Текст книги "Заложник силы (СИ)"
Автор книги: Ирина Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 55 страниц)
Глава 28
Тьен мог бы остаться и постараться убедить Софи в беспочвенности ее опасений, но побоялся, что любые доводы будут восприняты как новая попытка повлиять на ее мнение. А он такого никогда не делал, чего бы она ни думала… Хотя она и не думает. Путается в догадках, подозревает что-то… Но когда найдет в себе силы обдумать – поймет, что не было ничего подобного.
И все остальное тоже поймет.
Она ведь уже дала ответ. Неосмысленный, на это у нее не было времени, но искренний. Разум может подвести, но не сердце. Сердце не обманешь – так говорят…
Но все-таки он боялся. И от этого лезли в голову всякие мысли… не очень хорошие… Например, использовать силу огня. И поехать, как ни в чем не бывало, выбирать новые занавески.
Только потом все равно придется пройти через все это. И когда она снова засомневается, не воздействовал ли он на ее мысли и чувства, уже не получится быть абсолютно честным…
В гостинице по дневному времени было тихо и немноголюдно.
На диванчике в холле сидели две престарелые дивы, из тех, что с раннего утра прячут под слоем пудры дряблые ланиты, рисуют себе удивленные брови и губки бантиком и рядятся в выходные платья, меха и бриллианты. Вся жизнь их в том, чтобы встречать и провожать ледяными, исполненными царского превосходства взглядами тех, кто моложе, красивее и успешнее.
Портье раскладывал по ящичкам корреспонденцию для постояльцев.
Лифт скрипел. Респектабельный господин лет сорока с солидным кожаным портфелем и не менее солидным брюшком опасливо косился на потолок и неодобрительно – на безмятежно прислонившегося к стенке шеара, мало того, что одетого по-простецки, так еще и ни капельки не волнующегося о том, что стальные тросы вот-вот оборвутся или лебедка не выдержит. Обратно наверняка пойдет по лестнице.
Тьена не интересовали все эти люди.
Неспешно, будто гуляя, он прошелся по коридору. Задержался на секунду у номера Эсеи. За него уплачено на месяц вперед, простоит теперь пустым. Как и номер Лили. В шкафах останутся платья и шляпки, в Итериане людская одежда ни к чему. Вещи какое-то время пролежат в камере хранения с другим забытым багажом, но когда их так никто и не хватится, разойдутся по гардеробам горничных и кастелянш…
Комната Фера пустовала, но шеар не задумывался, куда мог уйти флейм. Тот вполне комфортно чувствовал себя в человеческих мирах и редко скучал в четырех стенах.
Кеони был у себя.
Тьен едва не прошел мимо его двери, до того безразлично стало вдруг…
Но все же он шеар и командир. А мальчишка заслужил, если не наказание, то хороший урок.
Тритон ждал его. Стоило отворить дверь, шагнул вперед, припал на одно колено и повинно склонил голову в ожидании грозной речи.
Этьен молчал. Смотрел на поникшие плечи и согнутую спину сына воды, а в голове вертелась совершенно неуместная мысль, что выпусти сейчас Кеони спинной плавник, рубашка разойдется почти по шву, а плотный воротничок, сдавливающий шею, останется невредим…
Затянувшейся тишины тритон не выдержал.
– Я признаю свою вину и твое право избрать мне любую кару, – протараторил он, не меняя позы. – Но прежде позволь принести искренние извинения тебе и твоей шеари.
Слова его, и правда, звучали искренне, и не возникло перед последним словом неуверенной паузы.
Однако быстро распространяются между мирами новости.
– Лили была здесь?
– Да. Заходила проститься. Она, так же как и я, сожалеет о своих сомнениях. И если ты решишь изгнать и меня, я приму это с…
– Нет.
Кеони недоверчиво приподнял голову. Но прямого взгляда не выдержал: вздрогнул и снова уставился в пол.
– Останешься здесь, – приказал шеар. – Когда придет время, вернешься со мной в Итериан. Будешь сопровождать меня на организованных правителем празднествах. Но до того дня постарайся не попадаться мне на глаза.
