Текст книги "Собор Святой Марии"

Автор книги: Ильденфонсо Фальконес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 41 страниц)

44

Прошло десять дней томительной неопределенности, пока у Арнау не появились первые известия о Мар.

Десять дней, в течение которых он занимался только тем, что было связано с поисками Мар. Однако расследование, организованное им, ничего не дало: девушка, казалось, бесследно исчезла. Арнау продолжал встречаться с викарием и советниками, умоляя их действовать, приложив все силы к поискам его приемной дочери. Он объявил об огромном вознаграждении за любую информацию о судьбе или местонахождении Мар. Сам Арнау молился столько, сколько не молился всю свою жизнь. Наконец Элионор сказала, что получила сведения от одного проезжего купца, который искал Арнау. К несчастью, подозрения подтвердились. Мар была похищена рыцарем по имени Фелип де Понте, его должником, который удерживал ее силой в одном укрепленном загородном доме возле Матаро, что на расстоянии менее суток ходьбы на север от Барселоны, Арнау отправил туда миссаджей из консульства, а сам тем временем пришел в церковь Святой Марии, чтобы помолиться.

Никто не осмелился беспокоить его, рабочие даже приостановили свои работы. Стоя на коленях перед маленькой каменной фигуркой Святой Девы, под покровительством которой прошла вся его жизнь, Арнау пытался прогнать ужасные видения, которые стояли перед его глазами в течение целых десяти дней. Но страшные сцены насилия вновь замелькали в его воображении вперемешку с лицом Фелипа де Понтса.

Фелип де Понте напал на Мар в ее собственном доме; он заткнул ей рот кляпом и бил до тех пор, пока девушка, совершенно обессилев, не уступила ему. Он надел на нее мешок, положил на повозку, загруженную упряжью, а сам сел рядом. Впереди, взяв в руки поводья, шел один из его воспитанников. Со стороны казалось, будто они только что купили или починили свою упряжь. Таким образом де Понтсу удалось беспрепятственно выехать через городские ворота, ни у кого не вызвав подозрений. В своем загородном доме, внутри укрепленной башни, которая поднималась ввысь, рыцарь обесчестил девушку, причем не один раз.

Возбужденный красотой пленницы, которая отчаянно защищалась, он набросился на девушку с таким неистовством, которого сам от себя не ожидал. Поскольку Фелип де Понте договорился с Жоаном, что отберет добродетель Мар, не раздевая ее и даже не обнажаясь перед ней, и применит силу только в случае крайней необходимости, он так и сделал… в первый раз, как только ему удалось к ней приблизиться. Но похоть оказалась сильнее, чем слово рыцаря…

Все, что Арнау – весь в слезах и с сокрушенным сердцем – мог представить себе, молясь в церкви Святой Марии, не могло сравниться с тем, что выстрадала Мар.

Прибытие в церковь миссаджей привело к тому, что работы там вовсе остановились. Голос офицера звучал четко, как в зале суда консульства:

– Досточтимый консул, это так! Ваша дочь была похищена и сейчас находится во власти рыцаря Фелипа де Понтса.

– Вы говорили с ним?

– Нет, досточтимый. Он заперся в башне и не признал нашей власти, уверяя, что речь идет не о коммерческом вопросе.

– Вы что-нибудь знаете о девушке?

Офицер опустил взгляд.

Арнау до боли сжал кулаки.

– У меня нет власти? Если он хочет власти, – пробормотал Арнау сквозь зубы, – он ее получит.

Новость о похищении Мар разлетелась быстро. На следующий день, на рассвете, все колокола церквей Барселоны начали настойчиво звонить и призыв «Все на улицу!» превратился в единый крик, исходящий из уст горожан: нужно было освободить гражданку Барселоны.

Площадь Блат мгновенно превратилась в место собрания ополченцев. Не было ни одной общины города, которая не пришла бы сюда под своим знаменем во главе со старшинами, вооруженными, как подобает такому случаю. В это утро Арнау отказался от своей роскошной одежды и снова надел все то, в чем он сражался под командованием Эйксимэна д’Эспарсы, а позже против Педро Жестокого. У него по-прежнему был великолепный арбалет отца, от которого он не хотел отказываться и который сжимал так крепко, что немели пальцы. На поясе у него висел тот же кинжал, каким бастайшЭстаньол несколько лет тому назад нес смерть своим врагам.

