Текст книги "Иллюзия обмана (СИ)"

Автор книги: Илона Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 53 страниц)

"А вот интересно, – думал старый ворчун. – Помнят ли спящие зимой луковицы гладиолусов, как цвели прошлым летом?"

VI

Не хватало ещё, чтобы Рьох стал считать себя неудачником! Не было такого за всю его долгую жизнь! И не будет, сколько бы десятков лет ему ни предстояло ещё прожить! Что уж тут поделаешь, если ему никогда не снилась дюкса? Ну, сложилось так и сложилось… Не велико горе! Собственно говоря, кем, когда и где это сказано, что взрослый дюк обязательно должен жениться? Оно, конечно, хорошо, да только и хлопот не оберёшься: сначала разгляди её, избранницу свою, сквозь сонные туманы. В душе создай – такую, чтобы не ошибиться. Затем – уговори в этот мир прийти, и при этом – не спугни. Да ещё имя угадай и повтори. Возьми за руку и веди по своей дороге. И теперь люби, береги и храни во все дни, сколько вам их ни отпущено: один или многие тысячи. Это и произнести-то без запинки непросто. Даже при помощи безмолвной речи. А ведь так до самого конца пройти надо. И счастливым быть. А счастье… – это как дом – всю жизнь строить нужно, чтобы не развалился. Ох, как трудно это! Поэтому Рьох никому из женатых дюков вовсе не завидовал. Глупости какие! Подумаешь, дело – семейные радости. Никто не мешает ему просто помогать воспитывать молодых дюков. Сколько уже прошло через его руки: Окт с братьями, бедолага Превь, а теперь вот и совсем юные. Наверное, он был неплохим учителем, потому что его ученики все вырастали достойными своего клана. Некоторые даже вполне неглупыми. И дюксы к ним приходили самые замечательные. Конечно, Рьох всегда, на всех и по любому поводу ворчал, но любил своих воспитанников нежно. Только вот… нужно ли по этому поводу столько болтать? Младшие для порядка втихаря посмеивались над чудовищным характером старика, но платили своему воспитателю уважением и добром. Так что и в его холостяцкой судьбе было немало хорошего. Поэтому поначалу он даже и не думал придавать значения своему сну. И рассказывать никому не стал – засмеют ещё. Мол, решил на закатном солнышке погреться.

А случилось вот что: ближе к середине весны старому ворчуну ни с того ни с сего приснилась дюкса. Ну-у… приснилась себе и приснилась… Подумаешь! Она не была юна и прекрасна, как Илса или Фельор, или строга и мужественна, как Никуца. Какое-то смутно знакомое лицо из прошлого пришло к нему совсем неожиданно. Немолодое, но невероятно уютное и немножко ворчливое… Ну, а какая ещё могла присниться трогательному скептику и брюзге? С другой стороны, если видшь сон, отчего бы там запросто не появиться дюксе или ещё кому-нибудь? Ну, скажем… короче говоря, кому-то вообще… Хотя видение было добрым и на редкость приятным – Рьох гнал от себя любые романтические мечтания.

Наутро разные мелочи заслонили сон, и старик мигом думать забыл о своих переживаниях. Или всё-таки не совсем? Новоявленная дюкса виделась, грезилась и мнилась. Как будто дразнила. Приходила. И вновь уходила. Снова возвращалась. Возникала и таяла. Получалось что-то вроде сказки с продолжением. Каждый раз по-другому. И почти одинаково.

Вскоре Рьох уже стал ждать этого сна. В конце концов – не так уж он и стар… Каждую ночь он ощущал запах свежевыпеченного хлеба, жареного мяса, пряных трав и тонкий аромат вина – нежданный уже тёплый запах покоя и своего дома, настигавший его откуда-то из детства. А потом появлялась она. Безымянная и с нечётким обликом.

VII

– Ты пришла ко мне, прекраснейшая госпожа? – даже самые близкие друзья вроде Окта, Пкара или Рёдофа не узнали бы сейчас ворчливого старика в резко помолодевшем, робком и слегка светящемся дюке, наконец-то решившемся окликнуть даму.

Впрочем, во снах иногда случается и не ткое.

– Наверное, если ты – тот, с кем мне предстоит пуститься в путь… – безмолвный голос дюксы был пока ещё неясен, как и её образ. Казалось, она сомневается, в тот ли сон зашла.

