Текст книги "Заложник силы (СИ)"
Автор книги: Ирина Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 55 страниц)
Одна девчонка прибилась к отряду. Не просила взять ее, просто пошла с ними. Совсем юная по итерианским меркам, но уже прошедшая посвящение. Эсея. Эсея Ианта, посвященная рода Эним… Семья Аллей принадлежала к роду Эним, правда, к другой ветви…
…А Холгер все-таки подошел.
– Наслаждаешься, спаситель?
– Греюсь в лучах твоей любви, – замогильным голосом поведал Тьен. – Хорошо, бабули нет, – изжарился бы.
Хамство правитель привычно стерпел.
– Надо поговорить. О том, что делать дальше. Остававшиеся разрывы мы с Эйнаром ликвидировали, но мир нуждается в помощи.
– Я возьму Западный континент, – с ходу объявил Тьен.
– Не можешь без геройств? – нахмурился Холгер. – Там будет сложнее всего.
– Зато отсюда подальше.
Генрих жаловался, что он редко бывает дома. Но у них еще будет время…
– Хорошо, – согласился правитель. – Тебе что-нибудь нужно?
– Узнать, кто убил мою мать.
Спрашивать у Холгера – все равно, что у хрустального шарика.
– Я уже говорил, что не знаю.
Тьен не верил. Вот если бы как в ту, первую встречу, но нет – не было чувства, что его не обманывают. А наоборот – было…
– Он никогда мне этого не скажет, – прорычал он в спину удаляющегося правителя. – Знает, кто убийца, и защищает его!
– Да, – совершенно некстати звякнуло в кармане. – Да-да-да…
Предсказатель полетел через зал в затылок Холгера… Но не достиг цели, перехваченный ловкой рукой.
– Занятная вещица, – присела рядом Лили. Покатала в ладони хрусталь. – Тяжелая. Если тебе не нужна, себе оставлю. Не против, спаситель?
Она насмешничала, как и Фер. Не зло, но насмешничала. И Тьену это нравилось.
А вино помогало ненадолго забыться и не думать. Если пить быстро, но много…
…если очень быстро и очень много, к концу вечера в голове останется только одна мысль. Каково бедной девочке будет жить с именем Этьен?
Первыми в ресторан явились мужчины.
Кеони в светло-коричневом костюме. Пиджак, надетый поверх новой рубашки, в этот раз блекло-зеленой, застегнут на все пуговицы, словно реши тритон вновь продемонстрировать плавники, льняная ткань его удержит. Но у Лили определенно есть вкус, и две барышни, чаевничавшие в углу полупустого зала, его оценили, проводив юношу заинтересованными взглядами. Не заметил – всего лишь люди.
А вот Фернану внимание дам льстило. Внешность у него не столь броская, как у водяного, – скорее приятное, нежели красивое лицо, темные волосы, смугловатая кожа, серо-голубые глаза, но барышни, отвлекшись от равнодушного тритона, больше к тому не возвращаются. Очарование молодости теряется рядом со зрелой мужественностью. И Фер умеет поддержать впечатление: вежливо, без фривольностей, улыбается, склоняет приветственно голову, демонстрируя отсутствие плеши. Манеры, классический черный костюм, гвоздика в петлице. Верхняя пуговица кипенно-белой рубашки расстегнута – маленькое нарушение надуманных приличий, и это тоже отмечают, как и ответный интерес во взгляде… Видимо, одну из девушек ждет нескучный вечер. Или обеих…
Появление дам вызывает оживление в мужской части трапезничающих.
Лили, как всегда, в темном – на этот раз темно-синий муар. Длинное платье свободного кроя, с завышенной талией и широкими рукавами до локтя, но идеальную фигуру нелегко спрятать от любопытных глаз, и неглубокий квадратный вырез оставляет достаточно места для фантазий.
Эсея верна себе. Если не походный наряд – развевающиеся многослойные шелка. Белое и голубое. Легкий шарф. Ленты на шляпке. В этом мире не нужно стыдиться короткой стрижки (даже в Ирениане не все понимали этот знак траура). Улыбка кажется искренней. Движения воздушны…
И все равно, невзирая на наряды и манеры, все они чужды этому миру. Оттого и интересны.
