Текст книги "Pavor Nocturnus (СИ)"

Автор книги: Игорь Мельн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 45 страниц)

Питер Фирдан

27.09.199 X г., 06:51 PM

Чердак дома семейства Фирданов

Пожалуй, как и любое явление на свете, ссоры имеют как отрицательные, так и положительные стороны. Разумеется, нет ничего приятного в том, чтобы чувствовать гиблое дыхание гневной атмосферы, представлять, как Фелиция и Виктим сидят в своих комнатах, тая обиду, отчего мои уши раскалились, подобно металлу. К тому же, я совершенно не считал себя виноватым, более того, истинно правым, на кого обозлились неведомо за что – за правду, здравый смысл! И все же была в этой бочке дегтя и своя капля меда: тишина и спокойствие, когда я оставался в одиночестве, желанном и блаженном, и законным образом можно было не отговариваться от совместного просмотра фильма или проверки домашних заданий. За это, быть может, я даже любил ссоры.

Наступали сумерки, и свежий прохладный ветер гонял дорожную пыль, трепал кроны деревьев вдоль улицы. После плотного ужина я люблю найти себе дело вне дома и заняться им до глубокого вечера, когда можно будет уже отправляться спать. Однако трава на газоне не достигла зрелости, нужной для стрижки, да и для работы косилкой уже поздно, почтовый ящик держался крепко, а дорожка к дому сияла, словно начищенная мылом. Моим спасением стала бочка для сжигания разного рода отходов с сухими ветвями яблонь и почившей сорной травой, что притесняла цветы на клумбе Фелиции. Недавний ливень обильно намочил все это, и клочки бумаги никак не могли создать полноценный костер. С целью найти средство для розжига, химическую дрянь, которая, однако, была незаменима в подобных ситуациях, я отправился на чердак.

Подниматься на второй этаж не было никакого желания, но вот я оказался между двух огней – двух комнат, нашей с Фелицией и Виктима, к счастью, запертых. Поверх моей головы на стене располагалась складная дубовая лестница, а в потолке – двойная дверца, ручки которой от пыли стали серыми. Мы посещали чердак редко по разным причинам: в тамошние горы хлама меня ничто не манило, а Фелиция вспоминала о нем только во времена генеральных уборок, остерегаясь лишний раз подниматься – она бесконечно боялась пауков, взвизгивала и впадала в панический страх при виде даже мелкого представителя их вида. Проложив себе ступенчатый путь, я распахнул чердачные ворота и с некоторыми усилиями пролез через проем.

Каждый клочок комнаты, если можно эту свалку таковой называть, был покрыт пылью высотой в несколько сантиметров и тотчас же мою глотку начало драть, как не всякого курильщика с многолетним стажем. Целые клубы пыли витали вокруг, подсвеченные одинокой лампой на тонком проводе, а следы тапочек оставались на дощатом полу, как на снегу. По всему проходу тянулись сети паутины, которые приходилось разрушать выставленной вперед рукой. Нужно будет сказать Фелиции, чтобы и не думала убираться здесь, потому как смысла в этом никакого и лучше как-нибудь заколотить дверцу.

Сколько же здесь бесполезной рухляди! Газовая плита, покрытая ржавчиной, когда-то чинно служила моей матери, а позже и мне, пока отец Фелиции не подарил на свадьбу электрическую. Соседство ей составлял холодильник, который морозил хуже, чем этот же чердак зимой, и где половина контейнеров не выдвигались. Вдали на старом комоде лежал набор инструментов – неудачный подарок Фелиции на одну из годовщин, поскольку по незнанию она купила совершенно не те, что нужны. Повсюду были разбросаны кухонные вещи: ручная мясорубка, давно замененная автоматической, миксеры, чайный сервиз – наверное, их оставила Фелиция, поскольку они лежали на полу у самого входа, будто кто-то бросил их, чтобы поскорее убежать. Пылесос, с которым я провел все детство, как нынешние нахальные дети проводят с игрушками, навевал воспоминания, а вот древняя стиральная машина раздражала, потому что еще в лучшие годы распадалась на детали от каждого взгляда. Казалось, продав это, можно было купить билеты если не в кругосветное путешествие, то хотя бы в театр.

