Текст книги "Букет белых роз (СИ)"
Автор книги: Калерия Кросс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)
Господь мой Бог… Опять?
Это начинается сейчас, именно сейчас, когда совсем не вовремя.
Прошлое без стука в мою жизнь настигло, вцепилось в рассудок и издергало струны моих едва не восстановленных нервов.
Я распят.
Исколот.
Как ни старался повернуть направление реки, она все равно накрывало потоком. Железное самообладание с треском и вновь сломлено, а из этой трещины вытекает прежняя бесноватость. Губы дергаются, и с них чуть ли не срываются первые за месяц дурные усмешки, но я кусал губы и боялся показать Юли, каким живу на протяжении нескольких лет.
Только это неизбежно… Никак.
Во мне просыпался психопат, который снова воспрянул своим сумасшедшим духом.
Магия его отчаянных порывов и безупречной силы доминирует над всем, что могу я. Она сильна, это бесспорно, не как у остальных.
Она предельная грань моего сознания. Она выходит за эту тонкую линию и режет меня, бьет; за последние года она доконала меня так, что я перестал ей сопротивляться.
Из меня сделали безвольного слабака, к тому же – юродивого.
Автомобиль мчался настолько, сколько позволял двигатель.
Пульсировало везде и громко, когда я метнул взгляд за руль: стрелка спидометра колебалась на самой последней цифре.
Показалось, что я уже погружаюсь в астрал, но старался держать баланс как можно дольше, чтобы не разбиться.
Не разбить ее жизнь.
Заколдованный вожделением, я посмотрел на девушку. Перед глазами встал ее раздвоенный бегающий взгляд и проникнутое страхом выражение лица. Я не слышал ее крики, потому что уже тонул.
В самом себе и в безумстве.
Вокруг все стало таким расплывчатым, что мне показалось: стоят горькие слезы.
Я не могу плакать. Не могу именно сейчас, но понимаю, что значит мокрая соль на губах и ранах.
Фаза помешательства была сегодня особенно острой: давно изучил свою маску. Но так и не сумел сорвать ее.
Мои руки усиленно сражались с чертовым управлением, превратившимся под стать моему помутнению трудным испытанием.
Юли…
Я только мог бессвязно, пьяно повторять ей, взволнованной, через огромную силу, сдавившую мои голосовые связки:
– Держись, умоляю… Ты будешь… жить…
Юлия
Я обеспокоенно взглянула на него: в шинигами прослеживалась скованность. Во всем: во взгляде, в движениях… в голосе.
– Держись. Крепче… Юли…
Грелль тихо стонал, выдыхая, словно сдерживался, как мог.
– Дер… жись…
Дрожащая стрелка спидометра медленно покидала последнюю цифру, уходила к первой.
В груди с болью разрывалось сердце.
В клочья.
Мы можем разбиться.
Я окликала Грелля, но тот меня не слышал.
Автомобиль соперника опять упрямо значился в зеркале заднего вида, и казалось, что все вокруг, подобно землетрясению, тряслось и раздваивалось в глазах.
Сердце замерло – стрелка на нуле.
Все пошло кувырком, как отскочило от трамплина.
Мир извернулся вместе с нами, переставляя землю и небо, отупляя сознание.
Мы можем погибнуть.
Сжимая губы, Грелль делал все, что мог.
Автомобиль скользил боком, заносился, скрипел резиной по асфальту, и так, что било по ушам; колеса очеркивали круг.
Я не понимала, что происходит. Звук разбивающихся боковых стекол не столько пугал, сколько угодившие острые обломки по моим рукам, инстинктивно закрывшим лицо.
Наступила тишина. Грелль прислонился лбом к рулю и дышал, опираясь руками о сиденье кресла; локти сгибались; дышал, выталкивая с хрипом слова:
– Выходи.
Не могла.
Растерялась.
– Я… что мне…?
– Выходи… Бы… стре… е…
Все кадры прошлого на время были забыты: моя жизнь катилась к обрыву, пододвигалась к нему леденящим ветром.
Я никак не могла отстегнуть ремень, пересекающий грудь, но вскоре под пальцами щелкнуло.
Открыв дверь, выскочила из машины.
Все чувства боролись во мне, тянули и толкали, крутились, но я словно оставалась на месте.
