Текст книги "Заложник силы (СИ)"
Автор книги: Ирина Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 55 страниц)
Глава 4
В гостиницу вернулся к пяти.
Как и планировал, успел за день разузнать о старых друзьях, но радости это не принесло.
– Этьен! – Генрих Лэйд, наверное, услыхав, как он отпирает ключом двери своего номера, тут же выскочил из соседнего. – Наконец-то! Я тут с ума схожу. Этот город, люди, машины… Ты рассказывал, но я не думал, что все это так…
К паршивому настроению добавилось чувство вины: надо же было совсем забыть об отце! Если самому Тьену спустя всего девять лет город показался чужим, то каково было человеку, пропустившему в истории родного мира почти столетие?
– Прости, папа. Я… купил автомобиль.
– Автомобиль? – удивленно переспросил Генрих, входя вслед за ним в номер. – Ты умеешь управляться с этим железным зверем?
– Не сложнее, чем летать на вивернах.
– Автомобиль, – пробормотал Лэйд. – Даже не думал… Знаешь, я вышел из гостиницы, прошел всего квартал и чуть не заблудился. Мир вырос и изменился. Я чувствую себя в нем такой же древностью, как те, за которыми охотился когда-то.
– Это пройдет. Тебе тут еще понравится.
– Думаю, понравится, – улыбнулся успокоившийся с его появлением человек.
Этьен вспомнил, как встретился с ним впервые после долгой разлуки. Как всматривался в лицо, почти не отличавшееся от детских воспоминаний и от увиденного на портрете в музее, изучал, пытался увидеть что-то, понять, почувствовать… А Генрих лишь взглянул, узнал, подошел к нему и обнял, крепко прижав к груди. Ни о чем не спрашивал, ничего не просил. Принял его таким, каким он был тогда – злым, испуганным и отчаянно хорохорящимся в присутствии могущественных итерианцев мальчишкой. И после, что бы ни случалось, Тьен всегда и во всем получал от него поддержку… Иногда чрезмерную, даже излишнюю, не всегда бескорыстную. Жестокая память держала крепко, опасениями, подозрениями, но и она отступала постепенно. Прошлое стиралось, не находя отражения в настоящем…
– Только не бросай меня больше, пока я не разберусь, что тут и как, – попросил отец.
– Не брошу, – уверил Тьен и вздрогнул, услышав в своих словах обещание, что дал когда-то, но не смог выполнить.
– Что-то случилось? – заволновался Лэйд, увидев, как он переменился в лице.
– Устал. Не возражаешь, если я оставлю тебя ненадолго? Выкупаюсь, вздремну пару часиков, а потом поужинаем вместе?
– Хорошо. Я посижу у себя. Купил газет, почитаю. Но потом буду задавать очень много вопросов, готовься!
У каждого свое спасение. Отец нашел свое в чтении. Никто не скажет, сколько книг он прочел в Итериане, заполняя ими одинокие дни…
Хотя, с одинокими днями перебор, конечно. Генрих общался со многими, его знали и уважали. В столице мира был целый район, где жили попавшие к дивным люди или их отпрыски. Нет, дети стихий не притесняли полукровок, вынуждая селиться отдельно, но тем удобнее было держаться вместе. И Генрих Лэйд, у которого от щедрот шеара Холгера имелся собственный дом недалеко от дворца, часто навещал соплеменников… До поры…
Как же тяжело забывать обиды, даже непреднамеренные!
Но Тьен честно старался, а отец не давал больше повода в нем усомниться.
И они были нужны друг другу. Двое, связанные одной болью и одной целью…
В голове царил кавардак: прошлое смешалось с настоящим и с еще более ранним прошлым. Но приказать себе не думать Тьен не мог. Точнее, мог, но не хотел. Потому что тогда придет пустота, а пустота – это зло.
Мужчина прошел в ванную, открыл воду и вернулся в комнату. Снял и бросил в углу одежду, пропитавшуюся запахами города, бензина и несбывшихся надежд, и в ожидании, пока наполнится ванна, прилег на кровать, мыслями возвращаясь к самому первому дню своей новой жизни.
…Первый переход был болезненным. Позже Фер объяснил, что это оттого, что он родился не в Итериане. Мир людей признал его своим и не желал отпускать. А Тьен не желал уходить.