Не желая ни объяснять свое решение, ни вообще продолжать разговор, Тьен вышел из комнаты тритона. И дверью не хлопнул.
Хотел зайти к отцу, но тот отсутствовал. Может, ушел вместе с Фером. Может, один.
Но даже будь Генрих на месте, вряд ли порадовался бы его визиту. Последние их встречи оставляли в душе неприятную горечь.
В свой номер даже не заглядывал.
Смысла не видел. Чужая комната, чужая постель, чужие полотенца в ванной…
Зачем? У него ведь есть дом.
Заехал в булочную. Потом – на селянский рынок: захотелось свежего молока.
Купил газет, будто бы собирался вечером читать.
Покружил еще немного по улицам…
Хотелось плюнуть на все и вернуться к Софи… но сдержался. Только прислушался издали, не плачет ли.
Не плачет. Уже.
Спит.
Вот и хорошо. Пусть отдохнет, придет в себя и поймет, что все ее тревоги надуманные.
А он подождет. Не слишком долго – долго он не выдержит. Но пока подождет.
Тьен остановил автомобиль напротив калитки, забрал с заднего сиденья пакеты и вошел во двор. Продолжая думать о Софи, направился к крыльцу и едва не выронил покупки от удивления: на ступеньках сидел, поджидая его, Генрих Лэйд.
– Папа?
– Я, – человек тяжело приподнялся навстречу. – Извини, что без предупреждения. Лили дала мне адрес. Сказала, что ты… что тебе может понадобиться компания. Но если я не вовремя…
– Нет, что ты. Как раз вовремя.
Лили редко ошибается…
Хранительницей памяти была, есть и будет земля. Все, что коснется камня, останется в камне навеки. И даже разотри ты камень в порошок, тот сохранит пылинки былого.
Но и другие стихии на что-то способны.
Огонь повернет время вспять. Воздух повторит звучавшие когда-то слова…
– Холгер не говорил мне… – прошептала растерянно Арсэлис.
Йонела кивнула. Не говорил.
Ни о том, что за болезнь несколько месяцев продержала Этьена в бессознательном состоянии между жизнью и смертью. Ни о чем другом.
Не оттого, что не доверял – не хотел волновать. Берег, как умел.
Теперь, верно, выскажет матери за то, что вовлекла его жену в старые семейные дела.
Но на то они и семейные.
А Йонела, между прочим, слова лишнего не сказала, ни тогда, ни сейчас. Не назвала ни одного имени. Так что Этьен до сих пор не знает. А Арсэлис… Арсэлис, как оказалось, умела задавать нужные вопросы, и старая шеари больше не видела причин скрывать от нее ответы.
Ветер пророчеств, отец всех ветров, на орлиных крыльях летающий между настоящим и будущим, никогда не касался ее мыслей, но не обязательно обладать даром прорицания, чтобы чувствовать приближающуюся опасность. Холгер слишком легко поверил в то, что с уходом Этьена исполнится обещание четырех. Или же не поверил, но по обыкновению не желал тревожить близких опасениями. Так или иначе, ничего еще не решилось, и нужно быть готовыми ко всему.
– Жаль ее, – вздохнула флейма, когда в разговоре всплыло имя Аллей. – Мне кажется, она сама запуталась…
– Вот именно, что сама, – жестко подтвердила Йонела. – Думала, что избрала легкий путь и слишком поздно поняла, что обратно по этому пути не вернешься. Отказалась сначала от своего мужчины, потом – от семьи, от мира, от родной стихии. Ради чего? Ради сына? Так она и от него в итоге отказалась.
Возможно, шеари была слишком резка, но это у людей не принято плохо говорить об ушедших, а дети Итериана и о мертвых, и о живых говорят правду.
Дорога отступника и впрямь не трудна. Ибо ведет вниз. Отрекись от любви во имя гордости. От породившей тебя стихии, чтобы сохранить сына. От сына – ради дочери. Так просто.
А ведь могла сохранить все, включая жизнь.
