Текст книги "Заложник силы (СИ)"
Автор книги: Ирина Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 55 страниц)
Глава 31
Сомневался ли он? Конечно. Только дураки не знают сомнений, а Тьен себя дураком не считал.
План, не идеальный, но действенный, и после его исполнения путь в Итериан закроется для Тьена навсегда. Обратной дороги не будет, ничто не останется прежним. Глядя на лица встречающих его итерианцев, третий шеар подсчитывал, как скоро погаснут улыбки, а в глазах, сейчас лучащихся дружелюбием, восторгом или хотя бы снисходительным одобрением, останется лишь страх и гнев… возможно, ненависть…
Пожалеет ли он о содеянном? Зависит от того, как далеко придется зайти.
Дворец к прощанию со старшим сыном правителя приготовили так, что можно было подумать, будто это событие по значимости многократно превосходит все другие, ранее праздновавшиеся, включая избавление от всепожирающей пустоты. Стены задрапировали шелком, пустив по верху живые вьюнки. Оконные проемы спрятали под полупрозрачной органзой. Всюду журчали фонтаны. Сверкали ледяные статуи. Порхали птицы и бабочки. Ветерок кружил цветочные лепестки. Разноцветным пламенем горели светильники… И, как ни странно, во всем этом изобилии чудес не наблюдалось излишней вычурности, ничто не раздражало, цвета не резали глаз, а звуки растекались ненавязчивым фоном.
Но сквозь присущее всем праздникам волнение ощущалась тревога совсем иного рода.
Прислушавшись к чужим эмоциям и мыслям, звучавшим у некоторых довольно громко, Тьен понял, что не он является причиной для беспокойства.
Хотя, как сказать: дворцовые служители переживали из-за отсутствия Эйнара, которого не видели со вчерашнего дня, – Холгер именно ему поручил организацию приема. Значит, Эсея справилась… а все эти лепесточки-бабочки – идея младшенького. Мило, весьма…
– Нервничаешь? – шепотом спросил Генрих, быстро глянув на вышагивающего позади них Кеони.
– Ничуть, – Тьен продолжал раздавать налево и направо вежливые улыбки.
– А я – очень, – признался человек. – Ты так и не сказал, что собираешься сделать.
– Увидишь. Главное, будь рядом со мной.
– Но что ты…
Спохватился!
Шеар недовольно поджал губы, и какая-то ундина, приняв эту гримасу на свой счет, оскорбленно фыркнула.
– Я… – Тьен обернулся, спиной почувствовав тяжелый взгляд, и встретился глазами с правителем. – Собираюсь с ним поговорить.
Оставив отца и наплевав и на церемониальный этикет, и на то, что изначальный вариант плана не предполагал ничего подобного, он быстрым шагом направился к Холгеру, наблюдавшему за ним с возвышения, на котором установили кресла для высочайшей семьи… Кресел сегодня вынесли больше обычного…
Порыв этот был неожиданным для самого Тьена, что уж говорить о Холгере. Но первый шеар ничем не выдал изумления, продолжая вести себя так, словно все идет, как положено. Встретил благосклонным кивком, оглядел бегло, но не без одобрения.
– Мы можем пообщаться наедине? – негромко спросил Тьен, заметив, как насторожилась маячившая за спиной сына Йонела.
– Если беседа не отнимет много времени, – ответил правитель.
– Зависит от тебя, – бросил виновник нынешнего торжества и первым двинулся в сторону скрытой за драпировкой двери, ведущей куда-то в недра дворца.
Уединились в небольшой комнатке, неизвестно кому и для чего служившей. Из мебели тут был лишь столик, на котором стояли большие песочные часы. Холгер, войдя первым, перевернул их, кажется, просто по привычке, и время с тихим шорохом посыпалось вниз.
– Что ты собирался сказать? – первым начал правитель. – Изменил свое решение и хочешь остаться?
Похоже, это его не удивило бы, хотя вряд ли обрадовало бы: промелькнуло что-то такое во взгляде…
– Нет.
– Что же тогда?
– Прежде, чем уйти, я хочу получить ответ, которого не смог добиться за эти годы.
Холгер загодя нахмурился.
– Кто убил мою мать? – ровно выговорил Тьен.
– Я неоднократно говорил, что не знаю этого.
