Текст книги "Собор Святой Марии"

Автор книги: Ильденфонсо Фальконес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)

31

15 августа 1343 года

Торжественная месса в поле.

Все королевское войско, собравшись на берегу, воздавало почести Святой Деве Приморской. Педро IV уступил давлению Папы и заключил перемирие с Хайме Мальоркским. По рядам солдат прокатился ропот. Арнау не слушал священника; мало кто внимал его речам, у большинства были опечаленные лица. Святая Дева уже не могла утешить Арнау. Он убивал. Он вырубал деревья. Он сносил виноградники и уничтожал пахотные земли на глазах у напуганных крестьян и их детей. Он разрушал целые селения, а с ними очаги невинных людей. Король Хайме добивался перемирия, и король Педро уступил. Арнау вспомнил пламенные речи в церкви Святой Марии у Моря: «Вы нужны Каталонии! Вы нужны королю Педро! Отправляйтесь на войну!» Разве это война? Скорее настоящая бойня, в которой проигравшими были простые люди, преданные солдаты… и дети, обреченные голодать этой зимой из-за нехватки зерна. Кому нужна такая война? Епископам и кардиналам, доносчикам коварных королей, которые благодаря ей были освобождены? Священник продолжал свою проповедь, но Арнау не слушал его. Зачем нужно было убивать? Зачем столько смертей?

Месса закончилась. Солдаты разошлись, разбившись на небольшие кучки.

– А обещанные трофеи? – спросил кто-то из ветеранов.

– Перпиньян богат, очень богат, – отозвался другой.

– Думаешь, король заплатит нам? Почему же он не сделал этого раньше?

Арнау ходил между солдатами и слушал. Беспокоился ли он по поводу трофеев? Нет, его больше волновала судьба несчастных детей. Он хорошо помнил лицо малыша, который, сжимая руку своей сестры, смотрел, как Арнау и еще несколько солдат сносили их сад и рассыпали зерно, которым они должны были кормиться всю зиму. «Зачем? – спрашивали эти невинные глаза. – Что плохого мы вам сделали?» Возможно, дети присматривали за садом и играли там, а теперь слезы стекали у них по щекам, пока великое каталонское войско уничтожало скудное хозяйство крестьянской семьи. Когда все закончилось, Арнау от стыда не мог даже поднять глаз.

Войско возвращалось домой. Колонны солдат рассеялись по дорогам графства, сопровождаемые шулерами, проститутками и торговцами, которые были разочарованы тем, что не смогли поживиться.

Барселона была не за горами. Многие ополченцы уже свернули с дороги к своим домам; другим же предстояло пройти через графский город. Арнау заметил, что его товарищи ускорили шаг, как и он сам. На лицах солдат стали появляться улыбки. Они возвращались домой. Арнау все чаще вспоминал Марию, ее улыбку и добрые глаза. «Все устроено, – сказали ему, – Аледис больше не будет тебе досаждать». Это было единственное, чего он хотел, единственное, от чего он бежал.

Мария улыбалась ему.

Конец марта 1348 года, Барселона

Светало. Бастайшиждали на берегу разгрузки мальоркской галеры, которая прибыла в порт ночью.

Старшины командовали своими людьми. На море был штиль, и волны спокойно омывали берег, призывая жителей Барселоны начать новый день. Солнечные лучи отражались в воде, радуя глаз цветными отблесками, и бастайши, ожидая, пока прибудут лодочники с товарами, с удовольствием погружались в очарование этого момента: их взгляды блуждали по горизонту, а душа радовалась вместе с морем.

– Странно, – раздался чей-то голос, – кажется, они не собираются разгружаться.

Все посмотрели на галеру. Лодочники, подплывшие к кораблю, разворачивались и возвращались на берег пустыми. Некоторые из них разговаривали с матросами, которые стояли на палубе. После переговоров с лодочниками те бросались в воду и залезали на лодки. Но груз на галере оставался нетронутым.

– Чума! – послышались крики лодочников, вернувшихся на берег раньше других. – Чума пришла с Мальорки!

