Текст книги "Pavor Nocturnus (СИ)"

Автор книги: Игорь Мельн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 45 страниц)

Выезд на точку наркоторговли. Окружили здание, заняли позиции, начали штурм. Шестилетняя Алисия, сбежав из моего кабинета, спряталась в одной из полицейских машин. Крик, испуганное лицо, семенящие шаги в мою сторону. Я обернулся, забыв о перестрелке, смотрел только на нее, будто мой пристальный взгляд служил щитом.

Парень с ножом, замахнулся на меня. Я инстинктивно выставил руки в защиту.

Роуч… Интересно, он раздумывал, кому именно помочь: мне в затруднительном положении или Алисии, легкой мишени на поле боя? Жизнью обязан ему за то, что он рванулся к ней, закрыл ее и увел. После стало легче: уворот, удар в кадык, сбить с ног…

Дома игра: злой полицейский и добрый. Я и Марина. Она встала на ее защиту, хотя сама понимала ситуацию. Я пытался говорить, по ее методам, но упрямая Алисия не слушала меня, оправдывалась. Крики переросли в пощечину. Я замер: красная щека, ладонь прижимает ее, слезы, в глазах – ненависть.

Перед сном я хотел извиниться, стоял возле ее комнаты, подбирая слова. Услышал Марину внутри и не осмелился войти. Просто наблюдал в замочную скважину. Помню разговор, каждое выражение голоса:

– Алисия, ты понимаешь, почему папа разозлился?

– Да, но… Я хотела посмотреть, как он работает. А потом помочь… А он! Он меня не любит!

– Не говори такого. Просто он сильно переживал за себя. Если бы тебя ранили, он бы не вынес этого… На самом деле он любит тебя больше всех на свете.

– Это неправда. Нет, нет, нет… Не верю.

Сон брал верх. Она возмущалась вяло, тихо, полузакрыв глаза.

Я заметил тень слишком поздно. Марина обернулась, только она знает, кто это был. Секунда – и толстое острие ножа… Насквозь. Весь мир перестал существовать, мое тело не подчинялось. А она – ни звука; если бы только закричала, это вернуло бы меня в реальность. Подошла к кровати, почти что упала рядом и сказала тихо, я напряг все чувства, чтобы услышать:

– После меня, конечно же…

Поцелуй в лоб из последних сил. Гладила Алисию по голове, пока локоть отчаянно давил в край кровати, удерживая все тело. И мелодия, этот напев. Сюрреализм – я не знал, что вижу. Почему, почему она поет, когда должна звать на помощь? Почему я бессилен? Звуки стихали, как ее силы. Конец мелодии.

Минута, 60 секунд. Столько я медлил. Иногда это мало, иногда бесконечно долго. После этого я стал считать время.

Сиреневый цвет на голубой рубашке. Когда я открыл дверь, она уже клонилась к полу, в кровавую лужу. Никого, кроме нас, в комнате не было. Я перекинул ее руку через плечо, приподнял, зажал рану на животе. Она прошептала на ухо: «Не шуми», последние слова. Мы вышли в коридор, она приостановилась, чтобы закрыть дверь.

Последнее желание: чтобы девочка не увидела смерть матери. У нас получилось.

Я вскочил, выставил руку, наивно пытаясь схватить образ. Коснуться того тепла еще раз. В глазах темнело, голова закружилась, и пришлось опереться о шкаф. Никого. Алисия спит. Сон?

Срочно в туалет. Помочиться или вырвать ужин, а может, все вместе. Решил не закрывать дверь на ключ, чтобы без шума. Минута, не больше. 60 секунд… Нет, ничего не случится!

Головная боль, тошнота и слабость давили на мозг. Я оказался в своей комнате, не осознавая действий – видимо, подсознательное, потому что я остановился возле особого места. Шкаф, 2 нижние полки заняты Мариной: фотографии, памятные вещи, подарки – все, что осталось. Рамка с фотографией крупного плана в центре всего. Как главная икона. Я разговаривал с ней каждый день. Привычка сказалась в эту ночь.

