Текст книги "Pavor Nocturnus (СИ)"

Автор книги: Игорь Мельн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 45 страниц)

– Хорош уже меня перебивать, мелочь! Надоели… Раз так, скажу прямо, сейчас как начну с самого начала, то бишь с биологии. Клетки, органы, гормоны… Что, не было биологии еще? А мне плевать – будет вам ликбез наперед! Дальше пойдет химия, похуже, чем в газированных напитках, вам такие слова и не снились. В конце все перейдет в чистую математику, физику и… астрологию! Да-да, поняли?

И я сдержал угрозы, бросал заумные слова с потолка, чисто для устрашения, и сопляки тут же заныли, мол, не надо им мозг компостировать. Вот и я того же мнения – через пару лет в школе, надеюсь, объяснят, а пока пусть научатся решать линейные уравнения, чтоб как-то по возрастающей сложности, что ли.

– А проще нельзя? – не унималась Тонконожка.

– Проще… Создание детей – вот уж точно проще некуда и не надейтесь.

– А, понятно, – сказала она, на том и успокоилась.

И все? То бишь так просто и без всяких а как, а где, а почему? Надо взять на заметку, что соплякам не интересно слушать про создание себе подобных, даже они своих же на дух не переносят. Вроде и объяснил самую суть, точнее ее половинку, и избежал кучи неловкости, даже не соврал ни разу, да я настоящий гений! Спасибо, всегда пожалуйста – себя не похвалишь, так никто языком не пошевелит! В общем, они отстали от меня и остаток пути держались более-менее тихо и без вопросов повышенной неловкости.

На остановке и по дороге в школу я заметил, что с нами тащится куча народу, а уже со ступенек слышался шум и гам под сто двадцать децибел, но это еще цветочки. Школьный холл превратился в натуральный гигантский улей – мальчишки и девчонки, а также их родители, учителя, и все движутся в стиле атомов, то собираются в молекулы, то распадаются, и так по кругу. Вот только неправильные какие-то пчелы, как говорил один русский медведь, в смысле вместо сот здесь расставлены парты, а таскают они туда-сюда не пыльцу, а всякий хлам вроде картонных коробок, железяк, фантиков, деревяшек, бутылочных крышек и вообще всего, чем богата любая свалка мира. Когда я спросил, почему все попутали парты с мусорными ведрами, Тонконожка сказала, мол, задумка такая, из гов… пыли и палок сделать что-то красивое, а как по мне, так просто машина не забрала отходы на неделе.

Я вежливо промолчал и пошел за ними, надеялся на лучший столик из худших в этом заведении – ладно, утрирую, конечно, парочка занятных работ была, а на одном так вообще сияла целая инсталляция, не иначе как копия загородного дома королевы Англии. Особняк-тыква из Викторианской эпохи с кучей животных, вроде сов из шерсти, ежей из шишек, а листья повсюду и правда вырезаны из листьев, мелкие и аккуратные копии. Из серии, мол, так красиво, что даже не под стать месту, сразу же видно, что не родительских рук дело и уж точно не детских, а лучшего декоратора в городе. И все равно я молился, чтобы остановились возле этого дворца или хотя бы машины из железных крышек – да уж, размечтался!

Наша парта стояла в самом конце, будто ее специально задвинули в угол с глаз долой и там никто не крутился, а все из-за человекоподобного пугала сверху. Можно было и впрямь подумать, что древняя сила прокляла кучку желудей и палок с каштанами, и те скрепились друг с другом на манер ручек, ножек и бесформенной головы – не хватало разве что подписи самого Франкенштейна! Еще и присобачено на обрывки проволоки, косо, криво и неряшливо, а про лицо я вообще молчу, того гляди дунешь, и все рассыпится.

На этом мои капли вежливости испарились, и я сказал на выдохе:

– Да вы шутите… Кажется, ему плохо и оно хочет прекратить мучения.

– Фу, как грубо, Армани! – надулась Тонконожка. – Зато мы сами все делали. Тут немного осталось…

Мелкая повертела желудевого монстра в руках, и длинная нога отвалилась с карикатурным таким звуком – шмяк!

