Текст книги "Буйный Терек. Книга 2"

Автор книги: Хаджи-Мурат Мугуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

Глава 18

Огаревы сердечно встретили капитана. Как будто совсем недавно расстались они, но прошедшие два года сказались на коменданте. Виски его еще больше засветились сединой, под глазами легли темные круги, а лицо утеряло свежесть, которая недавно так молодила его.

Мария Александровна почти не изменилась. Она тепло приветствовала Небольсина, и очень скоро за столом завязался дружеский разговор. Капитан чувствовал, как искренне рады Огаревы его приезду, и тоже не таил радости от встречи с ними.

– Знаем, уже наслышаны всяких вестей о готовящемся набеге этого муллы… Ведь лазутчики, особенно ингушские, ежедневно привозят нам сведения о том, что делается в горах.

– И когда угомонится этот имам? – спросила Огарева.

– Я был у него, видел и говорил с ним, видел и его главных мюридов. – И капитан подробно рассказал о своей поездке к Кази-мулле.

– …И произвел он на меня впечатление немалое… Несомненно, человек большого ума, чести и недюжинных способностей.

– В том-то и беда, что это так. С другим мы б легко справились в месяц, купили или убили б его, – выслушав Небольсина, сказал Огарев, – а тут человек сложный, фанатик своих мыслей и идей… С ним миром, как этого хотел Вельяминов, не поладишь…

– А как мои друзья Абисалов, Туганов и другие осетины? – поинтересовался Небольсин.

– Все здесь, ожидают вас, ведь мы знали, что вы будете в крепости, рапортичку от Пулло получили еще неделю назад. Готовимся, готовимся… Сейчас у нас гораздо больше войск, чем два года назад, и осетинские сотни, теперь их уже пять, и армянская пехота, не говоря уже о гарнизоне и частях, возвращающихся из Закавказья. Вчера пришли к нам и вскоре пойдут на линию батальон Куринского полка, дивизион драгун, четыре сотни грузинской милиции. Их я, спустя неделю, направлю к Грозной.

– Куринцы? – оживившись, спросил Небольсин.

– Да, два батальона уже давно прошли на Дагестанскую линию, а третий пойдет к вам. Я его задерживаю здесь на случай, если ваш приятель имам вознамерится напасть на крепость. А почему вас так заинтересовало это?

– Дело в том, Николай Гаврилович, что в этом полку служит, а может быть, служил мой побратим и близкий сердцу человек, поручик Гостев. Он вместе с полком был послан на минувшую турецкую войну, и я вот уже два года тщетно навожу справки, где он, жив ли, может быть, погиб, ведь куринцы были в самом пекле войны.

– Да… полк отличный. А вам, конечно, никто ничего не ответил? – улыбнулся Огарев.

– Никто. Ни из полка, ни из штаба корпуса.

– Обыкновенная история, – сказал полковник. – Но сейчас мы это узнаем. Дежурный! – крикнул он.

В комнату поспешно шагнул солдат.

– Пройди, любезный, в офицерскую половину и пригласи ко мне майора Кислякова, командира третьего батальона Куринского полка. Ты меня понял?

– Так точно, вашсокбродь, майора Кислякова до вас, – гаркнул солдат.

– Именно «до меня», – засмеялся Огарев. – А теперь поведайте, Александр Николаевич, как жили в Грозной, как там новый командующий… Кстати, я недели две назад получил от генерал-лейтенанта, – он подчеркнул «лейтенанта», – Корвин-Козловского письмо. Вы знаете, что он произведен?

– Знаю, Ольга писала об этом, но я слышал, что на днях и вы будете превосходительством? – улыбаясь, спросил капитан.

– Кажется… и боюсь, что тогда придется уезжать из этих мест и от полюбившихся мне здешних народов.

– А как вы, Мария Александровна, довольны ли будете отъезду?

– Нет, Александр Николаевич, мы сжились с местным обществом, среди осетин у нас добрые и искренние друзья: Шанаевы, Хетагуровы, Тугановы. Ведь главное – это люди, которым веришь и которые любят тебя… Нет, я готова еще пять лет пробыть полковницей, но остаться в этой ставшей для меня милой крепости.

