Текст книги "Брачные игры"
Автор книги: Кейт Сандерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
– И у тебя была мания, что за тобой следят, – сказала Руфа.
– И это присутствовало, несомненно. – Он умел выглядеть слегка пристыженным. – Я действительно был влюблен в тебя, Руфа. До безумия.
– Знаю. Читала в романе. – Она не могла противостоять желанию слегка подмазаться к нему. – Это действительно хороший роман.
– О Боже… Хочу сказать – спасибо.
– Но конец довольно тягостный: почему я должна была умереть?
– Извини, так получилось, – сказал Джонатан. – В какой-то степени сказалось то, что твой отец назвал бы «тисками символики». Если серьезно, ты разозлилась?
– Конечно, нет. Была польщена.
Он нахмурился, глядя на скатерть.
– Извини. Я знаю, ты считаешь меня законченным негодяем, и ты права. Я не создан для адюльтера – ты была у меня единственной.
– А ты рассказывал обо мне Харриет?
– О да, – сказал он. Чувствовалось, что ему тяжело. – Она сама дошла до этого, когда начала читать первые главы книги, но мне пришлось полностью признаться задолго до ее окончания. Харриет не могла понять, почему я вернулся в Лондон, если так успешно работал за городом. Затем она вбила себе в голову, что хочет на длительный срок арендовать коттедж Эдварда и переехать туда с детьми. Вот мне и пришлось рассказать.
– Бедный, – вздохнула Руфа. – Она злилась?
– Разумеется.
– Но потом помирились?
– Да, как всегда. – Джонатан полез в нагрудный карман за бумажником и, открыв его, показал фотографию улыбающихся детей.
Он никогда не показывал ей своих детей. Когда-то, не так давно, такая фотография вызвала бы у нее приступ стыда и печали. Теперь она не значила ничего.
– У тебя же есть еще один.
– Да. Большие – это Криспин и Клио, а маленький – Оливер – оливковая ветвь, цена прощения Харриет. Одним из мистических и в какой-то мере тягостных обстоятельств женитьбы является то, что всегда можно откупиться от женщины очередным ребенком.
– Думаю, ты откупился легко, – сказала Руфа. – Он великолепен.
– Спасибо, пожалуй, да.
На стол подали первое блюдо – маслянистое желе из креветок. Джонатан засунул подальше свой бумажник. Они прошли через предгорье. Теперь настало время преодолевать главный пик.
Руфа защитила себя, потягивая вино.
– Джонатан, ты не возражаешь, если я кое-что спрошу у тебя? Я хотела бы знать, что заставило тебя уйти так неожиданно. Наверное, Настоящий Мужчина, да? Он что-нибудь сказал или сделал: я знаю – ему не нравилось, что мы были вместе.
– Твой отец? – Джонатан был поражен. – Нет, это не имеет к нему никакого отношения. Он выуживал высокую цену за дочь в виде выпивок на дармовщинку в «Гербе Хейсти». Но не он изгнал меня из города. Это сделал Эдвард.
– Что?! – нахмурилась она. – Ты уехал из-за Эдварда?
– А ты не знала? Когда я въехал в коттедж, он был любезен, – сказал Джонатан. – Я объяснил ему, что я – писатель и что мне необходимо побыть в одиночестве, и он никогда не мешал мне. Все изменилось, когда мы… когда я стал встречаться с тобой. Он начал появляться в дверях коттеджа с обрезом через плечо. А однажды пришел и сообщил мне, что я – дерьмо.
– Серьезное дело, – сказала Руфа. – Большинство людей для него педерасты и свиньи, а слово «дерьмо» он приберегает для таких, как полковник Каддафи. И это из-за меня?
Джонатан смотрел на нее как-то странно.
– Разумеется. Он сказал, что я завлекаю тебя, разрушаю тебе жизнь. Он сказал, что я вполне заслуживаю, чтобы отстегать меня хлыстом, и, если я тотчас не покину коттедж, он скажет моей жене, чем я здесь занимаюсь. – Он сделал паузу и застенчиво улыбнулся. – Я не знал, что такое хлыст и какой ущерб он может причинить нежным местам романиста. Но я не собирался торчать там, чтобы узнать это.
