Текст книги "Иди и не греши. Сборник (СИ)"

Автор книги: Игорь Винниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

17

Только она ушла, Герта решительно подошла ко мне.

– Поль, дорогой! Увезите меня в гостиницу, я не могу здесь оставаться!

– Одну минуту, – сказал я. – Я спрошу у Вадима.

Я постучал в комнату, где Вадим продолжал утешать Свету. Когда я вошел, она сидела на кровати, а Вадим стоял у зеркала. На туалетном столике поблескивала бутылка какого-то экзотического напитка, и оба держали в руках высокие бокалы. Они тоже расслаблялись.

– Прошу прощения, – извинился я. – Вадим, тут есть небольшая проблема. Фрейлейн Герта хочет отправиться в гостиницу.

– Какая гостиница! – воскликнул тот. – Уже первый час ночи.

– Не могли бы вы сами объяснить ей имеющиеся трудности, – сказал я.

Вадим в раздраженном состоянии вернулся в гостиную и стал о чем-то разговаривать с Гертой на немецком языке. Это не был открытый спор, но было заметно, что Вадим отметает все доводы немки, находя неуместным ее внезапный порыв. Если честно, то я тоже находил его неуместным, потому что квартира Марины состояла из добрых пяти комнат, и найти здесь укромный уголок было нетрудно.

Герта повернулась ко мне и произнесла на английском:

– Поймите, я не могу здесь оставаться.

– Устроиться в гостинице среди ночи вам тоже не удастся, – сказал я. – Могу предложить собственную однокомнатную квартиру с минимальными удобствами.

– Раскладная кровать на кухне, – сказал на английском Вадим.

Герта посмотрела сначала на него, потом на меня и сказала:

– Конечно! Не волнуйтесь за меня, Поль, в свое время я провела две недели в поселке негров, которые не понимали моего языка, а я – их. Ничего, я осталась жива и заработала кучу денег.

– Ну, – сказал я, – кучи денег я вам не обещаю, но обиталище российских негров предоставить могу. Вадим, вы не отвезете нас?

– Пожалуйста, – буркнул тот.

В машине мы молчали, но при расставании Вадим бросил:

– Круто вы действуете, Павел Николаевич.

– Заберите ее завтра пораньше, – попросил я. – Надеюсь, она не намерена провести у меня две недели.

Он хихикнул и уехал.

Герта внимательно осмотрела всю мою квартиру, иконы исследовала чуть ли не носом, зато кухня ее не заинтересовала.

– Почему вы живете в такой маленькой квартире? – спросила она.

Я указал головой на иконы, она оглянулась и снова посмотрела на меня вопросительно.

– Это монашеская келья, – сказал я. – Я очень религиозный человек, мне не надо многого.

– Но вы же являетесь телевизионным боссом! – воскликнула она. – Как вы это совмещаете?

– Это мой духовный подвиг, – отвечал я со вздохом.

Она виновато усмехнулась, кивнула головой и спросила:

– Мое присутствие создает для вас проблемы?

– Напротив, – сказал я. – Вы открываете мне возможность проявить гостеприимство.

– Где я буду спать? – спросила она.

Я указал на свою кровать в углу, и она присела на краешек.

– Мы будем спать вместе? – спросила она.

Не знаю, что она имела в виду, но я ответил:

– Конечно, только вы будете спать здесь, а я на диване.

– Я вам очень благодарна, Поль, – сказала она.

– Почему вы уехали из дома Марины? – спросил я, присев напротив нее.

Она пожала плечами.

– Мне сказали, что вы пишете детективные романы. Наверное, вам не надо говорить, что я подозреваю Мари в этом похищении.

Я кивнул.

– Но почему вы приехали? В этом письме не было серьезных угроз, ведь так?

– Сильвия меня уговорила, – улыбнулась Герта. – Она испугалась больше, чем я сама. И потом, я хотела поговорить о летних каникулах.

– Вам нравится Майкл? – спросил я.

– Конечно, – улыбнулась Герта. – Мы все любили его. Вы должны знать, Мари постоянно разъезжала на гастроли, а Михель жил с нами. Он плакал, когда пришло время уезжать в Россию.