– Это пока я еще не генерал, а как произведут, ее превосходительство, – смеясь, пошутил Огарев, – немедленно пожелает переехать в столицу. Между прочим, у вас там, в Грозной, целый взвод генералов – и армейских, и гвардейских, и казачьих…

– Есть даже один штатский, – вспоминая Чегодаева, улыбнулся Небольсин.

– Это действительный статский советник из Ставрополя? Я не видел его, но знаю, что и он находится у Вельяминова. Как видите, мне здесь делать будет нечего.

– Разрешите войти, господин полковник? – раздался за дверью голос.

– Входите, входите, майор, ждем вас, – поднимаясь с места, сказал Огарев.

В комнату, звеня шпорами, вошел худой, высокого роста офицер.

Небольсин еле заметно улыбнулся, глядя на огромные звездчатые шпоры пехотного майора, которому по уставу вовсе не полагались таковые, но капитан знал любовь пехотных офицеров к звенящим, громыхающим за квартал шпорам.

– Познакомьтесь, майор Кисляков Геннадий Иванович, а это – гвардии капитан Александр Николаевич Небольсин.

Пехотный майор крепко тряхнул руку Небольсину.

– Очень рад!

– Вот, господин майор, представитель генерала Вельяминова, гвардии капитан Небольсин прибыл к нам с оказией из Грозной. Как вы уже знаете, этот лжеимам Кази-мулла снова готовит набег на линию, в том числе и на нашу крепость. По распоряжению штаба командующего линией вы временно задерживаетесь у нас.

– Так точно, я извещен о сем, – коротко сказал майор.

– Так вот, не угодно ли вам послушать, что доложит нам офицер штаба.

– С превеликим удовольствием, – поклонился Кисляков.

Небольсин вкратце повторил то, что только что рассказывал Огаревым. Комендант молчал, а майор то и дело согласно кивал.

– Господа, возможно, что вы вместе станете отражать набег этого мошенника, – сказал комендант, когда Небольсин закончил свой доклад. – А теперь, уважаемый Геннадий Иванович, выпьем по стакану вина за хороший исход дела и поведайте капитану о его друге и побратиме, офицере вашего полка поручике Гостеве.

Небольсин коротко рассказал майору о поручике Гостеве и о тщетных поисках своего названого брата.

– Го-стев… Э-э… как же, да кто у нас в полку, а то и в бригаде не знает Порфирия… Этого орла все знали. Он под Карсом, а затем под Байбуртом со своей ротой важно отличился. Ему за Карс – Владимира, а за Байбурт – штабс-капитана дали. А то, что не отвечали вам из нашего полка о нем, понятно… Ведь нет уже Порфирия…

Небольсин вздрогнул.

– Убит он? – с беспокойством спросил Огарев.

– Зачем убит? – спокойно сказал майор. – Жив он, жив, только нет его уже в нашем полку. Его, как храброго и образцового офицера, по приказу самого графа, – он поправился, – светлейшего князя Варшавского Паскевича в Эриванский гренадерский имени его светлости полк перевели… в поощрение и пример другим, как образцового офицера.

– Где же он сейчас? – облегченно спросил Небольсин.

– А там, где-то под Тифлисом, не то в Манглисе, не то в Белом Ключе, их полк расквартирован. Полк гренадерский имени самого светлейшего, на виду у Петербурга. Гостеву повезло, да-але-ко пойдет наш Порфирий.

– Он и стоит того… Георгиевский кавалер, человек честный, благородного сердца, храбрый… – подтвердил Небольсин.

Вечером к нему пришли кунаки – Тутанов, Абисалов и еще двое осетин, с которыми он познакомился в тот незабываемый день, когда в его честь в ауле был устроен кувд.

Уже три дня жил Небольсин в крепости, присутствуя на учениях частей гарнизона, принимая участие в репетициях отражения врага.

На военном совете офицеров гарнизона было решено: в случае появления мюридов не дожидаться их за стенами укрепления, а сильным отрядом выйти навстречу и в поле в маневренном бою отбросить горцев.

«Наступать самим, идти в поле, а уж в случае неудачи отойти под защиту крепости», – решил совет.