Душу ломало не меньше, чем тело, слишком много всего случилось в один день: Воздух, земля. Известие, перечеркнувшее разом все планы и мечты. Так что, оказавшись в Дивном мире, Тьен не испытал никакого благоговения перед открывшимися ему красотами и величием древнего города, а согнулся пополам и, не стесняясь спутников, избавился от остатков обеда. А едва распрямился и отер лицо рукавом, его снова всосало в чуждое подпространство и вынесло, ни много ни мало, в дворцовый зал совещаний. И там-то он, если верить хронографам, сходу известил всех, что прибыл служить этому миру.
– Эллилиатарренсаи! – гневно воскликнул мужчина, восседавший в кресле на небольшом возвышении. – Как это понимать?
– Вы просили привести его, когда он будет готов, – невозмутимо ответила Лили. – Он готов.
Мужчина поднялся с места, подошел к нему, посмотрел в глаза и раздраженно дернул губой, на миг обнажив зубы, – Тьен и за собой замечал подобную гримасу.
– Да, готов, – проговорил, тут же отвернувшись от него, незнакомец. Сделал несколько шагов к центру зала и громогласно объявил: – Старейшие четырех народов, представляю вам третьего шеара Итериана. Мой… – тут он запнулся. И, возможно, именно эта секундная заминка стала первой трещинкой, превратившейся за годы в пропасть между ними. – Мой сын Этьен.
– Тьен, – по привычке поправил юноша.
И когда на него были устремлены все взгляды, он произнес другую фразу, ту, что не вошла в хроники даже с поправками:
– Мне обещали встречу с моим настоящим отцом, а не с мерзавцем, который сначала бросил, а потом убил мою мать.
На этом собрание закончилось.
Старейшие испарились, Фер и Лили – тоже, и он остался один на один с Холгером.
Правитель медленно приблизился к нему и, чеканя слова, выговорил:
– Впредь не смей заявлять ничего подобного, иначе я вынужден буду вызвать тебя на бой в защиту справедливости.
– Видал я такие бои, – Тьен хорохорился, а внутри все переворачивалось от страха, и новый приступ тошноты был уже на подходе. Давящая мощь первого шеара ощущалась буквально физически, и ощущения были не из приятных.
– Не знаю, кто сказал тебе это, но я не имею отношения к смерти твоей матери, – будто и не слышал его Холгер.
– Докажи.
– Моего слова достаточно.
Юноша снова хотел сказать что-нибудь колкое, грубое, но вдруг понял, что слова действительно достаточно. Сила четырех стихий, недавно проснувшаяся в нем, говорила, что Холгер не врет. Тьен застыл, пораженный внезапным открытием, и тогда, догадавшись, что произошло, в первый раз отец взглянул на него без злости и даже, казалось, с интересом.
– Это дар шеара, – пояснил он. – Ты можешь распознавать правду и ложь в решающие моменты твоей жизни.
– Только в решающие? – пробормотал юноша, путаясь в собственных чувствах. – Не всегда? И что же сейчас решающего произошло?
– Ты мне поверил, – сказал Холгер. – Что до твоей матери, мне неизвестно, кто виновен в ее смерти. Я пытался найти его, но… шеар отнюдь не всемогущ. Скоро ты это поймешь.
После была встреча с Генрихом, радость, немного приглушившая грусть расставания с оставшимися в другом мире близкими людьми, долгие разговоры. Минутное знакомство с высокородной семьей, Арсэлис, Эйнаром и Йонелой, и снова разговоры с отцом. Вспоминали маму, дом, живших в нем людей. Тьен рассказал Генриху о том, как сложилась жизнь маленького Шарля, и попутно поведал об изобретении кинематографа. Рассказал, что был в музее, что работы археолога Лэйда не забыты, как и он сам…
– А ты? – спросил отец. – Как ты жил там один? Чем занимался?
– Я был вором, – хмуро признался Тьен. – Хорошим вором. Но не очень хорошим человеком.
– Наверное, тебе простительно, – вместо упреков и новых вопросов пожал плечами Генрих. – Ведь ты не совсем человек.
После этого он больше не спрашивал его о жизни до Итериана.
