Текст книги "Иди и не греши. Сборник (СИ)"

Автор книги: Игорь Винниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

17

В эту ночь, хотя он и теперь не чувствовал себя выспавшимся, чтение псалтыри прошло на редкость сосредоточенно и содержательно. Еще до полуночи он обошел верных своих сторонников, объяснил им сложившееся положение и мобилизовал наблюдать за ночными перемещениями отца Флавиана и иже с ним. Конечно, монахи были смущены очевидной суетностью поставленной задачи, но Дима сумел их убедить в том, что этим разоблачением они не только возвращают монастырю коллекцию и разоблачают вора, но и уберегают обитель от нежелательных перемен. Иеромонах Севастьян, монастырский художник, в паре с просфорником братом Протасием стали на дежурство с вечера, а в два часа их должны были сменить сам Дима и Леонтий.

Когда он после чтения псалтыри шел на место наблюдения в новом братском корпусе, где проживал отец Флавиан, то не преминул свернуть к зданию школы, где, как он знал, располагалась милицейская засада. Шел уже третий час ночи, ночь стояла ясная и морозная, и Дима даже решил, что активных действий никакой Звонок предпринимать не будет. Это же могло относиться и к отцу Флавиану, но, подняв на это дело людей, он не мог теперь сам объявлять отбой. Пришлось ему еще три часа дежурить в коридоре братского корпуса, в полусне беседуя с Леонтием на темы истории церкви. К концу дежурства он уже отчаянно зевал и с тоской думал о том, что поспать ему уже не удастся. Так оно и вышло, на сон ему выпало всего около часа, и в полудремотном состоянии он отправился на раннюю литургию, чтобы координировать действия добровольных певчих на левом клиросе. Бабушки восприняли его состояние как результат непосильного подвига и потому не стали его будить, когда он заснул на проповеди после чтения Евангелия и проспал вплоть до отпуста.

Ранняя литургия закончилась в начале девятого, и Дима прошел в новый корпус, чтобы узнать, чем занялся с утра отец архимандрит. Оказалось, батюшка после испытаний предыдущего дня и вовсе слег, за ним ухаживали Михаил и Галактион. Шли даже разговоры о вызове «Скорой помощи», но сам отец Флавиан этот вызов решительно отверг, пожелав принять свои страдания с монашеским смирением, что вызвало у его духовных чад благоговейный трепет. Все ночное дежурство, таким образом, оказалось бесполезным.

А в десять часов начался трезвон, знаменующий прибытие в пределы обители высокопреосвященнейшего архиепископа Геронтия, традиционно считавшегося настоятелем всех епархиальных монастырей. Дима, конечно, понимал, что имя у владыки появилось в момент пострига, когда он был, наверное, еще молод и свеж, но не мог отделаться от мысли, что это имя владыке в свое время дали, как пророчество о последних днях его архиепископства. Имя «Геронтий» в переводе с греческого означало «престарелый», и владыка был стар до того, что сам ходить не мог. Он действительно был самим олицетворением старости. Редкие седые волосы, морщинистое лицо, сгорбленная походка, вся его внешность говорила о возрасте почтенном, тогда как было архиепископу Геронтию едва только за шестьдесят. Среди монахов, которые, как правило, внешнего проявления возраста не имеют, поговаривали о том, что владыка резко состарился после подписания какой-то кагэбэшной бумаги, которая его к чему-то обязывала, чего тот по существу никогда выполнить так и не смог. Утверждали, что тот состарился именно для того, чтоб не участвовать в деле сатанинской власти, но Дима, который о деяниях владыки был осведомлен достаточно, относил эти слухи к местному фольклору.