– Почему ты выбрала именно меня, дурня старого? – вопрос был нелеп, но Рьох никак не мог поверить в своё позднее счастье.

– Ты же сам искал и ждал меня всю жизнь, – с улыбкой сказала она. – А я всегда была рядом. Жила, неведомая тебе. Старела. Кажется, становилась мудрее.

– Если так… – почему же только рядом, а не со мной? Почему ты так долго не приходила… – упущенное время со свистом понеслось мимо него.

– Наверное, чтобы ты понял, нужно ли одиночество, которое ты называл не то свободой, не то ещё каким-то таким же нелепым словом. Чтобы стал тяготиться своими независимостью и ненужностью. И ещё – в конце концов, ты должен был позвать меня. Вот как сейчас.

– Неужели ты ошиблась и пришла не к тому? Я никогда и никого не звал… – горько и обречённо вздохнул дюк.

– Теперь, хороший мой, я просто уверена, что сделала единственно правильный выбор. Неужели ты совсем ничего не помнишь? Тогда, перед боем… В Тильецаде.

– Ты действительно на кого-то похожа… – боясь поверить радостной догадке, пробормотал Рьох.

Старый дюк вдруг вспомнил круглое улыбчивое лицо тётушки Шалук, всегда вызывавшее у него симпатию. Пожалуй, даже нечто большее…

– Ещё бы! Ты сказал о женщине своего друга: "Жаль, что она не дюкса…". Именно тогда твоё сердце и позвало меня. Так громко и отчётливо, что я, хороший мой, просто не могла тебя не услышать.

– А потом? – дюку стало жарко.

– Какой же ты непонятливый! Наверное, нужно было прийти сразу… Ещё перед сражением… Мне хотелось быть рядом и разделить твою судьбу. Но я не успела, да и тебе было не до меня… А то, что случилось потом, надолго отсрочило мой приход… Ладно, хороший мой, это всё осталось в далёком прошлом, – увидев, как помрачнел её избранник, успокаивающе сказала дюкса. – Вспомни другое – когда юные дюки принимали посвящение, ты меня почти увидел…

– Наверное… Но, кажется, тогда я принял тебя за отблеск или тень. Что ж, лучшего дара в этой жизни я и представить себе не мог. Кто же ты? – , решился спросить он.

– Дюкса… спутница… жена… – считай как хочешь…

– Но как же тебя зовут?

– Неужели премудрый и всезнающий Рьох забыл обычаи? – слегка усмехаясь, подбодрила его дама. – Сам назови моё имя!

– По-моему, тебя зовут… Яхалуг!.. – медленно просыпаясь, пробормотал Рьох, переходя на явный язык. – Замечательное, надо сказать, имя…

– Ну что же… Значит, я точно не ошиблась, и у меня будет премудрый и догадливый муж, хороший мой! Самый умный в мире дюк, сумевший без подсказок произнести имя будущей жены! – отчётливо почувствовал он удовлетворённый говорок прямо рядом с собой.

– Погоди, Яхалуг!.. Ты здесь? Наяву? Ты пришла из моего сна? – старый дюк мгновенно вскочил с постели.

– Теперь да, хороший мой! – рассмеялась миловидная пожилая дюкса, стремительно входя в комнату. – Осталось лишь представить меня твоему клану.

Он всё ещё не мог осмыслить происходящее – слишком уж неожиданно и резко менялась судьба. Наконец решился и почти неслышно даже для безмолвной речи спросил:

– Ты… ты действительно останешься со мной?

– Конечно, хороший мой! Навсегда…

VIII

Когда Рьох безо всяких объяснений пригласил в свой дом соплеменников, да ещё Кутерба и семейство Пкара в полном составе – интуиция подсказала дюкам, что им предстоит стать свидетелями важного и значительного события. Старик был не самым гостеприимным хозяином, предпочитая скрашивать одиночество посещением других домов. Когда все собрались в зале, к ним вышел Рьох, счастливо-растерянный и вроде бы даже помолодевший. Да ещё и не один! Его сопровождала незнакомая дама – невысокая по дюковским меркам, но на редкость симпатичная и улыбчивая. Волна радостного понимания охватила дюков – мудрый ворчун дождался своего счастья!

Хозяин вышел на середину, ведя свою спутницу за руку. Навстречу им направился Окт. Следом – остальные члены клана. Юные дюки, впервые участвовавшие в настоящем взрослом ритуале, выглядели торжественно и серьёзно.