– Значит, ты бросил меня – именно так – из-за того, что Эдвард велел тебе это?
В ее голосе чувствовалось недоверие и всплеск презрения. С некоторым раздражением Джонатан произнес:
– Боюсь, что да. Мы, романисты, – сентиментальные трусы, ведь верно?
– Не кажется тебе, что ты перестарался?
– Он сказал, чтобы я выбирал между тобой и Харриет, но фактически не оставил мне особого выбора. – Джонатан смеялся, тряся головой. – Он сказал, чтобы я вытряхивался из его дома не позднее суток, по истечении которых он лично расскажет все Харриет и обломает мне ноги.
– И все это сказал Эдвард? – Это было невероятно. Руфа не знала, сколько здесь правды.
– И еще многое другое, хотя он – человек немногословный. Он сказал, что не будет стоять и смотреть, как я разбиваю тебе сердце.
Она смотрела на свою тарелку, пытаясь воскресить в памяти события своей большой обреченной любви. Эта любовь давно умерла и похоронена, но душа по-прежнему ноет.
– Я была безмерно счастлива. Почему Эдвард решил, что ты разбиваешь мне сердце?
Джонатан вздохнул.
– Мы и впрямь должны пройти через все это?
– Да, – отрезала она. – Ты обещал поставить все точки над «i».
– Хорошо, хорошо. – Он положил свою вилку на одном зубце которой была насажена креветка. – Прежде чем перейти к стеганию хлыстом и обламыванию ног, Эдвард спросил меня о моих намерениях.
– Ты имеешь в виду, были ли они благородными?
– Примерно так. Он спросил меня, намерен ли я бросить Харриет и детей и жениться на тебе.
Воцарилось молчание.
– И ты ответил – нет.
– Руфа, прошу тебя, постарайся понять: помимо детей я не мог взять и отказаться от Харриет. Просто не мог.
– Следовательно, ты всегда был готов бросить меня, – холодно произнесла Руфа. – Это было лишь вопросом времени.
– Послушай, извини, я тоже страдал.
– Почему же ты не написал об этом в своем романе, а решил отделаться от героини, убив ее? Другой конец превратил бы тебя в благородного, испытывающего душевные муки человека. Это дорого ценится.
Джонатан нахмурился. Когда-то она думала, что такое его выражение – это признак силы. Теперь оно казалось скорее недовольной гримасой.
– Мне жаль, – раздраженно пробормотал он. – Жаль, жаль, жаль. Понятно?
Руфа снова принялась за вино. Взаимные обвинения были смехотворны, но они выворачивали прошлое, и ее беспокоило, что его нельзя было загнать в старый ящик.
– Мне тоже жаль. Я не собиралась обвинять тебя – теперь это давно в прошлом. И мне кажется, в какой-то мере я почувствовала облегчение. Мне было неприятно обвинять в этом Настоящего Мужчину. – Ее глаза блеснули, но она подавила слезы.
Джонатан сделал несколько глубоких вздохов. Его голос после паузы сделался нарочито дружеским и бодрым.
– Надеюсь, теперь ты не будешь обвинять во всем Эдварда. Я не осуждаю его. Понятно, чем он руководствовался.
– Мы в какой-то мере были удочерены им, – сказала Руфа. – Он всегда заботился о нас.
Джонатан улыбнулся.
– Да, и если бы я понимал, что к чему, я бы заметил это раньше.
– Извини… что заметил бы?
– Что он увлечен тобой.
– Что? – прошептала Руфа. – Нет… Ты ошибаешься. – И когда она произнесла это, то поняла, что он не ошибается.
Он подлил еще вина в ее стакан.
– Здорово, верно? Влюбленный майор Рекалвер! Честно говоря, если бы я знал, то не раз подумал бы, стоило ли мне влюбляться в тебя. Он, несомненно, выглядел так, будто знал, как обращаться с этим обрезом.
Она была сбита с толку. Она внушила себе, что Эдвард предложил ей руку, исходя из высоких принципов или… из жалости. Теперь она вдруг поняла, почему Брачная игра так разозлила его, и уяснила сущность его борьбы после их ссоры по поводу нее.