Моль здесь летала преспокойно, никого не страшась, но мне стало не по себе, когда боковым зрением я различил особь, большую обычных во множество раз. Гигантское насекомое залетело в платяной шкаф, и я невольно двинулся к древесной башне, в щель которой залетело это чудо природы. Я распахнул дверцы шкафа и увидел, что оно оказалось воробьем. По непонятной причине он, самец, искавший пропитание снаружи, залетел на полку выше, в то время как этажом ниже дрожали от вечерней прохлады и голода его птичья пассия и отпрыск. В тонкой лапе воробья извивался червь, покрытый кусками земли, и все же тот не спешил отдавать добычу семье, но и сам не ел, будто нечто мешало ему, наконец, осчастливить семью. Я не стал тревожить бедных созданий, особенно пока птичьи крики не мешают нам спать.

Сколько же паутины я нацепил на себя, пока не нашел средство для розжига в самом конце чердака, на письменном столике. Рядом стояли стопки коробок, похожие на макет древнего города, и вдруг у меня бешено заколотилось сердце… Сильным движением я снес постройку и вцепился в нижнюю коробку, отчего та перевернулась и вывавлила свое содержимое. В страхе я попятился и упал на пол, не чувствуя боли – все мое внимание приковал на себе плюшевый медведь, который распластался на полу мордой вниз с вытянутой лапой, словно полз в мою сторону.

Откуда в моем доме мягкая игрушка? Это невозможно!

Клянусь, я старался проморгать эту галлюцинацию, дважды, трижды, однако с каждой секундой это все более походило на реальность. Мне сделалось дурно, будто этот проклятый медведь был заговоренной на меня куклой для мстительных ритуалов. Первой мыслью я подумал, что рекламный агент пробрался в наш дом и оставил свою гадость здесь, правда, вскоре рассудок взял верх, предоставив минуту поразмыслить над невозможностью подобного.

Страх стремительно отступил, и я перевернул игрушку кончиками пальцев, словно она была пропитана индейскими ядами. Выглядел бурый медведь на редкость отвратительно, в тысячи раз ужаснее своих братьев из рекламы, будучи с комканной и затвердевшей от зимнего холода тканью, тяжелым и зловонным от влаги запахом и весь покрытый паутиной. Нет, это явно не дело рук рекламного агента – такие игрушки были в далеком прошлом. В моем детстве: двадцать пять лет назад!

Я настолько давно не вспоминал об этой вещи, что мне требовалось время, и связанные с ней воспоминания отнюдь не радостные. Это было ни что иное, как подарок отца. Двадцать пять лет назад я был зол на игрушку, ввиду эмоциональных всплесков юности, а сейчас же испытывал к ней спокойную, ледяную ненависть. И гнев к косолапой гадости произрастал не лишь из-за ее глупости и бесполезности, но и благодаря человеку, который не постыдился поглумиться надо мной дважды: он не только неожиданно покинул семью, даже не попрощавшись со мной, но и оставил это, как свое последнее слово. Слово предателя и труса.

Почему это до сих пор не оказалось на центральной свалке или не превратилось в кучу пепла? Полагаю, медведю повезло быть заброшенным сюда в тот же самый день и волею судьбы покоиться здесь до настоящего момента. Ничего, пора это исправить!

С игрушкой в одной руке и средством для розжига в другой я распрощался с чердаком. Лишь на последних ступенях ощутилось чье-то присутствие позади.

– Дорогой, все в порядке?

– Разумеется! А почему все должно быть не в порядке?

Конечно, Фелиция была миниатюрной женщиной, к тому же, не идеально видящей даже в очках, но я все же приложил титанические усилия, чтобы спуститься и заслонить медведя так, чтобы она не заметила. Менее всего на свете я желал заводить пустые разговоры по поводу моей находки и несчастливого прошлого. И как славно, что ее наполненный беспокойством взгляд был устремлен мне прямо в глаза.

– Просто я услышала какие-то звуки на чердаке, как будто что-то упало. Решила, что тебе нужна помощь.

– Я просто искал, чем распалить листья, – сказал я и протянул доказательство.

