Текст книги "Букет белых роз (СИ)"
Автор книги: Калерия Кросс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
– Событие большое! – воскликнула одна из служанок, вычищая до блеска кастрюлю. – Я очень рада за нашу юную баронессу!
– А я за Фрэнса, – вдруг услышала я. – Но почему он так печален? Как будто не рад?
– Я слыхала, – начала самая младшая, – что он вообще никогда не любил дочку нашего хозяина.
– Да как это возможно? – удивилась другая. – Не любить такую девушку? Только безумец может не замечать, каким богатсвом владеет эта красавица.
– Мне так не кажется.
– Ох, не завидуй, милая. Ей-то порхать, а нам – пахать.
Младшая только всплеснула руками:
– Везет же!
Если раньше при других служанках я не могла выйти дальше кухни, то сейчас они не заприметили моего отсутствия. К счастью или беспокойству, но их общество совсем не импонировало мне.
По длинным коридорам, освещая себе путь, я искала Фрэнса.
Свеча, стоящая посередине канделябра, трепетно пыталась справиться с плескавшимся вокруг мраком, бросала лучи на картины, вела по дороге сквозь пелену молчания.
Но вдруг – погасла, когда я распахнула дверь и ощутила сквозящий от окна ветер.
Фрэнс, не услышавший моего прихода, неподвижно стоял лицом к окну.
Он оставался в бездействии, как застуженный арктическими льдами.
Я видела его одиноким, разломанным. Тем, который потерял себя и заперся в этой комнате, как в камере для заключенных.
Дворецкий смотрел в окно, а руки с расстегнутыми манжетами безжизненно висели по бокам.
К горлу подскакивало.
Мой голос прорвал сеть охватившей тишины:
– Я вижу, что вам больно. Вы не любите Тессу.
Но Фрэнс уже не был так мягок, как днем – ответив, он будто впускал в меня иголки, холодно блокировал к себе путь:
– Кто вам дал право влезать в мою личную жизнь? Зачем вы сюда пришли?
Но этим вопросам осталось только раствориться в ночи, а Фрэнсу медленно ждать.
Глотая страх, катающийся по горлу, я продолжала так же прямо говорить ему в лицо:
– Вы не любите ее. Поэтому такой хмурый и вечно грубый.
И потом я ловила отрывочные фразы, несущиеся по воздуху из слоя темноты:
– Это не ваше дело. Лучше займитесь своим садом… Ради бога, не трогайте меня.
Опять удар, хоть и не резкий.
Его слова, затрагивающие мукой, всадились в меня штыком.
– Но это не жизнь, если следовать по такому пути, – сказала я.
– А каком другом пути может пойти речь, если его нет? – Выдыхает горько и глубоко. – Прошу вас, не подходите ко мне больше.
Он не хотел меня видеть: он прогонял, хоть и другими словами; он бил ими, сдерживая себя до самого конца.
Собравшись покинуть его, я уже стояла лицом к закрытой двери и выкрикнула возмущением, чувствуя, как Френс смотрит на мою освещенную лунной полоской спину:
– Это не жизнь. Слышите меня?! Вы будете существовать, пока не поймете, что должны жить!
Я выбежала из комнаты со слезами.
Мы не можем не делать друг другу больно. Зная или не зная, мы все равно причиняем ранения. Со сожалением или без, мы все равно будем так поступать, а слова, обещания – всего лишь нужное для того, чтобы излечить на время.
Но мы такие же в черном и белом.
С пятнами.
Не святые.
Грелль
Дыхание временно остановилось, а дерущий внутри кашель сам собой выталкивал остатки кислорода. Опираясь о трясущими ладонями, я вставал снова и снова, но, как камнем, меня опять придавливало к земле.
Било.
Я боролся с самим собой.
Сознание понемногу отключалось от тела, а преграда поддалась. На меня заново обрушился приступ.
Продрал перепадами.
Ноги ломило к коленях – я не мог идти, лишь полз.
Я старался не войти в знакомое состояние и набирал в разрывающиеся легкие столько воздуха, чтобы не дать болезненной пытке зайти слишком далеко.
Держись.
Яд, текущий в крови, уже разжигал поднимающееся безумство. Сегодня слишком сильно…
Ты справишься… Ты сможешь.
