Текст книги "Pavor Nocturnus (СИ)"

Автор книги: Игорь Мельн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

Коридор незначительно опускался по глубине. Мэд Кэптив находился в конце, на 11-13 сантиметров ниже других, приближаясь к аду, что в извращенном роде возвышало его над остальными. Лучший из худших. Единственный обманувший меня. Камера заключения с ним располагалась слева. Справа место пустовало, будто никто не мог сравниться с ним в грехах. У стены стоял голый письменный стол и пару стульев.

Первые 4 минуты мне казалось, я наблюдаю за вольером животного. Двуногого и нелепо одетого в человеческую одежду. Вечером после экспертизы его больничное тряпье и нижнее белье забрали на исследование, выдав привычную оранжевую форму. Это было чуждо ему. Он, будто намеренно, опорочил грязью, утренней жидкой кашей, а также растянул в области ворота, пытаясь снять. Часто дергал плечами из-за стеснения. Волосы лишились сальной пленки и отслоенных пластин эпидермиса, кожа посветлела на тон. Я был рад не морщиться от вони, которая плотным облаком запахов окружала его вчера. Чувствовал даже тонкий мыльный запах. Внешне теперь выглядел даже лучше остальных. Чего нельзя было сказать о действиях.

Язык – уникальный орган чувств. Можно потерять счастье в зрении, слухе, обонянии, если пейзаж, звук, запах будет монотонным. Вкусовые рецепторы всегда неутолимо посылают импульсы удовольствия, пока что-нибудь касается сосочков языка. Мэд Кэптив жаждал любых вкусовых ощущений. Непрерывно, каждую секунду, по возможности. Вытянутый заостренный язык скоблил прутья решетки с особым упорством, сантиметр за сантиметром. Было видно, как на фиолетовой поверхности остается серый след грязи, исчезающей в глотке. Когда даже эти рецепторы снижали восприятие, переходил на другой объект: обсасывал пальцы, лизал руку, спускался на пол, доходя до отверстия туалета.

– О, детектив… – прорычал он, не отрываясь от действия.

Все-таки одним вкусом не ограничивался. Глаза жадно смотрели на меня 5 секунд, пока мой вид не наскучил. Тюремный сектор уже не возбуждал его чувствительной мании, а меня он видел вчера. Звуки интересовали его больше: стук каблуков, трение ножки стула о бетонный пол, шорохи моей одежды, дыхание, тяжелые вздохи. Во время каждого нового впечатления закрывал глаза, концентрируясь на нем, получая все мыслимое удовольствие. Скалился, несмотря на непрерывность работы языка. Иногда кусал металл, при этом звонко щелкал зубами, причмокивал, кряхтел. Как пес, которому дали мясную кость.

Среднестатистический человек обращает внимание только на более-менее концентрированные запахи. От меня ничем не пахло. Возможно, салоном автомобиля и потом от волнения. Очень слабо. Это существо прекратило занятие, глубоко вдохнуло, увеличив грудь вдвое; либо оно могло чувствовать запахи тонко, как и я, либо воображало что-то свое, непостижимое никому. Длилось это 3 секунды, после чего показалась кривая безумная ухмылка.

Я много чего повидал в полицейской практике, но это затмевало все.

Слух и обоняние оказались хорошими для сумасшедшего, но не удивительными. Я предсказал приход Пятого по звукам быстрее. Он обратил обратил внимание на шуршание сумки с личными делами, думное дыхание и грузные шаги через 6 секунд. Последнее, кстати, действовало на нервы: ставил подошву плашмя и с силой, будто давил насекомых, хотя напоминал высокий тонкий столб. Даже я при весе в 1,5 раза больше не смог бы повторить. Наш подозреваемый отошел к ближнему краю решетки, испытывая экстаз от каждого шага-выстрела.

Интересно: природа забрала у него ясность мыслей, подарив полноту ощущений.

Пятый не обошелся без того, чтобы испортить что-нибудь. Мне неизвестно, как в его голове могла возникнуть мысль обрушить тяжелую сумку на стол. На самый край. Столешница выскочила из пазов, упала на пол одной стороной, сбоку откололся кусок. Поспешил вернуть на место, приговаривая, по меньшей мере, 13 неловких извинений.