Арнау почувствовал, как по коже побежали мурашки. Неужели это умиротворенное море может принести такую страшную новость? Когда день серый, когда штормит… Но это утро казалось волшебным. Уже несколько месяцев барселонцы только и говорили, что о чуме, которая свирепствовала на далеком востоке. Но теперь она дошла до запада, чтобы опустошить целые селения.

– Может, она не дойдет до Барселоны, – говорили некоторые. – Ей ведь придется пересечь все Средиземноморье.

– Море нас защитит, – утверждали другие.

Несколько месяцев люди хотели верить в одно: чума не дойдет до Барселоны.

«Мальорка, – подумал Арнау. – Чума дошла до Мальорки, преодолев многие мили Средиземного моря».

– Чума! – повторили лодочники, причалив к берегу.

Бастайшисобрались, чтобы услышать, какие новости те привезли. На одной из лодок приплыл лоцман с галеры.

– Отведите меня к викарию и советникам города, – требовательно произнес он, спрыгнув на берег. – Быстро!

Старшины бросились выполнять его просьбу; остальные окружили прибывших матросов. «Умирают сотнями, – рассказывали те. – Ужас! Никто ничего не может сделать. Дети, женщины и мужчины, богатые и бедные, знать и простолюдины… Даже животных поражает эпидемия. Трупы горами лежат на улицах и гниют, а власти не знают, как с этим бороться. Люди сгорают менее чем за два дня, не переставая кричать от страшной боли». Некоторые бастайшипобежали в город, сообщая страшную весть и пугая всех, кто встречался им на пути. Арнау слушал, сжавшись от страха. Говорили, что у зараженных чумой людей появляются большие гнойные пустулы на шее, в подмышках и паху, которые растут, пока не лопнут.

Новость мгновенно разнеслась по городу, и многие жители пришли на берег, чтобы послушать подробности. Вся Барселона превратилась в водоворот слухов.

– Когда пустулы лопаются, оттуда появляются демоны, – говорили одни.

– Зачумленные сходят с ума и кусают здоровых людей – так передается заболевание, – утверждали другие.

– Глаза и гениталии лопаются. А те, кто смотрит на пустулы, тут же заражаются.

– Надо сжигать больных прежде, чем они умрут, в противном случае болезнь переходит на других. Я видел чуму!

Любой человек, начинающий свой разговор с таких слов, немедленно становился объектом внимания, и люди окружали его, чтобы услышать что-нибудь новое. Через какое-то время ужасный вымысел множился в устах горожан, которые еще не знали, что их ожидает. Муниципалитет в качестве единственной предосторожности рекомендовал соблюдать гигиену, и барселонцы побежали в общественные бани… и в церкви. Мессы, молебны, крестный ход – всего этого было мало, чтобы воспрепятствовать опасности, которая нависла над графским городом, и через месяц этой агонии чума пришла в Барселону.

Первой жертвой оказался корабельный плотник, работавший на верфи. Врачи собрались вокруг него, но все, что они смогли сделать, – это подтвердить признаки болезни, о которой читали в книгах и трактатах, а теперь увидели своими глазами.

– Они размером с маленькие мандарины, – сказал один, показывая на большие пустулы, которые были на шее человека.

– Черные, твердые и горячие, – добавил другой, опасливо дотронувшись до них.

– Необходимы повязки, смоченные в холодной воде, чтобы сбить лихорадку.

– Надо пустить ему кровь. В этом случае прекратится кровотечение вокруг пустул.

– Следует надрезать пустулы, – посоветовал кто-то.

Некоторые врачи оставили больного и стали прислушиваться к тому, что говорили их коллеги.

– В книгах написано, что надрезы не делают, – запротестовал один.

– В конце концов, это только один плотник. Посмотрим в подмышки и паху.

Там тоже были большие черные горячие пустулы. Умирающему пустили кровь, и та короткая жизнь, что осталась несчастному, ушла из-за надрезов, сделанных эскулапами на его теле.