Как ни взлетал дальше от этой ямы, но снова падал ко дну. Держался, искал точку приложения сил, хватаясь за последнюю надежду; за то, что заставляет дальше жить.
Театр… сцена.
Опускаю голову. Слеза выкатилась из-под глазницы. Пальцы сжали нежную траву.
Она.
Заглатываю соль капли.
Я не хочу ничего терять – дорого до невозможности.
Полз без остановки, искал в себе силы найти выход.
Руки сгибаются, а телом тянет к земле.
Я знаю, что тленный…
Едва терпимо перенося въедливое сумасшествие, хватающее за горло арканом, я посмотрел вперед. И это не дало мне низринуть в надоевшую с годами бездну.
Появилось озеро, а по середине – лодка, плывущая к берегу. Сгустившись из размытой туманом перспективы, вдали показался силуэт… Кто-то сидел в лодке, а потом сошел, когда она наконец скользнула по песчаному дну. Дальний конец весла с брызгами лег на воду.
Задыхаясь, я увидел чьи-то ноги в изодранных штанинах. Вода волнами всходила выше этих колен и опускалась.
Этот человек переместился ко мне.
Как светлое, я услышал мягкий голос:
– Иди за мной…
Он принадлежит не просто мужчине.
Когда тот, кого я не звал, оказался слишком близко, мне не хватило даже удивления, чтобы показать, насколько я поражен и восхищен его появлением здесь.
Мой друг, с которым виделись всего один раз. Но все же друг.
Глядя на рыжеволосого, я издал горлом хрип, чуть задвигав губами:
– Деян… Крутовских…
Слабо дергая губами в улыбке, он протянул мне ладонь, как опору, чтобы я встал.
Я быстро зацепился пальцами за поданную им руку и сжал.
…неужели спасен?
Юлия
Предместье семьи Бронте щедро пестрила большими цветочными садами, к которым прилегала личная конюшня и отдельный домик для слуг.
Солнце только проснулось, возвещало о новом трудном дне. Оно обещало жару, поэтому мои волосы уже были собраны в узел.
Этот ревущий ураган событий не покидал местных аристократов, захватил их в свой плен целиком, крутил в фантастическом хороводе незавершенных дел.
Все готовились к свадьбе, кроме меня.
И кроме дворецкого, который не хотел этого…
Помолвлен: с Тессой Бронте…
Но так и не женат.
Из окна прокатился едва уловимый женский ропот, тонкий смех. Я обернулась, сжимая в руках лейку.
– Тесса так красива сегодня! Она будет вся сиять на предстоящей свадьбе.
– И не сомневайтесь девочки – посмотрите, как она зацвела!
– Ох, дамы, засмущали вы меня…
– Не стесняйтесь себя, миледи. Мы не обманываем вас.
Осточертело. Замолчите…
Когда я находилась в саду, Фрэнс, отравленный скукой, тоже был здесь, искал утешения среди пахнувших цветов. Мужчина не видел смысла жить.
И я жалела его, высматривая издалека.
Потом он тоже оглянул меня, и я закусила губу, пряча глаза в тени белого чепчика.
Вода из лейки лилась на листья и лепестки.
Я чувствовала, что дворецкий стоял рядом.
– Если не жизнь, то что? – вдруг спросил он. – Что вы считаете настоящей жизнью?
– Не спрашивайте. – Я нагнулась к розам: нежные розовые лепестки щекотали мое повлажневшее лицо. – Мне получится ответить вам.
Остро ломило виски, кололо сердце.
Нет, Грелль не должен ждать от меня ничего. В его человеческой жизни я просто цифра ноль и больше ничего. Я всего лишь в другом теле – в теле цветочницы. Ворвалась, как преступница, в чужую жизнь.
– Почему мы должны быть с теми, кого толкаем? – его новый вопрос.
Но мне не выпустить из рук отболевшие воспоминания.
Опрокинул через край, растоптал…
Я повернулась к мужчине, заглядывая в грустные голубые глаза, точь-в-точь озаренные небом:
– Вы просто примите это. Ведь все к лучшему… Поверьте мне…
Митчелл взял мою руку и вложил в нее крест, и от этого прикосновения, сам того не зная, разметал в моей душе вихри смущения и непонимания.
– Сохраните его у себя: он приведет вас к свету, который вы ищите. Если не я, то вы…
– Почему я? – с первых же его слов, пораженная, заморгала глазами.