– Говорил. Неоднократно, – голос третьего шеара оставался спокоен. – Но сейчас я не просил повторять старую ложь, я прошу сказать правду.
«По-хорошему», – добавил он мысленно.
К мысленным призывам, как и к словам, правитель остался глух:
– Мне нечего тебе сказать. Могу лишь дать совет: оставь прошлое в прошлом и не мучь себя вопросами, на которые никто не ответит. Ты знаешь, какой может быть жизнь… жизнь шеара. Не отравляй часы желанного спокойствия ненужными метаниями.
Складно говорил. Про прошлое в прошлом, про желанное спокойствие. Словно мысли угадывал. Хотя почему – угадывал? Знал. О Софи, об их доме, об их мире…
И головой покачал, а затем еще прибавил… почти по-отечески:
– Так будет лучше.
– Кому?
– Тебе в первую очередь. Не все в жизни нам дано узнать, а изменить – еще меньше. Смерть Аллей и для меня была ударом, но я смирился с тем, что никогда не найду ее убийцу. Возможно, его тоже уже нет в живых.
– Ложь.
Злость прорезалась… Но сдержался.
Если бы правитель с самого начала взялся ему зубы заговаривать и делал это регулярно, то за девять лет, глядишь, и преуспел бы. А сейчас поздно уже добрые советы раздавать.
– Я узнаю правду, – обещал Тьен. – И если хочешь совет от меня: лучше мне узнать ее до того, как я покину эту комнату.
– Кому лучше? – словно передразнивая его, поинтересовался Холгер.
– Всем.
– Угрожаешь?
– Предупреждаю.
– Считай, что я внял предупреждению.
Не видя смысла продолжать разговор, правитель развернулся к нему спиной и собирался покинуть комнату… Сколько раз сам Тьен прерывал их встречи таким же образом – не сосчитать. Но сейчас и не вспомнил об этом, заметив в поступке Холгера только равнодушное пренебрежение.
– Мы не договорили!
Воздух с грохотом захлопнул дверь перед носом первого шеара.
Тот медленно обернулся:
– Что ты себе позволяешь?
– Что ты себе позволяешь? – вызверился в ответ Тьен. – Думаешь, у тебя есть право так со мной обращаться? Ты, самодовольный ур-род!
Нужно было взять себя в руки: не об этом он хотел говорить, совсем не об этом. Ему же и дела нет, как там Холгер к нему относится, он ему в любимые сыновья не набивается. И вообще в сыновья… Надо очень! Но в кои веки попросил о разговоре…
– Нам не о чем больше говорить, – процедил недовольно правитель. – Возвращайся в зал и хотя бы постарайся вести себя как шеар, а не как обиженный мальчишка, у которого отобрали игрушку…
– У меня мать отобрали. Хороши игрушки!
– Возвращайся в зал! – рявкнул Холгер так, что земля задрожала. – И простись с народами подобающим образом.
– Ждешь не дождешься, когда я уйду? – ухмыльнулся Тьен. Правитель оказался не таким уж непробиваемым, и это странным образом улучшило настроение. – А если я все-таки передумаю?
– Сам тебя вышвырну! – пообещал венценосный родитель и вновь продемонстрировал спину.
Задерживать его в этот раз Тьен не стал. Попытался по-хорошему – без толку. Значит, будет, как задумывал…
– Я тебя предупреждал, – напомнил он закрывшейся за Холгером двери.
Состоять в свите шеара – огромная ответственность во время темных волн и почетнейшая обязанность в мирной жизни. Если на боевых заданиях Кеони еще сомневался, что достоин подобной чести – опыта мало и силы, не ровен час, не удержит связь, и командиру придется самостоятельно пробиваться к воде, – то на празднествах и встречах с народами тритон держался вполне уверенно. Даже Этьен мог бы поучиться у него, как вести себя с детьми различных стихий, как демонстрировать благосклонность низшим и принимать ее от высших, не роняя собственного достоинства, как соблюдать осторожность в беседах, дабы не вызвать случайного недовольства и не оскорбить кого-нибудь… Но Этьен подобному учиться не желал. Это и отличало его от отца и брата – независимость во всем. И Кеони, хоть и глядел на некоторые поступки командира с толикой осуждения, не мог не радоваться тому, что из всех шеаров судьба свела его именно с этим… До недавнего радовался.
