Текст книги "Заложник силы (СИ)"

Автор книги: Ирина Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 55 страниц)

Глава 10

Настроение не располагало к общению, но Этьен усвоил жизненные уроки: добрые отношения нужно беречь. Потому, вернувшись в гостиницу, без оглядки на поздний час заглянул к отцу: Генрих не имел привычки рано ложиться… Но и привычки коротать вечера с бутылкой за ним раньше не водилось.

– Да вот, вроде бы неплохое вино, – смутился Лэйд, заметив удивленный взгляд сына. Отодвинул от себя полупустой бокал. – Присоединяйся… если никуда больше не собираешься…

Тьен почувствовал легкий укол совести. Притащил отца в мир, давно ставший ему чужим, и бросил.

– Не собираюсь, – он устроился за столом напротив археолога. – Как прошел день? Как экскурсия?

Лэйд вздохнул. Вперил взгляд в сцепленные замком пальцы.

Совсем не те вопросы.

– Пап, как… как ты вообще?

– Не знаю, – был ответ. – Странно.

– Это с непривычки. В Итериане все иначе.

– Да, – кивнул пожилой человек. – Иначе. Я тут думал… Вспоминал, что слышал от других… Возможно, ты не заметил, ты все же шеар, а люди своеобразно ощущают свое пребывание в Дивном мире. Помнишь истории о тех, кого прекрасные альвы или легкокрылые сильфиды уводили за собой? О том, как прожив какое-то время в окружении чудесных созданий, те люди возвращались домой, думая, что минуло всего несколько дней, и с удивлением понимали, что прошли уже годы?

– К чему ты это?

– К тому, что мы чувствуем себя такими же, какими пришли однажды в Итериан. Не стареем, да, но и… не взрослеем, если поймешь, о чем я. Приобретаем знания и опыт, но не меняемся душой.

Наверное, он был прав. Иначе, почему третий шеар, пережив встречу с ненасытной пустотой и пройдя не одну чужую войну, до сих пор иногда чувствовал себя выросшим на слободских улицах мальчишкой? Видимо, много в нем было человеческого…

– Думаю, так Итериан оберегает нас от неприятных моментов долголетия, – продолжал Лэйд. – Дивные воспринимают жизнь иначе, а люди за свой короткий век устают, становятся скупы сердцем, равнодушны ко многому. Это тоже своего рода защитный механизм, призванный примирить нас со скорой смертью… А здесь я вновь чувствую время. И свою древность, и неуместность. Уязвимость…

– Хочешь обратно?

Генрих неопределенно поморщился. Потянулся за бокалом.

Уйти вместе с сыном было его решением, и Этьен обещал, что сделает все возможное, чтобы сохранить его силы и долголетие в людском мире. Но он не мог обеспечить ему той защиты, что давал Итериан.

Лэйд это знал и все же рискнул. Ведь сын дал ему еще одно обещание.

– Мы все равно вернемся, – напомнил человек.

– Я вернусь, – поправил шеар.

– И я, – проговорил Генрих упрямо.

Говорят, время лечит. Но, согласно только что выдвинутой теории, в Дивном мире человек не чувствует времени. Его боль не уходит. Он все так же жаждет расплаты…

– Хорошо. Вернемся вместе. Мне еще нужно уладить здесь кое-какие дела…

Прежде чем возвращаться к прошлому, нужно позаботиться о будущем. Или хотя бы о настоящем.

Но сейчас не было никакого желания думать о чем-либо кроме отдыха, и уже через полчаса разговора, в котором оба они, и Тьен, и Генрих, избегали вскользь затронутой темы, шеар пожелал отцу доброй ночи.

Оказавшись в своем номере, повесил на дверь табличку «Не беспокоить», разделся, лег в кровать и тут же уснул, привычно пожелав себе не видеть снов.

…Через полгода в Итериане сны стали настоящей проблемой. И те, от которых просыпался в липком поту с искусанными в кровь губами и саднящим от крика горлом, и те, теплые и светлые, в которых хотелось остаться. Последние были даже хуже: каждое пробуждение – маленькая смерть, независимо от того, где откроешь глаза, в поле на краю очередного разрыва или в доме отца, куда завернул на день или, как чаще случалось, всего на ночь. Где ни проснись, все будет не то.