Ее лицо горело. Она была потрясена тем, что только что услышала от Джонатана. Эдвард желал ее, и это желание вылилось во вспышку жестокой ревности. Руфа стыдилась, что это привело ее в такое возбуждение. На какой-то момент у нее закружилась голова от возникшего желания заставить Эдварда потерять контроль над собой.
Джонатан прикурил сигарету. Руфа с удивлением вспомнила время, когда находила его постоянное курение интересным.
– Я рад, что мы полностью выговорились, – сказал он. Его плечи расслабились, и он улыбнулся ей.
– И я рада. Теперь можем наслаждаться обедом. Можешь рассказать мне, над чем работаешь в данный момент.
Они поговорили о его работе, о детях, о его большом новом доме в Далидже. Руфа улыбалась и подсказывала, поощряя Джонатана брать в свои руки все нити разговора. Она не хотела, чтобы он догадался, как много нового он рассказал. Ей надо было побыть одной, чтобы все осмыслить. Она должна испытывать злость, потому что он заставил ее усомниться в Настоящем Мужчине. Но главной эмоцией стало тревожное, вызывающее страх возбуждение.
Глава семнадцатая
Солнечный луч засиял на поверхности рва с водой, специально прочищенного по случаю свадьбы Руфы. Было девять часов. Комары и стрекозы слетелись к воде в качестве первых гостей. Руфа вышла на террасу. Она была в халате, с чашкой чая в руках. Улыбаясь, она вдыхала золотистый, пахнущий сеном воздух. Настоящее июньское утро. Для нее это был шанс насладиться его очарованием, до того как предпраздничная суматоха перерастет в кромешный ад.
Лидия стояла, опираясь на покрытую лишайником каменную балюстраду и любовалась садом. Она улыбнулась, когда Руфа присоединилась к ней. Они молчали, прислушиваясь к двум лебедям, плещущимся на поверхности рва. Эти грациозные птицы были свадебным подарком от близнецов Биккерстаффов. К тому же они, – разумеется, лебеди – удачно отвлекали гостей от недоделанных работ. Одно крыло дома было в лесах и полотнах просмоленной парусины. Роза настояла на возвращении домой, как только будет восстановлены водопровод и электроснабжение. Большой холл, гостиная и кухня уже закончены. Одна комната наверху была отведена под будуар невесты. Семья временно проживала в чердачных помещениях, там, где работы были в основном завершены.
– Волнуешься? – нежно спросила Лидия.
– Да, это нормально?
– Я страшно волновалась, – сказала Лидия.
– Ты была очень молода.
– Все казалось таким значительным. С Рэном было еще хуже – ты ведь помнишь, как он то и дело бегал к ограде, чтобы отлить? Какое замечательное, волшебное было время… – Она повернулась и взглянула на сестру печальными голубыми глазами. – Мне не нравится, когда люди говорят, что брак – пустой звук. Он многое значит.
Руфа задумалась над тем, что на неудавшемся браке лежит некая печать незавершенности. Правда ли, что брак кончается, когда одна из сторон отказывается его признавать?
– Ты отдаешь часть себя, когда заключаешь брак, – сказала Лидия. – И обратного хода нет.
– О, Лидия, – нежно сказала Руфа, – извини меня, но, по-моему, уход от Рэна – лучшее, что ты совершила.
– Я не хотела этого.
– Вы были несчастны!
Упрямые голубые глаза вновь повернулись к залитому солнцем ландшафту.
– Я держалась, сколько могла. В конце концов Рэн вынудил меня уйти.
– Мы слышали другую версию. Ты говорила, что он выставил тебя вон.
– Да нет. Ты же знаешь Рэна. Он всегда невинная сторона. И он сделал вид, что меня просто не существует. И действительно – меня не стало. – Она вымученно улыбнулась. – Я подумала: лучше понять намек – и исчезла.
Руфа взглянула, как один из лебедей с угрожающим видом бороздил водное пространство.
– Мне так хочется, чтобы ты забыла о нем.
– И он хочет этого, но в этом нет ничего хорошего. Я не могу. Никто из вас не понимает этого. Он – единственный человек, которого я любила.
