Текст книги "Pavor Nocturnus (СИ)"

Автор книги: Игорь Мельн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

… и весь вчерашний вечер вспыхнул перед глазами без каких-либо усилий, но более всего в возвращенной памяти отпечаталась с точностью до звука одна лишь ужасающая в своем спокойствии фраза: «Я тебя ненавижу. Лучше бы у меня не было отца».

– Прости меня, прости за все, Виктим! Я люблю тебя, – сказал я уже в настоящем, сам того не осознавая.

Неизвестно, что произошло за время, пока я был охвачен воспоминаниями. Все остались на своих местах, но выражения лиц каждого изменились. Мальчик отстранился и уже не плакал, словно я вытянул из него эмоции, даже в некотором смысле разделил их; во влажных глазах светилась палитра смущения, растерянности и озадаченности. Мисс Рей выглядела вдвойне изумленно. С высоты груди игрушка безвольно опустилась до уровня пояса.

– Вы гений, мистер Фирдан… Вам удалось без игрушки – это здорово! Ах, это же так просто… как я могла не догадаться: объятия; нет, это частное, общее – любовь… Любовь, забота!

В дверь постучали трижды, быстро, гулко и мощно. Звука открытия не послышалось – она уже была приоткрыта, а на пороге стоял мужчина в белом халате. Неведающего человека подобная мимикрия могла бы действительно обмануть, но я-то отчетливо помнил это щетинистое лицо и ухмылку вседозволенности. Бандит, который пришел вместе с моим отцом, заговорил необычайно мягко и без зловещего баса в голосе:

– Так-так-так, что это тут у нас?

– Профессиональные трудности, – сказала мисс Рей с легкой улыбкой. Наверное, подумала, что это настоящий врач.

– О, да? А то мне показалось, что вы защищаете мальчика от монстров, – начал он и, несмотря на подобную чушь, с бесстрастным, серьезным выражением лица осмотрел нас. – Опаньки, ты удивился, потому что не понял меня, а ты, – он указал на девушку, – потому что я знаю.

Тонкие губы растянулись в дьявольской улыбке, которую можно было сравнить с лунным серпом.

– За мной, оба!

Я взглянул на мисс Рей с невольным вопросом: что нам делать. Похоже, она и правда размышляла над бессмыслицей, которую сказал этот мужчина, но, что гораздо хуже, кажется, понимала ее… Как бы то ни было, здание захвачено, окном нам не выбраться и бежать некуда, а сопротивление лишь ухудшит и без того незавидное положение. И тем же путем, едва уговорив мальчика не следовать за нами, мы вернулись в наше отделение. Маскировка мужчины в свитере не ограничивалась одним халатом: у него оказались ключи от кабинета доктора, который, оставалось надеяться, жив, невредим и отдал их по доброй воле. После того как мы вошли, он тотчас же запер дверь, занял главенствующее место за столом и задумчиво смотрел в окно, словно определяя погоду по надвигающимся тучам.

– Итак, кто вы, черт возьми, такие?

– Алисия Рей, – сказала моя спутница с гордостью и села на стул напротив него.

Черные брови крайне эмоционально взмыли ко лбу, после чего опустились ниже прежнего.

– Повтори-ка, что сказала.

– Рей! А он сын Бенедикта Саввы.

– Ага-ага, а я праправнук Николы Тесла. Что за сборище блудных детей…

Мне казалось удивление связано с тем, что мужчина в свитере взял в заложники дочь одного из известнейших детективов страны, и это явно не останется без последствий. Однако затем он сказал тоном, в котором не чувствовалось страха:

– Рей, говоришь… – Он размашисто и небрежно почесал щетину на подбородке, постучал суставами пальцев по верхним зубам. – Интересный ход событий. Ненавижу Реев, этих высокомерных ублюдков. Ничего личного. Пока что.

Он оскалился (по-другому назвать это выражение рта я не осмелюсь) на последней фразе, удовлетворенно глядя на возмущенную мисс Рей.

– Выкладывайте, что вам известно о монстрах.

[1] С лат. «имена ненавистны» (не стоит называть имён).