Куда достовернее были разговоры о том, что владыка уже несколько раз просился в заштат, давно уже не чувствуя в себе сил на пастырское служение, и что именно епархиальный секретарь архимандрит Фотий ему в этом решительно препятствовал. Это Фотий представлял собой пример типичного церковного функционера, который нашел свое место рядом с владыкой Геронтием и не желал себе иной судьбы. Он прекрасно понимал, что ему самому надеяться на архиерейство рановато, да и тянулись за ним какие-то неблаговидные свершения в бытность его учебы в духовной академии, так что следовало тянуть как можно дольше и использовать авторитет владыки Геронтия для прикрытия собственной власти. Дима помнил владыку еще до начала эпохи Фотия, и тогда архиепископ был вполне рассудителен, решения его были целесообразны, а проповеди трогали сердца (что с владыками вообще случается редко). Но вот понравился ему исполнительный Фотий, и даже его неулыбчивая сухость показалась признаком деловой сосредоточенности, вот и сдал архиерей ему все епархиальные дела. Теперь к владыке подобраться было невозможно, и полным властителем в епархии был один лишь секретарь. Ну и что? Повозмущались, повздыхали, да и смирились. На все воля Божья.

Владыка въехал в монастырские ворота на своей черной «Волге», и прихожане толпой стояли вдоль дороги, приветствуя своего архиерея. Машина остановилась у ворот собора Рождества Богородицы, и двое келейников немедленно выскочили, чтобы вывести из машины владыку. Келейников отбирал сам архимандрит Фотий, и эти крутые парни вполне могли бы нести владыку на руках, если бы это понадобилось. Владыка осторожно ступил на землю, старчески улыбнулся прихожанам и благословил их. Келейники довольно бесцеремонно подхватили его под руки и повели вверх по лестнице, ко входу в храм. Из передних дверей машины не спеша выбрался худой и высокий архимандрит Фотий и, когда старушки метнулись к нему за благословением, он брезгливо отшатнулся от них.

Гудели колокола на звоннице. Владыку повели в храм, и там, в притворе, его уже дожидалось монастырское духовенство. Началось богослужение, и Дима, который уже проспал одну литургию, поспешил к себе в келью, чтобы поспать еще и во время второй. Ему было жаль старого архиепископа, он категорически не принимал церковной политики секретаря, устремленной лишь к организации прибыльного «совершения культа», но некоторый опыт монашеской жизни приучил его принимать данность этой жизни, исходя из высшего смысла. И потому, ложась немного отдохнуть, он подумал о том, насколько труднее стоять на службе тому же архиепископу, и это позволило ему представить владыку сущим мучеником.

Колокольный трезвон поднялся и в конце службы, после отпуста, когда по чину совершался вынос панагии, особой просфоры, которую торжественной процессией под звон колоколов несли в трапезную. Чашу с панагией нес отец Дионисий, а следом келейники едва ли не волочили владыку. Далее попарно шли отцы, монахи, послушники и паломники, а множество прихожан толпились вокруг, и владыка успевал им улыбнуться и преподать благословение.

Дима успел подняться, одеться и появиться в трапезной, когда все рассаживались за столами. За особым столом расположились владыка, отец Фотий, отец Дионисий, руководящие отцы и старцы, в том числе и отец Феодосий. Владыка Геронтий чтил старца и потому всегда сажал его рядом с собою. С одной стороны у него сидел наместник, а с другой – батюшка Феодосий, все свои. Архимандрит Фотий, сидевший по другую руку от Дионисия, относился ко всему этому сдержанно, но некоторые его взгляды были явно не бесстрастны.

После службы владыка, сидя на высоком стуле, благословлял всех, и в числе прочих к нему под благословение подошел и Дмитрий.

– А, Димитрий, – улыбнулся ему владыка. – Чего еще нового раскопал?

Дима был известен в епархии как архивист, и от него ждали находок исторического плана.

– Да вот, владыченька, – сказал Дима. – Тянется за нами эта история с монетами, никак мы от них избавиться не можем.

– Что еще за история? – поинтересовался владыка, приостановив тем процесс благословения.

– Вам отец Фотий должен все рассказать, – сказал Дима. – Он в курсе, как мне кажется.

– Проходи, отец, проходи, – пробурчал один из келейников.