Тьен думал, что однажды сны сведут его, если не в могилу, то с ума – точно. На счастье, Лили, заметив его мучения, подсказала, как с этим справиться, и научила засыпать без сновидений.

Альва во многом помогала юному шеару. Именно она, а не Холгер, как это, наверное, было бы правильно, рассказала ему о пустоте и волнах.

– Природа этого явления до сих пор не изучена, хоть наши народы борются с ним уже не первое тысячелетие. Кто-то считает, что пустота – это обратная сторона силы, и чем чаще в Итериане и в других мирах великого древа используют магию стихий, тем чаще повторяются волны. В этом есть смысл, согласись. Полная противоположность огню, земле, воде и воздуху одновременно. Антисила. Но подобная теория противоречит законам сохранения равновесия. Энергия и материя не могут исчезать бесследно… Так говорят. И на основании этих законов наши ученые построили другую версию, по которой пустота – это новое начало. Что-то сродни огромному порталу, который не уничтожает, а переносит что-то или кого-то из нашего мира в иное измерение. Это хорошая теория. В нее очень хотелось бы верить… Но я не верю. Пустота – это зло. Она разрушает наш мир и открывает в другие миры путь для тьмы. А если погибнет Итериан, погибнет все великое древо. Чтобы не допустить этого, нам и нужны шеары. Ведь что такое мир? Это земля, в сердце которой, в самых недрах, таится огненная душа. Вода – кровь мира. Воздух – его дыхание. Мир, любой мир, рожден четырьмя стихиями. Так же, как и шеар. Когда ты бросаешь вызов пустоте, ты заменяешь собой мир на ее пути. Часть силы вытягивает из тебя ничто, а часть ты сам отдаешь, возмещая украденные пустотой воздух, землю, огонь и воду.

Ликвидация каждого разрыва отнимала немало сил. На их восстановление уходили дни, порой – недели. Однажды Тьен полутрупом провалялся в постели почти месяц. И альва с длинным-предлинным именем всегда была рядом. Делилась силой земли. Помогала, поддерживала, подсказывала. Но, несмотря на это, дружбой между ними и не пахло. Во всяком случае, с его стороны.

– Что не так, малыш? – не выдержала Лили как-то. – Что тебя не устраивает?

– То, что тебя ко мне приставил Холгер, – ответил он честно.

– Ох, не смеши меня, – отмахнулась она. – Назови того, кто пошел с тобой по собственному желанию.

– Фер? – предположил Тьен неуверенно, сбитый с толку ее тоном.

– Мечтай, – хмыкнула женщина. – Облобызать любимого племянничка при встрече – это одно, а рисковать жизнью у разрыва – совсем другое.

До того дня юноша был уверен, что Фернан искал его в мире людей, а после сопровождал в Итериане более по личным мотивам, нежели по воле правителя, но после сказанного Лили засомневался. А раз уж засомневался в кровном родственнике, что говорить о других, о тех альвах, флеймах, сильфах и тритонах, что сопровождали его в походах против пустоты? Всех их тоже навязал ему Холгер?

– Одного он тебя не отпустил бы, – разъяснила альва. – А войти в отряд шеара почетно, конечно… Но тут, малыш, вопрос – какого шеара. У твоих отца и брата есть опыт, они могут защитить тех, кто рядом с ними. А ты пока только учишься. Вот Холгер и позаботился о том, чтобы ты не остался один. Что бы ты ни думал, он волнуется за тебя.

– Ты так его выгораживаешь… Спишь с ним?

– Уже нет, – и глазом не моргнув, ответила Лили.

– Отставка? – уточнил он злорадно.

– Скорее, окончание контракта, – женщина оставалась невозмутима. – Хочешь еще что-нибудь узнать о моей личной жизни?

– Не хочу. Ни о тебе, ни о Холгере, ни о ком-либо из его семейки.

– А это зря. Они и твоя семья тоже. Стоило бы получше узнать их, прежде чем окончательно рвать еще не установленные связи.

– Я знаю, что они ненавидят меня. Этого достаточно.

Из всей итерианской родни разве что Эйнар не выказывал неприязни, но его интерес к Тьену был замешан на любопытстве, которому третий шеар потакать не желал.

– Нет, малыш. Они тебя не ненавидят. Я бы сказала, они тебя боятся.