– Мда, крах… то есть креа-х-тивно, я хотел сказать… Жаль, что до Хэллоуина еще месяц, а то он бы точно занял призовое место.

– Так помоги нам, – взъелся ДеВи, по-любому его идея была, – а не только болтай. Мы посмотрим, что у тебя получится.

Я уже хотел ответить ему пару ласковых, а то совсем оборзел, но его глаза скользнули куда-то вбок, да и мне показалось, что кто-то пялится в спину, гадкое такое чувство, аж кололо и пекло под лопаткой. Пришлось мигом позабыть обо всех обидах на паршивца, потому что ничто так не роднит, как общий враг! Ба, какие люди в мусоропроводе – да это же Слизняк, вечно наглый и самодовольный, а тут даже больше обычного, я не сомневался, что тыквенный дворец вырезан за счет кошелька его родителей. Он посмотрел на нашу парту, скривился и сказал отвратнейшим голоском, еще писклявым, но до ужаса надменным:

– Какой ужас, смотреть тошно на это убожество.

– Понятное дело, с тебя же лепили, – вызвался я, уж очень хотел проучить его хотя бы резким словом. – Только белобрысых волос не нашлось… Не одолжишь пару прядей? Могу даже сам вырвать, не утруждайся!

– Как там водичка, освежился?

– Переживу – не из муки сделан, – процедил я, уже наполовину рычал.

Для этого засранца лучше одной пощечины только две, я бы и влепил, но сзади кто-то замаячил и очень скоро аристократически-бледная рука упала ему на плечо. Слизняк не оборачивался и еще больше расплылся в ухмылочке, знал, кто подойдет, да тут и таблички с надписью не нужно – генетика сотворила страшный кошмар, этого паршивца скопировали и состарили до зрелого возраста. Тонкий, как глист, блондин с зализанными гелем волосами, но таким же потным лицом (он даже платочек носил с собой и вечно затирал лоб до шелушения кожи и прыщей), а злодейская улыбка похитрее, чем у отпрыска, сияет, как рекламе зубной пасты, аж глаза слепит. И разодет в костюм стального цвета с металлическим блеском, более отвратного я не видел, но стоит дороже, чем вся моя жизнь, еще и с галстуком, запонками и в кожаных туфлях – карикатура с обложки мужских журналов, и опять же выбивается из школьной простоты!

– Даниэль, почему ты общаешься с отбросами… Я же говорил, что знакомста нужно заводить с влиятельными людьми, – сказал он и потащил сынка за собой, даже не взглянул на нас.

Вот тебе и первое впечатление, что называется, и ни черта оно не обманчивое!

– Эй, папаша, ты кого отбросом назвал? – бросил я ему в спину, он почувствовал, остановился. Я мог поспорить, мельком сверкнул глазами, чтоб никто не услышал. – Что, струсил сказать мне это прямо в лицо?

– Нет. – Он развернулся и двинулся обратно. – Мне не жаль потратить минуту, чтобы объяснить тебе всю твою ничтожность. Что отличает англичанина от русского, француза от шведа, немца от… итальянца? Культура. Я думаю, разница еще более удивительна, когда я намеренно привел в пример национальности одного континента. Вы, иммигранты, заполонили нашу прекрасную страну и тащите за собой свои ценности, историю, кухню, традиции, учитесь бок о бок с нашими детьми и мешаете кровь – делаете все, что уничтожает индивидуальность… Но почему вам не живется у себя дома? Потому что там вы – никто, а сюда приезжаете в надежде на лучшую жизнь. Вы не реализовались там; вы – негодный продукт для своей родины, то есть отброс. Я думаю, что доходчиво объяснил тебе, кто ты такой.

Я и правда остолбенел от его речи, но не от содержания, тут как раз все очевидно – дело в том, что он тонну желчи вывалил на меня, как бы тут не захлебнуться, а на лице ни капли злости, будто искренне верил в свою паршивую философию и что преподал мне бесценный урок. Даже хуже, вид у него был снисходительный, как у эдакого священника перед глупыми аборигенами, мол, что с них взять и злиться тут не на что. Змей-проповедник – это что-то новенькое, но на деле обычная паршивая кобра, даже голос, шипящий, гадский, идеально выверенный по громкости, чтобы ни чьи лишние уши не слышали нас. Ничего, на всех найдется своя управа, змеи отлично танцуют и вертятся в такт дудочке и даже акулы попадаются на крючок.

