Текст книги "Брачные игры"
Автор книги: Кейт Сандерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
Глава одиннадцатая
Первый обед состоялся спустя три дня в «Конноте». На Руфе был темно-серый пиджак поверх шелковой блузки цвета слоновой кости.
Адриан любезно предложил сделать за нее заказ.
– Я хорошо знаком с меню и надеюсь, что угадаю ваш вкус. Вам придется испробовать мой обед в холодный февральский день.
Руфа подумала, что это ловкий ход с его стороны.
Он заказал устриц по-английски и морской язык по-дуврски. К каждому блюду подавали изысканное белое вино. Руфа отпивала маленькими глотками, достаточными, чтобы на языке отложился приятный аромат. Главное – не переборщить, так как чрезмерное смакование будет воспринято Адрианом с неприязнью. Он внимательно наблюдал за ней.
– Я подумал, что «Конноте» будет для вас хорошим отвлечением. Это неподвластная времени классика, как, впрочем, и вы. Вы абсолютно прозрачны, как кристалл или высокая, верно взятая нота. Вам следует носить больше желтого и зеленого. Осенние тона оставьте своей сестре. Пиджак лучше смотрелся на ней.
Руфа улыбнулась.
– Я не думала, что вы заметите.
– Когда я вижу женщину, я всегда замечаю, во что она одета. Вы напоминаете мне о весне, вы – «Весна» Боттичелли во плоти, о чем, я уверен, вам уже говорили.
Он, видимо, ожидал ответа. «Если не ответить, – подумала Руфа, – это может быть расценено как протест. Адриана Мекленберга не может интересовать женщина, которая отступает под натиском бурных комплиментов».
– Да, – сказала она. – Настоящий Мужчина любил это говорить.
– Боттичелли, – заявил Адриан, – ему понравилась бы четкая линия вашего носа и эти неиспорченные губы.
Руфа смотрела на его длинные, бледные пальцы, ласкающие ножку бокала, и не знала, что ответить. Его движения были ловкими и целенаправленными, но, на удивление, бесстрастными.
– У меня есть рисунок Боттичелли, – сказал он. – Это украшение моей коллекции. Даже жене не удалось завладеть им.
Он улыбнулся, чтобы показать, что он поднял этот вопрос не случайно.
– Берри говорил мне, что вы знаменитый коллекционер.
– На данный момент скорее обобранный коллекционер. Последняя миссис Мекленберг увела половину моих картин.
– Вам их, видимо, не хватает.
– И да, и нет, – сказал он. – В них было слишком много от нее. Я не хочу сказать, что она подбирала их. Вся коллекция была реакцией на нее. И наоборот.
– Понимаю, – продолжая улыбаться, Руфа проявляла осторожность. Куда он клонит?
– Все мои жены обожали искусство, – продолжал Адриан. – Две из них учились в Куртолде. Я явно тяготею к женщинам, глубоко интересующимся искусством. Думаю, к ним принадлежите и вы.
Руфа слегка изменила улыбку, чтобы освоиться в неожиданно возникшей интимной обстановке. «Это, – подумала она, – выглядит как интервью для получения работы. Ее достоинства – воспитанность и красота – позволили ей преодолеть первый этап. Теперь ее экзаменуют более тщательно на предмет того, насколько она соответствует корпоративному имиджу».
– В любом случае… – неожиданно сказал Адриан после короткой паузы, – я рассчитываю начать все сначала. Новая коллекция, новый этап в жизни… Возможно, я ограничусь сбором картин с изображением рыжеволосых.
Нелегко любезно улыбаться, поедая рыбу. Комплименты Адриана были банальными и небрежными – простой констатацией фактов. Это была преднамеренная форма ухаживания, а также своего рода испытание, рассчитанное на то, чтобы выведать, будет ли она без зазрения совести испытывать восхищение. Ее роль ограничивалась тем, чтобы выслушивать и соглашаться. Возражения, даже слабые, будут считаться сопротивлением. Руфа уже знала, что любая форма сопротивления или аргументы будут для него просто непонятны.
– Не представляю, – вздохнул Адриан, – как Берри удалось скрывать вас ото всех.
– Муж моей сестры учился вместе с ним в школе, но познакомились мы только в прошлое Рождество.
