Текст книги "Pavor Nocturnus (СИ)"

Автор книги: Игорь Мельн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)

С момента начала моей длинной фразы и до самого ее окончания этот человек трясся всем телом настолько сильно, что это напоминало судорожный приступ. Кофе заходился волнами, переливался через края кружки при их столкновении, обжигая пальцы и стекая на чистую рубашку. Удивительно, что в таком беспамятстве он все же поставил кружку на подлокотник, чтобы не пролить ее всю, и тотчас же прикрыл ладонью вмиг покрасневшие, воспаленные глаза. Дорожки слез блестели на щеках в свете камина: они сливались в крупные капли на подбородке и падали, оставаясь солеными пятнами на одежде и обивке кресла. Пусть и складывалось впечатление, что глубоко в душе он все осознал и ныне мучился, этот беспомощный женский плач лишь усиливал мою ярость, как капля свежей крови приводит в бешенство хищное животное.

– Иногда приходится выбирать: свое счастье или счастье других, – прошептал мой отец, рассеянно глядя на меня и едва различая силуэт из-за слез.

– О, теперь я вижу, что ты выбрал…

– Нет, сын, ты не так…

– Не смей называть меня своим сыном! Будь ты хоть трижды сумасшедший, это не изменит всего, что ты сделал с моей жизнью… и того, что для меня ты теперь чужой ненавистный человек… Довольно! Двадцать пять лет назад ты сам ушел отсюда, а теперь я прогоняю тебя. Немедленно выметайся из этого дома!

Я вскочил с хрустом позвоночника и толкнул журнальный столик ногой на пути к нему. Казалось, он даже не заметил всего этого, беспомощно обмякнув в недрах кресла, слабый, низенький старик, – но стоило мне потянуть его галстук, как вдруг стал размахивать руками и смахнул кофе с подлокотника. В тот миг я ничуть не страшился свернуть ему шею, ухватившись еще за воротник, и настойчиво вел за собой, пока тот цеплялся за спинку дивана, дверной проем гостиной и, наконец, входную дверь. Мне удалось свободной рукой распахнуть ее, а другой толкнуть неожиданно мускулистую спину в темноту вечера. Не иначе как волею чуда мой отец успешно миновал дверной порожек и несколько ступенек крыльца, но дольше этого старческие ноги не выдержали, и он завалился на бок.

Темный силуэт (фонарь почему-то не горел возле нашего дома) шевелился на каменной плитке дорожки и тихо постанывал от боли. Вдруг небо озарилось троекратной молнией, которая на целую секунду подсветила все вокруг, и я увидел это жалкое существо в грязи и пыли, мокнущее от ливня, как самый паршивый пес в наказании. Мои чувства отразил лучше меня гром небывалой мощи, в тон гневу, презрению, обиде, – каждый звук природы был вердиктом на мольбу этих водянистых, залитых слезами глаз.

– Прощайте, Бенедикт Савва! – сказал я и бросил ему скомканный пиджак, чтоб последняя часть его духа покинула дом. Дверь за ним – по вине сквозняка и моей жесткой руки – хлопнула с такой мощью, что звук разнесся выстрелом по всему дому. Что ж, в высшей степени символично: я окончательно умертвил этого человека в своей жизни.

Тотчас же со стороны лестницы послышался ожидаемый грохот и, спрыгивая с нескольких ступеней подряд, в коридор явилась Фелиция. Первое время мы стояли с ней оцепенело: мне приходилось тратить все усилия, чтобы отдышаться, побороть ярость и придать искаженному лицу более приемлемый вид, а она, представляя пропущенную сцену, испуганно смотрела в мои глаза.

– Питер, что ты наделал!.. Он же твой…

– Не лезь не в свое дело, Фелиция! Вот именно, что он мой отец… был таковым… и мы сами в состоянии разобраться в наших отношениях!..

Минувший день – его ураган событий и буря гнева – дочиста опустошил все мое существо, превратив в пустую, подобно вырванной обложке книги, оболочку человека. Одно лишь мимолетное воспоминание о случившемся подкашивало ноги, словно имело настоящий вес. Я направился на второй этаж, но позади вновь проскрипела дверь, за которой, к счастью, оказался Виктим с какой-то девочкой. Мое разгоряченное, словно каленое железо, лицо и красные выпученные глаза заставили их попятиться, хотя вид гостьи был воплощением невинности и добродушия, и окатившая разум пелена мгновенно растворилась. Фелиция бросилась к ним, бранясь, что те без предупреждения сами пришли (вернее, приехали на такси, как они быстро оправдались) домой, а Виктим спросил у нас обоих разрешение переночевать этой девочке.