– А отбросы, такая грязь и дрянь, как я, выигрывают в конкурсах школьных поделок?

Он наигранно поднял брови и печально улыбнулся, будто в адрес слабоумного, который все пытался взлететь, но каждый раз целовался с землей. Вот ты и попался!

– Не смеши меня. Будь ты хоть подмастерье Фаберже, у тебя не получится занять призовое место.

– Тогда спорим, что мы сделаем поделку лучше вашей?

– Если так случится, я лично извинюсь перед тобой и… подарю пару сотен на человеческую одежду.

– По рукам!

ДеВи и Тонконожка зашептались, мол, я совсем спятил и нужно поджать хвост, пока не поздно, вцепились по рукам на манер клещей. Черта с два я устрою им такое счастье – если сдадимся, это еще больше докажет их правоту, что они якобы чем-то лучше других, да и попросту нельзя поворачиваться к хищнику спиной!

– Лучше подумай дважды. Даже дети понимают, что у вас нет шансов. И ты не выслушал мое условие: если окажется по-моему…

– Я же сказал, что согласен.

– … ты покинешь город, – продолжал он медленно, чтобы до меня точно дошло, бесился, когда его перебивают, – и сделаешь так, чтобы я больше никогда тебя здесь не видел. Не сомневайся в том, что я смогу это узнать. А если откажешься, я помогу тебе сдержать слово по-мужски. Обойдемся без рукопожатий.

И склизкий сынок, и змеевидный папаша перестали портить одним своим видом пейзаж и поползли делать это в другое место.

Вдох-выдох, собраться с мыслями – дело в том, что я съел весь адреналин и уже четче понимал, в какой мы жо… жесткой ситуации, а немые вытянутые морды сопляков с открытыми ртами, будто для ловли мух, не добавляли оптимизма. Да и плевать на все трудности и риски – не все так плачевно, когда в их распоряжении моя светлая голова!

Я уточнил правила конкурса, мол, только ли из мусора нужно (у этих гадов же тыква, то бишь еда), обошел все парты, чтоб изучить конкуренцию и не повторяться, и раскинул мозги по просторам воображения. Идей-то у меня на год вперед хватит, хоть половником черпай, но надо унизить его по-особенному, и, хо-хо-хо, у меня есть кое-что на примете родом из детства. Я раздал соплякам указания, в смысле добыть краски и клей, а потом устроил настоящее ограбление с выворотом карманов. Получилось даже не гуще, чем я думал, – Тонконожка положила целый шиш с маслом в общую копилку, ДеВи достал пару смятых купюр, а я вытряхнул из закромов последнюю мелочь. Ничего, с миру по нитке свяжем целое светлое будущее! Напоследок я предложил выбросить кучку желудей, если мы хотим выиграть, а не пробить всех на смех и слезы.

На самом деле, я не все моменты продумал, зато дух сопляков взлетел до небес, а это уже половина успеха. Я точно решил, что это будет родная паста, настоящий съедобный конструктор, мастери не хочу, называется, но детали пришлось сочинять на ходу, причем буквально. Перед глазами школьный двор, дорога в сторону супермаркетов, а в голове числа, формулы и куча переменных – время, деньги, легкость и помпезность, и первым двум нужно было дать самые низкие значения, а последние увеличить до небес. И я уже хотел просить у Вселенной подсказку, хотя бы намек, а то от мозгового штурма голова заболела, как вдруг чуть не врезался лбом в рекламный плакат какой-то дряни с шикарным кораблем на всю стену. Паста и корабль. И-де-аль-но… Их уделает не просто какой-то отброс, а визитная карточка лучшего итальянского отброса, попрошу!