Руфа рассказала историю с прудом и потерянными ключами и почувствовала, что преуспела, когда Адриан засмеялся. Он понравился ей еще больше, так как, очевидно, любил Берри.
– Славный малый, – произнес он. – Отличная хохма. Просто невозможно не любить человека, способного попадать в такого рода ситуации.
Тема Берри была исчерпана под хруст печенья.
– Полли очень симпатичная, – сказала Руфа.
– А, Полли. Излучающая любовь к титулу и дому, а также к бесподобной коллекции картин восемнадцатого века. Она любит не самого Берри… разумеется, не в обычном смысле слова. Такого рода женщины не влюбляются, как это положено. Она запрограммирована в расчете на весь пакет. Моя первая жена была одной из таких.
Это все-таки скользкая тема.
– Если она такая, то Берри никогда на ней не женится! – запротестовала Руфа.
Адриан пристально взглянул на нее.
– Вы упускаете важный момент. Женитьба – это в конце концов контракт, который существует, потому что каждая из сторон владеет тем, в чем нуждается другая сторона. То, что Полли предоставит Берри взамен титула, видимо, весомо: секс, дружеское общение. Эффективное управление хозяйством.
Руфе не понравился такой оборот беседы. Не хочет ли Адриан сказать, что он вычислил, что она – охотник за богатством? Или же это завуалированное уверение, что ее собственные эмоции не существенны для окончательной сделки? Она еще острее почувствовала, что ее оценивают, проверяют на свет. Это было унизительно, но ее положение вряд ли давало основание винить его.
Что-то в защитных движениях ее плеч понравилось Адриану. Он улыбнулся, взгляд его потеплел.
– Я шокировал вас, – нежно произнес он. – Какое очаровательное испытание… Я забыл, что имею дело с романтично настроенной представительницей рода Хейсти. Если я когда-либо захочу жениться на вас, я вначале постараюсь завоевать вашу любовь.
* * *
Затем он посадил ее в такси и дал шоферу 20 фунтов. Он говорил об их следующей встрече. Это тоже будет обед, но придется ехать в какое-то известное ему местечко за городом. Без единого поцелуя и объятия Адриан занимался ухаживанием.
Машинально глядя в забрызганное дождем окно машины, Руфа оценивала ситуацию. Она провела встречу на удивление удачно и без особых усилий. Адриан дал ход процессу, по завершении которого Руфа «влюбится» в него. За чашечкой кофе она рассказала ему кое-что из своего романа с Джонатаном, умолчав о гибели своего «либидо». Однако Адриан догадался и, видимо, загорелся идеей разбудить ее. Она не знала, хватит ли у нее сил действительно полюбить его, и пыталась дать волю своему воображению. Она желала (надеялась), что таковое произойдет. Он мил и симпатичен, правда, немного староват. Ранее в интересах Брачной игры она настраивала себя на худшее. Да, она увлечена и заинтригована. В настоящий момент это было все, чего он хотел от нее. Возможно ли, что это человек, способный шаг за шагом вернуть ее к любви?
Это никогда не будет похоже на исступленную, беззаветную любовь, которую она испытывала к Джонатану, но она и не хотела вновь проходить через это. Секс с Адрианом, после того как она съест свои обеды и ланчи – подобно адвокату в «Судебных иннах», – будет наверняка утонченным и даже приятным.
Когда Руфа вошла в дом Уэнди, она чувствовала себя немного усталой, но радовалась хорошо проделанной работе. За окном сверкали сильные вспышки молнии. Дождевая завеса делала воздух синевато-желтым. Она прошла в спальню, сняла с себя дорогую одежду и аккуратно повесила ее в гардероб, с большим облегчением облачившись в джинсы и шерстяную кофту.
Им наверняка до смерти хочется узнать, как все было. Спускаясь вниз, Руфа старалась решить, сколько рассказать. Она чувствовала себя странно защищенной всей этой историей, и ей не хотелось рассказывать о ней. Она понимала, что занимает оборону, и слегка стыдилась этого. Рассказывать – значит в какой-то мере исповедываться, хотя – Бог свидетель – она не совершила ничего плохого. К счастью, Уэнди была занята в подвальном помещении, прокалывая ступню клиента, а Нэнси еще не вернулась из похода по магазинам, связанного с чудо-бюстгальтером и высохшей новой помадой. Накануне ланча она заявила, что намерена предпринять новые шаги в отношении Берри.