От него. К нему. От него. Проклятье…
К моей безысходности примкнул страх: из машины вылетел ненормальный смех. Я услышала его, прежде чем догнавший нас Такеру с грохотом врезался в бок нашей машины.
Тогда я окончательно не могла пошевелиться.
Прогремел оглушительный взрыв. Оранжевое облако яро поднялось к темным небесам и рассеялось там же стаей маленьких искр.
Я вскрикнула.
Две помятые машины сгорали дотла, отражаясь в моих глазах фейерверком пламени.
Я никуда не ушла, оставшись наедине с обликом, извивающимся в ряби пожара, из которого он вышел, как из стены тумана.
Взглядом я снова повстречалась с шинигами, который принадлежал далекому прошлому; который снова разбил зеркала и разбросал осколки.
За спиной жнеца не было ничего, кроме огня, но глазах отсвечивалась холодная зелень.
– Зачем ты здесь?
Не дожидаясь моих слов, он схватил меня за куртку и откинул назад: моя спина почувствовала твердость земли.
Широко распахнулись глаза.
Грелль стал другим. Он пришел в неистовство слишком быстро, не награждая вторым шансом на свободный вдох. Ногтями он остро чиркал по моему лицу, рукам, шее… по спине, заползая под одежду.
Я изнемогла, утратила все, что бы помогло мне.
Его низвергающееся беспамятство – на мои слезы и крики.
Теперь я лежала в пыли и никакими силами не могла преодолеть тяжесть боли, приковавшей меня спиной к сухому грунту. Кровь смешалась с землей и застыла темными пятнами на порванной одежде.
Сатклифф шел ко мне, и чем ближе, тем быстрее залихорадило в моих жилах.
Когда он стоял около меня, носками сапог упираясь в мое правое предплечье, из моего глаза покатилась слеза, разделяя кровавое пятно, и намочила ушную раковину.
Я смотрела не на него – в небо.
– Не трогай…
Но против моей воли его руки стальной хваткой держали меня, поднимая над землей. Пальцы задержались на молнии моей куртки.
Грелль смотрел в мои испуганные глаза.
Издалека несло ядовитой пригарью.
Я вжалась в его руки, будто боялась, что меня сбросят на самое дно бездны. Я хваталась за него, как за последнюю, но безрассудную надежду. Я дышала его безумством, несмотря на то, что оно сгубит нас обоих.
Каждое слово, сказанное мной, выдавливалось с силой:
– Грелль… очнись…
Я вдыхала его, чтобы ожить заново; держала, чтобы не потерять, а потеряться вместе с ним. Жила только им, и мне было наплевать, что он Смерть. У меня не получится отпустить, потому что я перешагнула, влюбилась в него так же безумно, как и он безумен сейчас, глядя на меня и опаляя собственным огнем.
Губы открываются снова, глотают слезы, а из горла вырываются всхлипы напополам с мольбой:
– Умоляю тебя, вернись… вернись…
Было слишком поздно повернуть время назад – бездна уже раскрывала свои объятия, стесняла холодными пальцами сердце. Внутри царствовало запустение, как в немом и бесконечном космосе.
Как на последней инстанции.
Грелль бросил на землю и вновь возвратил в объятия, нависая надо мной так же странно.
Я больше не боялась. Я оставалась в его руках, и это было моим единственным моментом, когда мы были вместе, путь даже на тонкой грани и не разбивая ничего, что было у каждого из нас.
Пальцы запущены в алые волосы. Дотронувшись до его теплых, смело отвечающих губ, он сливался со мной.
Мой слабеющий голос вышептал в них, теряясь и уступая место выдоху.
Сквозь льющиеся слезы; сквозь поцелуй, обжигающий душу:
– Грелль… остановись…
========== Глава 7 ==========
Иногда единственным правильным выбором остается неправильный.
© Грань (Fringe)
– И что, так и сделал? – осведомился еще раз Велдон.
Когда мы говорили об этом, я сидела на диване, обхватив руками колени. Мое лицо было испещрено ссадинами и синяками.
– Я не могу тебе точно сказать…
Велдон не верил. Наверное, ему нравится искажать так, как ему самому нужно.
– Так не может быть.
С моим мнением он не считался: не хотел.
Упрямый…
– Ну так что?