Я успел схватить лямки сумки до того, как она упала, и аккуратно поставил на стул. Просмотрел папки: яркая белизна резала глаз, ни одна не выделялась голубым цветом.

– Где дело на Мэда Кэптива?

– Вы не говорили…

– Это не очевидно? – перебил я раздраженно. – Значит, еще раз в архив!

Заключение экспертизы вкладывают в личное дело. Мне нужно обязательно ознакомиться с ним. Даже если я не сказал, можно было сопоставить два факта. Его просчет, поэтому придется побегать в наказание. А вот бесчестным с моей стороны было послать его в архив, потому что папка лежала с вероятностью 95% в кабинете Роуча. У меня не было мыслей издеваться, тратить его время. Но хотелось изучить улики спокойно, в относительном одиночестве.

Костлявые пальцы показались между прутьями решетки, как умноженное на 5 жало скорпиона. Потянулись к близстоящему Пятому, который и сам почувствовал приближение беды, успел обернуться. Я толкнул его плечом, но клешня сомкнулась быстрее и резко потянула темно-зеленую полицейскую рубашку. Пятый едва ли не стукнулся головой о решетку, выставив руки в последний момент. Ситуация выглядела серьезной, и я достал пистолет, снял с предохранителя. Мэд Кэптив несколько раз провел острым носом по грудной клетке до уровня пупка, не слышав моих предупреждений. В следующий момент испуганный парень отпрянул от него, как от страшного монстра, побежал на всех парах к выдоху. Под смех других заключенных.

Взгляд превратился в хитрый, всезнающий, будто он пророчил ужасное будущее Пятому, но не спешил говорить. Но я видел: мысль в неожиданно ясных глазах была направлена на того, кто в них отражался. Запах его успокоил, перенасытил некой информацией, которая заняла весь слабый мозг. Язык некоторое время висел на нижней губе, потом исчез во рту. Мэд Кэптив осел на нары и застыл с опустевшими глазами, повисшими руками, но дьявольской усмешкой, будто растянутой нитями.

Безжизненный оскал. Жуткий, но таким меня не испугаешь.

Разложил папки на дальней половине стола, 5 стопок по 6 штук. Заметил, что последней было дело Владиславы Дрогович. Я сказал не приносить его прямым текстом. Даже здесь предоставил повод злиться на него. Пришлось отложить в сторону. Не суть: 29 похищений должны сказать не меньше. Нужно проверить еще раз, все до одного. Каждую крупицу информации, каждое слово.

18 минут изучал внешние и внутренние данные похищенных детей. Выделил важные характеристики, пытаясь найти моду выборки. Что-нибудь, что позволит понять ход мыслей и следующие нападения…

Пол. Мальчики и девочки. Разница несущественна, примерно 46% к 54%.

Возраст. От 5 до 19 лет. Причем нет лидирующей цифры. Младший школьный возраст встречался несколько чаще подросткового.

Масса. Важный критерий, учитывая возможность канибализма. Логичнее похищать спортивных детей ради мышечной ткани или же самых упитанных. Нет таких в данных 30-ти делах. Среди всех помню одного юного спортсмена и минимум 4-х толстых девочек. В целом, наоборот, дети средней или ниже среднего массы. Около 10-ти даже в истощении по болезни.

Семьи. Личные дела не отражают критерий благополучия семьи, то есть отношений между ее членами. Это и неважно. Владиславу можно еще заподозрить в побеге. У Роуча с сыном были отличные отношения, трудно представить лучше.

Местоположение. Страдает и центр города, и периферия. И богатые, и бедные. Последние заметно чаще. Хотя сегодняшняя ночь отняла детей из семейств Дроговичей и Андерсонов, которые живут в центральных, состоятельных районах. Интересно то, что 5 дней назад в одну ночь сообщили о похищении 2-х детей из противоположных частей города. Разница в телефонных звонках около 10-ти минут. Нельзя пройти даже бегом за такое короткое время, а транспорт исключен, учитывая ночь и полицейские патрули. Это явное доказательство того, что за убийствами стоит целая команда. Почему я заметил это слишком поздно?..

Внешность, национальность, знак зодиака, денежный статус, интеллектуальные и творческие таланты, заболевания, сексуальная ориентация, половые контакты у подростков… Проверил все. Ни один критерий не объединяет абсолютно всех жертв.