– Вот, значит… – это Яхалуг, – Рьох встал напротив дюксы и, запинаясь даже на безмолвном наречии, начал слова древнего обряда. – Она приснилась мне… услышала своё имя… и пришла сюда… Теперь она моя жена. Во имя Творящих и Хранящих! Здесь и за воротами Замка мы будем вместе. Примите её в наш клан. Обретённого не отнять!

Он протянул к Яхалуг раскрытые ладони. Его избранница сделала то же самое. От мужа к жене по воздуху поплыл медальон. Обычно обереги дюкс появлялись из медальонов их мужей. Но поскольку тильецадские дюки передали свои щиты амграманским друзьям, на этот раз он появился буквально из ниоткуда… А потом радужное свечение потекло из их рук навстречу друг другу и на мгновение скрыло обоих. Потом оно рассыпалось на множество сияющих лучей, которые разлетелись к окружающим дюкам. Те, в свою очередь, каждый послали супругам по ответному лучу, звеневшему, как струны арфы. Дюки запели. Голос Яхалуг влился в общий хор.

А потом начался пир. Ну, право, какой же дюк по доброй воле упустит возможность вкусно поесть, выпить хорошего вина, а главное, спеть?

IX

Через некоторое время Рьох повёл жену знакомиться с Мерцающими Проходами. Как он и ожидал, пещера потрясла дюксу, хотя…

– Знаешь… – донеслись до него безмолвные слова. – Это как будто из сна… То ли я здесь жила… то ли проходила… Не помню… Всё равно, – добавила Яхалуг, увидев, что муж разочарован. – Я с огромной радостью принимаю твой подарок!

– Нет-нет, я не расстроен… – рассеянно пробормотал Рьох, как и всегда в минуты волнения перешедший на явную речь. – Говоришь, как из сна?..

– Ну да… Ты не забыл, хороший мой, что я оттуда родом? Где-то есть главный сон, в котором мы учимся быть. Как же объяснить… – такие странные места, где хранятся наши будущие знания, предчувствия, память… Оттуда же дюксы безошибочно узнают дорогу, приводящую их к Светящимся Водам.

Рьох уставился на неё, потом тщательно, как Окт, выбирая слова, с расстановкой сказал:

– Странно… Это примерно то, о чём я думал почти всю весну… То есть ты хочешь сказать, что вы дожидаетесь своего часа в каком-то другом мире?

– Это даже не мир… Скорее мы сами являемся этим миром и сном одновременно. Ну, знаешь, хороший мой, это похоже на то, как гладиолусы ждут весны в сухих и почти безжизненных луковицах. До поры они неказисты и никому не интересны…

– …зато, уходя на зиму под землю, надёжно защищены от ветра, снега и холода? – начал догадываться старый дюк.

– Ну конечно! И заметь, хороший мой, что каждая луковица знает, каким цветком она была, каким должна стать, и она никогда не пропустит времени, чтобы начать дорогу наверх – к свету.

– Интересно, где же, к таком случае, придётся прорасти нам?

– Наверное, хороший мой, это Садовникам решать… – тепло усмехнулась Яхалуг, взяв мужа за руку, а потом прибавила: – Цветы обычно находят самый верный путь…

X

Последнее время Арнита мучила безысходная и томительная тоска, незаметно перешедшая в устойчивую бессонницу. Ни его собственные познания, ни усилия лекарей не помогали. Мысли, одна мрачнее другой, преследовали Императора, не оставляя его душе ни минуты покоя. Предчувствия и воспоминания измотали его вконец. Ещё несколько таких дней, и он сделал бы последний шаг, отделявший от безумия…

Всё закончилось так же внезапно, как началось. Неизвестно, что подействовало: снадобья или переутомление, только Арнит вдруг заснул. Беспробудно. На трое суток. Кочуя из сна в сон:

…повзрослевший и даже начавший стареть Отэп сидел с Хаймером в каком-то трактире. Они весело болтали и пили его, Арнитово, здоровье. Заметив бывшего друга, радостно вскочили ему навстречу…

…и растаяли…

…Сиэл – давно уже не юная, но такая же прекрасная, перебирала травки, пахнувшие солнцем и здоровьем. Ей помогал скромный мужчина. "Очевидно, муж", – решил Император. Сиэл была здорова. Она узнала Арнита и, как в юности, вытирая руки передником, шагнула к нему…

