Текст книги "Брачные игры"

Автор книги: Кейт Сандерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Принесли оладьи с черникой, приправленные ванилином. Руфе они очень понравились. Она была рада, что Эдвард наблюдает за ней.

– Нэнси нужно сворачивать свою деятельность, если она все еще хочет заполучить Берри, – сказал он. – Мисс Полли Мюир производит впечатление превосходного эксперта вашей Брачной игры.

– Именно это я ей и внушаю. – Руфа с облегчением и удивлением услышала, что он лишь между прочим упомянул об этой противоречивой Брачной игре. – Полли ни за что от него не откажется.

– Подобно немке на пляже, – сказал Эдвард, – она накидывала на него свое полотенце с самого утра.

Руфа засмеялась.

– Нэнси не совсем понимает, с какими сложностями сопряжен брак.

– Ну конечно, это не одни забавы и развлечения, – осторожно произнес он. – Но брак не тяжкий труд. Существует определенное удовлетворение от работы – если вести ее как положено.

Она выпила чай. Эдвард хмурился. Внешне спокойный, он вместе с тем крайне осторожно и неторопливо подбирал слова.

– Руфа, – сказал он, – я хочу извиниться за то, что наговорил в прошлый раз.

– Прошу тебя… – Руфа почувствовала, что не вынесет возобновления разговора на эту тему, даже в форме извинения.

– Все нормально. Я здесь не для того, чтобы запугивать тебя. – Его серые глаза сделались серьезными. – Я лишь хочу, чтобы ты знала, как это подействовало на меня. – Он мрачно улыбнулся. – Я поехал домой взбешенный. Я не спал всю ночь. Но включив в шесть часов утра программу «Сегодня», я, можно сказать, принял решение.

– Какое?

– Ешь, ешь оладьи. Наберись терпения. Нам нужно многое обсудить. Начнем, пожалуй, с Элис.

Элис – его жена. Руфа не вспоминала о ней уже много лет и чувствовала себя виноватой, видя боль в глазах Эдварда. Она не видела такого выражения его лица со дня смерти Настоящего Мужчины.

– Мне пришлось примириться с прошлым, – сказал он. – Я вынужден был признать, что времена изменились. Я увидел, что попал в ловушку. – Он рассеянно взглянул на стол. – Думаю, ты помнишь, каким ударом для меня была ее смерть.

– Конечно, помню, – кивнула Руфа. Она, действительно, помнила. В Мелизмейте все знали, что Эдвард пережил тяжелое потрясение.

– Я считал себя храбрым человеком, я побывал не на одной войне, но на самом деле мне лишь хотелось остановить время, сократить между нами расстояние. И это, надеюсь, тебе понятно.

– Ты не мог допустить каких-либо перемен, – сказала Руфа, – потому что они отдалили бы ее от тебя. Перемены ты расценивал как предательство.

Эдвард наклонился к столу, чтобы сжать ей руку.

– Мне следовало бы понять это, но я был слишком глуп. Вот в помощь этому и была придумана Брачная игра, не так ли?

– В какой-то мере.

– И я ни за что бы не признал, что делал точно то же. Мы оба ублажали мертвых.

Она не поняла, но была озабочена оттенком боли в его голосе. Он не осмеливался смотреть на нее. Склонившись над столом, он отрешенно собирал коричневые куски сахара в круг.

– Элис и я состояли друг с другом в родстве. Она была дочерью старшего брата моего отца. Мы вместе росли. Влюбились друг в друга и поженились. – Он взглянул на нее. – Тебе кажется это странным?

В определенной степени так и было.

– Нет, – сказала Руфа.

– Я не могу сказать, когда мы влюбились друг в друга. Принято считать, что любовь вспыхнула в тот момент, когда ее мать привезла Элис к нам на ферму. – Он засмеялся. – Ей было три года, а мне четыре. Перед смертью она сказала мне, что мечтала выйти за меня замуж каждый год, когда мы пекли рождественский пудинг.

– Вы были близки по духу, – осторожно предположила Руфа.

Он был благодарен ей за то, что она пытается понять.

– О да… Мы так или иначе составляли одно целое, причем каждый из нас по отдельности тоже был цельной натурой. Хороший брак делает мужа и жену похожими друг на друга. Мы нуждались в необходимости быть нужными друг другу. Ты понимаешь?