Когда Арнау появился на площади, его приветствовали свыше трех тысяч человек. Знамена взметнулись над головами. Мечи, пики и арбалеты поднялись вверх под оглушительный крик толпы. Повсюду продолжал звучать призыв: «Все на улицу!» Поскольку у менял не было общины, Арнау искал среди моря оружия и флагов тех, с кем он провел годы своей молодости. Жоан и Элионор, бледные и притихшие, стояли за спиной Арнау.

– Это входило в ваши планы? – спросил доминиканец баронессу, наблюдая за суматохой на площади.

Потерянный взгляд Элионор блуждал по разгоряченной толпе. Вся Барселона пришла поддержать Арнау.

Люди размахивали своим оружием и неистовствовали. И все это ради спасения девушки!

Арнау увидел знакомый флаг. Толпа расступалась, давая ему дорогу, пока он направлялся к месту, где собирались бастайши.

– Это входило в ваши планы? – снова спросил монах.

Оба смотрели в спину Арнау, который удалялся от них. Элионор не ответила.

– Вашего рыцаря просто проглотят. Отберут его земли, разрушат дом, и тогда…

– Что тогда? – пробормотала баронесса, уставившись в лоб доминиканца.

«Я потеряю своего брата. Возможно, у нас еще есть время уладить кое-что. Из этого ничего хорошего не выйдет…» – подумал Жоан.

– Поговорите с ним… – настаивал он.

– Вы с ума сошли?

– А если он не согласится на брак? А если Фелип де Понте ему все расскажет? Поговорите с ним, прежде чем ополчение отправится в путь. Сделайте это. Ради Бога, Элионор!

– Ради Бога? – на этот раз баронесса повернулась к Жоану лицом. – Поговорите вы с вашим Богом. Сделайте это, брат мой.

Они направились туда, где стояли бастайши.Там они встретили Гилльема, без оружия, как полагалось рабу.

Арнау, заметив Элионор, нахмурив брови.

– Она ведь и моя подопечная тоже! – воскликнула баронесса.

Советники отдали приказ, и войско народного ополчения отправилось в путь. Флаги со святым Георгием и флаг Барселоны развевались на ветру; впереди шли бастайши, за ними – остальные общины. Всего три тысячи человек! И это из-за одного рыцаря! Элионор и Жоан решили идти вместе с ними.

На полпути ополчение Барселоны выросло еще на сотню человек – к войску присоединились крестьяне, работавшие на землях Арнау. Они с радостью откликнулись на призыв, чтобы с арбалетами в руках защищать того, кто с ними так щедро обошелся. Арнау убедился, что ни один представитель знати или рыцарь не посчитал должным принять участие в этом походе.

Серьезный и сосредоточенный, он шагал под флагом бастайшей.Жоан хотел было помолиться, но то, что в других случаях у него выходило с лету, теперь не получалось: его как будто парализовало. Ни он, ни Элионор не могли даже представить, что Арнау созовет городское ополчение. Суматоха, которую подняли эти три тысячи человек в поисках справедливости и защиты прав одной только гражданки Барселоны, оглушила Жоана. Многие из них целовали своих дочерей, прежде чем уйти в поход. Не один горожанин в этот день, прощаясь с женой, сказал: «Барселона защищает своих людей… И прежде всего своих женщин».

«Они отберут земли у несчастного Фелипа де Понтса, как будто это у них похитили дочь, – думал Жоан. – Они будут его судить, а затем казнят, но сначала он воспользуется правом на свое последнее слово». Жоан посмотрел на Арнау, который по-прежнему шел молча, с мрачным выражением на лице.

Вечером барселонское войско подошло к землям Фелипа де Понтса и остановилось у подножия небольшого холма, на вершине которого находился дом рыцаря, почти ничем не отличавшийся от крестьянского дома.