– Боятся? Меня? – не поверил он. – С чего бы это?

Если альва и знала, то не ответила. Вернулась к прерванной теме:

– Не нужно опасаться, что все вокруг шпионы Холгера. Нет ничего дурного в том, что отец решил подстраховать тебя, окружив опытными воинами и сильными магами. Но можешь попробовать набрать собственный отряд. Только теперь, когда ты показал, на что способен, я уверена, те, кто был с тобой это время, уже не захотят уходить.

– И ты?

– Честно? – призадумалась Лили. – Я останусь, да. Но не ради Холгера и не ради тебя, малыш. Я останусь, потому что с тобой у меня больше шансов послужить Итериану. Так что, пока угроза нашему миру не миновала, придется свыкнуться с моим присутствием. И ты окажешь мне огромную услугу, если перестанешь глядеть на меня зверем.

Через месяц он последует ее совету: придя в себя после закрытия очередного разрыва, объявит о роспуске отряда и новом наборе. Явятся еще добровольцы, и много, но никто из тех, с кем он начинал, не пожелает уйти.

А еще через полгода, вернувшись в столицу из затянувшегося похода, узнает, что стал новым героем Итериана. Его встретят цветами и гимнами, осыплют почестями и подарками. К дому Генриха выстроится очередь желающих посмотреть на спасителя мира, а Холгер вынужден будет устроить в его честь прием… куда Тьен, будучи предупрежден за день, явится лишь после того, как четверо альвов в полном боевом облачении в прямом смысле слова вытащат его из постели хорошенькой дриады и «напомнят» о приглашении родителя. Он так и придет во дворец в мятых штанах, небрежно наброшенной на плечи рубахе и с зеленой ленточкой в отросших за год волосах.

Почему-то эта ленточка, символ земли, повязанная Тьену девушкой, от которой его так бесцеремонно оторвали, особенно разозлит Холгера. И третий шеар это запомнит…

Ранним утром, только открыв глаза, Тьен обнаружил в своем номере Лили.

Альва сидела на краешке его постели и со скучающей миной рассматривала свои ногти, а заметив, что он проснулся, вяло помахала рукой.

– Не объяснишь, что ты здесь делаешь?

– Хочу поговорить, пока ты снова не сбежал, – ответила она, по-прежнему увлеченная длинными острыми ноготками.

– Говори.

– Умойся сначала. А я закажу завтрак. В номер? Ты же спешишь, как я понимаю?

Он спешил: к восьми планировал быть уже в магазине у Софи. В девять Люка ждал «доктор», и нужно было узнать, позволят ли ему возить мальчика, или все же поручат это растяпе Нико.

Но Эллилиатарренсаи не пришла бы без веской причины.

– Два яйца всмятку, ветчина, сыр, масло, хлеб, две чашки кофе и крепсы с клубникой, – распорядился шеар по пути в ванную.

То ли Лили, угадав его скромные желания, заказала завтрак заранее, то ли смогла убедить персонал, что в их заведении остановилась императорская особа, но через пять минут заказ доставили в номер.

– Начинай, – велел он альве, ножом размазывая мягкое масло по квадратику пшеничного хлеба. – Кстати, второй кофе – тебе.

Итерианцы черпали энергию в родных стихиях, но и человеческую пищу нередко употребляли, скорее, как приятное дополнение к основному рациону. Лили, и он это знал, нравился кофе.

– Спасибо, – она придвинула к себе чашку. – Не буду тянуть и спрошу прямо. То, за чем ты вернулся… За кем… Это женщина?

– Это ревность? – вопросом на вопрос ответил шеар, желая свести все к шутке.

– Нет. Но и не праздное любопытство.

– Раньше ты не интересовалась так яро моей личной жизнью.

– Раньше ты не стремился загубить свою жизнь с таким упорством, – Лили поразительным образом удавалось орать на него, не повышая голоса. – Ты понимаешь, что будет, если ты свяжешь себя с человеком?

– И что же? – нахмурился он. – Снова ваши идиотские запреты? Законы о чистоте крови? Ильясу, которых однажды пришлют в мой дом?