А на второй день Тьен увидел разрыв…
Ванна набралась, и он выкупался, вместе с потом смывая нахлынувшие воспоминания. Затем, как и говорил отцу, собирался отдохнуть до ужина. Но прежде чем лечь, достал принесенную из Дивного мира шкатулку. Открыл, заглянул в пустой ларчик, закрыл и опять открыл. Вынул на свет сделанный когда-то музейным фотографом снимок.
– Я вернулся, – тихо сказал он глядящей на него без улыбки девочке. – К тебе. Ты ведь ждала… хоть немного?
Она не ответила. Она никогда не отвечала, но это не мешало ему говорить с ней часами.
У каждого свое спасение.
Проспав почти три часа, Этьен чувствовал себя значительно лучше.
Да, многое изменилось. Но ведь можно изменить все снова?
Он зашел за Генрихом, и они вместе спустились в ресторан. Заказали ужин и долго беседовали под ненавязчивые звуки рояля и легкое белое вино.
– Завтра я отлучусь, – уже за десертом предупредил отца Тьен. – Не знаю, надолго ли. Но ты не волнуйся, хорошо?
– Хорошо, – обещал Лэйд. Замялся, но все же осмелился заговорить о том, что его беспокоило: – Неловко спрашивать, раз уж я не сделал этого за столько лет, а ты никогда не рассказывал, но… У тебя остался кто-то в этом мире? Ох, что я несу, конечно, остался, ты ведь жил тут не один год. Но мне казалось, у тебя не было особых привязанностей, иначе, думаю, ты обязательно поделился бы…
– Пап, я просто хочу погулять по городу. По знакомым местам.
– Да-да, я понимаю.
– А когда вернусь, пойдем в кинотеатр. Помнишь, я рассказывал?
– Ожившие изображения? – глаза Лэйда загорелись детским любопытством.
– Да. Это тебе точно понравится.
Как ни близки они были с отцом, некоторые тайны Тьен хранил и от него.
Разговор плавно перетек на научные и технические достижения мира, а затем постепенно заглох. Генрих, которому после размеренной жизни в Итериане впечатлений за день хватило бы на год, не меньше, стал позевывать и клевать носом.
– Продолжим за завтраком, – решил Этьен, расплачиваясь по счету.
Сам он, выспавшись днем, прошелся бы по ночному городу, но боялся, что ноги сами приведут в Ли-Рей. А он уже дал себе зарок, появиться там завтра не раньше полудня. Блондинистый стяжатель из агентства явно неспроста уточнил время.
Проводив отца до дверей его номера и пожелав спокойной ночи, Тьен направился к себе.
Чтобы убить время, можно просмотреть газеты или заняться дыхательной гимнастикой. Или обычной гимнастикой и отжиматься… часа два. Да что угодно, лишь бы не пялиться снова на свечку.
Первое, на что он обратил внимание, открыв дверь в номер, так это на включенный свет, хотя он точно помнил, что выключал его, уходя. А затем увидел под потолком зависшую рядом с люстрой Эсею.
– Какая прелесть, – напела сильфида, тыча пальцем в лампочки. – Огонь в баночках. У тебя тут интересно.
– Угу, – сложив на груди руки, мрачно согласился Этьен. – И с каждым часом все интереснее. Что ты тут делаешь?
– Жду, пока Фер и Лили возьмут нам комнаты, а Кеони выйдет из ванной. Его подсушило при переходе.
Тритон, нуждаясь в постоянном притоке влаги, чувствовал изменение среды острее товарищей, но, очевидно, в этот раз переход для него был не самым трудным, и не успел Тьен задать следующий вопрос, как Кеони появился в комнате. Освежившись, выглядел он весьма довольным: покрывавшая мускулистые плечи чешуя блестела, прозрачные плавники на руках и икрах переливались в ярком электрическом свете. Юноша увидел шеара и без слов согнулся в почтительном поклоне. Влажные темные волосы почти коснулись пола, а спинной плавник приветственно распрямился.
– Повторяю: что вы здесь делаете? – проявляя невероятное терпение, спросил шеар.
– Прибыли в твое распоряжение, – выпрямившись, объявил тритон.
– Мы должны всюду следовать за тобой. – Эсея спустилась на пол и стала рядом с Кеони. – Разве нет?
– Нет.
– У твоего отца другое мнение на этот счет, – сообщила сильфида.
– Он приказал вам прийти сюда?
– Нет, что ты! – Махнула рукой девушка. – Но намекнул, что прикажет, если мы сами не вспомним о своих обязанностях.