…и исчезла…

…он сам, только совсем юный, крался по каким-то потайным переходам мэнигского дворца. На груди у него был странный медальон. В руке – небольшой фонарь. А в качестве провожатого – громадный чёрный котяра…

…Арнит даже не успел удивиться, что бы это значило, как сон сменился другим…

…Странные длиннолицые существа, которых он никогда не видел живыми, сидели у водопада, несшего воды куда-то вверх. Во сне дюки не выглядели ни угрожающими, ни злобными… Скорее наоборот, в них чувствовались особая сила и гармония, так несвойственные миру, который был знаком и понятен Императору. Увидев человека, во все глаза глядящего на них, дюки начали светиться, потом завели завораживающую песню…

…и растворились, уступив место следующему видению…

…брат Мренд лихорадочно рисовал. На мгновение оторвавшись от работы, заметил Императора. Усмехнулся. По-гаерски почтительно склонил голову и встал, явно желая что-то сказать…

Арнит проснулся. Голова болела. В горле пересохло. А сны? Император никогда их не запоминал…

ТАСИТР

I

– Да жива, жива она! – предваряя все вопросы, Отэп пронёсся в комнату Волшебника и осторожно опустил драгоценную ношу на постель.

Слова почти не доходили до Кинранста, оцепеневшего от горя. Перед ним лежало то, что осталось от Римэ Вокаявры – возлюбленной, ученицы и главной части его души. Пристально вглядываясь в лицо жены, Волшебник не мог его узнать – слишком уж старо и искажено безумием, напрасной борьбой и страданиями оно было. С трудом преодолевая ужас и отвращение неузнавания, он решился провести рукой по щеке Римэ. Та не шевельнулась. Не услышала она и когда он окликнул её по имени.

– Цервемза отдал её на растерзание нашей Квадре. Я сделал всё что мог…

Впервые оставшись без поддержки безоговорочно принимавшего его сторону Хаймера, Командир Квадры сильно робел. Тем более что факты были против него. Страшную тишину нарушил Волшебник:

– А что ты мог сделать, кроме как уничтожить эту женщину… – мёртвым голосом отметил он.

– Я… сделал… всё…. что… мог… – жёстко и с расстановкой повторил солдат. – Никто не смог бы выжить после повторной экзекуции. Тем паче в таком состоянии… Она сопротивлялась, как никто и никогда. Похоже, она считала нас с Цервемзой виновными в твоей смерти. И мстила… – Отэп потёр ссадину на щеке. – Я успел подменить зелье на снотворное… По-другому доставить прекраснейшую госпожу сюда было невозможно.

– А заклинание?

– Я сказал, что возвращённого не отнять… – холодно и почти равнодушно пожал плечами воин.

Хотел что-то добавить. Потом осёкся и быстро вышел из комнаты. На пороге он обернулся к Волшебнику:

– Ты сильный и мудрый… Постарайся вернуть ей рассудок. И жизнь… Ревидан опоила твою жену чем-то медленно убивающим. Теперь счёт идёт не на дни, а на часы. Если понадобится помощь – я у себя.

Римэ наконец-то пошевелилась и открыла глаза. Они были безумны и пусты.

Сколько времени, сил, различных снадобий было потрачено на снятие убивающих чар и возвращение Прорицательнице души – никто не считал. Час за часом неумолимо уносили её из этого мира. Она никого не узнавала и обречённо металась. К утру стало понятно, что она не выживет. И тогда к постели больной подошла Риаталь, до этого лишь помогавшая смешивать лекарства. Она бросила на подругу короткий взгляд и тихо произнесла:

– Я, кажется, знаю как можно её вернуть… Только… нужно, чтобы отсюда вышли мужчины… И ещё… Рёдоф, оставь кувшин с вином!

Было в её голосе нечто такое, что никто не осмелился перечить.

Когда в комнате остались только Римэ и четыре женщины, окружившие ложе, Риаталь без предисловий взяла за руку Сиэл и завела похожую на колыбельную, бесконечную песню. Лёгкая и живая мелодия начала заполнять комнату звёздным теплом.

Сиэл приняла песню и подала руку тётушке Шалук.

Та, в свою очередь, вся засветилась от улыбки и, весело замурлыкав воскрешающий мотив, ухватила ладошку бабушки Дьевмы.