Но смелости не хватило. Сил. Ума. И никто не помог, не подсказал, как лучше, не удержал от необдуманных шагов. Никто.
Может, Йонела потому и не любит вспоминать о матери старшего внука. А вспомнив, повторяет, как заклятье: «Сама виновата».
Только не действенное какое-то заклинание…
Подслушать о чем они с Софи говорили, Лили не могла: наученный горьким опытом, Тьен надежно закрылся от постороннего внимания. Да и Генрих не успел бы добраться до их дома, если бы встретился с альвой уже после того, как шеар покинул квартиру Хамнетов. И это вселяло надежду. Если Лили предполагала такой итог, то это… нормально, наверное. Она знала, что Софи понадобится время, чтобы свыкнуться со всем, что обрушилось на нее в одночасье, а ему трудно будет провести это время в одиночестве…
– Представляю, каково ей, – сказал Генрих. – Хотя… нет…
Они сидели на террасе, пили «приготовленный» по рецепту Эйнара чай. Сегодня был день откровений, и Тьен, вняв намекам судьбы, рассказал отцу о том, что произошло в Итериане и после. Боялся снова услышать или почувствовать, что его жизнь и его счастье для Генриха ничто рядом с вынашиваемыми тем планами и не утихшей болью давней потери, но все же отважился поделиться. К счастью, страхи не оправдались. Напротив, случившееся будто бы примирило их. Словно отец вдруг увидел в нем нечто новое и понятное ему.
– Нет, не представляю, – покачал головой Лэйд. – Я с самого начала знал, что моя Аллей – создание из иного мира. С самого начала…
Лицо его посветлело, даже морщины, казалось, разгладились, а глаза заблестели – то ли от слез, то ли от промелькнувших перед ними воспоминаний.
– Я был ребенком, когда мы встретились впервые. Дома меня отругали за что-то, и я сбежал к реке, прятался там ото всех… А она решила, что играю, и не могла понять смысла этой игры, потому и заговорила со мной. Ты же помнишь, какая она была? Помнишь? Я онемел от восторга, увидев ее. Стоял, разинув рот… Потом все же нашел в себе силы ответить. Мы разговорились… вылетело из головы о чем. Ни о чем, наверное. Но она приходила ко мне еще несколько раз, ждала там же, у реки. Не знаю, чем я заинтересовал ее… Хотел спросить, уже после, когда… но так и не решился… Глупо: столько вопросов, на которые теперь не узнать ответов, потому что тогда они казались неважными. Думал, потом…
Все счастливые похожи в своем стремлении жить одним днем.
– Да и не всегда хочется знать правду, понимаешь? – Генрих посмотрел на Тьена и вздохнул. – Я старался не задавать лишних вопросов… Даже о тебе. Мне достаточно было того, что ты – ее сын. Аллей хотела остаться в моем мире, а в те времена женщина, одна с ребенком, пусть и обеспеченная… Я предложил ей свое покровительство, свое имя – ни на что не рассчитывая, просто дружеская услуга. В самых смелых мечтах не предполагал, чтобы она стала моей женой… по-настоящему. Я ведь был уже не молод, а она оставалась той же девочкой. Не только внешне, но и в душе. Ты ведь знаешь, как медленно взрослеют дети ее народа. Старик и юная красавица – сколько сплетен поползло. И ты родился всего через полгода после свадьбы… Но меня не пугали злые языки. Чего я боялся по-настоящему, так это того, что она снова исчезнет. Она ведь всегда уходила. И тогда… Брак? Какая-то бумажка с печатями – разве ее это удержало бы?
Прежде они не говорили об этом. Так не говорили. Вспоминали прошлое, маму, но то все были нейтральные воспоминания. Сейчас же отец открывал перед ним душу. И его боль становилась понятнее, но в то же время не такой уже резкой и щемящей.
Как сталось, что за годы в Итериане они так и не пришли к этому разговору? Наверное, не время было. А сейчас – в самый раз. Делиться потерями, каяться в ошибках.