– Что закажем? – Лили заглянула в книжечку-меню. – Только не рыбу, пожалуйста.
– Почему? – удивился Кеони. – Рыба вкусная. Я пробовал.
– Тритон ест рыбу, – зашептал шеару на ухо присевший рядом Фернан. – Как думаешь, это можно считать каннибализмом?
– Каннибализм – поедание себе подобных, – напомнил слышавший все Кеони. – Рыбы мне не подобны…
– Если забыть про плавники, – согласилась Эсея.
– Плавники не отображают сути, – обиделся, не поняв шутки, юноша. – Я – вода. Рыба – мясо. Фер вот – огонь… Он, кстати, тоже мне не подобен. И если я его…
– Съешь? – угадал флейм. – Не советую. Обожжешься.
Тритон обернулся к Лили, но спросить ни о чем не успел.
– Поперек горла встану, – предупредила альва, заподозрив, что должна была стать следующим примером «не каннибализма».
– А я невкусная, – прыснула Эсея. – И непитательная. Совершенно.
Воздухом сыт не будешь, это даже люди знают.
– Что насчет сырного пирога? – предложил Тьен. – Среди нас нет подобных?
Признать себя подобием выпечки никто не пожелал.
– Три листра, – задумчиво озвучил стоимость заказа шеар. – Когда-то за эти деньги можно было новые сапоги купить. И шапку.
– Дорогой пирог, – высчитала сильфида.
– Да нет. Инфляция.
Людское слово, как и людские дела в целом, дивных не интересовали. Пирог, так пирог. И чай.
– В складчину? – предложил шеар.
– Я могу заплатить, – вызвался Фернан, но под взглядом командира быстро сник.
– В складчину, – повторил Тьен. – Фер, с тебя листр. С Лили и Эсеи – по полтиннику. Я плачу за чай и даю три четвертака за пирог. И с Кеони четвертак.
Деньги выложили на хлебное блюдце.
– Кеони, – в ожидании заказа обратился к юноше шеар. – Хотелось бы закончить прерванный разговор. О моем месте, о спасителе…
Тритон враз забыл обо всем и сосредоточился на командире.
– Те, кто зовет меня так, здорово преувеличивают, – продолжал Тьен. – Я пропустил основной удар пустоты. Появился в Итериане за два года до окончания волны и не успел бы сделать ничего выдающегося ни для мира, ни, тем паче, для всего великого древа.
– Холгер и Эйнар не победили бы сами! – не желал прощаться с идеалами тритон. – Если бы ты не пришел, мир погиб бы.
– Этого никто не знает, – не согласился шеар. – Но в любом случае мои действия – лишь помощь истинным героям.
– Истинный герой – ты! – упорствовал Кеони. – Народы любят тебя.
– Незаслуженно. В любой войне есть символы – дивные, как и люди, не могут без этого. Я просто подвернулся под руку. Но Холгер и Эйнар сделали намного больше. И Верден… Да славится имя его в веках.
– Слава в веках, – эхом повторила свита.
Чуть громче, и напугали бы принесшего заказ официанта.
– Все равно ты – герой! – упрямо выговорил Кеони, когда человек, оставив блюдо с горячим, источающим сырный аромат пирогом, удалился.
– Хорошо, – улыбнулся Тьен. – Я – герой. А этот пирог – твой.
– Мой? – растерялся тритон. – Почему?
– Ты за него заплатил.
– Всего четвертак! Вы дали больше.
– Да, но без этого четвертака денег не хватило бы, – шеар обвел взглядом ухмыляющуюся свиту. – Раз Кеони пришел последним и отдал нам свой четвертак, мы должны признать, что пирог его. Так?
– Нет, не так, – оттолкнул блюдо честный юноша. – Я не…
– И я «не», – подмигнул ему Этьен. – Понимаешь теперь, какая глупая ситуация? Мы говорим, что пирог твой, а ты знаешь, что это не так. И точно так же, как ты не возьмешь незаслуженный пирог…
– Я возьму, – неожиданно для всех Кеони придвинул к себе блюдо. – Раз вы утверждаете, что он мой, я соглашусь. Нельзя обманывать ожидания тех, кто в тебя верит.
Он взял вилку и сковырнул большой кусок пористого теста. Подул и отправил в рот.