Сейчас тритон пребывал в растерянности.
Последний, прощальный прием… Надо ли говорить, что он надеялся, что этот день никогда не настанет? Из свиты рядом с командиром только он. Осмелился спросить об остальных… Он помнил об Эсее, и о Лили тоже, но по такому случаю Этьен мог или, вернее, должен был позвать и их, чтобы не выглядеть… еще независимее обычного… А тот с усмешкой сказал, что избавил других от сомнительной радости посетить дворец в этот день, а он, Кеони, должен еще искупить свою оплошность.
То, что шеар считал его проступок всего лишь оплошностью, юношу радовало. Но как он должен ее искупить? Этьен не ответил. Головой покачал и назвал Кеони совсем зеленым… Это тоже было странным. Синим – еще куда ни шло, но зеленым?
Тритон, сколько ни думал, не понимал смысла слов и поступков командира и в итоге прибыл в родной мир в далеко не приподнятом настроении. Во дворце он то и дело озирался по сторонам, но не для того, чтобы полюбоваться праздничным убранством, а выискивая в толпе подозрительные взгляды и силясь расслышать недоброжелательные шепоток, мерещившийся отовсюду. Этьен вновь нарушал все гласные и негласные правила, и это не оставалось незамеченным. Неполная свита, наряд, слишком скромный, вызывающе скромный для подобного мероприятия… Сам Кеони к выбору одежды подошел серьезно, и чешуя кольчуги под парчовым плащом блестела золотом, отражая пламя светильников… А кто-то назовет его выскочкой, решившим перещеголять своего шеара.
В зале торжеств Этьен, презрев традиции, сам, не дождавшись приглашения, подошел к правителю. Но тут Кеони даже порадовался: командир повел себя не как верноподданный, а как сын Холгера. Шеар Эйнар, хоть и вел себя намного сдержаннее, мог позволить себе подобное… Однако оба шеара тут же удалились, а вернувшись вскоре, выглядели оба так, что и самый отчаянный мечтатель не предположил бы, будто они успели примириться за время недолгой беседы. Скорее уж, рассорились вконец.
Тритон собирался поинтересоваться, что именно произошло. Иногда и он не во всем придерживался правил. Но едва командир быстрой решительной походкой подошел к ним с Генрихом, грянули фанфары, извещая о начале церемонии.
– Спешит, – зло прошептал Этьен, остановившись между тритоном и приемным отцом. – Торопится выпроводить. Ну-ну…
Он так сказал это «ну-ну», что Кеони вдруг захотелось отодвинуться от него подальше.
– Приветствую вас, дети Итериана, – громко произнес с возвышения правитель. – Сегодня мы собрались по отнюдь не радостному поводу. Мой сын Этьен, с честью служивший нашему миру и внесший немалый вклад и в нашу борьбу с извечным врагом, и в последующее восстановление Итериана, теперь, когда вновь воцарились мир и благоденствие, желает покинуть нас и вернуться к взрастившей его земле. Я не могу препятствовать этому желанию. Все, что в моих силах – воздать заслуженные почести тому, чье имя навеки войдет в списки героев Итериана.
Возможно, речь была не идеальна для такого случая, Кеони, дай ему первый шеар такое поручение, написал бы лучше, эффектно и прочувствованно, но сказанного правителем хватило, чтобы сердце тритона преисполнилось гордости за командира и собственную сопричастность.
Если бы только Этьен не надумал снова все испортить. Шеар Холгер лишь сделал передышку, прежде чем продолжить, а прославленный герой Итериана уже вышел вперед и насмешливо раскланялся, обернувшись к собравшимся в зале.
– Спасибо, спасибо. Столько лести. Столько усилий на то, чтобы украсить к моему приходу дворец. Но немного не в моем вкусе…
Ухмылка в мгновение ока сошла с его лица. В ту же секунду, с хрустом и звоном сминая деревянные переборки и ломая витражи, там, где только что светлели окна, срослись стены. Светильники вспыхнули ярко и зловеще. Умолкли, подражая застывшим в ошеломлении гостям, фонтаны.
– Так-то лучше.