– Если еще не понял, нас вышвырнули из Итериана, – как всегда без стука вошла в номер Лили. В отличие от Эсеи, на которой был традиционный наряд женщин ее народа – свободное многослойное платье из полупрозрачных тканей, белой и голубой, и Кеони, на котором кроме чешуи и плавников не было ничего, альва успела одеться по местной моде. Простое, но элегантное черное платье плотно облегало изящную фигуру, оттеняя струящиеся по плечам золотистые локоны, а на ногах у красавицы были туфли с высокими острыми каблуками, которыми она сердито отстукивала по полу. – Да, дорогой мой, вышвырнули и обратно не ждут. Так что если хоть заикнешься о том, чтобы мы шли туда, откуда явились, за целостность мебели, стен и твоей головы я не ручаюсь.
Она никогда не стала бы говорить с ним так при посторонних. Но свита – это не посторонние, это почти семья. А в семье случаются размолвки.
Волна возмущения схлынула, и Тьен почувствовал себя неловко перед товарищами, за которых нес ответственность и перед законами Итериана, и перед собственной совестью.
– Где Фер? – поинтересовался он.
– Сейчас подойдет, – ответила Лили. – Оформляет нам номера.
– Я говорил, что это не обязательно, – вклинился в разговор тритон. – Тут есть река, я могу жить там. А Эсея устроилась бы где-нибудь на крыше.
– Сам объяснишь, или мне это сделать? – спросила у Тьена альва.
– Сам, – вздохнул он. – Кеони, это – человеческий мир. Тут не привыкли к таким, как вы… как мы. Поэтому будет лучше притвориться людьми.
– Хорошо, – с готовностью кивнул юноша. Подобрался, и плавники медленно втянулись под кожу, а чешуя стала прозрачной и, в конце концов, полностью исчезла. Тритон несколько раз моргнул, и его змеиные зрачки приобрели округлую форму. – Похож на человека?
– Почти, – улыбнулся Тьен. – Но люди тут обычно не расхаживают голышом.
Дивные тоже носили одежды, но у детей воды, проводивших большую часть времени в родной стихии, был несколько иной взгляд на этот вопрос.
– Оденем мы его, не переживай, – успокоила альва.
– Или я могу невидимым сопровождать тебя повсюду! – внес встречное предложение Кеони.
– А вот этого не надо, – предупредил шеар. – Ни невидимыми, ни сопровождать. Лили, чего хочет Холгер?
– Чтобы ты вернулся.
– Что?
– Дослушай, – вскинула руку женщина. – Чтобы ты вернулся, принял полагающиеся тебе почести, вежливо попрощался и снова ушел.
– Вроде бы я так и собирался поступить.
– Зная твою непредсказуемость, Холгер решил подстраховаться, – пояснила альва.
– Ясно. Тогда, если нет возражений, месяц пересидим здесь.
– А если есть? – заинтересовалась Эсея.
– Если есть, пошлю вас в более привычный для вас мирок.
– Нет. Мы останемся, – ответил за всех тритон. – Наш долг…
– Так, слушаем меня, – остановил поток пафосного лепета Тьен. – Во-первых, забыли о долгах. Никакого эскорта, никакой слежки. Во-вторых, меры безопасности. За Лили и Фернана я спокоен. Эсея, осторожнее с полетами. Кеони, следи за внешностью, и тут нельзя купаться в фонтанах. Отдыхайте, изучайте мир. Сходите завтра в кино или в театр, отцу нужна компания.
– А ты? – полюбопытствовала сильфида.
– А я – шеар, и не обязан отчитываться. Еще вопросы есть?
Вопросов не было, и заглянувшему в номер Фернану осталось только пожелать спокойной ночи.
Появление свиты не заставило отказаться от планов. Утром Тьен зашел к отцу и разъяснил ситуацию, но на завтрак не остался, перепоручив Генриха итерианцам, а итерианцев – Генриху. Забрал из гаража автомобиль и несколько часов кружил по городу, не рискуя подъезжать к окраинам Ли-Рей. Выпил кофе в маленьком ресторанчике. Купил букет цветов. Купил сигарет. Выкурил одну до половины, подавился кашлем и выбросил всю пачку. Потом выкинул цветы.