Здесь не было никаких крепостных стен, за исключением обычной башни наблюдения, которая возвышалась над его жилищем. Жоан посмотрел в сторону дома, потом обвел взглядом войско, ожидавшее приказа городских советников, и повернулся к Элионор, которая, поджав губы, всю дорогу молчала. Три тысячи человек прошли этот путь, чтобы взять один дом!

Жоан отвлекся от своих мыслей и пошел к Арнау и Гилльему; те стояли вместе с советниками и старшинами города под флагом святого Георгия и обсуждали дальнейшие действия. Когда Жоан узнал, что большая часть была за то, чтобы напасть на дом без всякого предупреждения, не давая возможности Понтсу сдаться ополчению, внутри у него что-то сжалось.

Советники начали отдавать приказы старшинам общин. Жоан посмотрел на Элионор: баронесса оставалась неподвижной, ее горящий взгляд был устремлен в сторону дома. Чуть позже она подошла к Арнау и попыталась заговорить с ним, но он был слишком занят, чтобы уделить ей внимание. Гилльем наблюдал за ней, не скрывая своего презрения. Тем временем уже старшины общин стали передавать приказы ополченцам, и подготовка к военным действиям заметно оживилась. Ярко пылали факелы, слышалось бряцанье мечей, звук от натягивания пружин в арбалетах. Жоан развернулся, чтобы вновь посмотреть на дом рыцаря и войско, готовящееся к атаке. Уступок, судя по всему, не будет. Барселона не пощадит того, кто посягнул на честь свободной гражданки графского города. Арнау оставил монаха и, как обычный солдат, двинулся по направлению к дому де Понтса, сжимая кинжал. Жоан бросил еще один взгляд на Элионор: та оставалась бесстрастной, как и прежде.

– Нет! – крикнул Жоан, когда брат уже повернулся к нему спиной.

Однако его крик был заглушен поднявшимся шумом. Внезапно от дома рыцаря к войску направился всадник. Это был Фелип де Понте, который медленно приближался к ним.

– Схватите его! – приказал один из советников.

– Нет! – крикнул Жоан.

Все повернулись к монаху Арнау посмотрел на него с явным недоумением.

– Человека, который сдается, не хватают.

– Что происходит, брат мой? – спросил доминиканца тот самый советник, который приказал задержать Фелипа де Понтса. – Может, ты будешь командовать ополчением Барселоны?

Жоан умоляюще посмотрел на Арнау.

– Человека, который сдается, не хватают, – упрямо повторил он, не сводя глаз с брата.

– Дайте ему сдаться, – уступил Арнау.

Первый взгляд Фелипа де Понтса пал на его сообщников. Потом он посмотрел на тех, кто стоял под флагом святого Георгия. Среди них был Арнау и советники города.

– Граждане Барселоны! – крикнул он достаточно громко, чтобы его могли слышать все ополченцы. – Я знаю причину, которая привела вас сюда, и знаю, что вы ищете справедливость по отношению к вашей землячке. Я у вас в руках. Я признаю себя виновным в содеянном преступлении, но, прежде чем вы меня схватите и отберете мои земли, умоляю вас, дайте мне сказать.

– Говори, – позволил ему один из советников.

– Я действительно похитил и переспал с Мар Эстаньол против ее воли…

Ропот пробежал по рядам барселонского ополчения, заглушая речь Фелипа де Понтса. Арнау снова сжал руками кинжал.

– Я совершил это преступление, зная, что поплачусь за него своей жизнью. Но я сделал бы это еще раз, если бы у меня была возможность прожить свою жизнь заново, – такова моя любовь к этой девушке. У меня нет сил видеть, как это юное создание увядает без мужа, не пользуясь теми дарами, которыми ее наделил Бог. Я признаюсь, что мои чувства оказались сильнее рассудка, а я сам больше походил на бешеное животное, нежели на рыцаря короля Педро.

Жоан почувствовал, что войско с интересом слушает Фелипа де Понтса, и про себя попытался внушить рыцарю его последующие слова…

– И как животное, которым я был, я готов сдаться вам. Но как рыцарь, которым мне снова хотелось бы стать, я обещаю заключить брак с Мар, чтобы продолжать любить ее всю свою жизнь. Судите меня! Я не готов, как предписывают наши законы, предложить мужа, равного ей. Однако, прежде чем увижу ее с другим, я лишу себя жизни.