– Не знаю… – нервно выдохнул Фрэнс, согнав с лица усмешку. – Ваша удача, милая. Мое счастье забирают, поэтому я хочу передать его вам. – Он зажал пальцы моей руки, в которой лежал крест на черной веревке. – Берегите его.
После этих слов он отдалился от меня, покинул сад, вскользь трогая белые розы пальцами. Я вздохнула, глядя ему вслед, и перевела внимание на крест, сжав его еще сильнее.
Здесь ничем и не для кого жить. Этот век не для меня – я человек другого времени.
Как ни правдиво, но в своей бывшей жизни Грелль был другим, и я не могла оправдать его надежды – завет в виде странного предмета так и остался сжатым в моей руке.
Туман, означающий возвращение в свою реальность, теперь поднимался над землей, и в нем тонуло все.
Я сжала ладонью глаза.
Зачеркнула себя всю.
***
Я поняла, что лежу на диване в той же одежде; с теми же проблемами; в том же теле; просыпаюсь той же Юлией.
Себастьян склонился, наблюдая за тем, как я прихожу в сознание.
Над головой от ветра заколебались его отставшие от хвоста волосы, а на губах значилась улыбка.
– Госпожа. Ровно сутки прошли. Теперь вы дома.
– Себастьян… – непроизвольно вышло из меня. Я помогла встать себе локтями. В секунду отбросила фальшивую гордость – она не красит меня, а только вырывает мое сердце. Я с теплотой посмотрела демону в глаза: – Спасибо тебе.
– Я всегда буду рад вам помочь.
– Ты лжешь… – с иронией улыбнулась я, отсекая лишние чувства и опуская ноги на пол. – Ты просто пустота, вышедшая из тени.
– Вы правы, – его голос сквозил той же бессменной улыбкой. – Но таковы все демоны. Сущность, в которую мы облачаемся, должна быть идеальной во всем.
– Вам это легко удается, – заметила я.
Потом встала. Я не знала, что мне было нужно – прочесть книгу, провалиться в сон или послушать музыку, – и поэтому только остановилась посередине комнаты.
– Вы удовлетворены этим перемещением? – сзади. – Не жалеете?
– Почти… Из него я ничего не извлекла. – Я подняла руку, разжав ладонь: украденный из прошлого крест удобно помещался в ней. – Кроме этого.
Я потянула за давящий воротник, сглотнула, отстегивая пальцами пуговицу.
– Мне мало воздуха… Пройдемся по городу?
– Ночные прогулки полны романтики, госпожа. – Себастьян искоса посмотрел на меня: – У вас свидание?
– Да… – Мои глаза стали тяжелыми, без искры, когда иронично-холодный ответ нашелся сам собой, – свидание с одиночеством.
Не включая света, я прошла на кухню и взяла стакан, но губы, как ни странно, отказывались от воды. Поставила обратно. Пальцы все еще лежали на краях стеклянного стакана. Печаль сворачивалась комком.
Я словно жила в половину дыхания. Опять растратила, изжила всю себя…
– Вас так и не отпустила тревога, – сказал Себастьян, когда зашел на кухню с плащом и обувью в руках. – Я вижу – вы хотите, чтобы вам стало легко.
Жизнь ставила новый спектакль, но в нем все слишком спутанно и необъяснимо.
Не было ни драмы, ни комедии… Все смысловые цепочки развеяны, лежат по углам, и мне не собрать их в правильную линию.
Я села, пристроив ослабшие руки на скрещенных коленях. Себастьян опустился передо мной на колени.
– Может, передумайте? – вздыхая, спросил мужчина, когда застёгивал на моей ноге сапог. Рука, случайно коснувшись щиколотки, была нежной и холодной. – На улице идет дождь.
Не внимая этим словам, я ласково прошептала ему сквозь полумрак:
– Не страшно.
========== Глава 12 ==========
Ты не касаешься. Но ты касаешься через меня. Ты не чувствуешь. Но ты чувствуешь через меня. © Дикая орхидея (Wild Orchid)
Покой не собирался снисходить в душу с благодатных небес. Да и они сами сейчас не являлись таковыми…
Вымытый дождями наступающий вечер светился разноцветными, словно такими же размытыми огнями, утонул в омуте столичной прохлады.
