Текст книги "Брачные игры"

Автор книги: Кейт Сандерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Глава шестнадцатая

Руфа готовилась встретить свое будущее в таком состоянии радости, о котором можно только мечтать. Однако для любого другого счастливая жизнь при таких обстоятельствах стала бы тяжким занятием. Эдвард дал понять, что никакого беспорядка и халтуры при ремонте он не потерпит. Мелизмейт находится под новым управлением, с протечками и лопнувшими трубами теперь покончено.

В понедельник после помолвки Эдвард усадил Розу за кухонный стол и обрушил на нее сведения о строителях и отделочниках, о фундаментах и канализационных трубах. Никаких проволочек не будет, сказал он. Строительные работы начнутся со дня на день.

Роза старалась быть на высоте, но запомнить все сразу было для нее слишком сложно. Сбитая с толку, она маленькими глотками пила замечательный кофе, приготовленный Руфой в новом ярком кофейнике. Она пробовала роскошное шоколадное печенье, которое Руфа выложила на тарелку (на тарелку!). Она смотрела на дочь, такую же лучезарную, как установившаяся погода за окном, и столь уверенную в том, что грандиозные планы Эдварда поразят всех их.

Спали они вместе или нет? В ухаживаниях Эдварда (а иначе это никак не назовешь) существовала какая-то формальность, озадачившая Розу. На этой стадии они с Настоящим Мужчиной целыми днями не вылезали из постели и были никому не доступны. А Эдвард и Руфа, как это ни странно, находятся всегда на глазах, размышляла Роза. Перед другими они обмениваются, подобно главам государств, церемониальными поцелуями. Можно предположить, что в их отношениях ничего не изменилось, разве что Эдвард стал приезжать в Мелизмейт с охапками весенних цветов из своего сада, подернутых росой. Он подарил Руфе баснословно дорогое кольцо, принадлежавшее ранее его матери, старомодное, усыпанное огромными бриллиантами. Это привело Руфу в восторг, а ее восторг – это и его восторг. Но это вроде бы не повысило степени нагрева их отношений. Роза догадывалась о тайной интимной жизни Эдварда за пределами Мелизмейта, и ее интересовало, как он это объяснит Руфе. Вероятно, он продумал все, прежде чем делать ей предложение. Но на данный момент романтика занимает в его голове последнее место. Они с Руфой думают только о том, как восстановить Мелизмейт.

Эдвард сказал, что будет руководить строительными работами, а Руфа заниматься интерьером. Они, очевидно, без конца обсуждают эти проблемы, в то время как нормальные пары слились бы под одеялом в страстных объятиях, предварительно отключив телефон. Руфа, согласно длинному списку Эдварда, была ответственной за покраску, штукатурку, ванные комнаты, кухню и подбор мебели. Кроме того, она должна была организовать чистку и реставрацию оставшихся семейных портретов.

– Что, что? – неуверенно спросила Роза.

– Обновление, – перевел Эдвард.

– А… – сияя, произнесла Роза. – Я рада, что они получат в результате этого капельку блеска, бедные, бедные души.

Эдвард, не обращая внимания на ее слова, вдарился в лекцию о прокладке электропроводов.

– Знаешь, – радостно прервала его Роза, – эту работу может выполнить приятель Роджера – Спайк. Может, позвонить ему?

Руфа выглядела смущенной. Эдвард был подчеркнуто терпелив.

– Спайк – это тот, кто украл предохранительный блок на линии «Селлотейп»?

– Да, именно.

– Мда… пожалуй, я предпочту того, кого пришлют Биккерстаффы, если не возражаешь.

Биккерстаффы учились вместе с Эдвардом в Стоу и выполняли теперь в графстве большинство строительных работ.

– Боже, конечно же, я не против! – сказала Роза. – Я даже почту за честь, если они возьмут нас под свой контроль. Я думаю, что Дей Биккерстафф по-прежнему увлечен Нэнси. Он всегда спрашивает о ней с вожделением и пытается сделать это так, чтобы не слышала жена. Но у него мало шансов, у этого старого пня. – К счастью, она ощутила присутствие Эдварда, Руфы и Роджера, которые взирали на нее с различной степенью нетерпения.

– Ма, – прошептала Руфа, – позволь же ему продолжать.

– Что, что? – раздраженно спросила Роза. – Я не мешаю ему.