В тот же день появились другие случаи заболевания. Вскоре их стало еще больше. Некоторые жители Барселоны запирались у себя в домах, где умирали в ужасных мучениях. Другие же, из страха заразить своих близких, оставались на улицах и агонизировали, пока не наступала смерть. Власти приказали ставить мелом кресты на дверях домов, где был хотя бы один случай чумы, требовали соблюдать гигиену тела и избегать контактов с зачумленными. Трупы сжигали на больших кострах. Люди терли себе кожу, сдирая ее до крови, а кто мог, старался находиться подальше от зараженных. Однако никто не догадался сделать то, что было необходимо сделать в первую очередь, – объявить войну вшам. К тому же в городе не хватало врачей и представителей власти, и болезнь быстро распространялась.

Прошли недели; Арнау и Мария, как и многие другие горожане, продолжали ежедневно ходить в церковь Святой Марии, чтобы принять участие в мольбах, которые Небо не принимало.

Рядом с ними от болезни умирали дорогие им люди. Умер отец Альберт, не пожалела чума и стариков Пэрэ и Мариону. Епископ организовал молебенную процессию, которая должна была обойти весь город по периметру. Она начиналась у собора и проходила по Морской улице к церкви Святой Марии, где к ней присоединялась Святая Дева под балдахином, чтобы пойти дальше по предписанному пути.

Статуя Святой Девы ожидала на площади Святой Марии вместе с бастайшами, которые должны были ее нести. Люди молча смотрели друг на друга, не находя в себе сил спросить об отсутствующих товарищах по общине. Сжав губы, они опускали глаза. Арнау вспомнил большие процессии, когда по улицам несли его покровительницу и простые барселонцы дрались, стараясь быть поближе к статуе. Старшинам приходилось наводить порядок и устанавливать очередь, чтобы все могли нести Святую Деву, а теперь не хватало людей, чтобы хотя бы сменить друг друга.

Неужели за это короткое время умерло столько человек? Сколько это еще будет продолжаться, Царица Небесная? Голоса людей, взывающих о помощи, разошлись по Морской улице.

Арнау с горечью смотрел на процессию: люди брели с непокрытой головой, едва волоча ноги. Где же была знать, которая всегда с такой пышностью шла впереди, рядом с епископом? Четверо из пяти барселонских советников умерли; три четверти городского Совета Ста постигла та же участь.

Остальные бежали из города. Бастайшимолча подняли статую Святой Девы себе на плечи, дали епископу пройти и присоединились к скорбной веренице. От церкви Святой Марии они направились к монастырю Святой Клары, чтобы пройти через площадь Борн. У монастыря Святой Клары, несмотря на кадила священников, им ударил в нос запах горелого мяса; многие, перестав молиться, заплакали.

Возле портала Святого Даниила процессия повернула налево, к новому порталу и монастырю Святого Пэрэ. Обходя то один, то другой труп, они старались не смотреть на зачумленных, ожидающих смерти на углах домов или перед отмеченными белым крестом дверями, которые для них уже никогда не откроются. «Святая Дева, – подумал Арнау, – за что такая немилость?» От монастыря Святого Пэрэ они продолжили путь к порталу Святой Анны, где опять повернули налево, в сторону моря, к Форн дельс Арке, чтобы затем вновь возвратиться к собору.

Очень скоро люди стали сомневаться в том, что Церковь и ее служители способны помочь им в борьбе с чумой. Барселонцы молились до изнеможения, но болезнь продолжала собирать жертвы.

– Говорят, что это конец света, – пожаловался Арнау, заходя в дом. – Весь город сошел с ума. Бичующиеся взывают. – Мария стояла спиной к нему. Арнау сел, ожидая, что жена снимет с него обувь, и продолжил: – Они ходят по улицам сотнями, с обнаженным торсом, кричат, что близится судный день, исповедуются в своих грехах и стегают себя плетками. У некоторых уже видно мясо, а они все истязают и… – Арнау погладил голову Марии, стоящей перед ним на коленях. Она горела. – Господи… Что это?.. – пробормотал он.

Он провел рукой по ее шее. Не может быть! Мария подняла на него потускневшие глаза. Она вся вспотела, а лицо стало красным от прилива крови. Арнау хотел было приподнять ее подбородок, чтобы внимательно осмотреть шею, но она жестом показала, что ей больно.