Алек Рей

30.09.199 X г., ???

Мир кошмаров

Вокруг темно. Кружится голова, и я пошатываюсь, как на борту корабля. Я коснулся рукой стены: гладкий, холодный камень. Бетон? Слева и справа слышались вздохи Армани и шорохи мешка, с которым переместился сюда Бенедикт Савва. Когда затихли, образовалась гнетущая тишина. Не жарко, не холодно – температура примерно комнатная. Смешно, учитывая место… Давление и притяжение трудно оценить, но, видимо, равные земному. Кислорода хватает – одышка скорее от перемещения и страха. Мы все еще на Земле? Или на другой планете с похожей атмосферой? Стерильность этого места раздражает: нет ни приятных, ни отвратительных запахов, древесины, каменной пыли, ржавчины, сырости, плесени... Ничего известного, понятного, успокаивающего. Вообще ничего. В тело вонзались сотни игл, напрягая все органы чувств. Тревога, паника… Хочется видеть, знать, где я!

Ничто не было так похоже на вакуум. Ничто так не было похоже на… ничто.

Керосиновая лампа вспыхнула в руках Бенедикта Саввы. Он медленно усиливал пламя – от спичечного к полноценному свечению. Перемещение никак не отразилось на нем: все та же сосредоточенность, собранность на лице и в движениях. Я уверен, он делал это уже не меньше 20 раз в жизни. Для нас все было в новинку… Армани стоял на краю освещенного круга, ощупывая и осматривая каждый миллиметр тела. Я понимал эти ощущения: мы прошли через портал, и хотелось убедиться, что с тобой все в порядке.

Бенедикт Савва настроил и выставил лампу перед собой. Взгляд за линзами очков был направлен на Армани, лицо вдруг резко напряглось. Вместе с тем за моей спиной раздалось 3 быстрых глухих стука. Я обернулся и замер… Не верилось: стена возникла поперек прохода, в 2-х шагах, где только что стоял Армани. Теперь он звал нас с обратной стороны. Я подбежал и застучал в ответ, пока разум не взял верх: судя по звуку, глубина около 50 см. Материал – камень, тот же, что и везде. Не вижу трещин, слабых мест, и нечем было попытаться ее пробить.

Я надеялся, наш проводник сделает что-нибудь, но он хладнокровно сказал:

– Армани, не волнуйся…

– Ага, да сами вы не волнуйтесь там! Помогите мне…

– Никто не в силах разрушить эту стену. Помни все, что я вам рассказывал: пространство здесь меняется хаотически, но, невзирая на это, тебе придется продолжать путь. Мы обязательно встретимся и не посмеем отправиться в наш мир без тебя. Я обещаю.

Не дожидаясь ответа, он резко обернулся и пошел по коридору. Я задержался, стена погружалась в темноту вместе со мной. Вокруг снова затихло, и стало по-настоящему жутко. Нормальные люди так или иначе предсказуемы. Но мир кошмаров не подчинялся логике, классификациям, теориям, а это страшнее всего.

Прямой коридор. Монотонные серые стены, пол ничем не отличается от них. Потолка не видно в темноте. Не помог и электрический фонарь, который мне выдал Бенедикт Савва – свет прерывался горизонтальной полосой на уровне 4-5 метров. Что выше, неизвестно… Я бросил попытки узнать это и направил бледный луч вдаль, куда не достигала керосиновая лампа. Почему Общество использует такие древние приборы? Электричество ненадежно? Может быть: фонарь иногда мерцал… Мы шли по прямому коридору около 5 минут – ничего не менялось, будто не сдвинулись с места. Я старался сохранять концентрацию, но размеренный звук шагов усыплял, рассеивал мысли. Эха почти нет, хотя должно быть оглушительным. Как такое возможно? И что находится за стенами по бокам? Такой же коридор, наружный мир, открытый космос?

Я старался не думать, потому что попытки понять и представить это сводили с ума.

Бенедикт Савва шел молча, не моргая в течение 1,5 минут. Неподвижный взгляд, губы, брови – ничто не выдает эмоций, будто судьба Армани не волновала его. Многих уже терял, и очередная возможная смерть воспринимается как обыденность? Скуловая мышца сокращалась, подтягивая угол рта. Короткие частые рывки. Нервное напряжение или совпадение? Рука подрагивает на весу, хотя лампа не должна быть тяжелой. Почему он скрывает чувства? Винит себя в случившемся? Нужно дать ему выговориться.