– Да, у него трудная судьба, – согласился я.

– Это простое упрямство Мари, – сказала Герта. – У мальчика есть все возможности получить прекрасное образование в Европе, но она не отпускает его. Ей всюду мерещатся гомосексуалы!.. В прошлом году летом Михель с Сильвией и молодыми ребятами отправился кататься на яхте без ее разрешения, и это стало поводом к тому, чтобы Мари немедленно забрала мальчика и уехала!

– Простите, – заинтересовался я. – Разве вы не затевали процесс о наследстве?

– Это был процесс об опеке, – возразила Герта. – Никто не покушается на состояние мальчика, но мы могли бы полнее выразить его интересы. Мари неправильно поняла наши мотивы, и от этого возникли прочие недоразумения.

Время было позднее, я пожелал ей спокойной ночи и удалился на кухню, чтобы дать ей возможность улечься. Она попросила у меня пижаму, и мне пришлось объяснять, что подвижники в нашей стране пижамами не пользуются. Она извинилась и объявила, что будет спать голой. Я сделал вид, что не расслышал это заявление.

Молитвы я прочитал на кухне кратким чином, потому что устал и хотел поскорее заснуть, и потом в темноте постелил себе на диване и плюхнулся спать. Конечно, я ждал каких-то поползновений со стороны иностранки, и это некоторое время мешало мне окунуться в здоровый сон, но иностранка оказалась нравственнее меня и от поползновений отказалась, хотя и спала голой. Я поерзал на диване и заснул.

Когда я проснулся утром, она была уже одета и даже приготовила легкий завтрак, поджарив на сковороде гренки и сварив кофе. Еще я обратил внимание, что на кухне все было убрано, и выразил своей гостье за это дополнительную благодарность.

– Мне было приятно спать у вас, – сказала Герта. – Я сама не очень религиозна, но я уважаю людей религиозных.

Мы вышли вместе, и я перед тем, как отправиться на студию, заехал с нею в гостиницу «Саванна», где нашу гостью быстро и без проблем устроили в номере люкс, а потом мы отправились к Марине. Там царило все то же нервное напряжение, и я, приободрив примадонну обещанием скорого разрешения ситуации, отправился на работу.

Мне предстояло объяснение с директором, который вызвал меня сразу, как только я появился, но ввиду чрезвычайных обстоятельств это объяснение не представляло для меня проблем. Я изложил Максиму Ивановичу весь ход дел в семье Марины Рокши, и он был потрясен.

– Губернатор уже знает, – сказал я. – Вся милиция поднята на ноги, так что можете себе представить.

– Кошмар какой-то! – возмущенно воскликнул Глушко. – Распустился народ, честное слово… В наше время таких похищений не было!

– Да, славное было время, – вздохнул и я, который в то «славное» время был под надзором «большого брата» за свои подпольные сочинения.

– Мы еще долго будем о нем вспоминать, – глухо пробормотал директор.

По вопросу моей новой программы рекламного дела он высказался уклончиво, и, как я понял, против нее поднялось большинство директоров. Я предлагал создать на телевидении особое рекламное агентство, акционерами которого считались бы все дирекции и службы, и таким образом жирный пирог рекламных вливаний должен был бы делиться на всех. Но директора воспротивились этому начинанию, заподозрив в нем невесть что, дело рекламы оставалось все в том же хаотическом состоянии, когда производители подчас получали сверхприбыли, а техническая служба оставалась на средней зарплате. Исходя из жлобского интереса, мне было так безусловно выгоднее, и старался я вовсе не для себя. Во всяком случае, я мог спокойно умыть руки, потому что со своей стороны сделал максимум того, что мог. Следующим шагом было бы просто раздавать деньги на улице.

В эту среду начинались съемки очередного «Караван-сарая», передачи, исполненной импровизаций и находок. Атмосфера на передаче была самая дружественная, участниками были молодые эрудиты и острословы городских институтов, и уже стал сколачиваться настоящий клуб, председателем которого вне всякой конкуренции являлся я. Мне было интересно вариться в этой атмосфере юношеского энтузиазма, и потому я с охотой участвовал в съемках. Но в этот день меня сорвали в самый разгар предварительных репетиций, и поучаствовать в съемках мне не удалось.