Старенькой волшебнице ничего не нужно было объяснять – её слегка дребезжащий голосок радостно влился в целительный квартет, а сухонькая рука замкнула круг.

Дамы ткали звучащее кружево так безошибочно и легко, как будто занимались этим всю жизнь.

Окружённая музыкой, больная снова начала метаться. Её душа в поисках покоя пыталась вырваться из тела и горящей искоркой кануть в никуда. Так бы и произошло, да волшебная песня поймала её свою сеть и медленно, чтобы не поранить и не упустить, повела в покинутый дом.

Прошёл час…

Потом другой…

Третий…

Дамы продолжали петь.

Сначала смерть не хотела отпускать свою жертву. Четыре раза просветлялось лицо Римэ. И три раза набегала на него тень.

Голос сменялся голосом, а мотив мотивом.

Чёрные чары вышли наружу и, собравшись в плотное тяжкое облако, улетели, чтобы великой болью покарать колдунью, их сотворившую…

Никто не понял, когда лицо Прорицательницы приняло обычное выражение. Потом начали разглаживаться морщины.

Женщины всё пели и пели. Если одна из них останавливалась – мелодию подхватывали остальные.

Наконец больная очнулась и слегка приподнялась на подушках. Взгляд её был здрав, хотя и отчаянно-безнадёжен:

– Они… убили… Кинранста! – одними губами прокричала она.

– Нет-нет, хорошая моя, – поспешила успокоить тётушка Шалук, – он жив и ждёт твоего возвращения. А остальное… – это был морок. Именно так… и ничего больше…

– Я… дома?

– Да! Да, хорошая моя!

Прорицательница слегка кивнула. Потом еле слышно прошелестела:

– Дайте… пить…

Когда вино окончательно согрело её сердце и в глазах, навсегда подёрнутых дымкой веков, затеплился прежний свет, Риаталь переглянулась с целительницами, а затем почти и отчётливо произнесла: Возвращённого – не отнять!

– Возвращённого… – слаженно ответили Сиэл, тётушка Шалук и бабушка Дьемва.

– …не отнять! – слабым, но уверенным голосом подтвердила Римэ.

…Спустя некоторое время все, за исключением Волшебника, вызвавшегося дежурить у постели жены, сидели у Рёдофа и поздравляли дам.

– Что это было? – спросил брат Мренд у Риаталь. – Вы пели как дюксы…

– Странно… – не сразу ответила Хранительница. – Я думала, что это просто колыбельная, которую я последнее время полюбила напевать… Сама не знаю почему, – лукаво улыбнулась она, ища глазами Хаймера.

II

Отэп некоторое время тоже посидел за столом, потягивая вино и наслаждаясь покоем. В общем разговоре он предпочитал не участвовать. Долг свой он выполнил, а выслушивать извинения и похвалы да рассказывать, как оно было на самом деле – не хотел, поэтому при первой возможности улизнул в свою комнатку, скинул сапоги и, не раздеваясь, бросился на жёсткую постель, прямо в глубокий омут сна. Последнее время ночные видения не радовали его разнообразием, с завидным постоянством показывая одну и ту же мучительную картину из прошлого. Настолько давнего, что почти и не бывшего…

Они опять были совсем юны и неслись наперегонки через лес. Отэп летел, почти касаясь земли, а чуть отставший Арнит бежал следом. Потом устал и повалился на траву, предоставив другу возможность спокойно спуститься вниз и сесть рядом.

– Научи меня… так же! – всё ещё задыхаясь, попросил будущий Наместник.

– Не могу… И хотел бы, да не сумею… Это, знаешь, как песни – свойство моей души… – печально ответил Отэп и, накрыв ладонью ладонь друга, прошептал, – Прости…

– Но я так хочу… Попробуй, а? – парня душили тайные слёзы. – Пожалуйста… прошу тебя!

– Как этому научить? Тут нужно, чтобы небо вошло в сердце, а уши услышали звуки солнца! А ещё…

Кридонский Наследник вскочил и холодно прервал вассала:

– Мне неинтересны твои поэтические завывания… Я хочу летать и требую, чтобы ты научил меня! Ты понял? – он окинул бывшего друга таким взглядом, который тот старался не вспоминать никогда… Даже во сне.

Вместо ответа Отэп спокойно встал. Отряхнул одежду от налипших хвоинок. Поклонился, как учили на уроках танцев. Пожал плечами, запел и взмыл ввысь…

– Постой! Вернись… – бессильно кричал опомнившийся Арнит.

