Текст книги "Собор Святой Марии"

Автор книги: Ильденфонсо Фальконес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)

– У меня нет имущества.

– Если имущества недостаточно, чтобы покрыть долги, – продолжал Гилльем, – меняле рубят голову напротив его лавки, чтобы дать урок другим менялам.

Арнау помрачнел.

Гилльем не решался посмотреть на него. Разве Арнау виноват в том, что могло произойти на Мальорке?

– Не переживай, – мягко произнес мавр, пытаясь успокоить его, – этого не случится.

35

Война на Мальорке продолжалась, но Арнау был счастлив. Когда у него не было работы в лавке, он выходил за дверь и прислонялся к косяку. После чумы строительство церкви Святой Марии возобновилось. Маленькой романской церкви, которую они с Жоанетом застали, уже не было, работы перешли на главный портал. Арнау мог часами стоять, глядя, как каменщики расставляют камни, и вспоминая, сколько камней принес он. Святая Мария была для него всем: его матерью, его покровительницей. Благодаря ей он вошел в общину. Именно она помогла ему найти убежище для еврейских детей. Время от времени, чтобы поднять себе настроение, Арнау перечитывал письма, которые он получил от своего брата. Послания Жоана были краткими; в них сообщалось, что с ним все в порядке и что он полностью посвящает себя науке.

Появился бастайшс камнем на плечах. Немногие пережили чуму. Его собственный тесть Бартоломе, Рамон и многие другие умерли. Арнау плакал на берегу вместе с товарищами по общине.

– Себастьа, – пробормотал он, узнав бастайша.

– Что ты говоришь? – услышал он за спиной голос Гилльема.

Арнау, не поворачиваясь, ответил:

– Себастьа. Человека, который несет камень, зовут Себастьа.

Бастайшпоздоровался, проходя мимо него. Он даже не повернул головы и смотрел вперед, сомкнув губы от непосильной тяжести.

– Много лет я делал то же самое, – надломленным голосом произнес Арнау. Гилльем молчал. – Мне было всего четырнадцать лет, когда я отнес свой первый камень к церкви Святой Девы. – В это время мимо лавки проходил другой бастайш.Арнау поздоровался и с ним. – Я думал, что поломаю себе хребет, но удовлетворение, которое я испытал, когда донес его. Боже! Я никогда не забуду этого!

– У вашей Святой Девы должно быть что-то доброе, раз люди так жертвуют собой, – сказал мавр, стоя у него за спиной.

Бастайшипродолжали идти цепочкой, но ни Арнау, ни Гилльем не проронили больше ни слова.

Бывшие товарищи по общине первыми пришли к Арнау.

– Нам нужны деньги, – сказал ему без обиняков Себастьа, ставший старшиной общины. – Касса пуста, потребности большие, а работы сейчас очень мало, и она плохо оплачивается. Членам общины не на что жить после чумы, и я не могу заставить их делать взносы в кассу, пока они не оправятся после этой беды.

Арнау посмотрел на Гилльема, который с безучастным видом сидел рядом с ним за столом, положив руки на красную шелковую скатерть.

– Неужели все так плохо? – спросил Арнау.

– Ты даже представить себе не можешь. После того как подорожали продукты, мы, бастайши, зарабатываем гроши, которых едва хватает, чтобы прокормить наши семьи. Кроме этого, есть еще вдовы, сироты умерших. Мы не можем отказать им в помощи. Нам нужны деньги, Арнау. Мы вернем тебе все, что ты дашь взаймы, до последней монеты.

– Я знаю.

Арнау снова посмотрел на Гилльема, ожидая его реакции. К тому же он ничего не знал о займах. До сих пор ему приходилось только вкладывать деньги в товар.

Гилльем поднял руки к лицу и вздохнул.

– Если нельзя… – начал Себастьа.

– Да, – перебил его Гилльем. Прошло уже два месяца войны, никаких известий о рабах не было. Какое значение имели теперь эти деньги? Это Хасдай будет разорен. Арнау же мог позволить себе такой заем. – Если моему хозяину достаточно вашего слова…

– Мне достаточно, – поспешил заверить его Арнау.