Меня вызвали к телефону, и на сей раз со мной разговаривала сама Марина.

– Паша, – сказала она глухо. – Приезжай. Они прислали письмо.

– Маша, милая, – сказал я. – Вы что, не сможете прочитать письмо без меня? Я подъеду вечером, клянусь. У меня сейчас съемки.

– В этом письме упоминается твое имя, – сказала Марина. – Они хотят, чтобы посредником был ты.

Ответить мне на это было уже нечего, я глубоко вздохнул и сказал:

– Чтоб они сдохли!.. Я еду!

Произнесенное мною проклятие, хотя и носило бытовой характер, все же было грубым нарушением исповедуемого мною кодекса поведения, и я отправился на квартиру Марины, сокрушенно читая по памяти покаянный псалом. Меня встретил Вадим, в квартире, кроме Марины и бабушки, был только незнакомый мне молодой майор милиции, а Света с Гертой отсутствовали.

– Здравствуйте, Павел Николаевич! – радостно встретил меня майор. – Мне Залесский про вас много рассказывал. Майор Кремнев Андрей Сергеевич, из областного управления. Дело теперь поручено мне.

Мы сели за стол, и Марина передала мне полученное письмо. Там ровным и аккуратным почерком было написано следующее:

«Умопомрачительная Марина! Разделяя ваше горе, мы готовы помочь вам в поисках отпрыска, дабы вы в прежнем блеске могли радовать своим творчеством своих верных поклонников, к числу которых мы с охотой присоединяемся. А потому поспешите приготовить сумму в размере 500 000 (пятисот тысяч) долларов, что в полной мере окупит наше старание и вполне удовлетворит наши аппетиты. О способах передачи денег мы договоримся позже, но не забудьте предупредить своего нового приятеля Павла Николаевича Жемчужникова, что именно ему предстоит сыграть главную роль на втором этапе нашей эстафеты. Ждите писем. Ваши верные почитатели.»

К письму была приложена фотография, сделанная «Поляроидом», на которой Миша держал в руках отрывной календарь, где было сегодняшнее число.

Я хмыкнул.

– Что за манерный идиот это писал? – спросил я.

– И еще своим почерком, – буркнул Вадим. – Я только не понял, это ксерокопия, что ли?

– Это печать принтера, – сказал майор Кремнев.

– Но почерк!.. – воскликнул Вадим.

– Это один из шрифтов компьютерного принтера, – пояснил майор.

– «Парсек», – сказал я. – Тру-тайповский шрифт курсивного характера. Размер, если я не ошибаюсь, шестнадцатый.

Майор Кремнев глянул на меня внимательно.

– Вы знакомы с этой областью?

– Конечно, – сказал я. – Я уже больше года работаю на машине. У нас такой шрифт имеется, но я им редко пользуюсь.

– Скажите, – спросила Марина, – а нельзя ли установить, на каком компьютере это напечатано?

Я пожал плечами, а Кремнев сказал:

– Такой практики пока нет. Печать, судя по всему, лазерная, и как отличить один принтер от другого, я не знаю.

– Во всяком случае, – сказал я, – надо выяснить, сколько в городе лазерных принтеров, на которых это можно было бы напечатать.

Майор усмехнулся.

– Боюсь, мы в этих цифрах утонем. Сейчас же повальная компьютеризация, каждая фирма прежде всего покупает себе компьютерную технику, потому что это показатель престижа.

– Можете начать с меня, – сказал Вадим. – У меня тоже стоит компьютер, но я не знаю, есть ли там ваш шрифт.

– Почему они избрали посредником меня? – спросил я.

– Кто же может сказать? – усмехнулся Вадим. – Нравитесь вы им, Павел Николаевич. И потом, вашу личность уже ни с кем не спутаешь. Бремя славы, так сказать.

Я посмотрел на него холодно.

– Мы близко познакомились с Машей только на прошлой неделе. Следовательно, авторы письма весьма бдительно наблюдают за личной жизнью нашей звезды. Это обстоятельство может значительно сузить круг подозреваемых.

– Что это вы хотите сказать? – возмутился Вадим. – Не меня ли вы подозреваете?