– Ты все еще ждешь от меня правду?
Мужчина перегнулся через стол, упираясь в него руками:
– А если хорошо вспомнить? Так что там было?
Приняв прежнее положение и задумавшись, он нервно постучал пальцами по столу.
– Ты лежала там бледная, как сама Смерть. Может, вы с ней сестры?
Я посмотрела на него ненавидящим взглядом, и это подавило в мужчине желание сказать лишнее.
– Кхм… Ты хоть успела поговорить с ним?
– Думаешь, на такой бешеной скорости возможно о чем-то разговаривать? – Я протестующе свела брови к переносице. – Тем более, когда твоя жизнь на волоске?
Велдон отвел глаза, утирая ладонью лоб и усмехаясь.
Я ненавидела его, даже когда он улыбался.
Совсем скоро дверь отворилась, проникнувший свет поглотил полутьму, и тем самым индус Солнце вошел к нам с прямым вмешательством:
– Велдон, он никак не может угомониться. Сделай что-нибудь!
– Ох, прости, сейчас не самое время, – обращаясь ко мне, решительно проговорил Рей и затем устремил свой взгляд в сторону источника сумасшедше-страшных воплей. – Видишь, как твой безумец извивается? Пойду, проведаю его.
Он только собрался переступить залитый светом порог, но, поднявшись с дивана, я пересекла его действия:
– Постой. Я тоже… я хочу видеть его.
– М? – томно откликнулся Велдон. На его шее покачивался серебристый крест. – Не совсем понял, о чем ты.
И вновь повторение настойчивых, горьких слов:
– Отведи меня к нему.
***
Если бы я не знала, что ждет меня, то потеряла способность говорить. Правильно мыслить.
Правильно дышать.
Остальные перебрасывались словами на полутонах.
– Ну, Пятый Игрок, чего так гаерничаешь? На тебя что, дурь напала?
Я слышала стоны и рычание, смешанное со звуком металлического дребезжания.
– Бедный Сактклифф… И что его теперь ждет?
Кто-то усмехнулся.
– Он сам виноват. Ведь именно из-за него погибла Эрика.
Осталось несколько секунд. Я войду в закулисный мир этой Игры и пойму, что праздник на их сцене – только условность. Я уверена, что не достигну с ними колеи.
– Проходи.
Все вокруг меня обрисовалось в тусклых красках.
Но только не волна вишневых волос и одичалый зеленый взгляд.
– Мы заперли его здесь, а то натворит всякое, – усмехнулся Велдон и добавил: – Так будет спокойнее.
Смотреть на то, как мучается жнец, было выше моих сил. Не выдерживала. Не получалось.
Алый…
Вне всяких сомнений я бросилась к этой клетке. Ее запоры выглядели довольно крепкими. Я опустилась на колени, обхватив пальцами решетки.
Сатклифф изводился, как новый побратим, многократно бился о стены клетки и смеялся, падая в эту истеричную утопию.
Утративши власть над своим разумом, он не понимал, что делает; любое его действие было ошеломительным и непредсказуемым.
Когда он увидел меня, то расширил улыбку и занес руку для броска. Ножницы полетели в мою сторону и врезались лезвиями в пальцы, когда я, защищаясь, подняла руки.
Велдон подбежал ко мне.
– Совсем сдурела? Уже взрослая, а элементарных вещей понять не можешь.
– Каких еще вещей?
Его слова прозвучали как взрыв:
– Он опасен. Разве не видно? Когда его одолевает безумство, воображение предпочитает аморальный тип образности. Эта своевольность может повториться в любой момент, так лучше обходить клетку стороной. Мало ли что будет…
Я снова посмотрела на свои раненные пальцы. Смешно и грустно: ничто во мне не меняется. Десять раз обожгу руки, буду предупрежденной, а все равно сердцем хочу сгорать.
Я продолжала сидеть у клетки, подогнув у клетки, и смотреть на уже ползающего жнеца.
– Когда он придет в чувство?
– Часа через два, я так думаю… Оклематься успеет, – с ехидством подытожил Вел, стоящий за мной.
Я надеюсь, что так…
Как это ни странно, но я тоже нахожусь в клетке. В клетке собственных мук.
Моя связь с Игрой, с этим шинигами – это порок.