Я не знаю, как мы долго шли с демоном по мокрым улицам.
Себастьян телохранитель целиком, но никто больше. Даже если рядом ним не была одна, то все равно чувствовала – как без никого…
С собой не брала ни телефона, ни денег, ни паспорта.
Сбился счет шагов, когда я с личной охраной направлялась по улицам пешком. Я редко так делала, мне это нравилось больше, чем ходить под солнцем.
Желтые круги фонарей отражались в лужах зыбкими огнями. Темная от вечера вода бешено неслась под ногами, но не проникала в подошвы.
Одиноко сердцем. Одиноко всем существом…
Как единица среди нулей, но и не без никого…
У Себастьяна за мной и вовсе не останавливается дозор. Его неистощимая бдительность и мое неослабное желание проникнуться в иную жизнь города вели нас по улицам, бросали, ныряя, в редкую толпу, уводили подальше от квартиры, где сейчас живу.
Куда идти дальше – не важно. Лишь бы идти…
Закаленная всем, чем только можно, я искала забытья в этом холоде, в этой падающей воде. Но саднящее ощущение в горле никак не проходило, а всевозможные чувства когтями раздирали меня изнутри.
Мы шли так долго, что впереди, показавшись, засветился международный аэропорт. На секунду в голову пробилась странная мысль: а если улететь домой? или все-таки остаться?
Не знаю.
Дождь, неторопливо плывущий над засыпающим миром, окружил двоих идущих к нам мужчин плотной пеленой, делал их издалека неопознанными. Два незнакомца громко шутили о чем-то, иногда поглядывая вперед.
Мы не успели пройти мимо – один из них, слишком нежданно, остановился прямо передо мной. Себастьян, увидев это, настораживающе приготовился заслонить меня от него рукой, но я приостановила этот жест своей рукой. Взгляд демона будто спрашивал: но зачем? И я отвечала так же молча: затем, пойми.
Тихо дыша в поднятый воротник, я повернула на появившегося мужчину голову, не замечая холодных струй, больно секущих щеки, губы и веки.
От неожиданности воздух залетел глубоко в глотку.
Еще раз, словно не веря себе, вгляделась в лицо, как на картину, но между тем несколько испуганно.
– Отец…
Не ошибка, нет. Видение было неопровержимым – мне это не снится. Мне не мерещится…
Рядом, здесь, перед глазами. Удивленный не меньше.
– Папа! – как маленькая, я кинулась к нему на шею. Точно бы родитель вернулся с работы.
Когда он тоже обнял меня, радость растеклась рекой, наполнила теплом, согрела. Прижимаясь в его мокрой куртке, было безразлично теперь все – мне так не хватало его…
– Господи, живая… – Отец задышал на мое лицо охлаждающим ментолом, а я, разгибая голову, падала в его темно-медную пропасть заботливых, нежных глаз. – Солнышко мое… родная… – прошептал он в улыбке и крепче, одновременно со мной, сжал в своих руках.
***
Мы не виделись не так долго, но я сильно скучала по отцу. Мне казалось, что прошло не три месяца, а больше. За такой срок отец изменился – теперь, в связи с его ухудшенным зрением, он начал носить очки. Он заметно похудел, как от болезни, стал таким же, а пара стекол только приукрасила его внешность.
Но возраст родителя, почти дошедший до рубежа пятидесяти, указывали едва видные сероватые виски, оттеняющие темные волосы с седым прочерком, и неглубокие морщины, что пролегли от крыльев носа к уголкам губ. Но только душа оставалось юной и тянущейся к радости, несмотря на с годами привитую серьезность и предприимчивость.
– Господи, промерзла вся, родная… – Он подошел сзади, кротко сжимая за плечи, и поцеловал меня в висок, когда я с грустью в глазах помешивала чай в стакане.
Изнеженный такой неожиданной встречей, отец меня ни грамма не смутил. Немного беспокоила проступающая, неестественная бледнота его лица.
Себастьян поймал на себе наши взгляды, когда сказал:
– Я принесу вам плед, – после чего оставил нас одних.
Тяжесть вернулась ко мне. Мои согретые руки, скрепленные в замке, застывши, лежали на поверхности стола, рядом с поставленным чаем и тарелкой конфет.