– Нет! – вскрикнул Арнау.

Мария, стоя на коленях и все еще держа руки на обуви мужа, пристально посмотрела на Арнау. Слезы потекли по ее щекам.

– Боже, нет. Боже! – Арнау опустился на пол возле нее.

– Уходи, Арнау, – пробормотала Мария, – не оставайся со мной.

Арнау попытался обнять жену, но, когда он взял ее за плечи, Мария снова скорчилась от боли.

– Сюда, – сказал он, осторожно поднимая ее.

Мария, всхлипывая, продолжала настаивать, чтобы он ушел.

– Как я тебя оставлю? Ты – это все, что у меня есть… Что я буду делать без тебя? Некоторые выздоравливают, Мария. Ты выздоровеешь. Ты выздоровеешь. – Пытаясь утешить жену, он отнес ее в спальню и уложил на кровать. Там он осмотрел ее шею, которая еще недавно была красивой, а теперь чернела на глазах. – Врача! – закричал Арнау, открыв окно.

Казалось, его никто не услышал. Однако в ту же ночь, когда страшные пустулы покрыли шею Марии, кто-то мелом нарисовал на их двери белый крест.

Единственное, что мог делать Арнау, чтобы облегчить страдания Марии, – это накладывать ей на лоб повязки, смоченные в холодной воде. Женщина в беспамятстве лежала на кровати, ее всю трясло. Любое движение причиняло ей ужасную боль. От ее глухих стонов у Арнау волосы вставали дыбом. Мария смотрела в потолок пустыми глазами. Арнау видел, как увеличивались пустулы на ее шее и темнела кожа. «Я люблю тебя, Мария. Сколько раз я хотел тебе это сказать?» Он взял ее за руку и стал на колени возле кровати. Так он провел ночь, сжимая руку жены, дрожа и потея вместе с ней, взывая к Небу при каждом судорожном движении Марии.

Арнау завернул ее в самый лучший саван, какой у них был, и подождал, пока подъедет повозка, забиравшая умерших. Он не оставит ее на улице. Он сам отдаст ее сборщикам трупов. Так он и сделал. Услышав глухой цокот копыт, Арнау взял тело Марии и вынес его на улицу.

– Прощай, – сказал он, целуя ее в лоб.

Оба сборщика, в перчатках и с толстыми повязками на лицах, изумленно наблюдали за тем, как Арнау поднял саван с лица Марии и поцеловал ее. Никто не хотел приближаться к зачумленным. Даже близкие бросали этих несчастных на улице или звали сборщиков трупов, чтобы те вынесли умерших из дому, если смерть настигла их в родных стенах. Арнау сам вынес свою жену, и сборщики, пораженные этим поступком, осторожно положили ее на десяток других трупов, которые они везли.

Со слезами на глазах Арнау смотрел вслед повозке, пока та не скрылась на улицах Барселоны. Что ж, он будет следующим. Арнау вошел в свой дом и стал ожидать смерти, чтобы соединиться с Марией. Три дня подряд Арнау готовился к приходу чумы, постоянно ощупывая шею в поисках воспалившихся узлов. Но пустулы не появлялись, и Арнау перестал это делать, убеждая себя, что Господь еще не хочет призывать его к себе.

Арнау пошел на берег и, шагая по мокрому песку, издали смотрел на проклятый город. Затем он бродил по Барселоне, безучастный к несчастью людей, их боли, жалким всхлипываниям, доносившимся из окон домов.

Через какое-то время он оказался у церкви Святой Марии. Работы были приостановлены, леса стояли пустые, камни покоились на земле в ожидании своего часа, но люди продолжали идти в церковь. Он вошел внутрь. Верующие собрались возле недостроенного главного алтаря и молились стоя или на коленях.

Несмотря на то что над недостроенными апсидами виднелось небо, все пространство было заполнено ладаном, который курился, чтобы заглушить запах смерти, повсюду сопровождавший людей. Когда Арнау уже собрался подойти к Святой Деве, какой-то священник обратился к прихожанам с главного алтаря.