Фелип де Понте закончил свою речь и стал ждать, гордо восседая на лошади. Брошенный им вызов заставил трехтысячное войско замолчать. Люди пытались осознать слова, которые только что услышали.

– Да будет славен Господь! – неожиданно закричал доминиканец.

Арнау посмотрел на него с изумлением. Все повернулись к монаху, в том числе Элионор.

– К чему это? – спросил Арнау.

– Арнау! – торжественно произнес монах и взял брата за руку. – Это всего лишь результат нашей собственной небрежности, – сказал он довольно громко, чтобы его могли слышать все присутствующие.

Арнау вздрогнул.

– Годами мы потакали капризам Мар, забывая о нашем долге по отношению к здоровой и чистой женщине, которая должна была бы уже подарить миру детей, в чем и заключается ее обязанность. Так предусмотрено законами Божьими, и мы не вправе менять предписания Господа нашего.

Арнау хотел было возразить ему, но Жоан заставил его замолчать резким движением руки.

– Я чувствую себя виноватым, потому что проявил непростительную мягкость по отношению к капризной девушке, в чьей жизни недоставало смысла, и потому она протекала в противоречии с нормами святой католической церкви. Этот рыцарь, – добавил он, показывая на Фелипа де Понтса, – является всего лишь рукой Божьей, посланцем Господа, чтобы сделать то, чего не смогли сделать мы. Да, я слишком долго смотрел, как увядает красота и здоровье, подаренные Богом девушке, которой повезло стать приемной дочерью такого доброго человека, как ты. Я не хочу чувствовать себя виновным в смерти рыцаря, готового пожертвовать собственной жизнью, чтобы исполнить то, что мы оказались неспособны сделать. Он хочет жениться на ней. И я, если тебя интересует мое мнение, согласился бы.

Арнау помолчал некоторое время. Все войско стояло в ожидании его ответа. Жоан воспользовался моментом и повернулся к Элионор. Ему показалось, что на губах баронессы промелькнула надменная улыбка.

– Ты хочешь сказать, что это моя вина? – спросил Арнау.

– Моя, Арнау, моя, – поспешил заверить его монах. – Это я должен был рассказать тебе о том, в чем суть законов Церкви, каково Божье предназначение, но я этого не сделал… и очень об этом сожалею.

Гилльем, едва сдерживаясь, готов был метать молнии.

– Каково желание девушки? – спросил Арнау у сеньора Понтса.

– Я – рыцарь короля Педро, – ответил тот, – и его законы не принимают во внимание желание женщины на выданье. Но поскольку вы сегодня находитесь здесь, я, Фелип де Понте, каталонский рыцарь, предлагаю себя в мужья Мар Эстаньол. – Ободренный рокотом, прокатившимся по рядам ополчения, рыцарь добавил: – Если ты, Арнау Эстаньол, барон Каталонии, морской консул, не согласен на этот брак, вы можете схватить меня и судить. Если же ты, ее приемный отец, даешь свое согласие, желание девушки не имеет значения.

Ополчение снова одобрило слова рыцаря. Таков был закон, и все его выполняли, отдавая своих дочерей, не спрашивая их согласия.

– Речь идет не о желании девушки, Арнау, – вмешался Жоан, понижая голос. – Речь идет о твоей обязанности. Возьми ее на себя. Никто не спрашивает мнения своих дочерей или воспитанниц. Решение принимают, исходя из того, что для них будет полезнее всего. Этот человек уже переспал с Мар. Желание девушки играет малую роль. Или она выйдет за него, или ее жизнь превратится в ад. Ты должен решить, Арнау: еще одна смерть или выход из ситуации, порожденной нашей небрежностью.

Арнау поискал глазами своих приверженцев, посмотрел на Гилльема, Kofopbm продолжал стоять, не отводя взгляда от рыцаря и источая ненависть, на Элионор, свою супругу по милости короля. Когда Арнау вопрошающе взглянул на нее, баронесса согласно кивнула. Наконец он повернулся к Жоану.

– Таков закон, – обронил тот.