Я задумалась, наблюдая за тем, как отец возится со своими вещами.
Окно, выходящее на ночной город, заштриховалось каплями дождя, который стучал снаружи по белому подоконнику. На стуле лежала до сих пор высыхающая куртка и обувь под сиденьем.
– У тебя репортаж? – Вытирая ладонью влажный лоб, я окинула взглядом сумку, стоящую около порога кухни-столовой.
Отец принес ноутбук и опустил его на стол, примостился сам, открывая ладонью экран.
– Очередная командировка, ты же знаешь. – Голос выдавал усталость. – Я позвонил своему оператору, он ждет меня завтра, а сейчас отдыхает в гостинице. – Когда монитор засветился, родитель оторвал свое внимание от ноутбука, посмотрел на меня. Темные волосы падали на лоб, а карие глаза улыбались сквозь завесу этих прядей, в слабом блеске очков. – Ну как ты, милая?
– Как на иголках, папа… – Иногда я сравнивала себя с уцелевшей на минном поле, спасенной, но все такой же сбитой душою в кровь. – Сколько боли получила за это время…
– Что случилось? – Отец доныне смотрел на меня. – Тебя не приняли родственники Макса?
– Приняли, – с выдохом сразу ответила я, подыскивая новые лживые слова.
Тогда отец позволил себе перевести внимание на свою работу. Его пальцы шустро забегали по щелкающей клавиатуре. Я знаю эту скорость его рук с самого детства, занятость.
Кипучая энергия Владимира сравнится только с мощностью робота. Он всегда был трудолюбивым, им и останется.
– Как там Владик? – попутно спросил он, когда набирал текст. – Ты хоть сфотографировала его?
Отец сидел прямо напротив меня. Его лицо залил белый свет монитора.
– Владик… тоже хорошо. – Мысли заблуждали по выбору очередного обмана. – Я не успела, потому что перебралась сюда…
– Решила жить в Лондоне, значит… – по губам родителя скользнула улыбка. – А как же мечта, квартира в Токио?
– Все будет, обязательно, пап, но только позже… Сейчас у меня не очень легкие времена.
С умыслом, я рыла эти окопы от правды, чтобы отец не узнал, с чем и кем я связана на самом деле.
– Но тебе не понять, – вырвалось из меня, от чего отец удивленно взглянул на меня. – Пожалуйста, не спрашивай меня об этом. – Я отвела взгляд. – Мне очень больно…
Я чувствовала на себе серьезный взгляд отца. Помолчав, он сказал потом:
– Если тебе тяжело говорить об этом, я не настаиваю. Но я твой отец. Пусть ты уже выросла, я все равно беспокоюсь за тебя. Для меня ты всегда будешь маленькой девочкой…
Было все ясно, как на ладони – я не лишена самого главного. Не лишена семьи, пусть и расколотой надвое. Счастлива, что у меня есть часть.
Целого не нужно – не все может быть по справедливости.
Есть часть – и это для меня всё.
– Я принес вам плед, – тут же донеслось до нас, когда Себастьян раздвинул локтем занавески и прошел сквозь дверной проем. – Госпожа, согревайтесь, – его руки положили на мои плечи бархатную материю, помогли расслабиться, отпустить тяжесть. Демон наклонился к моему уху, выдыхая шепотом: – Скажите, если что-то еще будет надо…
Не оборачиваясь, я кивнула ему. Отец со странным изумлением смотрел на нас, кашлянул, продолжив стучать пальцами по клавишам.
Когда Себастьян отошел в сторону, я спросила, пододвигая к себе недопитый чай:
– А о чем репортаж, пап?
– Как обычно: про политиков и прочее… – глядя на светящийся экран, ответил он. – Про митинги всякие…
В его очках отражалось то, как он открывает новое окно браузера, и текст с фотографиями ползет снизу вверх.
– Что читаешь?
– Да так… ни о чем.
Теперь он скачивал какой-то документ. Зеленая полоска быстро поползла в сторону ста процентов.
Я так и не выпила чай: давно остыл. Пальцы просто стискивали полупустой стакан.
– Папа… Я знаю – ты что-то скрываешь… Скажи мне…
Себастьян никуда не уходил – он стоял, переводил взгляд с отца на меня.