Из-за деревьев блеснуло оружие. Приближалась Квадра…

III

– Почтенный господин Алчап! Проснитесь!.. Очень вас прошу!

"Ну вот, и этот туда же с просьбами!.."

Никогда ещё Командир Квадры не был так рад возвращению в действительность и никогда это возвращение не было таким мучительно-невозможным. Протянул руку к стоявшему рядом полупустому кувшину. Сделал несколько глотков. Только после этого Отэп спрятался в глубины души. Зато Алчап продрал глаза, резко сел и сунул ноги в сапоги. Ещё несколько минут ушло на то, чтобы отделить сон от яви и наоборот. Наконец он снизошёл до того, чтобы выяснить, кто и зачем разбудил его в столь ранний час.

Перед Алчапом стоял один из безымянных подчинённых. Точнее говоря, имя у солдата было, но Командир не желал напрягать свою память даже для того, чтобы различать их лица. Слишком уж часто менялся состав Квадры. Нет, пожалуй, этого он помнил… Именно о нём Рёдоф говорил, мол, этому парню никогда не вернуться. Алчап впервые увидел, насколько старик прав. Слишком уж жестокое выражение застыло на этом красивом, юном и мёртвом лице. Хотя… "Тоже, наверное, сопротивлялся отчаянно!" – с горечью подумал Алчап, а вслух сухо спросил:

– Что случилось? Неужели распоряжения Императорского Советника теперь передают через простых воинов?

– Нет, почтенный господин… – солдат был растерян и напуган. – Я знаю, какие это может возыметь последствия, но помните… когда мы уходили из Мэниги, я не мог найти свой коврик?

"Кайниол!" – стегнула Отэпа жгучая правда, но до подчинённого донеслось лишь холодное:

– Что ж… сам потерял – сам и ответишь…

– Почтенный господин! Не терял я его!.. Украли… – лепетал тот.

– И знаешь, кто? Или хотя бы где.

– Нет, почтенный господин… В столицу мы бежали по вашему коврику, а когда отправлялись сюда – моего в сумке уже не было… Я же по вашему возвращался… – побелевшими губами прошептал парень.

– Полагаешь, я поверю, что у воина Мэнигской Квадры могли что-нибудь украсть или отобрать? И ты будишь меня до утреннего луча, чтобы сообщить об этом… Прекрасно! – Командир еле сдерживался. – Хотя постой… может быть, ты кого-нибудь подозреваешь?

– Нет, почтенный господин.

– Может быть, ты пришёл просить о снисхождении, пощаде или чём-то ещё?

Подчинённый ответил не сразу. Потом порывисто вздохнул и неожиданно звонким и жёстким голосом произнёс:

– Нет! Я – готов… – мальчишка впервые посмотрел Командиру в глаза и долго не отводил их.

Всё-таки Рёдоф ошибся! Водянисто-синие глаза очистились от недужного морочного тумана. Перед Отэпом стоял не просто растерянный и виноватый паренёк, но воин, презирающий смерть и ненавидящий Квадру в целом и её Командира в частности. Он был ненамного старше Кайниола, но за утрату имущества Квадры полагалось жестокое наказание. За недоказанное обвинение против своих – ещё более страшное. Немногие его выдерживали. Алчап помолчал. Заглянул в опустевший уже кувшин.

– Принеси ещё вина! – он протянул посудину солдату.

Тот с готовностью бросился к двери. Алчап остановил его у самого порога:

– Да, и вот что, парень, даю времени до вечера. Постарайся вернуть то, что у тебя украли… Это единственное, чем я могу помочь…

Окончательно проснувшемуся Отэпу необходимо было всё обдумать. Поэтому он продолжил своё одинокое возлияние. Оглядев стол в поисках закуски, он наткнулся на громадное красное яблоко, которым его намедни угостил Кайниол.