На памяти Кеони это была самая дерзкая из его выходок. Правитель не обрадуется тому, что праздничный зал превратился в подобие склепа. Но тритон подумал, что это и есть наказание и урок, который шеар собирался ему преподать. Всякий готов пойти за спасителем мира, но мало кто разделит с бунтарем всеобщее порицание…
А он встанет рядом с командиром!
Встал бы.
Но у Этьена уже была свита.
Крылатые тени выросли за спиной третьего шеара Итериана, подняв над головами мечи…
Все получилось даже легче, чем Тьен рассчитывал.
Все-таки разговор с Холгером прошел не впустую. Всколыхнулась в душе улегшаяся в последние дни тьма, и ее слуги с готовностью откликнулись на призыв.
Теперь бы и дальше прошло по плану…
– Спокойно! – Тьен предупреждающе вскинул ладонь, оглядев всех, оказавшихся запертыми вместе с ним в камне. – Не дергайтесь. В прямом смысле не дергайтесь. И не орите. Меня это раздражает. А то, что вам не удастся использовать дар стихий, вы, думаю, сами уже поняли.
Пропустив через себя их тьму, он оказался связанным с каждым в этом зале.
Впитал их эмоции, их мысли. Их силу. Они должны были чувствовать себя опустошенными, ограбленными. Все, включая Холгера, поспешившего напомнить о себе.
– Этьен!
Окрик громкий, суровый, как и подобает правителю.
Только вот земля уже не дрожит.
– Молчи, – приказал Тьен. – У тебя был шанс высказаться.
– Не смей…
Как же хотелось ударить его. Отшвырнуть одним движением руки. Впечатать в стену.
Но это был бы поступок обиженного мальчишки, а не шеара. Скоро, совсем скоро он уйдет, а Холгер останется в Дивном мире – опорой и гарантом стабильности всего великого древа. Не нужно давать стихийникам повода окончательно разочароваться в своем правителе и унижать его у них на глазах.
– Молчи, – повторил Тьен. – Сейчас говорю я.
Как тогда, когда зачитывал приговор предателям – не для них, а для тех, кто стоит рядом. Виновные и так знают, в чем их вина. Для остальных преступник – он сам.
Преступником он быть не желал.
– Страшно? – спросил негромко у первого, на кого наткнулся взгляд. Молоденькая альва, по-детски жмущаяся к обнимающему ее мужчине, мужу или отцу, затравленно опустила глаза. – Мне тоже было страшно, когда я впервые столкнулся с ильясу. Они сожгли наш дом. Убили живших там людей. Моя мать погибла, защищая меня. Мне и сейчас неприятно даже просто смотреть на них… Но это – единственный способ добиться правды, – он повысил голос, обращаясь уже ко всем: – Убийца моей матери остался безнаказанным. А тот, кто поставлен четырьмя на страже справедливости, – кивок в сторону правителя, – скрывает от меня его имя. Разве я не вправе требовать ответа? Любыми доступными средствами?
Ильясу разошлись по залу, никого не касаясь и никому не угрожая, но стихийники страшились пошевелиться или издать хотя бы звук.
Их молчание Тьен истолковал, как согласие.
– Ты призвал тьму в Итериан!
Йонела.
Старушке, кажется, нечего бояться, раз уж отважилась бросаться обвинениями.
– Не призывал, – ответил он ей. – Никто не в силах привести ее в Итериан извне. Она уже была здесь. Внутри вас всех. Злость. Зависть. Ревность. Тщеславие. Это и есть тьма. Я лишь вытащил ее наружу. Полюбуйтесь, какие твари живут в каждом из вас!
Проняло.
Шеар способен не только в ответственные мгновения жизни различать ложь и истину в чужих словах, случалось, он и говорить мог так, чтобы окружающие чувствовали, что все им сказанное – правда. И теперь эта правда, страшная и неприглядная, медленно бродила между ними, роняя с длинных крыльев рваные клочки тумана.
Нет и не может быть абсолютно светлых душ. Каждый в этом зале внес свой вклад в появление темных сущностей, кто-то больше, кто-то меньше.
Тьен посмотрел на Генриха. Тот глядел на ильясу с ужасом, вспоминая и переживая заново день, когда столкнулся с ними впервые. Но скольким из них сегодня дала дымную плоть годами снедавшая его сердце ненависть?