– Марина… Мне тяжело без тебя. Я пытаюсь быть хорошим родителем. За нас двоих. Но я не могу!.. Она такая же упрямая, своевольная, импульсивная, как ты. Знаешь, я не верил в генетику до ее рождения… Но если так рассуждать, в ней больше твоего. У вас с детства была особая связь, ты знала, как ее воспитывать. Одного слова, взгляда, правильного жеста хватало, а я… Сегодня я опустился до того, что причинил ей боль. Прямо как тогда. Я же обещал никогда не поднимать на нее руку… Почему ты, а не я? Ты бы воспитала нашу дочь лучше… Но я защищу ее, я обещаю.

А вот общее у нас с Алисией – это то, что мы не плачем. Простая психологическая попытка казаться сильнее. Но сегодня день-исключение. Для всех.

Резко смахнул слезы, выпрямился. Мне почувствовалась тяжесть на плечах. Будто чьи-то руки. Наверное, снова начал засыпать, закрыв глаза. А ведь еще вся ночь впереди… Нет, что-то не так. Шестое чувство, хорошо развитое у диких животных, наводило тревогу. Чужак на моей территории. Я обострил чувства до предельного. Шепот, разговор снаружи дома; шорохи, крадущиеся шаги внутри. Кто-то уже в доме?!

Носки заглушили шаги, иначе разбудил бы ее, спящую. Поза эмбриона, колени почти достают подбородка. Окно закрыто, ни звука, ни лишнего запаха… Значит, первый этаж!

– Мистер Рей, – зазвучало по рации, – докладываю: к вам идет…

Пятый! Бледное лицо: испуг, увеличившийся в 2 раза при виде меня. Смотрел на ступеньку ниже, переминал пальцы. Подушечки жирные, видно в свете лампы. И вокруг сухих губ тоже блестит. Даже запах остался: мясное; его перебивал экстракт мяты из геля для душа, волосы чистые. Заехал домой, переоделся, принял душ и начал ужин. Алисия пожаловалась? Дышит часто, глубоко, все время сглатывает – горло пересохло. Спешка? Или боится меня?

Я стоял в конце лестницы, он у подножья. Взгляды: презрение и страх. Как птица и червь.

– Зачем ты пришел? Я же четко сказал: ты уволен. Это не обсуждается.

Вниз на 2 ступени. Пятый вздрогнул, но не отступил. Набрался решимости: сжал пальцы в кулак, хрустнув половиной костяшек, и вдохнул.

– Мистер Рей, мне нужно забрать Алисию.

Это звучало настолько дерзко и нелепо, что даже смешило.

– Это она позвала тебя?

Шаг вниз, еще один.

– Она наоборот отговаривала меня. Захотела проверить одну вещь… Нашлась экспериментаторша! Но я не могу просто сидеть и ждать, пока ее заберут.

– Никто пальцем ее не тронет. Особенно если ты перестанешь тратить мое время.

– Вы не понимаете, вы делаете ей только хуже!

Положил руку на перила. Минус 3 ступени. Гладкая холодная поверхность дерева успокаивала.

– Во-первых, не кричи, она уже заснула, а во-вторых, ты знаешь мой ответ. Не мешай мне защищать ее!

– Со мной ей будет лучше.

– Лучше не значит безопаснее.

– В этой ситуации – именно так!.. От этих… существ не защититься физически. Ее переживания, страхи, все негативные эмоции только приведут к ним. Поверьте мне! Я это знаю, я не просто так пошел в полицию… В детстве они забрали моего младшего брата. У меня на глазах. Я не хочу такого же для Алисии.

Я спускался медленно, шаг за шагом. Ближе с каждой его фразой. Лицо краснело, жестикуляция возрастала, скорость речи становилась быстрее. Его уверенность гасла. Психологический прием: спокойствие и молчание в споре страшнее всего. Наконец он закончил, когда я остановился на предпоследней ступени.

– Ясно, от кого она наслушалась этих бредовых историй.

– Это правда!.. Вы думаете, что все знаете, но в мире есть сложные, необъяснимые логикой вещи. Мистер Рей, вы отличный детектив, каждый офицер полиции мечтает работать с вами, но эта самоуверенность, эта гордыня и не дает вам раскрыть дело. Она вредит всем. Но сейчас – ей!

– Почему ты еще здесь?

– Я не уйду без нее.

Мы стоим вплотную друг к другу. Стук сердца похож на колеса поезда. Горячее дыхание достигало моей кожи на шее.