Несмотря на изнеможение, несколько часов кряду я не мог заснуть и, завернувшись в одеяльный кокон, вслушивался в звуки на первом этаже. Дважды я скидывал одеяло в решительном желании спуститься к ним, познакомиться с девочкой, то есть узнать сына поближе, в конце концов, – попытаться не стать тем, кем стал мой отец. Но именно этого сближения я и боялся: если это передается на генетическом уровне, пусть так ему будет легче возненавидеть меня когда-нибудь. И дважды я возвращался в постель, остро чувствуя, что всем хорошо и без меня, а мое присутствие не требовалась и даже было неуместным. Мне оставалось лишь представлять себя с ними во время ужина на кухне и забав перед сном.

Ближе к полуночи я почувствовал сквозь дрему, как Фелиция вошла в спальню, заняла свою часть кровати и прижалась к моей спине, нежно положив руку на плечо. Рядом с ней вмиг стало спокойно, и мы уснули вместе спустя несколько минут.

Алек Рей

28.09.199 X г., 05:26 PM

Спальная комната Алека Рея

Вспомнился случай, произошедший 1,5 года назад. Пятничный вечер в баре. Мы с Роучем разговариваем о бытовых проблемах. Я не разделял яд в стакане, но бросить его в одиночестве было бы своего рода преступлением в нашей дружбе. Он выпивал за каждое грубое слово сына его адрес. Их было слишком много. Трудно сказать, у кого пубертатный период проходит тяжелее: у детей или у их родителей. Он долго молчал, перемещая монету между пальцами, взгляд казался пространным. И вот выдал фразу: «Любовь и злость – две стороны монеты. И та, что упала лицевой стороной, полностью скрывает обратную». Не знаю точного источника, да и сам Роуч вряд ли помнит это, но в моей памяти слова остались навсегда.

Я сидел на кровати в спальне, подбрасывал монету большим пальцем и ловил ее ладонью. Условно я назначил злость на аверс, а любовь на реверс. Алисии нет в гостиной. Аверс! Ее нет на кухне. Аверс! И в своей комнате тоже. Аверс! Но на кровати лежала записка, в которой она просит меня не волноваться за нее. Реверс! Срочное дело в школе? Важнее собственной безопасности? И моей просьбы оставаться дома. Аверс! Может, я неправильно делаю движение? Отправил сообщение на телефон, она ответила: «Это самый унылый день в моей жизни. О спасибо тебе, папочка! Жду тебя, если успею, даже ужин приготовлю». Ложь. Аверс! Но она в порядке. Реверс! Самое малое осталось: дорога домой по ночному городу, по которому бродит маньяк. Аверс!

Результат: 6 аверсов и 2 реверса. Я действительно злился на нее.

Я и мои подчиненные подъехали к высокой кирпичной ограде в 16:00. Сцена с Пятым способствовала тому, что никто не возмутился, даже не вздохнул при объявлении ночного дежурства вне очереди. Все боялись увольнения или, что хуже, моего гнева. Я приказал разделиться по всей длине улицы, высматривать Алисию и сообщать по рации о любом движении, звуке или запахе. 5 дозорных, включая меня, лучше одного.

Ранний подъем, похищение Владиславы, побег Мэда Кэптива… День уничтожил остатки и физических, и душевных сил. Могу только представлять, каково Роучу. Не хотелось, чтобы он справлялся со всем в одиночку, особенно после потери сына, но с моим уходом шанс остаться непричастным к катастрофе повышался. Обмануть остальных не трудно, но капитан полиции отличается умом. А еще он мой друг и знает меня больше, чем кто-либо другой. Я верю, что он героически выстоит это и не лишится рассудка.

Прости, друг, но у меня свой ребенок, которому еще можно помочь. Мне нужно защитить дочь. Любой ценой.

Я замер в дверном проеме, прислушался. Вакуум, мертвая тишина. Окна открыты на проветривание, свежий воздух вытеснял все запахи. Не слышно ни искусственных, ни живых звуков. Только тихий шелест гардин и настенного календаря наверху.