Я больше не слышала стука по клавиатуре – мужские пальцы будто застыли над ней, парализовались. Помолчав, словно не желая мне отвечать, глубоко вздохнув, отец затем поднял голову. В родных глазах больше не жила искра ребячества – потонула в сосредоточенности и строгости лет.
– Ты действительно хочешь знать?
Я выдержала его жестко нахмуренный взгляд.
– Да, хочу.
И тогда отец остановился у этой черты, закрывая крышку ноутбука и откладывая его в сторону.
– Я не хотел тебе говорить… Но это касается твоей матери.
Мои глаза расширились, и я краем заметила, что Себастьян стал недоумевать насчет моего возникшего состояния.
Мама… Воспоминание о ней острой иглой прошло в памяти.
– Как и тебе, мне тоже больно, – мрачно продолжил отец. – Прошли годы, но это ничего не поменяло.
Снова помолчал, как от временной потери голоса.
Отец снял очки и начал протирать из тканью рубашки. На мужчину опустилась тень прошлого, что пронизывала током, возвращала старые шрамы и потери. Невыносимое, как удар по лицу.
– Я узнал, почему она ушла от нас…
Вздрагивая еще раз, теперь я в голове перебирала столько разных семейных пар – теснее союза моих родителей нельзя было найти. Но в чем и чья же вина этого разрыва?
Я ждала его ответа. Мне не было безразлично.
– Скажи мне, папа.
Но, как ни странно, он тянул; тянул, играя на струнах моих и собственных нервов, как мудрый человек, давал мне время, чтобы подготовить к принятию того, что есть.
Начиная складывать из букв долгожданные слова, отец опустил брови на впадины глаз.
– Она попала в секту. Все эти годы она провела там как под гипнозом.
И в этот момент меня словно ударило молнией. В сознании эхом начали плавать эти фразы, жалили своим ядом.
Почти убивали.
– В секте? – От страха стали трястись губы. – Мама?
Я схватила отца за руку, встречаясь с таким же карими, как у меня, глазами.
– Когда ты узнал?
– Коллега, – рассказал отец, – был в Перми и вел репортаж об этом обществе… Среди участников была Наташа. Еще бы чуть-чуть, и ее бы не стало… – Он договаривал, а я чувствовала, что мой пульс не менее девяноста. Почти подбираясь к сотне. – Ее удалось спасти. Недавно провели служебно-розыскную работу. Слава богу, они успели, иначе было бы слишком поздно…
Я не давала отцу отдохнуть, напирала не него новым вопросом, о которого будто бы зависела моя жизнь:
– Мы сможем увидеть ее?
– Ты очень хочешь? – удивился мужчина.
– Сильно… – с дрожью донесла душа. – Мне не хватает ее. Слово от тебя оторвали что-то важное и ты не можешь согреться…
Но все произошло слишком быстро. Ответ отца стал новым путем, решительным содержанием нашего будущего:
– Тогда мы полетим прямым рейсом до Москвы, а там – пересадка.
Родитель не отпускал мою руку, грел, с нежностью гладил теплыми пальцами.
– Мы отправляемся послезавтра.
– Хорошо, пап. – Я сместила взгляд на стоящего около нас демона. – Себастьян, давай вместе собирать вещи.
Он молча поклонился нам, уходя потом в темноту коридора.
– Я при нем не хотел говорить, но, – взговорил шепотом родитель и покивал на дверь, – кто это, дочка?
– Он мой телохранитель…
– Правда? Разве он…
– Не надо об этом, папа, – с улыбкой отрезала я, сжимая его руку.
Грелль
Я помню, как много раз падал в бездну, но только не сегодня. Для меня сделали большое исключение. Приступ похитил меня, но волею судьбы отправил в другое место.
И теперь, исследуя неизвестное взгляду место, я шел бок о бок с Деяном и отличал: он не был полупрозрачным в отличие от меня, но и я не летел над землей, а ходил, как ходят простые люди.
За речкой раскинулся цветущий луг. Там, скрываясь в тени широкой дамской шляпы, в развевающейся от ветра юбке, неизвестная особа водила кистью по холсту, приделанному к мольберту. В океан цветов и зелени падал океан неба, полный белых кораблей.
Засунув руки в карманы, Деян бросил нешуточный взгляд через плечо:
– Тебе еще повезло, что ты просто в обмороке. Было бы намного хуже…
Я помыслил над этим, но ем паче ощущал себя в нереальности. Я не мог предвидеть, что окажусь здесь. Мы шли не останавливаясь.