– Уйдешь. Даю 3 секунды, чтобы ты развернулся и пошел отсюда. Раз! Два!

– Простите, мистер Рей…

Кулак целился в челюсть по касательной. Я блокировал без усилий. На периферии зрения различил знакомый прибор: электрошокер в правой руке. Соглашусь: я недооценил Пятого, не думал, что ему хватит смелости и ума для этого. Пришлось отступить, иначе поражение. Прыжок – на край ступени, ступня соскользнула, и я, потеряв равновесие, приземлился на зад. Плохая маневренность – шанс для нападения. Неумелая попытка попасть в голень. Как результат, прямой удар в живот. Он потерял равновесие, скорчился от боли на полу – двойной эффект после драки с Мэдом Кэптивом. В этом время передал по рации, чтобы все оставались на постах, несмотря ни на что.

Теперь мы оба на ровной поверхности. Захватить руку? Ударить головой о перила? И подножка… Он не замахнулся, сбил тактику. Вместо этого – извернулся, зайдя сбоку, толкнул меня плечом. Я ухватился за край куртки, но он, будто предвидя это, ловко сбросил ее. Бег по ступеням, успел до середины лестницы. А там мой бросок – подтянулся за балясину, оттолкнулся при помощи перил. И вот рука схватилась за лодыжку, потянув его вниз. Глухой звук удара: лоб и угол ступени. Я потащил на себя, сам же быстро поднялся. Он скатился по лестнице боком, перевернулся ко мне лицом. Кровь на переносице – возможно, будет шрам. Это отвлекло: снова левая рука скрылась в кармане, снова электрошокер, подобранный с пола. Расстояние 20 см…

Вакуум в голове. Боковое зрение, слух, обоняние – все отсутствовало. Вместо всего 3 вещи: синяя искра, рука Пятого, моя лодыжка.

Пространство разделилось на кадры. Смена ног: правая назад, левая прижимает предплечье. Локоть упирается в центр ступени. Продолжение руки свободно свисает с края. Кисть с электрошокером извивается, как змея, пытаясь вырваться, коснуться меня. Мне надоело тратить время: он понял это, замер. Без обуви, удар получится слабым. Открытого перелома не будет; или закрытый, или трещина. Поднять колено и обрушить на руку. Достаточно, чтобы вывести его из дееспособности.

Голос Алисии слышался отдаленно, со второго этажа. Что она кричала? Наверное, просила прекратить. Слишком поздно: как выпущенная пуля – ничто не могло меня остановить, даже я сам. Хрустнуло незаметно. Может, из-за толщи плоти, а может, из-за перекрытия криком: сначала ее, потом его. Отчаянный, надрывный, хриплый, болезненный – сотня характеристик… Дуэт: непонятно, какая кому принадлежит. Пятый закрыл рот здоровой рукой, укусил кулак. Свернулся, поджав руку, из-за чего скатился ниже меня. Боль, порция за порцией.

Родные глаза – я боялся посмотреть в них. Но это было необходимо: убедиться, что она жива, что все еще рядом. Два зеркала морского цвета. Я видел только их, как в бинокль, там – искривленный я. Темное пятно на периферии. Больно, но я смотрел, держал связь. Как тогда… Если отведу, может случиться непоправимое. Другое пятно. С противоположного края. Почувствовал, ощутил: Он! Пятно увеличивалось, то есть приближалось. Тело не подчинялось, как в ту ночь. Смена направления, размера. Догадался: теперь на меня. Я не могу так же бездействовать, не могу потерять и ее…

Выставил руки перед собой в последний момент. Удар выбил воздух из груди. Без защиты сломал бы 2-3 ребра. Меня отбросило через всю лестницу, впечатало в пол у подножья. Успел сгруппироваться, удачнее, чем в прошлый раз. И больнее.

Силуэт скрылся за углом коридора. Высокий, мускулистый, одетый в темное. Пока я поднимался, слух дал еще частицу информации. Два вида шагов: тихие частые – Алисия; тяжелые, звучные редкие – Мэд Кэптив? Или его сообщник… Нет, не время думать! Нужно действовать!