Дима прошел, решив, что он очень удачно забросил крючок, хотя, зная отца Фотия, он вполне мог предположить, что тот найдет возможность подать всю ситуацию в выгодном для себя ключе.

Отец Дионисий поймал его на выходе.

– Велели собирать совет старцев, – шепнул он взволнованно. – Ты уверен, что все именно так, как ты сказал?

Дима пожал плечами.

– Уверен, но не на сто процентов, – сказал он. – А что, Фотий еще не спрашивал, где отец Флавиан?

Дионисий улыбнулся.

– Спрашивал, – сказал он. – Даже грозился зайти, навестить его.

Дима удовлетворенно кивнул.

– Надо бы мне поблизости оказаться, – сказал он.

Он прошел в новый братский корпус, где скучал на боевом посту послушник Трофим, и тот доложил, что отец Флавиан не выходил из кельи, и у него там лишь Михаил. Дима поблагодарил и пошел навестить болящего.

Выглядел отец Флавиан действительно плохо. Был бледен, осунулся и как будто еще больше поседел. Дышал он часто и хрипло.

– Чего пришел? – буркнул он. – Позлорадствовать? Думаешь, ваша взяла?

– Наша возьмет только после Страшного Суда, – ответил Дима. – Не такой уж я злодей, отче, как вы меня представляете. Я вам искренне сочувствую и желаю скорейшего выздоровления.

Флавиан сдавленно хмыкнул.

– А ведь признайся, Димитрий, ведь ты в душе вовсе не монах, а? Тебе дело нужно, тебя результат волнует… Нет, что ли?

Дима, не ожидавший от отца такой философичности, на мгновение задумался.

– Пожалуй, – сказал он. – А разве это противоречит монашескому духу?

– Еще как противоречит, – вздохнул тяжело отец Флавиан. – Я ведь сам такой, как ты, у меня руки чешутся дела совершать, а не подвиги духовные. А ты на старцев посмотри, много они дел совершили?

Дима задумчиво кивнул.

– Кстати, о деле, – сказал он. – Давайте, отче, мирно закончим всю эту канитель с коллекцией, пока этот Звонок не вмешался со своими инициативами.

– И как же мы ее закончим? – спросил Флавиан хмуро.

– Мы с вами прекрасно понимаем, – сказал Дима, – что коллекция должна принадлежать государству, а если точнее, то университету Консовского. Наши претензии на нее незаконны. Так давайте так и сделаем.

– Давай, сделаем, – ухмыльнулся больной старик. – А где она, коллекция?

Дима сдержано кивнул головой.

– Батюшка, мы сейчас дошли до такого напряжения, когда дальнейшее противостояние просто опасно. Я предлагаю, что называется, нулевой вариант, ни вашим, ни нашим. Я догадываюсь, что вы знаете, где коллекция, и не требую ее выдавать именно мне. Но если вы попытаетесь ее продать, или, не приведи Господь, подарить отцу Фотию…

– Не знаю я, – прервал его Флавиан хрипло и закашлялся.

Михаил подскочил, подал ему стакан воды, отец Флавиан отпил и успокоился.

– Не понимаешь ты, – сказал он тихо. – Но я действительно не знаю, где она.

– Батюшка, я восхищаюсь вашей твердостью… – начал Дима.

– Да не в твердости дело, – буркнул отец Флавиан. – Будь я помоложе, я бы еще потрепыхался, но тут уже не до трепыхания. Алексей, покой Господи его душу, припрятал ее где-то в подвале школы, это да. Там всего-то чемодан один, я сам ее видел. Куча давно почерневших монет, и не скажешь, что за нее миллионы платить будут. Так вот, в ту ночь решили мы со Смидовичем коллекцию эту срочно забрать. Алексей был прижимист, недоверчив, но у Леонида были с собою деньги. Не миллион, но были…

Говорить ему было трудно, но он, время от времени останавливаясь для того, чтобы перевести дыхание, продолжал.