«Но она ни за что не доведет дело до конца, – размышляла Руфа, – в тот момент, когда Макс предложит ей нечто серьезное, она моментально сдастся».
Ее радовало, что спальня полностью в ее распоряжении. В пустой кухне под мигающей полоской флюоресцентного света Руфа приготовила себе кружку чая, затем снова поднялась вверх по лестнице с книгой ранней Аниты Брукнер, которую она нашла в большом буфете Уэнди. Сегодня она заслужила отдых.
* * *
Спустя час раздался звонок в дверь. Руфа проигнорировала его, полагая, что пришли к Уэнди. Она глубоко погрузилась в чтение, размышляя над тем, что Анита Брукнер сделала бы с Нэнси, когда в дверях показалась прилизанная голова Рошана.
– Это к тебе.
– Да?
– Капитан Птичий Глаз хочет видеть тебя. Он насквозь мокрый и злой, утверждает, что ты знаешь его.
Руфа захлопнула книгу и спрыгнула с кровати. Ее сердце учащенно забилось.
– Боже, конечно, я знаю его!
– С тобой все в порядке?
Она попробовала засмеяться. Вышло нервное ржание.
– Я рассказывала тебе о моем крестном, да?
Рошан изобразил на лице радостное изумление.
– Тот, который подарил брошь? Я думал, он старше – но вид у него, конечно, довольно устрашающий. Что он здесь делает?
– Он редко бывает в Лондоне, – пояснила Руфа. – У меня жуткое предчувствие, что я разоблачена.
– Не паникуй. Считай это неофициальным визитом: какой приятный сюрприз, и все. Ничего не выдавай.
– Эдвард никогда не наносит неофициальных визитов.
– Мне остаться с тобой? – прошептал Рошан.
– Нет, нет. – Руфа носилась по комнате, опорожняя пепельницу Нэнси и пряча принадлежащую ей же пачку презервативов. – Я, пожалуй, приму его здесь, подальше от глаз других.
Эдвард терпеливо ждал в узком холле. Его серо-стальные волосы почернели от дождя, с пальто стекали водяные ручьи.
– Эдвард, какой сюрприз! – Руфа сбежала по лестнице и поцеловала его в щетинистую щеку. – Почему не предупредил, что приезжаешь? – Она не могла сказать, что ей приятно видеть его. Он был явно взбешен.
– Мне нужно поговорить с тобой. – Он бросил злобный взгляд на Рошана. – Наедине.
Словно специально раздался оглушительный удар грома. Dies Irae! («День гнева»).
– Конечно, – кивнула Руфа. – Пойдем ко мне в комнату. Это, кстати, Рошан Лал. Рошан, это Эдвард Рекалвер.
Вслед Эдварду Рошан изрек:
– Удачи!
Она ввела его в спальню и закрыла дверь. Она знала, что он сейчас задаст ей хорошую головомойку, и боялась ее, но все же это облегчение. Обманывать его было ужасно.
– Где Нэнси? – спросил он.
– Ну… она вышла. – Руфа была этому рада. Нэнси при полном параде сильно разозлила бы его. – Сними, пожалуйста, пальто и присядь. Хочешь чая, кофе или еще чего?
Он расправил плечи. Комната вдруг показалась невероятно маленькой.
– Нет, – отрезал он. – Спасибо.
– Скажешь, если захочешь.
Эдвард сложил руки.
– Не захочу. Поскольку я вел машину из Глостершира в грозу, а последние 40 минут пытался отыскать место для парковки, то, думаю, начнем, не откладывая.
Руфа села на кровать в другой половине комнаты.
– Надеюсь, ты догадываешься, почему я здесь, – сказал он.
– Говори прямо, Эдвард. Не нужно ходить вокруг да около.
– Прекрасно. Сегодня утром я был в Сиренчестере и столкнулся с Майком Босуортом.
– А…
– «Босуорт» – это аукционная фирма, которая оценивала Мелизмейт. Я спросил его, как обстоят дела с продажей, – сказал Эдвард. – И был совершенно ошарашен, узнав, что она откладывается. Майк сказал, что твоя мать до сих пор не дала ему «добро».