– Этьен, – придвинулась к шеару Лили. – Разве эта притча должна заканчиваться так?
– А хрен ее знает, – махнул он рукой.
Подозвал официанта и заказал еще один пирог.
Глава 13
Первое письмо Софи написала через неделю после того, как он исчез. Всего пара строчек…
Где ты? Как? У нас все хорошо. Скучаем. Возвращайся…
Второе было длиннее.
Третье…
В доме стало пусто. Люк слишком мал, чтобы понять. Подруг нет. У сударыни Жанны только и разговоров, что о непутевом сыне и болячках, а господину Гийому главное, чтобы в лавке был порядок.
А в комнате Тьена осталась стопка писчей бумаги и чернила. Много чернил, словно в самом деле собирался писать сказки…
Сказки Софи сочинять не умела. И дневников, как героини романов, не вела. Глупость какая – эти дневники! А письма – совсем другое дело. И не беда, что адресат неизвестно где… Вернее, беда, еще какая беда, но писать-то можно. Не очень часто, и только когда есть о чем.
Сирень зацвела – чем не новость? Наломала душистых веток, расставила в вазах по всему дому. И в его комнате тоже… А до того все вещи перестирала, рубашки погладила, постель чистую застелила…
Люку ботиночки купила из тех денег, что оставил… спасибо. Не нужно было, они бы и так не пропали, но… И платье себе. Два. Потому что лето, тепло, жарко даже, а ей, оказалось, и надеть нечего. Из прошлогоднего выросла… Не такая она уже мелкая!
С Люком в кинотеатр ходили, в тот самый, что возле студенческого клуба. Там еще тапером старичок, которого они в музее видели. Фильм интересный был, про любовь… А потом к ним какие-то парни подошли. Испугалась. А они – просто познакомиться… Неприлично же, когда вот так прямо на улице подходят? Не стала с ними разговаривать…
Книгу купила, про цветы. Еще роман один, но про цветы интереснее. Оказывается, Нирейская невеста не белая, а красная. В Нирее по-другому все, у них у девушек свадебный наряд красный. А белая – Красавица Южноморья… Это она про розы, которые он ей тогда принес. Еще желтая была, Филомена. Она в их климате не цветет, только в оранжереях. И дорогая. Вот нужно было такую дорогую покупать?
…Никаких не нужно. Пусть только приходит, а розы у них в саду скоро распустятся. Сначала Маргарита, а потом Кларисса…
Писала чисто, без ошибок – каждое слово проверяла. Словарь специально для этого купила. Все равно пригодится, когда Люк в школу пойдет, а Тьену не понравится, если с ошибками.
О брате, о доме, о розах…
О том, что встретилась с сестрами Ламиль. И, чтобы не думал, Анна на него уже почти не сердится. У нее новый поклонник. Скучный немного и слишком заумный, но Анну, кажется, по-настоящему любит и родителям ее нравится… А Ами решила стать великой художницей, но это пока секрет. Так что, когда Тьен вернется, пусть молчит, что она ему про это писала…
Об отце, который появился на пороге их дома осенью. О Клер… Она такая маленькая и все время болеет. Пришлось уйти из лавки… Спасибо, что оставил деньги. Малышке они очень нужны: на докторов, на лекарства…
Сложенные вчетверо листы ложились в круглую жестяную коробку из-под печенья. Коробка пряталась на шкаф.
Когда продали дом и переезжали на квартиру неподалеку от депо, где работал отец, таких коробок было уже две. Софи упаковала их со своими вещами, а на новом месте нашла для них тайничок между стеной и комодом.
И продолжала писать…
– Ему, значит?
В тот день она водила детей в парк, а отец вернулся домой раньше обычного. Что он делал в их с Клер комнате и как наткнулся на письма, она не спросила. Вообще ни о чем не спросила: увидела разбросанные по столу развернутые листы, и дыхание перехватило от возмущения…
– Спасибо, что не жалуешься, – поблагодарил родитель серьезно. – А то ведь такого могла понаписать…
От него пахло спиртным, хоть Софи накануне и спрятала бутылку. Видно, ее и искал.
– Тяжело тебе одной? – вздохнул он.
– Я не одна.
У нее Люк есть. И Клер. И Амелия. И Анна. И Макс. И Рене… У нее даже отец, если подумать, есть.