Она, поправив очки, сложила руки на груди и сказала:

– Да уж… Это ты хорошо придумал! Я сегодня столько сорняков вырвала… – На миг мне показалось, что начинается новый словесный поток, который удержит меня в неудобном положении ближайшие десять минут, однако обошлось. От усталости ли или крупиц обиды, она развернулась в направление нашей спальни, оборвав предложение на середине. – Не забудь после этого принять душ. В кровать пропахший дымом лезть не смей! – Она нарочито улыбнулась, словно даже не для меня, а для себя. – И перед тем, как придешь ко мне, проверь, как там Виктим.

– Угу.

Несмотря на задержку, вскоре задний двор озарился ярким пламенем. Я стоял напротив, словно бездомный, гревшийся у костра, но радовал я не мерзлые руки, а душу. Низ занимали листья, на них была свалена груда ветвей, а плюшевый медведь довольствовался вершиной, точно ведьма времен инквизиции, с улыбкой ожидавшая укусов огня на ступнях – благодаря чуду химической промышленности все это полыхало одномоментно. Огненные языки стремительно разбегались по шерстяному телу, обнажая основу ткани; на концах лап выступила влажная набивка, которая горела скверно и сильно дымилась; по всему телу стали появляться отверстия с обугленными краями, а глаза-пуговицы отвалились, канув на дно бочки… И вот последняя рукотворная память о ненавистном человеке предавалась огню, то есть забвению – жаль, что не существует столь же простого способа стереть воспоминания в душе!

Пламя притягивало взгляд, и я неотрывно наблюдал за его трапезой, упоенный полной победой. Вдруг мой глаз вычленил нечто странное внутри медвежьего брюха, давшего широкие пробоины в нескольких местах. Кажется, мне почудился клочок бумаги, хотя с той же вероятностью это могла оказаться бирка производителя. В надежде на материальную ценность я решить повременить с казнью. В тот момент все тело показалось мне медленным, будто костер заколдовал меня, поскольку я убийственно лениво потянулся за лапой игрушки и даже не сразу почувствовал боль от касания огня; однако секундой позже застонал и одернул руку, а вместе с ней игрушку, которая упала на землю и от удара вконец растрепалась.

Помимо механической сердцевины – полагаю, динамик и место для батареек к нему, – внутри покоился конверт из толстой глянцевой бумаги, нисколько не начавший уничтожаться, но пожелтевшей за долгие годы. Любопытство одержало верх, и вместо того чтобы бросить конверт с остатками игрушки в огонь, я принялся раскрывать его дрожащими от боли и волнения пальцами. К моему удивлению, – я уже позабыл абсурдность моего отца! – меня ожидали не чек на приличную хотя бы по тем временам сумму, не наше последнее совместное фото, которое он почему-то забрал, и даже не трехстраничное письмо с извинениями, а лишь скромное послание на крохотном обрывке листа, будто написанное в спехе:

«Дорогой Питер! Я сделал этого Тедди специально для тебя. Очень надеюсь, что он будет охранять твой сон. Храни его рядом с сердцем до конца своей юности, а лучше – до конца юности твоих детей и внуков; если же им игрушка покажется старой, обнови ее по современной моде. Помни, «Тедди'с Хоум» – это счастье».

Каков же мерзавец! Двадцать пять лет от него не было вестей, и единственное, что я получаю – это бахвальство своим подарком и очередную рекламу проклятой компании.

Интересно лишь одно: почему он написал «сделал»? Неужто…

В спехе я забросил конверт и остатки медведя на окончательное съедение огню и рванулся в дом, стуча пятками, полагаю, как и мой сын. Я нашел все новостные газеты за последний и разместился на диване в гостиной с двумя тяжеловесными стопками бумаги по бокам. По обыкновению, замученный извечными упоминаниями, я пропускал все колонки о злосчастных игрушках, однако теперь искал именно их, вчитывался в каждую строчку, словно в них или между ними могли скрываться тайны бытия. Пришлось потратить немало времени, чтобы найти упоминания сотрудников, но то, что мне попалось, надолго лишило меня возможности говорить и двигаться. В одной статье, почти что прошлогодней давности, целая страницы газеты – какова мания величия! – была посвящена новому главе компании.

