечательно смотритесь вместе, – вы будете самой красивой парой, которую знал наш приход за последние годы. – Роза заварила чай и вновь села в кресло. – Но мне не хватает воображения, чтобы представить тебя в постели вместе с ним. И это меня беспокоит. Секс важнее, чем ты, видимо, себе представляешь. Жить без него – это не одно и то же, что жить с кем-то и не заниматься сексом.
– Я еще не спала с ним, – сказала Руфа. – Но я заверяю тебя, секс с Эдвардом – очень приятная вещь.
– Что… ты хочешь сказать, что ты этим занималась?
Руфа склонилась над столом, пряча лицо.
– Да. А что в этом такого?
– О Боже! – оторопела Роза. – Ты занималась этим с Эдвардом! – Ее охватил приступ нервного смеха. – Ты видела его промежность! Я не смогу теперь смотреть ему в глаза!
– Прекрати, – Руфа смеялась.
Роза подыгрывала аудитории, как она делала это после смерти Настоящего Мужчины.
– Скажи правду, дорогая, помни, что ты должна говорить своей мамочке всё: у него на лобке волосы седые?
– Не скажу. Спроси об этом его сама.
– У Роджера – седые. Я раньше выдергивала их пинцетом, но сейчас их слишком много. Его мошонка сделалась похожей на ощипанную утку. – Роза издала глубокий вздох, полный облегчения. – Присядь, хватит заниматься делами.
– А кому же ими заниматься? Ну хорошо. – Руфа села за стол и взяла в руки чашку чая. Роза забыла вынуть пакетик с заваркой, и чай сделался кирпичного цвета, но это был домашний чай. Другого такого нет во всем мире. Она не жалела, что соврала насчет того, что спала с Эдвардом. Ложь успокоила ее мать.
– Я рада, что твоя Брачная игра закончилась так хорошо, – сказала Роза. – Эдвард был просто вне себя от злости в тот день, когда узнал об этом. Боже, можно подумать, что я продала тебя в рабство! Это похоже на сцену из «Дэвида Копперфилда», где м-р Пегготи узнает о маленькой Эмили.
– Тебе придется утешиться своими литературными экскурсами. Наш сценарий написан не Чеховым, не Достоевским, не Диккенсом и не Стивеном Кингом. Он скорее напоминает последнюю главу романа Джейн Остин. Счастливый конец из множества возможных вариантов.
– Надеюсь, это так, – сказала Роза. – Ведь если ты действительно счастлива, я начну прокручивать оптимистический вариант. Полное блаженство. Никаких волнений относительно долгов. Заделанная крыша над головкой Линнет. Неограниченное потребление джина.
«Наконец-то, наконец, – подумала Руфа, – вот вознаграждение, к которому она так долго шла: увидеть, как с лица матери сходит напряжение и печаль».
– Хорошо бы и Нэнси так считала… – сказала она.
– Отвратная девчонка. – Роза с шумом отхлебнула чай. – Я разговаривала с ней сегодня утром по телефону, визжит, как торговка рыбой.
– Она вроде тебя, – сказала Руфа. – Отказывается верить, что я могу быть счастливой. То, что говорю я, в расчет не принимается. Одному Богу известно, как я должна доказать это. Может, поговоришь с ней?
– Могу попробовать. Но она и слушать не будет. Сама опомнится, когда придет время, пока она вся кипит. Иногда она так похожа на Настоящего Мужчину…
Дверь на лестницу открылась. В кухню впорхнула маленькая, воздушная фигурка Линнет, но на этот раз слишком громоздкая, так как из-под ее штопаной вязаной кофты высовывались Братья Рессани.
– Ба, ты такая пьяная, что не сможешь меня искупать?
– Я? Пьяная? – Роза встала и залпом выпила свой чай. Руфа еще раньше замечала, что, какой бы пьяной она ни была, с Линнет она всегда выглядела проворной и собранной. – Ничуть. Но, может, ты хочешь, чтобы тебя искупала Ру?
– Нет, – величественно произнесла Линнет. – Она расскажет мне потом историю. Новую.
– Правда? – засмеялась Руфа. – О'кей.
– О Братьях Рессани. Жаль, что нет Нэнси, некому придумывать голоса. – Она задумчиво взглянула на лица Розы и Руфы. – А она скоро приедет? – Подобно своему покойному деду, Линнет любила собирать вокруг себя всех.
– Совсем скоро, – твердо сказала Роза, улыбаясь Руфе. – Как только выплеснет из себя всю горячность.
Линнет была заинтригована.
– Я не знала, что у нее есть горячность. А где, в ее грудях?
Роза и Руфа, размягченные шампанским, покатились со смеху.
– Должна заметить, – Линнет разозлилась и попыталась сложить руки на своей набитой игрушками кофте, – я задаю совершенно разумный вопрос. Некрасиво смеяться над детьми, если они не знают чего-то.