Это все так же кажется беспорядочными действиями безумца. Или гения в своем роде.

Мысли полностью заполонили внимание, и я заметил Пятого уже стоящим сбоку от меня. Вжался в решетку противоположной Мэду Кэптиву камеры заключения. Волосы трясутся на предплечье приподняты. Руки дрожат, вместе с ними, как веер, папка. Бросил ее на стол, будто оттолкнул от себя. Неловко пытается скрыть страх: переминался с ноги на ногу 2 секунды, глянул на боковую часть стола, проверяя крепление столешницы, затем внутрь пустой тюремной камеры, снова себе на ноги.

– Детектив! Эй-эй! Ночью другой ел. Вкусно пахло. Тоже хочу, принеси.

– Не наелся еще за месяц?

– А? А! Ваши… Дети – там; я – здесь. Плохо, ой как плохо без вкуса. Я сделаю все ради вкуса. Расскажу тебе. Ты смотришь, думаешь, но не понимаешь. Я расскажу все.

Чувство справедливости запрещало дать ему, предполагаемому детоубийце, что-нибудь, кроме нескольких ударов в живот. Не просто потратить еду из столовой, а подарить момент радости тому, кто совершил столько ужасных вещей.

– О какой еде ты говоришь?

– Дежурил Роман, – сказал Пятый. – Он питается одним сахаром. Как обычно, купил себе кофе с пончиком… Стойте, вы хотите его накормить? Накормить… это?

– Мы теряем что-то? Может, кофе и глюкоза приведут его больной мозг в чувство и он действительно раскроет все тайны. Я надеюсь на это. Иначе лично залезу ему рукой в глотку, чтоб он выблевал съеденное. Слышал, Мэд Кэптив? Позвоню в столовую, чтоб принесли…

– Не нужно! Там перерыв… Я пойду.

– Перерыв начнется, минимум, через 38 минут.

– Технический…

– Как хочешь. Вот монеты. Черный 100 мл и кекс с ванилью – для него будет дар свыше. Чтобы через…

– Вас понял, бегу!

Необычно: согласился без пререканий, без недовольства, наоборот, с желанием. Ложь про столовую. Барабанная дробь каблуками туфель; снизил темп на выходе из сектора А. Не хочет находиться в одном помещении с Мэдом Кэптивом? Поведение сумасшедшего нагнало на него страх? Видела бы Алисия сейчас своего хваленого возлюбленного… Что ж, так даже лучше: дополнительное время спокойно изучить отчет.

Заключение экспертной комиссии. 5 страниц сложных терминов и медицинских обоснований. В конце общие фразы доступными словами. Не может быть… Анализы крови, мочи, кала свидетельствуют о длительном голодании. Предположительно, с момента побега из лечебницы. Ввиду дела, подчеркнуто наличие полного белкового голодания. В кале остатки растительной малосъедобной пищи (дикая трава, листья деревьев, мелкие ветки), твердые частицы почвы и песка, элементы пластика и полиэтилена. Отмечена высокая степень нервно-мышечного возбуждения в купе с индивидуальной силой мышечных волокон. Подтверждены шизофрения, маниакально-депрессивный синдром и легкая форма деменции. Также замечена повышенная сонливость. Обширные кожно-аллергические реакции на туловище и нижних конечностях – частицы эпидермиса и язвенный струп взяты для дальнейшего исследования. Соскоб из-под ногтей не показал наличие крови или частиц чужой кожи, плоти. На нижнем белье обильные остатки каловых масс (недержание или несоблюдение принципов нормальной дефекации), следы спермы отсутствуют.

Воздух пропитался прогорклым кофейным запахом. Пятый поставил еду на пол перед решеткой. Осторожно, как у клетки с тигром. Мэд Кэптив упал на колени с хрустом, просунул приподнятый нос между прутьями и первым учуял пар напитка. Кинулся на картонный стаканчик и опрокинул содержимое в широко раскрытую глотку. Облизал по кругу стенки, сжал в удовольствии и засунул в рот наполовину, пожевал и выплюнул на пол. Коричневая вязкая слюна свисает с обода. С пончиком расправлялся дольше: около 7 секунд. Хотя быстро затолкал в рот вместе с частью целлофана, проглотить смог не сразу. Глазурь касалась языка, неба, и ноги дрожали, подкашивались от блаженства.