– Дурак, – вздохнула альва. – Ты сам себе вредишь, больше никто. Скажи мне, что это мимолетная интрижка, и я не буду волноваться. Правда, с учетом того, что ты не забыл ее за столько лет, в мимолетность поверить сложно. Тогда пусть это будет дружба. Благодарность. Что-нибудь такое… нейтральное. Что-то, из-за чего ты не будешь страдать, когда поймешь, что у вас не получится жить, как в сказке, долго и счастливо и умереть в один день. Потому что даже в Итериане ты останешься шеаром, а она – человеком. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – угрюмо кивнул Тьен.

Завтрак заканчивали в молчании. Тьен ел, подозревая, что в следующий раз подкрепиться получится нескоро. Лили наслаждалась кофе, отпивая из чашки маленькими глотками, пока на дне не осталась лишь черная гуща.

– Давай договоримся не возвращаться к этой теме? – попросил шеар. – По крайней мере, в ближайшее время.

– Хорошо, – согласилась альва. – Если ты пообещаешь не делать глупостей.

– Обещаю, – улыбнулся Этьен. – Я буду делать исключительно умности. И я рад, что ты решила поговорить начистоту, вместо того, чтобы выслеживать меня или затевать что-то за моей спиной. Ты ведь не станешь делать ничего такого, Эллилиатарренсаи?

– Не сомневайся, – произнесла она твердо. – Я никогда не сделаю ничего тебе во вред.

Колокольчик не звякнул. Можно же хоть в мелочах позволить себе использовать силу? Например, чтобы войти незаметно в магазин и несколько минут, пока твоего присутствия не обнаружили, наблюдать за работой составляющей букет девушки.

Наверное, это был специальный заказ. Тот самый «особый случай». Софи собирала цветы в высокую узкую корзинку. В центре – темно-красные розы, плотные, едва развернувшиеся бутоны с лепестками, словно вырезанными из бархата. Вокруг роз – нежная пена белых хризантем с вкраплениями незнакомых светло-розовых цветочков. По краям – зеленые листья папоротника. Маленькое произведение искусства, которому суждено неделю вянуть в будуаре какой-нибудь красотки…

– Тьен? – девушка подскочила от неожиданности, заметив молчаливого созерцателя. – Я не слышала, как ты вошел.

– Извини, что напугал, – он указал взглядом на букет. – У тебя хорошо получается.

– Ерунда, – смутилась она от заслуженной похвалы. – Ты… заехал за Люком?

– Если ты не против.

– Я против, – опомнившись и настроившись на выбранный для общения с ним тон, сообщила цветочница. – Но вчера ты поставил вопрос таким образом, что мне приходится соглашаться, чтобы не ссориться с братом.

– Прости. Я не хотел, чтобы так вышло. И… вот…

Он положил на прилавок перед Софи небольшой сверток.

– Мне не нужны твои подарки, – демонстративно отвернула голову девушка.

– Но это…

– Я сказала, – нахмурилась она сердито. – Забери это.

– Я только…

– Как знаешь.

Софи подхватила сверток и легким броском отправила его в мусорную корзину к сломанным цветам и оборванным листьям.

– Я ничего от тебя не возьму, понял?

– Да. Конечно, – выдавил он, не сводя глаз с корзины. – Но это была твоя простыня. Я хотел вернуть.

«Я веду себя как дура», – мысленно простонала Софи.

Ведь решила уже, решила…

С вечера долго говорила с Люком. С Клер. После – опять с братом.

Люку интересно. Он не помнит обид. Он и Тьена почти не помнит, только ее рассказы о том, как было хорошо, когда он жил с ними, и о том, как хорошо будет, когда он вернется. Рассказывать она перестала давно, но предупредить о том, что нужно выбросить из голову уже слышанное, забыла…

– Прости, нужно было сразу сказать, – Тьен взял на себя вину за ее глупость. Сам достал из корзины сверток. Мягкая бумага успела в нескольких местах пропитаться влагой от цветочных отходов, и он быстро смотал обертку, пока не проступило на ткани. – Тут, если честно, еще плитка шоколада для Клер.

– Спасибо.

Уже и в мыслях не было отказываться.

Так… по-детски…

В его присутствии Софи снова чувствовала себя той девчонкой, которую он оставил посреди заполненной народом улицы, беспомощной и испуганной. А нужно было оставаться собой, взрослой, сильной, умной… Она же умная? Хоть по поступкам и не скажешь…

– Ты рано, – она вернулась к букету. – Люк спустится минут через десять-пятнадцать. Но можешь его поторопить.