– Конечно.

– Родственники были против нашего брака. Моя мать любила Элис, как дочь, – в этом-то и загвоздка, говорила она. Она считала, что у нас будут ненормальные дети. А в итоге детей вообще не получилось.

На его лицо опустилась маска. Это была даже не боль, а лишь какое-то подобие ее.

– Она хотела ребенка, – продолжил он, – больше всего на свете. А тут еще твоя мать, плодившая детей. Она с трудом выносила это.

Его руки застыли. Он изучал поверхность стола, как будто читал прошлое. Руфа ждала, когда он снова заговорит.

Он поднял голову.

– Во всяком случае, это не то, что я… Единственное, что тебе следует знать, так это то, что касается денег.

– Не поняла, – Руфа вновь теряла нить беседы. Эдвард повернул ее в новое, неожиданное русло.

– Я никогда не рассказывал тебе о моей семье, – сказал Эдвард. – У отца Элис, моего дяди, было двое детей. Элис и Пруденс, ее сводная сестра. Он так и не женился на ее матери. Моя тетка Кэтрин нашла прибежище у нас, потому что не могла жить с моим дядей. Она, очевидно, любила его, иначе чем объяснить ее частые возвращения к дяде… Эти двое то уходили, то возвращались… – Он прочистил горло, после чего заговорил быстрее. – Не буду вдаваться в детали. Как-нибудь я расскажу тебе всю историю целиком, но сейчас хочу остановиться на другом. Тебе следует знать лишь, что дядя был человеком коварным… – он выдавил эти слова через силу, – и они, я имею в виду и Элис тоже, не могли оставаться с ним. К тому же он был очень богат.

Он бросил на Руфу короткий взгляд.

– О… – промолвила она.

– Он лишил Элис наследства. Но я, как племянник, унаследовал большую часть его денег.

– Как… ты? – Руфа была удивлена. Невероятная скаредность Эдварда была такой же привычной его чертой, как борода на лице. – И много денег?

– Много.

– И что с ними произошло?

– Ничего, – сказал Эдвард. – Элис была еще жива, и существовало условие, которое выставляло все в забавном свете… Мы даже смеялись над этим, потому что завещание было выдержано в истинно викторианском духе. Короче говоря, я бы получил эти чертовы деньги, если бы развелся с Элис и женился на ком-то другом.

Руфа была поражена. Она не могла представить себе, что за спиной прозаичного Эдварда плетутся такие интриги.

Эдвард сидел и рассматривал ладони своих рук.

– Но потом, как известно, Элис умерла. Когда она заболела, мы жили в Германии. Она пошла к врачу – ей показалось, что она беременна, – и мы узнали, что анализ крови очень плохой.

– Как ужасно! Я и не знала…

Он поднял глаза, пытаясь улыбнуться.

– Я не стану тебе рассказывать все. Не в этом дело. Я тоже хотел умереть. И деньги моего дяди казались отличным предлогом, чтобы даже не помышлять о новой женитьбе. Мне казалось, что я всем обязан ей. – Он сделал паузу. – Это довело мою бедную мать до безумия. Она без конца говорила, что Элис умерла, а я еще молод, и мой долг – непременно жениться вновь. Но мне была невыносима сама мысль об этом. Я не мог рисковать и по новой проходить через все это.

Несколько минут он сидел без движения и молчал, склонив голову над столом. Затем выпрямился и быстро проговорил:

– Я рассказал тебе об Элис и деньгах. Теперь я должен сказать кое-что о тебе.

– Обо мне? – Руфа была озадачена.

Он нахмурился, осторожно выбирая слова.

– В прошлый раз я был невероятно черствым. Я не хотел понимать, как крепко ты привязана к Мелизмейту. Я ставил тебя на одну доску с твоим отцом. Но теперь-то я вижу, что романтика не столь уж плоха. Понадобилась эта ваша пошлая Брачная игра, чтобы я понял, что значит для тебя Мелизмейт. И… и… – Он сделал глубокий вдох. – И что значишь ты для меня.

Жар прилил к лицу Руфы. Его искреннее раскаяние устыдило ее.

Эдвард нежно взял ее за руку.