Я не хочу избавляться от него: единственный щит против стрел не должен быть утерян.
В гудящей голове вновь рождаются строчки, предложения, крики. Все они адресованы тому, кто дорого заплатит за мою боль.
Мою рану!
Слабо разжимаются губы:
– Ты ничтожество, Велдон. Ты просто ничтожество…
Велдон резко сжал мое запястье и наклонился, окутывая лицо рваными выдохами.
– Немедленно заткнись. Иначе затолкну в клетку к Алому.
– Ну и пусть… – одернула я руку.
– Никчемная.
Но больше всего я думала о шинигами.
За него все сделали сами, смогли обессмыслить его существование.
Он потерял голову. Он – другой.
Пальцы скользили по ледяной решетке вниз.
– Не коснуться… не вдохнуть… Даже обмолвиться словом…
Меня остановил пересекающий голос Велдона:
– Ничего нельзя. Но можно все изменить, если он согласится вернуться к нам и больше никогда не самоунижаться.
– Это ваши личные проблемы. – Я смотрела только на Грелля, хоть и разговаривала с чародеем. – Но захочет ли он сам? Если… из-за тебя съехал с катушек.
– Как бы там ни было, он должен вернуться и завершить финал вместе с остальными. Он почти на финишной прямой. Осталось всего несколько шагов. Неужели было так трудно пройти до конца? Сломался почти у цели, к которой слишком долго и упорно стремился… Нет… Так нельзя.
По щеке скатилась слезы, а пальцы крепко сжимали железный столбец.
Жгло.
Голос крепнул и будто заново приобретал силу, но через острую боль:
– После Игры… Он будет свободен. Это мой вердикт. – Велдон сверху вниз удивленно заглянул мне в глаза, задавая немой вопрос. Мой ответ, только громче: – Он. Будет. Свободен. Слышишь?! Ты клянешься в этом?!
Наверное, этот взгляд желтых глаз всегда будет лукавым. Слишком спокойный отклик:
– Здесь я не властен.
– Двуличный… Я не люблю тех, кто носит маски.
– Так привыкай к этому миру, – развел Велдон руками. – Я тоже его часть. А вот что моя маска – черная или белая… Скорее всего, серая… У меня все смешано. И это неизбежно. Понимаешь?
Ее слова сидели занозами под кожей.
Мне казалось, что вместо сердца у меня внутри камень: тяжело, больно…
Повернувшись, я прижалась губами к холодным прутьям клетки.
Жнец находился точно в бреду, лежал, как на последней стадии опьянения. Просто смотрел куда-то в потолок. Ресницы густо затушевались черной краской, и от этого глаза жнеца делались большими и пронзительными.
Его бледные руки, сожженные кислотами, испещренные ранами и пятнами, иногда подрагивали, и мне приходилось греть их своим дыханием. Это все, что я могла ему дать.
Я знала, что он не поймет излияния моих чистых слов, но молчать не хотела. Я до сих пор больна им, и никогда не смогу отпустить.
– Полно, – громко возразил маг за спиной. – Отойди от клетки.
– Нет. Я хочу побыть с ним.
Велдон бесцеремонно повернул меня за плечи. Сжимал в руках и смотрел в упор.
Его гнев быстро нашел выход:
– Мне ударить тебя, чтобы ты усвоила?
Велдон видел блеск в моих глазах, полных решимости: он никогда не угаснет.
– Ударь. Меня уже ничего не страшит.
В чародее будто ожил изувер, а шепот сделался низким, не обещающим ничего хорошего:
– Напросилась сама.
Он был истинным воплощением сатанинского исчадия, когда сказал это.
Между мной и Велдоном произошла размолвка, но даже такая мелочь обуяла его жестокость: он хлестко залепил мне, и с такой силой, что я ударилась затылком о прочную решетку. Голова заныла от боли. Мне казалось, что череп треснул и из него выливается рекою кровь.
Мне казалось.
Ладонь потянулась к жгучему следу, оставленному на щеке. Слезы в глазах, одновременно со слабой улыбкой. Я не проклинала мужчину, потому что смогла простить. Я смогла принять от него удар. Не сдаться ему, но бессильно упасть под ноги.
Я не склонюсь перед ним, даже когда шагну в бездну.