Историческое сближение Лидии с Рэном стало частью семейной легенды. Лидия влюбилась в Рэна и лишилась девственности в четырнадцать лет, когда он вернулся из Индии и обосновался в Семпл-фарм. Руфа прекрасно помнила, как тем летом Лидия возвращалась в теплые сумерки домой с волосами, полными сухой травы. Она была счастлива, ведя эту босую жизнь: она никогда не была материалисткой. Как и Рэн, она довольствовалась жизнью в ирреальности настоящего, имея самое смутное представление о будущем.
В утро собственной свадьбы Руфа припомнила еще одно обстоятельство, связанное с Лидией в роли невесты. Вся семья собралась у мэрии, и Настоящий Мужчина своими шутками вызывал у них приступы смеха: он всегда высмеивал все, что связано с бюрократией.
Но в разгар церемонии, когда Рэн и Лидия обменивались доморощенными клятвами – церемония проходила под открытым небом, – Настоящий Мужчина был безутешен. Лидия стояла босиком в высокой траве, и в ее волосы были вплетены полевые цветы. Она источала неземную красоту, она была как богиня. Громкие рыдания Настоящего Мужчины почти заглушали ее нерешительный голос, обещавший любить Рэна до скончания дней.
Лидия, несомненно, исполнила свою часть договора. Она никогда не смотрела на сторону. Она была убеждена в том, что брак сделает Рэна ее верным спутником по жизни, и очень удивилась, когда этого не произошло. Она цеплялась за веру в то, что он вернется, доводы матери и сестер не могли разубедить ее.
В глубине души Руфа завидовала Лидии в том, что та относилась к браку с такой серьезностью. Ей хотелось быть столь же уверенной в том, что она любима. Мысль о любви Эдварда более не вгоняла ее в краску. Она мечтала заполучить свидетельство того, что он действительно любит ее. По возвращении из Парижа Эдвард был все время далек от нее и очень занят, готовясь к свадьбе с мрачным смирением, столь непохожим на интригующее описание Джонатаном человека, одержимого дикой страстью. О Пруденс он сказал лишь то, что их встреча была «трудной». Он был мрачнее тучи, и Руфа не осмелилась расспросить о деталях, которые ее интересовали. Главное состояло в том, что Пруденс и ее сын – единственные родственники Эдварда – на свадьбу не приедут.
Возможно, это было признаком неодобрения. Пруденс не могла примириться с тем, что место ее покойной сестры будет занято другой. Руфа пыталась оправдать эту женщину и отыскать причины мрачного молчания Эдварда в чем угодно, но только не в сексуальной неудовлетворенности. Спал ли он с Пруденс или нет – вот что мучило ее больше всего.
Он объяснил ей, что беспокоится из-за какого-то бизнеса, связанного со службой в армии. По возвращении из Парижа он тотчас же уехал в Лондоне. И вновь, хотя на его лице отражалась боль, он отказывался посвятить ее в детали. Эдвард не привык давать объяснения, и его дела в глазах Руфы приобрели мистическую окраску. Руфа чувствовала, что Эдварда что-то тяготит, и связывала это с предстоящей женитьбой. Она хотела, чтобы он верил ей и ничего не скрывал. Он спас ее дом, но теперь этого было недостаточно. Ее угнетала необходимость безграничной веры, когда сердце отдается в руки фактически – после разговора с Джонатаном она расценивала его так – незнакомого человека.
* * *
Руфа попросила Клэр придумать фасон ее свадебного платья и сшить его. Сама она выбрала бы что-нибудь традиционное, возможно в «Либерти», но с некоторых пор признавала, что Клэр очень талантлива. Отметив, что желтый креп придает Руфе особую элегантность, Клэр сделала воротник-стойку из этого материала. Вуаль была из тонкой белой ткани, волной спадавшей на лицо. Она сдерживалась старой бриллиантовой диадемой миссис Рекалвер, которую Эдвард откопал в банковском хранилище.
В начищенной до блеска кухне Руфа стояла в напряженной позе, демонстрируя свое пышное подвенечное платье. Мать и сестры с изумлением смотрели на нее, словно пугаясь ее совершенства. Розе стоило огромных усилий, чтобы не расплакаться.
– Ты выглядишь как принцесса, – сказала Линнет.
– В чем у тебя рот? – Роза сделала резкое движение в сторону Линнет и схватила ее за подбородок. – Да ты вся в шоколаде! Ради всего святого, не ешь ничего, пока мы не закончим, слышишь?