Воцарилось долгое молчание.
Руфа смотрела на свои колени.
– Мы хотели немного повременить.
– Время давно вышло. – Движением плеч Эдвард сбросил с себя мокрое пальто на спинку единственного в комнате стула. – Долги растут, дом вот-вот рухнет. Я ожидал глупостей от Розы, но не от тебя.
– А ты говорил с мамой?
– Я приехал в Мелизмейт, чтобы разобраться с происходящим. И разобрался. Оказывается, приостановка продажи – целиком твоя идея. Оказывается, вы отправились в Лондон с намерением выйти замуж за богатого идиота, чтобы урегулировать всю эту чертовщину.
Руфа опустила голову. У нее пересохло в горле. Она жалела, что Роза проболталась, хотя и не могла винить ее за это. Когда Эдвард цеплялся мертвой хваткой за что-либо, невозможно было не сказать ему правду. Роза говорила, что боится его моральных проработок. И к тому же она никогда по-настоящему не понимала, как важно было для Руфы его одобрение.
– Я не удосужился спросить, где вы с Нэнси достали деньги, – продолжал Эдвард. – Я, естественно, дошел до этого сам. Получается, что вашу прихоть финансировал я же, надеясь, что ты потратишь деньги на дальнейшую учебу. Теперь-то я точно знаю, как ты распорядилась ими. Роза показала мне вашу фотографию из одной воскресной газеты весьма сомнительного свойства. Она, видимо, думает, что это решает все.
– Извини, Эдвард, – сказала Руфа. Она заставила себя поднять голову и взглянуть на него. – Мне пришлось солгать тебе. Если бы ты узнал правду, ты отобрал бы брошь.
– Брошь оказалась никудышным подарком, – отрезал Эдвард.
– Сопровождаемым определенными условиями.
Его темно-серые глаза казались черными при слабом верхнем освещении.
– Ты рассуждаешь, как твой отец, что ты, несомненно, сочтешь за комплимент. А я-то считал тебя единственным из семьи человеком, сохранившим остатки разума. Ну, не будем углубляться в детали. Собирайся. Если собираешься поспорить, сделаешь это в машине.
Испытываемое Руфой чувство вины вылилось в гнев.
– Мы можем поспорить прямо здесь, потому что я не поеду с тобой домой. И в моей идее нет ничего безумного. Для такой девушки, как я, вполне возможно выйти замуж за богатого человека. Я знаю, что я могу спасти Мелизмейт. Так почему же мне отказываться от этого?
– Ты действительно хочешь, чтобы я ответил тебе? – Эдвард говорил тихо и спокойно, обуздав свой гнев. – Из-за явной аморальности этого. Конечно, ты можешь найти богатого мужа – ты девушка красивая. Но продавать себя за деньги…
– Послушай, Эдвард, ты не имеешь права врываться сюда и приказывать мне. Если эта брошь – подарок, я вправе делать с деньгами все, что заблагорассудится. И я использую их, чтобы спасти свой дом. И я не собираюсь выходить замуж за человека, которым не восхищаюсь и которого не уважаю…
– Ты думаешь, это принесет тебе счастье?
– Да! – закричала она. Раньше она никогда не кричала на Эдварда. – Я буду безумно счастлива с любым, кто вернет мне мой дом!
Эдвард был ошарашен. Он не ожидал такого отпора.
– Я не знал, как много значат для тебя деньги, – холодно проговорил он.
– Ты никогда не понимал, как много значит для всех нас Мелизмейт. Право наследования и право собственности для тебя ничто, поэтому ты не понимаешь, что он значит для нас гораздо больше денег, что он стоит жертвы. То же самое можно сказать и о твоем отношении к Настоящему Мужчине.
– Я не помню, чтобы он шел на какие-то жертвы, – сказал Эдвард.
Это была правда, и поэтому Руфа обозлилась еще больше.
– Ты не мог контролировать его; вот почему ты постоянно придирался к нему, критиковал все, что он делал…
Побледнев от гнева, он приблизился к ней еще на шаг.
– И ты думаешь, я действительно занимался этим?