– Мне больно, но то, что внутри меня, не сломать… – язык с трудом выговаривал слова. Мой взгляд приковался к паре желтых яростных огней. – Ну давай, прояви себя… Ты же серый… Непонятный! – захлебываясь слезами, кричала вне себя. – Хочешь – поднимешь руку, а может и приласкаешь. Ты же неопределенность!
Напряжение не схлынуло. Велдон потянул меня за волосы, отогнув голову назад.
Въедающийся в душу взгляд был туманен, а шепот пропитан раздражением:
– Достала.
Мужская рука разжалась, выпустив пряди моих волос.
Застыв в проеме, Велдон не поворачивался ко мне.
– Сегодня идешь на задание. Надеюсь, ты справишься.
«Сволочь…»
– Чего ты хочешь? – Ощупью я нашла опору – решетки позади меня – и поднялась на трясущиеся ноги. Все еще резало на затылке.
– Ничего особенного – просто передашь гитару Урухе. У него сегодня концерт в Токио Доме.
Я нахмурила брови, удерживаясь за прутья:
– Самому сложно отнести?
– Мне не до этих мелочей. Гитара, конечно, легендарная, ее хотят приобрести многие, но не думаю, что кто-нибудь догадается заглянуть в неброский футляр. – Велдон наконец обернулся, вернув себе прежнюю любезную маску: – Ну так что, отнесешь?
«…самая настоящая…»
Меня душила тошнота, но я смогла едва процедить сквозь сжатые зубы:
– Хорошо… будь по-твоему.
И вновь я должна вдыхать эту жизнь.
Почему сильным так тяжело?..
***
Я не боялась.
Потому что научилась обманывать себя.
Солнце золотило деревья, лило свет на водную поверхность реки.
Раненное сердце излечило пение птиц у себя над головой. Единственное, что тешит.
В Токио розовыми пятнами цвела сакура. Парк словно утопал в воздушной бело-розовой пене деревьев. Через реку был перекинут мост, а около него маячил выгравированный знак. На тропе примелькнулась влюбленная пара, раскачивающая сомкнутые руки на ходу.
Небо делает перламутровые мазки. Дорога, застеленная каменными ступенями, пошла на уклон.
Начисто лысый, кряжистый старец под навесом японского домика, скрестив ноги, сидел перед холстом и оставлял на нем знаки кистью. За ним возвышалась ширма из рисовой бумаги.
Старик обратился ко мне по-английски, когда стояла около дома в задумчивости, словно хладнокровный стражник у ворот:
– Тревоги должны быть временными. Впадая в уныние, невозможно сделать новый шаг. Лучше забыть о больном, чтобы легче дышать.
– Чего вам до моего состояния, дедушка? – грустно растянула я губы, поворачиваясь к нему. – Вы же видите меня в первый раз.
Он выглядел как мудрец, огражденный стеной покоя, и все так же рисовал, рисовал, рисовал…
– Выражение твоего лица отражает чувства, царящие внутри. Я вижу, что вам плохо, дорогая. Не стойте сложа руки – с такой непредсказуемой жизнью нужно крепко держать то, что заставляет вас улыбаться. Иначе… будет слишком поздно. Отпускать нельзя. Даже если это кажется чем-то немыслимым.
– Но все эти черные полосы… – в тон ему отозвалась я.
– Так угодно Богу. Так правильно. Ведь люди сами принимают решения, совершают ошибки, но продолжают идти вперёд. Они сильнее, чем раньше. Не стоит замедлять свой ход. Можно просто дойти до конца и сделать выводы… – заключил он, прежде чем встать, раздвинуть сёдзи и войти в комнату.
Потом, постояв немного, я ощутила потребность уйти: здесь меня больше никто не может ждать. Я прохожая.
Быть может, стоит ещё разок прогуляться по ночному городу? Вместе с одиночеством – оно ближе всех.
Ветер встряхнул ветви, щедро обспыпал меня лепестками. Объятая теплом, я тонула в этом розовом снеге, замечая, что тот вплетается в мои разметавшиеся по плечам волосы.
В озере, где плавали опавшие лепестки, отражалось небо и кроны деревьев. Ветер чертил на поверхности воды мелкие полосы.
И что же теперь? Все закончится именно так? неизвестностью? И я провалюсь в нее, ничего не узнав?