Я двумя прыжками, отталкиваясь от перил, преодолел лестницу. Перепрыгнул Пятого, корчившегося от боли. Слышал хруст досок, скрип болтов. Чердак! Дверь уже была открыта, складная лестница разложена… Сломанные ступени висели на остатках металла. Они должны выдерживать вес больше 200 кг. Даже если прыгнуть… Как такое возможно? Не время… Найти опору, оттолкнуться, ухватиться за край прохода!

Мышцы свело, кисти гудели от удара. Но дальше взбираться не имело смысла…

Алисия лихорадочно рыскала на полу у дальней стены чердака. Луна освещала только ее, как прожектор на сцене. Главное страшное действие. Изредка отвлекалась на то, что приближалось к ней сбоку. Страх, волнение, но и… сосредоточенность во взгляде. Будто она изучала убийцу, пыталась выхватить, запомнить каждую деталь.

Широкая бесформенная спина, накрытая черной тканью, – все, что я видел. Шаг-взрыв, второй – все ближе к ней! Сверху сыпалась пыль. Неизвестный раскидывал ящики, стеллажи, технику, мебель, словно игрушечные, невесомые. Черная рука потянулась к ней…

Я кричал, подтягивался сквозь боль. Не позволю! Я успею…

Касание! Алисия закрыла глаза. Я тоже зажмурился, вкладывая все силы. Открыл глаза: никого. Тишина.

Ослабевшие руки потеряли стимул держаться. И я упал.

Армани Коллин

29.09.199 X г., 09:23 AM

Фабрика игрушек «Тедди’с Хоум»

Мало мне в жизни гадости, так безумие вчерашнего дня перетекло в сон, бесконечный альфа-кошмар, прямо-таки король паршивых грез. ДеВи и Тонконожка ползли за мной по улице, как червяки, липли к рукам и ногам, а я скидывал их с себя и убегал – подсознание подшучивает так, но в каждой шутке есть доля правды, если не половина, а то и вся. Дальше я вообще нырнул внутрь многоэтажки, но оказался на пороге нашей квартирки, умолял Олю спрятать меня, а она как давай выворачивать мою совесть наизнанку. Понятное дело, я мямлил что-то оправдательное, как последний дурак, и все уменьшался под наковальней ее взгляда, того глядишь и раздавит, как букашку! Вместо тапка меня накрыло ледяной волной, не иначе как на верхних этажах забыли кран выключить, я барахтаюсь в этой воронке на лестничной клетке, все вертится, крутится, будто смыв унитаза… Я застонал и проснулся, на губах, щеках и подбородке что-то щекотало от нежных касаний – вот и подумал, что это новый сон, где я в постели с Олей готов на великие дела, уже тянулся к ней. Хорошо хоть открыл глаза напоследок, но увидел не любимые губы, а две наглые рожи засранцев во весь экран, прямо-таки вздутые от хохота жабы, у одного из них еще и перышко в руке.

Господи Иисусе, тут и не поймешь, где хуже, во снах или в реальности – да кем же я был в прошлой жизни, что мне такое наказание!

Я не сразу понял, кто, что и главное зачем – первая мысль про Мудрого Филина, мол, мне сейчас будет крышка, причем даже не бутылочная, а от канализационного люка, большая, тяжелая и по голове. Добавкой к зрительному ужасу паршивцы подключили ультразвук со смехом, пришлось подпеть от неожиданности, чуть голос криком не сорвал, еще и подскочил, как солдат после бомбежки, контуженный на все, что только можно. И наконец-то дошло, что это всего лишь две небитые ремнем задницы – ах вы, малявки бесстрашные, ничего, сейчас Армани Коллин задаст вам трепку!

После вчерашнего болело все, и голова, и руки, и ноги, но черта с два это помешало бы мне догнать их. На стоянке я вцепился первому засранцу в плечо мертвой хваткой бульдога, и что-то ДеВи сразу стало не до хихи-хаха, он нервно сглотнул от вида моей заспанной рожи и дьявольских красных глаз. И на этот раз я так прошелся ему по ребрам, что он скорчился на асфальте, пищал девчонкой и задыхался с просьбами о пощаде, то-то же, будет знать, как со мной штуки шутить. С него хватит, подумал я, тут уже полный нокаут, а вот Тонконожка стояла за будкой Три Полоски и беспечно заливалась с нас обоих, очень опрометчиво… В один прыжок дикой кошки я оказался перед ней и проделал тот же фокус, чтоб жизнь медом не казалась, но тычки сработали вяло, почти никак – это мухлеж чистой воды, как вообще можно не бояться щекотки. Нет, она, конечно, присмирела, но просто извернулась, оббежала меня и подняла раненого собрата по паршивости, а потом обе малявки засеменили на фабрику.

