Текст книги "Собор Святой Марии"

Автор книги: Ильденфонсо Фальконес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

– Баронесса…

– Баронесса меня не привлекает, отче. Моя плоть отказывается…

– Я могу порекомендовать вам хорошего врача, – не дослушав его, сказал кюре.

Арнау улыбнулся.

– Нет, отче, нет. Речь не об этом. Физически я здоров, просто…

– Тогда вы должны заставить себя выполнить ваши супружеские обязанности. Господь ждет…

Арнау выслушал поучительные рассуждения кюре и вдруг представил себе, как Элионор жалуется святому отцу, выдумывая тысячи историй. Что они себе вообразили?

– Послушайте, отче, – довольно резко заговорил Арнау, – я не могу заставить свое тело возжелать женщину, которую не люблю. – Священник хотел было перебить его, но Арнау остановил его жестом. – Я поклялся быть верным моей жене, и я это делаю: никто не может обвинить меня в грехопадении. Я часто прихожу молиться и даю деньги на церковь Святой Марии. У меня такое чувство, что, давая деньги на строительство храма, я искупаю те слабости, которые позволил себе в молодости.

Кюре, не скрывая сожаления, посмотрел на него и вздохнул:

– Сын мой…

– Как вы полагаете, отче?

Священник напрягся, пытаясь найти среди своих скудных познаний в теологии какой-нибудь аргумент, чтобы возразить Арнау, но эти усилия ни к чему не привели. В конце концов кюре ушел вместе с рабочими церкви Святой Марии, спешащими домой после тяжелого трудового дня. Когда Арнау остался один, он вновь обратился к своей Святой Деве и стал перед ней на колени:

– Я думаю только о ней, матушка. Почему вы позволили мне отдать ее рыцарю Понтсу?

Он не видел Мар с того дня, как она обвенчалась с Фелипом де Понтсом. Когда тот через несколько месяцев умер, Арнау хотел прийти к вдове, но Мар отказалась принять его. «Тем лучше», – подумал тогда Арнау.

Клятва перед Святой Девой давила на него больше, чем когда-либо: он был вынужден хранить верность нелюбимой женщине, которая, в свою очередь, никогда не любила его. Сокрушаясь и тоскуя, Арнау постоянно задавался одним и тем же вопросом: как он мог позволить себе отказаться от единственного любимого им человека, с которым, несомненно, был бы счастлив?

– Ну что, они нашли хостию? – спросил Арнау у викария, когда они сидели друг против друга во дворце, окна которого выходили на площадь Блат.

– Нет, – коротко ответил тот.

– Я поговорил с советниками города, – сообщил ему Арнау, – они согласны со мной. Заточение всей еврейской общины может очень серьезно сказаться на коммерческих интересах Барселоны. Сезон мореходства только что начался. В порту стоят несколько кораблей, готовых к отплытию. Среди них есть корабли евреев; их или нужно разгрузить, или ждать коммерсантов, которые согласятся пойти с ними в плавание. Проблема в том, что не весь груз принадлежит евреям: там есть товары и христиан.

– Почему они их не разгрузят?

– Это обойдется слишком дорого для христиан.

Викарий развел руками, давая понять, что ничего не может поделать.

Тогда перегрузите товары евреев на одни корабли, а товары христиан на другие, – предложил он, немного подумав. Арнау покачал головой.

– Невозможно. Не у всех кораблей тот же маршрут. Ты знаешь, что сезон мореходства краток. Если корабли вовремя не выйдут в море, торговля затянется и они не смогут вернуться в срок. Потеря одной ходки приведет к повышению цен на товары. Мы все потеряем деньги, – объяснил Арнау и подумал: «И ты в том числе». – С другой стороны, пребывание кораблей в порту Барселоны опасно. Если начнется шторм…

– Ну и что ты предлагаешь? – перебил его викарий.

«Чтобы вы их отпустили. Чтобы вы приказали монахам прекратить обыскивать их дома и вернули людям имущество, чтобы…»

– Оштрафуйте евреев.