– Как быть с ним? – сказал я.

Он ответил в ту же секунду:

– Вы слышали, что я говорил, и за несколько минут мои намерения ничуть не изменились!

– Мы идем в противоположную сторону, и это вас напрягает?

– Насколько вы и сами можете видеть, у нас нет возможности выбора. И прошу, мистер Рей, довольно анализировать здешнее пространство земными мерилами! Здесь не существует таких понятий, как противоположный, параллельный или перпендикулярный. Есть наш путь и путь Армани. А смогут ли они, в конечном итоге, пересечься, определять вовсе не нам, а этому месту, или, если угодно, удаче. К тому же, не забывайте очередность целей: прежде всего нам нужно обезвредить Мэда Кэптива, затем спасти моего внука и, по возможности, других живых детей и только после всего – его… Я ведь предупреждал, что это вовсе не развлекательное сафари, откуда вы обязательно вернетесь невредимыми, с полными рюкзаками трофеев и захватывающим рассказом для товарищей!

Раздражение: значит, все-таки переживает за Армани.

– О Господь Всемогущий, зачем все это… Подобные случаи за всю историю Общества можно по пальцам рук пересчитать, а чтобы вскоре после перемещения… Вы, я полагаю, заметили, что я не желал затрагивать эту тему, а не задумывались ли почему? Каковы шансы выжить в неизвестном мире, в одиночку, в темноте, где в любой миг может появиться смертоносный монстр? Вопрос риторический, мистер Рей, – и ради всего святого, не утруждайтесь приводить мне настоящую цифру!.. Зачем я позволил ему отправиться с нами… Знаете, сколько ему, знаете? Двадцать четыре! Это ведь только треть жизни… Более всего я боюсь не того, что мы не найдем его, а своей наступающей гибели, когда (если!) мы все же справимся с Мэдом Кэптивом и придется выбирать: спасать вас и кого-либо еще или рисковать, надеясь на встречу с Армани… Я никогда ранее не молился за товарищей, однако иного спасения для Армани, кроме как чуда, я не вижу. Потому и прошу Господа подать ему руку помощи.

– Удивлен, что вы веруете, – сказал я, чтобы сменить тему. – Монстры, другие миры, возможность перемещения во времени…

– Вера не совсем верное слово, мистер Рей, скорее надежда: Бог существует; а из этого печального факта следует то, что он может случиться не таким, каким мы себе его представляем. Не создателем Вселенной и вовсе не вселюбящим Творцом. Не считаете ли вы, что похищения детей – это уже в буквальном смысле кара за наши грехи по отношению к ним?

Луч фонаря выхватил темное пятно на стене в 8 метрах от нас, и я подал знак остановиться. Я понял, что это, раньше, чем Бенедикт Савва поправил очки и прищурился: дверь. Прямоугольной формы, темное дерево контрастирует с камнем. Мы подошли ближе, и я рассмотрел детали. Лакированная поверхность блестит, округлая ручка тоже, петли креплений мастерски встроены в стену. Без гравировки, вставок стекла и замочной скважины… Можно было поверить в естественное образование этого коридора, но дверь… Дверь – это изобретение человека, разве нет? По крайней мере, в таком виде – да! Тогда как? Галлюцинация? Это место проникает в сознание и использует наши образы? Почему тогда не окна, люстры, ковер, картины? Почему не сразу… Бенедикт Савва посмотрел на табло хронометра и сказал, что она давно должна была появиться.

Дверь вела в пустую комнату с голыми стенами, где зеркально находился выход и такой же коридор за ним. Все одинаковое… Я доверился спокойствию члена Общества: видимо, здесь это в порядке вещей.

Но ощущение замкнутости не покидало... Сколько нам еще блуждать? Сможем ли мы найти хоть кого-нибудь здесь?

– По правде говоря, это не мир кошмаров, – заговорил вдруг Бенедикт Савва спустя минуту монотонного шага.

– Что вы имеете в виду?