Воодушевление мигом улетучилось при виде цен, я сложился, как сдутый шар, подавился и выпал в осадок – ладно бы это элитный стеллаж такой, но второй, третий и так далее были ненамного дешевле. Проблема в том, что мне не нужны целые пачки, а то всего на пару штук хватит, и меня спас оазис в самом конце отдела, столько разных форм пасты нет даже в Италии, так еще и поштучно. На вид, конечно, каменные и пыльные, небось, просроченные лет эдак на триста, но нам не животы набивать. Наверное, директор магазина жадно скалился, когда выставлял это на продажу, а я сейчас и того больше, потому что у нас в арсенале будут пенне, дитали, спагетти, ротелле, листы лазаньи[4] и куча местной отсебятины в виде морских ракушек, шариков, бантиков и винтиков – беру все! Я загребал, как если бы нашел пещеру с золотом, а кассирша замучалась считать пакеты, в которых по жменьке пасты, и смотрела как на чокнутого, зато не спорила, с бешеными себе дороже. И вот с мешком этого добра, как добытчик после удачной охоты, я вернулся к нашей парте, где уже лежали палитра красок и крохотный тюбик клея – что ж, радуемся тому, что имеем.

Мы потратили прилично времени, пока все придумали, вымеряли, склеили и покрасили, а малявки (вот так новости) помогали даже больше, чем мешали. Хотя и шуточки от них проскакивали, вроде того, чтобы внезапно измазать мне нос красками – пришлось показать им зимующих раков и настоящую битву кисточками устроить, а они как давай хихикать, да и я поддавался настроению… Не постыжусь сказать, что мне… было… весело! Я чувствовал какую-то теплоту и командный дух, такого не было с детства, а получился наш корабль на редкость здоровским – палуба из диталини, чтоб меньше клеить, все это накрыто листами лазаньи для ровности, мачты и бушприт из трубчатой пасты, как раз взял по уменьшению диаметра, на тросы сгодились и спагетти, и снова лазанья как паруса, но самая вишенка на нашем торте – малюсенький ротелле-штурвал, прямо-таки верх моей гордости на всю жизнь!

Мы делали последние штришки на белоснежных парусах, как сзади послышались шаги – понятное дело, я подумал о склизких соперниках, резко повернулся к ним и полетел вперед, как поезд. Вот теоретически там мог быть кто угодно, дети, вахтерша, директор школы, сама королева – ах если бы кто-то из них, а не Элиза, у меня же слепота от слабоумия на оба глаза, это опасно в первую очередь для окружающих. Я думаю, нос улавливает какие-то женские феромоны, и мозг отключается напрочь, как от алкоголя – короче, врезал я ей подбородком прямо в лоб, хоть в снайперы иди, а она то ли от испуга, то ли от толчка обронила планшетку с листами, и все это добро бумажным фейерверком разлетелось по полу. Кто-то обернулся на нас, но, к счастью, не все в холле, и я как дурак давай быстро сгребать документы в кучу, мял их, по-моему, делал только хуже и сыпал горсти извинений, пока она терла красное пятно и шипела – хоть бы не сотрясение какое, а то я сам не переживу такой неловкости.

– Опять ты! – закричало сверху раскатами грома. – Какого ч… что ты тут делаешь? Ты им явно не родственник!

– А может, я муж двоюродной сестры их матери?

– Ты болтун каких еще поискать.

– Одно другому не мешает.

Я кое-как собрал всю макулатуру и вытянулся в полный рост перед ней – изо рта на меня валил горяченный пар под давлением, а в колючих глазах таймер бомбы замедленного действия, уже с трудом держится и скоро бахнет. Элиза взяла планшетку с бумагами так, что та затрещала, а ноготь большого пальца оставил вмятинку – я думал, сейчас треснет меня, в принципе, даже оправданно.

– Так, мне это все надоело. Как их зовут? – сказала она в сторону ДеВи и Тонконожки, а те вдруг превратились в двух мышей, даже не пискнули ничего в мое оправдание.

– Виктор и Виолина.

И сразу дошло, что я неправильно сказал, вечно путаю же, но хорошо, хоть без кличек обошлось, а то санитаров вызвала бы, мол, это уже последняя стадия идиотизма.

– Серьезно – ты даже не знаешь имен?! Дети, этот человек к вам пристает?

– Это кто к кому еще! – комментировал я, но она не слушала и смотрела только на сопляков.