Но ошибки Тьена еще поправимы. И слушая отца, он вместе с тем прислушивался издали к стуку родного сердца. Сердца, которое не обманет…
– …Она не обещала остаться навсегда. Наоборот, обмолвилась как-то, в самом начале, что все еще изменится, возможно, и она вернется домой. Ей ведь трудно было, особенно в первое время – в чужом мире, без крыльев. Плакала ночами. Иногда пропадала на несколько дней… Когда ты родился, стало полегче. Она так радовалась тебе. Лишь иногда… Впрочем, пустое. Она тебя очень любила…
– Я знаю, – Тьен потянулся через стол и пожал руку понуро опустившего голову археолога. – Я ее тоже. И я помню, что обещал.
Наверное, не нужно было упоминать об этом сейчас, но уже вошло в привычку всякий раз, когда речь заходила о матери, повторять старое обещание.
Генрих резко вкинул голову. Но промелькнувшая во взгляде никому конкретно не адресованная застарелая ненависть быстро угасла – все же это был день совсем других разговоров.
– Ты обещал, да. Портрет. Фернан должен был забрать его из музея, но до сих пор не забрал.
– Видимо, забыл. Ты же знаешь Фера…
Тьен отвел глаза: Фер никогда и ничего не забывал. В отличие от него.
А он забыл обо всем на свете, потому что…
Софи.
Как она там? Что делает? О чем думает?
Он мог бы сейчас находиться рядом, неслышимый и невидимый, или даже отсюда следить за ней. Но это было бы неправильно, особенно в свете ее сомнений.
И как ему смотреть на нее, не имея возможности прикоснуться? Стоять за ее спиной, чувствовать запах, слышать дыхание и не дотронуться, не обнять, не прижать к себе, не утопить пальцы в мягких волнах волос, не припасть жадно к губам. Почувствовать ее всю, ее тепло, ее свет…
– Прости, – проговорил Генрих сконфужено, словно сумел заглянуть в его мысли. – Я снова о своем. А должен был наверное…
Тьен непроизвольно фыркнул. Должен был что? Утешать его? Уверять, что все решится? Так он это знает. Только тоскливо без нее. Каждая минута – вечность… Или сказать, какой он дурак, что сам не объяснился с Софи? Он знает и это.
– Должен был извиниться, что не понял тебя сразу, – закончил отец, борясь с неловкостью. – Не поверил в то, что эта девушка так много значит для тебя.
– Много, – согласился шеар. – Все.
– Расскажешь мне о ней?
Невинная и вполне уместная просьба неожиданно всколыхнула в душе волну протеста.
Рассказать?
Рассказать – это как поделиться. А поделиться – значит, отдать частичку бережно хранимого.
К такому Тьен был еще не готов. И вряд ли будет готов когда-нибудь.
– Она замечательная, – сказал он, не желая обижать отца молчанием. – Добрая. Умная. Красивая. У нее есть младшие брат и сестра. Она воспитывает их сама, без родителей. Мы познакомились, когда… она спасла меня. Подобрала раненого на улице и притащила домой.
Все, что связывало его с Софи, не получалось объяснить словами. На словах выходило банально и пошло.
– Раненого? – встрепенулся Генрих.
– Да. Я же говорил, чем занимался. До встречи с ней. Но… Расскажи лучше ты. О маме.
Если Лэйд и удивился, то виду не подал. Ему и самому, наверное, приятнее было вспоминать свою сильфиду, чем слушать о незнакомой пока девушке. И делиться он не боялся. Ему нечего уже было терять. Вспоминал. Рассказывал. И Тьен, слушая его рассказы, скучал, и по матери, и по тем беззаботным временам, когда не верил в существование Дивного мира и не догадывался, что является его частью.
Но сильнее всего скучал по Софи.
Сколько еще ждать?
Скоро наступит вечер. Сад и душу заполнят сумерки.
А там и ночь. Затем – утро…
Всего за несколько дней он привык просыпаться рядом с ней и сейчас не мог представить утра без ласкового тепла под боком, без приятной тяжести умостившейся на плече головки и сонного мурчания над ухом. Хоть не ложись…
– Ты, наверное, голоден? – обратился Тьен к отцу.