– Нет-нет, с точки зрения языка это действительно так, поскольку мы крепко привыкли к подобному названию. Однако, вероятнее всего, они здесь такие же гости, как и мы. Полагаю, вернее будет назвать это место Междумирьем. Несколько лет назад двое членов нашего Общества вернулись в крайнем душевном помрачении, иным словом, обезумевшие, с дикими выражениями лиц, точно увидели адову бездну. К сожалению, мы так и не смогли привести их в чувство ни разговорами, ни препаратами, и не смогли выведать, что же они видели, а лишь два слова, которые они повторяли бесконечно и с выражением подлинного ужаса, вжимаясь в кровать и стены, вырывая волосы на голове: «врата» и «дьявол».

Он замолчал, явно вспоминая это. Продолжил:

– Пусть нам и не доводилось встречать нечто более необычное коридоров этого лабиринта и комнат между ними, это не исключает наличия неких врат. Можно предположить, что это проход в их настоящий мир. Однако второе слово удивительнее: кто-то или что-то, отличное от кошмаров, поскольку было выделено в отдельную от них категорию. Дьявол ведь – символ самого страшного и опасного.

– Или скитания по лабиринту свело их с ума.

– О нет, мистер Рей. Путешествия, безусловно, способны на подобное, но то были закаленные в бою, сильные духом люди. Вне всяких сомнений, они увидели предводителя кошмаров, если у тех все же выделяется система иерархии: возможно, монстр, который в десятки раз превосходит других размерами, как вожак стаи, а быть может, существо совсем иного рода. Мы прозвали его Морфеем – весьма любезно с нашей стороны[1], ведь страшно даже представить его мощь, если одним своим видом (или воздействием) он полностью разрушил архитектуру человеческого сознания. Я говорю это с уверенностью, поскольку физически они вернулись невредимыми и…

Я снова замер и выставил руку. Бенедикт Савва поспешил сказать, что двери будут появляться все чаще, но меня остановило не это, а силуэт. Он задержался в коридоре и скользнул в одну из комнат. Я не уверен, что вообще рассмотрел его – всего миг, но… скорее знал на каком-то внутреннем, безумном уровне: Марина… Бенедикт Савва что-то сказал, пытаясь предупредить, но я его уже не слышал. Он не успел схватить меня за край пальто – за 2 секунды я оказался у двери; и 4 потратил на ступор до этого. Вполне хватит, чтобы убежать… Я отчетливо понимал нереальность происходящего: иллюзия, бред, призрак, ловушка (сродни фонарику рыбы-удильщика), но… Плевать! Я просто хотел увидеть ее в любом виде, кроме воспоминаний и снов. Даже если это была самая опасная ловушка во вселенной.

Дверь захлопнулась, когда я пересек порог комнаты. Я машинально толкнул ее плечом. Не поддается. Как может быть заперта без замка? Бенедикт Савва стучал снаружи, быстро сдался, поняв беспомощность.

– Мистер Рей, будьте осторожны! Что бы вам ни мерещилось, будь то даже самый близкий и дорогой вам человек, не верьте образу: это фантом. Не поддавайтесь, Алек! Ему нужно противостоять, иначе вы перестанете осознавать свои действия и навсегда потеряетесь в лабиринте. Крайне ясно представьте оружие, каким вы бы хотели сражаться, и оно появится у вас в руках! – сообщил он.

– Понял, разберусь.

За спиной раздались скрип и механические щелчки. Я резко навел фонарь – рычаг, встроенный в пол передо мной, медленно делал полукруг. Удержал его рукой, но треск шестеренок не прекратился: второй находился в 10 метрах слева. Что-то блеснуло перед лицом… Тонкая нить крепилась головке металлического стержня и уходила по диагонали к потолку… Какого черта! Над каждым рычагом висел револьвер, а нить оканчивалась на спусковом крючке, постепенно натягиваясь…

Но куда они направлены? Вернее, на кого…

Я посветил в дальний конец комнаты и увидел 2 стула под стеной. Справа, где стоял я, сидела Лесли, слева мисс Тоналтан. Настоящие, живые… Привязаны к спинке и ножкам стульев, умоляюще, испугано смотрят на меня, не понимая происходящего. Комок ткани во рту не дает крикнуть, одно мычание… Не может быть. Я видел мисс Тоналтан мертвой вчера. Лесли точно такая же, как и много лет назад. Как образы из воспоминаний. Галлюцинации? Что мне делать? Выбирать? Какой смысл, если я знаю, что это все ложь. Это место… играет со мной? Вопрос в том, подчиниться или бездействовать? Я не хочу видеть ничью смерть. Что я могу… Держать оба рычага не получится, а бегать от одного к другому, опуская по очереди, бесполезно. Я потянул нить в безопасную сторону, но сорвать револьвер не получилось… Попробовать отвязать, разорвать, да хоть перегрызть?!