Но за озером желтая луна в разрывах туч как ответ. Как итог всему.
***
Как босиком по пеплу сожженных чувств, я возвращалась через улицы и переходы к намеченному пункту. Я отпускала произошедшее с трудом. Закинув за спину чехол с гитарой, поддалась вперед, выходя на свет вечерних огней и звуки автомобилей.
Снова в обители городских ритмов и порядков.
Все ушло под асфальт, источавший запах воды. Из-под кедов летели брызги.
Я чувствовала себя обнищавшей изнутри, почти пустой, но все еще тянущейся к солнцу. Надежды совсем мало, но она есть.
Центр Токио, пестревший яркими рекламами, был так же многолюден, исполнен чужих голосов и лиц. Когда я зашла под арку, над моей головой раскачивались лиловые гирлянды из лампочек.
Ветер стегал в мое лицо. Одну руку держа в кармане куртку, я размеренным шагом направлялась к ближайшей станции по асфальту, изрезанному ручьями.
Под покровом вечера и фальшивого света.
Мои потертые светлые джинсы окатила водой проезжавшая мимо машина.
Черт…
Связанная по рукам и ногам угрозами и обязанностями, я, такая же неисправимая, трудная, снова стояла на пересечении двух разных путей.
Насколько мне было доступно растолковать, иероглифы на таблицах символизировали значение кассы и расписание синкансен.
Потом я сидела в почти пустом поезде у окна, и лишь одетая в чехол гитара была моим спутником.
Меня тянуло обратно. Я хотела, но не могла, и все, что для меня было так важно, просто растворилось за стеной дождя.
Осталось догорающим, осталось едва ли не пеплом ушедших дней.
Упираясь ладонями в колени и опустив голову, я рылась в себе, искала истину, все так же досадливо бежала от тени, которую бросали на меня другие.
Почему мне сулило помрачиться?
Неужели я заслуживаю этого?
***
Токио Дом гремел изнутри, достигал пика: так, как я никогда себе не представляла.
Все сотрясалось от тяжелых ритмов гремящего басами ударника, острых, как гвозди, и пронзительных соло шести струн.
Целая свора японцев двигалась без остановки, извергала крики, тянулась руками к сцене.
Но фоне других никто не замечал моего молчания и ледяного взгляда.
Я безотчетно прошла вглубь, растормошив стоящих вокруг. Охрана чудом не поймала меня: она даже не видела то, как я нарушила границы.
Мне не нужно подспорье.
Понимаю больше: пространственно-временной континуум затягивает в свою воронку и ведет неизвестно куда, заставляет забыть на миг, кто ты и зачем вообще здесь.
Я не могу остановиться. Это выглядит таким легкомысленным поступком…
Когда остановилась около двери, поступательно касаясь стены, ощутила скрытый механизм.
Введя данный Велдоном пароль, отсвечивающий зеленым, я стукнула по кнопке суставом согнутого пальца. Дверь отодвинулась в сторону, вошла в узкий проем стены.
Пути назад больше нет.
Прислушиваясь к своим ощущениям, я присела на корточки и расстегнула молнию, разделившую чехол надвое. Мои волосы, недавно выкрашенные в цвет ольхи, были распущены, и это мешало смотреть, но то, что находится вокруг.
Внутри гитары что-то лежало. Обследовав пальцами ее, пустую изнутри, я дважды убедилась в этом.
Сначала я прикидывала – это просто вещь, отливающая металлом.
Но теперь, поразмыслив, мне стало ясно, почему именно я должна была прийти сюда.
Обратный отчет в две минуты активировался автоматически и наполнил комнату этими безжизненными звуками электронных часов. Минута пятьдесят…. Минута сорок…
Собственное сознание трепыхалось где-то на обочине, как человек у обрыва. Я продолжала смотреть на сжатый в ладони предмет, а когда мотнула головой, то стал еще более страшен тот факт, что на мне задержался черный глаз видеокамеры.
Грелль
Дискотеки в клубах – вот оно подлинное безумство городской ночи. От девяти и до четырёх беспрерывно.
Хотя бы оно не ломает жизнь другим.
Приступ безумства закончился вчера, но я никак не мог справиться с выбором.