Эдвард, нахмурившись, возобновил лекцию. Роза потягивала свой кофе, честно стараясь вникнуть в детали. Все это так скучно! Ее внимание было привлечено роскошным печеньем с выбитыми фигурками в центре. Она сняла очки, чтобы получше их рассмотреть.

– Ма… – Руфа осторожно дернула ее за рукав.

– Ах, это слон, – радостно проговорила Роза. – Я приняла его шляпу за вымя.

– Проснись, старушка, – сказал с полным ртом Роджер. – Он уже трижды просит тебя.

Роза надела очки.

– Что просит?

Челюсть Эдварда напряглась.

– Я хочу знать, можете ли вы съехать через десять дней.

Роза подняла шум:

– Что? Съехать? Но ты же обещал, что нам не придется съезжать!

– Всего на пару-другую недель, – заверила ее Руфа, – пока ведутся работы. Это не будет особым потрясением.

Роза разгневалась.

– Куда, черт возьми, мы поедем?

– В данный момент коттедж моей матери свободен, – сказал Эдвард. – И в него можно запросто въехать. Мебель немного потрепанная, но, заверяю, вы даже не заметите этого.

– Ты можешь заверять кого угодно, потому что я и не собираюсь переезжать, – вгорячах проговорила Роза.

– Ма, не говори глупостей, – просила Руфа. – Не будете же вы жить на строительной площадке!

– К чему затевать спор? Ремонт – это всего-то капля краски и чуть цемента.

Эдвард с шумом швырнул на стол карандаш.

– Роза, ты что, все прослушала? Дом вот-вот рухнет – в прямом смысле слова, если мы не разберем его по кирпичику и не сложим с нуля.

– О чем ты говоришь?! Я не позволю тебе разрушить мой дом!

– Разрушить? Я стремлюсь к противоположному!

– Ты хочешь вырвать сердце!

– Я пытаюсь выгрести всю грязь. Но если ты не желаешь, я оставлю все как есть – тогда ты сможешь продать дом на компост, чтобы построить себе бунгало.

– Это дом Настоящего Мужчины, – не унималась Роза. – Я позволю тебе изменить его, потому что ты женишься на моей дочери. Но я отказываюсь переезжать!

Роджер положил руку на твердое плечо Эдварда.

– Считай до десяти, Эд, – тихо сказал он.

– И не подумаю считать до десяти, – рявкнул Эдвард. – Можешь разбить лагерь на лужайке, если хочешь, но дом будет отремонтирован, и не местными самоучками, а первоклассными строителями! – Он заметил осуждающий взгляд Руфы и тяжело вздохнул. – Боже, я уже начинаю кричать на вас!

– Прошу тебя, ма, не беспокойся, – сказала Руфа, пытаясь обуздать раздражение. – Ты понимаешь, что делать это нужно. Переезд в коттедж Эдварда – моя идея. Ты должна радоваться этому.

– Ничего подобного! Ты думала, я уступлю? Меня не удастся одурачить, Руфа, и командовать мною не выйдет!

Эдвард со злостью расплескал кофе в чашке с отбитым краем.

– Смотри, как я поглощаю кофеин, – сказал он, обращаясь к Руфе. – Так можно язву получить.

Руфа пыталась использовать более мягкий подход.

– Подумай, как приятно будет созерцать обновленный Мелизмейт на нашей свадьбе.

– Вот как! – сказала озадаченная Роза. – А кто будет смотреть? Ведь церемония должна быть тихой.

– Тихой? – Эдвард по-прежнему сидел неподвижно. Его черные глаза горели злобой. – Ты хочешь сказать «тайной»?

– Ты же понимаешь. Ты намного старше, знаешь ее с детства и ждал, пока умрет Настоящий Мужчина, чтобы предпринять этот шаг.

– Ну ты даешь… – проворчал Роджер, качая головой. – Прямо спасу нет.

Эдвард потерял самообладание.

– К твоему сведению, Роза, – закричал он, – мы с Руфой планируем грандиозную шумную свадьбу, на которую пригласим всю без исключения округу, несмотря на то что невеста еще в пеленках, а жених – беззубый старик, ковыляющий с палкой.