– Поторговались мы тогда, но убедили его. Полез он в свой тайник и даже завопил благим матом, потому что умыкнули уже его чемодан. Так вот все и кончилось. Дальше меня по голове стукнули и в шкаф упрятали.

– Звонок? – спросил Дима.

– Больше некому, – сказал Флавиан. – Смидович передо мной бригадира за грудки тряс и грозился ему членовредительством… Так что, где сейчас монеты эти, одному Господу известно.

Дима помолчал.

– А как вы теперь будете перед Фотием отчитываться.

Флавиан хмыкнул.

– А чего мне теперь отчитываться. Пошлю его куда подальше, пусть гуляет. Меня Господь вразумил, пусть теперь Фотий вразумится. А то вот скажу Звонку этому, что Фотий монеты прибрал, так и завертится…

Он хохотнул, и Дима заметил, как послушник Михаил глянул на отца Флавиана с состраданием. Наверное, ему впервые пришлось выслушивать от почитаемого им отца подобные откровения.

– Ладно, отче, – сказал Дима. – Выздоравливайте. Вас Господь вразумил, а меня еще нет. Надо и мне остепениться, да о вечном подумать. Но что будет, если этот Звонок сюда нагрянет, а? Ведь он только на вас подумать может.

Отец Флавиан поднял взгляд, улыбнулся и сказал:

– Я его к тебе отправлю, – сказал он насмешливо.

Дима улыбнулся в ответ.

– Договорились.

Он вышел, попрощавшись, и, когда шел по коридору, навстречу ему попалась целая процессия во главе с отцом Фотием и Никоном, направлявшаяся, судя по всему, к отцу архимандриту. Дима посторонился, пропуская их, но Фотий остановился.

– Димитрий, – спросил он строго. – Как долго продлится ваша работа в обители?

– Насколько сил хватит, – сказал Дима. – Работы там еще непочатый край. Вы вот, к примеру, знаете, что в наших местах проходил будущий патриарх Никон, и возникает версия, что он работал на строительстве надвратной церкви.

– Да, это очень интересно, – сухо кивнул Фотий. – Но мне доносят, что вы манкируете внутренним уставом общины, пренебрегаете послушанием и устраиваете какие-то вздорные кладоискательства. Мы не можем долго терпеть такое решительное небрежение.

Рядом с ним стоял отец Никон и тоже смотрел на Диму строго.

– Про кладоискательство, это в точку, – не удержавшись, отвечал Дима. – Тут вокруг этих монет такие страсти закрутились, голова кругом идет. Да вам сейчас отец Флавиан сам расскажет, это же ужас просто какой-то.

Фотий неожиданно покраснел и, не добавив больше ни слова, проследовал со всеми своими сопровождавшими мимо.

Дима прошел по двору, пытаясь успокоиться, и у дверей старого братского корпуса, где он проживал, встретил Натали.

– Поздравить вас с причастием? – улыбнулся он.

Она грустно покачала головой.

– Когда исповедовавший батюшка выслушал мою исповедь, – сказала она со вздохом, – то запретил мне и думать о скором причащении. Представляете, мне назначен месячный пост!

– Это не так много, – поспешил ее утешить Дима.

– Без мяса, яиц, молока!..

– Не более, чем диета, – сказал Дима.

– Там еще есть некоторые ограничения, – хмыкнула она. – Но более всего меня ужасает ежедневное посещение церковных богослужений. Это просто невозможно!..

– Я вам искренне сочувствую, – признался Дима. – Хотите поговорить об этом с отцом Феодосием?

Она кивнула.

– Конечно. Я в полной растерянности.

Дима кивнул головой.

– Скажите-ка, Наташа… Вас ждут дома какие-то дела?

– Разумеется, мне надо искать работу!

– Почему бы вам не остаться на этот месяц при монастыре, – сказал он. – У меня найдется для вас переводная работа, да и посещение богослужений не будет для вас столь тягостным.

Она его не понимала.

– Остаться здесь?.. На целый месяц?..