– И где ваши родители? И самое главное, что мне записывать в чертов журнал?!

Ох, такими темпами и до нервного срыва рукой подать, я хотел срочно занять ее показом корабля и помощью в покраске, говорят, рисование успокаивает, но малявки пошли в лобовую атаку, встали по бокам и заголосили в два рупора. Я позакрывал им рты ладонями и плотно закрутил, с виду даже приобнял, чтоб у Элизы голова не лопнула от шума, но те все равно карикатурно мычали сквозь пальцы. А теперь то же самое, но по-человечески:

– Они сами попросили меня прийти, потому что их родители не могут, а я согласился, потому что их друг и по совместительству бездельник. Так и запиши, если нужно правда.

– Но нельзя… Смысл в том, чтобы дети общались с родителями, в крайнем случае, с дальними родственниками.

– Тогда старший брат. Ой, да как будто там кто-то будет проверять.

– Мне уже начинает казаться, что ты нарочно создаешь неприятности! Меня все еще не уволили только потому, что никто не хотел этим заниматься перед праздником, к тому же, когда на меня можно спихнуть организацию конкурсов.

– Вот, все обошлось, а я что говорил!

– Ох, давай я лучше внесу в список тебя – ты сам еще ребенок! Для тебя чужие проблемы – это игры, или ты не понимаешь, каких сил мне стоило простоять в кабинете директора, а потом не спать всю ночь и думать, как быть дальше? Эгоист – вот ты кто!

Элиза двинулась к партам на другой стороне, а мы так и остались столбами, мол, фух, пронесло, причем каждого – мне не влетело по шапке, а мелких не исключили из конкурса. Я хотел поздравить их с этой маленькой победой, а за одно и с будущей над скользкой семейкой, но ДеВи решил устроить внезапную пробежку, сиганул от нас куда-то за угол и громыхал танковыми выстрелами по темному коридору. Мы с Тонконожкой испуганно переглянулись, и та кивнула, чтоб я бежал за ним, наверное, знала, что в конце проход упирался в туалет для мальчиков, паршивец влетел туда, будто живот прихватило и извержения не избежать. Я долго думал, надо ли скрасить его одиночество или лишить себя этих звуков и запахов, но и сам хотел по-маленькому – что ж, схожу за компанию и помогу, чем смогу, поддержу морально, так сказать.

Неплохие тут у местных сопляков апартаменты, я имею в виду, целых три раковины с зеркалами, салфеток хоть отбавляй, а у кабинок даже есть двери – очень нужная вещь, если надо поплакать или по прямому назначению, а то в моем детстве и то и другое давалось с трудом. И в целом, чистота и уют, как в лучших домах Парижа, разве что воняет хлоркой и муравьи шагают по стенке неровным строем – я, конечно, люблю этих тварей, но не там, где их потенциальная близость вот никак не нужна. ДеВи нарочно притих и вообще вокруг тишь да гладь, как если бы сюда не входили сотню лет, все кабинки закрыты, нигде не подтекает вода, только крутится и жужжит вентиляция.

Я зашел в среднюю кабинку, чтоб угадать или точно быть рядом, и справлялся нарочито громко, метил прямо в воду и карикатурно насвистывал. Всхлип, еще один, но резко оборвался, будто рот заткнули ладонью, и непонятно, это смех, плач или первое после второго.

– У тебя там все в порядке? – сказал я и застегнул ширинку.

– Да.

Ух ты, ему удалось сказать это так, что даже слабоумный понял бы, что ни черта там не в порядке!

– Давай-ка подытожим… Ты только что убежал и ни с того ни с сего закрылся в кабинке, а меня кормишь враньем, причем горьким и неубедительным.

– Армани… дай побыть одному.

Да какие две мухи кусают его по очереди, что он то липнет ко мне, то посылает на все четыре стороны, я бы прихлопнул их во славу золотой середине! И словил себя на мысли, что еще вчера повернулся бы и ушел, а теперь уж боюсь представить, что он там себе надумает, нам же всем потом разгребать. На предложение выйти поболтать ДеВи не ответил, так и сидел в туалетной берлоге с минуту, но все-таки не выдержал мысленного давления. Я и так не умею прятать эмоции, а тогда вообще испугался не на шутку – лицо у него мокрое, красное, полные глаза тоски, как если бы только что похоронил любимого хомячка, и носом шмыгает на радость монстрам, а ближайшая игрушка шут его знает где!