Казалось, он возобладал над ней, подавил ее. Руфа не хотела больше спорить – это было бесполезно: ведь Эдвард прав. Она вдруг почувствовала запах дождя, исходящий от его пальто, и запах мыла, исходящий от его рук, а главное – мускусный запах его тела. Впервые она была смущена тем, что он мог нагнуться и поцеловать ее. В воздухе неожиданно запахло сексом. Руфа залилась краской и отступила.
– Ты пытался управлять им, – сказала она. – Но мы не давали тебе разрешения управлять нами.
Его голос был предельно тих.
– Я, слава Богу, не считал, что на это мне нужно разрешение.
– Ты не имеешь права врываться сюда и все портить.
– Я пытаюсь помочь, – пояснил он. – Я… я делаю это, потому что забочусь о тебе.
Она не могла принять это, не испытав чувства вины.
– Ничего подобного. Ты ревновал Настоящего Мужчину и теперь восторгаешься тем, что его примерная семья вынуждена превращаться в самую обыкновенную! Ты считаешь, что мы заслуживаем этого! О Боже…
Руфа прижала ладони к пылающим щекам. Она тут же поняла, что нанесла ему тяжелый удар. Он же был удивлен тем, что она способна на такое.
– Я ошибался, – проговорил он. – Ты такая же фантазерка, как и он. Я думал, у тебя есть частица здравого смысла, а ты все это время цеплялась за нелепое представление, что мир обязан тебе всем лишь потому, что вы веками владели небольшим клочком земли. Неужели это дает тебе право считать себя исключительной? Для того чтобы родиться в семье с древними корнями, не требуется никакого ума!
Руфа старалась не расплакаться.
– Ты знаешь, что это несколько большее. Мелизмейт – часть нас самих, нашего бытия. Без него мы никто и ничто.
Эдвард нахмурился.
– Чепуха! Можешь делать все, что хочешь. Послушай, Руфа. Я лишь хочу, чтобы ты перестала губить свою жизнь ради кучи камней. Зачем они тебе, скажи на милость?
– А ты найди миллион фунтов, – сказала Руфа, – и дай мне, не предписывая, на что его потратить.
– Понимаю.
– Ничего ты не понимаешь! – Его упрямство бесило ее. – И никогда не поймешь! О Боже, это не… Эдвард, я не… – Она пыталась вернуть хотя бы частицу самоконтроля. – Я знаю, ты делаешь это из лучших побуждений. Но, пожалуйста, не вмешивайся в мои дела. Прошу тебя. Я хочу этого больше всего в жизни!
Они смотрели на ковер с замысловатыми узорами, прижав руки к телу, обдумывая, как расстаться, оставшись друзьями. Воцарилось продолжительное, ожесточающееся молчание.
– Ну что же, постараюсь, – сказал вдруг Эдвард. – Хотел помочь урегулировать эту заваруху, а ты отвергла мою помощь. Больше не буду вмешиваться в твою жизнь.
Руфа двинулась к двери, сделав вокруг него большой крюк, и резким движением открыла ее.
– Тогда счастливо оставаться.
Глава двенадцатая
На следующее утро после завтрака Нэнси тайком позвонила Розе.
– Она не должна выходить за этого человека, мама. Поверь мне, у меня кровь в жилах стынет, когда я подумаю об этом.
Находясь за много миль от Лондона в залитой дождем деревне, Роза хихикнула.
– Вчера вечером она звонила мне, когда ты была в ванне. Сказала, что я должна отговорить тебя от преследования молодого Берри.
– Она считает, он слишком хорош для меня, – возмущенно проговорила Нэнси. – У меня, по меньшей мере, два плюса по сравнению с ней.
– Я знала, что между вами начнется перебранка. Успокойся, пожалуйста. Это всего лишь обед.
– Всего лишь? Он повезет ее в этот чертов «Коннот»!
– Да, – вздохнула Роза. – Я тебе рассказывала историю о…
– О том, как Настоящий Мужчина мыл посуду, когда был студентом? Да, тысячу раз. Он уронил банку с кислотой и подумал, что помощник повара – осьминог. Возможно, Ру упомянет об этом, когда ей нечего будет сказать.
– Извини, но ты унаследовала мои саркастические гены, – мягко, но строго проговорила Роза. – Не заводись, дорогая. Руфа не совершит никаких глупостей.