Линнет обиделась.
– А что, если я голодная?
– Я отведу тебя под душ!
Всего двадцать минут назад Линнет была еще в детской пижамке с эмблемой фирмы «Уитабикс». Теперь же, в бледно-желтом шелковом платье от «Кейт Гринауэй» и лакированных детских туфлях-лодочках она была прекрасна, как фарфоровая фея. К ее огромной радости, Линнет оказалась единственной подружкой Руфы. Эдвард, будучи блюстителем традиции, надел ей на шею золотой медальон в форме сердечка. По совету Руфы он дал девочке две игрушечные свечки, подходившие по размеру для Братьев Рессани. Но и без подарков Линнет положительно относилась к Эдварду. В ее глазах он был человеком, который привнес в дом порядок, а она с некоторых пор полюбила порядок и с удовольствием прожила несколько недель в чистом коттедже рядом с Полем Члоу. Хотя Линнет по-прежнему спала с Лидией, она надоедала братьям Биккерстаффам, требуя поскорее закончить ее новый, выкрашенный в розовый цвет будуар.
Руфа потрогала венок из желтых розовых бутонов на маленькой темной головке.
– Она и сама как принцесса, правда?
– Даже лучше, – сказала Нэнси. – Настоящие принцессы ревнивы. Я сама ревную.
На Нэнси было облегающее строгое платье из темно-золотистого шелка, на голове – черная шляпа с большими прямыми полями. Селена, выкроившая пару дней между съемками, появилась в короткой юбке и узкой шелковой бледно-голубой блузке. Ее подстриженные волосы стали серебристо-белыми, и Роза не могла свыкнуться с ее элегантной оригинальностью. Селена мало рассказывала о своей загадочной жизни, которая, видимо, устраивала ее. Вчера она просидела весь обед, ни разу не раскрыв книгу. Она стала холодной и отрешенной и относилась ко всем с почтительной любезностью, будто рассматривала окружающих в уменьшающие линзы бинокля.
Лидия – дитя природы – мало заботилась о нарядах. Руфа взяла все в свои руки и купила ей длинное фиолетовое платье от «Гоуста». В нем Лидия выглядела на удивление молодой. Она отказалась от шляпы и распустила свои длинные локоны.
Роза была неузнаваема в платье и широкополой шляпе из мокрого шелка в крапинку. Впервые за многие годы она сделала макияж.
– О'кей, девочки. Время не ждет. – Роджер – в сером смокинге – появился в дверях. – Машины поданы, а я поклялся Эдварду, что мы не опоздаем. – Он был посаженым отцом Руфы и по этому случаю срезал свои косички.
Час пробил. Роза и ее дочери не без удивления смотрели друг на друга, пытаясь осознать реальность происходящего. Они были теперь новыми женщинами в новой жизни и новой обстановке. Кухня была закончена всего три дня назад, и они еще не привыкли к отсутствию убожества. Покосившиеся, прокуренные стены сияли чистотой. Гнилые деревянные буфеты заменены новыми. Плита, эта музейная редкость, заботливо отреставрирована. На кухонном столе выстроилась батарея винных бутылок, кругом – огромные букеты роз и лилий. В большом холле стояли четыре длинных украшенных цветами стола.
– Невероятно, – сказала Нэнси. – И все это сделала ты. Ты сказала, что выйдешь за богатого, и сделала это.
Руфа неуверенно улыбнулась.
– Получилось не так, как я думала. Я была глупа, полагая, что могу пройти через все это с любым богатым человеком. Слава Богу, им оказался Эдвард.
– Ну, что касается меня, – сказала Роза, – я бы не возражала, если бы моим зятем стал Тигр Дурвард.
Это вызвало у всех неуверенный раздраженный смех. Тигр Дурвард стал объектом семейных шуток. После нескольких недель безуспешного преследования Рошана он ушел в монастырь. Оттуда он вышел успокоившимся и трезвым и продолжил преследовать Рошана с новыми силами. Убедившись, что Нэнси не возражает, Рошан дважды отобедал с остепенившимся повесой и пригласил его на свадьбу в качестве своего полуофициального друга. Ждать долго не придется, решили все, скоро Тигр выйдет из спячки и даст бульварной прессе очередной повод для кривотолков.