– Как раз скоро начинается Рождественский пост, – сказал Дима. – Представляете, вместе с вами будет поститься целый монастырь.

Она покачала головой и усмехнулась.

– Я об этом не думала…

– Поговорите об этом с батюшкой, – посоветовал Дима, видя, что со стороны трапезной показалась фигура отца Феодосия. – И решите для себя заранее, как он благословит, так и будет.

– Легко сказать, – буркнула она.

– Ладно, я не прощаюсь, – сказал ей Дима и прошел в здание.

18

Теперь следствие заключалось в одном: в ожидании возможных действий пресловутого Звонка. Причем следовало иметь в виду, что действия эти могут быть самыми непредсказуемыми, и надо было быть готовым ко всему.

Не успел Дима прилечь, как к нему постучал Леонтий.

– Владыка зовет, – сообщил он.

– Старцев уже собрали? – спросил Дима.

– Собор старцев назначили на три часа, – отвечал Леонтий. – Пока владыка беседует с наместником и зовет тебя по какой-то нужде.

– Это что же, – удивился Дима, – значит, отца Фотия рядом нет?

– В том-то и дело, – улыбнулся Леонтий. – Когда еще удастся с владыкой поговорить. Поспеши, отче, может, и обители выйдет какая польза.

Дима быстро поднялся и поспешил в дом наместника, в кабинет на втором этаже. Архиерейские келейники задумчиво сидели над шахматами в гостиной, но когда Дима попытался пройти мимо них, его резко окликнули:

– Чего тебе, дядя?

– Владыка позвал, – сказал Дима. – Вероятно, хочет спросить, стоит ли ему доверять моим племянникам.

Замысловатой шутки «племянники» не поняли, но Диму пропустили.

В кабинете находились владыка, отец Дионисий и отец Лука. Пили чай и вели неторопливую беседу.

– Звали меня, владыченька? – спросил Дима.

– Звал, дорогуша, – дребезжащим голосом отвечал архиепископ. – Так что там у тебя за следствие такое ведется, расскажи.

Дима судорожно вздохнул.

– А это ничего, что отца Фотия нет? – сказал он. – Может, ему тоже интересно будет. Он меня только что в небрежении обличал…

– А ты и обиделся? – смеясь, спросил архиерей.

Он быд в прекрасном настроении.

– Вы скажите, ваше преосвященство, – сказал Дима. – Говорил он вам про наши коллекционные монеты?

– Так это история старая, – махнул рукой владыка. – Я думал, у вас чего поновее случилось.

– Так оно и есть самое новое, – заметил Дионисий. – Вчера только бригадира нашего зарезали.

– И еще двоих до этого убили, – добавил Дима. – В течение одной недели. Так что монетки эти, можно сказать, с каждым днем все дорожают.

Владыка нахмурился.

– Да, – сказал он. – Это негоже, братья. Эту обитель великий бессребреник создал, и вам о монетах печься не к лицу.

– Да мы и не о монетах печемся, владыченька, – сказал Дима. – Вы правильно сказали, не к лицу нам этот клад. Вот и хотим мы от него поскорее отделаться. Я так думаю, вернуть эти монеты ученым, пусть изучают, верно?

Владыка посмотрел на него с интересом.

– Нашли уже, что ли? – спросил он.

– Еще не нашли, – сказал Дима, – но скоро найдем.

– Решение ваше я одобряю, – кивнул владыка. – Но суету эту одобрить не могу.

– Истинно так, владыко, – кивнул Дима. – Мы и сами все это прекрасно понимаем и сокрушаемся. До того дошло, что и секретаря вашего в соблазн ввели.

Владыка отхлебнул чаю и спросил неохотно:

– Чем же это вы его в соблазн ввели?

– Так, монетами этими, – сказал Дима невинно. – Я, конечно, и его понять могу, в епархии расходов много, а прибыток никакой. А монеты те на рынке уже за десяток миллионов долларов перевалили. Как никак, целое состояние.