Небольсин почти весь день проводил вне крепости, иногда ночуя в ротах выдвинутой вперед пехоты, а чаще у своих осетин. Пятисотенная конная осетинская милиция вела наблюдение за Военно-Грузинской дорогой и производила разведку в сторону ингушского урочища Назрань. Казаки Владикавказского полка делали то же самое, но на левом фланге крепости, ведя разведку в сторону Тарских хуторов, ингушских аулов Экажево, Базоркино и Сурхахи. Пешие осетинские сотни усилили гарнизон села Ольгинского и возвели укрепление по реке Шалдон. Драгуны и донские казаки составляли кавалерийский резерв, а батальон куринцев, две роты апшеронцев, грузинская конница и армянская пешая дружина вместе с «женатыми» ротами и молоканской самообороной были расположены в крепости, составляя ее главный резерв. Окрестные осетинские аулы были готовы к встрече мюридов и тоже возводили завалы и копали рвы вокруг своих сел.

Прошло уже десять дней, но из Грозной не было приказания возвращаться назад; напротив, Вельяминов писал полковнику Огареву, чтоб они собрали в кулак все наличные силы крепости.

«По данным лазутчиков, лжеимам уже спустился с Аварской возвышенности и намеревается броситься со своим скопищем на Грозную и Моздок…»

Далее генерал сообщал о том, что из Темир-Хан-Шуры в тыл мюридам и «для отвлечения их удара на линию» сформированы два отряда генерала Коханова и полковника князя Аргутинского-Долгорукого.

Несмотря на то, что тревожная военная обстановка не давала возможности углубляться в свои мысли, Небольсин часто думал о Чегодаевой. «Мы больше не встретимся…» – вспоминались ему прощальные слова Евдоксии Павловны, и грусть охватывала его.

Из Грозной все еще не было оказии, и «десять-двенадцать» дней давно истекли. Шла четвертая неделя пребывания Небольсина во Владикавказе.

Наконец на двадцать третий день из Грозной по постам летучей почты Огарев получил пакет Вельяминова для пересылки его нарочным в Тифлис.

За обедом комендант рассказал о письме, полученном им от генерала.

– Все говорит о том, что мы накануне нападения мюридов. Все господа офицеры, посланные из Грозной по крепостям, станицам и в Моздок, пока остаются на местах, – обращаясь к Небольсину, сказал Огарев.

Капитан кивнул, понимая, что сейчас им, конечно, надо было находиться на месте.

Вскоре Небольсин и Туганов ушли.

Уже собираясь прилечь на получасовой отдых после обеда, комендант, что-то вспомнив, сказал жене:

– Да-а, этот казначейский чиновник, что привез пакет и завтра отбывает в Тифлис, как его… не то Соловьев, не то Соловцев… сообщил мне, что дней пятнадцать назад кого-то из знатных гостей Вельяминова убила лошадь… Представляешь себе, Мари, картину… если это, конечно, правда.

– А кого именно, какого гостя? – поинтересовалась Мария Александровна.

– Он не помнит фамилии, да и мудрено ему знать, ведь у генерала всегда десятки разных гостей, порой даже неведомых ему самому. Эта привычка у Алексея Александровича осталась еще с Тифлиса, с ермоловских времен. – И комендант отправился спать.

Утром казначейский чиновник отбыл в Тифлис, и о происшествии в крепости Грозной было забыто.

Новые, более сложные дела возникли на линии.

Глава 19

Как это всегда бывает, наступление имама, хотя его ждали всюду, началось внезапно.

Кази-муллу ждали под Науром, готовились отразить нападение на Грозную, укрепляли Моздок, предполагали набег со стороны Гудермеса, а мюриды тремя быстрыми летучими колоннами спустились с гор и через Малую Чечню, минуя русские форпосты, ночными переходами подошли к Грозной. Одна колонна переправилась через Терек между станицами Павлодольской и Новоосетинской, ею командовал Гамзат-бек; другая, под начальством Шамиля, ринулась к Грозной; третья, под водительством Кази-муллы, скрытно пройдя западную часть Чечни, маршем через леса вышла к аулу Датых и, присоединяя к себе силою оружия ингушей, пошла через Назрань к крепости Владикавказ.