Конечно, я знал, что дом пустовал с утра. И все-таки надежда питается отчаянием до последнего: проверил все комнаты, вплоть до кладовой, душевой и уборной. Вдруг Пятый предупредил ее и она успела приехать за несколько минут до нас. Это лотерея: 6 дверей, за каждой ждешь удачу. Трясешься, когда открываешь ручку, в зубах тянет от волнения. Но каждый раз – отрицательный результат.

Что делать? Поехать за ней? Школа скоро закроется. Может случиться так, что она вернется домой во время моего отсутствия. Оставить подчиненных? Нет, я не могу положиться на них, даже если они окружат ее с 4-х сторон. Отследить телефон Пятого из офиса полиции? Долго. Зато действенно. Этот идиот, скорее всего, встретился с ней после увольнения. Ничего, последний раз, пусть попрощается…

Черт! Начинает темнеть. Я был уверен, что она уже в пути, чтобы вернуться до 17:00. Потому что я обычно приезжаю в 18:00. Но он тоже бродит по городу! Полиция сосредоточилась в центре, но эффективно ли? Что, если он выследит ее? И заберет, чтобы отомстить. А потом…

Телефон завибрировал, загудел сбоку от меня. Наверное, я не сразу почувствовал передачу колебаний от покрывала кровати, не сразу отличил их от собственной дрожи. Звук тоже: давление крови повысилось на 10-15 делений, и пульсация в висках заглушала посторонние звуки. Рука рефлекторно вытянулась в ту сторону, как кобра во время броска. И так же резко, с хрустом вдавив кнопку ответа, прижал телефон к уху.

– Где ты? Все в порядке?.. Алло!

– Здравствуй, Алек. Это Эмилия. Ты… У тебя есть несколько свободных минут?

Голос Эмилии Дрогович был вторым по красоте и мелодичности после Марины. Сколько раз я слышал его на протяжении 15 лет? Радостным, тоскливым, гневным после ссор. Алекса сравнивал его с игрой на фортепиано. Высокие звонкие ноты счастливых эмоций контрастировали со сравнительно низким печальным тоном. Переход с третьей октавы на первую. Сейчас динамик выдавал сорванный, хриплый, приглушенный звук. Местами он пропадал, оставляя малоразличимый скрипящий шепот. Настолько изменен горем, что я бы не узнал его.

– Вы нашли что-то?

– Нет. – Она замолчала на 13 секунд. Небольшое эхо усиливало всхлипывания, тяжелое сбивчивое дыхание. Нервный стук ногтей по керамике. Судя по всему, она находилась в ванной. – Просто… Алекса… он очень тяжело это переносит. В смысле мне тоже невыносимо горько, но… Я знаю, у тебя есть дела, а если и нет, то это время ты бы хотел потратить на отдых от… всего этого. Но я прошу: приди к нему не как детектив полиции, а как друг. Он и правда нуждается в тебе, нуждается в хороших новостях.

– Их нет. Я не смогу его утешить.

– Я понимаю. Еще никого из пропавших детей не нашли… Но скажи ему, что у полиции есть зацепка, хоть что-нибудь, пусть позже это и окажется ложным следом. Скажи, что еще рано сдаваться…

– Это будет ложью. Пустая надежда.

– Да, именно она сейчас спасет его, иначе он погубит себя. Пожалуйста…

Мощный всхлип, прорвавшийся сквозь усилия скрыть плач неприятно исказился связью. И звонок прервался.

Стоит ли оставлять дом пустым даже на 15 минут? Что, если он проникнет сюда? Может, он всегда так делал? Просто выжидал подходящий момент. Когда собака была занята чем-то в противоположной части двора. Когда ребенок был в школе, а родители отправились за покупками. Прятался в шкафах, в кладовых, на чердаках? Это не важно! Нет проблем с похищением детей, если ты уже у них в доме, в комнате, под кроватью…

Я уже ничего не знаю. Я боюсь. Один неверный шаг будет стоить всего.