– Народ требует наказать виновных, и инфант пообещал найти их. Осквернение хостии…

– Осквернение хостии, – прервал его Арнау, – можно оценить дороже, чем другое преступление. Зачем спорить? Евреи уже осуждены и приговорены независимо от того, найдется окровавленная хостия или нет. – Арнау посмотрел на викария, который явно колебался, и спросил: – Почему не попытаться сделать это? Если все удастся, заплатят евреи, только они. В противном случае этот год для коммерции станет провальным – вот тогда мы поплатимся все.

Окруженный рабочими, среди шума и пыли, Арнау смотрел на ключевой камень, который закрывал второй из четырех сводов в центральном нефе церкви Святой Марии. Это был последний свод, который они построили. На большом ключевом камне была изображена сцена Благовещения: стоящая на коленях Богородица в красной накидке, расшитой золотом, принимает известие о своем скором материнстве из уст архангела. Живые цвета, красные и синие, в сочетании с позолотой приковывали внимание Арнау.

Прекрасная сцена.

Викарий обдумал предложение Арнау и в конце концов уступил: двадцать пять тысяч фунтов и пятнадцать виновных. Таков был ответ викария после переговоров с инфантом доном Хуаном.

– Пятнадцать виновных? Ты хочешь казнить пятнадцать человек из-за инсинуаций четырех умалишенных?

Викарий стукнул кулаком по столу.

– Эти умалишенные являются служителями святой католической церкви!

– Ты прекрасно знаешь, что я прав, – настаивал Арнау.

Оба посмотрели друг на друга.

– Без виновных, – твердо произнес Арнау.

– Это невозможно. Инфант…

– Без виновных! Пятнадцать тысяч фунтов – это целое состояние.

Арнау снова покинул дворец викария, не зная, что делать дальше. Как сказать об этом Хасдаю? Неужели придется объяснять, что пятнадцать из них должны умереть? Однако картина пяти тысяч человек, запертых в синагоге без воды и еды, не выходила из головы…

– Когда будет ответ? – спросил он у викария.

– Инфант на охоте.

На охоте! Несколько тысяч человек заточены по его приказу, а он отправился на охоту! От Барселоны до Жероны, где находятся земли инфанта, герцога Жероны и де Серверы, должно быть, не более трех часов езды на лошади, но Арнау пришлось подождать до следующего дня, когда уже наступил вечер.

– Тридцать пять тысяч фунтов и пятеро виновных, – поджав губы, произнес викарий. По тысяче фунтов за еврея. «Возможно, это и есть цена за каждого человека», – подумал Арнау.

– Сорок тысяч и никаких виновных.

– Нет.

– Я пойду к королю.

– Ты прекрасно знаешь, что у короля достаточно проблем из-за войны с Кастилией, для этого он и оставил своего сына наместником Для чего-то же он его назначил?

– Сорок пять тысяч, но без виновных.

– Нет, Арнау, нет…

– Спроси у него!.. – крикнул Арнау. – Я тебя прошу, – стараясь успокоиться, добавил он.

Зловоние, которое исходило из синагоги, ударило в нос Арнау, когда он был еще в нескольких метрах от нее.

Улицы еврейского квартала выглядели еще ужаснее, чем день назад; повсюду валялись выброшенные из домов вещи евреев, битая посуда и разломанная мебель. Внутри жилищ слышался стук и треск: черные монахи долбили стены и срывали полы в поисках тела Христова. Арнау пришлось сделать над собой усилие, когда он встретился с Хасдаем, которого на этот раз сопровождали два раввина и предводители общины. У консула слезились глаза. Было ли это от потоков мочи, которые вытекали из синагоги, или от избытка чувств, вызванных теми новостями, которые он должен был им сообщить?

Под аккомпанемент бесконечных стонов Арнау наблюдал за людьми, которые глубоко дышали, стараясь вдохнуть как можно больше свежего воздуха. Господи, как же они выдерживали там, внутри? Евреи затравленно оглядывались по сторонам, ужасаясь тому, что творилось на улицах их квартала, и частое дыхание замедлялось от увиденного безобразия.