Он отсчитал деньги, которые у него просила община, и торжественно вручил их Себастьа. Гилльем смотрел на протянутые над столом руки; оба стояли молча, стараясь скрыть свои чувства во время рукопожатия, которое длилось целую вечность.

В течение третьего месяца войны, когда Гилльем почти терял надежду, прибыли все четыре купца, вместе.

Оказалось, что, когда первый из них сделал остановку на Сицилии и узнал о войне с Мальоркой, он подождал прибытия других каталонских кораблей, среди которых были и три галеры с рабами.

Посоветовавшись, купцы и капитаны решили не идти на Мальорку, и все четверо продали свой товар в Перпиньяне, втором городе графства. Как и предупреждал их мавр, они пришли на встречу с ним не в лавку Арнау, а на рынок, расположенный на улице Кардере. Там, удержав свою четверть доходов, каждый из них отдал ему вексель по основной операции и оставшиеся три четверти, которые причитались Арнау. Целое состояние! Каталонии нужна была рабочая сила, и рабы были проданы по невообразимой цене. Когда купцы ушли и Гилльем увидел, что никто на рынке на него не смотрит, он поцеловал векселя раз, два, тысячу раз.

Затем он направился назад, в лавку, но на площади Блат передумал и через полчаса был уже в еврейском квартале. Сообщив Хасдаю радостную весть, мавр пошел к церкви Святой Марии, всю дорогу улыбаясь небу и людям.

Переступив порог лавки, он увидел Арнау с Себастьа и каким-то священником.

– Гилльем, – обратился к нему Арнау, – познакомься с отцом Жюли Андреу. Он заменил отца Альберта.

Гилльем неуклюже поклонился священнику. «Очередные займы», – подумал он, приветствуя святого отца.

– Это совсем не то, о чем ты думаешь, – сказал Арнау.

Гилльем пощупал векселя, которые были у него, и улыбнулся. Чего еще? Арнау теперь богат. Он снова улыбнулся, но Арнау неправильно расценил его улыбку.

– Это хуже, чем ты думаешь, – очень серьезно произнес он.

«Что может быть хуже займа Церкви?» – хотел было спросить мавр и перевел взгляд на старшину бастайшей.

– У нас проблемы, – закончил Арнау.

Все трое напряженно смотрели на мавра. «Только если Гилльем согласится», – выдвинул условие Арнау, пропустив мимо ушей замечание священника о том, что тот раб и не имеет права что-либо решать.

– Помнишь, я как-то говорил тебе о Рамоне? – спросил Арнау, и Гилльем кивнул. – Рамон играл важную роль в моей жизни. Он мне помог. Он мне очень помог, – говорил Арнау, глядя на Гилльема, который продолжал стоять, как и подобало рабу. – Он и его жена умерли от чумы, и община не может больше заботиться о его дочери. Мы говорили. Меня попросили.

– Почему ты меня спрашиваешь, хозяин?

Ободренный этими словами, отец Жюли Андреу повернулся к Арнау.

– «Пиа Альмоина» [7]7
  Каза де ла Пиа Альмоина – странноприимный дом в старой Барселоне.


[Закрыть]и Дом милосердия больше не справляются, – продолжал Арнау, – они даже не могут дать хлеба, вина и приют нуждающимся, как это делали прежде. Чума разорила всех.

– Что тебе угодно, хозяин?

– Они предложили удочерить девочку.

Гилльем снова пощупал векселя. «Теперь можешь удочерять хоть два десятка!» – едва не вырвалось у него, но он лишь сказал:

– Пожалуйста, если тебе угодно.

– Но я не знаю, как вести себя с детьми, – ответил Арнау.

– Им только нужно дать любовь и кров, – вмешался Себастьа. – Кров у тебя есть. Да и любви, мне кажется, предостаточно.

– Ты мне поможешь? – Арнау беспомощно посмотрел на Гилльема.

– Я повинуюсь тебе, что бы ты ни задумал.

– Мне не нужно повиновение. Я хочу… Я прошу помощи.

– Твои слова делают мне честь. Я помогу тебе от всего сердца, – пообещал Гилльем. – Все, что тебе понадобится.

