Текст книги "Собор Святой Марии"

Автор книги: Ильденфонсо Фальконес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

19

Это был трудный день. Сразу после летнего солнцестояния темнело поздно, и бастайшиработали от восхода до заката, разгружая корабли, прибывавшие в порт. Купцы и лоцманы, которые хотели оставаться в порту как можно меньше, все время подгоняли их.

Арнау вошел в дом Пэрэ с капюшоном в руках, еле передвигая ноги. Восемь лиц повернулись в его сторону. Пэрэ и Мариона сидели за столом рядом с мужчиной и женщиной. Жоан, мальчик и две девочки, прислонившись к стене, смотрели на него с пола. Каждый был занят своей миской.

– Арнау, – сказал Пэрэ, – познакомься с нашими новыми квартиросъемщиками. Гасто Сегура, дубильщик кожи.

Мужчина только слегка наклонил голову, не прекращая есть.

– Его жена, Эулалия, – продолжал Пэрэ. Женщина улыбнулась, и старик перевел взгляд на детей: – А это Симо, Аледис и Алеста.

Арнау, совершенно изнуренный, сделал едва заметное движение рукой в сторону Жоана и детей и уже хотел взять миску, которую ему протягивала Мариона. Однако что-то заставило его вновь повернуться к детям Что? Глаза!

Огромные карие глаза, живые, блестящие, пристально смотрели на него. Девочки улыбнулись ему:

– Ешь, мальчик!

В следующее мгновение улыбка исчезла. Алеста и Аледис опустили взгляд в миски, и Арнау снова посмотрел на дубильщика, который перестал есть и кивнул в сторону Марионы, стоявшей возле очага. Старушка застыла на месте с миской в руке.

Хозяйка усадила паренька на свое место, и Арнау присоединился к ужинающим. Гасто Сегура, сидевший напротив него, дышал и жевал с открытым ртом. Каждый раз, когда Арнау поднимал глаза от миски, он натыкался на внимательный взгляд дубильщика.

Через некоторое время Симо поднялся, чтобы передать Марионе свою миску и миски сестер, которые были уже пусты.

– Спать, – приказал Гасто, нарушая молчание, и прищурился, глядя на Арнау.

Чувствуя себя неуютно, Арнау попытался сосредоточиться на еде, чтобы не смотреть на дубильщика. Он только слышал шум, вызванный девочками, и их застенчивое прощание. Когда их шаги затихли, Арнау наконец поднял глаза. Гасто, похоже, больше не смотрел на него.

– Как они тебе? – спросил Арнау брата, когда они впервые улеглись возле очага, положив по обе стороны от него соломенные тюфяки.

– Кто?

– Дочери дубильщика.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Жоан, сопроводив свои слова жестом непонимания, который Арнау не мог увидеть в темноте. – По-моему, нормальные девочки. По крайней мере, мне так показалось, – пробормотал он, – хотя на самом деле я не знаю. Мне даже не дали поговорить с ними. Их брат не позволил мне подать им руку. Когда я попытался поприветствовать их, он стал между нами.

Но Арнау уже не слушал его. Как могли быть нормальными эти глаза? Они так смотрели на него!

На рассвете Пэрэ и Мариона спустились вниз. Арнау и Жоан уже убрали свои тюфяки. Вскоре появился дубильщик и его сын. Женщин с ними не было, поскольку Гасто запретил им спускаться вниз, пока мальчики не уйдут из дому.

По пути на работу Арнау все время вспоминал огромные карие глаза.

– Сегодня займешься часовней, – сказал ему один из старшин, когда паренек пришел на берег. За день до этого он видел, как Арнау с трудом разгружал последний тюк.

Арнау согласился. Мальчугана уже не раздражало, что его отправляли в часовню. Никто, похоже, больше не сомневался в том, что он настоящий бастайш.Старшины это подтвердили, и, хотя Арнау еще не мог носить столько, сколько Рамон или большинство остальных грузчиков, он старался не меньше и его работа удовлетворяла общину. Все его любили. Кроме тех карих глаз, которые не давали ему покоя и мешали сосредоточиться на работе.

Наверное, он просто очень устал, да еще не выспался, потому что не привык спать у очага.