– Я не могу позволить тебе сделать это, иначе мое сердце будет разбито. Я полюбил тебя, когда уволился из армии. Но ты к тому времени уже повзрослела. Если такое возможно, я полюбил тебя еще больше после того, как ты потеряла отца. Нет слов, чтобы передать мое восхищение тем, как ты пыталась сохранить Мелизмейт. – Он улыбнулся. – По правде говоря, я даже восхищался твоим стремлением продать себя ради того, что тебе дорого. Но я не могу быть сторонним наблюдателем того, как ты выходишь замуж за человека, к которому не испытываешь никаких чувств.

– Откуда ты?.. – начала Руфа, пытаясь изобразить возмущение.

– Прошу тебя… – Эдвард больно сжал ей пальцы. – Я еще не закончил. Теперь я понимаю, как я должен поступить. Ты должна выйти за меня замуж.

У Руфы перехватило дыхание. У нее закружилась голова, она оглянулась, чтобы удостовериться, что все происходит наяву.

Эдвард вновь отвел свой настороженный взгляд.

– Я, разумеется, не имею в виду, что ты должнавыйти за меня, – я выразился неудачно. Я хочу сказать, что я… буду любить тебя, если ты согласишься. Ты не влюблена в меня, как в мужчину. Но думаю, я тебе нравлюсь. Полагаю, что со мной ты будешь во много раз счастливее, чем со своим Мекленбергом. – Он рискнул вновь поднять на нее глаза. – Во-первых, ты наверняка приведешь в порядок Мелизмейт, и – Бог свидетель – я точно знаю, с чего тебе следует начать. Ближайшая буря совсем снесет крышу.

Опомнившись от изумления, Руфа ждала обычного в таких случаях поцелуя. Когда его не последовало, она успокоилась, хотя и разочаровалась. Тот ли Эдвард мужчина, который в состоянии разбудить в ней женщину? – подумала она. Руфа вдруг обнаружила, что проверяет его черты, одну за другой, в попытке найти что-нибудь отталкивающее. К ее удивлению, ничего такого не обнаруживалось. Эдварда никак нельзя было назвать непривлекательным. Рано или поздно изъяны появятся, но на данный момент к нему невозможно было придраться.

Он выпустил ее руку и взглянул ей прямо в глаза.

– Руфа, я не хочу, чтобы ты подумала, что… цель моего предложения в том, чтобы воспользоваться тобою. Это последнее, чего я желаю. Моя цель не зависит от того, будешь ли ты заниматься со мной сексом или нет.

Это невероятно смутило Руфу. Ее лицо горело. Она не могла ответить. Их взгляды встретились и тотчас разошлись. Мысль о том, чтобы иметь Эдварда в качестве сексуального партнера – когда полный самоконтроль уступал позиции страстям, – была невероятной.

Эдвард почувствовал, что тяжелейшая часть его предложения осталась позади. Он вздохнул. Его плечи немного расслабились, а тон стал отрывистым. Это был тот тон, который он мог использовать в армии, постукивая по карте указкой и говоря: «Обратите внимание, ребята…»

– Давай отбросим это сразу же напрочь. Секса не будет, Руфа. И не потому, что ты не привлекаешь меня, – это не так, а потому, что я отказываюсь участвовать в вашей Брачной игре. Я хочу помочь тебе спасти Мелизмейт, но не в обмен на секс. Пусть другие думают, что я покупаю тебя, но ты должна знать, что все обстоит совсем иначе. Отнесись к этому как к деловому соглашению, хотя это звучит слишком прозаично. Ты была права. Я не могу допустить, чтобы Мелизмейт прекратил свое существование со смертью твоего отца. Это в какой-то степени касается и его. Перед смертью он просил меня заботиться о тебе. Таким способом его воля будет исполнена.

Он говорил со спокойной, непоколебимой убежденностью, которой Руфе так не хватало. После смерти Настоящего Мужчины Руфа полагалась на Эдварда, когда дело касалось той или иной проблемы. Он всегда действовал уверенно и никогда не ошибался. Они молчали. Руфа была ошеломлена и старалась привести неподконтрольные ей чувства в порядок. Она пыталась представить себя женой Эдварда. Это было совсем иное, чем быть замужем за Адрианом.