Шестилетнюю девочку звали Мар. Уже через три месяца она стала забывать боль от удара, нанесенного ей эпидемией чумы, которая забрала у нее родителей. С тех пор как Арнау удочерил ее, звон монет и скрип пера в учетных книгах обмена заглушался смехом, шумом и беготней ребенка, которые наполняли весь дом.

Арнау и Гилльем, сидя за столом, отчитывали девчушку, когда той удавалось убежать от рабыни, купленной Гилльемом для того, чтобы она присматривала за малышкой. Пристыженная, девочка стояла перед ними, а потом, лукаво улыбнувшись, убегала.

Арнау настороженно принял рабыню по имени Донаха.

– Я больше не хочу рабов! – кричал он, не слушая возражений Гилльема.

Но когда девушка, исхудавшая, грязная, в изношенной донельзя одежде, стала плакать, Арнау притих.

– Лучше, чем здесь, ей нигде не будет, – сказал Гилльем. – Если тебе это не нравится, пообещай девушке свободу, но тогда ее продадут другому человеку. Ей нужно есть, а нам нужна женщина, которая будет заботиться о ребенке. – Он повернулся к девушке, и та вдруг опустилась перед Арнау на колени.

Наблюдая, как тот пытается поднять ее, мавр, прищурившись, добавил:

– Ты не представляешь, сколько пришлось страдать этому юному созданию, и если ее вернуть…

Арнау уступил скрепя сердце.

Помимо ухода за ребенком Гилльем нашел решение, как распорядиться деньгами, вырученными от продажи рабов. Заплатив Хасдаю как партнеру продавцов в Барселоне, он вручил огромную сумму, полученную от продажи, одному еврею. Тот был доверенным лицом Хасдая и находился в Барселоне проездом.

Однажды утром Абрахам Леви появился в их лавке. Это был высокий сухощавый человек, одетый в черный сюртук, на котором выделялся желтый кружок. Абрахам Леви поприветствовал Гилльема, а тот представил его Арнау Сев напротив менял, еврей вручил Арнау вексель от полученных доходов.

– Я хотел бы положить эту сумму в ваше заведение, сеньор Арнау, – сказал он.

У Арнау округлились глаза, когда он увидел обозначенную сумму, и он, волнуясь, передал документ Гилльему, заставляя его прочитать бумагу.

– Но… – начал было Арнау, пока Гилльем изображал удивление, – это очень большие деньги. Почему вы принесли их ко мне в лавку, а не в одну из ваших?..

– Братьев по вере? – уточнил еврей. – Я всегда доверял Сахату. Я не думаю, что смена имени, – сказал он, глядя на мавра, – изменила его характер. Мне предстоит очень долгий путь, и я хочу, чтобы именно вы и Сахат распоряжались моими деньгами.

– За такую сумму вознаграждение должно составить четверть только за то, что она положена у нас в лавке, не правда ли, Гилльем? – Арнау посмотрел на мавра, и тот с готовностью кивнул. – Как же мы выплатим ваше вознаграждение, если вы отправляетесь в длительное путешествие? Сможем ли мы связаться с вами?

«Зачем столько вопросов, Арнау? – с досадой подумал Гилльем. – Я ведь не давал ему столько инструкций». Но еврей с ловкостью вышел из ситуации.

– Вложите их снова, – ответил он. – И не стоит волноваться. У меня нет ни детей, ни семьи, и там, куда я еду, мне не понадобятся деньги. Однажды, может быть нескоро, я захочу воспользоваться ими и тогда пошлю кого-нибудь к вам. Но до тех пор вы не должны тревожиться по поводу денег. Я сам свяжусь с вами. Простите за беспокойство.

– Как вы можете меня беспокоить? – растерянно произнес Арнау, и Гилльем облегченно вздохнул. – Если вы хотите именно этого, да будет так.

Они заключили сделку, и Абрахам Леви поднялся.

– Я еще должен попрощаться с некоторыми друзьями в еврейском квартале, – сказал он, прощаясь с ними.

– Я провожу вас. – Гилльем посмотрел на Арнау, молча спрашивая у него позволения. Тот кивнул ему.

Гилльем и Абрахам Леви пошли к нотариусу, и в его присутствии еврей составил платежное поручение по депозиту, который он только что оставил в лавке Арнау Эстаньола. Тем самым он отказывался от всякого вознаграждения, которое может быть получено по этому депозиту.