– Знайте, – сказал он им, – что наш верховный понтифик Климент VI издал буллу, прощающую евреев за то, что они вызвали эпидемию. Болезнь является всего лишь наказанием, которое Бог налагает на христиан. – Ропот неодобрения прокатился по рядам прихожан. – Молитесь, – продолжал священник, – и доверьтесь Господу.

Многие люди вышли из церкви Святой Марии, не переставая спорить.

Арнау не слушал проповедь и отправился в часовню Святейшего. Евреи и чума? При чем тут евреи? Его маленькая Святая Дева ожидала его на прежнем месте, и ее, как всегда, окружали зажженные свечи бастайшей.Кто же зажег их? Арнау едва смог разглядеть свою мать: облако дыма, поднимавшееся от кадила, плотно окутывало ее. Он не видел, чтобы она улыбалась. Ему хотелось помолиться, но он не смог.

«Почему ты допустила это, мама?» У него по щекам снова потекли слезы: он вспомнил о Марии, ее страданиях, ее теле, истерзанном болезнью и усеянном страшными пустулами. Это была кара, но именно он заслужил ее. Он, который согрешил, изменяя жене с Аледис.

Стоя перед Святой Девой, Арнау поклялся, что больше никогда не поддастся похоти. Он должен это сделать для Марии. Будь что будет. Никогда.

Что с тобой, сын мой? – услышал он чей-то голос. Арнау повернулся и увидел священника, который еще несколько минут назад обращался к прихожанам. – Здравствуй, Арнау – сказал он, узнав в нем одного из бастайшей, помогавших церкви Святой Марии. – Что с тобой? – повторил он.

– Мария.

Священник опустил голову.

– Помолимся за нее, – призвал он.

– Нет, отче, – воспротивился Арнау, – пока нет.

– Только в Господе ты найдешь утешение, Арнау.

Утешение? Как ему найти утешение в пустоте и одиночестве?

Арнау вновь попытался разглядеть свою Святую Деву, но дым не рассеивался.

– Помолимся. – настаивал священник.

– Что означает ваше заявление о евреях? – перебил его Арнау, мучимый мыслями о том, где искать выход.

– Вся Европа думает, что чума случилась из-за евреев, – ответил священник и, увидев недоуменный взгляд Арнау, пояснил: – Говорят, что в Женеве, в замке Шийон, несколько евреев признались, что чума появилась от одного иудея из Савойи, который отравлял колодцы ядом, приготовленным раввинами.

– Это правда? – спросил его Арнау.

– Нет. Папа простил их, но люди ищут виновных. Теперь помолимся?

– Помолитесь за меня, отче, – попросил Арнау и вышел из церкви Святой Марии. На площади он увидел около двух десятков бичующихся. «Покайся!» – кричали они, не переставая хлестать свои спины плетками. «Это конец света!» – орали другие, плюясь словами в прохожих.

Арнау видел кровь, которая стекала по исполосованным до живого мяса спинам, и обнаженные до ляжек ноги, обгоревшие от кремния. Он видел их лица и безумные глаза, вылезшие из орбит. Развернувшись, он бросился оттуда бегом, к улице Монткады, чтобы не слышать этих душераздирающих криков. Здесь царила тишина. Но было другое! Двери! На некоторых дверях особняков белели кресты, такие же, как и на большинстве дверей города. Внезапно Арнау оказался перед домом Пуйгов. На нем не было белого креста, но из-за того, что окна закрыли наглухо, дом казался безжизненным. Арнау мысленно пожелал, чтобы чума настигла их там, где они спрятались, чтобы они страдали так, как страдала его Мария, и поспешно ушел оттуда.

Когда Арнау приблизился к перекрестку улиц Монткады и Кардере, он снова столкнулся с возбужденной толпой, на этот раз вооруженной палками, мечами и арбалетами. «Они сошли с ума», – подумал Арнау, удаляясь от беснующихся горожан. Судя по всему, никакой пользы от всех этих проповедей, произнесенных в многочисленных церквях города, не было. Булла Климента VI не успокоила души людей, которым нужно было выплеснуть свой гнев. «В еврейский квартал! – кричали они. – Еретики! Убийцы! Покайтесь!»