Но как ни скрытно двинулись мюриды в поход, об их выступлении знали генералы Вельяминов, Коханов и Розен, зорко через своих лазутчиков следившие за всем, что делалось в горах.

По русскому плану, заранее составленному в Тифлисе и одобренному Петербургом, «скопище» (как официально именовалось войско имама) следовало пропустить в глубь русских линий, дать им переправиться на левый берег Терека, заманивая слабым сопротивлением все дальше и дальше, а затем, захлопнув ловушку, концентрированным ударом со стороны Владикавказа, Грозной, Моздока и Темир-Хан-Шуры уничтожить противника.

– Началось! Теперь с помощью бога и русских солдат Кази-мулла пошел в мышеловку, которую уготовили ему мы, – сказал Вельяминов, получив ранним июльским утром донесения из нескольких источников о выступлении мюридов.

– Сейчас самое время пройтись по оставшимся без мужчин аулам, сжечь посевы, вырубить сады, угнать скот, взять аманатов, а когда разбитые на линии мюриды побегут обратно, покончить с ними на их же дорогах, – отдавая приказ выступить в горный Дагестан, сказал Коханов.

Казачки кипятили смолу и воду, держа их в котлах возле завалов; семейные роты, усиленные армянскими и осетинскими добровольцами, несли внутреннюю охрану; на дорогах патрулировали конные разъезды драгун, казаков и грузинско-осетинской милиции. Мирные кумыки вместе с людьми шамхала создали пятисотенный полк. Ханша Паху-Бике заняла своими отрядами дороги на Унцукуль – Гимры – Гергебиль.

Конные эскадроны князя Аргутинского вошли в Леваши и соединились с лакским ополчением и кавалерией ханши. Аулы, находившиеся на пограничной полосе, выжидали, боясь и мюридов и русских.

В крепость Владикавказ прибыли четыре с половиной сотни осетинской конницы. Еще триста человек пехоты влились в батальоны крепостной обороны. Ингуши из окрестных аулов Базоркино, Экажево и других в составе трех сотен пришли в конном строю. Казаки Владикавказского полка, молодежь станиц и хуторов потянулись к крепости.

Если вторжение Кази-муллы для штабов русских войск было в какой-то степени внезапным, то оно не было таковым для простых людей от рядового казака, «женатого» солдата до аульского жителя-осетина.

Запылали сигнальные костры. Пересекая по тропам горы, спешили пешие, скакали конные дозоры. Летучая почта и наблюдательные посты своевременно обнаружили движение мюридов, и всюду русские части, подкрепленные местным населением, выступили навстречу горцам.

Утром на военном совете Огарев предложил:

– Вечером, ровно в шесть, выходим под Назрань. Лазутчики и разведка донесли, что партия горцев тысячи в полторы-две, меняя в аулах коней и имея заручных, спешно идет на крепость. Нам нечего ждать их за стенами Капкая, у нас достаточно сил, чтобы встретить противника в поле и нанести ему поражение. Казаки в составе пяти сотен под командой войскового старшины Сухова пойдут влево от дороги Владикавказ – Назрань, при них будут два орудия и четыре фальконета; за ними следом двинется девятая рота егерей. Пункт, где они соединятся и будут ждать мюридов, вот здесь, – Огарев на карте показал место, – вот тут, на возвышенности, у хутора Белх. Здесь уже находятся около ста конных ингушей под командованием зауряд-прапорщика милиции Куриева. Задача вашего отряда, – обратился он к Сухову, – мешать маршу на крепость главных сил имама, тревожить их нападениями во фланг и, не ввязываясь в серьезный бой, отвлечь на себя часть горцев…

– Разрознить их, – коротко сказал Сухов.

– Именно. Ослабить… А когда мы нанесем по их главным силам удар, немедленно атаковать с фланга и пройтись по тылам войск имама. Они этого не любят и сейчас же повернут назад. Вам, есаул Коцоев, – обратился он к пожилому, подтянутому офицеру, – и вашим храбрым осетинам я придаю тоже два орудия легкой батареи и две роты егерей. Справа от вас будут три сотни дигорской конницы сотника Туганова и батальон Куринского полка под командой майора Кислякова. Куринцы – надежные солдаты, только-только вернувшиеся с турецкой войны. Думаю, что шайкам лжеимама не поздоровится, когда они встретятся с куринцами и осетинской конницей.