Рычаг рассчитан примерно на 60 секунд. Почему-то я понял, что не смогу спасти обеих – это место не позволит. Значит… кому-то придется умереть: Лесли или мисс Тоналтан. Может, это проверка? Может, если ничего не делать, все закончится? Вряд ли… Я дважды по очереди опускал оба рычага, чтобы подумать. Тяжело в острой ситуации: чувства или рациональность? Человек, который вырастил меня, заботился половину жизни. Или подруга детства, ребенок… Сомневаешься, даже когда знаешь, что нереально.

Лесли покраснела от злости, кляп не позволял накричать на меня за выбор. А мисс Тоналтан замерла… Будто все это время пыталась не освободиться, а сказать мне именно это… Слезы все еще катились по щекам, но во взгляде теперь ясно читалась гордость: она не задумываясь отдала бы жизнь за любого своего подопечного. Что и сделала вчера… Мне так жаль, мама.

Осталось 15 секунд… Я подумал, что могу сбить второй револьвер пулей. Не хотелось тратить патроны на галлюцинацию, но один не сыграет роли… Выстрел! Револьвер не шелохнулся, хотя я был уверен в попадании.

– Мистер Рей, что у вас происходит?!

– Я в порядке!

Новый грохот выстрела заставил зажмуриться и отвернуться.

Я вслушивался. Не было ни вскрика, ни падения со стула – в зависимости от того, куда попала бы пуля. Слышались только тихие всхлипывания Лесли. Казалось, что-то капает на пол, возможно, надуманно. Я боялся наводить луч фонаря.

Рычаг резко вернулся в начальное положение, таймер пошел заново.

Нужно посмотреть, что происходит… Ни крови, ни тела мисс Тоналтан. Теперь на ее месте сидела… Влада?! Я удивился не ее появлению, а внешности, которая как будто подзабылась за этот месяц. Круглое, доброе лицо, натуральный румянец на выпуклых щеках, крепкое телосложение – наследие Алексы… Мне стало страшно от собственной мысли. Я отчетливо подумал: какое мне дело до девочки, которую я знал когда-то в детстве? Нельзя рассуждать, кто роднее, ценнее или выгоднее… Я разозлился на Лесли. Точнее на себя. Потому что сразу понял: мне придется ее убить. Не из-за эмоций, не из-за Алексы, а потому что не был уверен в смерти Влады. Она исчезла пару дней назад; это место могло отделить ее от кошмаров, как Армани, она могла спастись… Что, если это не галлюцинация?

Снова выстрел!

Рычаг опустился раньше или я задумался и не заметил, как прошло время? Не важно. Я чувствовал, как начинаю терять рассудок. На месте Лесли уже никого не было… Все, конец? Влада настоящая? Надежда длилась ровно 2 секунды, пока я не понял, к чему ведет это повышение ставок…

Кто дальше: Алекса, Майя, Роуч, Эмилия или каждый ребенок, которого я не спас, черт возьми?!

Фонарь начал мерцать, стул появлялся и исчезал с равными промежутками. Погас. Я ударил по задней части, в область батареек, и медленно поднял взгляд… Невольно отошел, с трудом волоча ноги, и неосознанно встал ровно между рычагами. Теперь они двигались быстрее – у меня было не больше 15 секунд… Все равно время нужно не для выбора: мозг принимает решения за сотые доли секунды. Это нужно, чтобы смириться.

Алисия или Влада?