Владыка вновь нахмурился.

– Не пойму я что-то, а при чем здесь Фотий?

– Как? – растерянно заморгал Дима. – Вы не в курсе, владыченька? Простите дурака, я, кажется, влез не в свои дела…

– Нет уж, договаривай, – буркнул владыка, понимая, что оговорка Димы не случайна.

– Простите, владыченька, – пробормотал Дима. – Я уже и не знаю теперь, а может, и нет тут правды.

– Ты говори, мы сами разберемся, что тут правда, а что нет, – потребовал владыка.

– А если наговор? – спросил Дима. – А я, выходит, попугаем все повторяю!..

Владыка покачал головой.

– Теперь я понимаю, как ты в архив проникаешь, – сказал он с усмешкой. – Ну ладно, довольно болтать глупости. Что ты там такого слышал про Фотия и монеты?

– Может, мы его дождемся? – спросил Дима. – А то выходит, что я за его спиной чужие сплетни распространяю.

– Говори немедленно, – рявкнул владыка, срываясь на фальцет. – А не то я тебя из епархии пинком погоню!..

Сердитый окрик трясущегося старика был бы смешон, если бы не стояло за этим подлинной трагедии власти. Отец Дионисий качал головой, а отец Лука опустил голову и перебирал четки. Дима вздохнул.

– Говорю за послушание, владыченька. Известно мне стало, что наш отец Флавиан посулил отцу Фотию эту самую коллекцию в полное распоряжение, с тем, чтобы получить место наместника в нашей благословенной обители. Говорю это со слов самого отца архимандрита, имея в виду, что иногда и он говорит правду. Нынче, похоже, именно такой случай, потому что коллекция опять пропала, и гешефт сорвался.

Долгое время владыка понуро молчал, склонив голову, и никто не посмел прервать это его молчание. Потом послушался шум, дверь распахнулась, и вошел сам отец Фотий.

– Владыка, – сказал он строго. – Почему вы не в келье? Через час мы проводим собор старцев, и хотелось бы, чтобы вы были в достойной форме. Пойдемте, у меня есть кое-какие новые соображения. Ребята!..

По его сигналу вошли келейники и направились к владыке.

– Погодите-ка, – сказал тот. – Я сам решу, когда мне вставать.

Те остановились, недоуменно оглядываясь на Фотия. Тот шагнул вперед.

– Что такое, владыка? – спросил он тревожно. – Что вам тут наговорили?

Владыка поднял голову и посмотрел ему в глаза.

– Так что там отец Флавиан?

– Болен, – отвечал Фотий. – А что?

– Так значит, это он наш благодетель, да? – спросил владыка с горечью. – С него ты хотел миллиарды взять?

Фотий выпрямился.

– Выйдите, ребята, – сказал он.

Келейники повиновались и вышли. Похоже, им это было привычно.

– Вы укоряете меня за то, что я хотел использовать найденные монеты во благо церковного строительства? – спросил он с пафосом.

– Я укоряю тебя, что ты мне сразу все не рассказал, – отвечал владыка. – Я бы никогда на это не согласился.

– Я многого вам не рассказываю, владыка, – сказал Фотий надменно. – Я освобождаю вас от множества грязных дел. Я вполне могу представить, что могут вам наговорить обо мне наши враги. Но я хочу задать вопрос, много ли я лично на этом заработал?

– По-моему, – неожиданно вмешался Дима, – речь не идет о вашем личном заработке, отче. Я не знаю, как долго стоят храмы, построенные на криминальные деньги, но о расцвете духовности в этих храмах говорить не приходится.

Фотий глянул на него гневно.

– Кто позволил вам вмешиваться в разговор духовных лиц? – спросил он сквозь зубы. – Почему вы вообще здесь присутствуете? Отец наместник, почему вы позволяете мирянам вмешиваться в жизнь монастыря?

Он обращал свой вопрос к Дионисию, и тот пожал плечами.