– Не волнуйся, – сказал он и загудел молнией рюкзака, достал оттуда страшненького тряпичного зайца, сразу видно, что дело рук Тонконожки. – И вчера я… взял брелок в магазине, пока никто не видел. Это для Ви, честно…

– Воруешь, значит? Я все Оле расскажу.

– Я потом за такси заплатил!

Мда уж, распознаватель шуток у него барахлил знатно, дело серьезное. Я замолчал, чтоб не ляпнуть лишнего и дать ему высказать уже хоть что-нибудь, но ДеВи рассматривал то ли кроссовки, то ли кафель на полу, и опять тихо, как зимой на кладбище в новолуние. Меня все это дико раздражало, но я терпел, как никогда раньше, и пусть только попробует сказать, что сам ничего не понимает, просто подростковый коктейль гормонов за счет организма.

– Армани, ты говорил правду?

– В смысле за всю жизнь? Да, было пару раз.

– Я серьезно!.. Почему ты сказал, что ты наш друг?

– Правда потому что, чего пристал.

Он прищурился, будто на мне висел экран детектора лжи и показывал подозрительную искренность, но даже так не верил.

– Я думал, ты ненавидишь меня.

– Могу сказать то же самое – кто сидел, проклинал меня всю дорогу от фабрики!

– Нет, я не… Просто твои слова задели меня. Я понимаю, что ты не должен со мной ходить, но папа ответил так же, что занят и не хочет, а старшего брата у меня нет. И я знаю, что я скучный, глупый, иногда раздражаю, поэтому он не любит меня и не хочет проводить со мной время. Другие мальчики тоже так считают, а мне бы хотелось друга-мальчика – Ви просто замечательная, но это другое… Ты мне понравился, и я тоже старался понравиться тебе, думал, ты пойдешь, потому что мы друзья. Но если не хочешь, я не буду приставать к тебе после выступления.

Я не перебивал, ждал, пока выльется этот компот проблем и низкой самооценки с кусочками застенчивости, а потом случилось что-то странное. Руки сами потянулись к нему с двух сторон, упали на спину и притянули к животу, чтобы перестал молоть всякую чушь о себе – в общем, да, я обнял его, первый и по своему желанию, даже потрепал по голове, чего тут еще сказать. Телячьи нежности совсем расклеили ДеВи, он пустил пару слез мне на рубашку, а я старался не подхватить мелодию и ритм, так и стояли пару минут, но хорошего понемножку.

– Слушай, – сказал я и отлепил его от себя, – ты отличный парень, прямо-таки показательный пример того, что иногда яблоко от яблони за километр ветром уносит. В последние пару дней я узнал о чудо-игрушках, монстрах, проник в кабинет начальника, просидел в школьном подвале и побегал от маньяков, а это все можно назвать как угодно, но точно не скучным! Поэтому не выдумывай – ты лучший местный паршивец, каких еще поискать надо! И насчет дружбы… ты это брось – любимая девчонка тоже может быть другом, и я уверен, эта твоя Вио-как-ее-там с радостью выслушает все тучи на душе. А если прям мужские-мужские вещи нужно будет обсудить, можешь смело топать к своему другу Армани. Теперь у тебя есть друг-мальчик, прошу любить и жаловать!

– Правда?

– Мне татуировку на лбу набить, что ли? Я согласен максимум плюнуть и пожать друг другу руки.

Хорошо, хоть он отказался от последнего, а то я уже представил эту гадость, а вот плохо, что накинулся и стиснул живот так, что мне чуть ли не по-большому захотелось.