Но я не могу бросить Алексу: он мой друг…

Побег Мэда Кэптива ухудшил мое ментальное состояние. Если представить шкалу из 10 пунктов, то отметка «2» опустилась на середину между «1» и «0». Он угрожал Алисии дважды, будучи в затруднительном положении. Теперь он на свободе, ничего не мешает ему отомстить. Я знал, что это случится. Вопрос в том, когда и как именно. Он как ядовитый паук: хуже всего, если исчез с поля зрения.

Я приказал подчиненным доложить обстановку по рации. Ничего необычного не случилось, что, впрочем, не гарантия. Обошел дом по периметру, проверил ограду, поискал следы. Все чисто.

Чувства обострились до предела, и я реагировал на живое и неживое. Мусорные баки, деревья, кусты, соседские дворы и крыши – взгляд цеплялся за все. Секунда потребовалась, чтобы понять: силуэты вдали – мои подчиненные, патрулирующие улицу. Черная кошка на заборе казалась человеческой головой. Листья шелестели на ветру и шуршали, сухие, на асфальте. Я пытался выцедить скрытые звуки. Бродячие кошки сильно мешали делу: они пытались отобрать еду у собак, те прогоняли их лаем. Каждый раз ложная тревога. Многие семьи садились ужинать. Десятки запахов наполняли собой пространство, отвлекали. Почему именно сейчас? Нюх был главным источником информации в ситуации со смердящим Мэдом Кэптивом.

Оранжевые фары в конце улицы казались глазами зверя в темноте. Его глазами. Я остановил автомобиль, опросил парня за рулем: наличие прав на машину, причина, направление, а также замечал ли он что-нибудь подозрительное по дороге. Согласен, это походило на допрос. Он испугался, что я подозреваю его. Он прав: я подозревал всех. Чтобы унять тревогу, я осмотрел задние сидения и багажник. Это, как я обещал, не заняло больше 20 секунд. Нужно было убедиться, что это не сообщник Мэда Кэптива и что его самого не было внутри.

Я тщательно осматривал каменную дорожку Дроговичей. Любые очертания следов, грязь, неестественные предметы. Глаза болели от быстрого перемещения. Хруст – и я резко вскинул голову, посмотрев в сторону веранды. Силуэт в кресле не двигался, будто маскировался с окружением. Я помчался к крыльцу мыслями: это он, он!

Запах спирта – вот что я почувствовал еще на расстоянии. Опустевший стакан, сжатый в ладони, на подлокотнике. Отпечатки губ видны на краях. Бутылка сербской ракии, сливовицы, 40% об., стояла на столе. Крышка надета неплотно – с одной стороны, алкоголь испарялся на воздухе, с другой, это значило, что ему не позволят. Журнал о воспитании детей, разорванный, скомканный, наполнял урну.

Алекса казался живым только внешне. Внутренне – кукла, манекен, оболочка. Кожа бледная, с желтым оттенком, подобно восковой фигуре. Пустой, отрешенный взгляд. Только мелкие движения зрачков, подергивание век и редкое моргание напоминали о наличии жизни. Тлеющий кусок угля в душе.

– О, Алек! – сказал он громко, обратив наконец на меня внимание. Голос вялый, спокойный, без эмоций. Из-за действия алкоголя местами даже бодрый, веселый. – Проходи, садись! Угощаю. Чего уж там теперь беречь. Давай расслабимся, посидим. А это нам поможет…

Другая ладонь приоткрылась – две таблетки в ложбине. И резким движением он послал их в рот, запил ракией. Не наркотики: пластиковый цилиндр бугрился в правом кармане. Седативные? Транквилизаторы? Антидепрессанты?

– Алекса, ты мешаешь таблетки и алкоголь. Самоубиться хочешь?

– Очень, Алек… Очень хочу, черт тебя дери! Но не могу – ха-ха! Видимо, тот еще слабак… Ты серьезно думаешь, меня волнует, что случится? Что я боюсь этого? Что мне вообще до чего-нибудь теперь есть дело?

– Побереги здоровье: мы нашли зацепку касательно Владиславы.

– Да? – Рука вертикально, локоть давил кресло. Подбородок лег на сжатый кулак. Недоверчивый пьяный взгляд. – Что ж, валяй, рассказывай! Я слушаю тебя.