Девиация пищевого поведения (аллотриофагия, анорексия) вследствие тяжелых расстройств психики? После утверждений о канибализме и пожирания нормальной еды? Посмотрел в отчеты из психлечебницы: масса при поступлении 96 кг. Сейчас 70. Кто же ты такой, Мэд Кэптив, несчастный сумасшедший или талантливый актер?

Бесконтрольно дернул рукой от раздражения. Личное дело Владиславы упало на пол, раскрывшись в полете. Фотография вырвалась из-под скрепок и пролетела к ногам заключенного. Лицевой стороной вниз. И хорошо: трудно смотреть в глаза даже безжизненному образу.

Чувство вины поглощает. Я не исполнял ни один из пунктов девиза полиции. Не защищал, не спасал и даже не предупреждал. Справедливо, что меня отстранили. Если сейчас не смогу добыть из него любую мелкую улику, смирюсь с поражением. И пошлю все силы на защиту главного моего ребенка.

Фотография на расстоянии вытянутой руки. Поднял ее и смотрел непрерывно, будто гипнотизировал. Зрачки сужались и расширялись. Закрыл глаза и медленно провел влажным языком по карточке, оставляя след на запечатленном лице Владиславы. И после засунул себе в рот, прожевал и огромным комом проглотил.

– Новый улов, из последних, свежатина… Долго пытались забрать ее, а выдержка очень влияет на вкус. Восемнадцать лет по-вашему! Вкусная, очень вкусная!

Безумные действия вместе с безумными словами рождали страшные визуальные образы. Вызывали отвращение вплоть до тошноты. Скребли на сердце.

– Вы, люди, сохранили зрение в этих бумажках, слух в черных шкатулках и ящиках, а запахи в воде. И это не все. Сколько у вас… пять основных органов чувств? Да, а еще десятки эмоций и сотни неповторимых ощущений. Но вы не цените это… Почему? Потому что привыкли? Да, точно… При рождении вы трогаете все, до чего можете дотянуться, берете в рот любую вещь и упиваетесь собственным звонким криком… Через пару лет это надоедает. Понимаю: стены, они мертвые, скучные. Но люди вечно меняющиеся – лицо, голос, запах. К такому трудно привыкнуть. Тогда почему ты не наслаждаешься своим братом в форме, братьями в клетках?.. А еще вкус. Вы не научились чувствовать его всегда. Твой брат вчера уплетал то же, что и я, с таким же удовольствием, как и я. Это вы цените, за это, думаю, сражаетесь и убиваете. В этом мы похожи. Жизнь и правда стоит того. Как вы сдерживаете себя, чтобы не хотеть испытывать каждую секунду? Без ощущений ваше тело ноет, особенно язык. Человеческая еда и правда вкусная. Не нужно было есть кашу вчера. Невыносимо, невыносимо! Теперь постоянно хочется ощущений.

– Ты получил их сейчас сполна. Теперь говори все, что знаешь! Всю правду.

– Да, можно. Черная жидкость хорошая, от нее голова думает легче, вспоминает больше слов… Я уже сказал тебе многое, детектив.

– Значит, придется повторить. Посмотрим, как кофе прояснил твой мозг, потому что вчера я слышал только бред.

– Ты не веришь мне. Хочешь другой правды? Это уже не будет правдой.

Неприметный стук каблуков вдалеке. Не отвлекающий, но что-то в нем вызвало нужду отстраниться от бессвязного монолога Мэда Кэптива. Подсознание не подвело: половина звуков выше и громче остальных. Длина, площадь рабочей поверхности и вес владельца заметно разнились. Шпилька женских туфель? Не больше 5 см.

Плотное облако запаха пронеслось по сектору А. От входной двери к концу, где прервало наш разговор. И в этой же последовательности эмоционально возбуждались заключенные, начиная дергать прутья решеток, стучать по ним и выкрикивать нецензурные выражения. Женские духи сводили их с ума, активировали животные инстинкты. Насыщенный розовый аромат.

Пришлось прекратить допрос и двинуться в сторону входа. Пятый не сразу понял причину, подтверждая это повтором одного и того же вопроса. Через 4 секунды, когда мы приближались к середине расстояния от эпицентра запаха, он замолк. Я тоже, потому что концентрат все сильнее раздражал слизистую носа, заставляя дышать ртом.