Я не ответил, только спросил:

– А где Света, где фрейлейн Рейнхард?..

– Пошли звонить в Вену, – сказала Марина. – Берта не хочет, чтоб ее прослушивали в милиции.

Майор Кремнев хмыкнул, посмотрел на меня весело и спросил:

– Так с кого нам начинать, Павел Николаевич?

Он не понимал, что его веселость рядом с угрюмой Мариной и неподвижной бабушкой чудовищно неуместна, но это было свойство характера, наработанное милицейской практикой, своего рода защитная реакция. Я его прощал, но взгляд Марины, брошенный на него исподволь, был способен испепелить веселого оперативника.

– Мне кажется, – сказал я, – речь идет о тонко продуманном преступлении. Дмитрий Трофимов, вероятно, был затянут в это дело обманом, для того, чтобы вытащить ребенка из-под наблюдения охранников. Боюсь, судьба его может сложиться печально.

Марина глянула на меня огненным взором.

– Не понимаю, почему вы выводите его из круга преступников, – сказал майор. – Почему бы ему не оказаться соучастником?

– Я разговаривал с ним, – сказал я. – Вы можете не верить моей интуиции, но я ей верю. Он из числа благородных идеалистов.

– Тем более, – хмыкнул Кремнев. – Он мог участвовать в этом деле ради высокой идеи. Например, если он считает, что мальчик получает неправильное воспитание, то ему могла прийти в голову мысль взять на себя эти заботы. А деньги это средства на воспитание.

– Вы какого-то идиота рисуете, – сказал я. – А Трофимов – человек, мыслящий реально.

Щелкнул замок входной двери, и вскоре к нам присоединились возбужденная Света и холодная Герта. Заметив меня, она мимолетно улыбнулась.

– Все, – объявила Света. – Этот Малински сегодня же летит в Москву.

– С деньгами? – спросил Вадим.

– Не знаю, но разговор о деньгах состоялся, – сказала Света.

Она спросила что-то у Герты по-немецки, и та ответила.

– Деньги будут, – перевела Света.

Я поднялся.

– Ладно, – сказал я. – Процесс пошел, и хорошо. Маша, ты можешь на меня надеяться, я все сделаю. А пока, извините, я на работе. Всем привет!

18

Я не был человеком легкомысленным и хорошо понимал, чем чревата миссия посредника в деле на полмиллиона долларов. Посредник – это человек, несущий деньги преступникам и как личность их интересующий очень мало. Им важно только получить деньги и сделать это так, чтобы сам посредник не смог потом стать свидетелем против них на возможном процессе. Лучшим средством для этого всегда являлось убийство посредника. Я это прекрасно понимал, но что я мог ответить в данном случае? Я сам создал образ изящного, остроумного и покладистого Паши-Детектива, и теперь был вынужден платить по векселям.

На студию я вернулся в разгар передачи «Караван-сарай», в чем и убедился, появившись на режиссерском пульте. Меня сразу заметили, стали весело требовать моего присутствия на поле сражения, и, хотя я был совсем не в том настроении, пришлось мне все же пройти в павильон и сесть на свое место Почетного Эрудита. Несколько раз меня снимали, пару раз ко мне обращались, и я был вынужден что-то такое остроумное и затейливое выдавать, на что благодарная публика реагировала неадекватно бурно. Я покинул свое место во время перерыва, пообещав прийти на финал, чтобы наградить достойнейших рукопожатием, а сам поднялся в свой кабинет.

– Паша, на тебе лица нет! – ахнула Женя.

– Правильно, – сказал я. – Я одной ногой в могиле, откуда взяться лицу?

– О чем ты говоришь?

Я не стал объяснять, махнул рукой и прошел в кабинет. Уже через минуту ко мне пришли ребята из «Ноты», и мне пришлось обсуждать с ними пилотный выпуск. Конечно, им тоже понадобилось мое присутствие, и, поскольку съемки предполагались только на будущей неделе, я пообещал подумать.

Я по-прежнему не мог отделаться от подозрений в отношении Марины Рокши, и такой вариант событий не предвещал кровавых сцен. Но последнее время в деле стал присутствовать дух чужой воли. Это дурацкое письмо было написано человеком, который к Марине не испытывал симпатий. Конечно, это могло быть мистификацией, но я доверял моему чутью.