Арнау вошел в церковь Святой Марии через главную дверь старой романской церкви. Гасто Сегура не позволял ему смотреть на дочерей. Почему они с Жоаном не могли смотреть на обыкновенных девочек? А сегодня утром их отец запретил им спуститься вниз… Арнау зацепился за веревку и чуть было не упал. Он еще спотыкался несколько метров, цепляясь за другие веревки, пока его не подхватили чьи-то руки, когда он подвернул себе лодыжку и вскрикнул от боли.

– Эй! – услышал Арнау голос человека, который его поддержал. – Нужно быть осторожным. Смотри, что ты сделал!

У него болела лодыжка, но он посмотрел на пол. Веревки и столбы, которыми пользовался Беренгер де Монтагут, были убраны… но… это не мог быть он! Паренек медленно повернулся к человеку, который его поддержал. Это не мог быть мастер! Арнау покраснел, столкнувшись лицом к лицу с Беренгером де Монтагутом. Потом он посмотрел на всех остальных, которые прервали свою работу и с любопытством уставились на них.

– Я… – пробормотал Арнау, – если вам угодно… – Он показал на спутавшиеся под ногами веревки. – Я мог бы помочь вам… Я… Я сожалею, господин…

Внезапно лицо Беренгера де Монтагута смягчилось. Он все еще держал его за руку.

– Ты – бастайш, – утвердительно сказал он и улыбнулся. – Я тебя уже видел несколько раз.

Улыбка расплылась по лицу Беренгера. Его помощники облегченно вздохнули. Арнау снова посмотрел на веревки, в которых он запутался.

– Я сожалею, – повторил он. Что мы будем с ним делать? – Мастер развел руками, обращаясь к своим помощникам. – Приведите это в порядок, – приказал он им. – А мы… Ну-ка, присядем. Тебе больно?

– Я не хотел бы вам мешать, – сказал Арнау, скривившись от боли, и наклонился, чтобы освободиться из веревок.

– Подожди.

Беренгер де Монтагут заставил его выпрямиться и сам стал на колени, чтобы распутать веревки. Арнау даже не смел взглянуть на него и смотрел в сторону людей, сопровождавших мастера, которые изумленно наблюдали за происходящим. Руководитель строительства на коленях перед простым грузчиком!

– Мы должны заботиться об этих людях! – крикнул Беренгер, обращаясь ко всем присутствующим, когда ему наконец удалось освободить ноги Арнау. – Без них у нас не будет камня. Ну а теперь пойдем со мной. Давай присядем. Тебе больно?

Арнау отрицательно покачал головой, но, даже прихрамывая, старался не держаться за мастера. Беренгер де Монтагут крепко взял его за руку и подвел к нескольким колоннам, которые лежали на полу. Их приготовили к поднятию, на них они оба и сели.

– Я хочу сообщить тебе один секрет, – сказал мастер.

Арнау повернулся к Беренгеру. Руководитель строительства собирался сообщить ему секрет! Что еще могло произойти с ним этим утром?

– Вчера я попытался поднять камень, который ты принес, и мне это едва удалось. – Беренгер покачал головой. – Я понял, что не в состоянии пройти с ним и нескольких шагов. Этот храм ваш, – твердо произнес он, обводя взглядом строительную площадку. Арнау почувствовал, как по коже побежали мурашки. – Когда-нибудь, при жизни наших внуков или их детей, а может, детей их детей, люди посмотрят на это творение и вспомнят не о Беренгере де Монтагуте, а о тебе, мальчик.

Арнау почувствовал, как к горлу подступил комок. Неужели это говорит великий мастер?! Как простой портовый грузчик мог быть важнее, чем знаменитый Беренгер де Монтагут, руководитель строительства церкви Святой Марии и собора в Манресе? Несомненно, он здесь самый главный!

– Тебе больно? – настойчиво спросил Беренгер.

– Нет… немного. Наверное, это всего лишь растяжение.

– Я верю. – Беренгер де Монтагут похлопал его по спине. – Нам нужны твои камни. Осталось еще много работы.

Арнау, бросив взгляд через плечо мастера, посмотрел на стройку.

– Тебе нравится? – внезапно спросил его Беренгер де Монтагут.