Два мужских голоса и один женский спорили за дверью. Раздраженные, смущенные бессилием перед противоположным полом, который в случае упрямства придется увести силой. Печальный, немного низкий, скрытый за маской высокого и возмущенного, из-за чего срывающегося на хриплый.

– Неужто вы тоже подозреваете, что я замешана в каком-либо преступлении?!

– Нет, миссис…

– Мисс! Мисс Иствуд, попрошу!.. И, если нет, я требую отвести меня к мужу! Я имею право увидеться с ним!

– Повторяю, это исключено! – говорил постовой офицер. – Правила есть правила, и я должен их соблюдать. Без письменного разрешения капитана полиции Роуча Андерсона я не могу вас пустить.

– Вы издеваетесь? Мне сказали, что он отлучился на неопределенное время. Весь день прикажете ждать, чтобы попасть на десять минут за эту дверь… К черту вас! Я хотя бы уверюсь, что он еще живой и невредимый.

Шпильки выстрелили быстрой очередью около 7-и раз. Офицеры удивленно вскрикнули. Тот, что с первого этажа, сделал пару шагов в сторону нарушительницы, а постовой успел только проскрипеть ножками стула о пол. Я уперся в дверь плечом, обхватил металлическую ручку и аккуратно толкнул ее. По очереди в дверном проеме показались участники спора. Каждый замер, испугавшись моего появления.

Роза Иствуд уже протягивала ладонь к дверной ручке в момент открытия двери, одернула, как при касании к горячему. Глаза округлились в страхе. Сухие, тусклые, с сетью лопнувших капилляров. Нижние веки переходят внизу в отечность сине-серого цвета. Много плакала? Не спала ночь накануне? Круглое лицо мгновенно лишилось гнева и возмущения. Тонкий слой косметики сглаживал важные особенности: щеки пылали под искусственной бледностью. Их выдали багровые от эмоций уши и кожа на шее. Смущенно отвела взгляд во время моего затянувшегося безмолвного осмотра. Еще больше покраснела. Стыдится сложившейся ситуации? Да, поэтому надела все черное: пальто, платье, шляпу. Чтобы выглядеть родителем, обращающимся в полицию с сообщением о пропаже, а не с целью посещения бывшего мужа, одного из самых ужасных преступников современности. Шляпа полностью закрывает короткие волосы, на узких полях и ободке ушных раковин видны короткие обрезки. Утром посетила парикмахерскую? На шее темный след от цепочки. На пальце нет кольца. Сняла украшения, подаренные нынешним любовником. Ради душевного спокойствия бывшего мужа? Грудь и плечи крепкого сложения быстро опускаются и поднимаются. Левая ладонь лежит на проекции сердца, сбоку обильный след от чернил. Левша? Писала письмо, чтобы не звонить по телефону? Визит в тайне от любовника? Глубоко в душе привязана к Мэду Кэптиву, верит в его невиновность?

– Мистер Рей, просим прощения…

Офицеры подхватили Розу Иствуд в плечах и локтях, силой пытаясь развернуть остолбеневшее тело. Она направила все силы на осмотр и не сопротивлялась. Взгляд метался вверх и вниз, на мое лицо и на грудь, единожды на Пятого.

– Алек Рей! – крикнула на полуобороте, сбросив крепкие руки. Выдалась в мою сторону и указала пальцем. – Это вы, вы оклеветали моего мужа, неоправданно заточили его в эти сырые стены, так еще и не пускаете меня к нему! Я не уйду отсюда, пока не удостоверюсь, что он в… относительном порядке. Хотя бы физическом!

– Послушайте, мисс Иствуд, – сказал офицер с первого этажа. – Вашего мужа подозревают…

– Плевать мне, в чем вы его подозревали, потому что все ваши догадки оказались пустыми! Вот… Посмотрите, что пишут в газетах!

Роза Иствуд достала из сумочки сложенную вдвое газету и бросила ее на стол, придавив ладонью. Кивнула в сторону черно-белого прямоугольника, чтобы мы ознакомились с содержанием. 4 полицейских окружили стол со всех сторон. Она отошла, оказавшись за нашими спинами.