– Вернется, – сказал он вдруг.
– Много ты знаешь!
Захотелось ударить его, наорать – за то, что рылся в ее вещах и в ее жизни, за то, что снова пил, за то что завел этот разговор…
– Вернется, – повторил отец. – Если живой, обязательно. Я, может, в людях не слишком разбираюсь, но этот твой…
– Он не мой.
Но письма собрала. Каждый листочек бережно сложила и убрала в коробку. А коробку – в тайник, который уже не тайник.
– Браслет не продала еще?
– Тот, что ты подарил?
– Не я. Расскажу. Только ты уж не пиши про это, ладно? И потом не говори…
…Когда врач, лечивший Люка, сообщил Софи, что брат никогда полностью не исцелится и уже не вернет себе зрение, она не плакала. Хватило слез, что пролила, пока он лежал в больнице. Просто пришла домой, растопила на кухне плиту и сожгла подчистую содержимое уже трех жестяных коробок. А коробки выбросила.
Но браслет остался. И привычка складывать в уме долгие письма.
Только заканчивались они теперь иначе.
…У нас все хорошо. Скучаю. Не приезжай…
А он приехал.
И если бы не доктор, не новая надежда для Люка, Софи только и думала бы, что о бывшем квартиранте. Но брат был, несомненно, важнее, и девушка легко выбросила все ненужное из головы.
А Тьен? Он лишь возит Люка на лечение. И она вовсе не собиралась о нем расспрашивать.
– О чем вы говорили?
– О разном, – неопределенно ответил Люк.
Софи честно держалась до вечера. В обед заскочила на десять минут, убедилась, что с братом все в порядке, отметила новые улучшения в его внешности – целебные ванны оказались на диво эффективными – и вернулась в магазин. А уже после ужина, оставив на Клер мытье посуды и уединившись с мальчиком в его комнате, решилась разузнать все в подробностях.
– Он не рассказывал, где был это время?
– Где-то далеко.
– Где?
– Не знаю. Спроси сама, если тебе интересно.
– Мне? Интересно? Да я так…
Плохо, просто отвратительно, но она на мгновение порадовалась, что брат не видит ее лица.
Устыдившись, попыталась перевести разговор на другое. Праздник, гости. Кого бы он хотел пригласить? Испечь торт самой или заказать в кондитерской? Или вообще заказать столик в ресторане?
Но Люк сам вернулся к оставленной теме:
– Как думаешь, зачем он приехал?
– Понятия не имею.
Это же Тьен. Его не зовут, он сам приходит…
– Вот и я не знаю, – рассеянно проговорил мальчик. – Что ему от нас нужно? У него же все есть. Автомобиль шикарный – слышно как идет легко, и в салоне новой кожей пахнет. Костюмчик, небось, часы золотые. Сразу понятно, что при деньгах.
– Не в деньгах счастье, – напомнила известную поговорку Софи.
Без них, конечно, совсем плохо, но и богатеям не всегда сладко живется.
– Так ты считаешь, он к нам за этим? За счастьем? – улыбнулся Люк.
Улыбка у него вышла лукавая и многозначительная.
– Ну уж нет! – воспротивилась Софи. – Обойдется! Счастья у нас у самих мало, чтобы его еще раздавать.
Но слова брата долго не шли из головы.
Ведь не может же быть… Или может?
На следующее утро он опять появился раньше времени. Как и накануне, не стал ждать в машине, а зашел в магазин.
– Здравствуй.
Положил на прилавок пышный букет. В зелени душистых трав пестрели алые маки, васильки, голубые и белые колокольчики. Еще ромашки – как мелкие звездочки…
– Тебе.
– Спасибо, – только и смогла выговорить Софи.
Она подозревала, что будет, как вчера, что он придет, захочет поговорить, и уже настроилась сразу же предупредить, что занята, и пусть ждет Люка на улице… А тут такое чудо! Живое, настоящее. Яркое, свежее, щекочущее нос пушистыми метелочками и длинными острыми травинками. А как пахнет – даже здесь, где воздух наполнен цветочным ароматом, различается отчетливо запах летнего луга.
– Не за что. За городом этого добра навалом. Причем бесплатно.