Чай – это хорошо, конечно, но Генрих не итерианец, чтобы насытиться стаканом воды, глотком воздуха и сиянием катящегося к закату солнца. И самому бы чего-нибудь пожевать – хоть на что-то отвлечься.
– Не очень, – смущенно ответил человек, и по его смущению стало понятно, что «не» в эту фразу затесалось случайно.
– Я купил продукты, но готовить лень. Поужинаем в ресторане?
Лэйд предложение поддержал, и спустя пять минут они уже ехали в направлении городского центра. Тьен только теперь вспомнил, что так ни разу и не взял отца на автомобильную прогулку, а потому не торопился, позволяя тому насладиться мягким ходом машины, удобным пассажирским креслом и свежим ветерком…
Вдруг… Голос? Нет, другое. Но его звали.
Шеар сначала резко затормозил, а после так же неожиданно, позабыв, что подобные маневры могут напугать пожилого человека, нажал на газ, и автомобиль, сорвавшись с места, полетел по улице, чтобы вскоре остановиться у дверей небольшого ресторанчика.
– Пап, я… Это срочно. У тебя есть деньги? Закажи что-нибудь на свой вкус. Я скоро вернусь.
– Все хорошо? – забеспокоился Генрих.
– Надеюсь, что да.
Девушка стояла на перекрестке. Отошла всего на пару кварталов от дома и заблудилась на знакомых улицах. Оглядывалась растерянно, словно не знала, куда идти дальше, или вообще сомневалась, что стоит куда-то идти. Неуверенно сошла с бордюра на проезжую дорогу, чтобы перейти на противоположную сторону, и тут же вернулась назад.
Прохожие смотрели на нее, кто с улыбкой, а кто осуждающе: платье мятое, волосы растрепаны, на ногах – комнатные тапочки, войлочные, коричневые, с большими белыми бубонами, смешные такие… и такие неуместные здесь, на шумной улице…
Тьен остановил автомобиль и последние разделявшие их десятка два шагов прошел пешком, до последнего подспудно ожидая, что она развернется и убежит.
Но нет. И взгляда не отвела. И руки, несмело, но протянула навстречу.
– Я…
– Люблю тебя, – он осторожно привлек ее к себе и поцеловал в лоб.
– Я хотела подумать… обо всем. Не получается, – вздохнула она жалобно.
– Значит, ты еще ничего не решила? – спросил он с опаской.
– Решила. Я решила… не решать ничего больше, – она прижалась к нему, потерлась о шею, норовя забраться носом под ворот рубашки. – Не хочу. Размышлять, сомневаться… Мне без тебя плохо – это все, что я знаю.
– Мне без тебя еще хуже, – прошептал он, поднимая ее над мостовой, чтобы заглянуть в глаза.
– Нет.
– Да. Намного хуже. Потому что ты нужна мне намного больше, чем я тебе.
– Ты там знаешь…
– Знаю.
– Ну и дурак.
– Ага.
Какие-то люди шли мимо, но ему до них и дела не было. Пусть себе идут, тротуар широкий, всем места хватит.
Но, с другой стороны, не простоишь же всю жизнь на обочине?
– Пойдем домой? – Софи попыталась соскользнуть на землю, но он ее не выпустил.
– Пойдем, только…
Он чуть было снова не забыл об отце, но вовремя вспомнил.
– Ты есть хочешь?
Девушка удивленно захлопала ресницами: до того несвоевременным показался его вопрос. Но у Тьена уже был план.
– Поехали в ресторан? – предложил он, не давая ей опомниться. – Люк и Клер ведь обойдутся без нас еще час-два?
Не дожидаясь ответа, перехватил ее поудобнее и понес к машине.
Софи пришла в себя уже в салоне.
– В ресторан? Тьен, ты… посмотри на меня. Куда мне в таком виде?
Казалось, она сама только что осознала, в каком виде вышла из дома, и секунду назад бледные щеки вспыхнули от стыда.
– Ты – красавица, – уверил он ее.