Бичующиеся тоже были там, продолжая хлестать себя по спине, брызгаясь кровью и возбуждая своими воплями окружающих.

Арнау прибился к тем, кто плелся в хвосте этой орды. Среди орущих людей он видел и зачумленных. Вся Барселона сошлась к еврейскому кварталу, наполовину окруженному стеной, и обступила его. Одни подошли с севера, со стороны дворца епископа; другие расположились в западной части, напротив старой римской стены; третьи разместились на улице Бизбе, которая ограничивала еврейский квартал с востока; самая многочисленная группа, где был Арнау, подошла с юга, с улицы Бокериа, и остановилась напротив Нового Замка, у входа в квартал. Крик стоял невыносимый. Люди призывали к мщению, ограничиваясь пока яростными возгласами и размахиванием перед воротами палками и арбалетами.

Арнау удалось занять место на крутой лестнице церкви Святого Хауме, той самой, откуда их с Жоанетом однажды вышвырнули, когда они искали Святую Деву, чтобы Арнау мог назвать ее мамой. Церковь Святого Хауме высилась как раз напротив южной стены еврейского квартала, и оттуда, сверху, Арнау мог видеть все, что происходило. Гарнизон королевских солдат под предводительством викария был готов защищать еврейский квартал. Прежде чем атаковать, группа горожан вышла на переговоры с викарием и потребовала, чтобы он убрал оттуда солдат. Бичующиеся кричали и пританцовывали вокруг переговорщиков, а толпа продолжала угрожать евреям, которых даже не было видно.

– Они не уйдут, – услышал Арнау женский голос.

– Евреи – это королевская собственность, – заметил какой-то мужчина. – Если евреи умрут, король лишится всех налогов, которые они выплачивают.

– И всех кредитов, которые он берет у еврейских ростовщиков.

– И не только это, – добавил еще один. – Если еврейский квартал будет разгромлен, король потеряет даже мебель, которую евреи оставляют ему и его двору, когда он приезжает в Барселону.

– Знати придется спать на полу! – крикнул кто-то, и все засмеялись.

Арнау невольно улыбнулся.

– Викарий будет защищать интересы короля, – сказала женщина.

Так и было. Викарий не уступил, и, когда переговоры закончились, он поспешно заперся внутри еврейского квартала. Это послужило сигналом, и люди, которые находились ближе к стене, бросились на нее. На стену обрушился шквал палок, стрел и камней. Штурм начался.

Арнау видел, как толпа горожан, ослепленных ненавистью, беспорядочно и бездумно атаковала ворота еврейского квартала. Никто не руководил людьми, и своим поведением они напоминали бичующихся, которые продолжали истязать себя у крепостных стен и подбивали горожан идти на штурм и убивать еретиков. Многие из тех, кому удалось взобраться на стену, падали под мечами королевских солдат. Однако еврейский квартал подвергался массированному штурму со всех четырех сторон, и некоторые из нападавших сумели отбиться от солдат и вступить в рукопашную схватку с евреями.

Арнау оставался на лестнице церкви Святого Хауме в течение двух часов. Воинственные крики сражающихся напоминали ему те дни, когда он был солдатом и сражался в Кастелль-Росселльо. Лица дерущихся горожан смешались с лицами тех, кого он когда-то убивал; запах крови перенес его в Руссильон, напомнив о той лжи, которая подтолкнула его убежать от Аледис и Марии, чтобы затем оказаться на абсурдной войне. Вскоре он покинул свой наблюдательный пункт, откуда следил за бойней.

Шагая по направлению к морю, Арнау думал о Марии и о том, что его заставило пойти на войну. Когда он поравнялся с Кастелль де Регомир, бастионом старой римской стены, его размышления были прерваны криками, которые раздавались где-то неподалеку. Это заставило его вернуться к реальности.

– Еретики!

– Убийцы!

Арнау увидел около двух десятков вооруженных палками и ножами людей, которые заполонили всю улицу и кричали на нескольких человек, от страха вжавшихся в стену одного из домов. Что они здесь делают?