– Это улика личного характера. Я как детектив полиции пока что не имею права раскрыть детали. Но по ней мы сможем…

– Алек, Алек… Ты отлично различаешь ложь у самых отъявленных мерзавцев. Но сам врать ты не умеешь. – Кулак зашевелился, потянулся в задний карман штанов. Оттуда достал нечто, похожее на брелок автомобильной сигнализации: электронное табло и две кнопки внизу. – Смотри, какой приборчик. Вот, зеленая точечка. На фоне дома, в северо-западной части, на втором этаже. Комната Владиславы, если ты вдруг забыл. Ее паренек подарил браслет, который она не снимала никогда, даже перед сном. Я встроил в него жучок. Дорогущая хреновина – малюсенькая, а работает в радиусе 200 км. У вас в полиции, небось, о таких и не слышали. Куда там вам… Как видишь, радар нагло говорит, что она находится прямо в спальне, около своей кровати. Чудеса, да?

– Может, она сняла браслет или жучок отцепился во время похищения?

– Я знаю, что ты умный, Алек. Не признать это просто глупо… Но не думай, что все вокруг тебя болваны! Я проверил комнату, каждый сантиметр, даже паркет вскрыл.

– Как такое возможно?

– А мне почем знать? Это ты у нас великий детектив… Чертовщина – другого ответа не знаю.

– Алекса, я даю тебе слово: мы найдем ее. Я продам душу дьяволу, но приведу ее к тебе. Живой!

– Думаешь, есть что продавать? Тебя заботит только твоя жизнь. Знаешь, я уверен, что, не будь у тебя дочери, тебе было бы плевать на всех других детей. Ты бы давно сдался и перестал искать убийцу. Тебя волнует безопасность только своей дочери.

– Ты бредишь, Алекса!

– Неужели? А четырех солдатиков с собой ты просто так взял? Мог и сам с этим справиться. А они топтали бы четыре другие улицы. Тридцать детей или около того, смотря какой квартал… Да и какая, к черту, разница. Все равно не поможет, ничто не поможет… Короче, не нужны мне твои утешения. Когда прочувствуешь на собственной шкуре, поймешь: эту боль не заглушить.

– И ты решил пьянствовать? Вместо того, чтобы попытаться что-нибудь сделать.

– Ты пришел ко мне домой и указываешь мне, что делать?

– Нет. Пытаюсь воззвать к совести: у тебя есть Эмилия. Она нуждается в поддержке не меньше тебя – так дай ее, справьтесь с этим вместе. Как семья.

– Без тебя разберусь, отец года. Шел бы ты отсюда, подобру-поздорову. Иди и приложи все силы, чтобы потом меньше винить себя. Спокойной ночи. Хотя сомневаюсь.

Указательный палец звонко ударил по крышке бутылки, она отлетела, покатилась по крыльцу. Губы присосались к горлышку, кадык подпрыгнул дважды, лицо сморщилось от пекущей горечи. Алекса поднялся, задержав последнюю порцию во рту – будто подсознательное причинение боли. Ушел в дом, при этом – нелепый танец и пьяная жестикуляция.

Я погрузился в мысли, обдумывая сказанное им. Скрип входной двери, печальный, режущий слух голос вернул меня в реальность:

– Я подслушала вас с кухни. Не обижайся, Алек, ты же знаешь, он… не в себе. Это все алкоголь. Глубоко в душе, под маской черствости, он ценит твой приход. И я ценю еще больше: спасибо тебе. Ты многое сделал для нашей семьи, а я могу разве что молиться за вас. Кое в чем Алекса все же прав: иди и приложи все силы… Будь рядом, не отходи от нее ни на шаг. Помни, что главная защита Алисии – это ты.

– Спасибо, Эмилия.

Она крепко обняла меня. Настолько сильно нуждалась в ком-то. Я ценил ее как друга, но чувствовал мысль предательства: она похожа на Марину, даже объятьями… Я вынес это с трудом, но не смог отстраниться. Не одной ей нужно было утешение. Всем нам.

Тяжелое хриплое дыхание послышалось сзади, на расстоянии 4-х шагов. Я вырвался из объятий Эмилии, неловко повернулся. Промелькнуло в мыслях: ноги, использовать их! Удар в коленную чашечку, в корпус… Я различил внешность Второго в последний момент. Это серьезно: он стучит каблуком и вечно насвистывает. А я не заметил, почти напал… И шум двигателя, шорох колес такси тоже – Алисия приехала, он сообщил.