Женская часть семьи Хейсти нуждались в поддержке. Приближалась годовщина: Настоящий Мужчина умер тихим, теплым, солнечным днем, похожим на сегодняшний. Когда в последний раз они собирались в сельской церкви, там стоял гроб Настоящего Мужчины. Стол и тогда был уставлен вином, но все пребывали в состоянии шока, граничившего с безумием. Теперь они молились – хотя никто не озвучивал этого – за то, чтобы свадьба Руфы знаменовала собой окончание траура.
– Роза, Нэнси, Лидия и Селена – в первую машину, – командовал Роджер. – Ру, Линнет и я последуем за вами ровно через десять минут. Начинайте движение; Эдвард проверяет мою точность по хронометру.
Роза снова посмотрела на Руфу, а затем учтивого поцеловала ее. Чувствуя, что дочь нисколько не изменилась, как это могло бы следовать, судя по ее элегантному внешнему виду, она тут же заключила ее в крепкие объятия.
– Ты выглядишь великолепно. Настоящий Мужчина гордился бы тобой.
– А это порадовало бы его? – спросила Руфа.
– Да, если бы он выкроил время на размышление, – сказала Роза. – Он любил Эдварда. Другому бы он тебя не отдал.
* * *
«Прости меня, Элис, – размышлял Эдвард. – Прости за то, что я люблю ее так сильно, что осмеливаюсь жениться на ней».
Руфа нежно улыбалась ему с другого конца придела. Он же до сих пор опасался, что в последний момент она отменит свадьбу. Раньше он не мог позволить себе мечтать о Руфе в подвенечном платье, но вот она здесь – настолько красивая, чтобы разбить сердце любого.
Но я буду заботиться о ней, обещал Эдвард тени Настоящего Мужчины.
Он практически не спал в эту ночь, в последний раз созерцая тень Элис. Как хорошо, подумал он, что он не венчался с ней в этой церкви. Они удрали тогда в Лондон, чтобы избежать висевшего над ними неодобрения старой миссис Рекалвер. Настоящий Мужчина осуждал его: почему он не сделал его своим шафером, а его хорошеньких маленьких дочерей – подружками невесты? Ну, слава Богу, этого не произошло, иначе сейчас он чувствовал бы себя еще более неуверенно.
На этот раз шафером Эдварда был его старый приятель из Сандхерста, ныне полковник шотландского полка. Его жена и две дочери-подростки стояли в церкви на стороне Эдварда, вместе с фермерами, составлявшими его круг. Судя по их лицам, они с трудом верили, что Эдварду удалось заполучить такую женщину. Да и сам он не очень этому верил. Чтобы пройти через все это, он должен прогнать всех призраков – мертвых и живых.
* * *
– Низойди на нас, о Божественная любовь, – пел Берри. – Разыщи мою душу…
Люди часто поют эти гимны на свадьбах. Меньше чем через три недели все будут петь на их свадьбе с Полли. Он до последнего не верил, что свадьба состоится, до тех пор пока он не увидел изменившуюся Руфу. Невозможно было представить, что совсем недавно она стряпала обеды для его знакомых.
Берри надеялся выглядеть так же великолепно, как Эдвард, которому очень шел смокинг. Эдвард стоял прямо, навытяжку, своим взором обжигая Руфу, однако самоирония не оставила его, судя по тому, что он иногда бросал насмешливые взгляды и в сторону Линнет.
Берри считал, что Линнет выглядит восхитительно. Неожиданно для самого себя он подумал, как было бы чудесно иметь такую же маленькую девочку, дочку. Неудивительно, что Рэн постоянно что-то бубнит об отцовстве: Линнет – единственное, что он сделал как положено.
Рэн и пухлые рыжеволосые близнецы Биккерстаффы были церемониймейстерами. На близнецах были фраки. Их серые цилиндры лежали, подобно двум ведрам, на столе у двери. Рэн в синем пиджаке-френче, застегнутом до самой шеи, приветствовал Берри при встрече звонким поцелуем, брови Полли даже подпрыгнули от удивления.