Невдалеке Кеони застыл на месте. Бледное лицо юноши отражало блики огня и тысячу чувств разом. Недоверие, возмущение, обиду. Страх тоже мелькал во взгляде, но ему просто не оставалось места за прочими эмоциями. Герой-командир подвел, не оправдал надежд, сделал что-то непонятное, неправильное, и мир пусть не перевернулся пока, но ощутимо покачнулся. Но разве не его, Кеони, гордыня сверкает тускло на остриях длинных мечей?
– Все, что я хочу… – Тьен обвел взглядом зал и остановился на Холгере. – …знать правду. Девять лет, которые я отдал служению Итериану, правитель игнорировал мои вопросы. Пришлось найти способ быть услышанным. Быть может, теперь мое право на справедливость будет признано? Поверьте, у меня нет желания причинить вред невиновным, но есть и более жесткие меры…
Какое-то движение слева от Холгера заставило Тьена отвлечься.
Арсэлис, до поры скрывавшаяся в тени мужа, шагнула вперед, прижав к груди руки. Губы флеймы шевельнулись, но сорвавшиеся с них слова утонули в душном полумраке. Стены давили, огонь сжирал воздух – это тоже было частью плана, как и смертоносные тени… Но что же она все-таки хотела сказать?
– Эйнар, – разобрал со второй попытки Тьен. – Эйнар… где?
– Что?! – его передернуло от негодования, и ильясу насторожились, поймав всплеск обиды и злости.
Как она могла подумать? Такое?
Он сказал о жестких мерах… А Эйнара нет второй день. Она второй день волнуется, но прием откладывать не стали. И тут…
Потому что мать. Его мать была такой же… наверное…
– Где? – повторила она громче. Не требовала – молила. И вместе с тем обещала самые страшные муки, которые только может дать пламя, если вдруг…
– Далеко отсюда, – ответил Тьен. – В безопасности. Мой брат не имеет отношения к тому, что случилось тогда, и я решил, что ему не стоит участвовать в нашей сегодняшней встрече.
Поверила? Вроде бы.
Он не станет играть на ее чувствах. Мог бы, но не станет.
Как и поить ильясу новыми переживаниями. Они и без того сильны: ослабь контроль, все здесь зальют кровью.
А он не подлец, не безжалостный мститель. Он ищет справедливости, но о том, что любыми средствами – солгал. И это плохо. Нет, это не та ложь, что наполнит силой тьму, но та, которую может разгадать Холгер, и тогда правителю останется только дождаться, когда его блеф станет очевиден…
Однако пока Холгер ничего не заподозрил.
Только вздохнул с облегчением, услыхав, что Эйнару ничего не грозит, – почти неуловимо, но не для того, кто раньше звуков различал эмоции. Значит, тревожится все же о сыне…
Промелькнувшая у Тьена мысль о превратностях отеческой любви отчего-то всполошила ильясу, и шеар, зло скрипнув зубами, зарекся размышлять на подобные темы.
Пещеры завораживали.
В мягком желтоватом свете, источник которого Эйнар так и не смог определить, стены и своды, покрытые коркой разноцветных кристаллов, то расширялись, то сужались, создавая странный эффект: казалось, что камень идет волнами, теряя четкие очертания. Воздух рябил, а каждый звук уносился вглубь горы, чтобы спустя несколько секунд вернуться вибрирующим эхом.
– Прелестно! – восхищенно воскликнул шеар.
– Лестно-лестно! – отозвались из недр.
– И куда же нам дальше?
– Дальше-дальше…
– Налево или направо?
– Право-право…
– Идем, – Эйнар потянул замешкавшуюся сильфиду за рукав. – Нас зовут направо.
– Задали бы вопрос по-другому, звали бы налево, – пробурчала чем-то недовольная Эсея.
– Ну, хочешь, сама выбери, – предложил мужчина.
– Выбери-выбери, – поддержал голос гор.
– Уже выбрала один раз. Теперь без разницы.
Шеар пожал плечами: без разницы, так без разницы. Но ведь сама позвала. Расписывала, какая тут красота.