Не то скрип дверных петель, не то последнее издыхание больного животного послышалось над ухом, а в окошке коморки охранника загорелись две из трех полосок лица, нижняя стала дугой, причем выпуклой частью вниз. И чего этот глупый старикан ждет, приглашения, еще и лыбится тут – сдам с потрохами лично, а про себя все буду отрицать, примерно так сильно я был зол!

– Нарушители! На фабрике! Ловите же их!

– Где это? – Он нацепил удивление, даже приоткрыл глаза на пару миллиметров. – Какие же это нарушители, когда один из них, вне всяких сомнений, ваш новый знакомый. С ним, как он мне сказал, его друг, из чего я делаю вывод: друг друга мистера Коллина – друг самого мистера Коллина (иначе в жизни не бывает), и они имеют право раскрасить его одинокое утро. Итак, разве я не прав и это не ваши друзья?

– Друзья! – крикнул я, хотя сам не понял своей интонации, там по чуть-чуть от раздражения до удивления и смеха (нервного).

Что, если мне и правда… ве… весе… Нет, у меня это слово даже не пишется в их адрес. С ними не веселье, а головная боль, а я вот ни капли не мазохист, уж простите! Плевать на этого горе-охранника – с двумя сопляками я как-нибудь и сам справлюсь, просто поймать их за шиворот, как котят, и пинком под зад.

И вот такой грозной машиной для стрижки газона я подходил к раздевалке, то бишь рычал, сметал все на пути и готов был проучить их по старинке, даже жалел, что ремень из какой-то китайской дряни, а не дубовой кожи сделан. Я забыл, как видеть, слышать, двигаться и тем более злиться – запах еще теплой еды вел меня к столику, где с одного края заняли стул половинками задниц сопливые морды, а на другом источала настоящие феромоны крохотная (по моим голодным меркам), но все-таки порция еды в контейнере… Паста! Еще и с базиликом! И чем-то похожим на болоньезе… От одного вида желудок скрутился в дудочку, я думал, кислота дырку в животе прожжет или хотя бы пойдет выше, чтобы плюнуть в них – какие гадины, это не просто бессовестно, а бесчеловечно, да за такое казнить надо, я уже был наготове!

– Угощайся, Армани. А то скоро остынет.

Я застыл, как статуя у диких аборигенов, даже в ушах поковырялся – сам не помню, когда в последний раз ел, может, это у меня уже голодные галлюцинации, такой фантастики даже в книгах не напишут.

– Там отрава или что?

– Я тебе говорил, Ви, он немного странный, – сказал ДеВи шепотом Тонконожке, но я, понятное дело, все слышал.

– Да, мы вчера познакомились, – отвечала паршивка ему, будто меня тут вообще не было.

– Эй, вы тут совсем страх потеряли?! Да от вас что угодно можно ожидать, то кнуты, то пряники!

– Как хочешь. Тогда мы сами съедим.

ДеВи вцепился в боковушку контейнера и медленно, то бишь нарочно двигал к себе с видом, мол, последний шанс дает, даже отсчет вел, небось… 3… 2… 1… Конечно, я вцепился в пластик, как младенец в грудь матери, сбросил его пальцы и поставил родной флаг перед собой[1]. Я сел на стул с подозрительным видом – дело в том, что в цирке дрессировщик может и за кормежку отвечать, то бишь пять минут назад укрощал животину, а теперь миску ставит, и та, естественно, уже не верит в доброту, ходит вокруг да около, обнюхивает со всех сторон. Я тоже осмотрел пасту, вроде не машинное масло, обычный базилик, а не крапива, и сверху ни тараканов, ни комков шерсти – ой, плевать, я бы и крысиный яд под томатным соусом съел и не подавился бы, не то что родные феттучини[2]!