Нэнси не была уверена в этом. Брачная игра казалась забавной, когда потенциальные женихи существовали лишь теоретически. Реальность в виде Адриана Мекленберга, но главное – готовность Руфы принести себя ему в жертву явились для нее огромным потрясением.
«Никто, – думала Нэнси, – не назовет меня ханжой, но в том, как Ру пытается запродать себя этому старому, закостенелому маразматику, есть что-то непристойное».
Что с ней стряслось? Неожиданно Брачная игра стала превращаться в нечто отвратительное. Если, конечно, не вмешается Нэнси.
В спальне Руфа одевалась для обеда. Она была бледной и усталой, но казалась весьма убедительной в роли девственницы голубых кровей. Нэнси понимала, что если она хочет опередить свою целомудренную сестру и первой оказаться у алтаря, ей придется проигнорировать наставления Руфы об учтивости и изысканности и решать дела по-своему.
Она сказала: «Не обращай на меня внимания» – и стянула свой тугой черный свитер, порадовав залитую дождем часть Тафнел-парк видом своих обнаженных белых грудей. Она надела чудо-бюстгальтер – это благо для не имеющих грудей, которое превращало имеющих их в настоящих королев. Затем она снова натянула на себя свитер, намазала губы яркой малиновой помадой и облачилась в мягкий кремовый классический плащ, который Рошан заставил ее купить в «Маргарет-Хауэлл».
– Куда направляешься? – спросила Руфа.
– В Сити, дорогая, – ответила Нэнси, аккуратно раскрывая свой лучший зонт. – Займусь кое-какими исследованиями.
* * *
Сити произвел на Нэнси огромное впечатление. Она с большим интересом разглядывала ряды старых и новых зданий, величественные колонны собора Святого Павла и прочие достопримечательности. Со все возрастающим оптимизмом она взирала на огромные толпы представительных молодых людей в одинаковых темных костюмах. Весь этот переполненный муравейник пропах мужским духом. Это была Земля мужчин – вечно занятых и вечно спешащих. На этой территории правил бизнес, а секс прятался на задворках. Несколько женщин, попавших в водоворот этой бесконечной толпы, либо тоже занимались бизнесом, либо были секретаршами. И те и другие выглядели очень ухоженными.
Офис банка, где работал Берри, располагался в Чипсайде, рядом с Треднидл-стрит. Нэнси стояла напротив него, с явным любопытством рассматривая новомодное стеклянное здание. В его окнах отражалось море зонтов, похожих на огромные грибы со своими логотипами. Появился Берри. Он был поглощен беседой с попутчиком и не заметил Нэнси, которая смешалась с толпой позади него.
Мужчины свернули в узкий переулок. Интерес Нэнси возрос. Берри и его собеседник складывали зонты у «Форбс энд Ганнинг», дорогого винного бара.
Когда они вошли в бар, Нэнси тоже спустилась вниз по узкой деревянной лестнице и очутилась в прокуренном сводчатом погребе, в котором стоял несмолкаемый гул мужских голосов. Длинный бар был скрыт за плотной стеной спин в темных костюмах. Некоторые ели старомодные, продаваемые прямо у входа бутерброды. Через стеклянную дверь можно было видеть других мужчин, сидящих за симпатичными белыми столиками. Берри и его друг протиснулись к бару, вернулись оттуда с бутылкой красного вина и устроились за круглым столом в сравнительно спокойном уголке заведения.
Нэнси уже подумала, что она слишком приметная здесь фигура и ей лучше уйти, как вдруг – это рука судьбы, как она впоследствии говорила она, – молодой человек в длинном фартуке, похожий на официанта, сошедшего с полотен Тулуз-Лотрека, тронул ее за руку.
– Здравствуйте… извините, что заставил вас ждать. Вы ведь по поводу работы?
Она вернулась к Уэнди лишь после полуночи. Карманы ее купленного у «Маргарет Хауэлл» плаща отягощали две бутылки шампанского фирмы «Форб энд Ганнинг». Молодой человек, которого звали Саймон, сразу же взял ее на работу. Он отвел ее в душный подвальный офис, угостил каппуччино и попросил по телефону у владельца «Герба Хейсти» дать ей рекомендацию.