– Сделаем, что можем, – коротко сказал есаул Коцоев.

– В центре, на Назрановской дороге, в стороне Алхан-Чурта, буду я с главными силами. Кто бы первым ни принял бой, мы или наши левый и правый отряды, – держитесь стойко! У меня достаточно резервов, семь орудий, казачья конница, мы непременно опрокинем имама. Это его последняя ставка, силы его разрознены, часть ушла на Моздок, другая – под Грозную. Нас здесь больше, за нами – крепость, с нами артиллерия, удобные позиции. У них же нет тыла, нет пушек, ингуши ненавидят их. Так как, товарищи, как говорил Ермолов, сомнём мюридов, не допустим их к Капкаю?

– Нас послали наши матери и отцы, как же мы пропустим к ним врагов? Кази-мулла никогда не дойдет до Осетии, – решительно сказал Туганов.

– Не дойдет и до казачьих хуторов и станиц, – поклялся Сухов.

– Дойдет до своей могилы! – заключил майор Швейковский, которого на время своего отсутствия Огарев назначил комендантом крепости.

– А как вы думаете, Александр Николаевич? – поинтересовался Огарев.

– Конечно, имаму не победить нас. Этот налет от отчаяния… – сказал Небольсин.

– Именно! Так сказано и в приказе генерала Вельяминова, где нам указываются наши боевые действия. А куда вас, с кем бы вы хотели быть в эти дни? – спросил Огарев.

– С моими друзьями осетинами, – указывая на Туганова, ответил Небольсин.

– Правильный выбор, я не сомневался, что в бою вы будете с вашими кунаками и побратимами, – закрывая военный совет, сказал Огарев.

Глава 20

Правофланговая партия мюридов, насчитывавшая тысячу сто всадников, под командой Гамзат-бека перемахнула через приграничную полосу, разделявшую богатые пастбищные луга мирных чеченцев и казачьих станиц. Проделав ночной рейд в шестьдесят верст, партия рассеклась на две части. Одна, свыше восьмисот всадников, прячась в зарослях густого камыша, окаймлявшего берега Терека, незаметно для казачьих постов и пехотных секретов приблизилась к Моздоку. Переплыв под утро реку, она вышла между станицами Павлодольской и Новоосетинской и затаилась в густом лесу. В этих диких девственных чащобах, в высоких кустах орешника, дикого кизила, терна и шиповника укрылась от казачьих глаз партия, возглавляемая Гамзат-беком. Дальше начинались дремучие леса из бука, дуба и ивняка, почти вплотную подходившие к неширокой дороге, проложенной вдоль берега реки и соединявшей все станицы от Моздока до Прохладной. За станицей Черноярской шел Ставропольский тракт, который через станицу Екатериноградскую соединял Петербург и Москву с Владикавказом и Грозной.

В Екатериноградской располагались пехотный батальон Тенгинского полка, два легких орудия и местные казачьи сотни, численностью до шестисот человек. В Черноярской и соседней с нею Новоосетинской русской пехоты не было, не имелось и орудий. Эти станицы защищали осетины, которых насчитывалось триста одиннадцать человек. Постоянную связь с казачьей линией несли конные разъезды, пешие секреты и летучая почта.

Триста мюридов, отделившихся от отряда Гамзат-бека, для того чтобы скрыть движение главных сил, рано утром, не таясь, вышли из зарослей ниже Моздока и с ходу атаковали солдатские посты возле хуторов Веселый, Осетинский и форпост «Верный». Завязав огневой бой, зарубив несколько не успевших уйти в укрытие солдат, мюриды подожгли хаты поселенцев и, обтекая Моздок, подались в сторону Ногайской степи. Гарнизон Моздока попробовал было настичь горцев в поле. Однако подполковник Сипягин, боясь оставить город беззащитным и понимая, что мюриды, возможно, ведут лишь демонстрацию, велел казакам и вышедшей в поле пехоте обстрелять орудийным огнем горцев, но самим не удаляться в степь. Казаки дважды сходились в шашки с отдельными группами мюридов, но серьезного дела не было, и это еще больше утвердило Сипягина в предположении, что мюриды не тут готовят главный удар.