«Все остальное – вопрос времени», – думал Гилльем, шагая по Барселоне. Формально эти деньги были собственностью еврея, как следовало из книг Арнау, но их никто никогда не сможет потребовать, поскольку еврей составил платежное поручение в его пользу. А пока три четверти тех доходов, которые даст вложенный капитал, будут собственностью Арнау, и это более чем достаточно для умножения его состояния. Гилльем, вернувшись в лавку, тщательно спрятал документ в своей одежде.

Той ночью, когда Арнау уже спал, мавр опустился на колени у стола и нашел в стене вынимающийся камень. Обернув документ в плотную ткань, чтобы предохранить его, он спрятал его за камнем, который задвинул как можно плотнее. Когда-нибудь он попросит каменщика из церкви Святой Марии укрепить его получше. Богатство Арнау будет покоиться здесь до тех пор, пока он не сможет рассказать ему об источнике происхождения денег. А это всего лишь вопрос времени.

Однако очень скоро Гилльему пришлось крепко задуматься. Однажды они с Арнау шли по берегу, возвращаясь из Морского консульства, где улаживали кое-какие дела. Барселона продолжала принимать рабов. Лодочники, забив свои фелюги, перевозили на берег мужчин и юношей, пригодных к работе, а также женщин и детей, чей плач заставил их обоих обернуться.

– Послушай меня, Гилльем. Как бы плохо нам ни было, – твердо сказал ему Арнау, – как бы мы ни нуждались, я никогда не соглашусь финансировать требования с рабами. Я предпочел бы лишиться головы от рук магистрата, чем заниматься работорговлей.

Потом они увидели, как галера на веслах выходила из порта Барселоны.

– Почему она уходит? – спросил Арнау. – Почему не использует обратный путь, чтобы загрузиться товарами?

Гилльем повернулся к нему, чуть покачивая головой.

– Она вернется, – с грустью произнес мавр. – После того как выйдет в море, чтобы разгрузиться, – добавил он надломленным голосом.

Арнау молчал некоторое время, глядя, как удалялась галера.

– Сколько их умирает?

– Очень много, – ответил мавр, повидавший немало таких кораблей.

– Никогда, Гилльем! Запомни, никогда!

36

5 января 1354 года

Площадь Святой Марии у Моря

Барселона

«Это может происходить только перед церковью Святой Марии», – думал Арнау, выглядывая из окна своего дома. Здесь собралась вся Барселона; люди толпились на площади и на прилегающих улицах, забрались на леса и заполонили саму церковь, внимательно следя за тем, как по приказу короля устанавливают помост, по которому он должен пройти. Для своего обращения к народу Педро выбрал не площадь Блат, не собор, не биржу, не великолепные верфи, которые он сам строил. Он выбрал Святую Марию, народную церковь, возводившуюся благодаря единению и пожертвованиям всех людей.

– Во всей Каталонии нет места, которое бы лучше всего воплощало в себе дух жителей Барселоны, – восторженно говорил Арнау в то утро, когда они с Гилльемом смотрели, как рабочие строят помост. – И король это знает. Поэтому он его и выбрал.

Арнау даже вздрогнул от холодка, который пробежался по спине. Вся его жизнь была связана с этой церковью!

– Это обойдется нам недешево, – проворчал мавр.

Арнау повернулся к нему, собираясь возразить, но Гилльем не отводил взгляда от помоста, и он промолчал.

Прошло пять лет с тех пор, как они открыли меняльную лавку. Арнау исполнилось тридцать три года. Он был счастлив. И богат, очень богат. Однако он по-прежнему вел суровый образ жизни, хотя в его книгах значилось огромное состояние.

– Пойдем завтракать, – позвал он Гилльема, кладя ему руку на плечо.

Внизу, в кухне, их ждала Донаха с девочкой, которая помогала накрывать на стол.

Рабыня продолжала готовить завтрак, а Мар, увидев Арнау и Гилльема, бросилась к ним бегом.

– Все говорят о приезде короля! – крикнула она. – Мы можем подойти к нему? Его рыцари приедут?

Гилльем, вздохнув, присел за стол.