Нэнси сказала ему, что она умеет накладывать настоящий трилистник поверх крепкого ирландского пива, но не разбирается в коктейлях, винах и работе аппарата «эспрессо». Саймон ответил, что это неважно, и предложил почасовую оплату, что показалось ей целым состоянием. Она сразу же приступила к работе и была поражена размером полученных чаевых. Мужчины, на удивление, не приставали к ней. Они лишь бросали на нее взгляды во время своих бесед, но ни один из них не счел, что чаевые дают ему право на приставание или даже на простой комплимент в ее адрес. Чаще всего они просто совали купюру ей в руку с мимолетной улыбкой. Нэнси не могла поверить, насколько все просто. Она уже подзабыла – как ей нравился раскатистый гул заполненного бара.
– Ну, мисс, – сказал Саймон, когда они закрыли дверь за последним припозднившимся клиентом и сидели за столом, потягивая шампанское, – я знал, что вы быстро освоите работу. – Он полагал, что Нэнси с ее роскошной внешностью является отличным приобретением.
– Дело не в быстроте, – сказала Нэнси. – Просто у вас такое замечательное заведение. Улицы Лондона просто усыпаны золотом!
Напевая, она поставила бутылки на кухонный стол Уэнди и вскипятила чайник. Возвращаясь домой на метро, она мечтала о том, какими подарками завалит Линнет на обретенное богатство. Из соседней комнаты раздавались звуки телевизора.
– Это ты, Нэнси? – раздался резкий голос Уэнди.
– Да, – ответила Нэнси. – Я поставила чай.
Шум из соседней комнаты неожиданно смолк. Появилась Уэнди, моргая глазами, поскольку любила смотреть телевизор в темноте.
– Где тебя носило? – Она увидела шампанское и сделала удивленное лицо:
– Чем ты занималась?
– Я напала на божественную работу – мечта, а не работа. Где Ру? Как прошел ее обед с графом Мекленбергом?
Голос Уэнди звучал торжественно.
– Она наверху. – На одном дыхании она в общих чертах рассказала о визите Эдварда. – Я его не видела, только слышала, как хлопнула дверь, когда он уходил.
– Боже! – простонала Нэнси. – Вот старый черт! Думаю, он обвинял ее в том, чего нет. Ты же знаешь, как она к этому относится. Надеюсь, ты сказала ей, чтобы она не обращала на него внимания?
– Я ничего не могла ей сказать, – ответила Уэнди. – Она не спускается вниз. И не впускает меня.
Нэнси охватила злость. Она сняла с полки еще одну кружку и резким движением бросила в нее пакет с заваркой.
– Как он мог? Он ведь прекрасно знает Ру. Она действует спокойно и собранно, но болезненно реагирует на все. И она единственная из нас, кто считается с мнением Эдварда!
– Я даже рада, что не видела его, – призналась Уэнди. – Когда я жила в Мелизмейте, я всегда его боялась.
– Я его не боюсь. – Нэнси взяла обе кружки с чаем. – Мы спустимся через минуту. Поставь, пожалуйста, шампанское в холодильник.
Она понесла чай наверх и вошла в спальню.
Когда она повернула ручку двери, раздался приглушенный голос:
– Уйди!
– Дорогая, это я. Я ведь тоже сплю здесь, если, конечно, ты не хочешь сослать меня в комнату к Максу.
Руфа лежала, распластавшись поперек своей одноместной кровати. Нэнси поняла, что она проплакала все это время. Ее лицо было мокрым и вспухшим от слез. Нэнси охватил приступ ярости по отношению к Эдварду, но она сумела изобразить радостную улыбку.
– Я принесла тебе чаю.
Нэнси редко угощала кого-нибудь чаем.
– Спа… асибо… – проговорила сквозь слезы Руфа и с трудом приняла сидячее положение.
– Я уже знаю, – сказала Нэнси, опускаясь на свою кровать. – Жаль, что меня не было, а то я не постеснялась бы сказать все, что о нем думаю.
– Он узнал о Брачной игре. Он презирает нас. – Содрогаясь, Руфа маленькими глотками пила чай. – Я наговорила ему массу ужасных вещей, скорее всего, он больше никогда не будет со мной разговаривать.
– Прекрасно, – заявила Нэнси. – Я всегда тебе говорила: не слушай его. Настоящий Мужчина никогда не воспринимал его всерьез.