Почему не оплакивают умерших? Не останавливаясь, Арнау прошел сквозь толпу возбужденных горожан, чтобы продолжить свой путь. Но пока он расталкивал их, его взгляд на мгновение задержался у того места, которое окружали люди: у дверного косяка окровавленный раб-мавр пытался защитить своим телом троих детей, одетых в черное с желтым кружком на груди. В тот же миг Арнау оказался между мавром и нападающими. Повисло напряженное молчание. Дети подняли свои испуганные личики. Арнау, глядя на них, с горечью подумал о том, что не подарил Марии ребенка. В этот момент кто-то бросил в детей камень и ранил прикрывавшего их Арнау. Следующий камень попал в живот мавру, и тот согнулся от боли.

Расширившиеся от страха детские глаза смотрели прямо на Арнау. Его жена обожала детей, и ей было все равно, кто они: христиане, мавры или евреи. Мария провожала малышей ласковым взглядом, когда встречала их на берегу, на улицах. А потом она с грустью смотрела на него…

– Отойди! Уходи отсюда! – услышал Арнау злобные выкрики.

Арнау посмотрел на дрожащих детей.

– Что вы собираетесь с ними сделать? – спросил он.

Несколько мужчин, вооруженных ножами, встали перед ним.

– Это евреи! – ответили ему.

– И только поэтому вы собираетесь убить их? Вам мало их родителей?

– Они отравили колодцы, – заявил один из мужчин, – убили Иисуса. Они убивают детей христиан для своих еретических обрядов. Да, они вырывают у них сердце. Воруют священные хостии.

Арнау не слушал. В еврейском квартале все еще лилась кровь… Так же, как когда-то в Кастелль-Росселльо.

Он схватил за руку мужчину, который стоял ближе всех, и нанес ему удар в лицо, одновременно вонзив в него свой нож.

– Никто не посмеет тронуть детей! – воскликнул Арнау, показывая окровавленный нож.

Люди из толпы напряженно следили за Арнау, который размахивал ножом, описывая им круги, и с ненавистью смотрел на них.

– Никто не посмеет тронуть детей, – повторил он. – Идите драться в еврейский квартал с солдатами, с мужчинами.

– Они убьют вас, – услышал Арнау за спиной предупреждение мавра.

– Еретик! – кричали из толпы.

– Жид!

Его учили нападать первым, атаковать противника без предупреждения, не давая ему оправиться от испуга.

Арнау набросился на тех, кто стоял ближе других, нанося им удары ножом и крича во все горло: «Святой Георгий!» Он всадил нож в живот самого активного из них и прокрутил его. Этот неожиданный выпад заставил толпу отступить. Арнау полоснул ножом еще одного, но мужчина, упав на землю, успел ударить бастайшакинжалом по икре. Арнау схватил его за волосы, отвел голову назад и перерезал горло. Кровь заклокотала, вырываясь из горла горячими толчками. Трое уже лежали на земле, остальные отошли в сторону. «Беги, когда оказываешься в невыгодном положении», – советовали ему во время тренировок.

Арнау сделал вид, будто собирается вновь напасть на них, и люди, толкая друг друга, начали пятиться. Не оборачиваясь, Арнау левой рукой подозвал мавра и, когда почувствовал дрожащие тела детей у своих ног, пошел по направлению к морю, спиной вперед, стараясь не выпускать из поля зрения своих противников.

– Вас ждут в еврейском квартале! – крикнул он толпе, продолжая подталкивать детей.

Они дошли до старого портала Кастелль де Регомир и бросились бежать. Арнау без всяких объяснений запретил мавру и детям возвращаться в еврейский квартал.

Но где ему спрятать детей? Арнау повел их в сторону церкви Святой Марии и резко остановился перед главным входом. Там, где они стояли, возвышались недостроенные стены, и сквозь них виднелась внутренняя часть церкви.

– Нет… вы ведь не собираетесь поместить детей в христианскую церковь? – спросил раб, едва переводя дыхание.

– Нет, – ответил Арнау, – но рядом с ней.

– Почему вы не позволили нам вернуться домой? – робко спросила его девочка, судя по всему, старшая из троих детей. Она гораздо легче перенесла их побег.