Хотелось рухнуть на пол, выстрелить себе в висок, но выйти из этой проклятой игры. Логика бессильна: обе пропали недавно, обе могли быть живыми, обе дороги мне… Я всерьез задумался, чтобы ничего не делать, но трясся, представляя, что после выстрела все закончится и это будет не иллюзия. Человек начинает молиться, когда что-то выше его сил. И я молился – не Богу, никому конкретному, но это была молитва. Просьба, мольба, стон… Конечно же, я держал рычаг напротив Алисии. Не могло быть по-другому.

Я судорожно выдохнул, когда Влада исчезла. Счастье и горе одновременно: не убил, но это была проекция, а значит, ее уже нет в живых. Как и Алисии, как и всех, кого я не спас. Как и… Я знал, кто будет следующим, знал это с самого начала. Просто не хотел принимать раньше времени. Иначе предыдущие выборы показались бы до смешного простыми.

Женщина, которую я хотел увидеть больше всего на свете. И меньше всего – в этой комнате.

Марина.

10 секунд… Я стою между двумя самыми дорогими мне людьми и должен выбрать, кому умереть. 9 секунд… Рычаг движется со страшной скоростью, нет времени на размышления. 8 секунд… Думать? Как вообще можно выбирать между женой и дочерью? 7 секунд… Она снова умрет у меня на глазах, а я ничего не смогу сделать! 6 секунд… Я так хочу услышать ее, поговорить. Даже с призраком. Готов ли я поставить на кон возможность смерти Алисии? 5 секунд… Ты мертва, Марина. Я был на похоронах, видел тебя в гробу. 4 секунды… Я целовал холодный лоб. Не помню чувства хуже; боль от пуль ничто в сравнении. 3 секунды… А она может быть жива. Наша дочь может быть жива, Марина. Шанс есть… 2 секунды… Я подставляю носок туфли под рычаг, почти коснувшийся пола, и резко вскидываю его вверх. 1 секунда…

Выстрелил револьвер, который был у меня над головой. НЕТ! Как… Не успел? Нет, это точно случилось уже после…

Красное пятно пропитывало футболку на груди. Раскрывалось, как роза: лепестки наслаивались по кругу, центр темнел… Это все не реально! Не может быть… Я подбежал, вынул кляп. Ее лицо быстро синело. Губы, нос, щеки – в такой последовательности. Алисия хватала воздух и кашляла, во рту выступило немного крови. Взгляд метался по сторонам, постепенно теряя осознанность.

Правое легкое. В сердце было бы проще: тем, что быстрее… Потому что ЧТО Я МОГУ?! Только наблюдать! Надеюсь, мало кто видел смерть от начала до конца: разве что мы и медики. Но там наблюдаешь отрывками. Можно звать на помощь, бежать за аптечкой, реанимировать, хотя бы отвернуться в последний момент. А высшая пытка – это смотреть полностью, видеть родные глаза и бессильно давить на рану. Опять… Я сжимал фонарь в зубах, пластиковый корпус трещал. Проклятый стул заваливался назад, приходилось давить коленом в сидение.

Мои руки в крови. Я отстранился, глядя только на них. Не было чистого места, как будто я опустил их в краску. Откуда столько?.. Я упал на колени и плакал. Пару раз пробирало на смех: это бред, издевательский сон. Но почему она не исчезает! Почему…

Фонарь выпал изо рта и покатился по полу, остановившись на ступнях Марины. Не знаю как, но она освободилась, уже заканчивала с узлом на лодыжке. Я попытался встать – никогда еще обыденное действие не давалось с таким трудом. К этому моменту она выпрямилась, я схватил фонарь и бросился к ней, желая обнять, хотя бы просто коснуться… Ладонь звонко ударила меня по щеке, оглушив на правое ухо. За много лет я и забыл, что она левша. Я схватился за горячий след и невольно улыбнулся: не мираж, не иллюзия, не призрак, не галлюцинация… Приятен даже удар, если его наносит любимая женщина.

– Как ты мог, Алек!

Слезы выступали от звучания моего имени. Роскошь. Все, о чем я мечтал все эти годы.

– Я… не…

– Как ты мог убить их! Всех…

Она толкнула меня в плечо, как мы когда-то дрались с ней в шутку. Я не сразу понял тон ее мыслей и действий.