Удивляюсь я этим соплякам – раз-раз, смахнул слезы, поправил одежду, и вперед с новыми силами кошмарить мир, как будто ничего и не было. Еще и возле туалета нас поджидала Тонконожка, тоже набросилась на него, вжалась, прямо-таки жалостливо втерлась, небось, уши развесила перед дверью и все слышала, но держала язык за зубами. Аж скулы свело от умиления – сладкая парочка, сладкая сцена, я так диабет подхвачу с ними, хотя два дня назад меня стошнило бы сразу, так что это уже прогресс. Дружным строем мы вернулись в холл и закончили поделку последними штришками на парусах, даже вывели название на борту – Пульчиозетта[5], как бы мал да удал, разгромит всех и вся!

И тут как раз затрещали динамики под потолком, мол, срочно проходите в актовый зал за углом и налево – вся детско-родительская толпа смиренно потащилась туда, да и у меня не было сил бунтовать. Помещение оказалось громадным, хоть цирк со слонами устраивай, везде грядки кресел с бордовой обивкой, а на сцене мельтешат сопляки разной степени зрелости и что-то бубнят в смешных костюмах под крики Элизы. ДеВи с Тонконожкой ускакали к местному актерскому составу за кулисы, и мне стало неуютно в этом столпотворении. Я знал только Элизу, но она явно была занята, да и лучше не мозолить глаза лишний раз, там еще прошлые мозоли не рассосались.

Родители разбились на два лагеря, как дети малые, то бишь деловые шишки сидели на верхних рядах с серьезными минами, будто обсуждали проблемы мирового бизнеса, а те, кто не подтирался купюрами, болтали у столика со сладостями и выпечкой… Я как только увидел эту красоту, чуть не захлебнулся и позабыл обо всем на свете – сколько же там всякого было, сладкие пироги, печенье, эклеры, торт и горы конфет, настоящий утерянный рай и второй день рождения. Уже через три минуты я с жадностью уминал убийственную дозу сахара, и аппетит не портили даже два хищных темно-желтых глаза сверху. Рожа Змеевидного папаши презрительно кривилась с каждой секундой, мол, я не просто все еще тут, но и бесстыдно пожираю купленный за их счет стол. Пошла к черту, гадюка серебряная, – имею право есть, сколько влезет, а влезет еще много, не сомневайся!

Я отвернулся от него и честно попытался вникнуть в сюжет спектакля – как я понял, в средневековом королевстве стали пропадать дети, жители в страхе, а их следопыт не может ничего сделать, трудно придумать аллюзию пожирнее. С одним только отличием – здесь дело быстро раскроют, и будет долгое счастливо всем, кроме монстра, а в жизни наоборот пока что. Не знаю, кто отвечал за постановку, но хотелось руки ему оторвать – я зевал даже с набитым ртом, хотя Элиза и пыталась выдавить из малявок экстракт артистичности, но там без толку, не волшебница все-таки. Может, я бы и влез на помощь, не выползи на сцену Слизняк с Богатенькой Выскочкой в роли короля и королевы, и все желание отпало напрочь, пусть позорятся. Надо признать, что именно у них талант притворства на высшем уровне, так мастерски сыграли великодушных правителей, что аж забавно. Детектив тоже был из высшей касты сопляков, кто позабирал главные роли, а простые дети играли похищенных, монстров и массовку – никакого неравенства, вы что, это так жребий выпал, все по-честному!

На меня набросилась парочка папаш с расспросами, чего это я такой молодой, а уже сынишка в школе штаны просиживает, пришлось долго и нудно объяснять, что к чему. Кто-то там нахваливал отпрыска за минутную роль дерева, а у другого еще одна дочь родилась, то бишь ничему жизнь не учит, а он даже лыбился и все рассказывал про ручки-ножки с личиком – фу, мерзость какая, я же ем! Я искренне спросил, что здесь хорошего, и все быстро переросло в тираду с кучей ненужных советов, мол, каждый мужчина должен воспитать сына и что-то про дом с деревом, а я молодой, ветреный и ничего еще не понимаю. Ой, с такими фанатиками схема проста как три копейки – улыбаться и кивать, будто случилось чудо и они взаправду переубедили меня за пятнадцать минут.

– Полно вам, мистер Коллин! – послышалось вдруг прямо над ухом из-за спины.