– Он едет просить у нас еще денег, – объяснил он девочке.

– Гилльем! – воскликнул Арнау, увидев, как изумилась Мар.

– Но это правда, – стал защищаться мавр.

– Нет. Это не так, Мар, – сказал девочке Арнау и получил в награду улыбку. – Король едет просить у нас помощи, чтобы завоевать Сардинию.

– Деньги? – спросила девочка, подмигивая одним глазом Гилльему.

Арнау посмотрел сначала на приемную дочь, потом на Гилльема; оба улыбались ему, не скрывая иронии.

Как вырос этот ребенок! Она уже почти стала девушкой, красивой, умной, очаровательной, и своим обаянием могла увлечь любого.

– Деньги? – повторила девочка, прерывая его размышления.

– Все войны стоят денег, – вынужден был признать Арнау.

– Ах! – дурачась, воскликнул Гилльем и развел руками.

Донаха начала наполнять их миски.

– Почему ты ей не расскажешь, – продолжил Арнау, когда Донаха подавала на стол, – что в действительности это не стоит нам денег, что на самом деле мы зарабатываем их?

Мар округлила глаза и повернулась к Гилльему.

Гилльем задумался.

– Вот уже три года как мы платим особый налог, – заметил он, отказываясь согласиться с доводами Арнау. – Три года войны мы, жители Барселоны, покрываем все военные расходы.

Мар сжала губы и повернулась к Арнау.

– Это правда, – согласился Арнау – Как раз три года тому назад мы, каталонцы, подписали договор с Венецией и Византией о войне против Генуи. Нашей целью было покорить Корсику и Сардинию, которые по договору Аньани должны были стать каталонскими ленными владениями и которые, однако, оставались под властью генуэзцев. Шестьдесят восемь вооруженных галер! – Арнау заговорил громче. – Шестьдесят восемь вооруженных галер, двадцать три каталонские, а остальные венецианские и греческие столкнулись в Босфоре с шестьюдесятью пятью генуэзскими галерами.

– И что было? – осведомилась Мар после того, как Арнау внезапно замолчал.

– Никто не победил. Наш адмирал Понс де Санта Пау погиб в битве, а назад вернулись только десять из двадцати трех каталонских галер. Что было потом, Гилльем? – Раб покачал головой, но Арнау продолжал настаивать:

– Расскажи об этом, Гилльем.

Мавр тяжело вздохнул.

– Византийцы предали нас, – удрученно произнес он, – и в обмен на мир заключили договор с генуэзцами, предоставив им право монополизировать торговлю с ними.

– А что еще произошло? – не отступал Арнау.

– Мы утратили один из самых важных морских путей на Средиземноморье.

– Потеряли деньги?

– Да.

Девочка внимательно слушала разговор, переводя взгляд с одного на другого. Даже Донаха, суетившаяся у очага, заинтересовалась.

– Много денег?

– Да.

– Больше, чем позже мы дали королю?

– Да.

– Только в том случае, если Средиземное море будет нашим, мы сможем спокойно торговать, – изрек наконец Арнау.

– А византийцы? – спросила Мар.

– На следующий год король собрал новый флот из пятидесяти галер под командованием Берната де Кабреры и победил генуэзцев у Сардинии. Наш адмирал захватил тридцать три галеры и потопил остальные три. Погибло восемь тысяч генуэзцев, а три тысячи двести было взято в плен. Заметьте, что в этом сражении погибло всего лишь сорок каталонцев! Византийцы, – продолжал он, глядя в горящие от любопытства глаза девочки, – пошли на попятную и снова открыли порты для торговли с нами.

– А три года особого налога, который мы все еще платим? – спросил Гилльем.

– Но если у короля уже есть Сардиния, а мы торгуем с Византией, чего же еще добивается монарх? – поинтересовалась Мар.

– Жители острова под предводительством судьи Арбореа поднялись с оружием против короля Педро, и ему приходится решать вопрос о подавлении восстания.

– Король, – вмешался Гилльем, – должен был бы довольствоваться открытыми торговыми путями и сбором налогов. Сардиния – земля непокорная. Мы никогда не будем править ею.