Нравилось ли ему? Он никогда не задавался этим вопросом, хотя с интересом следил, как возводили церковь, ее стены, апсиды, великолепные стройные колонны, контрфорсы. Но… нравилось ли ему?

– Говорят, что это будет самая красивая церковь Святой Девы из всех, что есть в мире, – только и сказал он.

Беренгер повернулся к Арнау и улыбнулся. Как объяснить ему, простому мальчику, грузчику, каким должен стать этот храм, когда даже епископы и знать не в состоянии представить себе его проект?

– Как тебя зовут?

– Арнау.

– Ладно, Арнау, я не знаю, будет ли это самый лучший храм в мире, – воодушевляясь, начал мастер, так что паренек сразу забыл о своей ноге и повернулся лицом к Беренгеру. – Но в одном я могу тебя уверить: он будет уникальным, а уникальный – это не самый лучший и не самый худший. Он – неповторимый. – Взгляд Беренгера де Монтагута скользил по строительной площадке. – Ты слышал о Франции или Ломбардии, о Генуе, Пизе, Флоренции?.. – Арнау кивнул; как он мог не слышать о врагах его страны? – Так вот, там везде тоже строят церкви. Есть великолепные соборы, грандиозные, украшенные декоративными элементами. Графы этих городов хотят, чтобы их церкви были самыми большими и самыми красивыми в мире.

– А разве мы не хотим того же? – Арнау пожал плечами.

– И да, и нет. – Беренгер де Монтагут снова повернулся к нему с улыбкой. – Посмотрим, сможешь ли ты понять меня. Мы мечтаем о том, чтобы это был самый лучший храм в истории, но мы хотим достичь этого, применяя другие способы, отличные от тех, которые используют остальные. Мы хотим, чтобы дом покровительницы моря был домом всех каталонцев и в чем-то походил на те дома, в которых живут верующие в нее люди. Этот храм задуман и будет построен в том же духе, который нас сделал такими, как мы есть. Речь идет о том, что все мы любим: море, свет, воздух. Ты меня понимаешь?

Арнау подумал несколько секунд и покачал головой.

– По меньшей мере ты искренен, – засмеялся Беренгер. – Графы совершают поступки во славу собственную; мы их совершаем для нас самих. Я видел, как иногда, вместо того чтобы нести груз на спине, вы привязываете его к жердям и переносите, разбившись на пары.

– Да, когда он слишком тяжелый, чтобы нести его на спине.

– Что произойдет, если мы удвоим длину палки?

– Она сломается.

– То же самое бывает и с церквями графов… Нет, я не хочу сказать, что они разрушатся, – добавил Беренгер, увидев недоумение мальчика. – Но если им хочется, чтобы церкви были высокими и узкими, они вынуждены делать их очень тесными. Высокими, узкими и тесными, понимаешь? – На этот раз Арнау кивнул утвердительно. – Наш храм станет полной противоположностью; он не будет таким узким и высоким, но будет очень широким, чтобы перед Святой Девой поместились все каталонцы. Однажды, когда закончится строительство, ты в этом убедишься: пространство будет общим для всех верующих, независимо от их социального положения, а единственным украшением станет свет, свет Средиземноморья. Мы не нуждаемся в украшениях: только простор и свет, который проникнет сюда сверху. – Беренгер де Монтагут показал на апсиду и опустил руку до пола. Арнау следил за его движениями. – Эта церковь строится для людей, а не для вящей славы какого-нибудь графа.

– Мастер… – К ним подошел один из помощников, чтобы доложить о том, что веревки и столбы уже приведены в порядок.

– Теперь ты это понимаешь? – спросил Беренгер, обращаясь к Арнау. – Она будет для людей!

– Да, господин.

– Твои камни – это золото для церкви, помни это, – добавил де Монтагут, поднимаясь. – Тебе больно?

Арнау уже не обращал внимания на лодыжку и отрицательно покачал головой.

В то утро Арнау, отпущенный бастайшами сработы, вернулся домой пораньше. Он быстро убрал в часовне, снял нагар со свечей, заменил отгоревшие и после короткой молитвы попрощался со Святой Девой. Отец Альберт увидел, как он почти бегом выходил из церкви Святой Марии. Точно так же он торопливо входил в дом Пэрэ.