Сел на место водителя и потянул за рычаг, чтобы поднять крышу. Незачем случайным прохожим видеть…
Девушка с недоумением следила за этими манипуляциями.
– Закрой глаза, – попросил он ее.
– Зачем?
– Сейчас узнаешь, как полезно иметь в хозяйстве шеара, – улыбнулся мужчина. Как ни старался, а горечь проступила в словах…
Но Софи, похоже, не заметила. Зажмурилась послушно.
– Все. Можешь смотреть.
Она удивленно ахнула, увидев, что мятое платье превратилось в новое, из расписанного цветами голубого шелка, а тапочки – в элегантные туфли-лодочки. Несмело развернула к себе зеркальце и убедилась в отсутствии потеков туши под глазами. Потрогала волосы.
– Это… как?
Тьен неловко развел руками.
– Маленькое превращение. Временное. Как… Помнишь сказку, в которой фея подарила девушке новый наряд и сделала карету из тыквы?
Софи ощупала ткань платья и постучала по полу каблучками.
– Так это все – лишь до полуночи? – спросила она с недоверчивой улыбкой.
– Все равно мы вернемся раньше. А вот это… – он запустил руку в карман и достал кольцо Йонелы. – Это – настоящее. Сейчас, наверное, не лучшее время, и место не слишком романтичное…
Она посмотрела на кольцо, потом на него и без слов протянула руку.
Тоненький ободок легко наделся на безымянный палец, и бриллиантовые звезды Итериана вспыхнули, приветствуя новую шеари…
До наступления ночи уже перебрались всей семьей в новый дом.
Всей семьей – переговорив с Софи, Тьен предложил Генриху остаться, и тот не отказался. Правда, поначалу пытался отнекиваться, но все же был рад приглашению.
Для каждого нашлась комната по вкусу, а вечер провели в гостиной за чаем и неспешной, несмелой пока беседой, нейтральной, но в чем-то душевной…
Тьен впервые за долгое время, оглянувшись на прожитый день, с уверенностью мог сказать, что все сделал правильно… Почти все…
– Клер хотела, чтобы в саду были качели, – напомнила перед сном Софи.
– Завтра найду мастера, – пообещал он.
– Мастера? – вырвалось у девушки удивленное.
Как бы они ни старались делать вид, что ничего не произошло и открывшееся никак не повлияет на их жизнь, призраки Дивного мира теперь неотступно следовали за ними.
– Да, я вызову мастера. Он провозится несколько дней и сделает для Клер качели, такие, какие она захочет. Так будет правильно.
– Конечно, – согласилась, подумав немного Софи. – И не придется объяснять, откуда они вдруг взялись.
– Не только. Послушай…
Его девочке многое еще предстяло узнать и принять, а что-то – шеар не тешил себя иллюзиями – так и останется за гранью ее понимания. Но она умница у него, а он постарается все разъяснить, чтобы избежать лишних вопросов и проблем.
– Иди сюда.
На большой кровати новые простыни, хрустят от крахмала, а наволочки пахнут лавандой. Матрас не скрипит. Подушки мягкие.
Подняв девушку на руки, Тьен как ребенка уложил ее на постель. Наколдованное шелковое платье давно сменилось на прежнее, домашнее, а то в свою очередь уступило место ночной сорочке… жаль, не той, в которой Софи вертелась перед зеркалом. Ту он на ней, кстати, еще не видел…
Шеар тряхнул головой, отгоняя отвлекающие мысли, и присел на пол у кровати. Поймал потянувшуюся к нему руку и поднес к губам.
– Понимаешь, сила… – Давешняя сорочка вспомнилась не к месту, и вести серьезные разговоры вконец расхотелось, но Софи внимательно смотрела на него, ожидая продолжения. – Сила – это… сила. Мне не трудно сделать качели, и откуда они взялись придумал бы. Но если есть возможность не задействовать дар, я предпочитаю ею воспользоваться. Это не развлечение, понимаешь? Хотя в мелочах, конечно, можно. Вот чай, например, или конфеты… Хочешь конфет? А в остальном… Есть мировой порядок. Законы природы, которые не стоит нарушать без особой необходимости. Да и тому же плотнику нужно как-то зарабатывать на жизнь, ведь так?