Печать утренняя. Запах свежий, едкий. Искать нужную статью не пришлось: она начиналась на первой странице и всего занимала 3,5. Искусный заголовок, балансирующий на грани оскорбления. Две фотографии: Роуч во время вчерашнего интервью слева и мой сегодняшний приход в офис справа. Два лица: горделивое и удрученное. До и после. Не сомневаюсь, что содержание возбудит негативное отношение к полиции в мыслях каждого прочитавшего. Журналисты со знанием дела увековечили нашу ошибку. Если бы так же умело писали про наши достижения…

– Пусть проходит, – сказал я постовому офицеру. На лице возникло нежелание подчиняться, но в отсутствие Роуча я становился непосредственным начальником. – Под мою ответственность. Я напишу разрешение на свое имя.

Слабая вспышка улыбки на лице женщины. Секундная радость достижения цели, исчезнувшая за постоянным выражением грусти и нервного напряжения. Засеменила к металлической двери и стала усердно тянуть ее, будто я мог изменить своим словам. Пятый услужливо открыл проход, пропустив гостью. Вошел вслед за ней. Я оставил на квадратном листе бумаги 3 предложения, подпись и покинул постовую комнату последним.

Роза Иствуд, может, вместе с Пятым, наглядно поняла, почему посетить сектор А труднее других. Особенно женскому полу. Около 130 хищных глаз уставились на объективную красоту посетительницы. Наслаждались ею в мыслях, обнажали, извращали образ. Заключенные в ближних камерах жадно ликовали от восторга. Дальше угол обзора значительно уменьшался, и центральные становились в угол клеток. Последние были лишены визуального образа, на коленях пытались просунуть голову между прутьев решетки. Примерно так кобели реагируют на сучек во время течки. У этих существ было кое-что еще: разум. Более или менее.

Почему-то я был уверен, что Мэд Кэптив не шелохнулся, сидя на нарах. Опять две крайности: это говорило либо о полном отсутствии разума, либо о его совершенстве.

20 секунд, пока я не занял место по правую сторону, они стояли. Как актеры на сцене. Забывшие тексты, движения и танцевальный номер. Роза Иствуд инстинктивно схватилась за руку Пятого. Парень тоже испугался, поэтому не решился идти без меня. Защитив женщину с боков, мы двинулись по коридору.

Звучали похабные слова, призывы к сексуальным действиям, извращенные комплименты внешности. Это было обыденно. Без этого заключенные выглядели бы странно. И мужчины, и женщины после месяцев, годов заключения жаждали любых ласок, кроме собственных. Пятый всерьез испугался, когда они стали тянуть к Розе грязные смердящие руки. Обнажил полицейскую дубинку и тряс ею, будто прогонял мух со своей еды. Я просто напоминал им: прутья решетки могут смениться монолитной стеной. Смешно, что слова действовали, а удары нет. Нужно знать их глубинные страхи.

– Не бойтесь, эти животные не причинят вам вреда.

Сравнение мне нравилось, даже очень. Я и сам часто называл их так. Вот только одно дело думать, а другое разговаривать с клиентами. Если первое умение у Пятого страдало, то последнее отсутствовало. Ни один контакт с людьми, обратившимися в полицию, не кончился без листка жалобы на моем столе. Сейчас тоже. Во-первых, он нарушил профессиональную этику. Во-вторых, обратился собирательно, а ведь мы шли к дорогому для этой женщины человеку. В-третьих, не учел ее эмоциональное состояние. Я грозно посмотрел. Намекнул взглядом, что лучше ему молчать. Чем чаще, тем лучше.

– Выбирайте выражения, пожалуйста! Среди этих, как вы говорите, «животных» находится мой невиновный муж. Кто знает, может, здесь еще есть невиновные, а, мистер Рей?

Гнев подчинил остальные чувства, и она перестала дрожать. Изредка мотала головой направо и налево, реагируя на каждого заключенного. В своей идиотской манере Пятый все-таки отвлек ее.

– Мисс Иствуд, мы не лишаем свободы беспричинно. На это был веский повод.

– Какой же, позвольте узнать? То, что начало похищений и его побег из клиники совпали датами?