– Разве я не сошел с ума?
Солнце очертило золотистой каймой его голову, как светозарный нимб. Рыжие волосы жнеца теперь сравнялись с цветом янтаря, касались концами прядей открывающихся на каждом слоге губ.
– Твое безумство остановилось потерей сознания. Поэтому я забрал тебя. – Под ресницами блеснули такие же зеленые глаза. – Скорее всего, ты присоединишься к нам.
Мою душу кольнуло ужасное предчувствие.
– Ты хочешь сказать, что…
– Ты почти на исходе.
Слова, как оскорбление, были подчас нанесены мне прямо в лицо, но даже изреченные добрыми губами, они все равно сжигали в прах надежду.
– Так не может быть. Скажи мне, что это ложь.
Но видный, высокий ростом жнец не льстил моей вере.
– Правда горька – ты можешь умереть. – Крутовских стал смотреть вперед, не сбавляя шага. – Для этого мира жнецы умирают, но продолжают жить в параллельном. Ведь душа бессмертна. Она не замирает просто так.
По маленькой реке, как в зыбком водном зеркале, свисали сверху вниз деревья и два наших отражения.
Значит, сейчас я на стороне другой вселенной…
Что за черт.
Я снова перевел взгляд на Деяна.
– Как тебя не стало?
Даже зеленый цвет его глаз, казалось, покрылся тонкой коркой холода. Руки в карманах, на перемещающихся ногах.
– Несколько лет назад я погиб от оружия, каким сам обладаю. Все получилось потому, что наткнулся на одну банду шинигами. Довольно известная на территории России и Казахстана. – Опустилась завеса ресниц.– Они и убили меня. Я так и не смог завершить свое дело, а у меня еще столько было планов… Я хотел тайно жениться, но теперь моя душа разорвана…
– Она человек?
– Да, человек.
Я незаметно улыбнулся: столь же знакомо…
Понимая, что в этом мире я растворился в невесомой плоти, ходил отчетливо просматриваемым призраком, – сопротивлялся сильнее всего. Но приступ, принесший череду поражений, предупредительно отозвался моей, возможно, последней остановкой жизни. И сколько еще дней отпущено дышать в своем мире – все зависит от отмеченных чисел небесного циферблата.
Но все сказывается злополучным образом, накладывает на руки оковы. Ничто не улыбается мне в будущем, не станет выковывать щиты. Идет на убыль.
И зачем тогда вообще вникать в ход времени?..
Я еще раз задержал взгляд на Деяне, идущем около меня.
– Значит, я буду одним из вас?
Русский повернул ко мне лицо – десятки рыжих прядей проскользнули по плечам.
– Ты ведь не хочешь этого, я вижу. – Складывает губы, спрашивает: – Что тебя удерживает там? Что не дает так отпустить, англичанин?
Вопросы подкинули воспоминания, вытащили изо льда изоляции. Все решилось, как будто началось сначала.
– Я должен завершить незаконченное. От этого зависит многое. Я не из тех, кто существует. Я из тех, кто живет.
– Что ж, – жнец усмехнулся. – В таком случае могу пожелать тебе только удачи.
Он собрался повернуть обратно. Я выплеснул из легких стон, давя пустоту в кулаке.
– Подожди, – остановил Деяна, держа рукав пальцами, смотрел в глаза. – Пока я здесь, не возвращай меня обратно.
Жнец помолчал, глядя на мои удерживающие пальцы, и потом мы опять столкнулись взглядами.
– Ты хочешь кого-то увидеть?
Юлия
Автобус увозил нас по дорогам. Себастьян сидел у окна рядом со мной, а отец – в другом ряду мест. Я впервые посетила Пермь. К той минуте мы проезжали мимо церкви: на золоте купола лежал отсвет рассвета. Но потом солнце заслонили набегающие облака.
Многое протекло с мыслями – они выстроились в голове от первых лет жизни и до сегодняшних дней. Вспоминать было трудно, словно принимать назад то, от чего давно отрекся.
Ничего не грело руки. Они лежали на моих коленях, но тут их накрыли длинные пальцы в черной перчатке. Теплые…
Я повернулась к Себастьяну: за ним в окне проплывали здания.