– Они требуют виновных, – сказал им Арнау, когда все пятеро пришли в себя. – Мы начали с пятнадцати, закончили пятью, и я надеюсь…

– Мы не можем ждать, Арнау Эстаньол, – перебил его один из раввинов. – Сегодня умер старик. Он был болен, но наши врачи не смогли для него ничего сделать, даже смочить ему губы. Нам не позволяют похоронить его. Ты понимаешь, что это означает? – Он пронзительно посмотрел на Арнау, и тот кивнул. – Завтра зловоние от его разлагающегося тела добавится к…

– В синагоге такая теснота, – перебил его Хасдай, – что мы не можем даже двигаться. У людей нет возможности подняться, чтобы отправить свои естественные потребности. У матерей исчезло молоко; они давали грудь новорожденным и другим детям, чтобы утолить их жажду. Если мы подождем еще несколько дней, пятеро виновных покажутся пустяком.

– И еще сорок пять тысяч фунтов, – добавил Арнау.

– Что нам деньги, если мы все можем умереть? – вмешался другой раввин.

– И что же? – спросил Арнау.

– Соглашайся, Арнау, – взмолился Хасдай.

Арнау позвали на следующее утро. Трое виновных.

– Это ведь люди! – упрекнул Арнау викария.

– Это – евреи, Арнау. Всего лишь евреи. Еретики являются собственностью короны. Без ее милости они бы уже сегодня все были мертвыми. Король решил, что трое из них должны заплатить за осквернение хостии. Этого требует народ.

«С каких это пор королю стал так важен народ?» – подумал Арнау.

– Кроме того, – настаивал викарий, – так решатся проблемы консульства.

Труп старика, высохшие груди матерей, плачущие дети, стоны и зловоние – все это заставило Арнау дать согласие. Викарий откинулся на спинку стула.

– Два условия, – добавил Арнау, призывая его снова прислушаться. – Первое: они сами выберут виновных. – Он закашлялся. – И второе: договор должен быть одобрен епископом, чтобы успокоить прихожан.

Викарий согласился с первым условием, а по поводу второго сказал:

– Я уже сделал это, Арнау. Или ты думаешь, что мне очень хочется видеть новую бойню в их квартале?

Процессия отправилась из самого еврейского квартала. Улицы казались пустынными, двери и окна домов были закрыты, повсюду валялись обломки разбитой мебели. Тишина в еврейском квартале воспринималась как укор тому шуму, который слышался за его пределами, где люди толпились вокруг епископа, наряженного в расшитые золотом одежды, сверкавшие на ярком средиземноморском солнце. Здесь же собралось бесконечное множество священников и черных монахов, которые стояли в ожидании, растянувшись вдоль всей улицы Бокериа. Отделенные от горожан двумя рядами солдат короля, служители Церкви с подчеркнутой суровостью поглядывали на возбужденную толпу барселонцев.

Крики разорвали небо, когда в воротах еврейского квартала показались трое виновных. Люди подняли руки, сжимая кулаки, и их проклятия смешались с лязгом мечей, которые вынули из ножен солдаты, приготовившись защищать процессию. Три фигуры, закованные по рукам и ногам, были препровождены в центр между двух рядов черных монахов, и процессия, возглавляемая епископом, тронулась в путь.

Присутствие солдат и доминиканцев не помешало горожанам кидать камни и плевать в троих виновных, которые шли между ними.

Арнау молился в церкви Святой Марии. Он принес известие в еврейский квартал, где у ворот синагоги его снова встретили Хасдай, раввины и предводители общины.

– Трое виновных, – сказал он, пытаясь выдержать их взгляды. – Вы можете… можете выбрать их сами.

Никто из евреев не произнес ни слова; они просто смотрели на разгромленные улицы квартала, давая жалобам и стенаниям, которые вырывались из храма, обволакивать их мысли.

Арнау не счел нужным вдаваться в подробности своих переговоров с викарием и, извинившись, покинул квартал. «Трое невинных людей… – с горечью думал он, – хотя все прекрасно знают, что осквернение тела Христова – вымысел».

Арнау услышал крики толпы, идущей вдоль Морской улицы. Глухой ропот наполнил церковь Святой Марии, проникнув через дверные проемы. Не прекращаясь ни на секунду, он поднялся по деревянным лесам, выстроившимся вокруг здания, и вскоре достиг сводов. «Трое невинных! Как они выбрали их? Это сделали раввины или они были добровольцами?» Арнау вспомнил глаза Хасдая, который смотрел на улицы квартала.