«Отвлекающий маневр», – решил он и на всякий случай послал конные разъезды из станиц Луковской и Павлодольской, приказав павлодольцам связаться с новоосетинскими и черноярскими сотнями. К вечеру предположения подполковника получили некоторое подтверждение.

Пешая армянская рота из самообороны города вместе с двумя сотнями донских казаков скрытно подобралась по оврагу к небольшому отряду горцев и обстреляла их. На помощь разбежавшимся горцам бросились мюриды из резерва Гамзата. Они пошли в шашки, но донцы встречной конной атакой смяли их. Длинные стальные пики донцов разметали мюридов, вооруженных одними кинжалами и шашками, а вторые и третьи казачьи шеренги с налета рубили смятых пикинерами горцев. Армянская самооборона залпами и частым огнем преследовала бросившегося вспять противника.

Девятнадцать убитых и семеро раненых попали в руки донцов. Из опроса пленных выяснилось, что горский отряд – это вовсе не основные войска имама, а абреки, чеченские байгуши, несколько ногайских и кумыкских бродяг, словом, только те, кто присоединился к горцам по пути их следования.

«Ложное движение, отвлекающий маневр», – уже не сомневался подполковник Сипягин и, послав донцов преследовать разбитых абреков, сам двинулся на помощь Новоосетинской станице, откуда прискакали гонцы, уведомившие о нападении Гамзата всеми своими силами.

По тревоге больше половины гарнизона Моздока выступило через Луковскую на помощь осетинам-казакам.

Как ни осторожны были мюриды, как ни скрытно шли они по казачьей стороне, пройти восьмисотенной лавине незамеченной оказалось невозможным. Сторожевые посты станиц Павлодольской и Новоосетинской обнаружили большую партию горцев, прятавшуюся в зарослях Терека на левом берегу.

Сейчас же задымились, запылали сигнальные костры; на курганах появились наблюдатели, летучие посты связались со станицами Черноярской, Екатериноградской и Приближной.

Всегда находившиеся в положении боевой тревоги, казаки этих станиц приготовились к отражению горцев. Первый удар мюридов пришелся на станицы Новоосетинскую и Черноярскую. Ранним июльским утром посты новоосетинцев заметили высыпавшее из лесной чащи трехсотенное скопище горцев. Мюриды в конном строю ринулись на малочисленную разведку осетин. Дав с коней залп, новоосетинцы отступили к завалам и рвам, окружавшим станицу. Часть мюридов спешилась и бросилась на завалы. Здесь были лучшие части Гамзата, его личная охрана, составленная из близкой родни и тех аварцев, которые пошли за ним, покинув Аварию и ханшу Паху-Бике. Здесь были шестьдесят лучших джигитов из Унцукуля, Гоцатля, Ашильты и Иргиноя; тут были наездники из Елисуя, Табасарани, Ботлиха; беледы из горной Чечни; абреки и аширеты из Тарков; кумыки, порвавшие с родиной и своими близкими из-за любви к вольной походной, полной приключений жизни, которую им давал газават. Пешие мехтулинские воины с криками «алла», не обращая внимания на огонь из-за завалов, уже добежали до рвов, окружавших Новоосетинскую. Еще вчера перед вечерним намазом Гамзат-бек передал благословение на победу и приказ имама разгромить обе станицы отступников-иров [68]68
  Осетины на языке чеченцев и дагестанцев.


[Закрыть], осмелившихся отклонить обращение имама вернуться к мусульманству и перейти на сторону газавата.

Защиту Новоосетинской несли сто семьдесят человек, которыми командовал есаул Елбаев. Станица эта была хорошо укреплена и некоторое время, даже без помощи соседей, могла б выдержать натиск мюридов. В эту ночь в ней находилась еще и охотничья команда Бутырского полка в составе тридцати семи человек, шедших из станицы Прохладной в Грозную. При первой же тревоге солдаты вместе со своим прапорщиком Ковтуном и с новоосетинцами бросились к завалам. Смешавшись с казаками, солдаты открыли огонь по пехоте и коннице горцев.