– Что случилось? – спросила его старушка. – Почему ты пришел так рано?

Арнау осмотрел комнату. Они были здесь, мать и дочери. Они сидели за столом и шили. Все трое посмотрели на него.

– Арнау, – повторила Мариона, – что случилось?

Парнишка почувствовал, что краснеет, и растерялся.

– Нет… – Господи! Он не придумал никакого оправдания! Как можно быть таким глупцом? Женщины смотрели на него, а он, запыхавшийся, стоял возле двери и не находил слов для объяснения. – Нет… – повторил Арнау, – просто сегодня я… я закончил раньше.

Мариона улыбнулась и перевела взгляд на девочек. Эулалия, их мать, тоже не смогла спрятать улыбку.

– Раз ты уже освободился, – сказала Мариона, – пойди принеси мне воды.

«Как они смотрели на меня!» – думал Арнау. Он шел к фонтану, весело размахивая ведром и размышляя о новых постояльцах. Может, ему хотели что-то сказать? Ну да, конечно.

Однако ему так и не представилась возможность убедиться в этом. Когда не было Эулалии, взгляд Арнау натыкался на потемневшие зубы Гасто, те немногие, что у него остались, а когда глава семейства отсутствовал дома, девочек охранял Симо. В течение нескольких дней Арнау приходилось довольствоваться редкими взглядами, которые украдкой бросали на него дочери дубильщика. Иногда ему удавалось рассмотреть сестер, их тонко очерченные лица с выступающими скулами, прямым классическим носом и белыми зубами, выстроенными в ряд, и, конечно, невероятно красивыми карими глазами. Иногда, когда солнце заглядывало в дом Пэрэ, Арнау почти мог дотронуться до голубоватого отражения их длинных шелковистых волос, черных, как агат. А еще реже, когда он чувствовал, что на него никто не смотрит, Арнау позволял своему взгляду опускаться ниже шеи старшей сестры, Аледис, – там, где сквозь рубашку, сшитую из грубого полотна, можно было различить груди. Чувствуя, как по телу начинают бегать мурашки, он – если никто не следил – продолжал скользить взглядом, наслаждаясь плавными линиями девичьей фигурки.

Гасто Сегура потерял во время голода все, что у него было, и его характер изменился не в лучшую сторону. Этот человек стал угрюмым и безмерно ожесточился. Его сын Симо работал с ним подмастерьем, а две дочери, которых он не мог обеспечить приданым и найти им достойных мужей, вызывали у него величайшую озабоченность.

Конечно, красота девочек была многообещающей, и Гасто верил, что они найдут себе хорошую пару, а значит, ему не придется больше кормить два лишних рта.

Больше всего этот человек беспокоился о том, чтобы дочери сохранили невинность. Ни у кого в Барселоне не должно зародиться ни малейшего сомнения насчет их невинности. Только таким образом, повторял он раз за разом жене и сыну, Алеста и Аледис смогут удачно выйти замуж. Все трое: отец, мать и старший брат – стремились к тому, чтобы добиться этой цели. Но если Гасто и Эулалия не сомневались, что им удастся достичь задуманного, то Симо думал иначе и подозрительно смотрел на Арнау и Жоана, которые, по его мнению, не должны были жить с ними в одном доме.

Жоан стал самым успевающим учеником в школе при соборе. Вскоре он освоил латынь, и преподаватели не могли нарадоваться на мальчика, спокойного, рассудительного, вдумчивого и, самое главное, верующего; благодаря этим достоинствам мало кто сомневался, что его ждет большое будущее в лоне Церкви. Жоан смог завоевать уважение Гасто и Эулалии, которые часто делились с Пэрэ и Марионой своими соображениями. Они всегда внимательно слушали Жоана и были зачарованы теми объяснениями, которые старательный ученик давал по поводу Святого Писания. Только священники могли читать книги, написанные на латыни, но теперь в скромном домике у моря все четверо, затаив дыхание, слушали святые слова из древних историй, посланий Господа, которые раньше они могли услышать только с церковной кафедры.