"Ну что ж, мальчик ведёт себя как истинный сын Императора – по крайней мере, сведения, вытянутые из меня, он оплатил с максимально возможной щедростью. Не пришлось бы только за это яблочко головой расплачиваться, – невесело усмехнулся воин, вгрызаясь в тугой ароматный бок плода. – Несомненно, Наследник обвёл взрослых вокруг пальца и удрал в Мэнигу, собираясь встретиться с отцом. И коврик у бедолаги стащил именно он. Как он только от Хаймера сбежал? Да и то, что мы с ним разминулись, в высшей степени странно… Впрочем, это мы ещё успеем выяснить. Сейчас главное, что задумал Кайниол и насколько тяжело придётся расплачиваться за его выходку. В любом случае, сейчас нужно предупредить его родных. Да и Хаймера тоже… Что до солдата… – Командир задумался. – Солдат, он и есть… Если Цервемза не прознает – я не выдам… В противном случае я не могу лишний раз рисковать Наследником…" Он тяжело встал и направился к выходу. Но не успел сделать и двух шагов, как настоятельный зов Цервемзы заставил его бросить всё и отправиться в ставку, находившуюся под амграманскими стенами. Пробегая через пустой общий зал, Отэп на всякий случай заглянул в каморку Рёдофа. Там тоже никого не оказалось. Заниматься поисками времени не было.

"На обратном пути расскажу!" – решил он и помчался дальше…

IV

Первыми, кого увидел Отэп, подбегая к шатру Наместника, были солдаты, из Шаракомской Квадры. Они вели арестованного.

"Этого только не хватало!" – полоснуло по сердцу.

Холодно скользнув взглядом по лицу Первооткрывателя, он властно потребовал, чтобы его первым пропустили к Советнику, мол, пленнику полезно подождать. Командир конвоя попытался было возражать, но Алчап посмотрел мимо него и произнёс лишь одно слово: "Измена!" Потом невозмутимо отстранил обречённого солдата и вошёл в шатёр Цервемзы.

Наместник мрачно и неподвижно восседал в глубоком кресле и неотрывно сверлил взглядом вошедшего. Алчап почтительно замер в ожидании распоряжений.

– Потрудись объяснить, что всё это значит! – Цервемза говорил тихо. Почти шёпотом. Еле сдерживаясь, чтобы не перейти на крик.

– Простите, почтеннейший господин, я не очень понимаю… Если об участи этой, как её там… Римэ, то ваш приказ выполнен. Полностью и даже чуть больше… Полагаю, вам не стоит знать подробности, так же как и то, как мы поступили с её телом… Одно скажу – всё случилось так, как я и предполагал, – здесь Отэп нисколько не кривил душой.

– Что ж… – голос Наместника стал чуть менее напряжённым. – Может, ты и прав… Хотя о прекраснейшей госпоже Вокаявре следовало говорить с бóльшим почтением! Как-никак – моя невеста. Пусть даже бывшая… – Цервемза выдержал паузу, которая, вероятно, должна была символизировать глубочайшую скорбь по погибшей. Он даже умудрился выдавить из себя весьма правдоподобный глубокий вздох… – А как ты объяснишь вот это? – он указал на небольшой рулон, в котором Алчап давно признал злополучный коврик.

– Полагаю, он утерян одним из моих солдат где-то во дворце?

Цервемза кивнул.

– Я не оправдываю своего подчинённого, но, почтеннейший господин, – Алчап был готов к вопросу, – приговорённая сопротивлялась настолько яростно, что даже мне было не по себе, а этот солдат служит несколько месяцев. Вероятно, его сумка расстегнулась в суматохе. Он помогал мне выносить тело и поэтому шёл по одному коврику со мной. Теперь он будет наказан самым строжайшим образом. Полагаю, что это маленькое недоразумение не нанесло ущерба Сударбской Короне?

Наместник снова вспыхнул:

– Не нанесло ущерба, говоришь? Да на этом коврике в мои покои проник шпион. Мальчишка – какой-то родственник хозяина гостиницы, где ты обосновался.

Алчап позволил себе рассмеяться:

– Этот-то? Парень безнадёжно туп. Правда, исправно прислуживает мне и солдатам. Да, ещё – алчен не в меру. Такой дуралей едва ли обратил бы внимание на потрёпанную тряпку…

Цервемзе уже было ясно, что Командир ничего не знает ни о Наследнике, ни о том, что он схвачен. Это безумно раздражало, поэтому Советник заорал во всю мочь:

– А если я сам его видел?! И умудрился поймать!!!

– Что я могу сказать… Поделом! – совершенно безмятежным тоном ответил Отэп. – Только вряд ли он добирался в Мэнигу, пользуясь именно этим ковриком… поскольку мы отправились туда каждый на своём. Вернее всего, он перенёсся в Столицу при помощи какой-нибудь магии.