– Я подожду. Можно здесь, у тебя?

– Да… Нет… Зачем?

– Посмотрел бы. У тебя здорово получается.

– Я уже закончила.

Софи убрала цветы подальше от проникающего в окно солнечного света. Если не ставить под прямые лучи или на сквозняки и не забывать смачивать подложенную под цветы губку, они еще долго будут радовать красотой.

– Сделаешь и для меня что-то такое? – спросил мужчина. – Ну, или не такое, что-нибудь попроще, без корзинки.

– Для чего?

– Мне понравилось, как ты это делаешь. А букет… Неважно. Отдам кому-нибудь… Ты же не возьмешь? Тогда – первой встречной девушке.

Улыбнулся. Тепло и задорно, как… Нет, не как тогда. Но очень похоже.

– Представляешь, идет по улице какая-нибудь девушка. Работница с фабрики после ночной смены. Или медсестра на дежурство спешит. Курсистка… Мало ли? Идет, думает о своем: хлопоты, заботы… А я останавливаюсь рядом и протягиваю ей букет. Хорошее настроение с доставкой.

– На час, – согласилась Софи. – Самое большее – на полдня. Затем бедняжка изведет себя мыслями о красавце-мужчине, тайном поклоннике на дорогом авто, внезапно обнаружившемся и тут же пропавшем. Будет мечтать, ждать. И не дождется. Хорошее настроение на час, дурное – на неделю. Осадок на всю жизнь…

– Ты слишком серьезно это видишь. И мрачно. Может, у той девушки уже есть жених?

– И он устроит ей сцену, когда она возвратится домой с цветами. Кто поверит в случайного дарителя?

– Она оставит букет на работе, – не желал сдаваться Тьен.

– И тут же поползут слухи…

– Что ж у тебя так грустно выходит? – усмехнулся он. – Всего лишь цветы, маленький эпизод. Зачем усложнять?

Действительно. Подумаешь, цветы. Ведь на самом деле приятно. Шла себе, шла, думала о своем, о том, что завтра на работу, что нужно денег на новые чулки отложить или успеть перед сном брату курточку залатать, а тебе тут подарок.

…только бы до дома дотащить, пока не окоченел…

Цветы. Красиво. Смотри, радуйся. День, неделя. Если повезет, то две.

…три месяца – разве мало? Сытая жизнь, теплые вечера. Разговоры. Кофейни, музеи…

А когда букет завянет, выбрось и забудь. Просто забудь. Даже если судьба не подкинет больше ни одного цветочка, не вспоминай. А если вдруг снова решит побаловать подарком, не думай о том, что это лишь на время, – радуйся новому букету…

– Софи? Я что-то не то сказал?

Нет, цветы – плохое сравнение. Вообще не сравнение.

– Люк скоро спустится. Подожди его в машине, пожалуйста.

Мужчина нахмурился. Брови сошлись у переносицы, разделенные двумя глубокими бороздками морщин. Глаза потемнели.

Если бы за эти годы он совсем-совсем изменился бы, она узнала бы его только по глазам. Больше ни у кого таких не видела. Зеленые-зеленые. Когда он спокоен и улыбается, они яркие и светлые, как молодые побеги аспарагуса. Когда думает о чем-то, темнеют до изумрудного. А когда по-настоящему сердится или злится, становятся цвета вечернего моря… Софи никогда не видела моря, ни вечером, ни утром – только на картинах. И на одной, она запомнила, такое темное, что зелень почти не различается…

Да, она узнала бы его лишь по глазам. Но он не так и изменился. Выше стал. И шире. Не поправился, но мальчишеская худощавость пропала, плечи раздались, черты лица, оставшись прежними, стали как будто крупнее. Прямой нос, высокие скулы, мягкие губы, почти незаметная ямочка на подбородке. И глаза, да… Таким нельзя дарить незнакомым девушкам цветы…

А у нее веснушки на носу. И вообще ничего примечательного. Раньше были волосы – длинные, карамельно-медовые… Но однажды она решила все изменить, начать новую жизнь… И проплакала весь вечер, поняв, что после парикмахерской ничего не изменилось, ни в ней, ни вокруг нее.