Неизвестно, сколько времени прошло, пока я неподвижно глядел на фотографию, а мой мозг старался поверить в происходящее. Мне хватило сил медленно, словно в полудреме, убрать газеты, пройти на второй этаж, машинально заглянув к Виктиму, который уже спал в кровати с погашенным светом, принять душ и пожелать спокойной ночи Фелиции. Однако мои мысли были всецело заняты другим, и заснуть мне довелось намного позже обычного.

Меня могло обмануть непомерно старое, обросшее морщинами лицо, сбить с толку серебристые волосы, но не глаза – те самые, которые я любил безмерно, как и каждый ребенок, и ныне с такой же силой ненавидел. Без сомнений, это был мой отец, а подпись под фотографией подтверждала имя: Бенедикт Савва.

Алек Рей

27.09.199 X г., 06:10 PM

Парковка позади офиса полиции

Всегда было интересно, что чувствовали великие полководцы после побед. Юлий Цезарь. Что он испытывал после завоевания Галлии? Упоение? Величие? Тревогу по предстоящим войнам? Михаил Кутузов. Он радовался удачному исходу Бородинской битвы или горевал о каждом погибшем солдате? Их лица снились ему в ночных кошмарах? Александр Великий из Македонии. Захватил половину мира в молодом возрасте. Его терзало ощущение неспокойствия, ответственности, словно все хотели разрушить его дело? А ведь для этого нужна была всего лишь искра.

В каком-то смысле я тоже был полководцем. Я понимаю их. Каждого.

Главный вход окружила пресса. Через 2 часа в новостях Роуч Андерсон успокоит город свежим интервью. Писк сигнализации на парковке – отключена. Мы покинули офис полиции через запасный выход, забрались в машину и выдохнули. Алисия погрязла в мыслях не меньше меня, повернула голову к боковому стеклу. Задумчивый взгляд в отражении. Молчит, глубоко дышит. Боится из-за увиденного? Не верит в окончание этого кошмара?

– Зачем нужно было подходить к комнате допроса?

Она вышла из раздумий через 2 секунды. Взгляд направлен в лобовое стекло, на неоновую вывеску магазина вдали по улице. Губы расходятся и сходятся, дрожат, но голос не слышится.

– Хотела… посмотреть на убийцу.

– Это не экспонат в музее, чтобы на него смотреть. Для чего?

– Уж точно не для собственного любопытства. Мне нужно было взглянуть в лицо этому человеку.

– Довольна? – сказал я раздраженно. Картина не для детей, а она еще ребенок, хоть и постоянно отрицает этот факт.

– Очень. Отличная сценка «Добрый и злой полицейский» получилась, пап. Ты был хорош в обеих ролях.

Она опять отвернулась, скрестила руки на груди. Невольно потерла плечи, как от холода. Вечер действительно прохладный, в отличие от теплого, даже жаркого утра.

– Надень кофту.

– Нет, не нужно.

– Ты дрожишь. На улице температура +13С, а ты в футболке. – Я потянулся к задним сидениям за рюкзаком. Поверх него лежала тонкая кофта. – Надевай. И ремень безопасности не забудь пристегнуть.

Алисия унаследовала от меня рост. То немногое; остальные черты от Марины. Макушка почти касалась потолка машины, а руки задевали все вокруг при надевании кофты.

– Ремень-то зачем? Нам проехать десять минут! Кто в здравом уме будет останавливать детектива полиции?

– Можно не спорить, пожалуйста. Ремни в машине придуманы не для красоты.

Я вставил ключ, и мотор загудел. Мы выехали с парковки на одну из главных улиц.

Отдаляться было неспокойно: я, как хищник, не хотел оставлять добычу в чужих лапах. От сохранности этой добычи зависят жизни многих детей.

– Школа. Ты учишься в школе…

– Ага, уже десять лет как, одиннадцатый начался.

Типичный подросток. Сарказм, колкости и невежество, но считает себя взрослым и знающим человеком.