Открылась задняя дверь, и вошла Линнет. Рэн взял ее из школы и доставил до ворот дома. На ней была разноцветная кофта, которую связала Руфа, и подбитый мехом рюкзак, который ей привезла из Лондона Нэнси. Она строго осматривала их угрюмые лица. Тяжело дыша, Эдвард и Роза умолкли, и воцарилось молчание.

– Я слышала крики, – сказала Линнет.

– Извини, милая, – сказала Руфа, бросая на мать осуждающий взгляд. – Мы закончили.

Линнет засунула грязную руку в карман своих джинсов. Она торжественно подошла к Эдварду.

– Папа дал мне пятьдесят пенсов, чтобы я не злилась. Думаю, лучше передать их тебе.

Несколько секунд Эдвард смотрел на монетку, которую она вложила в его ладонь. Затем, так же неожиданно, как до этого потерял самообладание, начал смеяться. Руфа вспомнила, что Настоящий Мужчина всегда усмирял Эдварда, заставляя его хохотать, даже когда сам доводил его до белого каления. На этот раз Линнет не возражала, что над ней смеются. Удовлетворенная решением проблемы, она стала на цыпочки, чтобы дотянуться до тарелки с печеньем.

Все еще смеясь, он протянул ей пятьдесят пенсов обратно.

– Спасибо, Линнет, но на этот раз я перестану злиться бесплатно. Извини, Роза, я подзавелся.

– Мне надоело постоянно слушать твои извинения, – раздраженно проговорила Роза. – Зачем это нужно, если ты не отказался от мысли выбросить меня из дома?

Руфа тяжело вздохнула.

– Ма, он не выбрасывает тебя!

– Если хотите заставить Розу перестать злиться, то это обойдется вам больше чем в пятьдесят центов, – сказал Роджер.

Это снова рассмешило Эдварда. Он подвинул тарелку с печеньем поближе к Линнет.

– Мы говорим о ремонте, в котором нуждается дом, – сказал он ей. – Придут рабочие, будут делать огромные дыры…

– Ты зря теряешь время! – прервала его Руфа. – Линнет не поймет, для чего нам нужен ремонт. Ты считаешь, что наш дом и так хорош, да, милая?

Линнет нахмурилась, глядя на Эдварда.

– Где они сделают дыры?

– Мы поставим абсолютно новую крышу, – сказал Эдвард. – Эти чердаки будут смотреть в небо. Затем мы снесем стену позади того места, где сидит бабушка, чтобы построить новую перегородку – она уже не будет прогибаться. Вначале будут шум и неразбериха, а когда работы закончатся, все станет красивым. Тем временем, как я думаю, все вы можете пожить в моем коттедже. Но бабушка не хочет переезжать.

– И я не хочу, – быстро сказала Линнет. – Мы же живем здесь.

– Я тебе говорила… – пробормотала Роза.

Эдвард не обратил на нее внимания.

– А ты отнесись к этому как к празднику, – предложил он. – Дом очень хороший. Прямо рядом с полем, где пасется Члоу. – Речь шла о довольно немолодой лошади Эдварда.

– И тебе не нужно будет так долго добираться до школы, – вмешалась Руфа.

Линнет сразу же взяла быка за рога.

– А я смогу угощать Члоу каждое утро яблоком? Ездить на ней? А она разрешит мне расчесывать ей гриву и хвост?

– Она будет очень рада, – сказал Эдвард, бросая на Розу дразнящий взгляд. – Ей нужен новый верный друг. А она, тихая старушка, не прочь позволить своим друзьям получить уроки верховой езды. – И, обращаясь к Руфе, добавил: – Пора Линнет начинать ездить верхом. У нее получится.

Решение было принято, хотя Роза все еще артачилась, бубня что-то себе под нос. Пока Руфа готовила Линнет пончики для чая, все обсуждали подготовку к переезду. В коттедже были три небольшие спальни. Одну отвели для Розы и Роджера, другую – для Лидии и Линнет, а на долю Селены пришлась треугольная комната под карнизом.

– А как же Ру, как Нэнси? – спохватилась Роза.

– Нэнси вернется обратно в Лондон, – сказала Руфа, – а я, полагаю, буду рядом с Эдвардом.