Не соврала. Но и пяти минут не прошло, как они вошли под узорчатые своды, и жизнерадостную сильфиду словно подменили. Она погрустнела, понурилась. Трогала задумчиво стены, время от времени выводя пальчиком на камнях замысловатые узоры, и вздыхала.
Эйнар догадывался, что могло стать причиной подобных перемен. Вернее, думал, что догадывается, однако предпринимать что-либо по этому поводу не торопился. Ну… потому что…
Девушка не выдержала первой:
– Шеар Эйнар, я должна вам сказать…
Она запнулась, закусила губку и опустила смущенно глаза. Щеки вспыхнули румянцем.
– Эсея, – шеар осторожно взял ее за руку. – Я… тоже хотел сказать… Но, быть может, нам, действительно, лучше остаться друзьями?
– Вы о чем? – встрепенулась сильфида и быстро-быстро захлопала длинными ресницами.
– Я? – Эйнар выронил ее ладонь и отступил на шаг. – А ты о чем?
– О пещерах, – она тоже отшагнула назад. – Понимаете… тут… времяидетиначечемснаружи…
– Ненавижу, когда ты начинаешь так говорить… Что?!
– Этьенменяпопросилвасувестиситериана, – выпалила сильфида. – Наверноеужеднядвапрошло…
– Сколько?!
– Днядва, – пискнула она, сжавшись.
– У-у! Днядва! – передразнил он сердито. – Зачем?
– Ончтотозадумалопа… Он что-то задумал, – сильфида взяла себя в руки, а Эйнара – за руку и потащила в сторону выхода. – Мне кажется, что-то опасное. Поэтому и не хотел, чтобы мы были на приеме. Но, может быть, мы еще успеем!
Вот и дружи после такого с девушками! Вот и доверяй братьям!
А уж как отец рассвирепеет, если он и правда опоздает к началу приема!
Хотя, если верить тому, что рассказывала на лету Эсея, у родителя сейчас хватало других проблем…
Холгер предполагал, что тихо и мирно этот прием не пройдет, но реальность превзошла все ожидания. Такого правитель и в страшном сне представить не мог.
Каменная ловушка. Зловещий полумрак. Дрожащее пламя светильников. Воздух теплый и спертый. Два десятка ильясу… А хуже всего – ощущение полной. Он и после схваток с пустотой не испытывал подобного. Сила не покинула его, но стала неуловимой, непослушной. Холгер чувствовал каждое из начал, землю, огонь, воду, воздух, и ни к одному не мог дотянуться.
В запаянном наглухо склепе властвовала тьма. Но эта сила ему не подчинялась. Только один управлял ею.
Шеар-полукровка.
Темный шеар.
Его сын…
– Знать правду – мое право! – Этьен находился шагах в десяти от него, но Холгер ясно видел его лицо и горящие гневом глаза. – Думаю, все присутствующие согласятся с этим. Ведь так?
Они согласятся с чем угодно, лишь бы выйти отсюда невредимыми.
Выйдут, и что потом?
Неужели этот мальчишка не понимает, какие последствия будет иметь его поступок?
– Даже четверо не оспаривают этого, – добавил сын веско. – Иначе мне вряд ли позволили бы воспользоваться… такой помощью.
Передергивает.
Рискует, заигрывая с теми, кто не играет по чужим правилам.
То, что четверо не вмешиваются, еще не означает, что одобряют.
Но все же они позволили ему окружить себя крылатой тьмой. Почему? Потому что он, Холгер, нарушил давний договор?
Правда не должна была открыться…
– Правда должна открыться! – голос Этьена прозвучал отражением его мыслей. – Я требую этого даже не как сын, потерявший мать. Я требую этого как шеар, долг которого блюсти справедливость в Итериане и за его пределами.
Гул прокатился по рядам стихийников. Негромкий, но единодушный: шеар не станет препятствовать честному суду… и пусть это скорее закончится…
Сотня требовательных взглядов сверлила правителя.
Им не нужна справедливость.
Многие из них не знали Аллей, а тех, что знали, не тревожила ее судьба.
Половина собравшихся, если не больше, откровенно недолюбливала Этьена.
Им и Холгер теперь, когда пустота отступила, не слишком-то нужен.
Все, чего они желают, – вырваться отсюда.
Прошло лишь несколько минут, а они устали уже от душного мрака, от страха и бессилия.