Конечно-конечно. Прижав к груди букет, девушка спрятала улыбку в ворохе цветов. Пусть сколько угодно пожимает плечами с деланым безразличием, будто сорняков под забором надергал и ей за ненадобностью приволок, но ведь встал же ни свет ни заря, поехал куда-то, нашел этот луг, собрал все, сложил так красиво…
– Но если хочешь, можешь выбросить, – в ровном голосе прорезалась обида, словно она уже сделала это.
– Если захочу – выброшу, – пообещала Софи.
А пока нужно подыскать вазу. Благо, в магазине их предостаточно. Жаль только полевые цветы долго не стоят…
– Не буду тебе мешать, – убедившись, что его подарок не отправится в мусорную корзину, Тьен направился к двери. – Дождусь Люка в машине.
И вышел, оставив растерявшуюся девушку наедине с букетом и путаными мыслями.
Вот как его понимать?
Решил, что цветы подарит, и подарил… Причем таким образом, что она и не подумала отказаться. А вчера шоколадку всучил вместе с простыней. И учитывая то, что она ему еще в первую встречу говорила, что ничего от него не возьмет, это выглядело так, будто плевать он хотел на ее слова и все равно все сделает по-своему.
Наверное, нужно было обидеться…
На самом деле сначала Тьен и не думал о цветах.
Проснулся до рассвета, разбуженный непонятным беспокойным предчувствием, и, поняв, что не сможет уже уснуть, решил пройтись. До гаража. Взял авто и долго кружил по утреннему городу, а на одной из улиц просто не свернул: прямо, прямо, пока дорога не вывела за пределы города, далеко за поля, расчерченные зелеными линиями лесополос, мимо молочных ферм, мимо старого элеватора…
А потом уже увидел цветы и не удержался…
Подарок не отвергли, и можно было продолжить разговор, но ощущение, что вот-вот должно что-то произойти, не оставляло. Внутреннее напряжение отражалось в словах и интонациях. Раздражение, нервозность. Не хотелось, чтобы Софи приняла это на свой счет, и Этьен предпочел выйти из магазина, чтобы дождаться Люка у подъезда.
Люка и госпожу Магдалу – как можно было забыть?
Впрочем, сиделка все равно уснула на заднем сидении еще до того, как они подъехали к крыльцу доктора Раймонда, и шеар сам проводил мальчика в кабинет. Как и вчера, остался.
С Люком говорить было проще, чем с его сестрой. Тем более сегодня Тьен больше слушал, а не рассказывал. Узнал много любопытного. Например, что в кинотеатрах уже нет таперов, а фильмы идут со звуком. И на площади Адмиралов убрали эстраду для оркестра, но музыка все равно звучит вечерами, только теперь через репродукторы. А в оранжерее госпожи Рамзи есть телефон, и в магазин скоро тоже проведут линию, чтобы Софи могла принимать заказы на расстоянии.
Люк живо интересовался техническими новинками, и если бы не болезнь…
Впрочем, об этом не говорили.
Говорили о телефонах, патефонах, автомобилях и музыке.
– Гитара? Это Рене подарил. Он меня учил еще до того, как…
Новое имя заинтересовало.
– Рене – это…
– Друг, – закончил мальчик. – Со старых времен. Ты его не знал? Рене Руж?
– Брат Макса?
На катке мальчишек было двое. Но второй не вертелся так назойливо вокруг Софи, потому и не запомнился.
– Да, – подтвердил Люк. – Только Макс к нам сейчас не заходит. Софи с ним рассорилась, когда мы еще на другой квартире жили, а нового адреса он, наверное, не знает. А Рене не скажет, они между собой тоже не слишком ладят…
Значит, напрасно Тьен его ругал. Макс Руж не мог сказать точнее, как найти Софи, и направил к Амелии, туда, где подскажут. Или не напрасно: о причинах размолвки, помня бесцеремонность юнца, догадаться нетрудно…
– Все же это больше друзья твоей сестры, – сказал он подростку, отвлекаясь от неприятных рассуждений. – Наверняка ведь у тебя и свои есть.
– Есть. В основном из нашего двора ребята. Раньше еще школьные товарищи навещали, но… сам понимаешь… А сейчас почти каждый день в беседке собираемся. Я, Марк, Винсент… Тея…
– Тея? – Тьен отметил короткую паузу перед последним именем. – Нравится тебе?