Однако не только Жоану удалось добиться уважения у окружающих; Арнау тоже не отставал, и даже Симо смотрел на него с завистью: бастайш! Правда, немногие жители Приморского квартала знали, какие усилия прилагал Арнау, когда переносил камни для Святой Девы. «Говорят, что великий Беренгер де Монтагут становился перед пареньком на колени, чтобы помочь ему», – рассказывал брату девочек один из подмастерьев. Симо представил себе великого мастера, уважаемого знатью и епископами, у ног Арнау. Когда Беренгер говорил, все, даже его отец, молчали, а когда кричал… все дрожали от страха. Симо внимательно наблюдал за Арнау. Тот приходил домой поздно вечером. Он всегда возвращался последним – усталый, вспотевший, с капсанойв руке и, конечно, улыбающийся! Улыбался ли он, Симо, возвращаясь с работы? Один раз он встретился с Арнау, когда тот переносил камни в церковь Святой Марии. Его ноги, руки, грудь, все тело, казалось, были сделаны из железа. Симо посмотрел на камень, а потом на лицо, налившееся кровью. Но и тогда Арнау улыбался.

Поэтому, когда Симо, обязанный охранять своих сестер, сталкивался с Арнау и Жоаном, он, хотя и был старше их, отступал. И обе девочки, понимая, что происходит, наслаждались свободой, которой они были лишены в присутствии родителей.

– Пойдем прогуляемся по берегу! – предложила однажды Алеста.

Симо хотел отказаться. Гулять по берегу… А если отец их увидит?

– Хорошо, – отозвался Арнау.

– Это пойдет нам на пользу, – поддержал его Жоан.

Симо примолк. Все пятеро, Симо последний, вышли на солнечный берег; Аледис рядом с Арнау, Алеста рядом с Жоаном. Обе подставляли волосы морскому ветру, который по своему желанию обвевал их просторные платья, подчеркивая линии груди, живота и бедер.

Они шли молча, глядя на море и загребая ногами песок, пока не встретили группу отдыхающих бастайшей.Арнау помахал им рукой.

– Хочешь, я тебя с ними познакомлю? – спросил он Аледис.

Девочка бросила взгляд в сторону мужчин. Все внимательно смотрели на нее. Чего они так уставились? Ветер прижимал рубашку к ее грудям и соскам. Боже! Казалось, они хотели проникнуть сквозь ткань. Она покраснела и покачала головой, но Арнау уже направлялся к ним. Аледис приостановилась, и Арнау растерялся, не зная, как ему поступить.

– Беги за ней, Арнау! – услышал он голос одного из товарищей.

– Не дай ей скрыться, – посоветовал другой.

– Она очень красивая! – подытожил третий.

Арнау прибавил ход, чтобы догнать Аледис.

– Что-то случилось?

Девочка ему не ответила. Она шла, пряча лицо, скрестив спереди руки, но домой возвращаться не захотела. Так они продолжали гулять под шум волн всей компанией.

20

Тем же вечером, когда они все вместе ужинали у очага, Аледис наградила Арнау взглядом своих огромных карих глаз, который длился одной секундой дольше, чем было нужно.

В этот миг Арнау вновь услышал шум моря и вспомнил, как они шли по прибрежному песку. Он обвел взглядом остальных, убеждаясь, что никто не заметил этого бесстыдства: Гасто продолжал болтать с Пэрэ, да и женщины, казалось, не придали этому большого значения. Похоже, никто из них не услышал шума волн и морского ветра.

Когда Арнау снова осмелился посмотреть на Аледис, та наклонила голову и стала водить ложкой в своей миске.

– Ешь, детка! – приказал Гасто, увидев, как дочь играет ложкой, не поднося ее ко рту.

Слова Гасто вернули Арнау к действительности, и в продолжение всего ужина Аледис уже явно избегала встречаться с ним взглядом.

Прошло несколько дней, прежде чем Аледис снова посмотрела на Арнау, как и тем вечером, когда они прогуливались по берегу. В редкие случаи, когда они встречались, Арнау хотелось снова почувствовать на себе пристальный взгляд карих глаз Аледис, но девочка явно уклонялась и прятала глаза.

– Привет, Аледис, – рассеянно сказал он ей однажды утром, открывая дверь, чтобы пойти на берег.