– Не беспокойтесь, госпожа. – И та же улыбка. – Все будет хорошо. – Не отнимая правой руки от лица, демон сквозь раздвинутые пальцы взглянул на меня. – Вы хотите довериться мне?
В тени пальцев его глаза тайно загорелись малиновым пламенем с суженными зрачками. Левая рука Себастьяна продолжала греть мои, постепенно теплеющие.
Он погрязший в пороках… Он больше не может быть другим.
Слегка покачав головой, я ответила:
– Ты просто слушайся и выполняй. Это все, что нужно.
Отведя глаза, я сама задумалась над этим.
От встающего солнца раскалившиеся, как медь, тучи быстро покрывали город. Ветер, что резал по вдыхающим легким, до сих пор наносил снежинки. Втроем мы единым духом поднимались по лестнице в больницу. В место, где здоровье и медицина сводили свои счеты.
Мысли настолько притупили внимание, что я пропустила одну ступеньку. Себастьян сразу схватил меня за плечи и, возможно, чтобы этого не повторилось, так и держал всю дорогу, незаметно пройденную ко второму этажу.
Все ненужное пропускалось мимо глаз: я не хотела впитывать отвлекающее – все мысли были только о одном.
– Прошу, заходите сюда. – Медбрат открыл нам дверь. – Вот ее палата.
К горлу с неизбежностью подступил ком волнения. Что-то меня вгоняло в трепет и с каждым новым шагом помножая его.
– Мама…
Она лежала как без сознания. К ее правой кисти была привязана капельница, по которой в вену поступала питательная жидкость. Лицо мамы, залитое бледнотой, избороздили морщины – она как будто постарела, а под глазами отчетливо виднелись лиловатые тени, как после побоев.
– Когда ее разместили здесь? – услышала я голос отца.
– Буквально три дня назад, – ответил медбрат. – Ее организм сильно ослабел за это время. Экспертиза подтвердила, что многие, кто принимали участие в обрядах секты, погибли от сильной интоксикации. Этой женщине крупно повезло – ей удалось спастись. Ей нужно еще недели полторы здесь полежать, чтобы восстановиться.
Я смотрела вперед, и меня тянуло к матери, как по внутреннему шепоту, заколдовавшему и указавшему на кровать, где она набирала силы. Шаг за шагом к ней.
Я опустилась на колени, беря исхудавшую руку в свои руки.
– Мама… ты слышишь меня?..
Выходя из глубокого сна, она застонала, время от времени жмурила глаза.
Как странно, но меня ничто не щадит, – лишь привязывает к боли по рукам и ногам, не расставаясь, а острое копье в очередной раз подцепило сердце.
Не было ни бесплодных сетований, ни надрывов от рыданий, а только сдержанность и почти молчание напополам; груда несчастий опять легла на поверхность души, укреплённой многочисленными ударами.
Я коснулась родной руки щекой.
– Мамочка, какая же ты стала… Мама… это я, твоя дочь.
Услышав это, она разлепила сонные глаза. В них отражался двумя пятнышками свет от ламп. Мама задвигала головой, затем посмотрела на нас. Ее сиплый хрип отделял паузами слова:
– Володя… доченька…
С нее чьи-то небесные губы будто бы сдули слой пепла, в котором она забыла о нашей семье. Я не отпускала маму, держала за руку. Отец только молчал – наверное, не знал, что сказать.
В родных глазах напротив высекались искры раскаяния, выходили чистыми слезами.
– Простите меня…
Грелль
Оказавшись рядом с калиткой, я ощутил, как волнение прихлынуло к груди. Я изучил взглядом чистый двор и зафиксировал, как блестят под лучами светло-желтые волосы.
– Эрик…
Он тоже заметил меня и встал со стула, расцветая в широкой улыбке:
– Превеликий Легендарный, это ж сам Сатклифф! Ты чего, тоже того?
Я понял, что могу зайти внутрь. Эрик крепко пожал мне руку. Он него, лицом обросшего щетиной, точно так же несло перегаром.
– Ну как сказать… – понурил я голову. – Просто в гости заскочил, что ли.
– Как был кузнечиком по жизни, так и остался. Ничего не изменилось. – Жнец завидно ухмыльнулся, оценив мой поменявший облик. – А ты ничего, получше стал.