К полудню сидел в припаркованной напротив дома Клариссы Санье машине и жалел о выброшенном букете. Но недолго.
– Кларисса! Кларисса, я знаю, что ты там! Думаешь, спрячешься от меня?
Молодой мужчина, потрепанный и небритый, пошатываясь, стоял под окнами и орал во всю глотку, привлекая внимание немногочисленных прохожих.
– Кларисса, лживая шлюха, я знаю, что ты дома! Скажи этому наглому лакею, чтобы впустил меня! Слышишь, потаскуха? Скажи, чтобы впустил, не то я…
Злость вскипела в душе, выплеснулась через край, и нутро обожгло огнем.
Не отдавая себе отчета в том, что собирается сделать, Этьен вышел из авто и направился на противоположную сторону улицы. Но когда до крикуна оставалось несколько шагов, дверь дома номер семь вдруг отворилась.
«Неужели впустит?» – с горечью подумал шеар.
Остановился в стороне. Увидел, как на крыльцо вышел давешний дворецкий.
– Здравствуйте, господин Поль, – вежливо поздоровался он с вцепившимся в перила оборванцем. – Госпожа Кларисса не может спуститься, она плохо чувствует себя с утра. Но она передала вам это. – В руку дебоширу перекочевала сложенная банкнота. – Возможно, вы захотите выпить стаканчик «Эмери» за ее здоровье.
Скандалист враз угомонился. Сунул деньги в карман. Еще не совсем утратившее былую привлекательность лицо искривила плаксивая гримаса.
– Солнышко мое ясное, – прошептал он так тихо, что и стоявший рядом с ним старик, наверное, не расслышал – только Тьен, задействовав силу разносившего слова воздуха. – Хорошая моя. Не оставит в беде…
Так, тихо восхваляя женщину, которую только что хаял на весь квартал, человек пошел по улице и вскоре скрылся за поворотом.
Этьену подумалось, что это, возможно, тот самый спившийся художник…
А через мгновение он ни о чем уже не думал, потому что двери дома, за которым он следил неустанно, снова распахнулись, и на крыльцо вышла девушка. Напрасно он боялся, что не узнает ее в огне: сейчас, даже видя со спины, ни на миг не усомнился – она. Как и раньше тоненькая, стройная, невесомая, как сильфида. Невысокая, но и не маленькая уже. Белая блузка с отложным воротничком. Черная юбка в мелкую складку оставляет открытыми худенькие щиколотки. Из-под маленькой шляпки выглядывают короткие, не ниже плеч, завитушки золотисто-русых волос…
– Спасибо, Жерар. Вы меня спасли.
– Счастлив услужить, – поклонился дворецкий.
Она обернулась и одарила старика благодарной улыбкой. То же милое личико, ясные глаза, аккуратный носик…
Девушка легко сбежала по ступенькам и огляделась. То ли высматривала кого-то, то ли опасалась возвращения крикуна.
– Софи, – позвал Этьен негромко.
– Да?
Она машинально отозвалась на имя и вдруг замерла. Лицо сделалось серьезным и непроницаемым, миг назад лучившиеся теплом глаза остыли.
Узнала, понял он. И радости в этом узнавании не наблюдалось.
– Здравствуй, Софи.
– Здравствуй.
– Я приехал позавчера… Видел дом. Новая хозяйка дала мне адрес агентства…
Он путался в словах, но видел, что для нее эти слова ничего не значат.
– Прости, я спешу, – сухо произнесла девушка.
– Позволишь проводить? Мы могли бы поговорить по пути…
У обочины притормозил закрытый черный автомобиль, и в их и до того нескладный разговор вмешался визгливый клаксон.
– Это за мной.
Софи направилась к машине, но он преградил ей путь.
Хотел сказать что-то, он приготовил целую речь – было время… А она передернула плечами и просто обошла его, как досадную преграду.
– А несложно, да, выучиться на куртизанку? – не думая, что обидит ее, а может быть, именно за этим, выговорил он резко. – Пригодился учебник?
Как она могла? Как?
Он жил ради нее. Жил ею. Она была его светом, была…
Девушка остановилась, посмотрела на него через плечо и спокойно ответила:
– Когда-то мне объясняли, что деньги не пахнут.
Села в авто и захлопнула дверцу.