– Извини, дорогуша, – сказала Руфа.
– И тем не менее вы продолжаете делать это.
В этот сложный момент хлопнула входная дверь. Откуда-то из пустоты через резонирующий холл раздался пронзительный визг:
– Троцкий! Седлай коня, мы едем кататься!
А гортанный, акцентированный голос ответил:
– Да, мистер Рессани…
– Нэнси! – закричала Линнет, и ее только что недовольное личико вновь засияло.
Дверь между холлом и кухней отворилась, и на пороге появилась Нэнси.
Она опустилась на колени, чтобы обнять Линнет и покрыть ее лицо звонкими поцелуями.
– О, мой вкусный персик! Моя сладкая принцесса! Я так скучала по тебе, и у меня накопилось так много озорных историй о Рессани! – Она целовала медвежат через кофту Линнет. – Что они здесь делают?
– Они еще не родились, – сказала Линнет. – Они появятся как другие маленькие детки, и я буду вставать по ночам и кормить их. Но… – быстро добавила она, – они уже могут говорить. И сидеть в своих креслах-качалках.
Роза прошла через комнату и поцеловала Нэнси.
– Дорогая, как я рада тебя видеть.
Через плечо матери Нэнси умоляюще взглянула на Руфу и проговорила:
– Прости.
Руфа радостно улыбнулась ей.
– Я так рада, что ты изменила свое мнение, Нэнси.
– О, я больше не могла оставаться у Уэнди. Ее дом похож на морг, заваленный огромным количеством цветов от этого коварного Тигра Дурварда.
– Ты как раз вовремя для моей истории, – сказала Линнет.
Нэнси вновь занялась ребенком.
– Хорошо. Позволь мне выпить чашечку чая, а потом я расскажу тебе о школьной экскурсии Рессани в Лондон.
– О да! Но они не посещают школу. Это поездка для детей ясельного возраста.
– Жаль, что меня арестовали, – сказала Нэнси низким, раскатистым голосом. – В следующий раз я не возьму с собой бомбу.
Линнет захихикала, обнажив ряд маленьких идеальных зубов.
– А он пойдет в тюрьму?
– Где мама? – спросила Роза.
– Наверху.
– Попроси, дорогая, чтобы она приготовила тебе ванну. Я хочу поговорить с Нэнси.
Линнет обдумала ситуацию, затем кивнула:
– Хорошо. Только если Нэнси после сразу же придет наверх. И принесет Троцкого. И если Ру споет мне песню и выключит свет.
– Да, да, ты хорошо умеешь торговаться, – сказала Роза. – Вот если бы только твои родители были, как ты.
В тот момент, когда Линнет умчалась наверх, Нэнси выпалила:
– Ру, извини меня. Я была последней стервой.
Руфа вновь поставила на плиту раскаленный докрасна чайник. Она сияла. Когда она ссорилась с Нэнси, все валилось у нее из рук.
– Извини и меня. Забудем об этом. Ты пришла как раз к роскошному ужину.
– А Эдвард здесь?
– Нет, ему пришлось уехать на ферму. Но он вернется к ужину. Надеюсь, ты привыкнешь к этому.
– Ру, я очень хочу его видеть. Хочу извиниться.
– Хотелось бы взглянуть на это, – смеясь, сказала Руфа. Теперь, когда дома оказалась Нэнси, можно было говорить о счастливом конце.
Роза боролась с фольгой на бутылке шампанского.
– Это похоже на сцену из «Маленьких женщин», где Джо и Эми примирились после того, как Эми чуть не утопил…
– Заткнись, безумная старушка, – сказала Нэнси. – Дай мне выпить. Но прежде большую чашку крепкого чаю. У меня был очень тяжелый день.
Шампанское было откупорено с праздничным хлопком. Роза передала Нэнси бокал. Руфа снова заварила чай. Все трое расположились за кухонным столом. Руфа и Роза находились в состоянии полного блаженства.
– Итак, – сказала Роза, – ты решила не четвертовать свою сестру, следуя закону о психической неполноценности. Ты решила благословить ее.
– В то утро меня охватило безумие, – пояснила Нэнси, потягивая шампанское. – Кажется, что с тех пор прошла целая вечность.
– Но куда же ты умчалась? – спросила Руфа. – Я заставила Эдварда прождать лишние полчаса в надежде, что ты вернешься.
Веки Нэнси распухли. Она казалась уставшей, но тем не менее улыбалась.
– Я зашла слишком далеко, чтобы давать задний ход. Фактически я обезумела, помчалась к Берри и стала просить его жениться на мне.
– Неужели! А как отреагировал он?
Улыбка Нэнси немного померкла.