Нельзя отвлекаться, быть бдительным – главная задача на сегодняшнюю ночь.

Подчиненные столпились у входа, я встал с ними. Колебался, куда их отправить… Распределить по окраинам города? Или кого-то домой? Первый, кажется, дежурит уже в третий раз на неделе… Нет, мне нужны были все средства в этой борьбе. В итоге ночной пост: четыре стены дома – четыре офицера. Я внутри прямоугольника.

Первый этаж чист, осмотрел каждый угол, шкафы, кладовую – он мог пробраться, пока меня не было. Наверху – также без изменений, задвижка на дверце чердака нетронута, под моей кроватью пусто. Шорохи ткани, скрип дверцы шкафа в комнате Алисии. Переодевалась. Слишком долго, но выждал пару минут.

Я боялся входить: не знал, как отреагирую. Накричать или обнять, злиться ее глупости или радоваться невредимости? Или внешне первое, внутренне второе?

Она сделала вид, что не заметила стука, моего появления. Продолжала перебирать вещи в платяном шкафу, закрыв лицо створкой дверцы.

– Не хочешь мне ничего сказать?

– Нет, не очень.

Хлопок – закрыла шкаф. Голубые глаза оценивающе изучали меня: 50% страха и 50% раздражения. Во мне – столько же радости и гнева, это сбивало с мыслей. Нужно было выбрать сторону монеты.

– Ты ослушалась меня, Алисия! Ты понимаешь степень опасности? А я объясню: его сообщники плюс он сам, сбежавший сегодня.

Искусственное удивление: мгновенная реакция, тон необычно повышен, глаза слишком выпучены. Значит, Пятый уже рассказал ей.

– Я не взял тебя с собой, потому что надеялся на твое благоразумие. А ты…

– Ох прости, пап, – перебила она, – что я живой человек и не хочу сидеть в доме весь день! К тому же, я знаю, что делаю, и могу постоять за себя… Хватит уже относиться ко мне, как к дуре!

– Я люблю тебя, Алисия, и не хочу потерять.

– Все хорошо, папа, вот я перед тобой, живая и здоровая – ничего не случилось. Что не так?

– Один раз – чудо. Второй может стать смертельным. Хочу, чтобы ты уяснила это.

– Я была в школе. Полной людей! И приехала на такси. Сразу к дому!.. Мне очень нужно было.

– Школьный день длится до 14:45. Но ты осталась еще на 3-4 часа. Причина?

– Дополнительная активная деятельность, можно сказать…

– Конкретнее.

– Ты не поймешь.

– Да, одного я вообще не пойму. Встреча с этим бездарем – тоже дело вселенской важности?

– Откуда ты…

– Думаешь, он защитит тебя? Или что Мэд Кэптив не сможет прийти в школу и начать убивать всех подряд, пока не найдет тебя?

– У вас, мистер Детектив, что-то фантазия разыгралась. Он вас не кусал?

– Прекрати свои шутки! Это не смешно.

– Да, папа, это не смешно, а страшно! Твоя опека переходит все границы. Нельзя запереть меня, как принцессу в башне, и поставить своих рыцарей-подчиненных на страже.

– Придется! Потому что ты еще беспечный подросток, не понимающий ужаса ситуации… Как и этот идиот! Додумался: ходить по городу, сидеть в кафе, когда похищение случилось на нашей улице!

– Это я его попросила!

– Не сомневался: вы стоите друг друга. Вот поэтому я хочу, чтобы ты нашла человека, который будет заботиться о тебе, а не поддерживать глупые выходки… Но не об этом речь! Это уже не важно. С одним разобрались, тебя тоже приструним!

– Что ты имеешь в виду? Только не говори, что…

– Уволен.

Теперь настоящее удивление: молчание, пристальный неподвижный взгляд, верхнее веко приподнято менее, чем на 1 см, подергивается. Конечно, об этом герой-любовник постыдился рассказать. А я мечтал сделать это очень давно.

Дефекты зрения появились на 2 секунды, исчезли. Как помехи сломанного телевизора. Плоские и объемные одновременно – словно не в глазу, а в пространстве комнаты. Наверное, давление сильно поднялось из-за череды эмоций.

Пятна и полосы исчезли, когда Алисия заговорила:

– Как непрофессионально! Собственная неприязнь не имеет отношения к работе. Интересно, что Роуч на это скажет?