Она была. А теперь уже нет…
Все, что он успел – заметить на ее запястье тонкий серебряный браслет.
Управлявший авто молодой человек, полноватый курчавый шатен с тоненькими усиками, первое время молча следил за дорогой. Но терпения хватило ему ненадолго.
– Кто это? – спросил он задумчиво глядевшую в окно девушку.
– Никто, – обронила она.
– Совсем никто?
– Старый знакомый, – призналась Софи. – Случайно столкнулись.
– И он успел тебя чем-то расстроить, – заметил водитель.
– Нет. Это… Поль снова приходил. Скандалил под окнами, я боялась из дома выйти. Но Жерар его спровадил.
– А, ясно. – Молодой человек решил не продолжать неприятную тему. Доехав до перекрестка, остановился и обернулся к спутнице: – Куда сейчас?
– Сначала в школу. Заберем малышку, занятия вот-вот закончатся.
Машина повернула направо.
Притормозивший через минуту на этом же перекрестке серебристо-серый автомобиль долго стоял, а после свернул налево.
Глава 5
За стойкой пивной стояла вульгарно разукрашенная тетка в свалявшемся белобрысом парике. По такой хорошо проверять степень опьянения: как только покажется милашкой, значит, все, пора уходить… Только кто же от милашки уйдет?
– День добрый. – Она остановилась напротив Тьена. Окинула опытным взглядом, оценила стоимость костюма и степень тоски в глазах. – Есть вентанский бренди. Настоящий.
Мужчина кивнул, и через секунду перед ним появилась бутылка и пустой бокал.
После первого глотка в груди потеплело…
– Корова неповоротливая! – бранилась тем временем кабатчица на уронившую поднос официантку. – Чтоб тебе пусто было!
– Не нужно «пусто», – еле слышно прошептал шеар. – Пусто – это плохо. Очень плохо.
Налил себе еще.
…Первое утро в Итериане началось для него с мучительного осознания, что он больше не дома. Не было фабричного гудка, шагов в коридоре, родных голосов. Только щебет птиц за окном, и их радостный гомон казался ужаснейшим из звуков.
– Выспался? – Лили сидела в кресле в углу отведенной ему в доме Генриха комнаты. Спокойное лицо, бесстрастный голос. Во взгляде проскользнуло на миг любопытство, но тут же погасло. – Я принесла тебе одежду. Собирайся и спускайся вниз.
– А если я не хочу? – спросил Тьен угрюмо.
– Тогда я побуду твоей нянюшкой: сама умою, усажу на горшок, одену и поведу гулять. Согласен?
Менее чем через полчаса он уже стоял в холле.
– Неплохо, – одобрила, осмотрев его, альва.
Наряд, состоявший из свободной темно-зеленой рубахи и плотных коричневых брюк, пришелся впору. Высокие кожаные сапоги, по мнению Тьена, смотрелись нелепо, но их он тоже надел, не желая спорить с «нянюшкой».
– Идем, – скомандовала женщина.
– Завтрака не будет? – нахмурился юноша.
– Для твоего же блага.
Он полагал, что они пойдут во дворец к Холгеру, но Лили проводила его к причалу на узкой и быстрой речушке. Там они сели в длинную лодку без гребцов и весел, и вода доставила их к широкому, выложенному каменными плитами плацу, совершенно пустынному. Тьен подумал, что тут, на плацу, у итерианцев, принято устраивать показательные казни: серый, гладко обтесанный камень был в каких-то подозрительных пятнах. Но узнать, верны ли его догадки, новоявленный шеар не успел. Отвлекло пение от реки:
– Много красот в разных мирах ты увидишь, много чудес. Но нигде ты не встретишь ничего прекраснее и чудеснее, чем наш Дивный мир…
– Ундины, – пояснила Лили. – Для тебя стараются.
– …Мир, рожденный по воле четырех. Мир, где вода идет рука об руку с огнем, а воздух танцует с землей. Мир, где в радуге тысячи цветов, и каждый из них неповторим…
Песня завораживала, мелодия проникала в самое сердце. Но стоило прислушаться к голосам невидимых певуний и попробовать повторить за ними слова, обнаруживалось, что и рифма, и ритм отсутствовали напрочь. Непонятно было, каким образом эти «не стихи» ложатся на музыку.
– Еще не догадался? – заметила его недоумение альва. – На каком языке, ты думаешь, я с тобой говорю?