– Как ужасно получилось с маленькой Лесли… И не говори, что не виноват! Ты полез на дерево, ты упал и именно ты сломал ногу. Бедняжка так распереживалась – если бы выжила, наверное, боялась бы деревьев до конца жизни. Ох, что я говорю… до конца жизни и боялась! Тряслась в кровати всю ночь, рыдала в подушку, бросалась игрушками, била стену… Никто не мог ее утешить. Кошмары забрали ее из-за тебя!

Кулак ударил в плечо с другой стороны. Я не заметил – слова волновали сильнее. Это то, что хранилось глубоко, то, в чем я не мог признаться даже себе. Озвучить эти мысли способен только близкий человек, и потому слышать их было еще тяжелее.

– Зачем ты…

– Зачем я говорю это? Разве всегда должна быть причина? Ах да, в твоем понимании следствие идет за причиной… А скажи, была ли причина подвергать риску мисс Тоналтан? Давай, скажи это сам!

Я знал, что она имеет в виду: это были мои мысли.

– Не я привел Мэда Кэптива в приют.

– Точно-точно? Здесь-то ты не видишь причину и следствие! Простое совпадение, что он пришел вслед за тобой? Даже не это главное, Алек, и ты это знаешь. Ты побежал за девочкой и не закрыл дверь ворот. Ты увидел его мельком среди деревьев, но предпочел болтать и предаваться воспоминаниям в домике на дереве. Он точил зуб на тебя, и ты позволил ему отомстить сполна. Похоже, что от тебя одни беды в этом приюте!

– Я спас двоих.

– Как много. Достойно лучшего детектива в городе… Хочешь аплодисментов?

Я пошатнулся – удар в грудь ощущался уже серьезнее. Я не хотел сопротивляться, просто не мог.

– Владочка… Как называл ее Алекса. Почти член семьи. Они росли вместе с Лисси, играли, ходили в одну школу. Ты слышал их ссору, слышал крики в тот вечер. И ты не сделал ничего. Ни-че-го! Одно простое действие… Но вместо того, чтобы поддержать ее, ты упивался поимкой Мэда Кэптива. Какая вкуснятина: рыба и вино!

Марина не целилась в болевые места, но каждый новый удар был сильнее предыдущего. Ровно в 2 раза. Я попятился от попадания в челюсть. Если бы не напряг жевательные мышцы, могло бы дойти до вывиха. Ее взгляд заглушал всю боль. Что может быть хуже ненависти и отвращения в глазах любимого человека? Да: только его смерть.

– Нашу дочь я тебе не прощу. Никогда, – прошептала она, но я слышал все слова отчетливо. – Ты считал себя прекрасным отцом, но что ты делал? Не поддерживал ее стремление работать в полиции, ограничивал во всем, опекал, раздавал советы, куда поступать, кого любить, и даже запрещал встречаться с парнем… А почему появился кошмар? Ты сломал ему руку! Сам бы что чувствовал, если бы мне кто-то причинил боль? – Она занесла кулак, но остановилась. – А напомнить про себя? Ты знаешь, что я скажу… Твоя. Вина. Ты накричал на Лисси, ударил ее, и появился кошмар. Вот тебе, черт побери, причина и следствие! Да пусть она была бы тысячу раз неправа, это ребенок. Наша малышка! Повезло, что в тот раз я была рядом. Что ты отделался только моей смертью… И вот ты добился этого: ты убил нас обоих!

Не успел уклониться, а пресс помог слабо – казалось, грузовой крюк врезался в живот на полной скорости. Я отходил, не желая сражаться с любимым человеком! Но… что будет через 2-3 удара?

– Маленький мальчик из приюта, который хочет доказать себе, что он чего-то стоит.

Я выставил руку в защиту и вскрикнул от боли: удар пришелся в ребро кости. В следующий раз будет трещина, как минимум.

– Ты пытался защитить всех детей города…

Пространство здесь работает так, что трудно отследить момент изменения. Я отвлекся от очередной атаки, обнаружив, что держу в руках холодный металлический щит, похожий на значок полиции. Наверное, так и есть, раз это место использует образы. Я сжал вертикальную ручку с внутренней стороны и выставил его перед собой за секунду до удара.

– Но не смог даже тех…

Марина попала в центр щита. Послышался только глухой звук, но толчка не было, словно она резко остановилась.