– Потому что он такой же раб Божий, что и я, только от меня, как и от вас, отец архимандрит, требуется больше смирения. Вероятно, я идеалист, но я всерьез давал обеты и клятвы и стараюсь им следовать.

– Замолчите все, – проскрипел владыка.

Все замолкли, даже Фотий, который удивился этим словам архиепископа больше других. Лицо владыки вдруг сморщилось, и он тихо заплакал.

– Как же так? – всхлипывал он при полном молчании собравшихся. – Мы же духовные лица, мы же пастыри!.. Столько всего наша церковь вынесла, столько претерпела, неужто для того, чтобы мы теперь ее в грязь втаптывали?.. Что же вы творите, иноки славные?..

Эти неожиданные слезы разом изменили весь смысл спора. Дима первый почувствовал это и упал на колени.

– Простите, владыченька, это с меня все началось. Наверное, мне действительно не следует жить в монастыре. Благословите, и я уйду.

Отец Лука тоже вдруг упал на колени и дрожащим голосом произнес:

– И меня прости, владыка святый… Погряз в суете, аки пес…

– И я виноват, – поднялся из-за стола Дионисий. – О многом полезном пекусь и говорю, а единое на потребу оставил. Снимайте меня, владыко, я заслужил это.

И он тоже опустился на колени. Фотий, оставшийся один среди коленопреклоненных отцов, тяжко вздохнул и тоже бухнулся земным поклоном.

– Опять меня бес попутал, – пробормотал он дрожащим голосом. – Не могу я, владыка, людьми руководить. Я их ненавидеть начинаю. Благословите меня в затвор, только там мне спасение…

Владыка Геронтий осмотрел их изумленно, потом взгляд его потеплел. Он обернулся, увидел иконы за спиной и, кряхтя, тоже опустился на колени, опираясь на письменный стол.

– Помолимся, – сказал он. – Все мы грешники изрядные… Давай, Димитрий, начинай покаянный канон. Возгласи, отче… – сказал он Дионисию, который стоял на коленях рядом.

Тот, не поднимаясь, взял со стола молитвослов, подал Диме, после чего произнес с крестным знамением:

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков!

– Аминь, – произнес Дима и начал читать молитвы.

Так неожиданно это ситуация разрядилась. После канона отцы устроили настоящий чин прощения, кланялись друг другу и целовались, и все напряжение перешло во всеобщее умиление. Келейники увели владыку Геронтия отдохнуть перед предстоящим собором старцев, а отец Фотий, совершенно растроганный сценой всеобщего примирения, поспешил к отцу Флавиану, которого перед тем грозился лишить сана и гнать прочь из епархии. Теперь он передумал и поспешил принести извинения. Дима с Дионисием остались вдвоем.

– Так я не понял, – сказал Дима. – Что теперь будет с твоим наместничеством, отец? Тебя оставляют?

– Ох, не начинай все сначала, – замахал на него руками отец Дионисий. – Как старцы решат, так и будет, нечего нам загадывать. И что бы ни решили, с радостью приму к исполнению. Правильно?

Дима рассмеялся.

– Правильно, отец, правильно. Но каков старик, а? Воистину, тело немощно, дух бодр. А я, если честно, его уже в маразматики записал.

– Сами мы маразматики, – буркнул Дионисий.

В светлом благодушном настроении Дима вышел во двор, в очередной раз явственно ощутив благодать небесного покровительства. Больше всего поразила его перемена, состоявшаяся с Фотием, от которого он до сих пор слова доброго не слышал. Можно было представить, какие сомнения роились в душе этого человека под гнетом внешней надменности и презрительности. Конечно, это был всего лишь разовый эффект, и трудно было надеяться, что с этого дня все они резко изменятся. Дима первый готов был усомниться в собственной готовности к тотальному самопожертвованию, но даже в единичном проявлении этот всплеск взаимного раскаяния грел душу и позволял некоторое время воздерживаться от погружения в нездоровые страсти.