Адриан был ей чужим, а Эдварда она знала с пеленок и безоговорочно доверяла ему. Он ей нравился. По-своему она даже любила его. Но это не имело ничего общего с романтичными отношениями. Он воплощал собой всю ее любовь к надежному и хорошо знакомому. Постепенно ошеломляющее предложение Эдварда стало казаться ей Божьим даром. Впервые в жизни – и уж точно впервые после смерти Настоящего Мужчины – она может отправиться спать, не беспокоясь о будущем семьи. О, какое это блаженство и счастье знать в грозовую ночь, что крыша Мелизмейта и любимые люди, живущие в нем, находятся в полной безопасности!

Очень тихо Эдвард проговорил:

– Скажи «да» и положи конец этому безумию, связанному с Брачной игрой. Ты измотана, Ру, ты так и не пришла в себя после смерти отца, и я не могу этого выносить. Скажи мисс Мюир, что делать с ее званым обедом, и я отвезу тебя прямо домой.

Она закрыла глаза. Домой вместе с Эдвардом… Не нужно больше вкалывать на кухнях у чужих людей. Не нужно больше подстраиваться под жесткие стандарты Адриана. Она никогда не полюбит Адриана. Ему это было так же хорошо известно, как и ей. И он также понимал, что покупает ее. Если она выйдет за Эдварда, она никогда больше не увидит его.

Казалось, что железный обруч вокруг ее сердца, замораживавший и сковывавший ее после смерти Настоящего Мужчины, неожиданно расплавился, испарившись в воздухе. Если она сделает глубокий, свободный вздох, то улетит в заоблачную высь.

Она тихо и слабо плакала, освободившись от всего этого.

– Да, – прошептала она. – Я согласна. – Она разрыдалась. Рыдания ждали выхода месяцами, и их невозможно было удержать.

Эдвард неспешно и осторожно, как делал всегда, встал и подошел к столу со стороны Руфы. Она почувствовала, как он поднимает ее со стула и уверенным шагом выводит из кафе в темный коридор с общественным телефоном.

Руфа была подавлена тем, что никак не может прекратить плакать. Эдвард ненавидел сцены. Однако вместо призывов взять себя в руки он положил ее голову на свое плечо, как сделал это в тот ужасный день, когда умер Настоящий Мужчина.

– Все хорошо, – прошептал он. – Теперь все закончилось.

Мысленно Руфа вернулась к тому дню, когда умер отец. Тогда она пролила тонны слез, но наедине с собой. Лишь однажды она потеряла контроль над собой: когда встал вопрос о том, чтобы помыть комнату, в которой нашли мертвым Настоящего Мужчину. Ее истошные вопли услышал Эдвард. Не говоря ни слова, он тогда успокаивал ее целый час. Тот взрыв чувств и этот казались связанными между собой, как будто она с тех пор не переставала плакать.

Наконец она смогла снять свое мокрое от слез лицо с его плеча. Он вложил ей в руку чистый носовой платок.

Она протерла покрасневшие глаза и высморкалась.

– О Боже, извини меня…

– Перестань извиняться, – сказал Эдвард.

– Я хочу сказать, что я не могу не думать о…

– Да, я понимаю.

– Который час? Вот черт, уже нужно возвращаться.

Он улыбнулся.

– Думаю, прежде тебе необходимо выпить чашечку чая.

Они вернулись за свой столик, и Эдвард снова заказал чай. Руфа почувствовала себя спокойной и свободной. Она осознала силу и глубину его любви к себе и к ее семье. Мелизмейт спасен. Она осторожно проверяла вновь обретенное блаженство на предмет того, как бы оно не улетучилось. Кошмар окончился.

– Ты был прав, – сказала она. – Я устала. И к тому же была несчастна.

Теперь Эдвард вновь обрел прежнюю живость и хладнокровие.

– Руфа, все сложности остались позади. Я знаю причину твоих несчастий и обещаю проявлять доброту по отношению к твоим близким ради тебя.

Слегка покачиваясь, она засмеялась.

– А ты давно видел их?

– Да, дорогая, давно. Как там они? Ты удивишься, но я скучаю по ним.

Руфа не могла не рассказать о неоплаченных счетах и ветхом состоянии дома. Эдвард слушал, как всегда, невозмутимо. Она не просила о помощи, а лишь наслаждалась предоставившейся возможностью поделиться своими заботами с ним.