Очередная программа нашего традиционного фестиваля песни должна была идти в эфир на следующий день, и ее создатели, оказывается, уже два дня не могли меня поймать. Теперь они меня достали и предложили подписать документ о готовности. Пришлось битый час смотреть выступления городских молодежных групп и солистов, снятых самым примитивным образом, чтобы в конце подписаться и тем поставить точку в их работе. Конечно, я мог бы поставить точку и не глядя, но это бы могло серьезно повлиять на дисциплину и совершенно развалить работу в будущем.

В кабинете меня дожидалась Маша Кронина с диктофоном и потребовала интервью по поводу готовящегося юбилея. Я разговаривал с нею очень вяло, на что Маша, моя давняя и близкая подруга, возмущенно воскликнула:

– Паша, чего ты выпендриваешься, я же на тебя работаю!..

Я решил было рассказать ей о Марине, но передумал. Это потребовало бы длительного разговора, а я не был готов к нему.

– Маша, – сказал я. – Вокруг меня собирается сенсационный материал, но я не могу сейчас об этом говорить. Обещаю тебе все изложить после… Если останусь в живых, – закончил я со вздохом.

– Я уже устала от твоих приколов, – вздохнула Маша. – В следующий раз ты меня позовешь, а у меня не будет времени – учти!..

Я учел, а она ушла рассерженная.

А в половине шестого мне позвонила Марина Антоновна Щелканова.

– Павел Николаевич, – обратилась она ко мне сухо. – Вы вполне осознаете, что делаете?

– О чем вы? – спросил я устало.

– О вашем письме, – сказала Марина. – Это вызов, да?

В голосе ее был надрыв, злость, отчаяние.

– Ни в коем случае, – возразил я.

– Что вы от меня хотите? – спросила она нервно. – Чего вы добиваетесь?

– Ничего, – сказал я. – Напротив, я тем самым выказал вам свое искреннее сочувствие. Мне подкинули целую пачку подобных открыток, и я спалил их на своей газовой плите. Столько вони было…

Она промолчала, но потом спросила:

– Это правда?

– А вы как думаете? – спросил я.

Она шумно вздохнула.

– Кажется, я должна вам кое-что объяснить…

– Не надо ничего объяснять, – остановил я ее. – Я ведь не судья вам, Марина. Я сам подчас так близок к свинскому состоянию, что начинаю хрюкать.

– Можете думать про меня, что угодно, – заявила Марина. – Меня совершенно не интересует ваше мнение, имейте в виду. И если вы меня обманываете, если это начало шантажа…

Я просто положил трубку.

Хотя особых дел на студии у меня не было, я просидел в кабинете почти до семи часов вечера, принял массу людей и решил немало проблем. Уже в восьмом часу Женя Наволоцкая осторожно заглянула ко мне и спросила:

– Паша, я пойду?

– Да, конечно, – кивнул я головой.

– У тебя что-то случилось? – участливо спросила она.

– Еще нет, – сказал я, – но может случиться очень скоро.

– Что?

Я поднял голову, устало ей улыбнулся и сказал:

– Извини, это нервы. С этими руководящими функциями я стал поразительно труслив.

Я тоже поднялся, и она дождалась меня, пока я закрывал кабинет. Мы вместе спустились вниз и даже проехали несколько остановок на троллейбусе. С Женей у меня всегда были теплые личные отношения, и никогда – сексуальных. Мы поговорили о делах, о Валере Хабарове, слух об активной деятельности которого уже пополз по студии, о возможном повышении зарплаты, и она вышла, пожелав мне счастья.

Дома я приготовил себе нехитрый ужин, запил его горячим чаем, включил телевизор и уютно устроился перед ним. В мою задачу входило снять возникшее напряжение, и телевизор вполне мог бы мне в этом помочь, если бы в одиннадцатом часу ночи не раздался телефонный звонок. По цифрам определителя я понял, что говорят из телефона-автомата, и сразу заволновался. Мой шикарный телефон позволял использовать кассету автоответчика для записи разговора, и потому я еще до того, как взял трубку, включил его на запись.