Мюриды, не ожидавшие встретить здесь русскую пехоту, остановились, затем попятились, видя, как из леса на них пошли в атаку конные казаки. Это соседи, черноярцы, но главе с хорунжими Тускаевым и Бучкиевым на галопе вовремя подоспели к бою.

На левом крыле сражения мюриды дошли до завалов и частично овладели ими, но новоосетинцы ударом в шашки и ружейным огнем выбили их. Тут дрались даже женщины-осетинки. Особенно отличились две, Гопушти-Ага и Мистолати-Сона, мужественно сражавшиеся в первых рядах защитников и погибшие в рукопашном бою.

Завидя подошедшую помощь со стороны Черноярской, казаки и солдаты бросились на отступавших мюридов. Горцы, оставив несколько убитых, повскакали на коней и во весь намет понеслись к лесу.

Победа казалась полной. Соединившиеся отряды новоосетинцев и черноярцев в свою очередь в конном строю ринулись за бегущим противником. Они нагнали замешкавшихся мюридов и вломились в их арьергард, рубя отступающих. Осетинские «тох!» и «марга!» [69]69
  В бой! Убивай!


[Закрыть]смешались с «алла» горцев.

На плечах бегущих осетины проскакали лес, дальше начался густой камыш. Он стеной стоял слева и справа, шурша своими желтыми мохнатыми верхушками. Его высокий, выше человеческого роста, метелки качались по ветру. Казалось, не было ни конца, ни краю этому камышовому морю, и только далеко, верстах в трех, снова темнел густой зеленый лес.

Осетины ворвались в камышовую чащу и понеслись по неширокой дороге вперед. Лишь те из мюридов, которые успели соскочить с коней и пешими нырнуть в желто-зеленую камышовую чащобу, уцелели.

И вдруг грянул залп, один, другой, третий… Передние конники повалились с седел, а из камышовых зарослей, ломая стебли, высыпала находившаяся в засаде огромная партия мюридов во главе с Гамзат-беком.

Сзади и по бокам запылали камыши, огонь быстро охватил всю территорию, по которой только что так победно пронеслись казаки.

Теперь и офицеры, и осетины станиц Черноярской и Новоосетинской поняли, как ловко завлекли их в засаду две-три сотни мюридов, специально для этого брошенных в ложную атаку Гамзат-беком.

Вся восьмисотенная партия горцев с трех сторон обрушилась на небольшой русский отряд. Отступать невозможно, рассыпаться тоже, кругом огонь, камыши, смерть. И осетины-казаки, поняв это, решили биться насмерть, веря, что помощь соседних станиц подойдет.

Начался бой, о котором генералом Вельяминовым в отдельном донесении было сообщено в Петербург и Тифлис.

Огонь уже перекинулся на кустарник, и едкий дым, треск сучьев, языки пламени полукольцом охватили сражавшихся, отрезанных от тыла осетин.

Площадь, на которой рубились противники, была невелика, но за спиной горцев были лес, нетронутый камыш и спокойные воды Терека, в то время как осетины были отрезаны от станиц пламенем все разгоравшегося на ветру пожара.

– Тох!.. Тох!.. Алла!.. Марга… – вливалось в лязг и звон рукопашной, в пистолетную стрельбу.

Ржали кони, стонали раненые, хрипели умирающие. Стена огня позади, железное кольцо мюридов впереди. Под ударами мюридов погиб есаул Елбаев, пал хорунжий Тургиев, умирал простреленный двумя пулями прапорщик Жидаев, а с ними больше сорока изрубленных, расстрелянных в упор осетин. Но бой шел все с той же яростью. Вахмистр Латиев с тридцатью конными пробился вперед и, зарубив значкового мюрида, захватил наибовское знамя самого Гамзата. В рукопашной пали знаменитый чеченец Авко, пал и кумык Шамсутдин – гроза притеречных станиц. С надвое разрубленной головой свалился с коня мулла Эски, один из самых приближенных к имаму людей. За зеленый значок наиба шла ожесточенная рубка, звенели шашечные удары. Латиев сшиб с коня панцирного всадника и с размаху рубанул его по железной сетке, защищавшей шею и грудь. Удар его был так силен, что панцирник упал без сознания, и мюриды оттащили его в глубь камышей.