Она улыбнулась ему, чтобы скрыть сомнения. Трудно было представить себе совместную жизнь с Эдвардом: спать рядом, наблюдать, как он бреется. Она находила перспективу довольно волнующей, хотя и обескураживающей. Если она будет жить вместе с Эдвардом, то не изменит ли это их соглашения относительно секса? Кроме всего прочего, ей хотелось спать с ним, чтобы обнадежить себя, – ну что, кроме секса, может удержать его?

– Итак, я исхожу из того, что тебе также нужно возвращаться в Лондон. Надеюсь, что ты будешь ведать закупками в нашем бизнесе.

Руфа почувствовала облегчение со странным, паническим налетом неудовлетворенности.

– Ты прав, дел куча. Устроюсь лучше там.

– Но пока что несколько дней тебе неплохо было бы побыть здесь, – предложил он.

Да, конечно, она согласна. Теперь, когда она знала, что ехать не нужно, Мелизмейт – это ее родной дом.

– Да, я хотела бы отдохнуть здесь до конца недели.

Он засунул под мышку свой планшет.

– Хорошая мысль. Ты устала?

– Я? – Неожиданно возбудившись и почувствовав, что она в состоянии остановить время и двинуть его назад, Руфа засмеялась. – Ма постоянно жалуется на мою энергию.

– Отнюдь не жалуюсь, – запротестовала Роза.

– Жалуешься, жалуешься… Ты сказала, что жизнь со мной похожа на жизнь с Дональдом Даком.

– Я жаловалась, что ты не можешь сидеть без дела. Это сводит меня с ума.

Атмосфера в доме была напряженной, потому что за благополучным фасадом празднеств без конца вспыхивали ссоры. Прежде всего Роза и Руфа лавировали между взаимным обожанием и озлоблением.

– Думаю, я догадываюсь, почему она причиняет нам столько беспокойства, – сказала позднее Руфа, когда шла с Эдвардом по лужайке, направляясь к ограде парка.

– Образумится, – сказал Эдвард. – Все они образумятся.

– Не могу выносить, как она с тобой обращается: как будто ты должен рассыпаться в благодарностях.

– Но я и должен, – спокойно проговорил Эдвард. – У меня есть ты.

Она быстро обернулась, надеясь увидеть нежность на его лице. Но он шел вперед, отстраненно вглядываясь в горизонт.

– Я рад, что мы с тобой одни, – сказал он. – Я хотел поговорить с тобой. Мне нужно на несколько дней уехать.

Он заявил об этом подчеркнуто важно. Руфа, удивленная тем, что он считает необходимым отчитываться перед ней, прошептала:

– А…

– В Париж, – сказал он.

– Как приятно.

– Мда… Я бы этого не сказал. – Он взглянул на нее сбоку. – Чтобы повидаться с Пруденс, сестрой Элис.

– А… – Руфа вспомнила лакированное существо, которое она видела на страницах журнала.

– Я должен сказать ей, что мы с тобой женимся. Это такое дело, когда необходимо предстать лично. – Он остановился и повернулся к ней. – Боюсь, что вопрос о наследстве будет для нее определенной проблемой.

Руфа слегка заволновалась. Всякая угроза деньгам Эдварда – это угроза Мелизмейту.

– Почему?

Пока он молчал, она поняла две вещи: первое, что задала слишком сложный вопрос; второе, что он уже подготовил на него ответ.

– Если бы я умер вдовцом – а у нее были основания полагать, что так и будет, – ее сын унаследовал бы все, что я рассчитывал израсходовать на твой дом.

– Но это совершенно неразумно, – сказала Руфа. – Никакой логики.

– Не скажи. Я служил в армии и мог в любое время погибнуть. Например, от этой пули в Боснии. Шесть дюймов правее, и я вернулся бы домой в мешке.

– Прекрати. – Руфа не могла и слышать о трупах. Настоящий Мужчина покинул Мелизмейт в мешке. Из памяти пришлось мгновенно стереть эту картину, чтобы кошмар не засосал ее полностью.

– Извини. – Он заметил ее боль и поспешил с объяснениями. – Дело не только в деньгах. У Пру уйма денег. Дело в том, что у нас с ней общая история.

– Ты хочешь сказать, у тебя был с ней роман. – Казалось, оснований для того, чтобы этот факт привел ее в ужас, не было, но Руфа чуть не впала в паранойю. – Я понимала, что кто-то должен был быть. – Она хотела задать ему тысячу вопросов, начиная с «ты любил ее?», но сочла, что у нее нет на это прав. – Мою историю ты в любом случае слышал.