Разбить или удержать… Забыться или повернуть назад… Решайся…
Я не желал вернуться к обязательствам Игры и распоряжениям Хозяина. Но мне было сложно нести ту болезнь, с которой боролся, как с вирусом. Когда оно непреодолимо доминирует над здравым смыслом, я забываю свое имя и вообще не могу осознать кто есть на самом деле.
Обступая лужи, я возвратился в Токио Дом только ближе к десяти вечера. Инстинкт говорил мне: сегодняшний день не лучше.
Вращающиеся лопасти вентиляции в квадратном проеме нарушали тишину коридора. Комната, почему-то открытая, отдалась во власть вполне подозрительному присутствию.
И странному призвуку, навлекшему меня на опаску.
Я хмыкнул и продвинулся вглубь комнаты, склоняясь к мысли, что Уруха отдыхает перед выступлением.
Его исполнение партии соло всегда отличалось безупречностью. Я слышал его именно сейчас.
Уруха не может находиться в двух местах одновременно.
Прерывисто выдыхая, я округлил глаза. Сердце испуганно дернулось, едва мой взгляд наткнулся на причину своей странной тревоги.
Зачем… Зачем ты это делаешь, ненормальная?
Юлия
Я осознала, что время на исходе.
Сговорившись с превратностями судьбы, оно убегало в пустоту, сбивало страхом мое дыхание, отбивало в груди стуком потери и невозврата.
И продолжало бежать.
Но стоило оглянуться на тень в ореоле неонового свечения, как сразу же я побелела, замерла.
Вернулось прошлое и встало передо мной. Зрело меня с головы до ног, всю напряженную, как от судорог, и полную негодования.
Как несколько лет назад… В том же обличии, с тем же огнем в зорком взгляде среди пустоты.
Я знала, что будет, но шага назад сделать не могла. Вот почему ирония имеет здесь место.
Глупая. Не бегу.
Слабо выдохнула, пытаясь что-то сказать.
Страх больше не прожигал грудь, а вместе с ним растворилось волнение.
Я не хотела.
Я вовсе не виновата.
Но только секунды безвозвратно устремлялись к нулю.
Я понимала, что разрушаю стереотипы о безобидной Джулии; что уже другая.
И он прочел это в моих глазах…
========== Глава 8 ==========
Замерев, но вскоре опомнившись, я опустила испуганный взгляд на таймер. Цепенея снова.
Пятьдесят три… пятьдесят один…
Эти секунды стоили мне большего, чем шанса все исправить и поменять.
Грелль ринулся ко мне, хватая за локоть и оттаскивая от помещения. Чувствуя на себе его грубо прижатые пальцы, я не билась в этой стальной хватке – почти покорствовала.
– Бежим!
– Стой, – затормозила я и кивнула на проем, – а гитара?
– Мать твою, пропади эта гитара! Бе-жим!
Он бросился стремглав, не отпуская мою ладонь, тянул за собой, дергал за руку, от чего плечо простреливало болью, и я спешила за шинигами как могла. Если бы это было простой игрой, кто быстрее, мы оказались первыми.
Мы неслись вперед, и нас ловили одноглазые камеры. Сердце дико рвалось, било по груди ежесекундно, как тяжелый молоток по гвоздю.
Вся моя жизнь сейчас была как слайд, с продолжением или без; как строка, где будет точка или запятая. Как часы, в которых пересыпается песок; по крупицам, но быстро и неизбежно.
Когда мы завернули за угол, подобно машинам на повороте, то я чуть не столкнулась со стеклом зеркал.
– Я сейчас упаду!!
Переметнувшись к лестнице, Грелль остановил бег.
– Потом падать будешь.
Теперь не за руку – а в его руках, как будто в невесомости. Лихой и решительный, шинигами спускался по лестнице.
До выхода осталось совсем немного, но сзади уже отзвучал оглушительный взрыв, выбрасывая пламя, отсвечиваясь на стенах. Он распространялся, потянув за собой потоки горячего воздуха и дыма.
Шинигами перемахнул через еще одни преграды, но за пределами пожара.
Все неслось мимо меня, и я толком не могла понять, куда именно мы направляемся и что будет потом. Совсем скоро очаг огня мерцал вдали маленькой точкой и копил себе свидетелей; у Токио Дома уже собрался наряд полиции, пожарники и работники скорой помощи.