Король не пожалел роскоши, чтобы предстать перед своим народом во всем величии и блеске. Однако на помосте его маленькая фигура многими осталась незамеченной. На нем был яркий наряд из блестящего красного шелка, который переливался на зимнем солнце, как и драгоценные камни, украшавшие одежду. Для этого случая Педро IV не забыл надеть корону и, конечно, прихватил свой кинжал, который носил на поясе. Его свита из знати и придворных, разодетая так же пышно, как и король, следовала за ним.

Король вышел к народу и сумел воспламенить его. Когда еще Педро IV обращался к простым гражданам, чтобы рассказать им о том, что он собирается делать? Но сейчас король с пафосом говорил о Каталонии, ее землях и интересах, гневно обличал предательство Арбореа на Сардинии. Когда люди услышали об измене, они подняли руки и стали требовать мщения. Король продолжал свою речь перед церковью Святой Марии, пока наконец не обратился к барселонцам за помощью, в которой нуждался. Возбужденные люди готовы были отдать ему своих детей, если бы он их об этом попросил.

Пожертвования пошли от всех жителей Барселоны; Арнау заплатил то, что ему полагалось как городскому меняле.

Вскоре Педро IV отбыл на Сардинию с флотом из ста кораблей.

Когда войско покинуло столицу, город вернулся к обычной жизни, и Арнау снова занялся своей лавкой, приемной дочерью, Святой Марией и теми, кто приходил к нему за помощью, прося занять денег.

Гилльему пришлось привыкать к такому образу жизни и поведению, которые совершенно отличались от того, что он наблюдал в среде коммерсантов и менял, включая и Хасдая Крескаса. Вначале мавр сопротивлялся и демонстрировал это каждый раз, когда Арнау развязывал кошелек, чтобы дать деньги одному из многочисленных трудяг, нуждающихся в них.

– Разве они не заплатят? Разве они не вернут долг?

– Эти займы без процентов, – возражал Гилльем. – А деньги должны приносить доход.

– Сколько раз ты говорил мне, что нам нужно купить особняк, что мы должны жить лучше? Сколько бы все это стоило, Гилльем? Ты прекрасно знаешь, что во много раз больше, чем все те займы, которые мы даем несчастным людям.

И Гилльем покорно замолкал, потому что это действительно было так. Арнау жил скромно, по-прежнему обитая в доме на углу улиц Новых и Старых Менял. Единственное, на что он не жалел денег, так это на воспитание и обучение девочки. Мар ходила на занятия в дом одного из друзей торговцев, где учителя давали уроки, и, конечно, в церковь Святой Марии.

Однажды в лавку к Арнау пришли представители совета приходских рабочих. Они просили о помощи.

– У меня уже есть часовня, – ответил им Арнау, когда совет предложил ему одну из боковых часовен Святой Марии. – Да, – добавил он, заметив удивление на лицах пришедших, – мне принадлежит часовня Святейшего, которая считается часовней бастайшейи она всегда будет такой. В любом случае… – сказал он, открывая сейф, – сколько вам нужно?

«Сколько тебе нужно?», «Сколько ты хочешь?», «Этого достаточно?», «Этого хватит?» Гилльем постепенно привык к подобным вопросам и даже стал уступать, а люди, которым они помогали, улыбались ему и благодарили каждый раз, когда мавр проходил по берегу или через квартал Рибера. «Может быть, Арнау прав», – начал думать он. Бывший бастайшжил ради других, но разве Арнау сделал не то же самое для него и трех еврейских детей, которых забрасывали камнями и которые были чужими ему? Если бы не Арнау, вероятнее всего, он и дети были бы сейчас мертвы. Неужели человек должен меняться только потому, что он разбогател? И Гилльем, как это всегда делал Арнау, стал улыбаться людям, с которыми встречался, и здороваться с незнакомыми, уступавшими ему дорогу.

Однако такая манера поведения не имела ничего общего с теми решениями, которые Арнау иногда принимал в течение этих лет. То, что он отказывался от операций, связанных с торговлей рабами, казалось объяснимым, но почему, спрашивал себя Гилльем, Арнау отказывается от участия в выгодных предприятиях, которые не имеют ничего общего с торговлей людьми?