В этот утренний час они оказались в комнате одни. Арнау хотел уже выйти, но что-то заставило его повернуться и посмотреть на девушку. Она стояла возле очага – стройная, прелестная, зовущая его своими карими глазами.

Наконец-то! Наконец-то! Арнау покраснел и потупился. Смутившись, он снова взялся за ручку двери, но его внимание, как и секунду назад, переключилось на Аледис. Она продолжала стоять не двигаясь, притягивая его своими большими карими глазами, и улыбалась. Аледис ему улыбалась!

Рука Арнау соскользнула с дверной ручки, он споткнулся и чуть было не упал на пол. Не смея больше смотреть на нее, парнишка быстрым шагом направился к берегу. Дверь так и осталась открытой.

– Он стыдится, – прошептала Аледис той ночью своей сестре, когда они лежали вдвоем на одном тюфяке. Ни родители, ни старший брат еще не пришли в комнату.

– Зачем ему это надо? – воскликнула Алеста. – Арнау – мужчина, бастайш.Он работает на берегу, носит камни Святой Деве. А ты – совсем еще ребенок, – добавила она.

– Вот ты – действительно ребенок, – возразила ей Аледис.

– Тоже мне женщина! – фыркнула Алеста, повернувшись к сестре спиной. Точно так же говорила их мать, когда одна из дочерей требовала чего-то, что было им не по возрасту.

– Ладно, ладно, – миролюбиво произнесла Аледис.

«Конечно, женщина. А кто же еще?» Аледис представила свою мать, ее подруг и подумала об отце. Возможно… возможно, ее сестра была права. Почему такой человек, как Арнау, бастайш, доказавший всей Барселоне свою преданность Святой Деве у Моря, должен был стесняться какой-то девочки, которая на него посмотрела?

– Он стесняется. Уверяю тебя, это действительно так, – повторила Аледис следующей ночью.

– Ты невыносима! Почему Арнау должен стесняться?

– Не знаю, – ответила Аледис, – но он стесняется. Он не решается посмотреть на меня. Теряется, когда видит, что я смотрю на него. Смущается, краснеет, убегает от меня… Ты сумасшедшая!

– Может быть, я и сумасшедшая, но… – Аледис знала что говорила. Если в предыдущую ночь сестра смогла посеять в ее душе сомнение, то теперь ей это не удастся. Она убедилась, что была права в своих подозрениях насчет Арнау. Наблюдая за парнем, она выбрала подходящий момент, когда никто не мог застать их врасплох, и подошла к нему так близко, что почувствовала запах его тела. «Привет, Арнау», – коротко обронила Аледис. Это было обычное приветствие, но оно сопровождалось таким нежным взглядом, что Арнау снова покраснел. К тому же Аледис стояла настолько близко к нему, что почти касалась его, и он, оторопев от неожиданного натиска, убежал от нее. Провожая его взглядом, Аледис довольно улыбнулась, гордая тем, что обладает властью, ранее ей неизвестной. – Завтра ты сможешь убедиться в этом, – сказала она сестре.

Учитывая присутствие Алесты, она решила заменить невинное кокетство на более серьезное испытание, которое не могло не сработать. Утром, когда Арнау собирался выходить из дому, Аледис, прислонившись к двери, стала у него на пути. Она обдумала свое поведение с ним тысячу раз, пока ее сестра спала.

– Почему ты не хочешь поговорить со мной? – спросила Аледис сладким голоском, заглянув Арнау прямо в глаза.

Она и сама удивилась своей смелости. Репетируя эту простую фразу много раз, Аледис задавалась вопросом, способна ли она произнести ее не запинаясь при встрече с Арнау. Если бы Арнау ей ответил, она была бы обезоружена, но, к ее удовлетворению, все было не так. Зная о том, что где-то рядом Алеста, Арнау инстинктивно повернулся к Аледис, и та увидела, как его щеки залились ярким румянцем. Он не мог выйти и тем более не смел посмотреть на Алесту.