Вокруг был город, как система сложного устройства, светился ночными огнями, и я стояла к шинигами спиной, чтобы не показывать боль в глазах.
– И что это сейчас было? Хотела поскорее в могилу лечь? – резко поворачивая к себе, повысил на меня голос Грелль.
Почти разбитая и растерянная, я была прижата к мужчине.
Ничего не смогла сказать. Лишь спрятала лицо в его спутанных волосах, бардовых от тени ночи.
На нуле, как последняя песчинка…
***
–…Взрыв произошел внутри стадиона Токио Доум во время грандиозного концерта рок-группы VISUAL. О подробностях этого шокирующего известия – Нами Хайске. Она сейчас находится около место происшествия и готова рассказать нам все, о чем узнала минутами ранее. Нами, какая обстановка сейчас в Токио Доум? Удалось разъяснить, что случилось?
Молодая сотрудница телеканала, прижимая наушник, чтобы точно услышать голос ведущей, стояла на фоне ночной суматохи и мигающих фар полицейских машин. Затем она кивнула и приблизила микрофон к губам:
– Здравствуйте, Рико. Прямо сейчас сейчас мы находимся у входа в Токио Дуом, где, собственно, и прогремел взрыв. Подверженные опасности сейчас эвакуируются службой МЧС. На данный момент погибших не найдено, однако есть вероятность, что есть пострадавшие. На месте работают следователи и есть пока только одно предположение – преступники хотела таким образом подстрелить двух зайцев: устроить теракт и произвести покушение на гитариста Урухи Такуйи, который давно считается рок-идолом. Это вся информация о произошедшем. Будем узнавать дальше.
– Спасибо, Нами. Это была экстренная новость. Мы будем надеется, что истинные причины мотивов девушки раскроются и ее удастся задержать. Минутная реклама, не переключайтесь.
Велдон убавил звук пультом, улыбаясь:
– Все так, как и планировал. Бомба взрывается, Джулия погибает и через несколько мгновений можно наслаждаться вкусом сладкой души.
Он подпоясал ленты на своем плоскогрудом туловище, потом, сжимая позолоченный набалдашник, толкнул тростью дверь и вышел за пределы гостиничного номера.
Индус Солнце, некогда решивший навестить мага, не без интереса подслушивал у двери его монолог и короткий разговор между ведущей и корреспондентом. Велдона уже не было на месте, но уходить смуглокожий почему-то не собирался. Рука восточного фокусника опустилась на пульт.
Большой палец нажимает на одну и ту же кнопку.
– Столько сумбура с этой девушкой… На что она им сдалась? Жила бы себе спокойно…
По счастливой случайности Игрок наткнулся на тот же новостной канал, включенный изначально, и не поверил своим глазам. Непонятные монотонные комментарии ведущей тянулись под видеозапись, зафиксировавшую убегающих от огня девушку и Алого Шинигами. Наверное, японка скажет, что они сообщники и сейчас начнется розыск.
– Гляди-ка, как улепетывают, – прошептал индус с иронично округленными глазами, после чего позволил себе тихо рассмеяться, одновременно с этим отключая телевизор. – Рано радуешься, Вел.
Юлия
Мы стояли на крыше небоскрёба.
Вместе, но как в одиночестве.
Воздух вытеснялся, горло душила, воспаляя, жгучая рука ветра.
Я не любила холод, но он смеялся надо мной.
Правое ухо уловило мужской вздох с последующими за ним словами:
– Велдон слишком умен для таких вещей, как я вижу.
У жнеца был укоряющий взгляд, но направленный не ко мне, а на горизонт. Алые волосы волнами извивались на ветру, вздымались под его натиском и опускались. Встав в струнку, Грелль поднял голову вверх с той же слабой ребяческой улыбкой.
– Так легко тебя обвести вокруг пальца…
Впервые за столько времени голос шинигами позволил себе хоть что-то сказать. Я не хотела, чтобы Сактлифф молчал.
Я обхватила ладонями металлические перила и пристально смотрела вниз. Туда. В пропасть, которой есть свой предел.
Мой взгляд был прикован к освещенным улицам, которые сверху напоминают интересную микросхему.
Ледяной ветер все так же хлещет в лицо.
– Он хотел моей гибели… Вот почему он послал меня отнести гитару…