– Убит… убит наиб… пал Гамзат-бек… – пронеслось среди дравшихся мюридов.

Эти две-три минуты растерянности и оторопелого оцепенения спасли казаков. Через еще не охваченные огнем камыши, ломая сучья и подминая чакан, бежали русские солдаты. Их штыки блестели под солнцем и в пламени пожара.

– Ура-а! – раздалось еще ближе, и павлодольские казаки вместе с ротами подполковника Сипягина кинулись наперерез войску Гамзата. Одно за другим ударили орудия, две картечницы, затем ракетницы и снова картечь. Солдаты, кто стоя, кто на бегу, стреляли в бросившихся врассыпную мюридов. Часть партии пустилась вплавь и на копях на правый берег Терека, другие скрылись в лесу и чаще кустов, откуда открыли огонь по русским.

Самого Гамзата, все еще не пришедшего в себя, сразу же переправили на другой берег Терека. Его панцирная рубашка в двух местах была прорвана, и только шлем, погнутый ударом вахмистра Латиева, спас наиба от смерти.

Боясь оставить Моздок незащищенным, подполковник к вечеру отвел своих бутырцев и батарейцев обратно в город. Станицы Черноярская и Новоосетинская погрузились в горе и печаль. За один день ожесточенного боя казаки-осетины этих станиц потеряли убитыми восемьдесят одного человека из трехсот одиннадцати, защищавших родной кров [70]70
  И поныне на стыке дорог, как раз на середине пути, стоит памятник «Цахди-Мардта», поставленный жителями этих станиц в память об этом бое и во славу героев, отдавших свои жизни. ( Прим. авт.).


[Закрыть].

Отойдя верст на семь от крепости, отряд разделился: левая его колонна пошла в сторону Сурхахи; другая, под командованием Огарева, направилась к Алхан-Чурту; третья, самая малочисленная, повернула вправо, к ингушскому хутору, где их поджидали сотня терских казаков и сто двадцать ингушских добровольцев.

Два легких орудия и два фальконета двинулись впереди пехотного батальона майора Кислякова. Пять сотен осетинской милиции и сотня казаков скакали за пушками. Казачьи и осетинские разъезды охраняли путь следования отряда.

Шли не спеша, делая частые остановки, проверяя дорогу. Встречные ингуши охотно делились слухами о приближении имама, но количества мюридов и их расположения никто не знал. Ингуши неодобрительно отзывались об имаме, о насилиях, которые, по их словам, чинили мюриды в некоторых ингушских аулах, и о том, что почти вся молодежь, боясь насильственной мобилизации, разбежалась по окрестным лесам.

К вечеру отряд прибыл к хутору, где его встретили казаки и ингушские всадники, также толком не знавшие о силах вторгшихся к ним мюридов.

Небольсин с офицерами обошел расположившийся на холмах отряд. Пушки были выдвинуты на гребень холма, фальконеты установлены справа от них, пехота заняла дорогу и перекресток, на котором сходились пути от Назрани и Алхан-Чурта. Возле хутора майор Кисляков расположил свой штаб. Сейчас же конные казаки и осетины, сопровождаемые несколькими ингушскими всадниками, поскакали для установления связи с головным отрядом Огарева.

Теперь вся лощина, оба холма и перекресток дорог были плотно заняты русскими. Солдаты двух рот несли охранение, другие уже начали окапываться, строя из камней и земли завалы.

Все было так однообразно, знакомо и так привычно, что Небольсину стало скучно.

«Марионетки! И мы, что окапываемся здесь, и те, что наступают сюда с имамом», – подумал он.

Ротные офицеры ходили среди солдат, то покрикивая, то вполголоса отдавая приказания. Конные казаки и осетины, спешившись, глазели на саперов. Артиллеристы, подкопав под пушками землю, поднимали хоботы пушек, видимо, готовя свои грозные орудия к навесной стрельбе. Несколько пеших осетин, не ожидая приказания, смешались с солдатами и тоже принялись копать ров, валить деревья и возводить завалы.

На холме развевался батальонный значок, драбанты натягивали палатку, вбивая колышки и подтягивая веревки.