Девушка кивнула, а затем спросила недоверчиво:
– Значит, деньги у тебя настоящие?
Столько в этой фразе было детской непосредственности и вместе с тем практичности, свойственной Софи, его Софи, которую он помнил хозяйственной, не по годам серьезной девчонкой, что мужчина невольно улыбнулся.
– Самые настоящие. Итериан богат на золото, самоцветы и другие вещи, которые так ценят в людских мирах. Фер давно открыл счета в нескольких банках и пополнял время от времени. Фер – это… Не знаю, помнишь ли ты…
– Помню, – нахмурилась девушка.
Тьен ласково погладил ее по щеке, успокаивая.
– Он хороший. Странноватый временами, как и все… – хотел сказать «мы», но смолчал, оборвав фразу. – Фернан – флейм, огненный. А еще – мой дядя, двоюродный, по матери… по людской линии.
Слишком многое еще нужно рассказать, и если не откладывать разговор, вряд ли этой ночью удастся уснуть…
Историю своей семьи, которую Софи частично уже знала, он пересказал бегло. Волей-неволей зацепил и семейку Холгера.
– Йонелу ты видела. Есть еще Арсэлис. Это вроде как моя мачеха… – была бы, если бы он действительно считал Холгера отцом, но Тьен не стал уточнять. – Ну и Эйнар, его ты знаешь. Он неплохой, в общем-то, но мы на самом деле почти не общаемся.
– А его жена?
– Эсея? Она ему не жена, – признался, пользуясь случаем, шеар. – Даже не знаю, с чего Эйнар решил назвать ее так. Шутки у него… своеобразные, мягко говоря. Эсея – мой воздух. В смысле, представляет народ воздуха в моей свите… Представляла. У шеара должна быть свита и поддержка в сложных ситуациях, связь со всеми стихиями. Но здесь мне свита не нужна, и поэтому Эсея вернулась в Итериан.
– Ясно, – кивнула Софи спокойно. Должно быть, после башни памяти ее мало что могло теперь сильно удивить. Прищурилась и протянула с улыбкой: – Мой воздух… Так романтично прозвучало.
– Ревнуешь?
В одно мгновение он оказался на кровати рядом с девушкой. Обнял, разворачивая к себе. Но когда уже собирался поцеловать ее и закончить тем внеурочную беседу, она вдруг посерьезнела и, мягко отстранившись, произнесла задумчиво:
– К Эсее – нет.
Не было нужды спрашивать, что, а вернее, кого она имела в виду.
Отпустив Софи, Тьен перекатился на спину и с силой стиснул зубы. Неуютно стало, и припомнилась расхожая у людей поговорка о скребущихся на душе кошках…
– Что она тебе сказала?
– Ничего, – проговорила девушка тихо. – Ты сказал. Только что.
Дурак, иначе и не назовешь.
Шла бы речь о какой-нибудь другой женщине, просто признал бы, не раскаиваясь: да, было, давно. И она бы поняла. Девять лет. Другая жизнь. Ему ведь, в конце концов, не интересно… руки чешутся, как подумает – не убить, так хоть сломать что-нибудь, физиономию расквасить, Анри этому безупречному и кто там еще был… если был… но не спрашивает же? И не спросит…
А она спросила. Не прямо, но спросила. И ответить так, как ответил бы о любой другой, означало обмануть. Предать доверие Софи. И Лили тоже.
– Это не то, что ты думаешь.
Затасканная водевильная фраза, но ничего другого на ум не пришло. Лишь заранее не по себе стало от мысли, что она не поймет…
– Лили – мой друг. Можно сказать, самый близкий друг, который появился у меня за эти годы. Кроме нее мало кто принимал участие в моей судьбе. Она многому меня научила, уберегла от многих ошибок. От боли. От сомнений. Альвы – по-своему целители, только лечат не тело, а душу. Вернее, душу через тело…
Жаль будет, если не поймет, но врать и оправдываться он не хотел.