– На каком? – озадачился Тьен.
Женщина рассмеялась:
– Надо же, такой маленький и глупенький, а уже шеар!
– Так на каком языке мы говорим? – потребовал ответа не оценивший шутки юноша.
– Ты – на своем, я – на своем, – пояснила, если это можно было счесть пояснением, альва.
– Но я тебя понимаю.
– Все понимают детей стихий, а дети стихий понимают всех. Разве ветер в разных мирах шумит по-разному? Или вода журчит иначе? Или земля и огонь в одном мире не такие, как в другом?
– Не знаю, – буркнул обижено Тьен. Он видел всего два мира, тот, в котором родился, и Итериан. Тут ветер шумел так же, как дома.
– Мы понимаем людей, а люди понимают нас, – продолжила лекцию Лили. – Но если дети стихий не захотят быть услышанными, их не услышат. Дело не в языке. Это как… Какгромкость. Когда с тобой говорят громко, ты хорошо разбираешь речь. Когда кто-то перешептывается между собой, до тебя долетает невнятный шум. Вот например… – Она и правда произнесла что-то невразумительное: ни понять, ни повторить. – Так говорят альвы. Дети других стихий общаются иначе. Будет желание, научишься понимать и их. Я долго жила рядом с ундинами и тритонами, кое-что разбираю в их болтовне. А ты шеар – тебе положено.
– Скажи еще что-нибудь, – приказал Тьен.
Женщина хмыкнула, но подчинилась. Юный шеар не понял ни слова, и, судя по выражению лица альвы, – к лучшему.
– Значит, как громкость? – переспросил он.
– Да. Вот еще один пример.
Она достала из мешочка на поясе тонкую трубочку, и Тьен непроизвольно отшагнул назад, вспомнив, каких сюрпризов можно ждать от подобных безделушек в этих нежных ручках.
– Не бойся, это свисток. И он твой.
Юноша с удивлением принял подарок.
– Подуй, – велела Лили.
Он с опаской поднес трубочку к губам. Дунул. После еще раз.
– Ничего не слышно, – пожал Тьен плечами.
– Тебе. А она услышала.
– Кто?
Альва указала вверх. Медленно и плавно размахивая широченными крыльями, к ним приближался крупный темно-зеленый ящер.
– Это не дракон, – предупредила Лили. – Не путай, а то драконы обижаются. Это – виверна.
На неискушенный взгляд Тьена, приземлившееся на плац существо отличалось от виденных им на картинках драконов лишь тем, что имело всего одну пару лап – заднюю. Передние ему с успехом заменяли сложившиеся перепончатые крылья. Опираясь на них, виверна неторопливо приближалась к молодому шеару и его спутнице. Легкая и грациозная в воздухе, на земле она казалась неуклюжей, но отнюдь не забавной. Огромная голова покачивалась на длинной изгибающейся шее, раззявленная пасть пугала двумя рядами длинных острых зубов, а хвостовая пика даже на вид была острой и опасной. Но альва не выказывала признаков страха, и Тьен старался следовать ее примеру.
Когда виверна остановилась всего в нескольких шагах и уставилась на них, по-щенячьи вывалив длинный раздвоенный язык, стало видно, что она оседлана, а на вытянутую чешуйчатую морду надета длинная уздечка.
– Это наш транспорт, – подтвердила смутную догадку Лили.
– Если нам далеко, я, может быть, сам полетел бы, – неуверенно проговорил шеар.
– Когда научишься обходиться без «может быть», летай, сколько угодно, – холодно осадила его женщина. – А сейчас нет времени на эксперименты.
Тьен отказался бы, просто назло тому, кто ждал – Холгеру, естественно. Но полетать на виверне было интересно.
Опасливо косясь на скалящуюся морду, юноша взобрался в седло. Альва устроилась позади.
– Ты ведешь, – заявила она, обнимая его за талию.
Что и как нужно делать, Тьен не знал, но спрашивать не стал: сама так решила, пусть, если что не так, пеняет на себя. Но вышло неплохо… для первого раза. Если бы он позавтракал, было бы намного хуже.