Точно, дура…

– Тьен, пожалуйста. В машине или на улице. Мне нужно работать.

А не отвлекаться на глупые мысли. Хотя одно другому обычно не мешает.

– Хорошо.

– И от доктора сразу назад. Не задерживайтесь нигде.

Глава 11

Несмотря на показную холодность Софи, на обиду в ее глазах, им все-таки удалось поговорить. О чем-то незначительном, отвлеченном. И Этьен расслабился…

Расслабился и пропустил болезненный удар.

Сомнений не было: пожилая сухощавая дама вышла из подъезда в одно время с Люком не случайно. Она не поспешит по своим делам, в магазин или на прием к дантисту, – нет, она усядется с ними в автомобиль и поедет с мальчиком к доктору, а после проследит, чтобы они не задерживались, как и просила его сестра…

Зачем было просить? Позволять ему поверить, будто она без сомнений, как прежде, доверила ему брата? Почему было не сказать сразу?

– Это госпожа Магдала, – представил даму мальчик. – Софи думает, что ей нужно поехать с нами.

– Я работала сиделкой в больнице святого Марка, – пояснила женщина. Голос у нее оказался неожиданно мягким и приятным. – Софи сказала, что Люку было нехорошо в прошлый раз. Так случается после процедур, я знаю. И смогу при необходимости оказать помощь.

Очень приятный голос. На больных должен действовать как доза успокоительного…

А Софи – умница.

Не выставила его перед братом полным идиотом или мошенником, не стоящим доверия. Нашла уважительную причину и правильного человека… Но он-то понимает, что к чему.

По приезду на место шеар позволил госпоже Магдале отыграть свою роль, весь первый акт, и проводить мальчика к доктору. Присутствовать при процедурах Луз-Раймонд ей, конечно же, не разрешил, а Люк еще и покраснел довольно красноречиво, так, что женщина тут же поняла неуместность своей просьбы. Вернулась в машину, забралась на заднее сидение и достала из ридикюля какую-то брошюрку…

– Ждать долго, – развернулся к ней не покидавший место водителя Этьен. – Можно вздремнуть.

Сиделка строго поглядела на него поверх обложки:

– Я не сплю на работе.

– Это вы так думаете, – улыбнулся он.

Люк уже сидел в ванне.

Тьен приблизился неслышно. Совсем неслышно: у незрячих чуткий слух, и шеар не принес с собой звуков. И запахов тоже – слепые хорошо разбирают запахи. Даже воздух не колыхался вслед его движениям, чтобы мальчик ничего не почувствовал.

И воды он почти не касался, как и влажного компресса на лице ребенка. Изменения должны быть постепенными, едва заметными…

Закончив, подошел к двери, открыл и сразу захлопнул. Как будто только вошел, со звуками и запахами, разгоняя по комнате сквозняки.

– Это я, Люк. Доктор мне разрешил. Не станешь возражать, если посижу с тобой?

Всплеск. Испуг, смущение. Видимо, прикрылся под водой…

– Тут ширма, я тебя не вижу.

Он хотел поговорить. Просто так, ни о чем. И обо всем. Спросить о гитаре, узнать, есть ли у мальчишки друзья. Он же мальчишка, пусть и не может бегать по улицам со сверстниками… Или в таком возрасте уже не бегают, а ходят степенно небольшими компаниями, поглядывают на сбившихся в стайки девчонок, курят тайком и балуются дешевым вином? В слободе было так. Но Люк не слободской, у него все иначе…

Он хотел узнать, как именно.

Понять, смогут ли они стать друзьями. Напарниками…

– Люк, я…

Глупо – о гитаре. Потом как-нибудь попросит его сыграть, это лучше рассказов. И о приятелях – не сейчас.

– Я должен объяснить тебе кое-что. Наверное, это странно выглядит: появляется какой-то человек из прошлого, пытается влезть в семью…

…чужую семью, где все давно устроено и, если верить Софи, хорошо. Уже хорошо. Без него.

– Что ты помнишь?

– Мало, – ответил после паузы мальчик. – Каток. Сказки. И то, что Софи рассказывала.

– Знаешь, как мы с ней познакомились?

– Ты снимал у нас комнату… Да?