Я подпрыгнул, как испуганный кот, глаза бешенные, волосы дыбом – повезло, что не ткнул никого вилкой и не рассыпал пирожные, иначе без жертв точно не обошлось бы. Вежливый тон Три Полоски ни с чем не спутать, но от неожиданности и коньки можно отбросить, а тот стоит себе, как ни в чем не бывало, руки за спиной, полоска рта нахально растянута, в общем, довольна впечатлением. Вот так новости, я думал, он продал душу Мудрому Филину и не может выйти за шлагбаум фабрики, ан нет – старый тролль выбрался из пещеры, да еще и приоделся в белую рубашку, пиджак и брюки, хоть и столетней давности, но все-таки.

– Не мог и в мыслях представить, что вы, мистер Коллин, бываете родителем.

– И правильно – такое не под силам даже воображению.

– Знаете, как переменчива жизнь и в особенности люди, – продолжал он зачитывать цитаты из сборника мудростей. – Вот бывает, что человек, до боли в челюстях не выносивший вкус засоленной рыбы в детстве, наслаждается ею – возможно, даже сильнее других – в зрелом возрасте.

– Очень рад за них, – проскрипел я и сменил тему, а то хватит всем вокруг болтать о детях, причем о моих, причем невозможных ни в одной точке пространства и времени: – Лучше скажите, какими судьбами тут вы? Правнук? Праправнук? Неужто… прапраправнук?

– Вам бы все шутить, мистер Коллин, – сказал он как-то даже печально, будто я сморозил что-то совсем обидное. – В каком-то смысле вы угадали трижды, но я склонюсь к ответу, что именно правнук. – И задумчиво прищурился вдаль.

На сцене репетировали отрывок в декорациях базарной площади, где собралась куча народу и все болтали почем зря, пока вдруг не выбежал ДеВи с криками сумасшедшего, лицо красное, аж вены на лбу выпирают от усилий. Он кричал, мол, в полночь слышал мелодию дудочки за рекой, и дети сами шли на этот звук, но, ясен пень, его подняли на смех, как и любого порядочного гения, а многие смеялись еще из-за эмоциональной игры. Я даже не пожалел потратить минуту внимания на него – не отличник театральной академии, но разбавил местную скуку, а это главное.

– Ах что же это происходит: не ценят искусство, эх, не ценят – ныне бесталанные принцы и принцессы получают невообразимое количество времени, пока зритель вынужден краснеть на первых рядах театров, видя убожество их триумфа! К счастью, среди юных актеров есть и радующие мой старый, замыленный взгляд, живые и вместе с тем артистичные от природы ребята. Я и про вашего мальчика говорю.

– Он не мой.

– Уверяю вас, в последние дни вы можете называться родителем более, чем половина присутствующих здесь отцов, и однозначно более, чем его отец. Мне радостно, что вы поладили и даже привязались друг к другу. Не гордость ли за него я вижу на вашем лице?

– А вы из фонда по семейным отношениям, что ли?

– Я всего лишь старик, который удивляется всему многообразию жизни: в то время пока одни не желают детей, другие мечтают об этом счастье и всю жизнь страдают, если не способны наблюдать за тем, как растет их чадо.

– Спасибо, обойдусь. Может, вы назовете хотя бы один плюс этого?

– Плюсы и минусы, достоинства и недостатки… Очень изменчивые, непостоянные величины. Из своих долгих, поистине долгих лет жизни я вынес множество вещей, одна из которых такова: человек нуждается в заботе о ком-то, будь то любимый человек, дитя, домашнее животное или цветок – простите мне столь неравнозначные сравнения, но это правда. Я вижу смысл не в продолжении кровного рода, поскольку дитя может быть принято из другой семьи, а в том, чтобы вырастить из него существо, достойное называться человеком. Представьте мировые весы: чаша принцев и чаша подданных – назовем их именно так! Конечно, есть еще и третий вид, четвертый, пятый, ведь мир не делится на черное и белое, но все чаще появляются столь черные души, что белого за ним и не видно. И я бесконечно благодарен тем, кто порой во вред себе пытается отбелить юные умы, что, однако, занятие крайне бесполезное, если не делать этого вместе с их родителями. Простите старика за чрезмерную говорливость – эта тема живо откликается в моем сердце.