Лили указывала направление, иногда перехватывала поводья, но не правила, а только помогала. Минут через пять полет виверны перестал напоминать резкие метания летучей мыши то вверх, то вниз, в голове прояснилось, и взбудораженный желудок опустился на свое место. Тьен даже начал испытывать некое подобие удовольствия от такого способа передвижения, но надолго это чувство не задержалось. Впереди, за зелеными лугами и внезапно обрывающимся лесом стеной стала тьма.
Виверна, не слушаясь больше поводьев, пошла на снижение.
– Пусть, – шепнула в ухо альва.
Когда лапы разволновавшегося животного коснулись земли, Лили первая соскочила вниз и, не дожидаясь своего подопечного, пошла узкой тропой между незнакомых Тьену высоких деревьев с гладкими, будто отлитыми из темного металла стволами и толстыми кожистыми листьями размером с ладонь. Лишь раз она обернулась и сердито бросила ему:
– Не отставай!
Больше не было шуток и насмешек, альва нервничала не меньше виверны, которая, освободившись от седоков, тут же взмыла в небо и затерялась в облаках на светлой его половине. Тьену тоже было не по себе. Сам воздух здесь, казалось, наполнен тревогой. Воздух, вода, земля, огонь…
Огненные вспышки рассекали тьму короткими росчерками, но яркое пламя тонуло во мраке безо всякой надежды осветить непонятное нечто. Или ничто.
– На самом деле оно не черное, – тихо сказала Лили. – Оно никакое. Ни цвета, ни звуков.
– Это смерть, – прислушался к своим ощущениям Тьен.
– Хуже чем смерть. – Женщина прикрыла глаза, остановившись у самой границы леса, за которой мир и все сущее переставало быть. – Дети стихий не боятся умирать. Когда приходит время, мы возвращаемся к своим началам, чтобы однажды родиться снова. Тот, кого забрала пустота, не вернется никогда.
Тогда он подумал – нет, не подумал, а понял – что она потеряла кого-то очень близкого в этой пугающей пустоте, но спросить не решился.
– Потому ты и нужен здесь, – продолжала Лили, не глядя на него. – Только шеар способен остановить это. Закрыть разрыв. А после мы уже восстановим разрушенный мир. – Она присела и коснулась рукой земли. Почва под ее ладонью зашевелилась, за несколько мгновений выросла небольшая горка, и на ее поверхности показались молоденькие побеги какого-то вьюнка. – Вот так.
Тьен молчал. Смотрел в пустоту и не проронил ни слова.
Какое ему дело до того, что этот мир рушится, когда по воле здешних жителей его собственный мир рухнул не далее чем вчера? Пусть Итериан целиком провалится в ничто: не останется Холгера и его семейки, никто не явится в дом Софи и не пришлет крылатых теней.
Не будет сладкоголосых ундин, ветреных сильфид, альвов и флеймов. Не будет песен без рифмы и радуг в тысячи цветов. Не будет чудес…
– Что случится, если я откажусь помогать вам? – спросил он у альвы.
– Не знаю. Возможно, мы справимся и без тебя. А ты… Ну, поживешь в городе, с Генрихом. Вернуться домой ты в любом случае пока не сможешь.
– Почему?
– Пустота разрушает границы миров, разрушает границы света. А на смену свету всегда приходит тьма. Войны, болезни, природные катастрофы. Никто не скажет, как это проявится. Пока не ликвидирован последний разрыв над Итерианом, опасно открывать дорогу в другие миры: чем плотнее они закрыты, тем меньше вероятность, что тьма коснется их. Хотя… – она неприязненно поморщилась. – Если уж тебе настолько противно здесь находиться, думаю, Холгер сделает для тебя исключение. Я говорила ему, что это – пустая затея. Полукровка никогда не станет шеаром.
Последние слова прозвучали неприкрытым оскорблением. Но Валету, росшему на городских задворках, было не привыкать. Да и какое ему дело до того, что думает о нем эта высокомерная альва и, тем более, Холгер?
Он сказал бы ей это в лицо, но отвлекла очередная огненная вспышка за спиной женщины. В этот раз длинная струя пламени как будто сожгла часть темного ничто, и в оставленном ею следе высветилось на миг чистое голубое небо. А затем Тьен увидел источник пламенных разрядов, и это уж точно была не виверна. Величественный черный дракон – он чернел даже на фоне пустоты – парил между обрывками неба и земли, огненным дыханием и взмахами крыльев изгоняя губительную тьму.