Что в них было? Смирение? Разве это не был взгляд человека, который… прощается? Арнау вздрогнул, у него подкосились колени, и ему пришлось опереться на подставку. Процессия приближалась к церкви Святой Марии. Шум нарастал. Арнау поднялся и посмотрел в сторону выхода на площадь Святой Марии. Он остался в храме, не отрывая глаз от площади, пока проклятия людей, заполнивших ее пространство, не превратились в реальность.

Арнау подбежал к двери. Никто не слышал, как он вскрикнул. Никто не заметил, что он заплакал. Никто не узнал морского консула, когда он упал на колени, увидев Хасдая в оковах, тяжело передвигающего ноги под шквалом проклятий, камней и плевков. Хасдай прошел перед статуей Святой Марии, повернувшись к человеку, который стоял на коленях и с силой бил кулаками по полу. Арнау уже не смотрел на своего друга и продолжал бить кулаками, пока процессия не прошла, пока земля не окрасилась в красный цвет. Тогда кто-то опустился рядом с ним и нежно взял его за руки.

– Мой отец не хотел бы, чтобы ты причинял себе боль из-за него, – мягко сказала ему Рахиль.

Арнау поднял на нее покрасневшие от слез глаза.

– Они его… они его убьют.

– Да.

Арнау посмотрел в лицо Рахили, которая превратилась в красивую женщину. Именно здесь, под этой самой церковью, он спрятал ее от беснующихся людей много лет тому назад. Рахиль не плакала и, несмотря на опасность, не прятала желтый кружок на своей одежде, свидетельствующий о том, что она еврейка.

– Мы должны быть сильными, – произнесла Рахиль.

– Почему, Рахиль? Почему он?..

– Ради меня. Ради Юсефа. Ради моих детей и детей Юсефа, его внуков. Ради его друзей. Ради всех евреев Барселоны. Отец сказал, что уже стар, что пожил достаточно.

Арнау поднялся с помощью Рахили, и, поддерживая друг друга, они пошли за кричащей процессией.

Их сожгли заживо. Мужчин привязали к столбам, поставили на поленья, и огонь, быстро разгоревшийся от щепок, которые положили под дрова, в одно мгновение охватил их. А люди, ни на секунду не прекращая требовать мщения, продолжали кричать. Когда пламя достигло ног Хасдая, он поднял глаза к небу. Рахиль, глядя на отца, заплакала и, прижавшись к Арнау, спрятала свои слезы у него на груди. Они стояли чуть поодаль от неистовствующей толпы.

Арнау, которого обнимала дочь Хасдая, не мог отвести взгляда от своего друга, объятого пламенем. Ему показалось, что он истекал кровью, но огонь и дым закрывали его. Арнау перестал слышать крики людей; он только видел, как они угрожающе трясли кулаками. Внезапно что-то заставило его обернуться. В полусотне метров от них находился епископ и генеральный инквизитор, а рядом с ними, вытянув руку в его сторону, стояла Элионор и что-то говорила им. Возле жены Арнау разглядел элегантно одетую даму, которую Арнау узнал не сразу. Пока Элионор размахивала руками и кричала, не переставая показывать на супруга, эта женщина кивнула инквизитору и довольно улыбнулась.

– Эта еврейка – его любовница! Смотрите на них! Смотрите, как он ее обнимает!

Арнау действительно крепко прижал к себе Рахиль, которая неутешно плакала у него на груди. А языки пламени поднимались к небу под неистовый рев толпы. Когда Арнау отвернулся, чтобы не видеть этого ужаса, его глаза встретились с глазами Элионор. От яростной ненависти, злобы и удовлетворенной мести, которую он почувствовал в ее взгляде, его передернуло. Внезапно он услышал смех женщины, сопровождавшей его жену, смех, который нельзя было спутать ни с каким другим, – иронический, с издевкой, он въелся в память Арнау с детства. В тот же миг он узнал Маргариду Пуйг.

47

Элионор не была одинокой в своем желании отомстить Арнау. Мысль о мести вынашивалась давно, и обвинение против мужа и еврейки Рахиль было лишь началом.