– Я пыталась обольстить его. Но это не сработало. Фактически он отверг меня. Ты была права, Ру… Я ему, видимо, не нравилась настолько, насколько я это представляла. Он полон решимости жениться на своей Полли. – Она вздохнула и сделала видимое усилие, чтобы натянуть мышцы, отвечающие за улыбку. – Да это и к лучшему, в любом случае он недостаточно богат для нас. Все это время я была нацелена не на ту мишень. – Наконец ее улыбка ослабла и совсем исчезла. – Но тем не менее он душка. Угостил меня кофе, позволил мне пошуметь и объяснил, какой хороший Эдвард. А затем отвез меня на машине к Уэнди. Я позвонила в бар, что ухожу с работы, села на поезд, прождала в Суиндоне полжизни и взяла самое дорогое в мире такси из Страуда. И вот я здесь.
Роза и Руфа обменивались удивленными взглядами. Они давно не видели Нэнси такой подавленной.
Руфа нежно дотронулась до ее руки.
– Ты больше не сердишься?
– Нет, – сказала Нэнси. – Не сержусь. Думаю, я должна радоваться, так как твой брак с Эдвардом означает, что я могу высвободить из оков свое глупое сердце. – Она подняла свой бокал. – Предлагаю тост: за бурный, необузданный роман!
* * *
Эдвард вошел на кухню перед ужином и увидел там Нэнси, которая курила сигарету с марихуаной, склонившись над сковородой с бараньими сосисками, купленные им в Сиренчестере. Когда она увидела его, то быстро затушила сигарету, убавила огонь и бросила на него взгляд жены мэра, открывающей базар.
– Заранее прошу прощения за мое отвратительное поведение накануне.
Он улыбнулся, пристально глядя на нее.
– Ты была в шоке.
– Это не оправдание.
Эдвард снял куртку и выбросил из пепельницы окурки в корзину для мусора.
– Извинение принято. И нечего об этом говорить.
– Спасибо. Сегодня я только и делаю, что извиняюсь. – Нэнси вновь занялась сосисками. – Ру клянется, что прощает меня, но тем не менее она кажется слегка обиженной.
– Она бывает довольно строптивой, – произнес Эдвард. – И как ей это удается после двадцати семи лет жизни с вашим отцом – выше моего понимания. Не обращай внимания. Она в восторге от того, что вы помирились.
– И я тоже. Мне так плохо, когда мы ругаемся.
– Ру не очень считается с мнением других. Однако по какой-то причине она ценит мнение местной барменши, – в голосе его просквозила улыбка, – выше мнений других людей. Настоящий Мужчина всегда говорил, что вы двое – это жена полковника и Джуди О'Грейди.
Нэнси повернулась и взглянула на него.
– Шутишь.
– О да, ты плачешь, – заметил Эдвард.
Стоявшая на краю стола лампа осветила на лице Нэнси следы слез. Она отерла их рукой.
– Это еще с того дня.
Воцарилось молчание. Когда он заговорил снова, его голос был нежным:
– Я знаю, ты думаешь, что я использую ее. Возможно, это и так. Но, Нэнси, не думай, пожалуйста, что я делаю это, чтобы затащить ее в постель. Ты же знаешь прекрасно, как и я, что кто-то должен о ней заботиться. Одному лишь Богу известно, что, по ее мнению, произойдет, когда будет отремонтирован дом.
– Она не принимает реальность, – сказала Нэнси. – Она по-прежнему считает, что что-то изменится.
– Дело в том, что ей нужен кто-то, и этим человеком могу стать я. Потому что люблю ее.
– Да, я знаю, – кивнула Нэнси. – Я размышляла над этим в поезде, и меня осенило, что ты уже много лет влюблен в нее.
– А разве это было не очевидным?
– Отнюдь нет – и это хорошо. Настоящий Мужчина убил бы тебя.
Вновь воцарилось молчание.
– Ты считаешь, что я предаю его? – спросил Эдвард.
– Нет, – ответила Нэнси. – Вначале немного считала. Но он ненавидел любого, кому нравилась Руфа. – Она пошмыгала носом и стала переворачивать сосиски. – Ты вовсе не старая развалина, и как это здорово, что нам удастся сохранить дом. Ты прав: ей нужен кто-то, чтобы присматривать за ней. Я плакала не из-за тебя.
– Спасибо, мне нужна и твоя поддержка, – сказал Эдвард. Он улыбнулся. – Выпей еще шампанского.
– Меня и так уже ноги не слушаются.
– Давай, давай. Сегодня такой день. – Он нагнулся над стоящим на полу картонным ящиком. – Не хватает всего трех бутылок? Вы, девочки, теряете форму.
– О'кей. – Нэнси подняла свой бокал. – Уговорил.
Он открыл бутылку умелым движением, как профессиональный бармен.
– А сейчас почему плачешь?
– Да так, – сказала Нэнси. – По совершенно глупой причине. – К ее глазам вновь подступили слезы. – Я всегда чувствую себя тоскливо на свадьбах.