Арнау вновь посмотрел на рыцаря, потом на войско. Ополченцы опустили оружие. Казалось, никто из этих трех тысяч человек даже не думал обсуждать оправдательную речь сеньора де Понтса, поскольку никто уже не думал о войне. Все ожидали решение Арнау Таков был каталонский закон, закон о женщине.

Чего он добьется, если в сражении убьет рыцаря и освободит Мар? Какую жизнь он уготовит девушке, пережившей похищение и изнасилование? Монастырь?

– Согласен.

На мгновение повисло молчание. Но уже в следующую секунду толпа ополченцев оживилась: они передавали друг другу решение Арнау. Кто-то в открытую поддержал это, и вскоре к нему присоединились другие. Войско разразилось криками одобрения.

Элионор и Жоан быстро переглянулись.

А всего лишь в сотне метров от того места, где они находились, сидела в заточении молодая женщина, чье будущее только что было решено. Из наблюдательной башни дома Фелипа де Понтса она смотрела на толпу, собравшуюся у подножия маленького холма. Почему они не поднимаются в атаку? О чем можно говорить с этим подонком? Что они кричат там?

– Арнау! О чем кричат твои люди?

45

Крики ополченцев убедили его в том, что он не ослышался и Арнау действительно сказал: «Согласен».

Гилльем с силой сжал губы. Кто-то похлопал его по спине, присоединяясь к всеобщему ликованию.

Согласен? Гилльем посмотрел на Арнау, а потом на рыцаря с лицом распутника. Что мог сделать такой обыкновенный раб, как он? Гилльем снова бросил взгляд на Фелипа де Понтса; тот теперь улыбался. «Я переспал с Мар Эстаньол», – сказал он. Неужели Арнау не услышал этих слов: «Я переспал с Мар Эстаньол»? Как мог Арнау?..

Кто-то поднес ему бурдюк с вином. Гилльем грубо оттолкнул его.

– Ты не пьешь, христианин? – услышал мавр удивленный голос.

Он встретился взглядом с Арнау. Старшины поздравляли Фелипа де Понтса, все еще сидевшего на лошади. Люди пили и смеялись.

– Ты не пьешь, христианин? – снова раздалось у него за спиной.

Гилльем оттолкнул человека с бурдюком и снова стал искать Арнау. Нашел! Старшины, окружив консула со всех сторон, что-то оживленно говорили ему. Арнау, подняв голову, с трудом отыскал в толпе Гилльема.

Люди, среди которых был и Жоан, подталкивали Арнау к дому рыцаря, но тот не переставал смотреть на своего друга.

Ополченцы праздновали счастливое завершение похода. Они разожгли костры и стали петь вокруг них.

– Выпей за нашего консула и счастье его воспитанницы, – предложил один из бастайшей, поднося мавру бурдюк с вином.

Арнау скрылся по дороге к дому.

Гилльем снова отодвинул бурдюк.

– Ты не хочешь выпить?..

Гилльем угрюмо посмотрел на мужчину, развернулся и зашагал домой, в Барселону. Шум веселящегося войска начал отдаляться. Мавр остался на дороге один. Он еле передвигал ноги, но упрямо шел вперед, чтобы уйти от этого места подальше и сохранить в душе чувство человеческой гордости, которое еще оставалось у раба. Он шел в Барселону.

Арнау отказался от сыра, который ему предложила дрожащая от страха старуха, присматривающая за домом Фелипа де Понтса. Старшины и советники устроились на втором этаже, над хлевом, рядом с большим каменным очагом. Арнау искал Гилльема в толпе. Люди болтали, смеялись и подзывали старуху, чтобы та принесла еще сыра и вина. Жоан и Элионор сидели рядом, и оба поспешно отворачивались, пряча глаза, когда Арнау пристально смотрел на них.

Шумные возгласы заставили его переключить внимание и посмотреть в другой конец помещения.

В комнату вошла Мар, которую держал за руку Фелип де Понте. Арнау видел, как она с силой рванулась и, высвободившись, кинулась к нему, чтобы оказаться в его объятиях. На ее губах появилась улыбка.