– Это случилось через год после смерти Элис, – твердо сказал Эдвард. – Нам обоим ее не хватало. И поскольку Пруденс только что развелась с мужем, все было вполне естественным. Возможно, слишком простым. Я начал думать, что смогу полюбить ее… но затем все кончилось.

– А… – сказала Руфа. В ее голосе слышались незаданные вопросы.

– Она стала встречаться с другим. В итоге ничего из этого не получилось. Если бы ты знала ее, то поняла бы, что Пру не могла стать женой фермера. Она была не такая, как Элис, в этом-то все дело. – Он вздохнул, радуясь в душе, что преодолел самую тяжелую часть разговора. – Но я должен рассказать ей о тебе. Она имеет на это право. Ты меня понимаешь?

– Конечно, понимаю.

– Я знал, что ты поймешь. Пока я буду в Париже, ты можешь начать подбирать обои. По-моему, – заботливо проговорил Эдвард, – мы вполне можем сделать на несколько недель передышку. – Он не хотел больше говорить о Пруденс. Руфа чувствовала его раздражение, задавая вопросы. Он давал ей понять, что ее любопытство неуместно. Она с неприятным для себя откровением поняла, что Эдвард может предаваться страстям за закрытыми дверями. Она пыталась не терзаться, что неизвестная ей женщина, по сути, владела им.

* * *

Селена оторвалась от чтения, чтобы сообщить, что она не намерена жить в коттедже Эдварда.

– Что я там забыла? Почему я не могу поехать в Лондон и остановиться у Уэнди?

– Я думала, ты вернешься в школу, – сказала Руфа.

– К черту школу! Если заставишь меня вернуться, я сожгу это проклятое заведение.

– Но миссис Каттинг говорила, что ты – ее лучшая ученица, – просящим голосом проговорила Руфа. – Она сказала, что ты можешь выбрать университет…

– Посмотри на мой рот, – сказала Селена, упрямо выставляя свою проколотую нижнюю губу. – Я не собираюсь поступать в университет.

Роза сказала, что не отпустит Селену в Лондон.

– Тебе семнадцать лет, и ты ни разу не видела города больше Страуда. Можешь считать меня сумасшедшей.

– Ру и Нэнси будут присматривать за мной, – сказала Селена. – Они гарантируют, что я не забеременею и не начну продавать героин.

Нэнси подчеркнула, что она занята пять вечеров в неделю. Руфу слегка удивляло ее упорное стремление вернуться в «Форбс энд Ганнинг», но она была слишком занята проблемой Селены, чтобы вникать в этот вопрос. Она была уверена, что ее младшая сестра перестанет создавать им трудности, особенно теперь, когда они знают, что Мелизмейт спасен.

Роза ожидала поддержки со стороны Эдварда, но он был на стороне Селены.

– Почему бы ей не познакомиться с Лондоном? Там будет Ру, а ты знаешь, какая она строгая.

– Я не такая!

Сама того не желая, Роза рассмеялась.

– О да, она гораздо хуже, чем я. Когда рядом Ру, я чувствую себя послушницей в монастыре. И, по правде говоря, хочется отдохнуть от Селены. Она отрывает голову от своей дурацкой книги только для того, чтобы посмеяться над нами.

Руфе пришлось согласиться вернуться в Лондон с Нэнси и Селеной. В глубине души она была не в восторге от такой перспективы. Она подозревала, что лишилась влияния на Селену, когда та превратилась из забавного ребенка в замкнутого подростка. Селена стала еще хуже после смерти Настоящего Мужчины: задав ей вопрос, можно было прождать целую вечность, прежде чем та ответит. В школе она делала все, чтобы вызвать раздражение учителей. Она перестала общаться с другими девочками из класса и болталась у автобусной остановки с разными подозрительными типами.

Эдвард умеет правильно судить о жизни, размышляла Руфа. Возможно, Селене и в самом деле понадобится лондонский опыт, чтобы вернуться на землю своих предков. Она стыдилась ее сопротивления. Но винить Селену в том, что та беспокоит ее, было бы неправильным, так как она знала, что реальной причиной ее тревоги является Эдвард.