Решение, принятое Арнау Эстаньолом, бароном де Граноллерс, Сант-Висенс дельс Орте и Кальдес де Монтбуй, вызвало раздражение среди каталонской знати, осознавшей, что подул ветер перемен. Многие сеньоры вынуждены были подавлять неповиновение среди их крестьян, причем с большими усилиями, чем требовалось до сего момента. Их подневольные требовали отмены определенных привилегий, от которых Арнау, этот барон, рожденный рабом, отказался во всеуслышание. Среди недовольных господ был и Хауме де Беллера, сын сеньора де Наварклеса, которого Франсеска вскормила грудью, когда он был ребенком. Не забыл обиды и Женйс Пуйг, вынужденный отказаться от прежнего образа жизни и затаивший злобу на Арнау, который лишил его дома и состояния. После того как их семью выселили, ему пришлось занять старый дом в Наварклесе, принадлежавший его деду, отцу Грау. Это жилище имело очень мало общего с особняком на улице Монткады, где он провел большую часть своей жизни. Хауме и Женйс часами жаловались друг другу на свою неудачную судьбу и строили планы, как отомстить морскому консулу. Планы, которые теперь, если карты его сестры Маргариды не обманывали, должны были принести свои плоды…

Арнау попросил моряка, дававшего показания, помолчать, и повернулся к судебному исполнителю суда Морского консульства, который прервал заседание.

– Офицер и несколько солдат инквизиции хотят вас видеть, – шепнул тот, наклоняясь к нему.

– Чего они хотят? – спросил Арнау.

Судебный исполнитель жестом показал, что не знает.

– Пусть подождут до конца заседания, – приказал консул и велел моряку, чтобы тот продолжил свои пояснения.

Другой моряк умер во время морского похода, а владелец корабля отказывался заплатить наследникам больше двухмесячной зарплаты. Вдова настаивала, что в контракте была оговорена не помесячная оплата и, значит, ей причиталась половина всей суммы.

– Продолжайте, – сказал Арнау, глядя на вдову и трех ее сыновей.

– Ни один моряк не заключает контракт помесячно…

Внезапно двери суда с силой распахнулись. Офицер и шесть вооруженных солдат инквизиции, бесцеремонно оттолкнув судебного исполнителя, ворвались в зал.

– Арнау Эстаньол? – спросил офицер, направляясь к нему.

– Что это значит? – вскрикнул Арнау. – Как вы смеете?

Офицер продолжал идти, пока не стал прямо перед Арнау.

– Ты – Арнау Эстаньол, морской консул, барон де Граноллерс?..

– Тебе это хорошо известно, офицер, – сказал Арнау, – но…

– По приказу суда святой инквизиции вы арестованы. Следуйте за мной.

Миссаджи попытались было защитить своего консула, но Арнау остановил их знаком.

– Будьте добры, отойдите от нас, – попросил Арнау офицера инквизиции.

Тот заколебался. Консул спокойно потребовал, чтобы он стал поближе к двери, и офицер нехотя повиновался, сделав несколько шагов назад. Арнау вновь занялся родственниками умершего моряка, чувствуя на себе тяжелый взгляд офицера.

– Выношу приговор в пользу вдовы и сыновей, – ровным голосом объявил Арнау. – Они должны получить половину всей зарплаты, причитающейся умершему за морской поход, а не за два месяца, как предлагает владелец корабля. Таково решение суда!

Арнау ударил молотком, встал и повернулся к офицеру инквизиции.

– Пойдемте, – сказал он ему.

Новость об аресте Арнау Эстаньола разнеслась по Барселоне, и теперь ее обсуждали все – от знатных господ до торговцев и простых крестьян-земледельцев в большей части Каталонии.

Несколько дней спустя в маленьком селении на севере графства черный монах привычно стращал местных жителей карой Небесной. Неожиданно появившийся офицер инквизиции сообщил странное известие.

Жоан посмотрел на офицера.

– Похоже, это действительно так, – подтвердил тот.

Инквизитор повернулся к людям, забыв, о чем он им говорил.

Арнау арестован?..

Он перевел взгляд на офицера, и тот вновь кивнул ему.

Арнау? Не может быть!

Люди забеспокоились и стали шушукаться. Жоан хотел продолжить проповедь, но не смог произнести и слова. Он еще раз повернулся к офицеру и заметил улыбку на его губах.