Девушка широко развела руки, еще не добежав до Арнау, но внезапно остановилась и медленно опустила их, так и не обняв его.

Арнау показалось, что у нее на щеке синяк.

– Что происходит, Арнау? – тихо спросила Мар.

Арнау повернулся в надежде найти поддержку у Жоана, но брат опустил голову, стараясь не смотреть на него. Все замолчали, ожидая его объяснений.

– Рыцарь Фелип де Понте ссылается на Уложения: Si quis virginem…– сказал он наконец.

Мар не шелохнулась. По ее щеке потекла слеза. Арнау сделал неуверенное движение правой рукой, но внезапно отдернул ее, дав слезе скатиться на шею.

– Твой отец… – попытался вмешаться Фелип де Понте, стоявший чуть в стороне, – морской консул дал согласие на наш брак перед ополчением Барселоны. – Рыцарь выпалил это, прежде чем Арнау смог заставить его замолчать или отказаться от своих слов.

– Это правда? – потерянным голосом спросила Мар.

«Единственная правда заключается в том, что мне хотелось бы обнять тебя и… поцеловать. Больше всего на свете я желал бы, чтобы ты всегда была со мной. Но это ли чувствует отец?» – подумал Арнау.

– Да, Мар.

Слезы на лице Мар высохли. Фелип де Понте подошел к девушке и снова взял ее за руку. Она не стала сопротивляться. Кто-то из присутствующих прервал молчание, и все тут же снова заговорили. Арнау и Мар продолжали смотреть друг на друга. Послышался новый тост за здоровье молодых, который оглушил Арнау, и на этот раз слезы появились у него на глазах. Наверное, Жоан был прав, потому что давно догадался о том, чего не знал сам Арнау. Когда-то перед Богородицей Арнау поклялся, что никогда больше не изменит своей жене – даже если это будет навязанная ему жена, – ради любви к другой женщине.

– Отец? – спросила Мар, вытирая слезы на его щеке.

Арнау задрожал, почувствовав нежное прикосновение Мар к своему лицу.

В ту же секунду он встал из-за стола и выбежал из комнаты.

Где-то на безлюдной и темной дороге, ведущей к Барселоне, раб поднял глаза на небо и услышал крик боли, который вырвался у девочки, о которой он заботился как о собственной дочери. Он родился рабом и всю жизнь прожил как раб. Он научился любить молча и подавлять свои чувства. Раб не был человеком, поэтому в своем одиночестве, единственном месте, где никто не мог ограничивать его свободу, он научился видеть гораздо больше, чем те, чей разум затуманили законы, придуманные самими людьми. Он видел любовь, которую испытывали они друг к другу, и молился двум своим богам, чтобы эти люди, которых он так любил, смогли освободиться от цепей, от гораздо более крепких пут, чем те, что были у простого раба.

Гилльем позволил себе заплакать – роскошь, непозволительная для раба.

Мавр так и не вошел в ворота Барселоны. Он прибыл в город еще ночью и остановился перед закрытыми воротами Святого Даниила. Сердце щемило от боли; ему казалось, будто у него отняли ребенка. Может, Арнау поступил неосознанно, но он продал ее, словно речь шла о рабыне. Что ему делать в Барселоне? Как он будет сидеть там, где сидела Мар? Сможет ли он гулять в тех местах, где он делал это вместе с Мар, болтая, смеясь, узнавая секреты своего ребенка? Что ему делать в Барселоне, если днем и ночью он будет вспоминать о ней?

Какое будущее его ожидало рядом с человеком, одним словом уничтожившим иллюзии обоих?

Гилльем продолжал идти вдоль берега и через два дня дошел до порта Салоу, второго по значимости в Каталонии. Там он посмотрел на море, на горизонт, и морской бриз принес ему воспоминания о его детстве в Генуе, о матери и братьях, с которыми его разлучили, продав одному коммерсанту. Тот обучил мальчика ремеслу. Потом, во время коммерческого путешествия по морю, хозяин и раб были захвачены каталонцами, находящимися в постоянной войне с Генуей. Гилльем переходил из рук в руки, пока Хасдай Крескас не увидел в нем способности, ставившие его гораздо выше рабов, занимавшихся обычным физическим трудом.