Если бы он вдруг изменился в одно мгновение, Руфа была бы встревожена. Но в такой же степени ее тревожило и его упрямое постоянство. Когда они были одни, он говорил с ней с такой любовью – минутки нежности в нескончаемой саге будничных дел! – что она чувствовала себя в опасной зависимости от него. Однако он не требовал ни поцелуев, ни объятий. Очевидно, решила она, он слишком щепетилен, чтобы позволить ей относиться к сексу как к обязанности. Он не мог допустить, чтобы кто-то подумал, что он купил секс на деньги. По мере того как развивались их отношения, Руфа с тревогой осознавала, что он красив. Она была загипнотизирована мерцанием его глаз из-под черных бровей. Руфа догадывалась о существовании огромных пробелов в его жизни, которые он не желал раскрывать.

Эдвард ничего больше не говорил об отношениях с Пруденс. Руфа старалась не слишком волноваться на сей счет и недоумевала, почему она так обеспокоена. Было бы нелепо ожидать, чтобы такой человек, как Эдвард, обходился все эти годы без секса. Возможно, размышляла она, сведения о Пруденс подтверждают тот факт, что она очень мало знает о нем. Ей-то казалось, что он посвящал себя их семье в Мелизмейте, как будто у него не было иной жизни. Но у него была иная жизнь за пределами Мелизмейта – неведомый ей континент. А после смерти Настоящего Мужчины она вела борьбу с ужасным, изнуряющим страхом перед неизведанным.

А что, если Эдвард и в самом деле сделал ей предложение, исходя из идеализированного чувства долга перед Настоящим Мужчиной? Он вполне способен на такое. Возможно, ему легко проявлять благородство, потому что он не любит ее. В таком случае, что же она может дать ему взамен? Если уж на то пошло, раз он не любит ее, то зачем ему это?

За неделю ее пребывания в Мелизмейте Эдвард вывозил ее на званые обеды в старые особняки. Он брал ее и на другие мероприятия – на концерты в Челтнем и Бат, как будто они женаты уже лет двадцать. Руфа видела, как смотрят на него другие женщины, и старалась не мучиться тем, что она так мало знает о нем.

Когда она вернулась в Лондон, ее триумф был несколько подпорчен охватившими ее сомнениями. Как ни стыдно в этом признаваться, но секс с Эдвардом придал бы больше надежности ее положению. Джонатан был единственным ее любовником. Она не имела понятия, как украсить физическую близость. Она по-прежнему была фригидной – и ничего тут не поделаешь.

На второе утро ее пребывания в доме Уэнди прибыл посыльный с большим картонным ящиком. Ящик был проложен сырой ватой и доверху забит колокольчиками из лесочка позади дома Эдварда. Они наполнили кухню нежным ароматом.

В ящике находилась намокшая карточка: «Я люблю тебя. Э.»

Руфа сохранила ее, словно желая выжать из нее любовь, чтобы ослабить свой страх.

* * *

Уэнди была рада приготовить последнюю оставшуюся спальню для Селены. Для нее младшая из сестер Хейсти всегда была ребенком. Если бы этот ребенок не превратился в долговязую шестифутовую девочку с кольцами в разных местах, то Уэнди усадила бы ее на колени. Пребывание в доме Селены выявило у Уэнди скрытый до поры до времени талант няни. Она беспокоилась, что «ребенок» слишком худой, и заполнила буфет сладостями, которые любила сама. Селена, углубившаяся в свою неизменную спутницу – книгу, молчаливо опустошала пакеты «Джэмми Доджерс» и «Вэгон Уилз». Время от времени она засовывала очередную книгу в рюкзак и исчезала на долгие часы.

Она никогда не говорила, куда идет, и Руфа каждый раз волновалась.

– Прекрати нервничать, Ру, – успокаивала ее Нэнси. – Ты уже списала ее со счетов как бесперспективную из-за того, что она не хочет поступать в колледж. Возможно, она встретила кого-то, и я могу лишь пожелать ей счастья.

– С ней может случиться все, что угодно, – считала Руфа. – Она ведет себя грубо, по законам улицы, а ей всего семнадцать.