Было почти семь часов, когда она поспешила вернуться в квартиру Полли. Мир для нее изменился, стал добрым и многокрасочным. Ей нравились теперь все, даже Полли.

– Я понимаю, что я непростительно задержалась, но возникли сложности.

Полли только что получила огромный сверток апельсинов и роскошный букет красных роз и сияла от радости.

– Расскажи мне еще что-нибудь о своем молодом и изящном крестном. – Ты его пригласила?

К своей досаде, Руфа почувствовала, как ее вновь бросило в жар.

– Да, – сказала она.

– Скоро придет Адриан. Ты бы лучше сменила одежду.

Поменять одежду? Она и сама изменилась! Теперь ей следует взять назад то, что так и не было сказано: дать понять Адриану, что он потерял ее. Брачная игра закончилась.

Глава четырнадцатая

Нэнси с мрачным видом сняла ложкой остатки пены со своего каппуччино. Как хорошо, подумала она, что Берри живет напротив бара и она может наблюдать за его домом, одновременно приходя в себя после ссоры с Руфой. Нэнси выскочила из квартиры Уэнди, вопя от злости, а в метро извела целый пакет салфеток, чтобы привести в порядок заплаканное лицо. Боже, как это неприятно: все глазеют, а какой-то негр даже начал что-то спрашивать ее о Библии. Но она была уже далеко. Вот так – из огня да в полымя. Она никогда бы не стала откровенничать с Эдвардом, если бы только могла подумать, что он положит конец Брачной игре, сам женившись на Руфе.

Она рассказала Эдварду о болезненной уязвимости своей сестры, а он поспешил воспользоваться этим, чтобы прибрать ее к рукам. Это безнравственно, отвратительно! В разгар ссоры Нэнси заявила, что это не что иное, как инцест. Ведь он уже был в браке с двоюродной сестрой и потому «явно не прочь перетрахать всех родственников».

На глаза вновь навернулись слезы. Она злобно фыркнула, жалея, что до конца не использовала всех аргументов. Конечно, инцест – сказано слишком сильно. Но Эдвард был взрослым человеком, и она ожидала, что он лишь задаст Руфе нагоняй, безо всяких мыслей. Глупая сестрица теперь считает себя счастливой, когда всем ясно, что она забыла, что означает это слово. По мнению Нэнси, Руфа дала согласие выйти за Эдварда лишь потому, что он – не Адриан, и лучше уж свой человек, чем кот в мешке. Возможно, он интересен и уж никак не похож на старика, но все равно – это такая глупость! А Настоящий Мужчина счел бы это предательством.

Ноющее осознание вины ухудшало ситуацию. Нэнси по возможности избегала самокопания, но теперь была вынуждена вернуться в прошлое, чтобы оценить собственное поведение. Что удалось ей сделать после смерти Настоящего Мужчины? Она поздравила себя с тем, что не зациклилась на доме, как это произошло с Ру, но она была под защитой, отдав свое сердце Тому Денту, а теперь даже не могла вспомнить, почему влюбилась в него. Она просто отказывалась заглядывать в будущее. Все это она передоверила Руфе, потому что та лучше ориентировалась в тревожных ситуациях. И вот результат. Ее любимая сестра, стоившая столько, сколько все они, вместе взятые, готова теперь броситься навстречу браку, который можно назвать не иначе как нелепым.

Есть только один путь для спасения Руфы. Нэнси пришла сюда с совершенно определенной целью – выудить у Берри предложение. Еще до того как она дала волю слезам, она слышала, что Руфа сказала, что Полли пойдет сегодня утром в парикмахерскую. Этим объясняется, что она сразу же побежала к метро, надеясь одержать победу. Руфа, конечно, попыталась бы остановить ее, но она ничего не знала об этом. Сейчас она с Эдвардом направляется в Мелизмейт, якобы триумфально.

Нэнси нетерпеливо вздохнула. Она сидит здесь уже пятьдесят пять минут, ожидая, когда Полли выйдет из голубого парадного. Несомненно, Полли Безупречная с ее сложными жизненными позициями не могла позволить себе отменить поход в парикмахерскую.

Наконец дверь отворилась. На верхних ступенях лестницы появилась выкрашенная под блондинку Полли. Она постояла несколько секунд, чтобы с одобрением осмотреть привлекательную голубизну неба. Затем полезла в свою сумочку от «Фенди» за ключами, села в изысканный серебристый «джип» и аккуратно влилась в поток машин.