Гилльем снова посмотрел на море, на корабли и на пассажиров… Почему бы не отправиться в Геную?

– Когда уходит следующий корабль на Ломбардию, на Пизу? – спросил Гилльем, глядя на юношу, нервно перелистывающего бумаги, скопившиеся на столе склада. Он не знал Гилльема и поначалу обращался с ним презрительно, как с любым грязным, вонючим рабом. Но когда мавр представился, в памяти юнца тут же всплыли слова, которые обычно говорил ему отец: «Гилльем – правая рука Арнау Эстаньола, морского консула Барселоны, благодаря которому мы зарабатываем себе на жизнь».

– Мне нужны перо и бумага, чтобы написать письмо, и тихое место, где я это сделаю, – добавил Гилльем.

«Я принимаю твое предложение и отныне хочу быть свободным, – написал он. – Я отбываю в Геную через Пизу, где буду путешествовать от твоего имени как раб и где буду ждать письмо с моей вольной». Что еще написать ему? Что без Мар он не сможет жить, в отличие от его хозяина и друга, который продал ее? Зачем об этом напоминать?

«Я отправляюсь на поиски моих предков, моей семьи, – добавил он. – Хасдай и ты были моими лучшими друзьями, береги его. Я буду тебе вечно признателен. Да защитят тебя Аллах и Святая Мария! Я буду молиться за тебя».

Юноша, который прислуживал Гилльему, отправился в Барселону, как только галера, на которую сел мавр, вышла из порта Салоу.

Арнау писал письмо с вольной Гилльема медленно, вчитываясь в каждую строчку, которая появлялась в документе: чума, схватка, лавка, долгие дни работы, беседы, дружба, веселье… Его рука дрожала, а когда он закончил и поставил свою подпись, перо сломалось. Оба знали, каковы истинные причины, заставившие Гилльема бежать.

Арнау вернулся на биржу, где приказал вручить письмо с вольной своему партнеру в Пизе. Кроме того, он поручил заплатить кругленькую сумму.

– Мы не ждем Арнау? – спросил Жоан Элионор, входя в столовую, где его уже ждала баронесса, сидевшая за столом. У вас есть аппетит? – поинтересовалась она.

Жоан кивнул головой.

– Тогда, если хотите ужинать, это лучше сделать сейчас.

Монах сел напротив Элионор, с другой стороны длинного стола. Двое слуг подали им хлеб из муки высшего качества, вино, суп и гусиное жаркое с перцем и луком.

– Разве вы не говорили только что о своем аппетите? – спросила Элионор, видя, как Жоан болтает ложкой в супе.

Жоан ничего не ответил и только поднял воспаленные глаза на свою золовку. За весь вечер было произнесено не более двух фраз.

Через несколько часов после того, как он поднялся к себе в комнату, Жоан услышал шум в доме. Слуги поспешили навстречу Арнау. Когда ему предложили поесть, он отказался, как и три вечера подряд, когда Жоан, решив дождаться брата, не садился за стол. Арнау заходил в один из салонов особняка, где встречался с монахом, и отказывался от позднего ужина усталым жестом.

Жоан услышал шаги возвращавшихся в свои комнаты слуг. Потом он различил шаги Арнау: тот медленно поднимался в спальню. Что бы он мог сказать ему, если бы сейчас вышел? Жоан намеревался поговорить с ним уже три раза, но Арнау замыкался в себе и на вопросы брата отвечал односложно: «С тобой все в порядке?» – «Да». – «На бирже было много работы?» – «Нет». – «Дела идут хорошо?» – «Как всегда». – «А Святая Мария?» – «Хорошо». В темноте своей комнаты Жоан поднес руки к лицу. Шаги Арнау стихли.

Может, брат хотел, чтобы с ним поговорили о ней?.. Нет, у него не осталось сил слышать из уст Арнау, что он любил ее.