Наверное, я хлюпал на всю фабрику и аж причмокивал, когда втягивал полосочки пасты, но там не до рамок приличия было, и как бы вообще не расплакаться от блаженства. Не без огрехов, конечно, я все-таки мастер этого дела, но сработало много чего, во-первых, на халяву и древесные опилки сойдут, во-вторых, голод усиливал вкус в раз эдак пятьдесят, и в-третьих, действительно недурно, хотя в соусе не хватало сливочности и прованских трав. Это я сейчас вспоминаю, а тогда набивал рот и в разговоре иногда плевался кусочками на стол, сразу же подбирал их.

– Итак, должок за твое, ДеВи, спасение принят, а ты, – я указал вилкой на Тонконожку, и она с искренней наглостью удивилась, – все еще должна мне мелочь за проезд. Но если вечером на столе так же будет лежать жирный кусок мяса, мы в расчете.

– Ах ты! А я… Я, между прочим, уговаривала Олю, чтоб согласилась встретиться с тобой и все обсудить, а ты вот как…

– А я спас вас обоих вчера энное количество раз. Смотри, чтоб не оборзел на целых три стейка, а то я могу! И вообще, вы сюда спорить приперлись, что ли? Прохлаждаетесь почем зря вместо бесценных школьных знаний.

– Ты чего, Армани, – возмутился ДеВи, будто я сморозил какую-то глупость. – Сегодня же суббота, выходной.

С этими странностями, малявками и беготней от монстров не до счета дней недели, хотя пустота на фабрике и дерзость Три Полоски должны были меня смутить. Я расплылся в улыбке и уже размечтался, как отдохну от всех и вся, и подготовлюсь ко встрече с Олей – этот день обещает быть все лучше и лучше с каждой минутой, подозрительно это! Но ДеВи тут же оборвал аттракцион невиданной щедрости от жизни:

– Мы с Виолеттой хотели попросить тебя сходить с нами в школу…

– Нет, – сказал я сразу. Тут думать нечего – в тот террариум я вернусь только под угрозой смерти, причем не своей, а Олиной.

– Сегодня, – продолжал он, как если бы уши керосином залил, – последняя репетиция нашего выступления на празднике. Завтра же День защиты детей, вот со всех и требуют поделку и участие в сценке…

– Дважды нет! То есть трижды… или сколько там выходит, я уже сбился со счета.

– Поделку мы с Ви уже почти сделали, а вот сценка… В ней появляются родители и в конце все вместе кланяются. Я просил папу, но он отказался, а там роль… мужская, поэтому и нужно было пап пригласить. И я подумал, может, ты пойдешь со мной… хотя бы как… брат. Это… даже лучше будет!

– Стой, стой, стой… Грустно, конечно, что у тебя такой папаша, но я не твой отец и не старший братец, чтобы всюду с тобой таскаться. Тем более в один из немногих выходных, когда у меня и без того есть чем заняться.

Я думал, сейчас начнется фирменный стиль сопляков, то бишь клянчить, тянуть за руки, а то и реветь на пару с девчонкой, и точно выставил бы их за дверь. Ничего подобного – все воодушевление выветрилось, улыбка сползла куда-то на пол, да и сам он опустил глаза примерно туда же, а те вдобавок потускнели, как затертая морем стекляшка. И сидит молчком, а потом вообще промямлил что-то себе под нос и чуть ли не спрыгнул со стула в сторону выхода.

– Там будут пирожные для родителей, – шепнула Тонконожка.

– Я в деле! С этого и надо было начинать…

И хоть это была банальная приманка в мышеловке, за еду можно и потерпеть вид сопляков, и поучаствовать в местном цирке, я вон за бесплатно все это делаю уже пару дней, а тут какие-никакие бонусы. Короче, со всем своим барахлом я закрылся в душе – мне нужно было морально передохнуть и приготовиться к худшему, а еще вонял после вчерашних забегов, как дитя конюшни. Я простоял под горячим напором куда дольше обычного, тщательно смывал с себя комки дурных мыслей, но едкое пятно вины на плечах так и не смог оттереть. Дело в том, что в мыслях все еще стоял взгляд ДеВи, будто на предателя какого-то, хотя я ничего ему не должен и в няньки не записывался – да и с каких это пор меня вообще заботят отзывы мелких о себе, как очаровался, так и разочаруется, будет уроком! Не хотелось щеголять с волосатой грудью нараспашку, но это как бы мой дом (почти мой, почти дом) и пусть спасибо скажут, что с полотенцем на поясе, а не как Луи.