– Павел Николаевич? – услышал я хриплый голос. – Добрый вечер.

– Добрый вечер, – ответил я.

– Вы меня хорошо слышите?

– Неплохо, – сказал я, – но если вы уберете платок с трубки, я буду слышать вас еще лучше.

Он хмыкнул.

– Всему свое время, Павел Николаевич. Вы уже догадались, с кем вы разговариваете?

– А я должен догадаться? – отозвался я.

– Но вам уже сообщили, что вы будете у нас главным героем второй серии, да?

– Да, – сказал я.

Он засмеялся.

– Вот и хорошо. Вы мне симпатичны, Павел Николаевич, и я вам верю.

– Что вы сделали с Дмитрием Трофимовым? – спросил я сразу.

– Ого! – сказал он со смешком. – Как вы любопытны, однако!..

– Да, я такой, – сказал я. – Меня-то вам шантажировать нечем, приятель, так что не рассчитывайте, что я буду ходить по струнке. Вам хочется получить полмиллиона, вот и думайте…

– Не надо поднимать волну, Павел Николаевич, – миролюбиво произнес хриплый голос. – Вы же тоже понимаете, если мы с вами не придумаем, как мне легко и быстро получить мои деньги, то мальчик умрет. Я вернусь в свою привычную жизнь и буду искать новый случай разбогатеть. Не знаю, что при этом будете испытывать вы со своим апломбом.

– Хорошо, – сказал я. – Это меня проняло до слез, пульс поднялся до ста пятидесяти, и в глазах потемнело. Теперь вы можете диктовать условия. Ну?

– Мне нравится ваше настроение, – хихикнул он. – Примите что-нибудь успокаивающее, и мы продолжим нашу беседу.

– Довольно фиглярничать, – резко, оборвал его я. – Излагайте поскорее ваши условия.

– А сколько это будет, полмиллиона долларов? – спросил он с интересом.

– Пятьдесят пачек по десять тысяч в каждой, – ответил я. – Вполне уместится в кейсе.

– О’кей, – сказал он. – Это меня устраивает. Сядете в машину, возьмете с собою сотовый телефон…

– Тут два прокола сразу, – заметил я. – Я не умею водить машину, раз. И два, у нас в области еще нет сотовой сети.

Он промолчал, пробормотав что-то в сторону. Насмотрелся фильмов, подумал я.

– Тогда мы свяжемся с вами по радиопереговорникам. Менты вас снабдят, а я достану сам. Волну я назову в последний момент, чтоб нас не слишком подслушивали.

– Остается проблема с машиной, – сказал я.

– Постарайтесь научиться водить машину, – посоветовал он. – В конце концов, это не так сложно.

Я промолчал. Парень на том конце был по понятным причинам возбужден, но мне заводиться было нечего.

– Чего это вы раньше времени звоните? – спросил я. – Денег еще нет, да и неизвестно, будут ли…

– Потому и звоню, – хмыкнул он. – Чтобы дерево выросло, его поливать надо. А чтобы вы деньги заплатили, вас надо теребить. Вы ведь сейчас обязательно позвоните Маше, вот и пусть она тоже подумает. Так, совместными усилиями, глядишь, чего-нибудь и родим.

– Да, непременно, – пробормотал я.

Он первым положил трубку, и я уже совсем собрался по его предложению звонить Марине Рокше, как вдруг остановился. Зачем, подумал я, сообщать матери похищенного ребенка об этом совершенно бессмысленном разговоре, если целью его было именно беспокойство всех заинтересованных лиц? Конечно, я по-прежнему не снимал с Марины своих подозрений, но играть по подсказке противника мне было невмоготу.

Когда на следующее утро я поехал на студию, то взял кассету с записью ночного разговора с собой. Я предполагал заехать к Марине среди дня и все рассказать, но мне не пришлось этого делать. В десять часов утра Марина Рокша вошла в мой кабинет и спросила:

– Ну, в чем дело?

Я вскочил.

– Маша, ты?.. Зачем ты приехала, оставалась бы дома, я бы сам…

– Мы будем снимать, или нет? – спросила она сухо.

– Что? – удивленно спросил я.

Она села в кресло и достала сигареты.