То ли еще будет.
– Я… – Правитель запнулся: горло саднило, хотелось выпить воды… – Я уже говорил, что не знаю, кто повинен в случившемся с твоей матерью.
– Ложь, – гневно перебил Этьен.
Волна ярости прокатилась от него и разбилась о стены.
Пол гулко затрясся. Пламя светильников взметнулось вверх. Длинные языки проснувшихся саламандр лизнули шелковую обивку… Но голодным элементалям не позволили разгуляться. Хозяин тьмы взмахнул рукой, и пожар задохнулся, не разгоревшись.
Только воздух, и без того тяжелый, наполнился едким дымом.
Заслезились глаза.
Дышать стало труднее.
Кто-то закашлялся, послышался тихий плач, и ильясу, словно всполошенные птицы, взмахнули крыльями, ловя очередной всплеск страха…
– Ложь, – повторил Этьен, властным жестом приказывая теням отступить от стихийников и опустить мечи. – Я устал ее слушать. Правду. Здесь. Сейчас. При свидетелях. От тебя или… Или тот, кто принес смерть в мой дом, если он находится среди нас, признается сам.
Опять встрепенулись ильясу, почувствовав в учащенно бьющихся сердцах новую тревогу. Дети стихий, и старейшины родов, и совсем юные новопосвященные, все как один незаметно пытались оглянуться на тех, кто был рядом. Подозрения. Гнев. Взгляды пересекаются, и в каждом вопрос: «А не по твоей ли вине мы заперты тут?». Пересекаются и отталкиваются друг от друга и устремляются снова к нему, к Холгеру. К женщинам за его спиной…
Кого может защищать правитель?
Кого прячет от справедливого возмездия, если не кого-то из семьи?
Им по-прежнему безразлично, но они злятся на неведомого виновника своего заточения, и их безразличие и их зло напитывает силой тьму. Ильясу уже не смутные тени – чернеют на фоне пламени, и свет огня почти не пробивается сквозь устрашающие крылатые фигуры.
Еще немного, и их не сдержать.
Этого Холгер допустить не мог.
Четверо, однажды вмешавшись, оставили ему самому разбираться с последствиями, и он честно пытался сделать все как лучше. Только, видимо, ошибся. И не единожды. Нарушил уговор…
Теперь четверо молчат. Не желают помочь. Лишь хитрый прищур Огня мерещится в мерцающем свете…
– Времени не так уж много, – проговорил Этьен. – Я не хочу никому навредить, но кто-то может пострадать случайно. Огонь сжигает воздух и высушивает воду. Но прежде – воздух…
Холгер непроизвольно обернулся на мать.
Йонела держалась. Сжала губы в гордом молчании, руки скрестила на груди… Только не парила уже над полом, и на ногах, казалось, стояла не слишком твердо…
– …А без воздуха умрет и огонь, – продолжил сын правителя и сам посмотрел долгим испытывающим взглядом на Арсэлис. – Я не говорю, что так случится, но это возможно. И моей вины в этом будет не более, чем твоей.
Снова Холгер виноват. Во всем.
И исправить что-то теперь вряд ли получится…
Ведь об этом и шла речь с самого начала. Исправить.
Наверное, ошибку не исправить, замалчивая. А скрыть все следы ему не позволили.
И поспорить… Огонь сказал, что он мог бы попытаться поспорить. С четырьмя. С судьбой.
– Хорошо, – выдавил через силу Холгер. Шеар в нем боролся с прочими его сущностями, с теми, кем он старался быть несмотря ни на что, – сыном, мужем, отцом… И шеар побеждал. Нельзя допустить, чтобы тьма вырвалась из подчинения. – Хорошо, я скажу. Но прежде избавься от ильясу и приведи здесь все в порядок. После этого сможем поговорить наедине.
– Наедине? – усмешка сына правителю не понравилась. – Ты, верно, не расслышал, что я говорил. Имя будет названо здесь, при всех и безо всяких условий. Я уже сказал, мне нужна не месть, а честный суд. Разве найдется судья честнее шеара? И в присяжных недостатка нет. И палачи наготове.
Холгер не хотел даже представлять себе подобный суд.
Но… на все воля четырех.