На деле же Селена вела безупречный образ жизни. Между чтением и приемами пищи она предавалась страстной и совсем не характерной для Хейсти тяге к культуре. Ей и в голову не приходило сказать своим зацикленным на любви сестрам о своих намерениях. Все равно они не поймут. По мнению Селены, Руфа фанатично предана Эдварду и Мелизмейту и проводит дни, разрываясь между красками и образчиками тканей. Нэнси же вся поглощена работой – можно подумать, она расписывает Сикстинскую капеллу, а не подает кружки в баре. Ни одной из них, решила Селена, не стоит говорить. Лондон потерян для них. Колеся по городу в теплом метро, Селена составляла список мест, достойных ее внимания.

Она побывала в Доме д-ра Джонсона, в Доме-музее Китса и в Британском музее. Прошлась по «Судебным Иннам» и аллеям Кларкенуэлла. Она питалась вафлями «Вэгон Уилз», трача полученные от Руфы деньги в букинистических магазинах Чаринг-кросс Роуд. Она осматривала «Коллекцию Уолласа» и Музей Виктории и Альберта. Побывала на серии концертов барокко в Сент-Джонс Смит-сквер. Это было не просто блаженство. Все казалось таким важным, что она понимала: ей не хватит и трех жизней, чтобы переварить все это. У нее кружилась голова от идей, которые вот-вот должны были сформироваться.

Селена всегда увлекалась чтением. После смерти Настоящего Мужчины царство ума стало ее фетишем и прибежищем. Физический мир темен и хрупок. Литература символизирует собою вечность. Школа – или любое иное вмешательство в ее интеллектуальную жизнь – была для Селены чудовищным посягательством. Она желала, чтобы все лишнее было устранено с ее пути.

Но к удивлению Руфы, Селена была не такой скрытной с Рошаном. Раньше он изучал английскую литературу в Кембридже и рискнул поэкзаменовать ее. Когда Селена поняла, что он кое-что смыслит, она предалась опьяняющим спорам с ним. Руфа, слушавшая их дискуссии, мысленно взывала к Рошану, чтобы он уговорил Селену выйти из состояния непримиримой изоляции. Она молилась, чтобы он навел ее на мысль о поступлении в университет. Не прошло и недели пребывания Селены в Лондоне, как она уже сняла кольца и научилась причесываться, ибо Рошан считал ее вид слишком провинциальными.

Без «боевого оснащения» Селена неожиданно обрела лебединую грацию и выглядела очень симпатичной. Руфа завалила сестру новыми нарядами, довольная тем, что ее семья наконец-то сплачивается. Рошан заверил ее, что Селена умна, и она позволила себе предаться мечтам, в которых видела свою сестренку, прогуливающуюся в парках Кембриджа.

Но, вопреки мечтам Руфы, Селена подыскала себе работу. Когда она наслаждалась живописью в Национальной галерее, ее приметил менеджер из агентства мод. Длинное, худощавое тело Селены прекрасно подходило для демонстрации модных нарядов. За удивительно короткий срок она втянулась в водоворот показов, снялась для журнала «Вог» и получила совсем неплохие деньги.

Нэнси считала, что все идет как надо, и с гордостью приколола проспект сестры в своем баре «Форбс энд Ганнинг». Руфа же была раздосадована, хотя и не подавала виду. Она не могла забыть, как десятью годами ранее ее тоже «заприметили». Настоящий Мужчина не воспринимал саму идею модельных студий, но теперь его нет и Селену не остановить.

– Эта карьера недолгая, – с кислой усмешкой сказала она Нэнси. – Она закончится раньше, чем Селена доживет до моих лет.

– Ну и что? К тому времени у нее будет куча денег, – ответила Нэнси. – Ирония судьбы. Мы день и ночь вкалывали, чтобы заполучить богатенького жениха, а деньги оказались у нас дома. Мы могли бы отправить Селену на заработки и оставаться в Мелизмейте.

– Я так рада, – прошептала Руфа, – что мне не пришлось выходить замуж ради денег.

Наедине с собой Нэнси находила предсвадебную эйфорию Руфы проявлением некоторой самонадеянности.

– А ты вышла бы за Эдварда без денег?

– Конечно, вышла бы! – отрезала Руфа. Ее реакция была автоматической, но, когда она произнесла эти слова, она поняла, что говорит правду. Если Эдвард по каким-то причинам лишится всех денег, она ни за что не откажется от него!

* * *

Неожиданно они столкнулись лицом к лицу на узкой полоске тротуара у магазина кофе на Олд Комптон-стрит.