– Этот факт только дополнение. Мэд Кэптив был пойман на месте преступления, намереваясь похитить ребенка. Оказывал сопротивление при задержке. На допросе добровольно признался в содеянных похищениях. Сегодня он упомянул то, что не мог знать никто, кроме похитителя и того, кто расследовал новую пропажу, то есть меня.

– Не может быть! А если и может… Как, как человек, слабый и телом, и духом, без денежных средств и вообще без еды, одежды, способен на такие изощренные планы, которые никто не может понять…

– Поэтому, несмотря на новости, ваш муж все еще под подозрением. У него есть сообщники. Насильно или нет, осознанно или нет, но он связан с этим делом. К тому же, он напал на санитара во время побега из психиатрической клиники. Мужчина вскоре скончался. Как минимум, с этим мы как полиция можем работать.

– Что вы такое говорите?!

– Это не упоминалось в газетах?

– Нет. Клянусь, нет!

– Значит, главный врач решил скрыть это от общественности. Репутация.

– Господи… Как я жалею, что отдала его на лечение в эту больницу! Одному Богу известно, что они с ним сделали. Он не был таким, он никогда не впадал в слепую ярость и тем более безумие. Единственными странностями, о которых он говорил, были голоса, точнее, неразборчивый шепот в голове и жуткие головные боли. Но ничего подобного не было, слышите? Я требую обратить внимание на руководство этой больницы, на их работу!

– Болезни имеют свойство прогрессировать. Именно так они могут сказать, и мы вряд ли сможем доказать обратное.

– В любом случае, даже если сказанное вами и правда, это не сравнится с тем, что теперь весь город считает моего мужа убийцей сотни детей. В это я точно не верю, никогда не поверю! Похищения случились и прошедшей ночью. А вы… Вы должны были окончательно разобраться во всем, прежде чем объявлять это на весь город. На всю страну! А может, и на весь мир!..

Я ничего не мог сказать. Это ошибка совершена, и ее нельзя исправить.

– Новости, знаете ли, быстро разлетаются, – продолжила Роза Иствуд. – Репортеры поджидали меня возле дома, а потом весь вечер караулили, просовывали свои камеры чуть ли не в каждую щель окна. Утром я с трудом успела проскользнуть мимо них! Даже в газете про меня написали, что я «отказалась вести какой-либо разговор». Будто я обязана оправдываться! Выставили меня едва ли не соучастницей, пособницей! Насколько это приятно – писать объяснительные письма родителям, надеясь, что хотя бы их журналистская рука минует, менять прическу и одежду ради того, чтобы тебя не узнали, – как считаете?

– Вы в праве просить офицера для сопровождения и защиты. Это все, что я могу сейчас для вас сделать.

– Нет, вы можете перестать прятаться в своем офисе, признать ошибку и сказать об этом на камеру.

– Сейчас увидите, поймете, о чем я говорил и почему не отказываюсь от своих подозрений. Хотите, чтобы я признал вину. Тогда заставьте своего мужа рассказать нам все!

Роза Иствуд замерла, не дойдя до последней камеры заключения, выпрямилась. Глубокий вдох, еще больше расширивший плечи и грудь. Выдох. Колени судорожно тряслись, подгибались. Шаги медленные, неравномерные, не по прямой линии, как при головокружении.

Встала напротив решетки, за которой находился ее муж. На одной линии со мной. Глаза заметались по беспорядочным траекториям. Не моргала, не чувствовала рези. Слезы не давали роговице иссохнуть, увлажняя ее все обильнее по мере осознания зрелища. Лицо выглядело безэмоциональным: тоска, страх, удивление смешались так, что подавили друг друга. Она будто осматривала неизвестное опасное животное в клетке, пытаясь подступиться к нему скорее ментально. Дышала поверхностно и редко. Со спины почти не было видно.

Мэд Кэптив совершал противоположные действия. Сидел на нарах с закрытыми глазами. Без движений, кроме частых дыхательных. Крылья носа трепыхались. Звучало, как одышка пса после изнурительного бега.

6 секунд в помещении было относительно тихо. Даже заключенные прекратили разговоры. Шпильки почти не звучали, настолько аккуратно приближалась Роза Иствуд. Положила ладонь на металлические прутья. Вздрогнула от холода, но только крепче обхватила их. Я напрягся, вспоминая случай с Пятым, положил ладонь на полицейскую дубинку. Пятый, хоть и боялся, тоже был наготове.