Пусть задаст другой вопрос, на который он сможет ответить понятнее. По-человечески. Пусть спросит, любит ли он ее, нужен ли ему кто-нибудь кроме…
– Очень плохо было? – Софи осторожно, словно опасаясь, что ее прикосновения могут причинить боль, погладила его по плечу.
– Иногда.
– И часто приходилось… лечиться альвами?
– Нет, – он улыбнулся постановке вопроса, в котором остатки ревности скрыло под собой неподдельное сочувствие. – У меня было другое лекарство.
Вместо дальнейших объяснений притянул ее к себе и сжал в объятьях.
А она не спрашивала больше ни о чем. Может, решила отложить продолжение разговора на потом, а может, поняла, что им нечего уже обсуждать.
Так или иначе, но спустя несколько минут она уже крепко спала, оставив позади самый безумный в своей жизни день…
Роза прижилась. Цветок из чужого мира с бархатными, почти черными лепестками.
Пустила корни. Впитала соки земли. Выпустила молодые побеги.
Через несколько дней вырастет в невысокий кустик и даст новые бутоны…
Как давно она не занималась этим. А ведь прежде любила возиться с цветами. Гордилась своим садом, чудесным даже для альвов. И домом, стены которого расписывала сама и сама же оживляла рисунок, заставляя камень принимать объем и форму, превращаясь в причудливый барельеф. Рожденные ее кистью и магией цветы немногим уступали растущим в саду, птицы, казалось, вот-вот вспорхнут с ветвей и огласят округу пением, а насторожившая уши лань, заслышав незнакомые шаги, скроется среди подпирающих кронами крышу деревьев…
Сада больше нет. Голая пустошь. Она сама иссушила землю, убив все живое на ней. И дом… Он тоже был живым, а теперь с каменных цветов осыпались песком лепестки, и птицы потеряли крылья…
Но роза ведь прижилась.
И трава. Пусть будет хотя бы трава. Ветер носит семена, они лежат где-то в мертвой земле…
Она вольет отнятую когда-то силу в землю, оживив и ее, и крохотные зернышки, а потом…
…потом она поднимется и войдет в дом.
Может быть, не сегодня.
Завтра.
Или послезавтра.
У нее много времени.
Альвы живут долго. Так долго, что в некоторых мирах их считают бессмертными. Еще нескоро родная стихия примет ее, и значит, некуда спешить. Можно еще лежать на земле рядом с кустиком черной розы, слушать, как прорастают травы… возможно, деревца – ветер щедр на подарки…
А дом подождет. Он давно уже ждет, потерпит еще немного.
Она еще не готова переступить порог. Даже заглянуть в смотрящие на нее с укоризной очи-окна. Жмурится всякий раз, натыкаясь взглядом на их темную, угрюмую глубину. Прячется от отражений прошлого. Губы кусает, глотает слезы, заворачивается, как в покрывало, в теплую землю, глубже и глубже…
Хорошо, что никто не смотрит – только дом. Но дом и не такой ее видел, в последний раз, когда… А другим незачем.
Только кажется вдруг, что смотрит кто-то… не дом, кто-то еще… Как будто жалеет, как будто бы ей нужна его жалость… И обнимает с землей, и слезы снимает шершавыми губами с век… Баюкает…
Это сон. Сон, конечно же.
Она поспит под шорох поднимающихся трав. Успокоится. А потом откроет глаза и заглянет в душу дома… в свою душу, которую оставила здесь когда-то… И краски – это хорошие краски, они не должны были испортиться. Нужна лишь капелька силы и немного воды из протекающего в низине ручья…
Но после ей все равно надо будет вернуться. Она знает. Помнит. Ничего еще не закончилось…
После. Когда цветы на стенах опять расцветут…
Софи заворочалась, придвинулась поближе, обхватила обеими руками его плечо, словно опасаясь, что он снова уйдет.
– Где ты был? – пробормотала сонно.
– В саду, – не солгал он.
– И что там?
– Там… Все хорошо.