– Боже, Руфа… – проговорил он. – Руфа Хейсти!

Он оказался меньше и потрепаннее, чем время от времени всплывал в ее воспоминаниях. Руфа, у которой захватило дух, когда она увидела его, напряженно разглядывала его растрепанные каштановые волосы, карие глаза и тонкие черты.

– Джонатан… – сказала она. – Как поживаешь?

Она не могла сказать, что разлюбила Джонатана в такой-то день и такой-то час. Когда он неожиданно уехал, оставив в раковине немытые чашки и короткую записку на задней стороне двери, Руфа погрузилась в беспробудное пьянство. Тогда ей и в голову не могло прийти, что она вот так спокойно будет смотреть на него. Его восхитительные мягкие кудри, мочки его ушей, его выразительные ноздри – все эти детали она хранила в душе. Теперь же она ничего не чувствовала. Остался только рубец. Она осознала это с триумфом – Джонатан больше не нравился ей.

Джонатан же был потрясен.

– Боже! – сказал он. – Почему ты в Лондоне? Я никогда не мог представить тебя вне Мелизмейта.

Руфа хотела засмеяться. Это невероятно, но теперь ей все равно. И что такого она находила в этих нелепых, дрожащих ноздрях?

– Я была на примерке своего подвенечного платья.

Он вздрогнул.

– Ты выходишь замуж? Прекрасно. Поздравляю тебя!

– Спасибо.

– Когда же Большой День? В кавычках, ты понимаешь.

– В июне, разумеется, – сказала Руфа. – Мы все делаем для того, чтобы я стала традиционной июньской невестой, без кавычек.

Он расслабился, рассмеявшись.

– Кто он?

– Ты его знаешь, – сказала Руфа. – Эдвард Рекалвер.

Ей показалась странной его реакция: сначала тревожное трепетание при упоминании имени Эдварда, затем полузабавное смирение.

– Конечно. Мне следовало бы догадаться.

Руфа хотела знать, почему ему следовало бы догадаться. Джонатан был первым человеком, кто не был удивлен ее помолвке.

Он улыбался. В какой-то мере он казался успокоившимся.

– Дорогая, ты, как всегда, убийственно прекрасна, а я испортил все дело.

– Я уже давным-давно простила тебя, – сказала Руфа.

Он положил свою руку на ее.

– Слышал о твоем отце, мы были в Сиренчестере, и я прочел о следствии в местной газете. Так жаль.

– Мне пришлось давать показания, – сказала Руфа, – в полицейском участке.

– Я хотел написать тебе. Но потом решил не делать этого.

– И правильно.

Они молча стояли, отдавая дань прошлой драме.

Его рука по-прежнему лежала на ее руке.

– Мы загораживаем проход. Пойдем, пообедаем вместе. Затем сможем предаться объяснениям и взаимным обвинениям и поставим точки над «i».

Руфа улыбнулась.

– Как в романе.

– Прошу прощения, но не в моем. Я бы преуспел гораздо лучше, если бы не имел этот некоммерческий зуд отражать реальную жизнь.

Романы Джонатана, размышляла она, очень напоминали реальную жизнь, с многочисленными повторениями и зачастую довольно скучные. Ей понадобилась целая вечность, чтобы понять, что он – не гений. Поскольку она так интересовалась собственными чувствами, что согласилась пообедать, и они завернули за угол в «Эскарго». Было еще рано. Самый лучший столик у окна был свободен.

– Ты не против, если мы сядем не за него? Харриет работает в Сохо, и я не хочу рисковать, если она пройдет мимо.

Харриет – жена Джонатана, мать двоих его детей, вкалывающая в поте лица и финансирующая проекты его романов. Руфа ни разу не видела ее, но Джонатан вбил себе в голову, что Руфа так и осталась третьим лицом в их взаимоотношениях. Он постоянно жил в страхе, как бы не узнала Харриет.

Их проводили к отдаленному, уединенному столику. Джонатан заказал бутылку белого вина.

– Представляешь, а мы ведь с тобой ни разу не были вместе в ресторане… – Он облокотился на стол и сложил руки под подбородком. – Я не мог этого сделать, когда мы… когда был влюблен в тебя. Я боялся, что ты растворишься во внешнем мире, подобно леди Шалотт.