– Вы не продолжаете, брат Жоан? – спросил тот. – Грешники вас ожидают.

Жоан повернулся к селянам и велел идти по домам.

– Мы уезжаем в Барселону, – сказал он писарю.

Возвращаясь в графский город, Жоан часто отклонялся от своего пути, чтобы заехать в замок к Арнау. Если бы он сделал это сейчас, то увидел бы, как carlanиз Монтбуя и другие рыцари, вассалы барона де Граноллерса, рыскали по его землям, наводя ужас на крестьян, которых снова стали подвергать дурным обычаям, когда-то отмененным Арнау. «Говорят, что сама баронесса донесла на супруга», – утверждал кто-то среди местных господ.

Но Жоан не проехал через земли Арнау. По пути в Барселону он и словом не обмолвился ни с офицером, ни с другими участниками их группы, ни даже с писарем. Однако не слышать того, что они говорили, он не мог.

– Похоже, что консула арестовали за ересь, – сказал один из солдат достаточно громко, чтобы Жоан мог услышать его.

– Брат инквизитора? – уточнил другой.

– Не сомневаюсь, что Николау Эймерик сможет выпытать все, – вмешался в их разговор офицер.

Жоан вспомнил Николау Эймерика, который часто хвалил Жоана за его успешную работу. «Следует бороться с ересью, брат Жоан. Нужно искать грех под видом людской доброты. В их спальне, в их детях и супругах». И он это делал. «Не надо сомневаться в том, подвергать ли их пыткам или нет, чтобы они сознались». И он старался, не зная устали. Какой пытке могут подвергнуть Арнау, чтобы он сознался в ереси?

Жоан ускорил шаг. Черная одежда, грязная и помятая, давила на плечи, не давая дышать полной грудью.

– Из-за него я оказался в таком положении, – говорил Женйс Пуйг, не переставая ходить из угла в угол. – Я, который имел…

– …деньги, женщин, власть, – усмехнувшись, подсказал сеньор.

Женйс не обратил внимания на его слова.

– Мои родители и мой брат умерли, как простые крестьяне, – голодные, измученные болезнями, которые бывают только у бедняков, а я…

– «…простой рыцарь без войска, которое я привел бы королю», – устало добавил сеньор, завершая фразу, звучавшую в этих стенах уже тысячу раз.

Женйс Пуйг остановился перед Хауме, сыном Ллоренса де Беллеры.

– Ну и как, впечатляет?

Сеньор де Беллера молча наблюдал за тем, как Женйс меряет шагами зал в башне замка Наварклес.

– Да, – ответил он после довольно продолжительной паузы, – более чем. Однако же твои причины ненавидеть Арнау Эстаньола кажутся мне смешными по сравнению с моими. Хауме де Беллера посмотрел вверх, на своды башни, и вздохнул.

– Ты не мог бы перестать кружить у меня перед глазами?

– Как долго еще ждать твоего офицера? – спросил Женйс, не переставая ходить взад-вперед.

Оба ждали подтверждения новостей, которые Маргарида Пуйг сообщила в последнем послании. Женйс в своих письмах из Наварклеса убедил сестру, чтобы та, навещая Элионор, которая большую часть времени проводила в одиночестве в доме, раньше принадлежавшем семье Пуйг, потихоньку завоевывала доверие баронессы. Маргариде не пришлось тратить много сил: Элионор нуждалась в доверенном лице, в человеке, который бы ненавидел ее мужа так же сильно, как и она сама. Именно Маргарида сообщила Элионор, что барон ходил в еврейский квартал, и придумала, будто бы Арнау изменяет ей с Рахиль. Теперь, как только Арнау Эстаньол будет арестован за связь с еврейкой, Хауме де Беллера и Женйс Пуйг сделают то, что они задумали.

– Инквизиция арестовала Арнау Эстаньола, – подтвердил офицер, вошедший в башню.

– Значит, Маргарида была права, – выпалил Женйс.

– Молчи! – приказал ему сеньор де Беллера, сидя в кресле, и обратился к офицеру: – А ты продолжай.

– Его арестовали три дня тому назад, когда он вел судебное разбирательство в суде консульства.

– В чем его обвиняют? – спросил Хауме.