Пора действовать. Нэнси вытерла салфеткой губы, чтобы устранить все следы каппуччино, надеясь, что глаза кажутся не слишком распухшими. Она вышла из кафе, перешла на другую сторону улицы и нажала кнопку звонка. Сердце ее учащенно билось. Она нервничала, что было для нее нехарактерно.

В домофоне протрещал его голос.

– Кто?

– Привет, это Нэнси Хейсти. Я могу подняться?

– Нэнси? – Голос Берри взлетел к дрожащему фальцету. Он прочистил горло. – Мда… Но Полли нет дома.

– Черт возьми! – сказала Нэнси. – Какое разочарование. Но ты-то дома, я войду?

Воцарилось короткое, но многозначительное молчание. Затем дверь зажужжала, и Нэнси смело вошла. Холл общего пользования был в образцовом состоянии, с толстым бежевым ковром и отполированными ящиками для писем. Нэнси улыбнулась, глядя на свое отображение в большом позолоченном зеркале. На ней были облегающие джинсы и вышитая шелковая кофта, дающая возможность полюбоваться ее сосками. По собственному признанию, выглядела она фантастически.

Берри ждал ее наверху, у двери своей квартиры на втором этаже. Он был босиком, в черных джинсах и старом синем свитере. Она вспомнила, что, не считая прошлогоднего Сочельника, всегда видела его в облачении чиновника – в темном костюме, галстуке, накрахмаленной рубашке. Без всего этого со взъерошенными волосами, спадавшими на глаза, он казался абсурдно молодым и невероятно сексуальным. Нэнси воодушевилась.

– Привет. – Он был напряжен и озабочен.

Она поцеловала его в щеку и прошла мимо него в квартиру. На низком столике гостиной рядом с субботним выпуском «Файнэншл таймс» и тарелкой с круассанами стоял кофейник. Нэнси заинтересованно посмотрела на все это, надеясь, что у них еще останется время поесть.

– Полли ушла, – сказал Берри слишком громко. – В парикмахерскую.

Нэнси опустилась в объятия подушек софы.

– Жизненные принципы, да? Бедняга, хочет всегда быть на высоте. Как тяжко иметь корни, требующие столько внимания!

Он суетился вокруг, явно стараясь контролировать растущее возбуждение.

– Не желаешь… не хочешь ли кофе?

– После. – Нэнси сбросила туфли, демонстрируя яркий педикюр. – Садись же, я пришла именно к тебе.

– Ко мне?

– Это деликатный вопрос – вряд ли его можно решить при Полли. Да сядь же, ты действуешь мне на нервы!

– Извини. – Берри осторожно опустился на диван, глядя на Нэнси с обожанием. – Какое дело?

– Никогда не догадаешься, – сказала Нэнси. – Так что перейдем сразу к действиям. Я пришла, чтобы насмерть затрахать тебя.

– О Боже… – прошептал Берри.

Она сняла с него очки и поцеловала в губы. Он подчинился, как в трансе. Его руки обвили ее. Он нервно прижимал ее к себе. Они стали неистово целоваться.

Внезапно он оттолкнул ее от себя.

Нэнси легла спиной на подушки и стала расстегивать свою кофту.

– Нет, – сказал, с трудом сдерживая дыхание, Берри.

– Не хочешь, чтобы я раздевалась?

– Да, я имею в виду… Да. Не хочу. – Его голос набирал мощь. Он потянулся за очками и встал. – Мы не должны… мы не можем. – Он говорил так, как будто хотел убедить в этом самого себя. – Нэнси, я не могу пойти на это.

– Что? – Нэнси была поражена.

– Мне ужасно жаль… – Он выглядел потрясенным от горя, но решительным. – Это невозможно. Об этом не может быть и речи!

– Ты хочешь сказать, что не будешь заниматься со мной любовью? – Еще никто никогда не отказывался от секса с Нэнси. – Не говори ерунду. – Она села, ее голос сделался пронзительным. – Этого не может быть!

В смущении он сгреб свои волосы в подобие пика.

– Нэнси, ради Бога, прошу тебя, не отягощай мне жизнь.

– В чем проблема?