Я не верил в переходный период до недавнего времени. У меня он прошел легко, никто не жаловался на мой характер. Роуч предупреждал, что это случится рано или поздно. У его сына – в 13-14 лет, моя дочь тянула до 16. Теперь в каждом разговоре о детях он улыбается и смеется над моими жалобами и раздражением.

– В школе настолько скучно, что нечего рассказать?

– Как проницательно, мистер Детектив. Ты очень правильно описал учебу.

Общение с дочерью похоже на езду по встречной полосе. На тебя вечно несутся автомобили на полной скорости, и ты не знаешь, чего ждать: велосипед, легковой или грузовик. Колкости разной степени тяжести. Одна из таких – «мистер Детектив», вершина остроумия, как она считает. Называет меня так, когда, по ее мнению, я чего-то не понимаю или не знаю.

– Хорошо. Буду спрашивать я.

– Серьезно хочешь начать? Будут разногласия, как обычно.

– Хоть что-нибудь узнаю о своей немой дочери. Оценки, например.

– Почти все отлично.

– Почти?

– Не цепляйся к словам! Да, кое-что портит радужную картину. Хотя все, кроме литературы, у меня на отлично. Я просто не понимаю этот бред про… как оно… художественные средства. Допустим, у героя есть клетка с черным вороном, но в разборах нужно писать: «черный ворон символизирует смерть, и тем самым автор хотел сказать, что главный герой заточил смерть в клетку, то есть обрел бессмертие». Я, конечно, утрирую, но иногда примерно так и есть. Это же просто птица!

– Литература помогает понимать психологию людей.

– Я даже не буду спрашивать, шутка это или нет…

– Нужно взять дополнительные занятия. Я поговорю с учителем.

– Это будет уморительная сцена. Если к нему подойдет сам Алек Рей, городская знаменитость, он согласится на пересадку своего мозга. Спасибо, не стоит.

– Это нужно для колледжа.

– Туда, куда я хочу, литература будет последней надобностью.

– Еще полгода назад ты не знала…

– Жизнь меняется, папа. Я уже определилась… Хочу поступить в полицейскую академию. Знаю…

– Нет! Что угодно, но не это. Эта работа требует физической подготовки, изнурительной учебы…

– И что? Я хочу стать детективом, как ты, – нет, идти выше! В полиции нужно не только мышцами работать, но и головой – вы же должны это знать, мистер Детектив.

– И ты выбрала №2 из списка «Самые опасные профессии». А фамилия усложнит учебу. В общем, я категорически не поддерживаю это. Подумай над другим.

Смеркалось. Я сделал крюк, чтобы купить продукты для ужина в супермаркете. Алисия осталась в машине, раздраженная и нахмурившая брови. Наш разговор о выборе профессии не отпускал нас обоих.

Почему полиция? Конечно, я рад ее желанию служить на благо городу, но… детектив? (Рыбу взял!). С хорошими оценками она может получить любую профессию. Адвокат, например. Будет возможность применить резвые мозги и язык. (Вино взял!) В меня 6 раз тяжело ранили, дважды задевало осколками гранаты. Я крепкий человек, медики успели спасти, а вот она… (Лимоны взял!) Я не выдержу, если она погибнет в перестрелке или бандит перережет ей горло в переулке. (Овощи взял!) Это из-за меня: дети часто хотят быть похожими на родителей. А я даже повод для гордости. (Специи взял!) Нет. Я не позволю ей работать в полиции. Не такой жизни я хочу для нее.

Все, покупки закончены.

Фонари освещают проспект оранжевым, деревья вдоль тротуаров проносятся на скорости. Вывески магазинов выключены, многие уже закрылись; бары доживают последний час до комендантского запрета. Задние фары машин похожи на зловещие глаза в темноте за стеклом. Неудачный поворот на короткий путь к дому. Случилась авария, застопорившая движение. Вереница автомобилей продвигалась в среднем 2 метра за 2 минуты. Слышались частые сигнальные гудки, крики, но закрытое окно приглушало звуки.

Салон медленно нагревается, передняя панель подрагивает от мотора. Вид ночного города в окне гипнотизирует нас, и мы оба поддаемся неспешному потоку мыслей. Я очень удивился, когда Алисия заговорила первой:

– Поможешь с одним делом? Это касается Агаты Холл.