– Пока не совсем ясно; одни говорят, что за ересь, другие, что за приверженность к иудаизму, третьи – за связь с еврейкой. Его еще не осудили; он сидит в подземелье, в тюрьме епископского дворца. Половина города – за него, другая половина – против, но все уже выстроились в очередь в его лавке и требуют, чтобы им вернули вклады. Я видел, как люди дерутся, пытаясь вернуть свои деньги.

– Им отдают? – вмешался Женйс.

– Пока да, но многие знают, что Арнау Эстаньол давал взаймы беднякам, и если он не сможет получить назад эти ссуды, то… Из-за этого люди и дерутся: они сомневаются в том, что меняла останется платежеспособным. Вокруг этого дела поднялся большой ажиотаж.

Хауме де Беллера и Грау Пуйг обменялись взглядами.

– Судя по всему, начинается обвал, – подытожил рыцарь.

– Ищи эту шлюху, которая вскормила меня грудью! – приказал сеньор офицеру. – И запри ее в подземелье замка. – Он нахмурился и добавил: – Да поторопись.

Женйс Пуйг подошел к сеньору де Беллере.

– Это дьявольское молоко было не для меня, – ворчливо произнес де Беллера. Он много раз слышал, что Франсеска должна была кормить собственного сына. – А теперь, когда у Эстаньола есть деньги и расположение короля, мне приходится страдать от последствий ужасного зла, которое передалось с молоком его матери.

Хауме де Беллере пришлось пойти к епископу, чтобы эпилепсия, которой он страдал, не рассматривалась как зло от дьявола. Тем не менее инквизиция не будет сомневаться в том, что Франсеска связана с дьяволом.

– Я хотел бы видеть моего брата, – заявил Жоан Николау Эймерику, появившись во дворце епископа.

Генеральный инквизитор сощурил свои маленькие глазки.

– Ты должен добиться, чтобы он признал свою вину и раскаялся.

– В чем его обвиняют?

Николау Эймерик откинулся в кресле и положил руки на стол.

– Ты хочешь, чтобы я сказал, в чем его обвиняют? Ты – великий инквизитор, но… Может, ты собираешься помочь брату? – Он посмотрел на Жоана, но тот опустил глаза. – Могу лишь сказать, что затронута очень серьезная тема. Я позволю тебе посещать его когда угодно, если ты пообещаешь, что целью твоих визитов будет добиться у Арнау признания.

Десять ударов кнутом! Пятнадцать, двадцать пять… Сколько раз он повторял этот приказ за последние годы?

«Пока не признается!» – говорил он сопровождающему его офицеру. А теперь… теперь его просили, чтобы он добился признания от собственного брата. Как он это сделает? Жоан хотел бы ответить, но лишь развел руками.

– Это твоя обязанность, – напомнил ему Эймерик.

– Это мой брат. Единственный, кто у меня есть…

– У тебя есть Церковь. У тебя есть все мы, твои братья по вере Христовой. – Генеральный инквизитор помедлил несколько секунд. – Брат Жоан, я ждал, потому что был уверен, что ты придешь. Если ты не возьмешься за это дело, мне придется взяться за него лично.

Его передернуло от отвращения, когда вонь подземной темницы епископского дворца пахнула ему в нос. По пути к Арнау Жоан слышал, как капала вода, просачиваясь сквозь стены, и как крысы разбегались перед ним.

Он почувствовал, что едва не наступил на одну из них, и вздрогнул, вспомнив угрозу Николау Эймерика: «…мне придется взяться за него лично». Какую ошибку совершил Арнау? Как ему сказать, что он, его собственный брат, пообещал генеральному инквизитору?..

Охранник открыл дверь камеры, и Жоан оказался в большом, темном, зловонном помещении. В неясном полумраке задвигались какие-то тени, и звон цепей, которыми были прикованы к стенам узники, отозвался в ушах доминиканца. Он почувствовал, что его желудок восстал против этого убожества и желчь поднялась к горлу. «Там», – пробормотал охранник, указывая на тень, затаившуюся в углу, и, не ожидая ответа, вышел из камеры. Скрип двери за спиной ужаснул Жоана. Он продолжал стоять у входа в камеру, окутанный тьмой; одно-единственное зарешеченное окно позволяло слабым лучам света проникать сюда. После ухода охранника снова зазвенели цепи и более дюжины теней пришли в движение. «Они оставались спокойными, потому что пришли не за ними, а может быть, отчаявшись по этой же самой причине», – подумал Жоан, услышав рядом с собой жалобные стоны. Жоан подошел к одной из теней, на которую указал охранник, но, присев перед ней на корточки, увидел старуху, всю в язвах и с беззубым ртом.