Паршивцы перекочевали на диван, о чем-то оживленно спорили там, пока я не нарисовался, и сразу же умолкли – я, конечно, не требую оваций в свой адрес, но можно было притвориться благодарными ради приличия, а не сидеть с каменно-серыми по цвету и кислыми на вкус лицами. Тонконожка еще и приобняла ДеВи, жалась к нему, будто сдерживала от чего-то, но тот все равно встал и бросил мне прямо в лицо:

– Можешь никуда не идти, Армани.

Я должен был обрадоваться, но это уже звучало то ли какой-то проверкой, то ли издевкой.

– Хорош мне мозги взбивать до состояния крема вашими хочу-не-хочу!

– Можешь сидеть на своей фабрике и дальше! У тебя же есть дела поважнее, чем мы.

И тараном попер на выход, протопал мимо меня по прямой, как слон, и потащил за собой возлюбленную. Такая вот пощечина вместо спасибо, что согласился потратить на них время, без удара и на расстоянии, а лицо все равно горело и щеки бурлили, как кипящие миски с кровью. Хотелось догнать и наподдать ему, чтоб знал, как огрызаться, но я просто наорал вслед кучу нецензурщины на родном, подкреплял все это жестами, так что и глухонемые бы поняли.

– Скатертью дорожка – смотри чтоб монстры по дороге не сожрали! – закончил я и плюхнулся на диван.

Наконец-то тишина и спокойствие, а в голове все равно бахал молоток, кровь текла в висках с таким звуком, будто там не соломинки сосудов, а целые водосточные трубы. Как же надоело нянчиться с этими сопляками, моя жизнь и без того одна сплошная шутка, а они превращают ее в цирк, только это окружающим смешно, а мне стыд, срам и куча неловких воспоминаний перед сном. С меня хватит, сыт по горло уже! Но… Да никаких «но»! Брысь! Кыш! Эти гадкие «но» потом дорого обходятся. Ладно – но та тварь из подвала… ДеВи сейчас как включит жанр подростковой драмы, а оно полшколы сожрет – ой, и отлично, я даже приду посмотреть, как все прошло! И тут какой-то червяк альтруизма крепко грызся в извилины – на паршивца-то плевать с высокой колокольни, но он может натворить бед не только на свою задницу, но и на кучу других. Еще Элизе откусят голову в придачу… Почему я до сих пор еще не забыл про них и думаю об этом? Черт, да потому что же подохнут без меня, как пить дать, еще и других утащат с собой на тот свет! Ненавижу, ненавижу…

Я откопал в рюкзаке сменные трусы, натянул штаны и запасную рубашку, даже еще Олей глаженая, вот такая честь – не ахти для школы, но выбор небольшой, я бы сказал, нулевой. Сопляки ждали автобус под крышей остановки, и на меня никто не отреагировал, будто я был невидимый и неслышимый. Тонконожка наворачивала круги взад-вперед и рассматривала доску объявлений, ДеВи с гоблинской рожей пытался прожечь дыру в асфальте, а я так хотел намазать ему брови медом, чтобы слиплись в таком положении навсегда. Вот такие дела в барокамере, молчим, молчим и молчим, а ситуация давит со всех сторон. С каждой секундой я все больше жалел о своем решении и обещал себе уйти через минуту, если мелкие не пискнут хотя бы, но автобус из-за угла все испортил! Причем он плыл к нам такой вальяжной походной, будто давал шанс собрать мозги в кучу и вернуться на диван, но уже было поздно для отворотов.

ДеВи вбежал первым, сунул водителю купюру и громко сказал, мол, за троих, чтоб услышал и старик, и я, и все вокруг. Мы поплелись в самый зад к длинному месту и сели в ряд – паршивец, Тонконожка между двух огней и я.

– Это за Виолетту, за вчера, – бурчит он в окно и снова молчком.