– Я… Да, я…

– Ты, ты, ты, – перебила его Аледис, ободренная успехом. – Ты избегаешь меня. Раньше мы разговаривали и смеялись, а теперь каждый раз, когда я собираюсь подойти к тебе…

Аледис старалась стоять так, чтобы ее молодые упругие груди были плотно обтянуты рубашкой. Она добилась необходимого эффекта: несмотря на грубую ткань, ее соски проступали, как наконечники копий. Арнау это видел, и все камни королевской каменоломни не могли отвести его взгляда от того, что выставила напоказ Аледис. У парня перехватило дыхание.

– Девочки!

Голос спускавшейся по лестнице Эулалии вернул их к действительности. Аледис встрепенулась, открыла дверь и выскочила на улицу, прежде чем ее мать успела подойти к ним. Арнау повернулся к Алеете, которая наблюдала за происходящим с открытым ртом, но та тоже поспешно выпорхнула из дому.

Этой ночью сестры шушукались, не находя ответов на вопросы, которые возникли в связи с последними событиями и о которых они не могли никому рассказать. Единственное, в чем была уверена Аледис, хотя и не знала, как это объяснить сестре, так это власть, которой обладало ее тело над Арнау. Новое чувство, переполнявшее Аледис, доставляло ей удовольствие. Девушка задавалась вопросом, все ли мужчины будут так реагировать, хотя и не представляла себя перед любым другим, кроме Арнау. Ей бы никогда не пришло в голову вести себя так с Жоаном или с кем-нибудь из подмастерьев дубильщика, друзьями Симо. Невозможно даже представить, что… Конечно, с Арнау она словно бы раскрепощалась и внутри ее просыпалось нечто такое…

– Что с ним происходит? – спросил Рамона Жозеп, старшина общины.

– Не знаю, – искренне ответил тот.

Мужчины посмотрели в сторону лодочников, где Арнау, стоя у сгруженных на берег товаров, требовал, чтобы ему дали тюк потяжелее. Когда парнишка добился своего, Жозеп, Рамон и их товарищи увидели, как он пошел, едва переставляя ноги.

– Так он долго не протянет, – задумчиво произнес Жозеп.

– Он молод, – попытался защитить его Рамон.

– Нет, не протянет.

То, что Арнау изменился, заметили все. Он требовал самые тяжелые тюки и камни и носил их так, как будто в этом и заключался смысл всей его жизни. Возвращаясь на место погрузки почти бегом, он снова просил для себя более тяжелый груз, чем ему следовало. В конце дня он возвращался в дом Пэрэ, волоча ноги и согнувшись от боли в спине.

– Что с тобой происходит? – поинтересовался Рамон на следующий день, когда оба несли тюки в сторону муниципальных складов.

Арнау не ответил. Рамон не мог понять, было ли его молчание вызвано тем, что он не хотел говорить, или паренек не мог этого сделать по какой-то причине. Его лицо исказилось от напряжения, глаза налились кровью от тяжелой ноши, которую ему погрузили на спину.

– Если у тебя появилась какая-то проблема, я готов…

– Нет, нет, – только и смог выговорить Арнау. Как ему признаться, что он сгорал, изнывая от тоски по Аледис? Как рассказать, что покой для него наступал только в те минуты, когда он полностью отдавался работе и нес на спине тяжелый груз, мысль о котором вытесняла все остальное, и приходилось думать только о том, как бы донести его? Лишь тогда ему на время удавалось забыть ее глаза, улыбку, груди, все ее юное тело. Как рассказать о том, что каждый раз, когда Аледис кокетничала, он терял контроль над собой и видел ее голой рядом с собой, видел, как она ласкала его? Тогда он вспоминал слова кюре о запрещенных связях. «Грех! Грех!» – предупреждал священник с присущей ему твердостью, обращаясь к своим прихожанам. Чтобы подавить этот шквал чувств, он приходит домой изнуренным и падает на тюфяк, пытаясь заснуть и забыть, что эта девочка рядом. – Нет, нет, – повторил он. – Спасибо, Рамон.

– Он себя загонит, – сказал Жозеп в конце дня.

На этот раз Рамон не посмел ему возражать.

– Тебе не кажется, что ты переходишь пределы разумного? – спросила Алеста однажды ночью свою сестру.

– Почему?

– Если отец об этом узнает…

– О чем он должен узнать?

– О том, что ты любишь Арнау.