– Не знаю. Она неплохая вроде. Веселая. Неглупая. Но… Я ее уже четыре года не видел. Вдруг она за это время растолстела? Или нос у нее стал длинный, как у ее бабки? Или все лицо в прыщах? Я-то тоже не красавец, но…
– Серьезное дело, – согласился Тьен. – Понятно, что внешность не главное, но и совсем уж с крокодилом гулять неохота.
– Вот именно, – поддакнули из-за ширмы.
– Ничего, напарник. Скоро посмотришь на свою Тею. Доктор сказал…
Мужчина запнулся. Слова застряли в горле. На лбу выступила испарина.
Тревожная струнка, поутру разбудившая нервным дрожанием, натянулась до предела и лопнула, болью хлестнув по сердцу, подгоняя его гулкие удары…
Вот тебе и предчувствие.
– Люк, прости, я выйду ненадолго. Надо… на воздух.
Голос прозвучал так вымучено, точно ему в самом деле стало плохо.
И да, нужен был воздух.
Сбежав с крыльца, он свернул в узкий проулок между домами, огляделся и, уверившись, что никто его не видит и не слышит, негромко позвал:
– Эсея. Спускайся, я знаю, что ты здесь.
Через секунду сильфида уже стояла рядом и с видом провинившейся девочки теребила голубой воздушный шарфик:
– Давно знаешь?
– С того момента, как вышел из гостиницы. Сегодня я немного на взводе, замечаю каждую мелочь… А до этого, видимо, на многое не обращал внимания. Ты ведь не первый день за мной шпионишь?
Девушка опустила глаза, но Тьен готов был поклясться, что сделала она это не от смущения и раскаяния, а для того, чтобы он не увидел, что она и близко не испытывает подобных чувств.
– Разбаловал я тебя, – процедил он раздраженно. – Но с этим потом разберемся. Сейчас есть реальная проблема. Холгер тут. В этом мире.
Сильфида настороженно подобралась.
– Уверен?
– Я почувствовал, когда он открыл проход… Как в тот раз.
…Лишь однажды Холгер вмешался в дела старшего сына открыто.
Более чем открыто.
Более чем вмешался.
Это случилось, когда основная часть работы по восстановлению мира была закончена, и народы стихий могли продолжить отстраивать Итериан уже без помощи шеаров. Тогда Тьен полагал, что в полной мере исполнил свой долг, и скоро вернется домой…
– Итериан – первый из миров великого древа и сильнейший из них. Покуда он жив, пустота не коснется иных миров. Но волны – это не только пустота, это тьма уберечь от которой все миры, мы не в силах. А тьма – это…
Как правило, война.
Злоба.
Беспричинная ненависть всех ко всем.
И раз уж речь шла о полной ликвидации последствий, нужно было заняться и этим, ведь тьма имеет свойство распространяться подобно эпидемии…
Мир, который доверили Тьену, едва удерживался на грани.
Ежедневно, ежечасно, ежеминутно кто-то из его обитателей становился жертвой пробравшейся в души людей тьмы. Да, это был человеческий мир – дивные покинули его, как и благословение четырех, и не так давно, всего лет двести-триста назад, он был похож на тот, где третий шеар Итериана родился и жил, и куда он страстно мечтал возвратиться. Потому-то, наверное, он и боролся за этот чужой и во многом чуждый мир, сколько хватало сил…
И не заметил, когда переступил очередную черту…
Ни Этьен, ни его отряд в тот раз не участвовали напрямую в вооруженных стычках. Нужно было только контролировать скопившуюся тьму, направлять ее потоки, сводя к минимуму страшные последствия. Странная игра, в которой бывший вор и недавний герой примерил к себе роль бога. Игра, где он сам устанавливал правила и сам нарушал их одно за другим…
Тьму можно уничтожить только светом. Но в этом мире света почти не осталось.
Значит – гасить всплески, надеясь, что мрак захлебнется мраком.
Война, загнанная в жесткие рамки.
Четко очерченные территории.
Заранее назначенные жертвы.
Лучше самому управлять тем, что нельзя остановить.
Локализовать конфликт.
Один город вместо целой страны.
Сотня смертей в обмен на тысячу жизней. Тысяча – за миллион.
Благая цель, оправдывающая любые средства.