– Да. Но до этого… Софи наверняка не говорила. Она спасла меня. Вы оба. Но сначала – она. До того, как попасть к вам, я был преступником. Вором…

Это давно уже стало прошлым, и слова признания давались легко. Ни сожаления, ни угрызений совести. Их и тогда не было. Вор и вор. Валет.

– …Впутался в одну неприятную историю… Даже не в историю, просто полез на рожон. Ну и поплатился. Меня ранили. Подстрелили. Упал в реку… Должен был умереть, но каким-то чудом выбрался на берег. И вот там точно умер бы, если бы не вы. Был один проулок, по нему можно было срезать дорогу от площади к дому, там Софи меня и подобрала. Пожалела. Притащила домой, перевязала, отогрела… Скажи, уже этого недостаточно? Девять лет, да. Но разве у меня были бы эти годы, если бы тогда она прошла мимо?

Люк молчал. Обдумывал услышанное. Сказал бы что-нибудь, дай Тьен ему больше времени, но шеар набрал в грудь побольше воздуха и продолжил:

– Она спасла меня не только от смерти. Я мог уйти, вернуться к прошлой жизни… Но не захотел. Остался. Давал деньги за комнату. За продукты. За уголь. Квартирант… А на деле… У меня ведь никого не было. Рос на улице, без семьи… Был друг, хороший друг. Брат. Но братья не всегда понимают друг друга. Любят. Жизнь один за другого отдадут, но… С вами мне было лучше. Был дом. Не стены и потолок, а настоящий дом. Кто-то, о ком нужно заботиться, и кто-то, кто заботился обо мне… До этого я и не знал, что так бывает. А девять лет… Наверное, если бы за это время у меня появился кто-то настолько же близкий, прошлое стерлось бы понемногу. Осталась бы добрая память, благодарность. Но… не повезло. Или повезло, как сказать. Там, где я был, приходилось по-всякому. Не скажу, что всегда и во всем плохо, но оставаться там не хотелось. Совсем. А возвращаться… Возвращаться, кроме как к вам, мне было некуда. Понимаешь? И я мечтал, что вернусь. Одна… Один мой друг сказал, что я придумал себе дом, где меня ждут. Может быть. Но нигде больше меня никогда не ждали. И если бывало особенно плохо, я думал о вас, о том, что нужно держаться, чтобы однажды вернуться. Вы опять спасали меня, пусть сами не знали об этом. А один раз… Это было восемь лет назад, чуть больше, чем через год после того, как я ушел…

Это тоже прошлое, но не то прошлое, о котором можно говорить без волнения и страха. И это совсем не то прошлое, о котором нужно знать Люку. Понадобятся другие слова. Не ложь. Просто другая правда.

Тьен достал из кармана платок и вытер лоб под взмокшей челкой. Всего на миг закрыл глаза, и сердце трусливо забилось, испугавшись темноты.

Хотя на самом деле она не черная…

…Пустота не была черной. Это в глазах потемнело.

Вода стекала с крыльев кровью.

Земля тянула к себе.

Воздух держал из последних сил.

А огонь гас…

Месяца не прошло с того дня, как он героем вернулся в столицу. Празднества, подарки, торжественные оды…

– Один ты не справишься, – сказал Холгер. – Нужно вместе.

Пустота отступала, осталось несколько мелких разрывов, которые планировали закрыть в несколько дней… И вдруг один из них разросся всего за час. Ничто сожрало озеро, откуда не успели уйти ундины. Оттяпало кусок леса. Срезало вершину родового холма двергов. Низкорослые родичи альвов давно покинули жилища, но ундины…

– Вместе, – решил Холгер. – Но нужно подождать.

Он еще не отошел от прошлой встречи с пустотой. И Эйнар. Тьену говорили, что брат слишком истощен, оправится не раньше, чем за неделю…

А разрыв к тому времени станет еще больше. Доберется до рощи дриад. А эти при всем желании не смогут спастись. Не выкапывать же деревья? В лучшем случае сбережешь десяток саженцев, которые, возможно, и не приживутся на новом месте.

– Лучше так, – загодя смирился с потерей Холгер. – Но после мы покончим с нею раз и навсегда.