– В понедельник твой Валера сказал, что сегодня мы снимаемся в твоей передаче. Мы приехали, но о съемках никто ничего не знает!..

– Ты с ума сошла, – сказал я потрясенно. – Какие съемки!.. Мы отменили все, зная, что сейчас с тобой происходит…

– То, что со мной происходит, касается только меня, – сказала она холодно. – Я выходила на сцену с температурой в сорок градусов!.. Я профессионал, Паша, и это единственное, чем я могу гордиться.

– А Света, Витя Маслаков – они здесь?

– Разумеется, – фыркнула она. – Только вы не готовы!..

Это был роскошный жест, и я его оценил. Я поднял по тревоге всю студию, разыскал Валеру Хабарова, и уже через полчаса наших артистов гримировали для съемок. Я не был убежден, что Марина, несмотря на все свое геройство, находится в рабочем состоянии, но перечить ей не осмелился. Когда она вышла в гриме, я был поражен созданным ею образом. Внутреннее ожесточение придавало этой королеве поистине трагический характер, и когда на съемочной площадке начались первые репетиции, я ужаснулся тому, как ее серьезность шла вразрез с легкомысленным текстом. Я заранее приготовился к тому, что сцена пропала, и ушел, чтобы не быть свидетелем позора Марины.

Света поймала меня на полпути.

– Павел Николаевич, – жалобно проговорила она. – Этот гад не подает никаких знаков!..

– Он зашевелится, если появятся деньги.

– Маша в жутком состоянии, – сказала Света. – Придумать только, сниматься в такое время, а?

Я поправил ей бант на средневековом платье и сказал:

– Света, милая, ведь именно так делается история, ты знаешь?

Она поморгала, фыркнула и убежала на площадку, потому что ее уже звали.

Я успел совершить массу полезных дел, прежде чем там у них, на съемочной площадке, наступил перерыв на обед, и Марина Рокша в своем королевском одеянии появилась в моем кабинете. Она опять села в кресло и закурила.

– Ты все отдал этому мальчику? – спросила она рассеянно.

– Это талантливый мальчик, – сказал я. – Но я контролирую ситуацию. Есть проблемы?

– Нет, – сказала она. – Проблемы нынче в другом месте… Скажи, Паша, ты тоже думаешь, что все это организовала я?

Она посмотрела на меня с угрюмой подозрительностью.

– Стал бы я с тобой возиться, – хмыкнул я. – А кто тебя обвиняет?

– Никто не обвиняет, – вздохнула она, – но все думают. Они все ждут, что этот тип позвонит, а мне кажется, что он уже никогда не позвонит. Он все знает, что у нас происходит. Это кто-то из ближайшего окружения, Паша!..

Я к тому времени уже достал небольшой диктофон, который подходил к моей кассете из автоответчика, и потому вместо ответа на ее переживания просто включил запись.

Она не сразу поняла, что это за разговор, а когда поняла, так и курить сразу перестала. Слушала, а сигарета дымилась у нее в руке. Так и сгорела без единой затяжки, превратившись в пепельную палочку, что рассыпалась от ее первого движения.

– Еще поставь, – сказала она, когда запись кончилась.

Я поставил, и она снова прослушала все сначала.

– Когда он звонил? – спросила она.

– Вчера в одиннадцатом часу.

Она глянула на меня удивленно:

– Почему ты мне не позвонил?

– Потому что он этого хотел.

Она качнула головой.

– Кассеты надо отдать в милицию.

– Как хочешь, – сказал я. – Но мне этот звонок не кажется важным. Парень нервничает. Эти деньги гипнотизируют его.

– Ты боишься? – спросила она.

– Теперь меньше, – ответил я. – Это не профессионал. Хотя именно профаны всегда выкидывают самые невероятные фокусы.

– А я боюсь, – вдруг призналась она.

Тут вбежал ассистент Гриша и спросил:

– Марина, вы готовы? Мы продолжаем съемки.

– Готова, – сказала Марина, поднимаясь с его помощью из кресла.

С царственным величием она повернулась ко мне и произнесла:

– После съемок едем ко мне… Обсудим все, как следует. Сегодня вечером должен приехать Хайнц.