– Ваша утренняя выходка не обрадует его. Я мог выгнать его, минимум, 3 раза. Наконец-то можно поставить точку в этом вопросе. Надеюсь, в ваших отношениях – тоже.

– Ошибка в расчетах, мистер Детектив! Если вы думаете, что увольнение разрушит наши отношения, спешу огорчить вас. Лави – это лучшее, что было в моей жизни. И только мысль о нем спасает меня сейчас. В то время как вы, мистер Детектив, делаете только хуже. Иронично, не правда ли?

Неожиданный хороший настрой. Не верит моей решительности или придумала план?

Алисия подошла ко мне и остановилась в ожидании, коснулась моего плеча, попробовала сдвинуть.

– Можно пройти?

– Куда?

– На кухню. Или скажешь, что я наказана и ужин мне не полагается? Я с утра не ела, хочу сказать.

– Я приготовлю и принесу сюда.

– Еду в комнату… Хорошо, раковину и унитаз мне тоже подождать здесь?

– Я подумаю.

– Что, ты серьезно? Папа, отойди!

Попытка протиснуться в узкую щель. Я обхватил ее плечи руками, развернул и повел к кровати.

– Никуда не выходить из комнаты! Только в туалет – под присмотром! Я буду рядом, ночью тоже. Под моим пристальным наблюдением, во-первых, у него не будет шанса забрать тебя, во-вторых, ты сама не сбежишь.

– Какой побег, о чем ты говоришь? Сейчас вечер, я уставшая, в домашней одежде. Мэд Кэптив свел тебя с ума! Ты говоришь бред, полный бред!

Резкий поворот, рывок в сторону дверного проема. Успел схватить за запястье. Она вырывалась, как дикий зверь из клетки, извивалась, выкручивая кисть, затем пальцы. Стоны, шипение от боли… Помехи мелькали в такт с разной периодичностью.

– Пусти меня! Я и правда лучше к Лави уйду, чем буду терпеть твое безумие.

Ладонь вспотела, и это позволило ей вырваться. Догнал перед лестницей, пришлось толкнуть, навалиться, завести руки за спину. Плечевые и локтевые суставы страшно щелкнули, я видел лицо, искаженное болью. Нужно было приподнять, поставить на ноги. Для этого пришлось потянуть, в том же положении рук. Я пытался поддерживать за плечи, я не мог по-другому!

Краткий высокий звук – больнее выстрела в сердце. Я зажмурился.

– Ненавижу! Ненавижу тебя…

Я тоже. Она била меня ногами в голени, давила ступни, пыталась укусить, оскорбляла – малая месть за боль. Но я был готов на все, чтобы сохранить ей жизнь. Ничего больше не имело значения.

Дверной проем – она переступила его, и я ослабил хватку, легко толкнул. Ожидал, что повернется и накинется – движениями и словами. Ни звука, ни движения. Просто застыла на месте, спиной ко мне. Руки повисли по бокам туловища, будто сломанные… Может!.. Медленно начали подниматься вверх, к лицу. Там остановились. Ровная осанка искривилась, выдалась вперед. Дрожь в слабеющих ногах – и падение. Я будто сам почувствовал боль в коленях.

Алисия не плакала с шестилетнего возраста. При мне, по крайней мере. Возможно, хотела казаться сильнее, взрослее, а может, и правда стоически терпела все: ушибы, раны, падения, уколы, ссоры с друзьями и со мной. Не только физическое, но и эмоциональное. Поэтому страшно было видеть содрогания всего тела, слышать отчаянный крик, сильные всхлипы. Я уже не обращал внимания на помехи – чем бы они ни были вызваны. Теперь они сливались, были частью окружения. Только бы не увидеть лицо, я не вынесу этого!

Захлопнул дверь, и все отдалилось. Даже режущие душу звуки прекратились мгновенно. Ладонь дрожала, сжимая дверную ручку. Нужно войти, узнать, почему перестала плакать? Нет, за 6-7 минут ничего не случится… И я отдышусь после этого.