– Жоан видел, как Мар сняла слезу, которая текла по лицу Арнау, как она спросила его: «Отец?..» Он заметил, что Арнау задрожал, а Элионор, наблюдавшая за ними, хищно улыбнулась. Стоило увидеть, как страдает Арнау, чтобы все понять… Но разве он мог сообщить ему правду? Как он признается брату, что стал сообщником баронессы?.. Эта слеза снова появилась перед глазами Жоана. Неужели Арнау так сильно ее любил? Сможет ли он забыть ее? Никто не мог успокоить Жоана, и он – четвертую ночь подряд – стал на колени, чтобы молиться до рассвета. Я хотел бы покинуть Барселону.

Настоятель доминиканцев посмотрел на Жоана, осунувшегося, с запавшими глазами, вокруг которых виднелись темно-синие круги, в неряшливом черном одеянии.

– Ты считаешь себя способным, брат Жоан, принять обязанности инквизитора?

– Да, – ответил Жоан и утвердительно кивнул головой. Настоятель посмотрел на него сверху вниз. – Мне нужно только покинуть Барселону, и я стану таким же, как прежде.

– Да будет так. На следующей неделе уедешь на север.

Его местом назначения были небольшие поселения, затерянные среди долин и гор, где занимались в основном земледелием и скотоводством. Местные жители со страхом смотрели на прибытие инквизитора, хотя его появление здесь не вызывало удивления. Прошло уже более ста лет с тех пор, как Рамон де Пеньафорт принял поручение Папы Иннокентия IV заняться инквизицией в королевстве Арагон и графстве Нарбон, в результате чего эти поселения сразу же ощутили последствия деятельности черных братьев.

Большинство доктрин, считавшихся Церковью еретическими, переходили из Франции в Каталонию: сначала катары и вальденсы, потом бегарды и тамплиеры, преследуемые французским королем. В приграничных районах, где особенно чувствовалось еретическое влияние, осуждали и казнили знать: виконта Арнау и его супругу Эрмессенду; Рамона, владыку Кадй или Гилльема де Ньорта, викария графа Нуно Санса в Серданье и Кофленте, где брат Жоан должен был исполнять свою миссию.

– Ваше преподобие, – обратились к нему члены делегации главных старшин, которые принимали инквизитора в одном из тех селений.

– Я не преподобие, – ответил Жоан, приказывая склонившимся перед ним людям встать. – Называйте меня просто брат Жоан.

Его небольшой опыт подтверждал, что подобная сцена повторяется всегда. Известие о прибытии инквизитора и писаря, сопровождающего его, а также полдюжины солдат Святого престола шло впереди них.

Они находились на маленькой площади селения. Жоан посмотрел на мужчин, которые наотрез отказались выполнить его приказ. Все четверо продолжали стоять, склонив непокрытые головы, и не могли успокоиться.

На площади больше никого не было, но Жоан знал, что десятки глаз пристально наблюдают за ним. Им надо было так много спрятать?

После приема ему, как обычно, предложили самое лучшее место для ночлега, где его ожидал хорошо накрытый стол, слишком хорошо накрытый для возможностей этих людей.

– Я хочу только кусок сыра, хлеб и воду. Уберите все остальное и займитесь моими людьми, – повторил он еще раз, сев за стол.

В другом доме происходило то же самое. Скромный и простой, он был построен из камня (отличие состояло в том, из чего была сделана кровля, – из глины или прогнившего дерева, которого полным-полно было в этих селениях). Стол и несколько стульев составляли всю мебель в комнате, которую ему предоставили.

– Ваше преподобие, наверное, устали.

Жоан посмотрел на сыр, лежавший перед ним. Они бродили несколько часов по каменистым тропкам, ежась на вечернем холоде; их ноги были в пыли и промокли от росы. Нагнувшись, он потер разболевшиеся икры, а затем размял правую ступню, закинув ногу на ногу.

– Я не преподобие, – повторил он монотонно, – и я не устал. Бог не понимает усталости, когда речь идет о защите его обители. Начнем сразу, поскольку я уже немного поел. Соберите людей на площади.

Прежде чем уехать из Барселоны, Жоан попросил в монастыре Святой Екатерины трактат, написанный Папой Григорием IX в 1231 году, и изучил процедуру странствующих инквизиторов.

– Грешники, покайтесь! – обратился он с проповедью к тем немногим селянам – чуть более семидесяти человек, – которые собрались на площади.