– Я слышал. Во-первых, меня это не касается как детектива, во-вторых, она нарушила закон, превысила скорость в состоянии опьянения. Это серьезно. Получит штраф, как полагается. Не нравится мне, что она злоупотребляет спиртным в первый месяц 18-ти лет.

– А мне не нравится, что Роуч смолит, как паровоз и от тебя потом тоже воняет… Мистер Детектив, в преступлениях нужно выяснить все детали, чтобы понять мотив, – вы же должны знать об этом! Да, мы с Агатой пришли на вечеринку… Да, она с трудом отказывается от очередного коктейля… Но она бы и не садилась за руль в тот вечер, если бы ее отцу не стало плохо. Она планировала вернуться утром – вот и не сдерживала себя.

– Это не отменяет тех фактов, что она пила алкоголь, а потом трижды проехала на красный цвет светофора. Это замечательно, что она не просто развлечься решила… Но закон есть закон! Она могла сбить кого-нибудь. Я думаю, месяц без прав – это не трагедия.

Алисия недовольно выдохнула, но спорить не стала. Опять тишина.

Я высунул голову в окно, вгляделся в полумрак. Дорожные службы занимались проблемой: один полицейский регулировал движение, второй ограждал территорию лентой. Остальных вместе с местом происшествия закрывал высокий грузовик.

Телефон Алисии завибрировал в кармане. Она читала текст сообщения 47 секунд. Блеск в глазах, легкая улыбка, ямочки на щеках. Волосы засветились огненно-рыжим – мы встали прямо под фонарем. Пальцы застучали по кнопкам, набирая ответ. Кто отправитель? Вариантов немного. Я знал правильный, но предпочел не верить.

– Как поживает Энди Шип? Помню, он нравился тебе. Кажется, неплохой парень. Не знаю его характер и жизненные ценности, но в полиции на него нет дел и у него отличные задатки для карьеры…

– Пап! Ты серьезно? Во-первых, это я нравлюсь Энди, во-вторых, он мне просто друг, и в-третьих, ты что, правда наводил на него справки?

– Да. Я хочу знать, с кем общается моя дочь и кого любит тоже.

– Того, кого любит твоя дочь, папа, ты сегодня чуть не испепелил взглядом.

– Не начинай…

– Почему ты так его ненавидишь?

– Потому что он беспечный ленивый идиот!

– Ты его не знаешь.

– О нет, я знаю его получше тебя. Поэтому и запрещаю видеться с ним. Кстати, разница в 4 года существенна в вашей ситуации. Очень скоро ему захочется завести семью. А тебе 17 лет будет только через 2 месяца – у тебя еще школа, потом высшее образование. Он поиграется тобой, быстро поймет, что ты слишком юна для него, и найдет другую.

– Какого ты все-таки низкого мнения о нем… Ты не прав: он прекрасный человек!

– Я не заметил за ним хороших качеств. Это с тобой он герой романтических комедий, но давай узнаешь правду, которую он вряд ли тебе рассказывает. Он каждый день делает глупости. Предложил пропустить в очереди полную женщину, приняв за беременную. Раз! Недавно полностью неправильно напечатал имя и фамилию подозреваемого в отчете. Мы потратили час, чтобы разобраться. Два! Я попросил составить досье на человека. Он не додумался, что в него нужно было приложить данные всех посещений государственных учреждений. Три! Еще что-нибудь вспомнить?

– Да не притворяется он мачо передо мной. Я все это знаю. Просто… он плохо спал в последние дни. Не ты один переживаешь за детей.

– Это только слово беспечный. Ленивый: вечно болтает и смеется с коллегами. Идиот: он мне просто не нравится.

Алисия застонала, размахивая руками, и злостно посмотрела на меня. Я ответил спокойным суровым родительским взглядом.

Сзади посигналила машина, чтобы мы продвинулись.