Арнау объяснял свои решения, не допуская никаких возражений: «Это меня не убеждает», «Это мне не нравится», «Я себе этого не представляю».

В конце концов мавр вышел из себя.

– Это хорошее дело, Арнау, – сказал он, когда торговцы ушли из лавки. – В чем дело? Иногда ты отказываешься от операций, которые обещают нам хороший заработок. Я не понимаю. Я знаю, что я не тот.

– Нет, ты именно тот, – перебил его Арнау, не поворачиваясь. Оба сидели за столом. – Я сожалею. То, что происходит. – Он запнулся, но Гилльем терпеливо ждал, пока хозяин решится. – Знаешь ли, я никогда не буду участвовать в тех предприятиях, в которых заинтересован Грау Пуйг. Мое имя никогда не будет стоять рядом с его именем.

Арнау смотрел вперед, куда-то вдаль, сквозь стену дома.

– Когда-нибудь ты мне об этом расскажешь?

– Почему нет? – пробормотал он, повернувшись к Гилльему. И рассказал ему все.

Гилльем знал Грау Пуйга, потому что тот поддерживал деловые отношения с Хасдаем Крескасом. Мавр спрашивал себя, почему, в отличие от Арнау, не хотевшего иметь с ним дела, барон, наоборот, выказывал готовность сотрудничать с менялой? Разве их чувства не были взаимными после всего того, что произошло между ними?

– Почему? – спросил он однажды Хасдая Крескаса, рассказав ему историю Арнау с условием, что это останется между ними.

– Потому что есть много людей, которые не хотят работать с Грау Пуйгом. Признаться, в последнее время я тоже стараюсь не связываться с ним. Этот человек был одержим идеей занять место, которое не принадлежало ему по праву рождения. Пока он был простым ремесленником, ему можно было доверять. Теперь… теперь у него другие цели, хотя Пуйг так и не осознал, что ему не место в высшем обществе. – Хасдай покачал головой. – Чтобы быть знатным, нужно знатным родиться, нужно впитать аристократизм с молоком матери. Я говорю это не потому, что Пуйг хороший или плохой, но только тех людей можно считать представителями высшего общества, которые принадлежат к нему по праву рождения. Кроме того, если они разорятся, кто посмеет возражать каталонскому барону? Они горделивы, надменны, рождены, чтобы командовать и стоять над остальными, даже когда теряют все. Грау Пуйг вошел в высшее общество только благодаря деньгам. Он потратил целое состояние на приданое своей дочери Маргариды и в результате почти разорился. Вся Барселона это знает! У него за спиной смеются, и его жена это знает. Что делает простой ремесленник, проживая на улице Монткады? И чем больше насмехаются окружающие, тем больше Пуйг старается продемонстрировать свою силу, выбрасывая деньги на ветер. Что делал бы Грау Пуйг без денег?

– Ты хочешь сказать?..

– Я ничего не хочу сказать, но я бы тоже не стал сотрудничать с ним. И хотя твой хозяин исходит из других соображений, я думаю, что он поступает правильно.

С этого дня Гилльем напрягал слух, как только слышал какой-нибудь разговор, в котором упоминалось имя Грау Пуйга. Оказалось, что и на бирже, и в Морском консульстве, при сделках, покупке и продаже товаров, при обсуждении положения в коммерции о бароне говорили много, слишком много.

– Сын Пуйга Женйс, – начал он однажды, когда они с Арнау, покинув биржу, прогуливались по берегу и смотрели на море, спокойное и благодушное как никогда.

Арнау резко повернулся, услышав это имя, и Гилльем увидел, как в его глазах загорелся огонек.

– Женйс Пуйг был вынужден просить дешевый заем, – продолжил мавр, перехватив взгляд Арнау, – чтобы последовать за королем на Мальорку.

Хозяин ничего не сказал.

– Мне продолжать? – спросил Гилльем.

Арнау молчал, но в конце концов утвердительно кивнул головой. Его глаза были прищурены, а губы слегка сжаты.

– Ты готов позволить мне принимать решения, которые я сочту нужными? – спросил Гилльем, объяснив ситуацию.

– Я не собираюсь приказывать. Я прошу тебя, Гилльем. Прошу!