– Значит, ты хочешь наказать своего солдата?

– Так велят мне долг и законы Квадры.

– Сам? – словно сомневаясь, уточнил его повелитель.

– Наверное, в воспитательных целях огненное зелье ему должны бы дать солдаты. Но полагаю, что правильнее это будет сделать мне. Думаю, что только такой поступок убедит вас в моей совершеннейшей преданности Сударбской Короне, Его Императорскому Величеству и вам лично? – Алчап подобострастно поклонился. – С моих подчинённых на первый раз вполне достаточно будет того, что они будут мне помогать. Обычно этого хватает, чтобы не было второго.

– Люблю покорность во всех её проявлениях, – отвесил поощрительную пощёчину Цервемза. – Я лично прослежу за экзекуцией. Приведи его!

Алчап поклонился ещё ниже, но не сдвинулся с места.

– Что-нибудь ещё?

– Виноват, почтеннейший господин Наместник, но я должен заявить об измене в рядах Квадры! – голос Мэнигского Командира был всё так же бесстрастен, а взгляд так же жёсток, как и цвет его глаз. – Соблаговолите выслушать?

Наместник кивнул.

– Я видел, как Шаракомская Четвёрка вела сюда арестованного Хаймера Курада, бывшего Императорского Первооткрывателя, предателя Короны и моего личного врага.

– Он арестован по моему приказу. Что из этого?

– Почтеннейший господин, солдаты во главе с Командиром договаривались не только отпустить пленника, но и перейти на его сторону! У меня нет доказательств, но я готов понести любое наказание, если это не так…

– Значит, говоришь, любое? – теперь уже Цервемза перехватил взгляд Алчапа.

Похоже, тот говорил правду. А даже если и нет – акция устрашения никогда не помешает, особенно в этом смутном городе. Наместник с тоской подумал о тех временах, которые знал понаслышке, но понимал, как будто был оттуда родом. Согнали бы сейчас всех горожан на Площадь Совета да и устроили показательную казнь, чтоб другим неповадно было. Заодно, может быть, кровью и страхом сломали бы невидимый щит, прикрывающий город.

– Да, почтеннейший господин… – совершенно спокойным и уверенным тоном ответил воин-палач. – Я полностью отвечаю за свои слова и готов заплатить за них втройне, если мои обвинения ложны.

Выслуживался ли он или ценой других жизней спасал свою… – Цервемзе было безразлично. В нём кипела, ища выхода, бессильная злоба, знакомая лишь неудачникам.

– Ладно… Займись тем растяпой.

– Да, почтеннейший господин! – поспешно ответил Отэп.

V

Примерно с тех пор, как дюки впервые покинули Сударб, в Империи развелось громадное количество различных злодеев. Чтобы искоренить их, иных сажали в тюрьмы, а других, совсем уж закосневших в пороке, весьма охотно предавали разнообразным пыткам и лютой смерти. Убывало ли от этого количество преступлений, никто не знал. Скорее всего – нет. Законы всё ужесточались и вскоре коснулись даже бездомных детей, подворовываших в пекарнях хлеб. Особенно же доставалось тем, кто сомневался в правоте Императоров или исподволь заводил разговоры о дюках. Наказания далеко не всегда соответствовали совершённому проступку, зато позволяли в полной мере разгуляться извращённой фантазии палачей. Постепенно казнь стала считаться забавным зрелищем и щекочущим нервы развлечением, полюбоваться которым собирались целыми семьями. Интерес к жестокости порождал всё новые, более изощрённые способы истязаний и умерщвления. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но тогдашнее возвращение длиннолицего народа положило этому конец. По крайней мере, монархи устали проливать кровь и перестали карать смертью. Не мог смириться с этим Лоз Рассыпавшийся. И тогда сделал он так, что люди додумались до создания огненного зелья, которое хотя лишило обывателей удовольствия созерцания расправы, зато с успехом заменило и многие пытки, и саму смертную казнь. Особенно популярно оно стало спустя лет пятьдесят после воцарения Йокеща. Слишком уж многие усомнились в самой возможности императорского бессмертия. А когда в Империи ввели запрет на разведение гладиолусов – Сударб охватила эпидемия, выжигавшая крамолу вместе с её носителями. Не применялась эта отрава лишь в Дросвоскре, зато остальные провинции хлебнули её с лихвой.