– Прекрати, ты знаешь. Я не хочу сказать, что если бы я встретил тебя раньше… Боже, я несу какую-то чепуху. – С каждым словом он обретал достоинство. Он распрямился и расправил плечи. – Нэнси, я женюсь на Полли.

Нэнси удивленно взирала на него.

– Но ты же любишь ее гораздо меньше, чем меня!

– Я люблю ее.

– Ты лжешь.

– Нет, не лгу! – горячо произнес Берри. – Я слишком сильно люблю Полли, чтобы изменить ей. Я не могу даже и подумать об этом. Я никогда бы не простил себе этого.

Он действительно так считал. Мир вокруг Нэнси мрачнел, по мере того как он говорил. Руфа была права. Он был редким человеком, ценившим, кроме секса, кое-что другое. Он отказывался нарушать данное Полли обещание. Его невозможно было обольстить или убедить жениться на Нэнси, и потому Руфа теперь уже точно погубит свою жизнь, выйдя замуж за Эдварда. Она выдохнула воздух с громким всхлипыванием. На этот раз она плакала не от злости, а от отчаяния. Закрыв лицо руками, она рыдала до боли в сердце.

– Нэнси… о Боже… – Берри был потрясен.

Она почувствовала неуверенное прикосновение его руки.

– Дело не в тебе, – рыдала она. – Все, что ни происходит с нами, все плохо… Даже если бы он не сделал этого, было бы то же самое.

– Если бы не сделал?.. Ты имеешь в виду своего отца?

Подушки рядом с ней продавились под его весом. Он обнял ее за талию, теперь она плакала, положив голову на его плечо. Он не двигался и ничего не говорил, а лишь нежно поглаживал ей спину, что было очень приятно. Наконец она в изнеможении отпрянула от него.

– Прости меня. Я глупая лошадь. Не беспокойся, я ухожу.

Она рискнула взглянуть на него и почти расслабилась, увидев, с какой добротой он смотрит на нее.

– Подожди уходить, – сказал он. – Я поставлю чай или что-нибудь еще.

Нэнси попыталась смеяться.

– Так есть же кофе.

– Он остыл. Я сделаю другой. – Он снял с нее руку и встал.

– Как ты пьешь кофе?

– Черный, три куска сахара, достаточно крепкий – чтобы взорвать сейф.

– Прекрасно. – Он полез в карман и достал платок. – Возьми. Он чистый.

Берри пошел на кухню. Нэнси примостилась на диване, вытирая слезы и чувствуя себя круглой идиоткой. Когда он вернулся, она немного овладела собой.

– Берри, ты славный парень. Мне так неприятно, что я испортила тебе субботнее утро.

– Ты и не испортила. Честно.

– Просто сегодня у меня один из дней, когда все валится из рук. Обычно я обладаю невероятной способностью не обращать на это внимание. – Она медленными глотками потягивала кофе. – Тебе Ру говорила?

– Ты имеешь в виду помолвку? Да, говорила. Мы были шокированы, потому что полагали, что они с Адрианом…

– Это намного хуже, – сказала Нэнси. – Прямо катастрофа…

Берри передал ей тарелку с круассанами.

– Попробуй… Почему катастрофа?

– Надо же! Выбрать изо всех Эдварда Рекалвера. Тебе не кажется, что это отвратительно? – Нэнси со злостью откусила круассан.

– Нет, – сказал Берри. – Мне нравится Эдвард. Даже больше Адриана. И не потому, что Адриан мой босс. Достаточно было увидеть лицо Руфы, когда она вернулась. Полли сказала: все ясно без слов. Эдвард был сердит на Руфу за то, что та водила всех за нос. Но даже Адриану было ясно, что теперь она счастлива.

– На самом деле она отнюдь не счастлива, – возразила Нэнси, набив рот круассаном. – Ей только так кажется.

Берри улыбнулся.

– А разве этого недостаточно?

– Ты ее не понимаешь. Никто не понимает, потому что она умело притворяется. После смерти Настоящего Мужчины она совсем рехнулась.

– Она никогда не говорила об этом. Видимо, она перенесла это тяжелее, чем другие?

– Да. – Сказав это, Нэнси поняла, что это правда. – Она обнаружила его тело, и это, видимо, не прошло бесследно. К тому же она была с ним дома одна. Я поменялась сменой в баре, чтобы вечером встретиться со своим другом. Если бы не это, то я тоже была бы там.