Напряжение в воздухе. Давление со всех сторон: и физическое, и ментальное. Веки заключенного распахнулись. Глаза округлились, и зрачок сузился на свету. Женщина испуганно сделала глоток воздуха и отстранилась от решетки. Заключенный встал, выпрямился, полностью показав изменения в телосложении.

– Мэд! Господи Мэд, что же с тобой сделали?! Ты сам на себя не похож: одна кожа на костях.

– Кто это? Зачем ты ее привел, полицейский?

– Боже! Ты меня не узнаешь, Мэд? Это же я, Роза, твоя… жена. Проклятые врачи – садисты, а не врачи! – они издевались над тобой? Они что-то кололи тебе? Резали голову? Ты не можешь не помнить меня, не можешь забыть…

– Он помнит, да, помнит… Жена. Мне нужно с ней соединиться? Вы, люди, любите это делать, я видел это в лесу. Давай, я хочу любых ощущений!

Снял штаны и нижнее белье одним движением. Плотно сомкнул ягодицы и выставил пах вперед. Довольная улыбка, но эрекция отсутствует. Признаки эксгибиционизма при импотенции?

– Мэд Кэптив, оденьтесь. Быстро! – крикнул я. Его безумие раздражало. Печально было видеть, насколько такая выходка ранила бедную женщину. Она резко зажмурилась, будто не могла видеть обнаженного бывшего мужа, приложила ладонь к губам. Из глаз впервые выпали слезы, скатившиеся по круглым щекам. Убеждалась, что теперь это другой человек, и неизвестно что он мог совершить. Как я и говорил.

– Что не так? Я не понимаю…

– Мэдди, родной… Если ты хоть что-нибудь помнишь, если понимаешь мои слова, скажи им, что ты не виновен в похищениях детей. Я обещаю, тебя оправдают, выпустят из этой тюрьмы, никто тебя больше и пальцем не тронет и ты не вернешься в эту проклятую больницу. Я добьюсь этого, я обещаю…

Конечно, Роза Иствуд заблуждалась насчет своих возможностей. По сути, лгала. Неосознанно, под влиянием горя. Это нечестно, но я не мешал, ожидая исхода ее слов.

– Ты тоже! Почему люди хотят слышать неправду?

– Нет-нет-нет, – говорила она теперь располагающим мягким тоном, как с ребенком, – нам нужна только правда. Ты же не делал этого, ведь так?

– Еще чего! Я забрал многих. Мы не считаем цифры, как вы, но я не хуже остальных. Даже лучше: я помогаю им.

– Ты помнишь имена, может, лица тех, кто тебя вынудил это сделать? Хоть кого-нибудь… Ох зачем, зачем они так поступают?

– Еда. Вы еда. Всех ваших мы съели!

– Вы же понимаете, что он лжет, – обратилась Роза Иствуд ко мне. – Посмотрите на него! Он истощал на двадцать килограммов.

– Мы питаемся не как вы.

Интересная фраза, учитывая голодание в анализах крови и кала. Отдельные части тела? Волосы и ногти? Нет. Их следы точно обнаружились бы. Органы? Мозг?

– Мне не очень хорошо тут, – продолжал Мэд Кэптив. – Забавно. Но другие там объедаются. И моих себе забирают. Ничего… Да, я придумаю, как вернуться…

Роза Иствуд зарыдала от горя. Не сразу. Волна приближалась к берегу постепенно, набирала высоту, чтобы обрушиться всей силой. Закрыла лицо ладонями в попытке скрыть его изменения. Я четко представлял высшее страдание, скрывавшееся за длинными пальцами. Мышцы на бровях сократились, сойдясь на переносице, полоса волосков съехала до уровня глаза. Пухлые щеки поднялись буграми с неровными ямками. Ссутулилась, спина тряслась в такт всхлипываниям. Дрожь в обессиленных ногах. И вот они согнулись, сложились под прямым углом. Женщина повалилась на бок, беспомощно поджав колени к животу. Уперлась лбом в предплечье и била кулаком по грязному полу. Скребла ногтями бетонное покрытие. Пятый подбежал к ней, помогал подняться, и это было тем немногим, что он сделал правильно.