– Да и плевать мне, нравится он тебе или нет, и сколько ошибок сделал на работе! Мог бы спросить хоть раз, чего я хочу, а не ты! Можно я сама решу, кого мне – подчеркиваю, мне! – любить и с кем общаться? А ты же лезешь в каждую часть моей жизни. Запрещаешь питаться «гадостью». Покупаешь одежду, не спрашивая меня – кстати, спасибо, кофта неудобная и цвет мне не нравится! Решаешь за меня походы к репетиторам и куда мне поступать. Но личная жизнь – это перебор, потому что она личная!

– Я хочу лучшего для своей дочери.

– Не поверишь, я тоже. И никто не примет решения лучше, чем я сама. А ты все время меня опекаешь. Может, хватит уже? Мне не пять, не десять и даже не пятнадцать лет. Мы с Лови любим друг друга. Да, может, мы расстанемся – впрочем, как и каждая третья пара в мире! – но это будет мой выбор и мое разочарование. Я прошу тебя: постарайся принять наши отношения как факт.

В боковом окне показался эпицентр происшествия. Дорожная авария задела разделительную полосу, на которой между двумя проезжими частями гуляли люди. Машин скорой помощи не видно. Значит, обошлось сломанным забором, вмятиной на газоне и двумя поваленными деревьями. Черный грузовик лежал на боку. Оранжевая легковая машина отделалась разбитым капотом.

– Не знаю, – сказал я, скрипя зубами. Пробка осталась позади.

Мы ехали молча оставшиеся 3 минуты. Я загнал машину в гараж и пошел на кухню с продуктами. Последний раз ел утром. Наверное… Алисия поднялась наверх, сказала, что хочет принять душ.

Это был трудный месяц для меня. Половина ночей бессонные, половина с кошмарами, когда просыпаешься посреди ночи. Я гнался за преступником, но никогда не успевал увидеть его лицо. Я выдерживал взгляды надежды, иногда ненависти – так и не решил, что хуже. Каждый день утопал в собственной беспомощности… Теперь все в прошлом: никого больше не похитят. Мы должны отпраздновать завершение мучений. И детских, и моих.

Треска в духовке накрыта листами фольги с двух сторон. Сверху рыбы прованские травы, дольки лимона и слой сметаны с луком. Соки и жир впитывались в подушку риса со спаржей. Главное следовать рецепту: 180 градусов по Цельсию на 60 минут. Я проверил через это время: глаза белые, выступают наружу, а кожа, хвостовой плавник и жаберные крышки подрумянились. Проткнул спинку поварской иглой. Входит легко, филе нежное, еще сильно влажное. Вывод: подержать 5 минут, пока испарятся лишние соки и наберется плотность. Универсального рецепта не существует.

Соус без изысков: 300 мл сливок, мука для загущения, дробленый кедровый орех, 5-7 капель лимонного сока, свежемолотый черный перец и укроп.

Духовка резко зазвенела, свет внутри погас. Ужин готов.

Я расставил тарелки, насыпал порции, достал столовые приборы и 2 винных бокала. Бутылка белого вина идеально охладилась за час. Всадить штопор, вращать до половины и потянуть… В комнату вошла Алисия, переодетая в пижаму. Шепот, взгляд внутрь себя. Размышляет? Водит пальцем в ритм, я расслышал возвышенные слова. Стихотворение на завтрашний урок? Пробка вылетела громко, и победоносный выстрел вырвал ее из мыслей.

– Как вкусно пахнет… Ого! Ты и на праздники не покупаешь вина. И тем более не предлагаешь мне. – Она заняла место и потерла ладони, предвкушая вкусный ужин. – Помочь наклонить?

Бутылка застыла в косом положении над ее бокалом.

– Я думаю. Не хочу поить тебя алкоголем перед завтрашней школой.

– Что случится от одного бокала?

– Рифмы забудешь наутро.

Недоумевающий взгляд, рассмеялась через 2 секунды.

– Вы очень часто опираетесь на свою дедукцию, мистер Детектив. Иногда – как, например, сейчас – нужно было сначала опросить подозреваемого. Учтите это для будущих расследований. И нет, я бормотала не школьное стихотворение…

Алисия отвела взгляд, слегка улыбаясь, и начала наматывать влажный локон на указательный палец. Частая привычка, но сейчас выглядит по-другому. Я не хотел портить настроение мыслями о том, кто написал ей стихотворение.