Полли повернулась, чтобы улыбнуться ему. Берри почувствовал, что любит ее. Как хорошо, что он проявил силу воли и не поддался Нэнси. Эта свадьба была для него испытанием, возможностью доказать, что он может смотреть на Нэнси, не проявляя желания броситься к ее ногам. Это было трудно, поскольку она выглядела такой божественной, такой обольстительной в этой огромной шляпе. Некоторым женщинам идут огромные шляпы. Но Полли, слава Богу, не принадлежит к их числу. Ее бледно-голубое платье напомнило Берри абажур над бильярдным столом в их доме. Абсурдность ее одежды заставляла его любить Полли еще больше. Он нежно, как подобает жениху, сжал ее руку с бриллиантовым кольцом от «Будл энд данторн», подаренным к помолвке.
Полли оценивала свадьбы по строгим меркам. Данная заслужила ее одобрение. Небольшая сельская церквушка, так уютно примостившаяся в богатом предместье Котсуолдса, восхищала ее. Руфа и Эдвард были потрясающей парой. Ее позабавило, что Рэн поцеловал Берри. И она была заинтригована, узнав Тигра Дурварда, стоявшего на противоположной стороне придела.
– Что, интересно, делает здесь этот Дурвард? – прошептала Полли. – Может, он встречается с Нэнси?
Берри, преодолев укол ревности, беспечно ответил: навряд ли. Его волновал отнюдь не Тигр и не смазливый индус-гей, очевидно, лучший друг Нэнси. Самые худшие подозрения ему внушал другой мужчина на церковной скамье – высокий, темноволосый и дьявольски красивый. Это, очевидно, второй жилец Уэнди. Если бы Берри не чувствовал себя абсолютно счастливым, предвкушая брак с Полли, он возненавидел бы этого человека.
Да, он предвкушал тихое семейное счастье, заключая брак с Полли. У них будет пышная свадьба в Лондоне и отличный медовый месяц в Кении. Полли проследит за тем, чтобы всю последующую жизнь у них все шло своим чередом. Предсказуемость – это благословение. А все остальное – иллюзия.
* * *
Для Руфы остаток дня был полон блаженства. Она произнесла клятву и расписалась в книге. Теперь Эдвард – ее муж. Она фотографировалась рядом с церковью, опираясь на его руку. Ее целовали гости, включая викария и Тигра Дурварда.
Уэнди, обезумевшая от счастья, бросала разноцветные конфетти. Когда они закончились, она принялась носиться кругом, делая снимки маленьким фотоаппаратом, мешая всем.
Новый гравий на дороге к Мелизмейту был испещрен колесами десятков автомобилей. Руфа и Эдвард заняли места у входа для встречи гостей. У них не было времени смотреть друг на друга. Гости проходили толпами, знаменуя их прежнюю жизни.
Рошан официально представил Тигра, который заметно изменился. Бледный и похудевший, он произносил поздравления своим резким голосом. Руфа решила, что он ей нравится: он явно обожал Рошана, а любовь превращает в ангелов самых непривлекательных людей.
Разумеется, было и шампанское, выбранное и оплаченное Эдвардом. Был и свадебный завтрак: незаконно выловленный лосось и ранняя клубника – все дико дорогое. Эдвард считал, что плохо накрытые свадебные столы делают людей сварливыми. Произносились речи, которые Руфа внимательно выслушивала и тут же забывала. Шафер Эдварда с воодушевлением предложил тост за Линнет. Сам Эдвард говорил мало, в основном благодарил всех за то, что пришли.
Всем сидевшим за длинными столами было хорошо известно, что Эдвард в критический момент спас семью. Местные жители были удивлены изменениями в Мелизмейте, кто-то даже сказал, что дом стал таким же красивым, как невеста. Никто и не удивлялся, что Руфа так удачно вышла замуж. Она всегда отличалась здравомыслием. А затем все хлынули на залитую солнцем террасу и продолжали там пить шампанское. Гости, разбившиеся на группы, шептались о том, что у семейства Хейсти прирожденный талант становиться на ноги.
* * *
Нэнси сняла шляпу и распустила волосы. Они с Берри приветствовали друг друга скромным поцелуем, в результате которого оба залились краской. Они виделись в винном баре, после того как Нэнси ворвалась в квартиру Берри, но она по возможности избегала обслуживать его. Временами она пропускала через кассу его кредитную карту. Это была самая тесная интимность, которую они себе позволяли.