Губы Руфы задрожали.
– Что будет со всеми нами без Эдварда?
– Переживем, вот что, – заявила Нэнси. – Только не злись, но я нашла работу, и совсем не в «Дьюк оф клэранс», пока ты не успела возразить.
Она вытащила из бюстгальтера смятую пачку ассигнаций.
Уголки рта Руфы дернулись в подобие улыбки.
– Только не говори, что ты выручила это, подавая пивные кружки.
– Бокалы с шампанским, дорогая. Я работаю поблизости от Берри – вниз по улице с каким-то бестактным историческим названием типа «Большая улица калек» или «Двор прокаженных».
– Что?
Нэнси засмеялась.
– Шикарное заведение! Когда подходит время закрытия, совсем не нужно выключать телевизор или уменьшать яркость света: гости уходят сами. А когда я уронила стакан, никто не приветствовал это криками.
– Да, видно, действительно шикарное.
– Признайся, – подлизывалась Нэнси, – ты поражена?
Руфа улыбалась сквозь слезы. Ее улыбка запала в душу Нэнси.
– О да… Я чувствую такую безысходность в отношении денег. Глупо было с моей стороны злиться за твое желание стать барменшей. Я тоже хочу найти себе какую-нибудь работу.
– Разве Берри не сказал, что поговорит со своими знакомыми насчет твоих банкетов? Я напомню ему.
– Разумеется, – проворчала Руфа. – Теперь ты часто будешь видеться с ним.
– Видеться? Да я закручу с ним бурный роман, я выйду за него замуж! Так что не унывай, дорогая. Спускайся вниз и выпей бокальчик шампанского. Забудь об Эдварде. Честно говоря, изводиться из-за мужчины можно лишь в том случае, когда ты в него влюблена.
– Я не могу вынести его презрения, – сказала Руфа. – Я не могу вынести пренебрежительного отношения ко мне. Начинаешь себя ненавидеть.
– Для пренебрежительного отношения к тебе нет оснований. Он поймет это, когда получит приглашение на мое грандиозное бракосочетание.
На выцветшем хлопковом индийском покрывале Руфы лежала груда использованных салфеток. Она вынула из коробки еще одну чистую салфетку и высморкалась. Она постаралась взять себя в руки, но ее голос был безутешным.
– Не думаю, что ты можешь рассчитывать на брак с Берри.
Нэнси засмеялась и поцеловала сестру в голову.
– Я не собираюсь спорить об этом.
* * *
Нэнси дала Берри толчок для знакомства с феноменом стресса. Раньше, согласно заведенному распорядку, он безмятежно курсировал между работой, невестой и семьей, и ничто не нарушало его жизненного ритма. Неожиданное появление за стойкой бара «Форбс энд Ганнинг» Нэнси вскоре превратило его в беспокойного, с жадностью поглощающего кофе неврастеника.
Самое ужасное, что и другие мужчины заметили ее – не могли не заметить. Она была златокудрой Гебой, с неспешной легкостью разносившей свой нектар. Она, приятно улыбаясь, легко парировала скабрезные замечания, всегда правильно отсчитывала сдачу и никогда не забывала о заказе. Сюда стали приходить из таких отдаленных районов, как Пристань Канареек, чтобы взглянуть на ее озорные глаза и пышные груди.
Некоторые мужчины приглашали ее на свидание, с разной степенью серьезности. Нэнси всегда отказывалась, намекая, что она «уже договорилась». Однажды это услышал Берри, и его охватил приступ ревности, опасный по своей силе. Услышав, что кто-то назвал ее «Рыжей завлекалой», он чуть не совершил убийство. Она ужасно обескураживала его. Берри понимал, что ее следует избегать – ради здравого смысла и душевного спокойствия, но не мог отказаться от посещений «Форбс энд Ганнинг» в виде жалкого призрака.
По мере того как зимняя стужа стала смягчаться, уступая место весенней оттепели, он по нескольку раз на день внушал себе, что ни за что не сделает ничего обидного для Полли – ни при каких обстоятельствах. Он постоянно повторял себе, что крепко любит Полли. Ничего, что приготовления к свадьбе будут дорогостоящими. Это дело принципа. Можно назвать его старомодным, но он верит в святость слова джентльмена.