Арнау пощупал себе икру. Кровь текла обильно.

– Потому что на ваши дома напали, – ответил он ей. – Вас обвиняют в распространении чумы. Говорят, что вы отравили колодцы. – Дети, опустив головы, молчали, и Арнау добавил: – Я сожалею. – Он снова взглянул на свою раненую ногу.

Раб-мусульманин опомнился первым.

– Мы не можем оставаться здесь, – сказал он. – Делайте, что считаете нужным, только спрячьте детей.

– А ты? – спросил Арнау.

– Я должен разузнать, что произошло с их семьями. Но как мне потом найти вас?

Арнау задумался. Он не хотел показывать мавру дорогу, которая вела к римскому кладбищу.

– Я сам тебя найду, – помедлив, заверил его Арнау. – Приходи в полночь на берег и жди меня напротив новой рыбной лавки.

Раб кивнул. Когда они уже расставались, Арнау добавил:

– Если в течение трех ночей ты не придешь, я буду считать, что ты умер.

Мусульманин снова кивнул и посмотрел на Арнау своими большими черными глазами.

– Спасибо, – благодарно произнес он, прежде чем побежать в сторону еврейского квартала.

Самый младший из детей собрался было пойти за мавром, но Арнау схватил его за плечи и остановил.

В первую ночь мусульманин не явился в условленное место. Арнау прождал его больше часа, прислушиваясь к далекому шуму: в еврейском квартале продолжались беспорядки. Он с грустью смотрел на ночное небо, окрашенное красным цветом пожаров. Во время ожидания у него было время поразмыслить над тем, что произошло в течение всего этого сумасшедшего дня. У него было трое еврейских детей, которых он спрятал на старом римском кладбище под главным алтарем Святой Марии, его покровительницы. Тоннель, который вел на кладбище, когда-то был открыт им и Жоанетом. Там ничего не изменилось и все ыглядело, как и прежде. Лестницу от ворот Борн еще не построили, поэтому деревянный помост сохранился, что позволило им легко пробраться туда. Однако стражники, охранявшие храм, почти час ходили по улице, и беглецы вынуждены были в полном молчании ждать, пока не появилась возможность пролезть под настилом.

Дети послушно следовали за Арнау. После того как они прошли тоннель и оказались в полной темноте, он предупредил их, чтобы они ничего не трогали, иначе могут получить неприятный сюрприз. Когда же Арнау объяснил им, где они находятся, все трое безутешно заплакали. Арнау растерялся, не зная, что делать с перепуганными детьми. Может, Святая Мария сумеет успокоить их?

– Да, эти люди умерли, – сказал он, – но не от чумы! Что лучше: оставаться в безопасности рядом с мертвыми или вернуться туда, где вас могут убить?

Плач прекратился.

– Сейчас я выйду, чтобы принести свечи, воду и какую-нибудь еду. Договорились?

После довольно продолжительной паузы девочка ответила за всех:

– Договорились.

– Однако предупреждаю, – строго произнес Арнау, – я рисковал своей жизнью ради вас и до сих пор рискую, потому что, если кто-нибудь узнает, что я прячу под церковью Святой Марии трех еврейских детей, мне не поздоровится. Если я вернусь и не застану вас здесь, я больше не буду вам помогать. Что вы на это скажете? Вы будете меня ждать или хотите снова выйти на улицу?

– Будем ждать, – решительно ответила девочка.

Через несколько минут Арнау был уже в своем опустевшем доме. Он помылся и, обработав рану, забинтовал ее. Затем он наполнил водой старый бурдюк, взял фонарь и масло для него, положил в сумку буханку хлеба и солонину и поковылял обратно, к церкви Святой Марии.

Дети не ушли из тоннеля и ждали его на том же месте, где он их оставил. Арнау зажег фонарь и увидел их напряженные от страха лица. Они даже не ответили на его улыбку, которой он пытался их успокоить.

Девочка обнимала мальчиков. Все трое были смуглые, красивые, особенно девочка. У них были длинные чистые волосы и белоснежные здоровые зубы.