Почти оправдывающая…
Шкатулка, подарок матери-дриады, лежала в принесенных с Итериана вещах, но Тьен уже не помнил, когда открывал ее, чтобы взглянуть на фото. Как в тот раз, оставив в Ли-Рей горящую студию, он не мог вернуться домой, боясь, что принесет с собой грязь и смерть, теперь он страшился даже мысли о возвращении…
Но сейчас, в отличие от того случая, он знал, что поступает правильно, как шеар… И как человек трусливо оттягивал принятие каждого решения, понимая, что уклониться все равно не получится. Первозданные силы вновь избрали его своим орудием, и невозможно было устоять перед волей четырех…
А тьма расползлась по миру. Словно гигантский спрут обвила планету щупальцами и не желала отпускать. Они гасили короткие выбросы, но толку от этого было немного.
Тогда он решил, что если спровоцировать мощный всплеск, получится поразить сразу две цели: ослабить темные потоки и заставить людей задуматься о происходящем, разжечь в их сердцах свет…
Из всех возможных вариантов выбрал землетрясение.
Масштабные разрушения. Бесчисленные жертвы. Казалось, не только часть континента – весь мир содрогнулся. На время забыли о распрях. Свет милосердия, как и ожидал шеар, вспыхнул в душах… И был подавлен тьмой. Чужое горе стало поводом для передела власти. Собранные в помощь пострадавшим средства оседали в карманах чиновников. Пробудились религиозные секты, призывавшие чтить древних богов, угождая им кровавой данью…
– Этот мир безнадежен, – сказал однажды Фер, и Тьен знал, что флейм озвучил мнение всего отряда.
Пришедшие с ним итерианцы не жалели сил, но лишь глубже увязали в болоте людской ненависти.
– Мы ничего не сможем сделать, – поддержала флейма Эсея. – Люди этого мира уже стали слугами тьмы, они не откажутся от нее.
– Мы не уйдем, – не желал отступать Тьен. – Иначе тьма разрушит этот мир и примется за следующий.
Он знал, что нужно делать, но…
Еще одна попытка. Последняя, как обещал он себе и тем, кто шел за ним.
Наглядная демонстрация. Возможно, если люди увидят, к чему приведет их новая война, они одумаются.
Мощнейшее оружие этого мира.
Величайшая катастрофа.
Последствия, ликвидация которых займет столетия…
И у него уже никогда не достанет храбрости взглянуть на фотографию, не говоря о том, чтобы однажды посмотреть Софи в глаза…
Но это был единственный вариант. Единственный из двух, на который он смог решиться.
А когда оставалось всего несколько минут, Тьен почувствовал это – тревога, возмущение силы на границе миров, ощущение тяжелого чужого взгляда – мир впустил еще одного шеара.
И приказ, которого невозможно ослушаться:
– Держите защиту и не высовывайтесь.
Возмущение, обида, злость… Как он посмел испортить то, во что вложено столько труда?
И понимание, что Холгер прав: последняя попытка провалилась бы, как и все предыдущие. А правитель за день сделал то, что не удалось его сыну за год. Уничтожил тьму и зажег свет…
Свет – белый, колючий, осязаемый. Выжигающий все дотла.
Тьен стоял на границе защитного купола и видел, как меняется озаренный этим светом мир.
Люди сами придумали себе смерть – Холгер лишь спустил ее с поводка.
Все континенты оказались под ударом. То, что не разрушили взрывы, задушил ядовитый дым. Туда, куда не дополз дым, добрался свет…
Когда-то, еще в слободе, Тьен видел собаку, угодившую под колесо телеги. Раздробленный хребет, внутренности на мостовой, но дворняга была еще жива: скулила и дергала лапами до тех пор, пока какой-то мужичок не свернул бедолаге шею. Это было правильно.
Но агонизирующий мир – не увечная шавка. Даже зная, что это единственный выход, Тьен не отважился бы на то, что сделал Холгер… И все же ощущал себя причастным…
Подумалось, что если выйти из-под защиты прозрачного полога, смертоносный свет выжжет в нем человека, и останется только шеар – тот, кто всегда знает, как должно поступать, и не ведает сомнений.
Он не заметил, как протянул вперед руку.