Я закрыл комнату на ключ, приказал Первому смотреть на окно Алисии, во всех смыслах не моргать. Звонок ее телефона – последнее, что я услышал. Пятый? Сейчас все равно…

Адреналин циркулировал по крови в страшных дозах. Пространство размытое, одни силуэты и линии, как в окне несущейся на 220 км/ч машине. Я спешил: ступени, коридор, кухня. Включить чайник, открыть дверцу шкафа, достать две коробки с китайской лапшой (нет времени на полноценную еду). Список действий вместо мыслей.

Разум будто разделился, две половины. Один я не мог избавиться от того, что сделал, другой ругал электрический прибор за медлительность. Один дрожал: я никогда не причинял ей боли. Почти никогда… Хотелось сломать руки, пальцы, хоть что-нибудь. Нужна была боль. Случайно ли я обжегся кипятком? Чайник выплеснул или я разлил на себя? Точно не знаю, но вылилось много. Это вернуло к реальности: ко второму я. Он залил коробки, ждал приготовления лапши. На упаковке написано 5 минут. Считал по секундам. Без часов – я не уступал в точности. Прошло только 4:38. Черт с ним! Нельзя оставлять ее одну.

Я оставил коробки на полу перед комнатой. Сначала открыл дверь, думал, даже надеялся, что она нападет из-за угла, будет отбиваться. Хуже. Она лежала на кровати, рядом раскрытая книга и мобильный телефон. Ни следа слез, боли, грусти на лице. Ни гнева, ни отчаяния в глазах. И не улыбка, хотя близко. На 30% похоже, но эмоция другая. Радостная охваченность мыслью? Я видел такое в полиции, когда находишь улику, способную раскрыть все дело. А теперь широкая, невольная улыбка. Кажется, она сама не осознавала ее, мысли были где-то далеко.

Что случилось за эти 6 минут 12 секунд?

Задумчивость исчезла, мой приход сбил концентрацию. Алисия читала книгу, игнорируя меня, сидящего на стуле, еду на тумбе. Точнее, делала вид: глаза двигались 3-4 строки и застывали. О чем она думает? Обо мне? О «лучшем, что было в ее жизни»? Обидные слова для отца. Все-таки она еще импульсивна, неопытна, наивна…

Иногда телефон пищал, оповещая о пришедшем сообщении. Она мгновенно хваталась за него, пальцы ловко нажимали на кнопки. Пятый – 100%! Но этот разговор на потом, сейчас абсолютно не хотелось вспоминать его.

Голос в тишине казался громким, чуждым, нежеланным. Я просил прощения за случившееся, настаивал на еде, на которую она даже не взглянула. Быстро замолкал. Переместилась за письменный стол, кажется, рисовала на бумаге черной ручкой. Броские штрихи – плавные изогнутые линии – точки – снова штрихи, частые, на одном месте. Что там? Она не ответила на просьбу показать, делала вид, что меня не существует здесь.

Ничего, лучше она будет обиженной, чем пропавшей без вести…

Она взволнованно осмотрела тумбы, комод, заглянула под кровать и снова легла, уже под одеяло. Настроение заметно убавилось.

– Можно пленнице последнее желание?

– Не говори так, Алисия! Что нужно?

– Плюшевые игрушки. Не важно, какие и сколько, но лучше все. Они на чердаке.

– Зачем? Это очередная твоя шутка?

– С ними будет… спокойнее.

– Искать очень долго, я не могу оставить тебя без присмотра. Меня недостаточно для чувства безопасности?

– Бесполезно… В таком случае спокойной ночи. И если оно все-таки заберет меня, знай: это будет только твоя вина.

Слова, просто слова. Слепая холодная ненависть говорит за нее.

Время выстроилось спиралью. Я сидел на стуле неподвижно, как в трансе. Взгляд только на Алисию: щелчок выключателя лампы, скрип кровати, повернулась на бок. Глаза окончательно привыкли к темноте, и я видел ее очертания в кровати. События ускорялись – сужение витков спирали. Ее дыхание стало глубоким, ритмичным, она меняла положение на спину, на другой бок. Прошло 1,5 часа, а по ощущениям 3 минуты.

Силуэт возле кровати. Голубая ночная рубашка, идеальные изгибы тела, напев колыбельной мелодии, родной запах… Два аквамариновых камня-глаза посмотрели на меня – тепло на затылке. Исчезла. Видение длилось 0,7 секунды, не дольше.

Проклятый день мелькал воспоминаниями. Снова и снова, и снова…