«Полли Совершенная не замечает их смущения. Она отсчитывает часы до собственной свадьбы», – мрачно размышляла Нэнси. Она ни разу не видела, чтобы австралийка выглядела так хорошо. На Полли было голубое полотняное платье и дурацкая шляпа, но ее кожа сияла свежестью росы. Полли была очень любезна по отношению к Нэнси, возможно потому, что невеста Берри пришла в восхищение от Мелизмейта. Разумеется, она не видела его в дни убожества.
Нэнси полагала, что желает этой молодой паре счастья. Берри, как никто другой, заслуживает его. Она осмелилась взглянуть на него именно в тот момент, когда и он украдкой взглянул на нее. Они снова покраснели и отвернулись друг от друга. Аура несостоявшегося секса во время их последней встречи вводила их в смущение.
Нэнси сбежала вниз по лестнице и направилась к торфяникам. Она не привыкла носить в своем сердце тяжесть. Это мешало ей.
– Нэнси…
Макс был в нескольких метрах позади нее. Она замедлила шаг, подумав, что в смокинге он выглядит очень сексуально. Они вместе шли по направлению к большой акации, стоявшей у ограды парка. За оградой лежали луга, заросшие травой. Повсюду порхали бабочки.
– Какое сказочное место, – сказал Макс. – Мне кажется, теперь я начинаю понимать цель вашей Брачной игры. Я никогда не думал, что ты обладаешь таким богатством, – я имею в виду Мелизмейт.
Нэнси рассмеялась:
– До того как Ру раскрутила на деньги Эдварда, это была помойка.
– Уверен, что это место всегда красиво, – сказал Макс. – Так же красиво, как и ты.
– Шутишь?
– Я серьезно. Зачем ты сняла шляпу?
– Она мешала мне целоваться, – сказала Нэнси.
Макс вошел вслед за ней в неровный круг тени под акацией.
– Видимо, поэтому я до сих пор и не поцеловал тебя?
– А ты и не пытался. – Макс очень нравился Нэнси, но с некоторых пор ее естество больше не выделывало кренделей, когда он бросал плутовские взгляды.
– Почему и не пытался? – Он натужно засмеялся. – Одно время между нами что-то наклевывалось.
– Да, но помешали другие проблемы.
– Ты гонялась за лордом имяреком. Но теперь тебе не нужно больше заниматься этим. – Макс прислонился к стволу дерева. – Сейчас, когда твоя сестра победила в Брачной игре, ты можешь расслабиться. Вернуться к любовным утехам.
– Но это так непросто, – сказала Нэнси. Она уловила его оценку брака Руфы и отвергла ее.
Его голос смягчился.
– Что с тобой происходит, Нэнси? Игра закончилась. Ты свободна. Почему же ты не хочешь, чтобы тебя совратили и трахнули?
– Боже, откуда ты взял, что мне нравится это?
Он засмеялся и отступил, но по-прежнему был готов вступить в игру, когда она предоставит ему шанс.
– Что же теперь ты намереваешься делать? Возвратиться домой к своим корням?
– Не говори глупости. Я всего на два дня отпросилась с работы. В понедельник я снова должна быть за стойкой.
Макс задумался.
– Это такая хорошая работа?
– Лучшая из того, что у меня было.
– И единственное место, где ты можешь видеть его?
Нэнси застонала.
– Боже, неужели на моем лице все написано?!
– Однозначно. Видимо, маленькие стрелы Купидона наконец пронзили тебя. Ты вышла на бой и влюбилась.
– Да, – сказала Нэнси, – думаю, это и называется настоящей любовью. Теперь я понимаю разницу между «Ромео и Джульеттой» и музыкальной комедией. – Она вздохнула. – Макс, а ты был когда-нибудь влюблен?
– Хочешь получить галантный ответ или правдивый?
– Правдивый.
– О'кей, я был влюблен, – сказал Макс. – Страстно, и страсть у меня была отнюдь не платонической. Но счастье было недолговечным. Я был опустошен, когда все закончилось, и, наверное, вина за это лежит на мне. Не пойму, почему так произошло.