Не почувствовал боли, когда кожа покрылась волдырями, и лишь поморщился от запаха горелой плоти…
– С ума сошел?! – Оплеуха от Лили оказалась куда болезненнее. – Жить надоело?
– Да, немного.
– Иногда так бывает, – втолковывала альва, пока дети воды занимались его рукой. – После каждой волны – обязательно. Ты ничего не изменил бы. Но ведь попробовал же?
– Вы сделали все, что было в ваших силах, шеар Этьен, – вставил почтительно один из лечивших его тритонов, совсем еще мальчишка, недавно присоединившийся к их отряду вместе с кем-то из старших родичей.
– Ты так считаешь?
– Уверен в этом, – не задумываясь, ответил юноша. – Как и в том, что со временем вы пришли бы к тому же решению, что и шеар Холгер.
– Мальчик прав, – одобрительно кивнула альва. – Ты поступил бы так же, когда справился бы с сомнениями. Иного выхода не было.
– Так это была проверка?
– Скорее, урок.
Урок. Ему позволили почувствовать себя всемогущим, а потом ткнули носом в постыдное бессилие. Не бог – всего лишь шеар…
– Холгер оставил чистые зоны, – будничным тоном, словно о чем-то обыденном, докладывала Лили. – Выжило чуть меньше одного процента населения. В последующие годы число сократится, но…
Мир будет жить.
Память о былых веках со временем сотрется. Из страшных былей родятся страшные сказки. Людскую злобу назовут божьим гневом. Гибель тьмы – концом света.
– В отряде найдутся добровольцы. Доверь дело тем, кого сочтешь достойным.
Как будто у той собаки остался щенок, и Тьену поручили пристроить его в хорошие руки.
Кто-то должен вести человечество за собой.
Придут новые боги. Очистят воду и воздух. Исцелят землю. Как подарок вернут людям потерянные знания. У них будет еще не одно тысячелетие, прежде чем они снова придумают способ уничтожить свой мир…
Тогда Лили впервые осталась с ним. Тьен старался не думать, было ли это ее собственным желанием или приказом Холгера. Но вспомнил старый разговор, в котором альва назвала конец близких отношений с правителем окончанием контракта… И сделал вид, что ничего не понял. С ним никаких контрактов не заключали: просто красивая женщина, которая ему нравится и которой нравится он.
А то, что впервые за долгое время смог спокойно уснуть, а наутро, отбросив ненужные мысли, взялся за незавершенные дела – лишь совпадение. Как и то, что уже не страшно было достать из шкатулки фотографию…
Альвы тоже умеют лечить. Не так, как дети воды, и методы у них специфические, но исцеляют они не только и не столько тело – некоторым из них под силу собрать из осколков разбитую душу…
И слабое удовлетворение, почти граничащее со злорадством, от мысли, что и Холгеру когда-то было настолько же плохо, раз уж… И полудетская обида, что именно его «любящий» родитель решил поучить, швырнув без разъяснений в умирающий мир…
– Эйнару он, небось, таких уроков не дает.
– Считаешь, Эйнару легче? – усмехнулась в ответ на глупое нытье Лили. – Ты-то уйдешь, разве нет? А твой брат останется.
Спустя несколько дней Тьен найдет молодого тритона, лечившего его руку.
– Кеони, да? – Отряд у него собрался уже не маленький, но шеар каждого знал по имени. – Целитель?
– Еще нет. Я только готовлюсь к посвящению.
– А это не подождет? Если ты не заметил, в моей свите не хватает воды…
Пусть рядом будет кто-нибудь, кто в нужный момент сумеет напомнить о том, что шеар всегда прав…
Появление Холгера не могло не встревожить. К тому же, пройдя границу миров, он затаился, сделавшись невидимым, и это настораживало еще больше.
– Я не могу оставить мальчика, – сказал Тьен сильфиде. – Поэтому, пока я занят, присмотришь за девушкой. Как я понимаю, не нужно объяснять, кого я имею в виду.
– Нашим скажем?
– Позже. Они в курсе, что ты летаешь за мной хвостом?
– Сегодня – нет, – созналась Эсея. – Мне не спалось… А цветы – это так мило. Когда-то один из моих братьев собирал в горах крокусы… Или эдельвейсы, или лаванду… у нее такой запах… Клал мне на окно…