Звучало хуже матерщины, зато честно, а то могли бы и провернуть фокус дважды, точнее, попытались бы, потому как у меня не набралось бы мелочи на троих. Малявки стали повторять сценку, на меня не обращали внимания, но актеры из них так себе, и я отвернулся к окну. Вот тебе и выходной, называется, скучнее не придумаешь – лучше бы болтал с Три Полоски о всяком, разворошил фабрику и откопал все скелеты Мудрого Филина, а то и проспал до вечера, больше толку было бы. Мысли неслись вместе с размытой картинкой домов и улиц, я уже начал писать объяснительную Оле на тему, почему ушел из дома, пытался скрепить весь этот ворох слов во что-то связное, но Тонконожка напомнила, что скука не так уж и плоха и надо было радоваться, пока мог.

– Армани, а что такое секс?

Я бы выплеснул что-нибудь изо рта прямо на пятнистую лысину перед нами, но просто поперхнулся слюной чуть ли не до смерти, с минуту кашлял, наверное.

– Я просто так спрашиваю.

– Понятно, что не для школьного сочинения. Откуда вообще такие вопросы?

– Мы под диваном журнал нашли и почитали, пока ты купался. Там было написано: как разнообразить секс, советы от…

Еще на вопросе та самая лысина впереди отвлеклась от книги и развесила уши, да и другие тоже вежливо или не очень уставились на нас, я прямо-таки слышал парочку вздохов и амбре осуждения отовсюду. Хоть бы не пристали, мол, чего это я тут порчу невинные детские умы – да они и сами отлично это делают безо всякой помощи! Так вот я быстро повесил ей палец на губы, чтобы не ляпнула еще каких подробностей, а то местные старушки узнают много нового и будут жалеть об упущенных годах. Я убью этого озабоченного француза, а гроб сделаю из его же макулатуры – там что, по всей фабрике заначки сделаны?! Каждый засуну ему в…

– Эй, Армани, ты чего это? Я что-то не то сказала?

– Да! – крикнул я, но задумался, что в таком возрасте уже потихоньку надо в курс дела вводить, а то сами натворят чего не нужно. Ставлю жизнь на то, что Жадный Слон никогда не заговорит о таком, а у девчонки вообще вся надежда на Элизу. – Вообще-то нет… Но о таком… не принято кричать в общественных местах.

– Ой, прости. Я же не знаю, что это, поэтому и не знала, что кричать нельзя, – сказала она уже тончайшим шепотом.

– А разве вам не нужно повторять диалоги?

– У нас там роли маленькие, и мы все проиграли уже дважды… Если не хочешь говорить, я в школе спрошу.

– Стоять, чтоб вас!.. Дайте минутку.

Нельзя, чтобы они доставали с этим кого попало (хотя Элиза придумала бы что-то повнятнее), а в книгах тоже, небось, такую ересь пишут, что все желание отобьет. Я отвернулся на прямоугольный островок спасения, подумывал просидеть так до нашей остановки, а там школа, мол, уже некогда, ждите следующего неудобного случая. А что вообще можно рассказать в их… сколько им там, девчонке двенадцать, а паршивцу и того еще не стукнуло – нельзя же просто вывалить на них всю эту тонну песка, мне-то не жалко, но они утонут. И тут я вспоминал, как и когда сам узнал – сначала мальчишкам по боку на такое, а потом оно само как-то на уровне инстинктов включается, ДеВи бы и не интересовался, не будь этой девчонки, которая взрослеет раньше и совсем не думает о том, что любопытство делает с кошками.

– Армани, ты заснул там? – сказал ДеВи в своей дерзкой и еще обиженной манере.

– Это очень трудно, знаешь ли.

– Не труднее математики, – съязвил он, но глаза тоже загорелись запретным яблоком или просто позлить меня решил.

– В теории трудно, а на практике проще простого, само у всех получается.

– Так покажи на практике. А мы уже поймем, – придумала Тонконожка, молодец, здорово, просто отлично!

Ох, santamozzarella[3]! Лево руля – прямо по курсу подводные скалы!

– Это значит, что два человека любят друг друга, и…

– То есть как мы с Виктимом? Я очень люблю его, – сказала она без стыда и совести, и никто даже не смутился. Сразу ясно, что там еще не то люблю, какое будет через пару лет, не до гроба, свернутых гор и звезд с неба.

– Не совсем. Там глубже… в смысле, сильнее. И нужно находиться в уединенном месте, близко друг к другу…

– Да-да, мы сейчас тоже. Получается, у нас… – она чуть ли не вопила от радости на весь автобус, но в последний момент опомнилась, понизила голос, – секс?