Он отпрянул, а старуха равнодушно посмотрела на него и снова спряталась в темноте.

– Арнау? – прошептал Жоан, все еще сидя на корточках. Потом он повторил это громче, нарушая зловещую тишину.

– Жоан?

Он поспешил на голос, прозвучавший совсем рядом, и снова присел перед другой тенью. Монах поднял голову брата обеими руками и прижал ее к своей груди.

– Святая Дева! Что?.. Что они с тобой сделали? Как ты? – Жоан начал ощупывать Арнау, его жесткие волосы, скулы, начавшие выдаваться. – Они не дают тебе есть?

– Дают, – ответил Арнау, – черствый хлеб и воду.

Прикоснувшись к холодному железу кандалов на его лодыжках, Жоан резко отдернул руку.

– Ты можешь для меня что-нибудь сделать? – спросил его Арнау. Жоан не ответил. – Ты – один из них. Ты всегда говорил мне, что инквизитор тебя ценит. Это невыносимо, Жоан. Я даже не знаю, сколько дней я провел здесь. Я ждал тебя…

– Я пришел, как только узнал об этом.

– Ты уже говорил с инквизитором?

– Да. – Несмотря на полумрак, Жоан пытался спрятать свое лицо.

Оба замолчали.

– И что? – спросил после паузы Арнау.

– Лучше скажи, что ты сделал, брат?

Рука Арнау сжала холодные пальцы Жоана.

– Как ты мог подумать?..

– Я должен знать это, Арнау. Я должен знать, в чем тебя обвиняют, иначе мне трудно будет тебе помочь. Ты ведь знаешь, что донос тайный. Николау не хотел говорить мне о нем.

– Тогда о чем вы говорили?

– Ни о чем, – ответил Жоан. – Мне нужно было сначала увидеть тебя. Я должен знать, как далеко могло зайти обвинение, чтобы переубедить Николау.

– Спроси об этом Элионор. – Перед глазами Арнау снова встала его жена: сквозь языки пламени, охватившие тела невинных людей, она указывала на него.

– Элионор?

– Тебя это удивляет?

Жоан пошатнулся, и ему пришлось опереться на брата.

– Что с тобой, Жоан? – спросил его Арнау, делая усилие, чтобы поддержать его.

– Это место… Видеть тебя здесь… Мне кажется, я в бреду.

– Уходи отсюда, – приказал ему Арнау. – Ты мне будешь полезнее на воле, чем здесь, утешая и жалея меня.

Жоан с трудом поднялся, чувствуя, как у него подкашиваются ноги.

– Да. Думаю, да.

Монах позвал охранника и вышел из камеры. Он плелся к выходу вслед за этим навязчивым сопровождающим. Нащупав в кармане несколько монет, Жоан протянул их тюремщику.

– Возьми, – сказал он ему. Тот с угрюмым видом посмотрел на деньги. – Завтра получишь больше, если будешь хорошо обходиться с моим братом. – Жоан поежился, чувствуя прикосновение крыс, бегающих под ногами. – Ты меня слышал? – требовательно спросил он.

В ответ послышалось ворчание, которое эхом отдалось в подземелье и заставило притихнуть даже крыс.

Жоану нужны были деньги. Как только монах вышел из дворца епископа, он отправился в лавку Арнау. Там, на углу улиц Старых и Новых Менял, он столкнулся с кучкой людей, толпившихся перед маленьким зданием, где Арнау вел свои дела. Жоан замешкался, не зная, как поступить.

– Вон его брат! – крикнул кто-то.

Несколько человек бросились к доминиканцу. Жоан хотел было бежать, но передумал, увидев, что люди остановились в нескольких шагах от него. Неужели они посмеют напасть на служителя Церкви? Монах выпрямился и продолжил свой путь.