Не навсегда, Тьен тогда уже знал. Только до следующей волны. На сто лет. Двести. Триста. Пусть бы и на тысячу, но потом пустота вернется. Она всегда возвращается…

– Не смей туда соваться!

Приказ. А он никогда не слушался приказов.

И пошел.

Соврал тем, кто следовал за ним, что правитель знает и одобряет.

Лили могла бы это оспорить, она всегда была в курсе его редких разговоров с Холгером. Но Лили промолчала. И была рядом, пока хватало сил. Не ей – ему, чтобы закрывать отряд от пустоты. А когда огонь стал гаснуть, он приказал отойти на безопасное расстояние…

И вовсе не из-за дриад. Или не только из-за дриад.

Когда разрывов не останется, и дети стихий восстановят то, что унесло из мира ничто, он вернется домой…

– Ты не справишься, – сказала пустота голосом Холгера.

Он мог отступить.

Но… не мог.

Шеар не отступает. Это в его крови, наполненной силой четырех.

Тьен ушел бы. Развернулся бы спиной к ослабленному, но не побежденному врагу, и полетел бы за отрядом…

Тьен ушел бы. Шеар – нет.

Не гордость, не долг… Его создали таким. Если не получается восстановить материю разорванного пространства, есть другой способ победить. Четверо не позволят сдаться. И последний бой похож на первый: у тебя нет воли, ты – оружие…

И Верден не такой уж герой, как о нем говорят. Совсем не герой…

Тьен это понял, когда оказался в той же ситуации, что и дед.

Шеар не отступит. Даже не подумает об этом…

Но Этьен был полукровкой и, наверное, поэтому успел подумать. И испугаться. И пожалеть, что не послушал Холгера. Почти успел признать его правоту и мысленно помириться с ним… напоследок…

А потом стал шеаром.

…Но героем почему-то не стал, хоть успел и об этом подумать за миг до того, как огонь погас, и тело орлана, теряя опадающие пеплом перья, полетело вниз… Его теперь будут вспоминать, как и Вердена, и обязательно добавлять: «Да славится имя его в веках!»…

Не будут…

– Почему он не ушел? Не исчез?

Йонела, казалось, была близка к истерике. К настоящей такой, постыдно-человеческой истерике.

Тьен не видел ее. Ничего не видел, не чувствовал. Он еще был в пустоте, а пустота была в нем, и только голоса долетали из ниоткуда…

– Почему он жив, Холгер?! Почему твой отец погиб, а он еще здесь?

Бабушка…

Пустота внутри Тьена расхохоталась: у старушки появился еще один повод ненавидеть его. Сначала он посмел родиться, а нынче посмел не умереть.

– Наверное, потому что он отчасти человек, – предположил Холгер. – Сила стихий ушла в ничто, а человеческое тело осталось.

– Не только тело, – не согласилась Йонела. – В нем есть огонь, вода…

– Воздух и земля. Я вижу, – перебил мать шеар. – В людях тоже это есть.

Теперь уже пустота молчала, а смеялся Тьен: что, бабуля, съела? Оказывается, в каждом человеке есть частичка четырех, а ты всего лишь какая-то… с-с-сильфида!

– Но это не та сила, – прекратил веселье голос Холгера. – Это вообще не сила. А силу он себе вернет. Понадобится время, но он справится.

Кто это сказал? Отец, переживающий за жизнь сына? Или правитель, который знает, что шеаров в Итериане никогда не будет слишком много?

– Если выживет, – уточнила любящая бабушка.

– Если выживет, – согласился Холгер.

Они исчезли, а Тьен остался в пустоте.

И пустота осталась в Тьене.

И ей, пустоте, тоже было удивительно, что она не смогла его сожрать там, у рощи дриад. Удивительно и обидно. Она ведь забирала раньше людей? Забирала. Людей, полукровок, детей всех стихий. Поглощала их, едва коснувшись…

А он уцелел. Потому что ничто не может забрать шеара, не выпив до конца его силы: огонь, воду, воздух, землю. Но у пустоты не вышло отобрать у Тьена все до последней капли, малые крохи хранило в себе человеческое тело. Людей ничто привыкло жрать целиком. Но не шеаров – шеаров, только полностью высосав дар четырех. А это не получалось, потому что человеческое тело держало. А из людей нельзя тянуть, их можно только глотать. Но не шеаров…