С этого дня Гилльем втихомолку стал использовать свои знакомства и те многочисленные связи, которые он установил за долгие годы, помогая Хасдаю. Сам факт, что сын кабальеро был вынужден прибегнуть к одному из специальных займов для знати, свидетельствовал о том, что его отец уже не мог оплачивать расходы на войну.

Дешевые займы, подумал Гилльем, подразумевают значительный процент; это единственные займы для христиан, при которых допускается получение процентов. Почему отец позволяет, чтобы его сын платил огромные проценты?

Значит, ему самому не хватает капитала? А Изабель, эта гарпия, которая погубила отца Арнау, а его самого заставила ползать на коленях? Как она допустила такое?

Гилльем расставлял свои сети несколько месяцев; он встречался с давними друзьями и с теми, кто был обязан ему за услуги; он отправил письма всем своим партнерам, чтобы выяснить истинное положение дел Грау Пуйга, каталонского барона, коммерсанта. Он уточнял детали, касающиеся его финансов и платежеспособности.

Когда сезон мореходства уже завершался и корабли возвращались в порт Барселоны, Гилльем начал получать ответы на свои письма. Драгоценная информация! Однажды вечером, уже закрываясь, Гилльем остался сидеть за столом.

– Мне еще нужно кое-что сделать, – объяснил он Арнау.

– Что именно?

– Завтра я тебе все расскажу.

На следующий день утром, перед завтраком, они присели к столу и Гилльем рассказал обо всем, что ему удалось узнать.

– У Грау Пуйга положение критическое, – говорил он, поглядывая на Арнау: загорелись ли снова его глаза? – Все менялы и торговцы, с которыми я общался, сходятся во мнении, что его состояние терпит крах.

– Может, это просто недоброжелательные слухи? – перебил его Арнау.

– Подожди. Вот, посмотри. – Гилльем передал ему письма партнеров. – Это самое убедительное доказательство того, что Грау Пуйг в руках владельцев ломбардов.

Арнау задумался. Менялы и торговцы, партнеры крупных флорентийских и пизанских домов, представляли собой замкнутую группу, которая бдительно охраняла свои интересы, а ее члены проводили сделки только между собой или с дочерними домами. Они монополизировали торговлю особо дорогими тканями: шерстью, шелком и бархатом, тафтой из Флоренции, пизанским тюлем и многими другими товарами. Владельцы ломбардов не помогают никому и, если и уступают часть своего рынка или сделок, то только для того, чтобы их не выбросили из Каталонии.

Зависимость от них не сулила ничего хорошего. Он пролистал документы и оставил их на столе.

– Что ты на это скажешь? – поинтересовался Гилльем.

– Ты уже знаешь: я хочу их разорения! Как рассказывают люди, Грау слишком стар и его делами занимаются дети и жена. Представь себе! Его финансовое положение настолько шатко, что даже одна неудачная операция может привести к развалу, а он будет не в состоянии отвечать по своим обязательствам. Он потеряет все. Купи его долги, – голос Арнау звучал жестко, ни один мускул на его лице не дрогнул. – Но сделай это так, чтобы никто не знал. Я хочу быть его кредитором, однако не желаю, чтобы об этом болтали все кому не лень. Постарайся сорвать одну из его операций… Нет, не одну, – поправился Арнау. – Все! – закричал он так громко, что у Гилльема заложило уши. – Все, которые сможешь, – добавил он вполголоса. – Они не должны от меня улизнуть.

20 сентября 1355 года Порт Барселоны

Король Педро IV, возглавивший свой флот, прибыл в Барселону с победой. Весь город пришел встречать покорителя Сардинии. Народ ликовал. Король сошел на берег по высившемуся над морем деревянному помосту, который построили напротив монастыря Фраменорс. За ним следовала свита и сопровождавшие ее солдаты. Все они были разодеты в праздничные наряды, чтобы отметить победу над сардами.

Арнау и Гилльем закрыли лавку и пошли встречать армаду. Чуть позже к ним присоединилась Мар, и они все вместе приняли участие в празднестве, которое город приготовил в честь короля. Люди смеялись, пели и танцевали, ели сладости. Когда солнце начало садиться, а сентябрьская ночь принесла свежесть, Арнау, Гилльем и Мар вернулись домой.