– … кто тебе дорог!

Я заблокировал колено, нацеленное в пах, – щит снова неподвижен, как стена.

– Никого!

Последний удар был такой силы, что щит не сработал: я оступился и упал. Трудно представить следующий… Марина тяжело дышит надо мной, потирая костяшки; растрепанные пряди падают на лоб, покрытые по́том. Что-то не так... Правая рука вцепилась в левую, будто сдерживая ее. Влажные ресницы слипаются, глаза блестят в свете фонаря… Я впервые заметил нежелание сражаться во взгляде. Тогда зачем она это делает?

Я выхватил пистолет, как только она шевельнулась. Замерла на полушаге. Моя рука дрожала. Один вопрос на двоих: смогу ли я?

– Давай, – сказала Марина. Звук был похож на смех, но внешне совсем другое. – Убей меня, как и всех остальных!

Это было бы правильно. Логично… Но Мэд Кэптив и все, что связано с кошмарами, научили меня тому, что логика бывает бессильна. Нужно перестать думать и довериться подсознанию.

Безумие: резко приподняться, оттолкнувшись щитом, отбросить его и фонарь в сторону, кинуть пистолет Марине и одновременно двинуться к ней. Она неловко поймала двумя ладонями за ствол. Разворот, палец продевается в скобу, остальные сжимают рукоять… Поздно. Могла бы выстрелить, если бы я хоть немного замедлился. Я прижался к ней вплотную, обхватил по середине плечей и сцепил руки в замок на пояснице. Пистолет направлен вниз, зажат между нами. Повернулся полубоком, чтобы не ударила в пах, и прошептал, почти касаясь губами завитка уха:

– Я знаю, это не ты. Знаю, что тобой управляет это место. Ты всегда верила в меня, всегда поддерживала. Мне этого не хватает… Я совершил много ошибок. Многое можно было исправить, многим сохранить жизнь. Но я делаю все, что в моих силах, и обещаю тебе спасти Алисию, если она жива, или хотя бы не позволить этим ублюдкам забрать остальных детей.

Частое дыхание согревает грудь. Пистолет падает на пол, и она начинает плакать, сжимая полы пальто.

– Верю… Ты лучший муж и отец.

Фонарь остался на полу, мы стояли в полумраке. Я ослабил хватку, и Марина подняла голову, посмотрела на меня. Я видел море. Не романтика, а факт: и цвет глаз, и значение имени. Звезды – это слово повторялось в мыслях. Два голубых Солнца. Притяжение. Родные губы… Сначала медленно, как вино, потом жадно, набрасываясь друг на друга. Синхронность: я нападаю, она отвечает еще сильнее, дрожит, задыхается, почти не делая передышек. По привычке зарывает ладони под одежду, проводит по спине. Пытаюсь запомнить ее касания – нет ничего дороже этих рук. Она хочет снять пальто и свитер. Я останавливаю, глажу кожу на щеке, просеиваю волосы сквозь пальцы… Марина, ты не представляешь, что я готов отдать за возможность оказаться сейчас дома. Вместе с тобой.

Не знаю, сколько мы находились в объятиях. Впервые за 11 лет я не считал секунды.

Люди придумывают сотни понятий, суждений, возможных истин. Ищут Бога – на небесах, священных землях, в древних писаниях. Извне. Истина до боли проста: внутри. Мой Бог сейчас рядом со мной, это было все, что могло быть, абсолют.

Ты мой Бог, Марина.

Щелчок несуществующего замка сзади, дверь приоткрылась. Бенедикт Савва вбежал в комнату и застыл, как только свет его лампы обнажил нас. Я рефлекторно прижал Марину к себе, словно он мог отобрать ее. Наверное, мог. Я ждал возражений, но он молчал, краснея и неловко улыбаясь от удивления.

Мне хватило сил отпустить ее. Я встал перед Бенедиктом Саввой и твердо сказал:

– Она пойдет с нами.

Реакция: опущенный взгляд, понимающая печальная улыбка… Почему? Через 2 секунды я почувствовал покалывание в затылке и нежное ощущение на шее. Когда обернулся, Марины уже не было. Алисии на стуле тоже. Все закончилось.