– Не думаю, что полбокала навредят. Нужно соблюсти традицию тоста, чтобы почтить этот знаменательный день.

Я поднялся, выпрямился, держа поднятый бокал высоко. Вино заплескалось по стенкам, капля потекла по наружной стороне стекла. Упала на белую скатерть в конце пути: слеза радости уцелевших или слеза горя тех, кто не вернется? Алисия поступила так же.

– Что празднуем?

– Победу! Ни одна победа не бывает абсолютной… Пессимист подумает о случившихся жертвах, оптимист – о предотвращенных. Я как реалист понимаю, что полиция делала все возможное. И мы заслужили право радоваться тому, что все закончилось. За меня! За тебя, Алисия! И за остальных детей!

Бокалы направились друг к другу. Мой продвинулся до половины стола; рука Алисии резко замерла, будто ее сдержала невидимая цепь. Дрожит на весу, вино колыхается, как волны во время шторма. Она поставила бокал на стол, присела.

Я продолжил стоять.

– Папа… Я думала над этим по дороге домой. А это победа? В смысле… все точно закончилось?

Низкий мужской голос слышится из дома Дроговичей. Громкий, сердитый, слова крепкой брани звучат чаще обычного. Сука породы питбуль подхватывает настроение, лает.

– Я уверяю тебя, да.

– Уверяешь… Дело очень странное, а вы даже не провели никаких исследований.

– Мы уже обсудили это с Роучем.

– Что обсудили? У вас есть что-то для обсуждения? Я понимаю, что он признался, но… похитить столько детей, будучи больным! Ты не думал, как ему это удалось?

Комната Владиславы находилась со стороны кухни на втором этаже. Мы слышали девичий высокий крик за окном. Стук дверью. Тихие судорожные всхлипывания.

– Мы еще выясним это. Я думаю, он выманивал детей запугиванием.

– Ты правда в это веришь? Пропадали как дети лет четырех-шести, так и довольно взрослые. Если маленьких можно как-то заманить или запугать, то парни и девушки моего возраста уж точно не поведутся на это. В последнее время все следят за детьми. У многих комнаты на втором этаже, решетки на окнах, собаки на цепях, каменные высокие ограждения… Я просто не понимаю, как Мэд мог бесшумно проникнуть на территорию дома, а потом забраться на второй этаж. Да и любой ребенок начал бы визжать на весь дом, увидев его силуэт в окне.

Знакомый взгляд: надежда и недоверие. Алисия раскраснелась, часто дышала, грудь вздымалась вверх-вниз, и пальцы нервно стучали по столу, терли ножку бокала, с силой сжимая его. Раньше она не показывала такого волнения из-за похищений. Что-то личное случилось?

– Ты ошибаешься насчет детей и подростков. Ему не нужно было приходить за ними, если они сами уходили. У подростков больше бесстрашия за свою жизнь и лучше понимание угроз для близких. Они не обратятся в полицию, если им скажут, что их родителей и друзей убьют, а дом подожгут. С детьми труднее: он либо обещал дать им то, что они сильно хотели, либо показать что-то необычное. Мэд Кэптив мог находить их днем, рассказывать и приглашать ночью в определенное место, а потом…

– Даже так, – перебила Алисия, – дети должны были незаметно выбраться из дома, что весьма сложно. Опять же: запертые двери, домашние питомцы… Все в городе на взводе, любая мать проснулась бы от скрипа двери.

– Ты преувеличиваешь за родителей. Несмотря на столько пропаж, многие не воспринимают ситуацию серьезно. Не понимают, пока не коснется… Я сегодня был у одной семьи, где дом абсолютно не защищен, а отец не проводит сына в школу. Еще их мальчик видел силуэт за окном. Возможно, воображение. А может, Мэд Кэптив искал себе новую жертву… Я думаю, многие видели его на улице, за окнами, но боялись рассказать. Или родители не верили. Не знаю, как он поднимался на уровень второго этажа, но это похоже на правду. Насчет бесшумности… Собак легко усыпить на ночь. Истощенные родители могли крепко спать…