– Ну и что бы вы смогли сделать? – осторожно спросил Берри.

Нэнси пожала плечами.

– Не знаю. Просто была бы вместе с ней. Она не знала, что делать.

– Я не удивляюсь этому. Ну и что же она предприняла в конце концов?

– Она решала, куда звонить – в полицию или в «скорую помощь», и в конце концов позвонила Эдварду. Слава Богу, он был дома, когда все другие… в общем, он сделал все остальное. – Нэнси помрачнела, сдерживая слезы. – Он умеет все хорошо организовать. Думаю, это у него еще с армии. Разумеется, он действовал в приказном порядке. Он велел Ру выйти из дома и побыть на улице до его прибытия. Ни до чего не дотрагиваться и никому не звонить. Он сделал все сам.

– Очень любезно с его стороны.

– Да, он был очень добр. Он заботился о нас как мог, а мы были не в себе. Знаешь, смерть превращает людей в идиотов: можно не плакать и считать, что все хорошо. А на самом деле это не так. С нами было такое… Особенно с Руфой.

– Ты любишь Руфу, да? – спросил Берри.

– Ру – моя правая рука. Я не могу смириться с тем, что он забирает ее. – Нэнси делала над собой усилие, чтобы не расплакаться. – Не могу поверить, что выболтала все это тебе. Я вообще никому не говорила об этом. Если хочешь знать правду, я пришла сюда с безумной идеей заставить тебя жениться на мне, чтобы Руфе не нужно было выходить за Эдварда.

На лице Берри на мгновение отразилась тревога, но затем он улыбнулся.

– И ты собиралась завалить меня счетами на ремонт вашего дома?

– Думаю, да, дорогой. И долгами. Ты счастливо избежал этой участи.

– Но и ты тоже, – сказал он, нежно улыбаясь. – Я не смог бы удовлетворить твои запросы.

– Что?! – Нэнси была поражена. – Не говори глупостей. Я видела фотографию вашего дома!

– Думаю, что тебе хорошо известно, во что обходится содержание огромных домов. Большая часть денег моего отца уходит на поместье. Но это не моя проблема, пока я не унаследовал его. Слава Богу, мой отец исключительно крепок и бодр. Мы думаем, он протянет еще лет тридцать. Он передаст мне дом, когда я женюсь. В общем, я должен работать, как все остальные. И я не являюсь банкиром, который зарабатывает достаточно много, чтобы спасти Мелизмейт.

– Но… но… – Нэнси была смущена и одновременно возмущена. – Твой образ жизни… эта квартира.

– Это квартира Полли.

– О…

– Вот видишь, – сказал Берри, отважно изгоняя тоску из голоса. – Брак со мной – это не пасторальная любовь. Единственная крыша, о которой может позаботиться моя семья, – это крыша над нашей собственной головой. У нас нет лишних миллионов.

– О… – снова протянула Нэнси. Она начала смеяться. Берри тоже засмеялся. Они оба протянули руки, чтобы взять последний круассан, и хохотали почти до слез.

Берри торжественно разломил круассан надвое и пошел в кухню приготовить новую порцию кофе. Нэнси лежала, подминая спиной мягкие подушки Полли, и слушала, как он напевал что-то, хлопая дверцами буфета. У Берри был бодрый голос, и она чуть было снова не расплакалась. Она не понимала, что нашло на нее.

– Ты ангел, – сказала она, когда он вернулся.

Он застенчиво ухмыльнулся.

– Чепуха.

– У тебя… я даже вижу твои крылья. Полли – счастливая девушка и, надеюсь, что это понимает. – Она сделала резкий вздох и потянулась за своей порцией круассана. – Я рада, что ты не так богат, как мы думали. Во всяком случае, у тебя меньше шансов закончить дни с такой сучкой, как я.

– Ты не сучка, Нэнси, – сказал Берри, краснея. – Ты делала это ради Руфы, но в любом случае сомневаюсь, чтобы это сработало. Даже если бы я смог спасти Мелизмейт, тебе не стоило отговаривать ее от брака с Эдвардом.

– Ты прав, – Нэнси выглядела мрачной. – Если она вобьет себе в башку что-нибудь, ее не переубедишь. Меня пугает то, что она прямо зациклилась на нем.