Ему пришло в голову рассказать обо всем Натали, и он отправился в монастырскую гостиницу. На воротах стоял мрачный Григорий и не преминул заметить:

– Что-то ты зачастил в село ходить, брат.

– Прости уж, – отвечал Дима благодушно. – Дела у меня.

Тот, ожидавший, вероятно, резкой отповеди, даже опешил и не нашел, что сказать еще. Дима вышел за ограду и прошел к гостинице.

Натали находилась в своем номере, и появление Димы оказалось для нее приятной неожиданностью.

– Ну, – сказал Дима весело. – Что случилось? Или Женя Дружинин на милицейской машине не появился, или вы все же решили остаться.

Она улыбнулась.

– А вы как думаете?

– Я полагаю, мой совет перевесил соображения грубой целесообразности, – сказал Дима.

– Вы угадали, – смеясь, отвечала Натали. – Но я теперь в отчаянном сомнении. У меня в жизни полная неопределенность, мне надо заниматься устройством, надо возобновлять знакомства, а я здесь, в России…

– Вы об этом батюшке говорили?

– Говорила, конечно, – вздохнула Натали. – Но, мне кажется, он меня не понял. Да и что он может понять в моих парижских заботах?

– Милая моя, не заблуждайтесь, – посоветовал Дима, качая головой. – Батюшка может не знать подробностей вашего быта, но основные устремления ему известны досконально. За последние две тысячи лет в этом вопросе не было придумано ничего нового, знаете ли.

– Вы так полагаете? – возмутилась Натали. – По-вашему, я собираюсь немедленно отправиться на панель или заняться торговлей наркотиками?

Дима рассмеялся.

– Я вовсе не предполагал никакого криминала, – возразил он. – Но всякое устройство в той жизни, которую вы вели прежде, батюшкой будет категорически отрицаться. Я вам заранее могу определить те приоритеты, о которых он вам будет говорить. Это отношения с родителями, это возможность брака и семьи, это, наконец, церковная жизнь. А уж место работы можете выбирать себе сами.

Она вздохнула и кивнула.

– Он именно про это и говорил, – сказала она.

– А вы считаете, что это не главное? – спросил Дима насмешливо.

– Не знаю, – сказала она. – Во всяком случае я остаюсь. Вы не поможете мне с жильем, потому что платить за гостиницу мне уже не по карману?

– Конечно, помогу, – пообещал Дима. – Кстати, пойдемте, прогуляемся по селу и заглянем в гостеприимные дома. У меня на примете их несколько.

Натали немедленно поднялась и стала одеваться.

– Я думала обратиться к Пелагее, у которой отсиживалась в тот день, – сказала она, – но она настроена в отношении меня не очень приветливо. Я для нее всего лишь заезжая городская дамочка.

Дима не ответил.

Они вышли на улицу, где сияло солнце, делая окружающий снег просто ослепительным, и Натали ахнула.

– Какая красота, – воскликнула она. – Это же настоящая сказка!..

– Это только декорация для сказки, – промолвил Дима. – Сказка – это приключение сердец.

Натали глянула на него с интересом и сказала:

– Красиво сказано. Это цитата?

Дима покачал головой.

– Порыв души. Я нахожусь в приподнятом благодатном состоянии, потому что нынче мирился со своими врагами. В таком состоянии творчество совершается автоматически.

– Мирились со своими врагами? – заинтересовалась Натали. – Вы расскажете?

Дима стал рассказывать о том небольшом чуде, что произошло в кабинете наместника только что, но воодушевление его перехлестывало логику словосочетания, и в результате получался восторженный абсурд. В конце концов он сам это понял, рассмеялся и махнул рукой.

Пребывая в безоблачном настроении, он и подумать не мог, что от самых монастырских ворот за ними следовал незнакомый мужчина, невозмутимо поглядывавший для вида по сторонам и старавшийся не приближаться близко к объекту своей слежки. И только тогда, когда «объекты» удалились достаточно далеко от центра, мужчина ускорил шаг, чтобы догнать их.