– Я не люблю Арнау! Просто… просто… Мне хорошо, Алеста. Мне нравится, когда он на меня смотрит…

– Ты его любишь, – настаивала сестренка.

– Нет. Ну как тебе объяснить? Когда я вижу, как он на меня смотрит, когда он краснеет, у меня такое ощущение, будто его взгляд проходит сквозь мое тело.

– Ты его любишь.

– Нет. Спи лучше. Что ты понимаешь? Спи…

– Ты любишь его, любишь, любишь.

Аледис решила не отвечать, но задумалась: любит ли она Арнау? Скорее всего, она лишь упивается тем, что на нее смотрят, не в силах скрыть своего желания. Девушке нравилось, что Арнау не мог отвести глаз от ее тела; она получала удовольствие от явной досады, сквозившей в глазах юного бастайша, когда она прекращала искушать его.

Была ли это любовь? Аледис искала ответ и мысленно возвращалась к мгновениям, когда она испытывала неповторимое удовольствие, играя чувствами Арнау.

Однажды утром, увидев, что Жоан вышел из дома Пэрэ, Рамон поспешил ему навстречу.

– Что происходит с твоим братом? – спросил он, даже не поздоровавшись.

Жоан ненадолго задумался.

– Я думаю, что он влюбился в Аледис, дочь дубильщика Гасто.

Рамон засмеялся.

– Значит, это любовь сводит его с ума! – воскликнул он. – Если Арнау будет и дальше так продолжать, он просто загнется. Нельзя работать с таким напряжением. К тому же он не готов к большим нагрузкам. Мне не раз приходилось видеть, как надрывались бастайши.А твой брат еще очень молод, чтобы его разбил паралич. Сделай что-нибудь, Жоан.

Этой же ночью Жоан попытался поговорить с братом.

– Что случилось, Арнау? – спросил он его со своего тюфяка.

Арнау не отвечал.

– Ты должен рассказать мне об этом. Я – твой брат и хочу помочь тебе. Ты ведь всегда заботился обо мне.

Поделись со мной своими трудностями.

Жоан замолчал, давая Арнау подумать над его словами.

Это… это из-за Аледис, – признался тот и беспомощно посмотрел на Жоана, который напрягся, но не стал перебивать его. – Не знаю, что со мной происходит при этой девочке. После прогулки по берегу… что-то изменилось между нами. Она так ведет себя, как будто бы ей хотелось… Ну не знаю… Кроме того…

– Что? – спросил Жоан, когда Арнау неожиданно замолчал.

«Я не собираюсь ни в чем ей признаваться, пусть за меня говорят взгляды», – решил в этот момент Арнау и вновь представил себе обнаженные груди Аледис.

– Ничего.

– Тогда в чем проблема?

– В том, что меня одолевают дурные мысли, я вижу ее голой. Вернее, мне хотелось бы увидеть ее голой. Мне бы хотелось…

Жоан настоял, чтобы учителя просветили его и поподробнее рассказали обо всем, что касалось этой темы. Они же, не догадываясь, что интерес ученика вызван обеспокоенностью за своего брата, заключили, что мальчик может поддаться искушению и сойти с пути, по которому он так решительно пошел, и пустились в пространные объяснения по поводу теории пагубной природы женщины.

– В этом нет твоей вины, – сделал вывод Жоан.

– Нет?

– Нет. Порочность, – объяснил он ему, шепча у очага, возле которого они спали, – это один из четырех естественных недугов человека, которые изначально есть у нас из-за первородного греха. Порочность женщины сильнее любой другой порочности, существующей в мире. – Жоан по памяти повторял объяснения своих учителей.

– Какие же остальные три недуга?

– Алчность, невежество и апатия, то есть неспособность творить добро.

– И какое отношение имеет порочность к Аледис?

– Женщины порочны по своей природе и толкают мужчину на путь зла через искушение, – процитировал Жоан.

– Почему?

Потому что женщины изменчивы, как ветер. Они ветрены и меняют направление подобно потоку воздуха. – Жоан вспомнил священника, который привел это сравнение: вытянутые руки святого отца с дергающимися без остановки пальцами крутились вокруг его головы. – Помимо этого, – продолжил он, – поскольку у женщин довольно мало здравого смысла, они не в силах сдерживать свою порочность.