– На все воля четырех, – сказал он, неторопливо спускаясь со ступеней и приближаясь к сыну. – Помнишь, что я тебе сказал, когда ты впервые спросил об убийце Аллей?
– Ты сказал, что невиновен в ее смерти, – ответил Этьен. – Это было слово шеара, и я ему поверил.
Холгер покачал головой.
– Я сказал, что могу вызвать тебя на бой в защиту справедливости, – напомнил он. – У меня по-прежнему есть такое право. И я хочу им воспользоваться.
Небо и море. Море и небо.
Лили и при других обстоятельствах не заинтересовал бы подобный пейзаж, но в последние полчаса смотреть стало в прямом смысле тошно.
Или эта слабость и головокружение – следствие того, что альву оторвали от родной стихии?
Скорее всего.
Эллилиатарренсаи Маэр из рода Хеллан всегда прочно стояла на земле. Сейчас она оказалась подвешена в воздухе, и от желанной тверди ее отделяла непроницаемая толща воды.
Стоит отдать мальчику должное: все предусмотрел.
Почти.
Она могла лишь догадываться, что задумал Этьен, но наверняка знала, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Он ведь неспроста завел речь о риске для всего Итериана. О том, что она попыталась бы его остановить. Быть может, решилась бы на крайние меры. Этьену прекрасно известно, что она не склонна преувеличивать опасность и не сорвется из-за ерунды, но если он считает подобный исход возможным, определенно, затеял нечто серьезное.
Значит, ей нужно быть сейчас рядом с ним!
Любой ценой.
Альва вцепилась себе в волосы. Не в отчаянии – до этого было еще далеко, – а для того, чтобы вытащить запутавшиеся в длинных прядях шпильки и заколки. Присев на воздушную плиту, вытянула вперед ноги и высыпала на подол добытые сокровища. Сняла диадему. Добавила два кольца – с сапфиром и с крупным бриллиантом. Серьги. Ожерелье.
Надумай она прикупить особняк в каком-нибудь людском мирке, осталось бы и на новую обстановку, однако для ее целей – маловато.
Металл и камни хранили частицы земли, но извлеченной из них энергии хватит лишь на то, чтобы пробиться сквозь стену воздуха.
И что потом?
Барахтаться в соленой воде, плотность которой не позволит даже нырнуть, не то что опуститься на дно?
На земле Лили легко вобрала бы в себя ее тяжесть, обернув тело камнем. Но на земле подобные способности были ей не нужны, а тут негде взять достаточно сил.
Небо и море. Море и небо.
Белые облака и темная вода.
Густая от переизбытка соли вода с островками рыхлой желтоватой пены.
Этьен все просчитал…
И просчитался!
Не от кого было скрывать победную улыбку… но некому было и демонстрировать ее.
Альва смяла в руках драгоценности.
Зажимы украшений и острые грани камней царапали кожу. Сила родной стихии наполняла кровь.
Мальчишка! Думал, так просто от нее избавиться?
Не выйдет!
Упругий воздух прогнулся под ней. Истончился. И в конце концов лопнул.
Вода оказалась неприятной на ощупь, будто бы маслянистой, но теплой.
Возможно, Этьен предвидел, что Лили не оставит попыток освободиться, и не хотел, чтобы она замерзала до его возвращения.
Заботливый.
Глупый.
Хоть и шеар.
А ведь даже люди говорят: «Соль земли». Земли, но не воды!
Лили полежала с минуту на мягких волнах, а затем, собрав остаток сил, начала постепенно притягивать к себе мелкие колючие крупинки, каждая из которых несла толику нужной ей стихии.
Мало, чтобы скопить энергию для переноса, но достаточно, чтобы в следующий раз притянуть уже побольше.
Платье промокло и отяжелело, но все же еще не тянуло на дно.
Кожу щипало от облепившей ее соли.
Больше, еще больше.
Белые твердые кристаллы покрыли руки и ноги хрусткой коркой. Пока недостаточно прочной и не слишком тяжелой, но это только пока…
Нужно просто собрать еще.
Не спеша, кристаллик за кристалликом.
Туловище.
Шея.
Голова.
Лили зажмурилась и в последний раз, перед тем, как ее лицо накроет непроницаемая маска, облизала губы. Соленые…
Кристаллик за кристалликом – соляная броня.
